Три недели спустя
ГЛАВА ПЯТАЯ
– …и я ему, такой – на! Бью с вертушки
«Тот, кто мстит, иногда жалеет о содеянном.
Тот, кто прощает, никогда не жалеет об этом.»
(с) А. Дюма.
СССР. Цхинвал.
Ноябрь. 1985г. 22:55.
– Ага-ага-ага! – Чича гоготал, внимая залихватским россказням Леона. – И чо, и чо, и чо?
– Да ничего. Он свалился, как подкошенный. Я пинаю его, уже ног не чувствую. Ору: ещё хочешь, тварь, ещё хочешь?!
– Ага-ага-ага!
Чича ухахатывался с баек Леона. Он никогда в них не верил, но то, что они были забавными, он не исключал:
– И чо, и чо, и чо? – в сотый раз повторил он.
– Ничего. Он ползёт, сопли утирает, кровью харкает. Не бей меня, говорит. Я всё отдам.
– Ага-ага-ага!
Чича ударил Тамази ладонью по спине:
– Ты это понял, толстяк? «Я всё отдам…»
– Угу.
Тамази не смеялся. Он вообще не любил смеяться. Чаще всего смеялись над ним. Он слушал Леона, а думал о длинноногой белокурой девушке из параллельного класса. Девушке, в которую он был тайно и безответно влюблён.
– И чо, и чо, и чо?
– Дак ничего! – Леон утомился придумывать новые подробности к несуществующей драке. – Отдал он мне деньги и всё. Выписал я ему на прощание поджопник и отпустил домой… к мамке.
– «К мамке»? Ага-ага-ага! – от смеха Чича сложился пополам. – Ты это понял, толстяк? К мамке… К мамке…
Тамази повёл плечами:
– Угу.
– Тебе, Киллер, на эстраду надо. К Хазанову юмористом.
Хазанов был для Чичи кумиром. Когда никто не видел, когда никого не было дома, Чича вставал перед зеркалом, брал в руки расчёску сестры и изображал Хазанова – один из его монологов. Он старался играть голосом, старался попадать в мимику его лица, старался передать акцент.
У него не получалось. Выходило паскудно. Но Чича не унывал. Он знал, наступит день, и он будет величайшим комиком в союзе. Таким, как Хазанов.
– Хазанов отстой! – сплюнул сквозь зубы Тамази. – Вторяк. «У ты какая…»
– Эй, толстый!
Чича сжал кулаки, как вдруг:
– Ребятки, закурить не найдётся?
Из темноты к ним направился человек, лица которого они не могли рассмотреть. Тень от шляпы падала на глаза, а огромная окладистая борода закрывала всё остальное. Фигура его была под бесформенным чёрным плащом.
– Чего тебе надо, мужи… – Чича осёкся, – …кто ты такой?!
Глаза человека блеснули кроваво-красным:
– Прохожий… – прошептал он и достал здоровенную палку, тяжёлую на конце.
– Эээ, – Тамази отступил на один шаг назад. – Вы чего? Мы не курим. Честно не курим.
В отличие от Тамази Чича был парнем не из робкого десятка, но и ему на мгновение стало страшно. Леон замер с открытым от удивления ртом. Чувство зарождающейся опасности поселилось в сердце каждого из них.
– Ты Леон? – человек указал длинной палкой на Чичу.
– Нет… – Чича растерялся и стоял, как вкопанный. – Я Чича.
Волосы на его спине и руках зашевелились.
– Я Леон, – Леон стиснул зубы и вышел из темноты на свет уличного фонаря. – Чего тебе надо?
Крупные хлопья снега слепили его.
– Справедливости, – неестественно прохрипел человек и ударил Леона заострённым концом палки по лицу.
Палка расцарапала его правую щёку.
Леон упал на асфальт и забрызгал Тамази кровью.
– Господи! – колени Тамази сами собой подогнулись. – Я ничего вам не сделал, – уверял он, – честно-честно…
Бежать было некуда. За их спинами был тупик, именно поэтому они здесь собирались.
– Мне – нет, – высоко рассмеялся человек и пнул Чичу каблуком в солнечное сплетение. – Выродки.
Чича задохнулся и, цепляясь руками за воздух, повалился на колени и ниц.
– Я… Я… Я ничего не делал… Я ничего не видел… Я их не з… з… знаю… Они мне не друзья… Честно-честно!
Тамази пятился, словно рак. Он тараторил, как попугай, и проглатывал окончания слов.
Человек напирал:
– Ты был с ними! Был с ними… тогда.
– Когда? – не понял Тамази. – Вы кто?
– Я – твоя совесть. И она говорит тебе… страдай.
Человек резанул палкой морозный воздух. Послышался свист. Тамази крутанулся волчком и вошёл носом в высокий сугроб. Снег обагрился его алой кровью.
Леон встал на четвереньки. Страх мешал ему быть достойным. Страх мешал ему сопротивляться.
– Выродки, – повторил человек и со всей силы заехал Леону по рёбрам.
Чича отполз на почтительное расстояние. Он не собирался погибать за товарища. Леон был ему омерзителен. Чича завидовал Леону. Чича видел себя на его месте.
– Выродки, выродки, выродки… – словно молитву, шептал обезумевший человек и хлестал Леона по всему телу.
Чича стонал. Боль внутри груди была невыносимой, но животный страх был сильнее боли. Чича не сомневался: Леон скоро кончится, и настанет очередь Чичи.
Острым, но сбитым носком сапога человек перевернул тело Леона животом вверх:
– Сволочь!
Он плюнул ему в лицо и спешно вытер слюну, накормив малолетнего мерзавца снегом.
– Простите… – давился Леон. – Простите меня…
Он не знал, за что конкретно он извинялся.
От холода мурашки побежали по его коже, а зубы и дёсна заиндевели. Он не видел лица нападающего. Он мог видеть только глаза. Красные… Красные глаза…
Красные, как адово пламя.
– Не надо… Я умоляю, не на…
Человек вырубил Леона ударом его затылка об асфальт и улыбнулся:
– Ты следующий.
Выбор его пал на Чичу.
Чича не удивился. Чича ждал этого. Чича готовился. Правой рукой он нащупал камень, поднял его с мёрзлой земли и кинул в сторону человека. Камень разминулся с виском в паре десятков сантиметров.
Человек разозлился. Он не говорил, он шипел. Шипел, как змея под колодой:
– Выродки, – рта, щёк и овала лица не было видно. Борода изменила лицо. Борода его наглухо скрыла. Волосы были под шляпой. Цвета их Чича не замечал. Ему было не до того. Он зажмурил глаза. Он представил, что спит и вот-вот проснётся…
– Вы не убьёте меня! – заревел он. – Я несовершеннолетний!
– Не убью, – повторил за ним человек и улыбнулся ещё раз, – но я сделаю так, что ты сам не захочешь жить.
Он пугал его. Он не собирался ломать им их судьбы. Не собирался брать на душу грех. Он наказывал их… за что-то наказывал…
Хлёсткие удары приходились по незащищённым Чичей местам. Чича уклонялся и закрывался, но закрывался неловко. Человек знал его, как себя. Человек чувствовал его кожей, читал, как открытую книгу, и предугадывал каждое его следующее движение. Чича сипел. Изо рта у него выплёскивалась кровавая жижа. Он прикусил язык. Его дёсна были разбиты.
Тамази утирал шапкой кровь с лица. Он решил убежать. Бежать быстро и без оглядки. Он вскочил на ноги, поравнялся с Леоном, но поскользнулся на льду и растянулся всем телом на свежем снегу. Он разбил себе нос. Голова закружилась. Он услышал, как Чича рыдает и зовёт свою… «мамку»…
«От смеха Чича сложился пополам:
– Ты это понял, толстяк? К мамке… К мамке…»
…но весело не было никому. Тамази отключился.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Он не был красавцем. Он не был уродом. Он был обычным среднестатистическим советским мальчиком. Худые руки и узкая грудная клетка мешали ему отстаивать себя и свои интересы в школе, но он к этому и не стремился. Он не лез на рожон, не задирал старшеклассников и всячески избегал случайных конфликтов. Он был мальчиком с обидной приставкой «пай». Он был послушнее девочки.
«Тайны человеческой жизни велики,
а любовь – самая недоступная из этих тайн.»
(с) И. С. Тургенев.
СССР. Москва.
Ноябрь. 1985г. 12:15.
Но это не отменяло того, что они ему нравились. Ему нравились девочки, только не все. Ему нравилась только одна девочка – Белла.
Белла была самой красивой девочкой в классе. Для него Белла была самой красивой девочкой в школе. Да что там в школе, для него Белла была самой красивой девочкой в мире! У Беллы были роскошные, длинные, каштановые волосы, заплетённые в тугую косу, карие, немного раскосые глаза, подведённые чёрной тушью, тонкий вздёрнутый кверху носик, узкое аристократическое лицо, изящный женственный подбородок и пухлые губки, подкрашенные неяркой помадой. Белле было четырнадцать полных лет. Ему было так же.
– Привет.
Наконец Глеб набрался смелости и приблизился к ней на большой перемене. Соседка по парте Беллы, противная зубрила Наташка, прыснула, демонстративно собрала учебники в свой портфель и оставила их наедине.
– Привет, – подняла глаза мечтательная девочка.
– Ты… Что ты делаешь сегодня вечером? – перешёл в неуверенное наступление Глеб.
– Я? – Белла вскинула тонкие брови. – Ничего… Дома скучаю, уроки учу. А ты?
– И я ничего… – он осторожно присел на стул рядом, словно бы стул мог обжёчь его тощую попу.
Он не знал, что сказать. Он не знал, как начать… как решиться… Он собирался пригласить её в кино. Во всех кинотеатрах шла романтическая комедия «Самая обаятельная и привлекательная» с Ириной Муравьёвой и Татьяной Васильевой в главных ролях. Глебу очень нравилась Ирина Муравьёва. Но Белла нравилась Глебу больше.
Мечтательная девочка молчала.
– Ты любишь кино?
Он начал издалека.
– Очень, – оживилась она. – А ты?
– Очень… – закивал он в ответ. – Ты смотрела «Самую обаятельную и привлекательную»?
– Нет ещё, – она недовольно надула губки. – Не успела. А ты?
– И я нет, – Глеб едва не терял сознание. Ему не хватало воздуха. – Может быть…
Слово «сходим» сипом вырвалось у него изо рта. Он зашёлся утробным кашлем.
– Что, прости? – подалась вперёд Белла.
– Может быть, ты… хочешь…
– …сходить в кино? – удивилась она.
– Ну… Да… Если…
– Хорошо. А во сколько сеанс?
– Хочешь? – Глеб ожил. – В шесть пятнадцать. Я зайду за тобой в… в… в полшестого.
– Хорошо, – Белла назвала ему свой домашний адрес.
– Я буду ждать тебя у подъезда, – Глеб попытался подняться, но ватные ноги не слушались его.
– Хорошо, – в третий раз повторила она и рассмеялась. – Договорились.
Прозвенел долгожданный звонок.
– Мне пора, – Глеб подскочил, как ужаленный. – До… До свидания, Белла.
Первый раз ни к чему не обязывающая фраза «до свидания» обрела в жизни Глеба конкретное значение. На свиданиях Глеб не был ещё никогда.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Привет. Ты слышал новость?
«Если голоден твой враг, накорми его хлебом;
и если жаждет он, напои его водою: ибо, делая сие,
ты собираешь горящие угли на голову его.»
(с) царь Соломон.
СССР. Цхинвал.
Ноябрь. 1985г. 11:35.
Або вздрогнул и поднял глаза. Они встретились робкими взглядами.
– Привет. Какую?
– Не занято?
Гела указала на соседнее место за партой Або.
– Н… Нет. Сейчас, – он сбросил свой старый портфель на грязный школьный пол. – Садись.
– Спасибо, – Гела присела.
Гела Ломидзе была самой красивой, самой яркой, самой обаятельной девочкой в классе. Она понравилась Або с первой улыбки на их первой линейке и нравилась ему вот уже девять лет.
– Ты слышал новость? – повторила она.
Або не смотрел ей в глаза. Он стеснялся. Учебник по геометрии вдруг стал для него и щитом, и мечом, и лучшим другом.
– Нет. А какую?
– Леона и Чичу побили. И Тамази.
Гела мило надула губки.
– Д… Да ладно?! – Або еле дышал. – Ты не шутишь? А к… кто?
– Они сами не знают… и никто не знает.
Гела вытащила из сумки красный пенал, тетрадь в клеточку и положила их на парту Або:
– Я останусь? – она околдовала его своими ресницами.
– Что? – Або побледнел.
– Я с тобой посижу? – улыбнулась она.
– Д… Да… если хочешь. А как же… Маринэ?
– Ой, да ну её, – Гела покрутила указательным пальчиком у своего виска. – Не бери в голову, – и зашептала, – она хочет сидеть с Отаром.
– Хорошо, – Або был несказанно рад такой перестановке. – Так что там с Леоном и Чичей?
Эта новость никак не давала ему покоя.
– И Тамази. Их… – Гела опасливо оглянулась, – их сильно побил… – и поправила волосы, – человек с красными глазами! Леон в больнице.
– Человек с красными г… г… глазами?! Это как?! А Тамази и Чича? – Або сыпал вопросами.
– Чича отделался лёгким испугом, – рассмеялась она.
– А Тамази?
Або весь вспотел.
– И Тамази. Им всем досталось. Но Леону чуть больше.
– Они тоже в больнице?
– Нет. В больнице один Леон. Остальные зализывают раны дома.
Гела неожиданно пристально посмотрела на Або:
– А чего это тебя так волнует?
– М… Меня? – Або замотал головой. – Меня не волнует. Ты же сама это мне р… р… рассказала.
– Точно, – подмигнула она. – Я уже и забыла.
Она улыбнулась:
– Сейчас у нас что?
– Геометрия, – прошептал Або и раскрыл библиотечный учебник.
Он дрожал, как осиновый лист. В этот момент ему было не до уроков.
– Как дела в школе?
Утром на кухне отец Або всегда читал свежую «Комсомольскую правду».
– Хорошо, – Або проглотил ложку холодной овсяной каши. – А что?
– Ничего, барбос. Держи выше нос! – Арчил похлопал сонного мальчика по спине. – Больше не обижают?
У него было приподнятое настроение.
– Нет, – руки Або затряслись.
Он выронил ложку:
– Б… Б… Больше некому. Леон в больнице. Прошлой ночью его сильно избили.
– Серьёзно? – отец не оторвался от чтения. – И чего? Жить будет?
– С… Серьёзно, – Або колотило. – Ты разве не слышал?
– Я?! – отец пренебрежительно цокнул языком о дальнее нёбо. – Я за ними не слежу.
– За н… н… ними?! – Або отодвинул тарелку с опостылевшей кашей в сторону. – За н… н… ними?!
– Ну да, за ними. За Леоном, за Тамази, за Чичей… кто там ещё? Бандиты с большой дороги.
Голос Або становился всё тоньше:
– Это т… т… ты?
– А?
– Скажи, это сделал т… ты? С… С… Скажи правду.
– Что сделал? – не понял отец.
Или не подал виду, что понял.
– Т… Т… Ты знаешь, что. Ты избил Леона, Т… Тамази и Чичу?
Або стиснул зубы. Он был зол на отца. На глазах у него навернулись слёзы.
– Делать мне больше нечего…
– Мама!
– Або, не начинай.
На шум из соседней комнаты выглянула Тамина:
– Важи (Сын), ты чего?
– Мама, это сделал… – Або давился словами.
Конфликты с отцом всегда давались ему непросто.
– Або, ты чего?! – повторила Тамина и прижала сына к груди. – Успокойся. Расскажи мне… Не бойся.
– Это с… с… сделал… он! Он избил Леона, Тамази и Чичу! Он…
– Не говори ерунды! – взревел отец и, отшвырнув в сторону стул, вскочил на ноги. – Ты не в себе! Ты думаешь, ты один, кого унизили эти подонки?! Ты думаешь я один, кто точил на них зуб?! Бред!
Тамина погладила Або по голове:
– Всё хорошо, мальчик мой? Кушай кашку. Давай…
– Кушай кашку! – отец скомкал газету и выкинул её в мусорное ведро. – Приятного аппетита!
Он зло посмотрел на Або, на Тамину и ушёл в свою комнату.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Как и обещал, Глеб ждал её у подъезда. Он не знал, куда подниматься, даже если бы захотел – Белла не назвала ему номер своей квартиры.
«Удары в спину чаще всего наносят те,
кого защищаешь грудью.»
(с) Э. Сафарли.
СССР. Москва.
Ноябрь. 1985г. 17:30.
Глеб пинал ногами рассыпчатый снег. Он сто раз пожалел, что не выбрал валенки. Ступни и голени его занемели от холода. Каждые несколько метров он старался расшевелить пальцы ног, но это не помогало. Пальцы становились непослушными и не собирались согреваться.
Глеб бросил взгляд на запястье. До начала сеанса оставалось чуть меньше тридцати минут. Он прикинул расстояние от дома Беллы до кинотеатра «Родина». Если бы она спустилась прямо сейчас, быстрым шагом они могли бы успеть.
Глеб надел болтающиеся на резинке у запястий варежки и засунул руки в карманы. Снег был сухим, мороз стоял трескучий. На его памяти это была самая суровая московская зима. Влаги в воздухе не было никакой. Снег не лепился, снег разваливался на снежинки и разлетался по ветру.
Глеб не любил сухой снег. Он любил мокрую зиму и нулевую температуру, когда вечером можно было выбежать на улицу без шарфа, накатать снежных комьев, поставить их один на другой, а утром идти в школу и любоваться собственным снеговиком.
Многие говорят, что в четырнадцать лет детство заканчивается. Может быть, многие правы, но Глеб так никогда не считал. Глеб любил лепить снеговиков, кататься с ледяных горок на обрывке картона, сбивать огромные сосульки с карнизов крыш и рассасывать небольшие. Глеб любил новый год, любил запах мандаринов и ёлку в квартире, любил шоколадные конфеты «Мишка косолапый» в мамином сладком подарке. В душе четырнадцатилетний Глеб всё ещё оставался ребёнком.
Скрипнула дверь подъезда, и на улицу вышла Белла. Глеб потерял дар речи. Белла была восхитительна и невесома. Несмотря на холод, Белла надела всё самое красивое, но не самое тёплое. Коротенькое, самостоятельно ушитое пальто, обтягивающие вельветовые штаны, кроличья шапка и сапоги до колена.
Белла сияла, словно звезда на обложке модного иностранного журнала.
Глеб проглотил слюну:
– Ты… Ты очень красивая. Тебе очень идёт.
– Да? – она явно смутилась. – Спасибо… Глеб, я должна сказать тебе кое-что.
За Беллой, прихрамывая, на улицу вышел Артур, старшеклассник из их общей школы. Артур был на голову выше Глеба и на два плеча шире. Артур занимался вольной борьбой, входил в юношескую сборную советского союза. Артур не имел недостатков ни в себе, ни в женском внимании. Девочки так и вешались на него без оглядки. Артур разбивал их наивные сердца с особым цинизмом, но никого это, кажется, не останавливало. Никто во всей школе не мог тягаться с ним в крутости.
– Что? – не понял Глеб.
– Ты ещё здесь? – Артур обнял Беллу за плечи. – Проваливай, шмакодявка.
– Подожди, – она освободилась. – Глеб, послушай… Ты уже ушёл, когда Артур пригласил меня прогуляться. Я не знала… не знала, что делать. Я не знала, как тебе сообщить. Артур, – она не смотрела Глебу в глаза, – Он тоже… позвал меня в кино.
Глеб боялся ответить.
– Ты в пролёте, малолетка. Удачи.
Артур выкатил грудь.
– Артур! – Белла гневно окликнула парня и, взяв Глеба под руку, отвела его в сторону. – Ты не обиделся? Посмотри на меня.
– Нет, – Глеб не смотрел на неё.
Он смотрел себе под ноги.
– Точно?
Глеб замотал головой. Это означало одно: нет! Это означало: не точно!
– Ладно… – Белле было неудобно, но она не собиралась упускать свой единственный шанс пококетничать на свидании с Артуром. – Тогда мы пойдём? – она поманила старшеклассника за собой.
– Ага, – Глеб стиснул зубы.
Кровь ударила ему в лицо.
– Ты иди, – Артур подтолкнул Беллу вперёд. – Я тебя догоню. Не волнуйся.
– Артур! – Белла переживала за Глеба.
Она не хотела их драки. Артур мог размазать его по асфальту.
– Иди-иди, – успокоил её Артур. – Я скажу ему пару ласковых и всё… Просто скажу.
Белла насупилась, но отошла.
– Ты это, – Артур стиснул плечо Глеба и зашептал ему на ухо так, чтобы Белла не слышала, – забудь про неё, понял?! Она моя…
Глеб кивнул. Его голос сорвался бы в эту секунду.
– Она не для тебя, понял? Ты нормальный парень, просто она не для тебя… понял? – Артур утёр нос.
На морозе нос стал красным, как помидор.
Глеб снова кивнул.
– Точно?! – Артур давил на него своей физической силой. – Я вижу, ты парень нормальный. Знаешь, почему мы так поздно вышли? – он потрепал Глеба по шапке.
Глеб отрицательно замотал головой. Он не собирался разговаривать с тем, кто увёл у него его музу, его мечту, его первую и единственную любовь.
– Она высматривала тебя вон в то окно, – он указал Глебу на третий этаж. – Она думала, ты уйдёшь… понял? Она думала, ты не дождёшься…
Артур усмехнулся. В нём проснулся садист. Иногда ему нравилось делать беспомощному человеку больно.
– Ммм, – промычал Глеб.
Слёзы навернулись у него на глазах.
– …она надеялась, что ты всё поймёшь и уйдёшь, – повторил он. – Она этого очень хотела. Ты в тягость ей, парень… Бывай.
Артур похлопал Глеба по спине и надвинул ушанку на его лоб. Глеб не возразил. Слёзы замерзали у него на щеках. Его Богиня, его Белла и мерзавец Артур удалялись, мило беседуя. Они шли на фильм, который рассчитывал посмотреть Глеб. Он обнимал девушку, которую Глеб любил. Он выглядел так, как мечтал выглядеть Глеб. Артур проживал не свою, Артур проживал его идеальную жизнь…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Ты как, мэгобари (друг)? Ты говорить можешь?
«В страдании есть идея.»
(с) Ф. М. Достоевский.
СССР. Цхинвал.
Ноябрь. 1985г. 16:10.
Заур Имедов, коренастый тёмноволосый мужчина с орлиным носом и аккуратно выбритой эспаньолкой, убрал в нагрудный карман милицейские корочки и склонился над телом Леона.
Леон разлепил глаза и кивнул.
– Хорошо. Опиши нападавших.
Заур Имедов раскрыл свой рабочий блокнот.
– Чича… – прошептал Леон.
Ему было больно говорить. Шептать ему было не больно.
– Чича уже дал показания. И Тамази тоже. Теперь я хочу послушать тебя.
Заур взял шатающийся больничный стул и поставил его у самой кровати:
– Говори, – он уселся и закинул ногу на ногу.
– Он… Он был один…
– Он?! – сразу же перебил Леона Заур. – Чича не уверен. Это могла быть и женщина.
– Он… – Леон снова закрыл глаза. – Это был, – он выдохнул, – он.
– Ты узнал его?
Заур Имедов крутил в руках синюю ручку. Кончик её был прогрызен до стержня.
– Нет… У него были… были… красные… – Леон тяжело проглотил слюну, – глаза…
Заур записал.
– …а ещё… ещё у него была… б… б… б…
– Борода?
– Да…
– Окладистая?
– Чего?
Заур сверил показания Леона с показаниями Тамази и Чичи:
– Ничего. Продолжай.
Заур Имедов был старше Леона на десять лет. Он был зелёным оперуполномоченным в советской милиции. Жестокое избиение трёх трудных подростков стало его первым служебным делом.
– Он… Он был один…
Леон закрыл и больше не открывал глаза. Свет резал их по живому, доставляя Леону страдания.
– …он ударил меня… очень сильно. Я упал… Я не мог… не мог… Воды…
Заур напоил его.
– Я не мог встать… Потом… Потом он ударил Чичу… И бил его, пока Тамази смотрел… – из под зашитого века Леона выкатилась слеза. – Бил ногами… Потом… Потом Тамази поднялся… побежал… но поскользнулся на льду и подвернул ногу. Тогда он… он взялся за него и… и… за меня… Он взялся за нас обоих… Т… Тха!
Заур Имедов молчал.
Показания Леона полностью совпадали с показаниями его пострадавших друзей.
– От… Откройте шкаф… – неожиданно попросил Заура Леон.
Заур махнул рукой в сторону правой стены:
– Этот?
– Да…
Шкаф был один.
Заур распахнул его скрипучие створки.
– Там… Там мои… Видите? Мои школьные брюки… Видите? Они там?
Школьными брюками Леон дорожил. Других брюк у него попросту не было.
– Они здесь, сынок. Я их вижу.
Брюки Леона были испачканы каплями его засохшей крови.
– В… В правом… кармане… – он часто задышал.
Ему становилось хуже.
Заур Имедов выполнил просьбу Леона и вытащил…
– Что это?
Леон заскрипел зубами:
– Это… Это… Его…
– Бородатого?! Он оставил тебе… – Заур округлил глаза.
С таким ни он, ни его коллеги не сталкивались ещё никогда.
– …пикового туза?!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
– Смотри-смотри! Да не туда! Туда смотри… Видишь, стоит?
«Всё в ней гармония, всё диво,
Всё выше мира и страстей;
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей.»
(с) А. С. Пушкин.
СССР. Тверь.
Ноябрь. 1985г. 14:25.
Я размял затёкший под чёрной вязаной шапкой лоб. Лоб нестерпимо чесался.
– Ты про неё говорил, капитан? Ты не шутил?
– Про неё, – я кивнул
Серёга пихнул меня плечом в плечо:
– Так иди, не менжуйся.
– Ты ошалел?! – ноги мои стали ватными, словно фильтр. – Как я к ней подойду? Она… Она… Такая…
Я не знал, что ему возразить:
– Она вон какая!
– Какая? – прыснул Серёга. – А ты какая? Принцесса Турандот?
– Отвали, Хазанов недоделанный!
Серёга мешал мне сосредоточиться. Я наблюдал… Хищный зверь никогда не атакует неподготовлено. Хищный зверь всегда выжидает. Не умеешь сидеть в засаде? Ты проиграешь. Не умеешь справляться с эмоциями? Ты проиграешь. Не умеешь быть на шаг впереди? Ты проиграешь.
– Иди, давай, или я сам подойду, – подтрунивал он.
– Эй, она кому нравится?! – не понял я. – Тебе или мне?!
Серёга лузгал семечки и бросал ошкурки в замёрзшую землю. Мы стояли во дворе нашей школы. Девочка, которую мы обсуждали, приходила сюда не первый раз и не второй. Она была чьей-то подругой. Она никогда не училась с нами, но мы часто встречали её после уроков.
– Ну?
– Ладно-ладно… – я вызверился на Серёгу. – Но если что, берегись!
Серёга изобразил повешенного за шею, далеко высунув и прикусив свой бордовый язык.
Я пасовал. Я двигался не медленно, но и не быстро. Я боялся показаться напористым или робким. Я боялся показаться не тем, кем я был на самом деле. Я боялся не произвести на неё впечатление.
У меня был всего один шанс. Второй раз я не подошёл бы к ней ни за что. Всего один шанс! На коне я или под конём, решал слепой случай. Я со свистом вдохнул носом воздух и произнёс:
– Привет…
Девушка обернулась. От неё вкусно пахло полевыми цветами.
– Привет.
– Ждёшь кого-то?
Я кусал губы. Губы мои были обветренными и сухими.
– Подругу, – улыбнулась она. – А ты?
– А я здесь учусь…
– Серьёзно? – её милое личико просияло. – В каком классе?
– В «Г».
Я не стал называть свою цифру. Вдруг она посчитала бы меня малолеткой.
– И подруга в «Г», – удивилась она. – Марта Носова.
– Знаю.
Девушка была не в пример разговорчива. Я терялся на её обаятельном фоне. Я не знал, что ей предложить. Честно признаться, я не думал, что смогу зайти так далеко.
– Здорово, – ударение пало на первый слог. – Она классная… – девушка переминалась с ноги на ногу. – Тебя как зовут?
– Костя, – я спохватился.
Я всё ещё не спросил её имя:
– А тебя?
– Таня, – она захлопала длиннющими ресницами.
– Красивое имя, – я сморозил очередную глупость.
Имя было самое что ни на есть простое.
– Спасибо… Костя тоже.
Повисла неловкая пауза.
– Может сходим куда-нибудь?
– А куда?
– Я не знаю. В театр?
Я предложил первое, что пришло мне в голову.
– Давай, – оживилась она. – Я люблю театры.
– Я тоже, – соврал я.
Я просто не знал, куда в таких случаях водят девушек. У меня никогда не было девушки. И в театрах я никогда не был.
Она улыбнулась.
– Сегодня?
Я силился вспомнить, сколько у меня осталось карманных денег. Мама сильно ограничивала меня в средствах и контролировала в тратах.
– Сегодня? Сегодня нет, – расхохоталась она. – Сегодня я обещала подруге помочь ей с историей.
– Марте?
– Угу.
– А ты любишь историю?
– Обожаю. История – это моя слабость.
Я не любил историю. Я вообще не любил учиться. Но я знал историю на четыре, потому что с неё начиналось советское настоящее, и от неё зависело светлое будущее.
– А когда? – я бросил взгляд исподлобья на Серёгу.
Он показал мне большой палец правой руки.
«Ты всё делаешь правильно», уверял я себя… но колени дрожали.
– Я не знаю. Давай… – она задумалась. – Давай завтра. Да, давай завтра.
– Давай завтра, – повторил я. – На этом месте?
– Ага. После школы.
– Хорошо, – я закивал и отступил на один шаг назад.
– Хорошо.
Она обаятельно улыбалась.
– Хорошо… Давай. До завтра?
Я отступил ещё на один шаг.
– До завтра, Костя, – снова согласилась она.
– Пока.
– Пока, Костя.
– Пока, Таня…
Я не верил своему счастью, но я верил – это дивное имя «Татьяна» не забуду я никогда…