Глава 1
Она выбрала удобную позицию для наблюдения – выбрала уже неделю назад, когда в первый раз пришла сюда следить за квартирой. Но теперь ей казалось, что место неудачное, ее увидят… Увидят соседи – вдруг кто-то выйдет на площадку, и тогда весь план провален. А может быть, какая-нибудь любознательная бабка уже смотрит в глазок и сейчас откроет двери и сладким голосом спросит: «Лизочка, а ты что тут делаешь?» «Самое худшее, – сказала она себе, – что меня все тут знают. Меня сразу найдут. Я сошла с ума, раз пришла сюда! Половина девятого. Где же они?!»
Ей послышался какой-то шум площадкой ниже. Сперва, не совладав с собой, она отпрянула назад, прижалась к стене. Потом приказала себе быть смелой, сделала маленький шажок вперед и посмотрела вниз сквозь шахту лифта. Дом был старый, и лифт был допотопный – деревянная кабина ездила вверх-вниз по лестничному проему, окруженному проволочной сеткой. На лестнице было сумрачно, и если бы кто-то внизу поднял случайно голову, он не увидел бы Лизу за такой «вуалью». Но никого не было. Руки у нее тряслись, она поспешно открыла большую кожаную сумку, висевшую на плече, и проверила, не забыла ли перчатки. Нет, вот они – черные, шелковые, перчатки роковой женщины, перчатки воровки. «Я им всем покажу! – сказала про себя Лиза. – Подожди, мерзавец, подожди… Даже если меня засекут, ты меня не посадишь, нет… Побоишься скандала, захочешь быть чистеньким… О, сейчас тебе просто необходимо быть чистеньким, ты сейчас просто ангел небесный… А ангелы в суд не подают – они прощают, и ты простишь!»
Легкий, еле слышный щелчок, потом еще один – кто-то внизу открывал замок. Этот звук был так знаком ей – три года она каждый день щелкала вот так этими замками – сперва верхним, потом нижним. Потом открывала дверь.
И сейчас дверь открылась. Лиза молниеносно присела на корточки, стараясь стать как можно незаметней. Она уже не думала, что боится, не думала, что кого-то ненавидит… У нее вдруг появилось захватывающее чувство охотника, который сидит в засаде и подстерегает дичь. «Как я и думала, – сказала она себе. – Девчонке пора в школу».
Действительно, на площадку вышла девочка лет восьми-девяти на вид, в красном джинсовом костюмчике, с ярким рюкзачком, повисшим на одном плече. Мягко ступая кроссовками, она стала спускаться по лестнице, даже не посмотрев вверх, на Лизу. Голову девочка держала опущенной, словно была обижена или не проснулась окончательно. На ее светлые волосы упал солнечный луч из окна на площадке, вспыхнул и исчез. Лиза перевела дух и посмотрела на часы. «Без пятнадцати девять. Семья начинает расходиться. Интересно, кто выйдет сейчас?»
Вышел он. Лиза узнала его прежде, чем увидела, по тому, как стукнуло сердце. «Я тебя ненавижу, ненавижу… – быстро повторила она про себя, чтобы набраться храбрости. – Ах, какие мы нарядные, какие мы красивые! Что же ты не побрился, ангел мой? Непростительно при новой-то жене! Или она и так любит? Конечно, в тридцать два года что же ей еще делать… И ты при ней постарел, почти ее ровесник стал… Какие круги под глазами…» Он стоял на площадке перед дверью, почему-то не торопясь уйти. Лифт он не вызвал, просто стоял, засунув руки в карманы светлой замшевой куртки, глядя прямо перед собой отсутствующими глазами. Лиза сомневалась, видит ли он что-нибудь вообще или нет. Она жадно смотрела на это лицо, узнавая и не узнавая его. Конечно, это его лицо, ей ли не знать. Загорелое, выхоленное лицо, высоко очерченные брови, такие аккуратные, словно их выщипали и подрисовали, круглые глаза чуть навыкате, две морщинки возле губ – словно он вот-вот широко улыбнется… Темные волосы ежиком, и эта манера поднимать одно плечо чуть выше другого и стоять на расставленных ногах, чуть покачиваясь взад-вперед… «Чего ты ждешь? – мысленно спрашивала она его. – Зачем ты тут стоишь? Что случилось?» А она уже видела, что что-то случилось. Эти глаза, бессмысленно глядящие прямо перед собой. «Ты что-то обдумываешь, ты нервничаешь, – разглядывала его Лиза. – Поссорился с женой? Что ж, давно пора, медовый месяц позади… Женщины надоедали тебе и за несколько дней, а вы прожили уже четыре месяца. Раскаиваешься? Устал от нее? А может быть… Думаешь обо мне? Ну, подними голову! – вдруг мысленно прокричала она, сорвавшись. – Подними голову, дурак проклятый, посмотри на меня, посмотри, до чего ты меня довел, скажи, что ошибся! Посмотри на меня, чего ты ждешь!»
И вдруг, словно услышав ее мысли, он поднял голову – совсем чуть-чуть – и посмотрел прямо на нее, как показалось Лизе. Во всяком случае, он, не мигая, разглядывал шахту лифта, упершись взглядом в одну точку – ту самую, где находилось ее лицо. Лиза, как завороженная, отвечала ему таким же застывшим взглядом. Она в этот миг забыла, как точно все просчитала. Он не мог ее видеть – площадка, где он стоял, освещалась снизу светом из окна на лестнице, а то окно, которое могло бы осветить Лизу, было забито фанерой уже много лет, свет в него не проникал. Она его видела прекрасно, а он ее – сквозь двойную сетку и темноту – нет. И все же ей казалось, что они видят друг друга, что еще миг – и он ей что-то скажет. «Привет, козочка, как жизнь?» или что-то в этом роде. Но он ничего не сказал, опустил голову, нажал кнопку вызова лифта. Где-то наверху в шахте что-то лязгнуло, дрогнуло, и кабина поехала вниз. Вот ее стена проплыла прямо у Лизы перед глазами, скрыла от нее мужчину на площадке. Она услышала, как он открывает дверь, как входит, как лязгает защелка на двери шахты… «Прощай, – сказала она ему, – больше я тебя не увижу. Прощай, Олег». Кабина уехала вниз.
Лиза снова посмотрела на часы. Почти девять. Она подняла руку, откинула со лба волосы, черная блестящая челка лезла ей в глаза. Ей было жарко, руки снова дрожали. Эта встреча не прошла даром. Она много раз представляла себе, как снова увидит его, и всегда по-разному. Она увидит его и ничего не почувствует. Он увидит ее и почувствует, что не может без нее жить. Они увидят друг друга и почувствуют… Ну, словом, что-то почувствуют. Но в действительности все вышло куда проще. Он не увидел ее – она была в этом уверена. А она чувствовала теперь странный нервный жар, легкую тошноту, дрожь в руках, в ногах, в груди, слева, где сердце. И еще – свое полное ничтожество. «Да, я просто ничтожество, – повторяла она про себя. – Таких и бросают, и правильно делают, что бросают. Говорила себе все эти месяцы, что ненавидишь его, а теперь готова убежать отсюда, ничего не делать, изменить своему плану. Только из-за его глаз, из-за его взгляда. Да что там врать про глаза – из-за него самого, такого, какой он есть, не лучше и не хуже… Я думала, что ненавижу, и по крайней мере за это себя уважала. Говорила ему – я ненавижу тебя! Но я врала, все эти месяцы врала. Я его не могу возненавидеть. Никогда».
На лестнице появился кот. Лиза узнала его – он принадлежал старухе с пятого этажа. Кот тоже узнал Лизу и стал тереться о ее ноги, громко мурлыча, напрягая спину и хвост, потом попытался забраться к ней на руки. «Этого мне не хватало! – подумала Лиза. – Как он мурлычет, Господи, целый оркестр! Хоть бы молчал…» Она попыталась прогнать кота, но он не уходил, снова лез к ней. В это время дверь внизу снова открылась, и на площадку вышла женщина. Лиза перестала слышать песенку кота, вообще перестала что-либо слышать. Женщина была в светлом, с оттенком розового, плаще, в бежевой юбке и яркой шелковой блузке. Туфли на каблуках, коротко стриженные светлые волосы, почти ненакрашенное лицо. Она несколько раз проверила, хорошо ли заперта дверь, торопливо нажала кнопку лифта, стала рыться в сумочке – тоже что-то проверяла. На этот раз лифт поднялся снизу, женщина хлопнула дверью и уехала.
Теперь Лизе снова предстояло ждать. Она дала себе десять минут – на тот случай, если кто-то вернется, забыв какую-то мелочь. Эти десять минут она старалась ни о чем не думать, кроме своего плана. Кот поскучал и ушел. В подъезде было тихо – здесь жили либо одинокие старухи в запущенных коммуналках, либо вообще никто не жил – многие квартиры были выкуплены, в них делался евроремонт, они предназначались для продажи, но покупали их вяло – цены назначались астрономические – дом солидный, начала века, с колоннами по фасаду, центр Москвы, район Покровского бульвара… Лиза могла не опасаться нежелательных встреч. На исходе девятой минуты она натянула перчатки, вынула из сумки ключи и спустилась вниз. Замки Олег не сменил. Когда она уходила из этой квартиры, то вернула ему ключи. Ему и в голову не пришло, что Лиза сделала себе дубликаты. Она и сама почти забыла об этом – все те дни она была не в себе, корчилась днями и ночами от боли, злобы, ревности, устраивала сцены Олегу, требовала объяснений… Но слышала в ответ одно: «Давай выметайся! Сколько можно!..» И она вымелась – вымелась с несколькими сумками, набитыми вещами, без гроша в кармане, без претензий на квартиру, без надежд… Но с дубликатами ключей от входной двери. Мать Лизы и ее старший брат называли ее дурой. «Ты три года была за ним замужем, ты могла претендовать на площадь!» – кричала мать. «Идиотка, неужели ничего нельзя было сделать!» – возмущался брат. Лиза сидела, крепко закрыв лицо ладонями, мотала головой, кусала губы, старалась не слушать, а потом срывалась и орала: «Да не могла я ни на что претендовать! Он с самого начала сделал так, что я ничего не могла! Я не была даже там прописана, мам, ты же сама это знаешь! Кто мне сказал – не выписывайся от меня, а то потом обратно не пропишут, кто сказал – я тебе когда-нибудь квартиру завещаю! Не ты?! Так вот тебе – прописана я у тебя, завещай мне квартиру… Лет через пятьдесят! А свидетельством о браке можно одно место подтереть! Детей у нас не было, а юрист мне объяснил, что эта квартира – не совместно нажитое имущество супругов, он ее приобрел до брака со мной… Я должна была выметаться! И хватит!» – «Но кто бы мог подумать, что Олег – такой подлец… – причитала мать. – Он был такой порядочный, такой…» – «Щедрый!» – сквозь зубы цедила Лиза, вытаскивала из сумки сигарету и курила, уставившись в потолок. Ее вещи стояли неразобранными у матери, у нее руки не поднимались повесить их в шкаф. Это означало бы полную капитуляцию. Мать с братом недолго совещались, как быть с Лизой. Он привез ее в свою однокомнатную квартирку на окраине Москвы, отдал ей ключи и счел свой долг исполненным. Сам он жил у своей девушки, на которой уже полгода собирался жениться. «Живи, сколько хочешь, – сказал он Лизе, – но на материальную помощь не рассчитывай. Я не могу тебя содержать. Мать тоже. Тебе, в конце концов, двадцать четыре года, пора работать!» Лиза молчала, сидя в своей обычной позе: нога на ногу, локти упираются в колени, подбородок лежит на ладонях, глаза закрыты. «Или найди себе еще одного Олега!» – в сердцах сказал брат и вышел, хлопнув дверью. Лиза посидела еще немного, потом встала, прошла на кухню. На столе она увидела несколько пятидесятитысячных купюр – брат, несмотря на свои слова, оставил. Она сунула их в карман, попила воды из-под крана, открыла окно и заплакала. Прошел один месяц, потом второй, потом третий… Лиза делала вид, что живет, делала вид, что ищет работу, делала вид, что ест… Ела она очень мало и невкусно: какую-нибудь кашу, или жареную картошку, или подсушенный в духовке хлеб. Денег не просила ни у матери, ни у брата. Ей было все равно. Мать каждый день звонила ей и читала нотации, Лиза молчала. Брат несколько раз приходил, дал еще немного денег. Лиза взяла их и кивнула: «Спасибо». Целыми днями она лежала на диване, закрыв глаза, и перед нею возникали картинки из ее прошлой жизни. Олег и она – в машине, едут за город, окно открыто, и ветер бьет ей прямо в лицо. Олег дарит ей на день рождения цветы и флакон ее любимых духов «Же озе». А вот она сама, Лиза, – идет по Тверской, улыбаясь своему отражению в витринах. Она видит свое лицо, свою черную челку, свои голубые глаза, свой взгляд – внимательный и смеющийся одновременно, свой широковатый и все же изящный нос, свои губы козьего рисунка… Из-за этих губ Олег называл ее «козочка». И еще из-за походки – идет стремительно и как будто чуть подпрыгивает. Она красива, и на нее все смотрят. Или ей кажется, что смотрят. У нее угловатое тело, порывистые движения, и Олег говорит ей, что она похожа на Уму Турман из «Криминального чтива». Это ей льстит. И еще картинка – искаженное лицо Олега. «Выметайся, – говорит он, – я не могу больше с тобой жить! Не изображай из себя ребенка, мне это надоело!» Она глядит на него широко раскрытыми глазами, ничего не понимая – все слишком внезапно. Потом она плачет, и слезы затекают ей в уголок рта. Она глотает их и крепко зажмуривается, а слезы все текут и текут, как в детстве, когда не можешь остановиться, ничего не можешь, кроме как плакать. «За что? – кричит она. – За что? Дело во мне? Я что-то сделала не так? Но я была такая, как всегда…» – «Вот именно. – Он отворачивается и отходит к окну. – Ты всегда одинаковая. Тебе ничего не объяснишь. Лиза, сделай мне подарок, уйди! Уйди!» – «Но ведь та женщина старше тебя! – говорит она, подходя к нему сзади. – Ты сам сказал, ей тридцать два года! Я не понимаю… У нее большая дочь, ей восемь лет, ты сам сказал! Она замужем! Я не понимаю! Ты же всегда любил молоденьких девочек, а она старше тебя на четыре года!» Он молчит и смотрит в окно.
И вот в один из дней Лиза увидела еще одну картинку. Сперва она не поняла, что именно она видит, – такого никогда не было в ее жизни. Девушка с черными гладкими волосами сидела на лестнице. Лестницу Лиза узнала, это был тот дом, где они жили с Олегом. Девушка ждала, пока из квартиры выйдут ее обитатели. Это была та квартира, где они прожили три года. Из квартиры вышел Олег, потом – девочка, которой надо было в школу, потом – женщина со светлыми, коротко остриженными волосами… И женщину Лиза тоже узнала – она была именно такой, какой описал ее Олег. Потом девушка, которая сидела на лестнице, встала, спустилась и открыла дверь квартиры. Тут картинка исчезла, но Лиза успела узнать девушку. Это была она сама.
И вот теперь она наяву стояла и открывала замки – сперва верхний, потом нижний… Дверь открылась бесшумно, и Лиза вошла, заперев ее за собой. Теперь она ни за что не убежала бы отсюда. Ей в голову пришла шальная мысль – сесть в столовой, налить себе джина с тоником (этот напиток Олег просто обожал, и джин у него всегда был) и дождаться его прихода. А потом весело сказать: «Не сердишься, что зашла? Мне кажется, я кое-что тут забыла…» А когда он взбесится и закричит: «Что?!» – она ответит: «Все! Я никуда отсюда не уйду! Это и мой дом тоже…» И плакать она не будет, будет сидеть здесь, весело улыбаться, нагло смотреть ему в глаза… Он, наверное, предложит ей денег, может быть, даже швырнет в лицо. Он ведь кричал, когда она не хотела уходить: «Тебе денег надо, да?! Но ты ничего от меня не получишь, три года сидела на шее!» Он даст ей денег, но она откажется… Но, подумав об этом, Лиза чуть не рассмеялась на самом деле и покачала головой: «Нет, это уж слишком! Конечно, я взяла бы деньги. Мне надо жить, а жизнь мне поломал он. Это он не позволял мне ни учиться, ни работать. Сделал из меня красивую куклу только для своего пользования. Конечно, и я виновата в этом. Не надо было подчиняться его капризам, надо было жить своей жизнью… Да что теперь думать! Вот – теперь у меня только своя жизнь, и я никак не могу начать ею жить… Чтобы начать, нужны деньги. Нужна независимость. Значит, деньги надо взять. Не просить, не плакать, а взять. И я возьму. Я всегда только просила или молчала, а теперь я просто возьму. Наверное, я втайне думала об этом еще тогда, когда заказывала дубликаты ключей…»
В квартире кое-что переставили за эти месяцы, но ориентировалась она все равно легко. Первая комната по коридору все еще выполняла функцию столовой. Большой овальный стол, горка для посуды, уютный велюровый диван, два кресла, моноблок «Филипс», полки с видеокассетами, белая напольная ваза с японской сосной… Насколько знала Лиза, здесь брать было нечего, не выносить же телевизор… Она прошла в комнату напротив по коридору. Это была спальня. Та самая огромная кровать, две светлые тумбочки со светильниками интимного света, зеркало в бронзовой раме… В этом зеркале часто отражалось ее тело – обнаженное, золотистое, и его загорелые руки казались на ее коже еще темнее… Шкаф с одеждой был приоткрыт, Лиза подошла к нему и распахнула дверцы настежь. Чужие платья на плечиках, где висели когда-то ее платья… Явилось мгновенное желание разорвать все в клочки, но Лиза удержалась – это было бы все равно что расписаться: «Здесь была я!» К платьям она не притронулась, зато его вещи перещупала до последней нитки. Нашла в разных карманах скомканные бумажки – не очень большую сумму. Тряхнула брюки, лежавшие на дне шкафа, обнаружила там пятьдесят долларов. Сжала зубы – действительность оказывалась не такой щедрой, как фантазии. Но она ведь помнила, что обычно его карманы были набиты деньгами! Раньше, когда ей нужны были деньги, она просто лезла в шкаф, и он даже ничего не замечал… Больше в шкафу она ничего не нашла. Захлопнула дверцы, еще раз осмотрела спальню. На глаза ей попался женский бюстгальтер – размера на два больше, чем у нее. Она скривила лицо в гримасу, торопливо открыла обе тумбочки. Одна явно принадлежала новой хозяйке – гигиенические тампоны, упаковка с колготками телесного цвета, какая-то книжка на немецком языке… Другая принадлежала Олегу. Там она обнаружила кое-что стоящее – шикарные часы «Чоппард» с плавающими бриллиантами, совсем новые, в коробочке. Видно было, что их ни разу не надевали. Лиза взяла коробочку в руки. «Это женские часы, – подумала она. – Боже, какая роскошь! Сколько они могут стоить?! Огромные деньги – баксов тысячу, нет, больше, больше… Почему они лежат тут, у Олега? Может быть, купил для нее и еще не успел подарить? Мы исправим эту ошибку!» Она сунула часы в карман сумки и застегнула ее на «молнию». Настроение поднималось, и вместе с ним поднималась горячая злоба – в этой квартире люди жили, а не умирали, как она, ходили на работу, отвозили ребенка в школу, дарили подарки… Ее выгнали, чтобы она не мешала этой жизни, чтобы не совалась в нее, чтобы исчезла навсегда… «Я исчезну! – пообещала она Олегу мысленно. – Но ты меня запомнишь!»
Дальше по коридору была комната, где жила когда-то сама Лиза. Она открыла дверь с опаской, ожидая увидеть большие перемены. Уж эта комната не могла не измениться! И увидела детскую. Новенькая светлая мебель, яркий ковер на полу, письменный стол с разбросанными книжками, целая выставка игрушек, среди которых были очень дорогие. «Даже ремонт сделали! – с какой-то жгучей тоской подумала Лиза. – Чтобы уж совсем ничего от меня не осталось… Интересно, зачем ему понадобился чужой ребенок? Он всегда не любил детей, говорил, что с ними надо ждать, ждать лет до тридцати… И вдруг – бах! – взял чужого! А она-то, она! Ведь совсем не в его вкусе! Маленькая, коренастая, совершенно обычная… Ну, не уродка, даже приятная на вид, но такая скучная… Немка, одним словом. Вот именно – немка. Кажется, я правильно догадалась, зачем ему нужен был этот брак. Кажется, я вообще знаю, что он задумал… Да, я-то знаю его лучше всех, могла бы даже проконсультировать эту фрау Анну…» В детской искать было нечего – не хранит же ребенок у себя деньги и ценности. Кроме того, Лиза чувствовала себя как-то странно. Ей казалось, что чей-то упорный взгляд ищет ее и вот-вот найдет. Чей взгляд? На нее смотрели игрушки, смотрела детская постель, смотрела маленькая пушистая тапочка, забытая у порога… «Я сволочь», – сказала себе Лиза и вышла из комнаты. Напротив был кабинет Олега – комната, на которую она возлагала самые большие надежды. Этот кабинет был ей очень хорошо известен, вплоть до мелочей, до самого маленького ящичка в шкафу, в столе, она знала все тайники Олега, все места, где он хранил заначки. Она подошла к книжным полкам, встала на цыпочки, вытянула сверху толстый том в коричневом переплете. Это был какой-то старый справочник по химии, тех времен, когда Олег еще учился в МГУ. Сердцевина этой книжки была вырезана скальпелем, и обычно там лежала пачка денег – толстая или тонкая, смотря по обстоятельствам. Сейчас там не было ничего. «Может, поменял тайник? – спросила себя Лиза. – Было тут еще что-то…» Скоро она нашла это что-то. Это была книга потоньше, красная, на обложке значилось: «Словарь атеиста». Она тоже была пуста. Лиза поставила ее на место и задумалась. Потом стала вытаскивать наугад все более или менее толстые книги, открывать их и заталкивать обратно. Тайников больше не было. Видимо, Олег отказался от мысли хранить свои деньги в книгах. «А раньше он очень ценил этот способ… – подумала Лиза. – Конечно, наивный способ, воры, говорят, сразу лезут в книги… Но почему он сменил место? Может, новая жена что-то пронюхала?» Лиза вспомнила, как она тайком наведывалась к книжным полкам и вытаскивала купюру-другую, стараясь брать поменьше, чтобы Олег не узнал. Впрочем, он никогда точно не знал, сколько у него денег. «Я и тогда уже была воровкой, – сказала она себе. – Не любила просить, брала потихоньку сама… Что ж, он сделал меня такой…»
Ей становилось все тревожней, и она начала спешить. Рывками открывала ящики письменного стола, почти без надежды рылась в бумагах. Нашла учебник немецкого языка, пособие для отъезжающих в Германию и рассмеялась. «Как я и думала! Собрался сматываться! Нашел жену с фамилией Бахман! Скатертью дорога! Мог бы просто мне сказать тогда: «Прости, Лиза, ты классная девчонка, но, к сожалению, русская… Так что нам не по пути!» Значит, мы решили стать немцами… Ну она-то ладно, она немка обрусевшая, пусть едет, но его-то кто там ждет?! Иностранных языков не знает, профессия – спекулянт, и такой же немец, как я… Тьфу!»
В столе ничего не обнаружилось. Лиза злобно завернула углы ковра на полу, осмотрела обои. Но они везде были приклеены плотно, если там и был тайник, то найти его было невозможно. Оставался шкаф. Там Олег хранил свою зимнюю одежду, туда имел привычку засовывать грязное белье, кроме того, там обычно лежали запасные одеяла и подушки. Лиза никогда раньше не находила там денег, но сейчас ей ничего не оставалось, как попробовать поискать там. Она открыла обе дверцы сразу, и на ноги ей упала подушка без наволочки. Потом она вытащила пару мятых рубашек, большое махровое полотенце… Потом она отскочила и от неожиданности вскрикнула. Хотела закрыть глаза, но не смогла – не могла оторвать взгляд от того, что сперва показалось ей большой куклой.
В шкафу сидел мужчина. Сидел, странно подогнув ноги, уткнувшись подбородком в грудь. На нем был дешевый свитер, джинсы, белые кроссовки. На голове – темное пятно. Точнее, сперва Лиза подумала, что это пятно. Но уже со второго взгляда поняла, что это пролом в черепе. «Самая настоящая дырка… – машинально подумала она. – Кто это такой?! Почему он тут сидит?!»
Но, в сущности, мужчине ничего не оставалось, как сидеть там – больше он ни на что не был способен. Он был мертв. Волосы у него были светлые, очень коротко остриженные, и рана казалась особенно огромной и страшной. Рядом с ним на дне шкафа Лиза заметила белую майку – скомканную, в пятнах крови. Выглядела она, словно из нее пытались сделать тампон для раны, но потом бросили это занятие. Все это Лиза отмечала механически, против своей воли. Просто ее глаза снова и снова обегали мужчину, задерживаясь на его лице. В шкафу было темно, и ей не удавалось рассмотреть его как следует. «Кто это такой? – с каким-то тупым любопытством думала она. – Почему он здесь, у Олега? Неужели сам туда сел? Пришел и сел? Дура! – выругалась она, немного придя в себя. – Сел! Его сюда посадили, гляди, как у него ноги расположены… Усадили и забросали тряпками, а на голову навертели майку, чтобы кровь вещи не пачкала… Значит… Значит, его убили здесь, в этой квартире, и спрятали… Значит…» Она быстро отступила от шкафа, швырнула туда подушку и выпавшие вещи, прикрыла дверцу. Дышала она тяжело, собственные руки в черных перчатках ее испугали, когда она посмотрела на них. «Вот так да… – прошептала она, слушая тишину в квартире. – Его кто-то убил. Кто?! Олег? Он не способен, нет, не способен! Эта женщина? Проломила здоровому мужику череп, усадила в шкаф… Она сильная, она может… Но зачем? И спрятать труп в кабинете мужа… Там, куда он может войти, открыть дверцу… Значит, Олег… У него было такое лицо сегодня утром, я его едва узнала… Но боже мой, как можно убить человека в квартире, где находятся еще женщина и ребенок, да так, чтобы они об этом не знали?! Убить, спрятать, и почти у них на глазах! И когда его убили?! Они вышли из квартиры, такие обычные, такие спокойные – женщина и девочка. Олег нервничал, но мало ли почему… Надо еще раз посмотреть на мужчину…»
Лиза заставила себя снова открыть шкаф, отгребла вещи в сторону и попыталась рассмотреть лицо этого человека. То, что она увидела, ее не обрадовало. Лицо было расслаблено, с приоткрытым ртом, с открытыми глазами и совсем уже окоченевшее. Ей было противно смотреть, казалось, что еще немного – и ее вырвет. «А ведь я, кажется, знаю этого человека, – подумала она. – Видела, видела… Если бы он закрыл рот и повернулся к свету… С тех пор как я его видела, он постарел… Да, у меня чувство, что я его видела более молодым… На вид ему лет сорок… Он даже симпатичный… Если он мне знаком, значит, это знакомый Олега. Если это знакомый Олега, значит…»
Она не додумала эту мысль – в коридоре раздался звук, от которого она чуть не умерла, – открывали дверь. Лиза отскочила от шкафа, захлопнула дверцу и на цыпочках пробежала по коридору. В прихожей раздались шаги, но Лиза уже была в детской – стояла за дверным косяком, прижавшись к стене, вытянувшись в струнку, слушая оглушительный стук своего сердца. «Кто, кто это?» – только и было у нее в мыслях.
Судя по шагам, это был мужчина. Он шел по коридору, все ближе подходя к кабинету и детской – их двери были прямо напротив друг друга. Двери в детскую Лиза закрыла, но при желании она могла бы выглянуть в коридор – створки были застеклены цветными стеклами, изображавшими жар-птицу. Это нововведение появилось здесь вместе с ребенком, при Лизе тут было простое матовое стекло. Но она не могла даже пошевелиться и только молилась про себя: «Хоть бы не сюда, Господи, хоть бы не сюда…»
И как будто ее кто-то услышал – мужчина прошел в кабинет. Раздался скрип дверцы – мужчина открывал шкаф. Потом какой-то шорох – Лиза изо всех сил напрягала слух. Сомнений не было – в кабинет вошел убийца. Невинный человек вскрикнул бы при виде трупа или выругался. Но тот, кто вошел в кабинет, молчал. Молчал и чем-то шуршал, что-то двигал… Потом Лизе показалось, что какая-то очень смелая или очень глупая женщина внутри нее требует, чтобы она, Лиза, оторвалась от стены и посмотрела через стекло. Лиза несколько мгновений боролась с этой женщиной, а потом внезапно послушалась ее и, осторожно вытянув шею, припала к желтому стеклянному кружочку – крылу жар-птицы. Она увидела Олега. Это был он – его куртка, его брюки, его склоненная голова. Олег расстелил на полу какой-то темный мешок, как показалось Лизе, и теперь тащил из шкафа труп, придерживая его под мышки. Тащил с трудом – ноги мужчины за что-то зацепились или просто окоченели и не желали вылезать из шкафа. Олег вполголоса выругался, рванул сильнее, и труп вывалился на пол. От звука его падения Лизе стало нехорошо – он упал так, как могла бы упасть тяжелая неодушевленная вещь, но никак не живой человек. Только теперь она поняла по-настоящему, что мужчина мертв.
Теперь ее трясло, она оторвалась от двери и снова прижалась к стене. Голова горела, и мысли в ней тоже горели. «Значит, он убил, он убил… Труп совсем твердый, он убил его вчера, не мог сегодня утром. Значит, ночью труп был в квартире, здесь, напротив комнаты, где спал ребенок… Ребенок спал… А Олег?! Нет, он не мог спать, у него покрасневшие измученные глаза, загнанный вид, пустой взгляд. Он убил, он ночевал рядом с трупом, сторожил его… И вот – вернулся его спрятать. Утром решил спрятать, когда вокруг столько народу, на улице люди, машины, милиция… Почему он не вывез его ночью?! С ума сошел?! Куда он его сейчас потащит?! И ведь один потащит, а мешок тяжелый…»
– Да чтоб тебя! – донеслось из кабинета. Потом – снова стук тела об пол и шарканье подошв.
«Запихивает в мешок… – Лизу сильно тошнило от страха и отвращения, она крепче прижалась к стене. – Значит, она ничего не знала, иначе он вывез бы тело ночью. А он побоялся ее разбудить? Ее или ребенка? А если она знала, если это отложили до утра, чтобы девочка ушла в школу? Нет, не может быть, чтобы в квартире кого-то убили, а она ничего не знала! Теперь почему она не помогает? Почему ушла на работу как ни в чем не бывало? – Лиза вспомнила лицо той женщины – такое спокойное, такое обыкновенное. – Нет, она не знает, – поняла Лиза. – Не может быть, он все скрыл. Тогда какую ночь он провел здесь, рядом с трупом, рядом с двумя людьми, от которых этот труп надо скрывать… Но кого же он убил? Кого он убил так глупо, ведь глупо прятать труп в шкаф в своем кабинете, глупо спать рядом с ним? И кого он вообще мог убить? Ведь он не убийца, нет, он веселый, даже добрый, у него столько друзей… Почему я знаю лицо того мужчины? Его друг? Слишком бедно одет, у него друзья крутые… Родственник? Нет у него никаких родственников. Кто?»
Раздался шум – Олег волочил что-то по полу. Лиза не решилась выглянуть – Олег заметил бы ее, но догадывалась, что он тащит к входной двери. «Он сошел с ума… – подумалось ей. – Сейчас в переулке такая толчея, все идут на работу… На него же все будут глазеть! И как он собрался запихивать мешок в багажник? Он же не влезет! Хотя… – Ее передернуло. – При желании все можно запихнуть. Может быть, он даже умно придумал – вытаскивать мешок в такое время. Многие квартиры ремонтируются, из подъезда часто выносят мешки с мусором, примерно такого же размера, только бумажные… В толпе на него, напротив, никто не обратит внимания! Но тогда какую наглость нужно иметь – тащить труп при всех, на глазах у сотни людей… Нет, я в нем сильно ошибалась, ошибалась вообще во всем. Я его не знала. Этого Олега с мешком я точно не знала. Но как теперь выгляжу я! Я ведь свидетель, может быть, единственный… Свидетель-вор… Что мне делать? Донести на Олега?» Но она прекрасно понимала, что не донесет – это было невозможно, для нее было куда легче украсть. Оставалось уходить отсюда как можно быстрее, забыть обо всем и молчать. «И вернуть на место часы и деньги, – решила Лиза. – В такие дела я не впутываюсь. Это уж слишком… Для меня это ограбление было почти шуткой, от Олега бы не убавилось. Но теперь… Представляю, что он почувствует, когда поймет, что в квартире утром кто-то был, взял деньги, украл его подарок жене из тумбочки! Он с ума сойдет или решит, что обворовала его жена…» Она посмотрела сперва на свои часы, потом достала те, что взяла у Олега. Они были так красивы, так изящны и необычны, что у нее защемило сердце. «Нет, верну, – вздохнула она. – И бежать!»
Олег наконец дотащил мешок до двери. Теперь, судя по тишине, он стоял там и прислушивался к звукам в подъезде. Потом открыл дверь – еще пауза, – оглядывает подъезд. И наконец звук закрывшейся двери, щелканье замков. Лиза сползла вниз по стене. Уходить сейчас она не могла – неизвестно, сколько он провозится с мешком в подъезде и у машины. Встать и подойти к окну, чтобы проследить за ним сверху, у нее не было сил. Ей было так плохо, что она испугалась, как бы не упасть в обморок. В ушах звенело так, что она уже ничего не слышала, все сильнее подкатывалась тошнота. Она с трудом дотащилась до кровати и полулегла на нее – голова на подушке, ноги на полу. Но пола она уже не чувствовала – он провалился в зыбкую, качающуюся поверхность. Качалась и кровать, Лиза вцепилась пальцами в покрывало, ощутила на руках перчатки, с омерзением сорвала их. Сделала над собой невероятное усилие – встать, сунуть перчатки в сумку, посмотреть в окно. Она увидела пустой переулок. Точнее, переулок был запружен народом – напротив дома располагался технический институт, дальше – школа, еще дальше – несколько контор, банк, захудалое кафе… Но для нее в переулке не было никого, потому что там не было ни Олега, ни его машины – зеленого «Вольво». «Значит, он уехал, ему удалось проделать это на глазах у всего народа, и никто его не остановил», – поняла она, отходя от окна. Ноги сами пошли знакомым путем в ванную. Там она открыла кран, напилась прямо из горсти ледяной воды, вытерла губы, посмотрела в зеркало. Бледная как смерть, лицо сразу похудело и осунулось еще больше, черные волосы смотрятся как парик, глаза пустые, совсем светлые… Лиза не узнала себя в этом зеркале, но теперь ей было все равно, как она выглядит. Главное – уйти отсюда, не упасть, добраться до дома, упасть там на диван и не двигаться несколько часов. Не двигаться и желательно не думать, никого не видеть, ничего не чувствовать… Лиза снова выпила воды, отряхнула капли с голубой майки. Она оделась совсем просто, как, по ее понятиям, должна одеваться квартирная воровка – джинсы, мягкие мокасины, легкая, неброского цвета ветровка… Роскошные туалеты все эти месяцы без дела провисели в шкафу – ей некуда было их надевать, да и желания не было. Даже такое простое действие, как напудривание лица, казалось ей теперь совершенно бессмысленным и требовало больших усилий. Но сейчас, глядя в зеркало, она мельком подумала, что ей не помешали бы румяна – чем ярче, тем лучше. Она вышла из ванной, ступая уже тверже, прошла в детскую, подняла с пола сумку, повесила ее на плечо и услышала, как дверь снова кто-то открывает.
«Олег вернулся! – У нее захватило дыхание. Вместо того чтобы занять пост за дверью, она осталась стоять с сумкой посреди комнаты. – Она на работе, девчонка в школе, это он вернулся! Зачем?! Неужели уже спрятал?! Или… Его замели, и теперь тут будет обыск?! А я?»
Но мужской голос, который она тут же услышала в прихожей, не был голосом Олега. Милиционер тоже не стал бы так разговаривать – голос был сдавленный, звучал умоляюще.
– Аня, – сказал мужчина, – скажи хоть что-нибудь! Не смотри так!
Лиза ожидала, что женщина отзовется, но она промолчала. «Что это за комедия? – подумала она. – Кажется, наша новая супруга кого-то привела, хотя ей полагается быть на работе… Сегодня тут просто не протолкнуться от народу! Что она собирается делать? Кто он? Любовник? Куда она его поведет? Ну, не в детскую же…» Странно, но страха Лиза совсем не чувствовала. Страх остался позади, там, где был мужчина в шкафу, Олег с мешком, его пыхтение в коридоре. Этих людей она уже не боялась, и если бы они обнаружили ее – так и осталась бы стоять посреди комнаты и смотреть на них.
– Зачем ты меня сюда привела? – после паузы спросил мужчина. Судя по его голосу, он так и стоял у входной двери. На улице завизжала сигнализация чьей-то машины, Лиза поморщилась, и как раз в этот момент женщина заговорила. Услышать ее было невозможно за воем сирены, Лиза различала только отдельные звуки. Когда сирена смолкла, женщина как раз заканчивала фразу:
– …избавиться от тебя.
Снова молчание, и голос мужчины:
– Ты этого на самом деле хочешь?
– Да, – коротко ответила женщина и сделала несколько шагов, простучали ее каблуки. Но она не приближалась к детской, просто топталась на месте. Казалось, ни она, ни ее гость не в силах отойти от входной двери. Лиза подкралась поближе к двери и вслушивалась изо всех сил. Женщина снова заговорила, отрывисто, нервно, бросая короткие фразы:
– Я не хочу, чтобы ты за мной ходил! Я видела тебя на прошлой неделе, ты следил за мной. Ты звонил мне на работу, звонил и молчал. Это был ты.
– Это был я, – подтвердил мужчина. – Но, Аня…
– Это ненормальная жизнь! – прервала его женщина. – Ты и за Алисой следишь, она мне сказала.
– Жаловалась?.. – сдавленно спросил тот.
– Нет. Но ей это очень тяжело. Дай время, дай немного времени…
– Что изменится? – тихо ответил он. – На что тебе нужно время? Совсем меня забыть?
Женщина промолчала, снова застучали ее каблуки. Она ходила взад-вперед по коридору, иной раз Лизе казалось, что она рывком откроет двери в детскую и они окажутся лицом к лицу.
– Ты не забудешь, Аня… – послышался голос мужчины. – И Алиске я не дам забыть. Что ты задумала?
– Дай сигарету, – попросила женщина. – У тебя есть?
– Ты же не куришь… – протянул мужчина.
– Какая тебе разница, дай.
Теперь и он сделал несколько шагов. Нерешительно потоптался на месте и спросил:
– И все же зачем ты меня сюда привела?
– Не разбираться же на улице или на работе, – ответила женщина. До Лизы донесся слабый запах табачного дыма. – Честно говоря, я хотела от тебя сбежать. Не думала, что ты решишься войти в подъезд.
– Ты просто шла и молчала. Я решил, что ты меня куда-то ведешь.
– Да никуда я тебя не вела, – устало сказала женщина. – Ладно, пойдем в столовую. Что тут стоять. Как все некстати. Боже мой…
– Он может прийти? – Это было последнее, что удалось услышать Лизе. Голоса и шаги удалились, она поняла, что теперь они сидят в столовой, и ей почему-то стало очень любопытно, куда Анна посадила гостя – в кресло или села рядом с ним на диван? Для самой Лизы гости обычно делились на две категории. С первой категорией она плюхалась рядом в мягкие подушки дивана и болтала целый вечер, то и дело беря за руку, мельком касаясь щеки, не делая разницы между мужчинами и женщинами… Олег злился на ее манеры – он говорил: «Ты ведешь себя как пятилетнее дитя! Зачем ты гладила по морде этого типа?!» – «Я его гладила?! – изумлялась Лиза. – Не может быть!» Но на самом деле, если человек ей был симпатичен, она сразу начинала вести себя с ним очень раскованно и не думала, что ее слова и прикосновения могут быть дурно истолкованы. Некоторых эта ее черта ошеломляла и отпугивала. Других – их было большинство – умиляла и привлекала… С ней охотно общались, как общаются с игривым домашним животным или ласковым ребенком… Но всерьез ее мало кто воспринимал. «Она прелесть!» – так говорили Олегу его друзья. Он только высоко поднимал плечо, молча возражая.
И была для Лизы другая категория гостей. Этих она усаживала в кресло, приносила им пепельницы, кофе, напитки из бара, улыбалась своей лукавой козьей улыбкой, но при этом думала только об одном – чтобы они скорее ушли. И в последнее время у Олега появлялось все больше таких гостей. Эти гости носили одно общее название – кредиторы. Даже улыбка Лизы не могла разрядить напряжения, которое повисало в столовой с приходом такого гостя. Конечно, их никто не звал. Они приходили сами. Олег после каждого такого посещения рычал на Лизу, запирался в кабинете или просто уходил из дому. Но потом вдруг успокоился, даже как будто повеселел. Лиза думала, он нашел какой-то выход. Ждала, что он расскажет ей, что придумал. Но он вдруг показал ей на дверь.
И теперь она догадывалась, в чем было дело. Жениться на Анне ради улучшения своего материального положения он не мог – она была вовсе не богата, работала в совместной российско-немецкой фирме по производству медицинского оборудования. Иностранкой она тоже не была – хотя в паспорте значилось «немка». Имела восьмилетнюю дочь и не слишком эффектную внешность. Складывая все эти сведения в одно целое, Лиза мало-помалу поняла, зачем понадобился Олегу этот новый брак. Учебник немецкого языка в его столе только подтвердил эту версию. Он хотел уехать в Германию, разом решив проблему с кредиторами, расплатиться с которыми не мог. Когда Лиза догадалась об этом, она долго и злорадно смеялась: «В Германии он ее и бросит!» Ее удивляло и пугало только то, что они до сих пор не уехали. Она знала, как Олег умеет добиваться своего, особенно у женщин. Если бы он хотел уехать – давно бы уехал. Значит, она ошибалась или перед ним возникли какие-то непредвиденные препятствия.
Между тем в столовой разгорелась перебранка – до Лизы доносились громкие голоса. Голос мужчины внезапно приблизился, стал хорошо слышен. Он почти кричал:
– Ну, поздравляю тебя, поздравляю! Значит, ты счастлива! Что же ты молчишь?
В ответ раздалось слабое:
– Уходи…
– Вместе с тобой, – твердо сказал мужчина, – тебе здесь делать нечего. Я вижу, не ври мне, Аня, ты же никогда не умела врать! И зачем ты привела сюда Алиску? Сюда, к нему! Это правильно, по-твоему?!
– Я прошу тебя, не кричи… – Женщина вдруг громко всхлипнула. – И уходи сейчас же. Мы не сможем договориться.
– Аня, тебе же плохо здесь. – Мужчина сбавил тон и заговорил жалостливо и нежно: – Ты меня не сможешь обмануть. Ну, не плачь, не надо… Давай соберем вещи, я Алису из школы заберу… Ты больше сюда не вернешься. Хватит! Ты же ошиблась…
– Я не ошиблась, – ответила она довольно твердо, даже заносчиво. – Ты не можешь этого знать! Мне здесь хорошо, Алисе тоже.
– Тогда почему ты плачешь?
Женщина не ответила. После паузы Лиза с замиранием сердца услышала, как отпирают входную дверь.
– Выходи, – сказала женщина. – Пойдем отсюда. И больше не преследуй меня, не звони. Дай мне успокоиться.
– Аня…
– Выходи, выходи! – потребовала женщина. – Разговор окончен.
И они вместе вышли из квартиры. Лиза бросилась к окну, и спустя несколько минут увидела их в переулке: та самая женщина в розоватом плаще, которую она видела утром, и высокий худощавый мужчина, совсем седой… Лица ей разглядеть не удалось. Мужчина и женщина пошли вниз по переулку, по направлению к метро. Скоро Лиза потеряла их из виду.
Теперь надо было спешить. Она пригладила волосы, еще раз проверила, не оставила ли чего, закрыла сумку и вышла из квартиры, тщательно заперев дверь. Подолом майки она вытерла дверные ручки – внутри и снаружи – и оба замка. Перчатки почему-то внушали ей отвращение, стоило ей их увидеть, и сразу перед глазами являлся труп. «И все-таки он мне знаком…» – думала она против своей воли.
Только добравшись до дома, войдя в квартиру и заперев дверь, она поняла, что увезла с собой и деньги, и часы. Ей стало противно. Когда она придумала свой план ограбления, ей не пришло в голову, что ощущение совершенной кражи будет мучить ее. Тогда она обдумывала только детали – как войдет, как выйдет, как заметет следы… Теперь оказалось, что она не подумала о самом главном – как ей жить, когда все останется позади, добыча будет в кармане. Ограбление было для нее просто отправным пунктом, с которого начнется новая жизнь, расчетом с прошлым, с Олегом, с самой собой, со своей наивностью. Но теперь, сидя на кухне в своей обычной позе – нога на ногу, подбородок упирается в ладони, глаза закрыты, – она не знала, как ей надо жить. Как жить с этими несчастными деньгами – всего-то двести долларов набралось, как жить с крадеными великолепными часами, и самое главное – с сознанием, что ты одна знаешь про убитого мужчину и про того, кто его убил.
А что знает только она, Лиза теперь была уверена. Да, женщина плакала, она нервничала, но про труп она ничего не знала. Иначе не привела бы в ту квартиру своего первого мужа. Нетрудно было догадаться, кто был ее собеседник. Нет, она ничего не знала. Провела ночь в одной квартире с трупом и убийцей, спала с убийцей в одной постели, возможно, даже не только спала… Лиза поморщилась, как всегда, когда представляла Олега с другой женщиной. Поразительно, как ему удалось все скрыть. Он убил его в кабинете, сомнений не было. Та майка с пятнами крови – ведь он явно приложил ее к голове убитого, чтобы не испачкать все в шкафу… Не перевязал рану, просто торопливо приложил, потому майка и слетела, когда Лиза открыла шкаф. На других вещах она крови не заметила. Если все это случилось, когда женщина с девочкой были дома, непонятно, почему они не поинтересовались, ушел ли гость, куда он делся, да и убить Олегу не удалось бы совершенно бесшумно. Если же их в это время не было, то кое-что можно объяснить. У Олега просто не было другого выхода – они вот-вот должны были прийти, он быстро спрятал его с глаз подальше, в своей личной комнате, куда он неохотно пускает кого-нибудь… И все же это было очень глупо, как казалось Лизе. «Разве так убивают? – спросила она себя. – Но он ведь не профессионал в этом деле, что удивляться… Наверняка убил внезапно, но я не представляю себе, что такое надо сделать или сказать, чтобы Олег мог убить… Наорать он может, сорваться, ну, даже в морду дать, хотя на моих глазах такого не было! Но вот так – по голове… Как уличная шпана. Ах, жаль, я не рассмотрела хорошенько того мужика! – Она мучилась, пытаясь вспомнить. – Он мне знаком, я его видела. Конечно, это приятель Олега… Где я его видела? На улице? Нет, кажется, я бы не запомнила… Почему у меня такая ужасная память на лица?» Это лицо снова стало у нее перед глазами – расслабленное, покорно отвернутое к стенке шкафа, лицо без выражения, без взгляда, без имени…
В тот день она ничем не могла заниматься – все валилось из рук. Она кое-как прибралась, попробовала наладить старый приемник «Океан», стоявший на подоконнике в комнате, чтобы услышать хоть чей-то голос, но у нее ничего не вышло. Ее любимая магнитола осталась у Олега, но сейчас она не жалела о ней, вообще не жалела ни о чем, что было связано с бывшим мужем. Часы она даже не примерила – было противно надевать их на руку… И все же они были очень красивы – она повернула коробочку, и бриллиантики на циферблате тронулись с места, медленно переместились в один угол, замерцали… Лиза спрятала часы в шкаф, с глаз долой.
Потом она сходила в магазин и впервые приготовила себе настоящий ужин. Готовила через силу и ела тоже через силу. Выпила бутылку пива – больше она ничего не могла себе позволить, хотя напилась бы с радостью. Выкурила несколько сигарет, долго смотрела в окно. Сентябрь выдался ровный и теплый, и она словно только сейчас заметила это. А все лето кануло в какую-то черную бездну, она не запомнила ни одного дня. Лиза вышла на балкон, постояла, обхватив себя за локти обеими руками. Она смотрела на черное небо, на цветные светящиеся окна множества домов, и теперь ей казалось, что каждое окно скрывает какую-то тайну. Люди пьют чай, едят, смотрят телевизор, говорят друг другу: «Я тебя люблю!», «Спокойной ночи!», «До завтра!». Мужчина курит и читает газету, женщина вяжет, ребенок делает уроки… Но кто-то из них только делает вид, что живет этой спокойной жизнью. Потому что есть шкаф и есть труп с пробитой головой. И вечер отравлен, и окно не просто светится в ночи – оно подает сигналы: «Спасите меня, я здесь!»
На кухне зазвонил телефон. «Это снова мама…» – подумала Лиза и торопливо зашагала туда.
– Да?
Но в трубке было молчание. Лиза стояла, слушала это молчание и, как заведенная, монотонно повторяла:
– Да? Да? Да? – Потом сказала: – Перезвоните, – и положила трубку. Прошлась по кухне, выкурила сигарету, выпила остывшего кофе. Но телефон так и не зазвонил.