Глава 2. Закупорка сердечного «трубопровода». Все об инфаркте и о том, как он возникает
Первый опыт
Хмурая осенняя суббота. Ветер гуляет над полями, дождь стучит по асфальту. На улице никого, и лишь изредка проезжает случайная машина. С моего первого дня в приемном покое больницы миновало больше года. За это время я стал опытным санитаром, прошел обучение и с сегодняшнего дня имею право оказывать пациентам неотложную помощь. Я иду на работу – на свою первую смену, иду пешком. Мерзкая погода меня нисколько не волнует, как и то обстоятельство, что по рассеянности я забыл дома не только зонт и непромокаемые ботинки, но и завтрак. Впрочем, идти недалеко, и ничто не в силах помешать моему воодушевлению.
С радостным нетерпением я ожидаю своей первой смены на «Скорой помощи». Как это будет? Все время в пути, голубая мигалка, сирена, абсолютная концентрация на несчастных случаях, болезнях, авариях, и все это наперекор природной стихии? Я готов. Я еще не подозреваю, что в этот день не только пошатнется моя уверенность в себе, – мое решение стать врачом тоже подвергнется серьезному испытанию.
После короткого приветствия в диспетчерском пункте «Скорой помощи» я получаю униформу. Она сидит как влитая, и меня распирает от гордости. Мне вручают портативный радиоприемник[13], который будет издавать громкий писк, оповещая о вызове. И под конец – инструктаж о различном оборудовании в автомобиле «Скорой помощи».
Я беседую с коллегами в гараже, когда туда с кислой миной входит начальник поста:
– Здравствуйте, господин фон Борстель, хорошо, что вы здесь. Похоже, вы прошли инструктаж и завязали знакомства.
– Да-да, я очень рад возможности здесь работать!
Он окидывает меня спокойным взглядом, его губы медленно расплываются в улыбке, и он говорит, что у него есть для меня важная и ответственная задача. Десять минут спустя я всеми силами противостою природной стихии. С метлой в руках. У ворот на въезде.
Это что, проверка? Или своего рода обряд посвящения? Мне все равно. Я с гордостью несу светящуюся униформу сквозь дождь и сметаю листву, как приказано. Не проходит и часа, как я заканчиваю борьбу с порывами ветра и возвращаюсь в комнату отдыха. Там есть диваны, телевизор, маленькая кухня и полка с книгами, которой я тут же воспользовался. Время идет, но мой приемник не издает ни единого звука. И хотя коллеги с приемниками на поясе сидят рядом со мной абсолютно спокойно, я то и дело проверяю, не села ли батарейка. Где же срочные вызовы? В полдень мы готовим суп. Я мою посуду. И больше ничего не происходит.
Странно, когда на протяжении двенадцатичасовой смены ничего не происходит. Еще пара часов – и смена окажется совершенно пустой.
Несколько разочарованный, я спускаюсь в гараж и открываю боковую дверь машины. Я еще раз смотрю на все эти ящики, стараясь запечатлеть в памяти систему расположения рюкзаков с предметами для оказания скорой помощи.
И вот когда вера моя иссякает, случается то, чего я так ждал. Я чувствую вибрацию у пояса, и сразу же раздается назойливый сигнал. Вызов! Коллеги сбегают по лестнице, и спустя несколько секунд мы мчим по улице с голубой мигалкой и громкой сиреной. Нам известно только имя, адрес и то, что больной задыхается.
Штефан, Сина и я подъезжаем к одноквартирному дому. Я хватаю рюкзак для оказания скорой помощи и мобильный кислородный баллон, а мой коллега Штефан – аппарат ЭКГ[14]. Целенаправленно идем к входной двери. Я донельзя воодушевлен, и ничто меня не остановит. Почти ничто. Мой порыв чуть не обрывается, когда я, полный энтузиазма, налетаю на запертую дверь. Спокойно! Сначала позвонить. Загорается свет.
– Минуточку, – раздается изнутри пожилой женский голос.
За дверным матовым стеклом вырисовывается силуэт, который движется согнувшись и очень медленно. Мы ждем. Я стою под потоками воды, но меня впечатляет спокойствие, исходящее от женщины за дверью. Наконец замок отпирают, и перед нами предстает дама в седых кудельках.
– Заходите же, – говорит она приветливо и дает нам пройти.
– Это вы нам звонили? – спрашивает Сина.
– Да, мой муж в комнате. Он опять задыхается.
Нагруженный, я тащусь вслед за коллегами через темную прихожую в ненамного более освещенную комнату. Ставни наполовину опущены, единственный источник света – мигающий телевизор. Обстановка в комнате симпатичная, но явно видала лучшие годы. Может, она даже старше меня. Темная мебельная стенка, книги и фарфор, рядом телевизор, перед ним журнальный столик, поверхность которого выложена коричневыми кафельными плитками. На диване лежит мужчина лет семидесяти пяти с лицом багрового цвета. Он с трудом хватает воздух.
Пока я включаю свет, Штефан представляет нашу команду и тут же переключает все внимание на пациента.
– Вы нас вызвали, потому что задыхаетесь? Как долго это продолжается?
– Я, – мужчина с трудом переводит дыхание, – я хотел встать с дивана и (задержка дыхания)… и меня будто сковало.
Между тем я готовлю кислород. Подавать спасительный газ я могу двумя способами: через маску, которую надевают на рот и нос, или через специальные «очки». Собственно, это вовсе не очки в прямом смысле, а полый пластиковый шланг, к одному из концов которого крепится кислородный баллон, а на другом находится петля с двумя расположенными рядом отверстиями. Через них кислород поступает в нос пациента. Дозировку можно установить на кислородном баллоне.
Я напряженно вспоминаю, чему меня учили. Через «очки» можно подавать максимум 6 литров в минуту, иначе пересохнет слизистая оболочка носа. А это пациенту в его состоянии вовсе ни к чему, ведь в конечном итоге кислород должен облегчать дыхание, а не создавать новые трудности. Я мог бы воспользоваться и маской. Но тогда не менее 6 литров. Я в нерешительности. Через «очки» мужчина может получить недостаточно кислорода, а маску многие не любят. Я взвешиваю все за и против и прихожу к выводу, что пациенту придется смириться с неприятными ощущениями от маски[15].
Штефан начинает с краткого опроса, так называемого анамнеза:
– Есть ли у вас боли? Если да, то где болит?
– Здесь, – мужчина, тяжело дыша, показывает на левую сторону груди.
– У вас есть аллергия на что-либо?
– Нет!
– Принимаете ли вы лекарства регулярно или принимали сегодня какое-либо из лекарств?
– Нет!
– Есть ли у вас помимо этого какие-либо заболевания?
– Да, диабет.
– Второго типа?
– Да, – кашляет он, – второго типа.
– Вы принимаете инсулин?
– Ах, ну да… маленький шприц всякий раз перед едой.
Ага! Во время обучения меня предупреждали, и вот оно – происходит на первом же вызове. А именно: то и дело на вопрос о медикаментах пациенты с полной уверенностью отвечают, что ничего не принимают. Почему? Этого я до сих пор так и не смог уяснить. Такое впечатление, будто для многих регулярный прием лекарств сродни ежеутренней чистке зубов. Очевидно, им кажется, что таблетка или даже содержимое шприца – нечто вроде сахара, добавляемого в кофе. Это ни в коей мере не намеренное введение в заблуждение, но в экстренном случае подобная забывчивость может оказаться чрезвычайно опасной.
Штефан продолжает:
– У вас уже были проблемы с дыханием или другие заболевания, кроме простуды или диабета?
Неожиданно из ниоткуда подает голос жена пациента, которая медленно, но верно приближается по коридору, чтобы ее услышали.
– Расскажи про ангину! – восклицает она. – Анги-и-ну!
Мужчина, чуть нервничая, рассказывает, что два года назад ему поставили диагноз angina pectoris[16]. Но лекарств от этой болезни он больше не принимает. Периодически у него возникали проблемы с дыханием, но они быстро проходили, и никогда не было так плохо, как сейчас.
Мой коллега разговаривает с пациентом, старается его успокоить, но мужчина почему-то фиксирует взгляд на мне. В глазах его читается крик: «Помоги мне!»
Пока Сина надевает пациенту манжету тонометра, я подношу ему кислородную маску, которую он буквально вырывает из моих рук и прижимает ко рту и к носу. Я решаю начать с 8 литров в минуту. Пульсоксиметром измеряю на пальце насыщенность крови кислородом: она пока в норме. Но давление и частота сердечных сокращений повышены. Это может быть из-за стресса, но может иметь и более серьезную причину. Боли в груди, одышка и проблемы с сердцем в прошлом – все тревожные сигналы налицо.
Пока коллега делает электрокардиограмму, я готовлю раствор для инъекции. Уже первые линии на ЭКГ подтверждают подозрение: инфаркт миокарда!
Мы прибыли буквально пару минут назад, но за это время состояние пациента заметно ухудшилось. Он дышит все с бо́льшим трудом, и, хотя я полностью открыл подачу кислорода, его уровень в крови по-прежнему падает. Мои коллеги делают все возможное, чтобы помочь пациенту, я же ощущаю себя довольно бесполезным. Следуя указаниям, я готовлю иглу и дезинфицирующие средства для венозного катетера. Когда Штефан прикрепляет канюлю, мужчина – уже совсем бледный и с посиневшими губами – смотрит на меня испуганно. Давление падает, кардиограмма становится все более неровной, а настроение – все более подавленным.
Мой коллега разговаривает с пациентом, старается его успокоить, но мужчина почему-то фиксирует взгляд на мне. В глазах его читается крик: «Помоги мне!»
И тут мне становится настолько не по себе, как никогда не бывало прежде. В моей голове царит хаос. Что еще мы можем сделать? Что еще могу сделать я? Неужели и мой дед так же страдал? Взгляд больного сверлит меня. На какой-то миг мне кажется, что это смотрит мой дедушка. Но пациент неожиданно теряет сознание. Штефан успевает подхватить его и бережно поддерживает, пока тот соскальзывает с дивана на ковер[17].
Быстрая проверка: дыхание есть, сознания нет. «Обеспечить стабильное положение лежа на боку и подготовить отсос», – вспоминаю я текст учебника и начинаю действовать. Вынимаю из рюкзака отсасывающий насос, надеваю на него катетер. Проверил – готово. Если пациента вырвет, я смогу моментально удалить рвотные массы, чтобы освободить полость рта и глотку.
Жена больного теперь тихо сидит на стуле возле двери в комнату. Снаружи слышится завывание сирены: это приехал врач «Скорой помощи». Слава богу! Сина просит женщину впустить его. Когда та выходит из комнаты, случается то, чего мы опасались: раздается резкий писк, линии на ЭКГ начинают скакать… Фибрилляция желудочков! Это состояние, когда мышцы сердечных желудочков быстро и бессистемно сокращаются, а сердце перестает качать кровь[18].
Штефан тут же приступает к реанимации, Сина готовит дефибриллятор, я распаковываю интубационный набор. Наконец врач входит в комнату, мой коллега быстро вводит его в курс дела – и понеслось. Проводим дефибрилляцию, то есть пытаемся с помощью сильных электрических импульсов заставить сердце вернуться к нормальному ритму. Одновременно вводим в дыхательное горло воздуховодную трубку и делаем искусственное дыхание. Кроме того, пациент получает кучу медикаментов. Более трех часов мы стараемся спасти его жизнь, но все тщетно. Моя первая смена на «Скорой помощи» – и такая катастрофа.
Важно
Если врач спрашивает, принимали вы сегодня какие-либо медицинские препараты или нет, следует перечислить абсолютно все лекарства, даже самые безобидные, на ваш взгляд.
Когда мы возвращаемся на станцию «Скорой помощи», нас уже ждут сменщики, ночная смена. Коллеги передают автомобиль, я же в подавленном состоянии отправляюсь домой, задаваясь вопросом, не допустил ли я какой-либо ошибки и можно ли было предпринять что-то еще. И вообще – гожусь ли я для такой работы? Смогу ли я это выдержать – вновь и вновь наблюдать человеческие смерти?
Дома я тут же принимаюсь – уже в который раз – перечитывать всю литературу об инфарктах, что есть в моей библиотеке, стараясь выяснить, в чем могла быть ошибка. Это чувство неуверенности для меня внове. Мне понадобилось время, чтобы осознать: мы не совершили ни одной ошибки. Хочешь не хочешь, а придется свыкнуться с мыслью, что даже санитар «Скорой помощи» не может спасти каждого.
Лодка с боковым креном
Здоровое человеческое сердце примерно с кулак размером. В зависимости от параметров тела и уровня тренированности у взрослого оно весит от 230 до 280 граммов и состоит большей частью из особых мышечных клеток – кардиомиоцитов. Их можно подразделить на два типа, между которыми – как в больничном отделении – царит строгая иерархия.
С одной стороны – клетки рабочей мускулатуры, которые, напрягаясь, и производят сердцебиение. Они неизбежно и постоянно зависят от клеток второго типа, хотя числом и превосходят их. Клетки нервной проводящей системы – а именно они относятся ко второму типу – создают электрическое возбуждение и передают его рабочим клеткам сердечной мышцы. Они, так сказать, задают такт. Как барабанщик или гребец на гоночной лодке.
Одно левое предсердие состоит приблизительно из 6 миллиардов клеток кардиомиоцитов. Если на каждую из них смотреть в микроскоп по полсекунды, то придется провести у микроскопа почти два столетия!
Оба вида клеток отличаются друг от друга не только по типу выполняемых задач, но и чисто внешне. Те, что задают такт, больше и светлее – им присуща некая благородная бледность. С неизменным постоянством они обеспечивают стабильное сердцебиение – в состоянии покоя от 60 до 80 ударов в минуту. Во всяком случае, пока они здоровы и трудоспособны.
В отличие от других органов, сердце плохо регенерирует. Печень исключительно быстро обновляет свои клетки, легкие тоже справляются с этой задачей, хоть и значительно медленнее, а вот сердце по данному показателю плетется в хвосте.
Тем не менее в любой момент у него в запасе есть достаточно кардиомиоцитов. Одно только левое предсердие состоит из приблизительно 6 миллиардов таких клеток. Если на каждую из них смотреть в микроскоп по полсекунды, то придется провести у микроскопа почти два столетия. Без сна и перерывов на обед. Естественно, возникает вопрос: откуда сердце черпает энергию, которая позволяет ему даже в состоянии покоя каждую минуту перегонять от 5 до 6 литров крови? Ответ прост: сердце находится на самообеспечении.
Вскоре после того, как кровь покидает сердце и устремляется в направлении большого круга кровообращения, перед ней открываются три возможных пути. Бо́льшая ее часть течет через аорту вниз – к внутренним органам, рукам и ногам. Остальная же кровь, миновав аортальный клапан, поступает в два ответвления – правую и левую коронарные артерии (их еще называют венечными). Они, разветвляясь, и обеспечивают ткани сердца питательными веществами.
Казалось бы, у большинства людей эти разветвления должны быть идентичными, на самом же деле детали сильно разнятся. Это как с лиственными деревьями. На первый взгляд все они выглядят одинаковыми: ствол, ветки и множество листьев. Но при ближайшем рассмотрении начинаешь различать особенности, например образуемые ветками узоры, форму листьев и цветов.
Предположим, дуб за моим окном – это коронарная артерия с определенным типом кровоснабжения. При левожелудочковом типе кровоснабжения заднюю стенку сердца насыщает кислородом и питательными веществами левая коронарная артерия, а при правожелудочковом – правая. Наиболее же распространен вариант, когда обе коронарные артерии в равной степени обеспечивают кровоснабжение сердца, и называется он средним типом.
Помимо ответвлений, коронарные артерии образуют также анастомозы. Это соединения сосудов, обеспечивающие оптимальное снабжение кровью практически каждого участка сердечной мускулатуры. К сожалению, анастомозов почти никогда не хватает для того, чтобы при закупорке одного из крупных сосудов создать для крови кружной путь и по нему все же доставить кислород к тканям сердечной мышцы. Когда возникает такая закупорка, мы и говорим об инфаркте.
Что именно при этом происходит? Коронарная артерия или какое-то из ее ответвлений закупоривается, чаще всего из-за тромба, жировых отложений или жировых бляшек на стенках[19]. Подобное «засорение труб» чревато серьезными последствиями: из-за него рабочие кардиомиоциты и клетки проводящей системы недополучают крови, а недостаточное кровоснабжение ведет к тому, что сердечные ткани отмирают.
В зависимости от местоположения и размера участка, который снабжает закупоренная артерия, последствия могут быть самые разные. Если выходят из строя гребцы, то лодка либо начинает кружить на месте, либо вообще останавливается. Когда ломается мотор, можно сколько угодно грести, но лодка с места не сдвинется.
Иногда дефицит кровоснабжения проявляется лишь незначительными сбоями в сердцебиении, и нередко небольшие инфаркты проходят незамеченными.
Если возникает проблема с артерией, питающей правую сторону сердечной мышцы, то нередки и закупорки шейных вен. Причина в том, что кровь, текущая из них по направлению к сердцу, не может достаточно быстро закачиваться из правой половины сердца в малый круг кровообращения, в результате образуется застой крови, или пробка. А кто любит стоять в пробках?
В свою очередь, недостаточное кровоснабжение левой части сердца зачастую ведет к скоплению жидкости в легких, то есть к отеку легких. Его причиной тоже является застой крови, на сей раз в легочной вене. Как следствие этого застоя, давление в легочных капиллярах повышается и жидкая часть крови просачивается в ту часть легкого, в которой обычно содержится лишь воздух. Порой даже без стетоскопа можно услышать бульканье в легком. В особо тяжелых случаях легкое заполняется пеной настолько, что пациентов начинают мучить ужасные приступы кашля. А это очень неприятное обстоятельство не только для больного, но и для персонала «Скорой помощи».
В подобной ситуации у санитара связаны руки – остается лишь дожидаться врача. Понятное дело, санитар «Скорой помощи» может дать пациенту кислород, но даже если вы просто откроете окно, дышать больному станет легче. А если дошло до того, что его сердце перестало биться, любой, кто оказался рядом с больным, должен незамедлительно приступить к реанимационным мероприятиям. И совершенно не обязательно для этого быть профессиональным медиком. Разумеется, в процессе хорошо бы вспомнить о последнем из прослушанных курсов оказания первой помощи. Но, так или иначе, даже не совсем правильная реанимация лучше, чем вообще никакой.
Тут есть один чрезвычайно важный нюанс, не имеющий отношения к медицинским знаниям и оборудованию. Речь идет о присмотре за больным. Пациенты с инфарктом миокарда часто ощущают животный страх. Чем боязливее человек по натуре, тем больший стресс он испытывает, из-за чего и без того слабое сердце начинает биться еще быстрее. И это может его доконать. Так что решающим для больного может стать период, пока он ждет профессиональной помощи, – необходимо по мере сил скрасить время ожидания и по возможности излучать спокойствие. Пациенту, который чувствует, что о нем заботятся, автоматически становится лучше. А вот когда близкие паникуют, суетятся и волнуются, больной может запаниковать. Если помощник с пониманием относится к потребностям больного, это уже много значит: больному холодно – его укроют одеялом, не хватает воздуха – отворят окно. И если больной сильно побледнел, не стоит говорить ему об этом. Доказано, что благодаря подобным простым мерам удается повысить шансы на выживание даже в безнадежных, казалось бы, случаях.
Сказанное относится, разумеется, и к пациенту с инсультом. Я еще не раз упомяну данный термин, поэтому хочу коротко пояснить его. При инсульте происходит почти то же самое, что и при инфаркте, но с другим органом. В головном мозге находятся кровеносные сосуды, снабжающие его кровью. Это важно, поскольку наш мыслительный центр состоит из нервных клеток, которые способны работать, только если им хватает кислорода. Если же какой-либо сосуд в мозге закупорится, разорвется или лопнет, то какая-то часть мозга недополучит крови и отомрет (в случае, если закупорку срочно не устранить). Неудивительно, что по аналогии с инфарктом миокарда инсульт называют также инфарктом мозга.
В зависимости от того, какой сосуд и какой участок мозга повреждены, инсульт может проявляться по-разному. Небольшие закупорки иногда проходят незамеченными. Но если, например, кровью не обеспечен участок мозга, отвечающий за речь, то пострадавший может начать невнятно говорить, нести околесицу или даже онеметь. Когда развивается такого рода мозговой инфаркт, времени для устранения неполадки очень немного. Уже через несколько часов повреждения становятся необратимыми, ведь мозг, как и сердце, практически не регенерирует.
Важно
Даже не совсем правильная реанимация лучше, чем вообще никакой. Чтобы облегчить состояние пациента с сердечно-сосудистым заболеванием, иногда достаточно открыть окно: это обеспечит приток свежего воздуха, а следовательно, и кислорода. Дожидаясь машины «Скорой помощи, не суетитесь и не паникуйте: ваше волнение лишь усилит стресс пациента, а ему сейчас беспокоиться категорически запрещено.
Лучше всего, конечно, вообще не сталкиваться с инфарктом – ни с сердечным, ни с мозговым. Какими бы качественными ни были медицинская помощь и уход, любой инфаркт – тяжелое и опасное заболевание. К тому же снизить риск инфаркта – вполне реальная задача, кроме тех случаев, когда речь идет о факторах, на которые мы не в состоянии повлиять: это наследственная предрасположенность и пол. Мужчины значительно более склонны к инфаркту, чем женщины, у которых риск возрастает только после менопаузы, в чем виноваты гормональные изменения. Вместе с тем есть ряд факторов риска, поддающихся нашему влиянию. И если их избегать, опасность существенно снижается.