Одесса
– По-о-одъезжаем. Одесса. По-о-одъезжаем. Вставайте, подъезжаем. – Голос приближался из дальнего угла вагона, постепенно врываясь в сон, становясь всё более и более навязчивым. И в конце концов полностью разрушил сновидение, когда проводник широким жестом распахнул дверь купе и сказал мне прямо в ухо:
– ВСТАВАЙТЕ, ПОДЪЕЗЖАЕМ.
– Угу, – промычал я.
Он закрыл дверь и пошёл дальше. Его голос становился всё тише и тише, пока окончательно не исчез после посещения им последнего купе. Я нехотя приоткрыл глаза и посмотрел на часы. Ещё нет шести. Дурилка ты картонная, я могу ещё сорок минут спать. Это уж не говоря о том, что Одесса – конечная остановка, мимо проехать всё равно невозможно. Ну что за садизм такой изысканный, будить людей в середине ночи, чтоб сказать, что через час приедем? Надо посоветовать проводникам каждый час всех будить и сообщать, сколько осталось до Одессы.
Заснуть уже не получалось, я поворочался немного, затем развернулся и стал глядеть в окно, не вставая со своей верхней полки. Кроме меня, в купе уже никто не спал, все шумно и активно собирались, что-то обсуждали друг с другом, пили чай, гремя ложечками, ходили сдавать бельё, пересчитывая простыни вслух, и громко смеялись. Сова никогда не поймёт, над чем смеются жаворонки в шесть часов утра. Сове вообще невдомёк, над чем в принципе можно смеяться в шесть утра.
Вскоре за окном начались одесские пригороды, перемежаемые солончаками. Все мои соседи по купе уже сидели одетые, при полном параде, держась за свои баулы, как будто собрались прыгать из вагона на ходу и не были уверены в том, где именно придётся прыгать. Пригороды плавно перешли в промзону, затем как-то сразу, неожиданно возник перрон. Мои соседи по купе зашевелились и один за другим, попрощавшись, вышли в коридор. Оставшись один, я спрыгнул на пол, быстро, но спокойно оделся, взял свою сумку, оглянулся, чтоб проверить, что ничего не забыл, и вышел.
Одесса встречала меня холодным промозглым ветром, ворохами опавших листьев. «Откуда они взялись на перроне?» – Я огляделся по сторонам. Деревьев не было. С одной стороны перрона был вокзал (сколько раз приезжал в Одессу, но никак не привыкну к тупиковой ветке), с другой – бесконечно уходящие вдаль железнодорожные пути, плавно поворачивающие направо. Казалось, что эти листья специально кто-то сюда принёс и рассыпал, чтобы создать осеннее настроение. Я глубоко вздохнул и пошёл к выходу с вокзала.
В шесть сорок утра в чужом городе совершенно нечего делать. Первая встреча у меня в девять. Гостиница у меня с двенадцати, и переться туда сейчас не имело смысла – это было далеко от места встречи, а сумка у меня нетяжёлая. Все кафе и рестораны ещё закрыты. Даже, блин, «Макдоналдс» – не люблю эти вездесущие кафе – ещё закрыт. Я вышел из здания вокзала и повернул налево – к Привозу.
Тут жизнь била ключом. Кто-то разворачивал торговлю, кто-то уже сворачивал, кто-то что-то обсуждал по телефону, какие-то оптовики на удивление тихо переругивались с продавцами, словно боясь спугнуть предрассветную меланхолию. Я прошёлся вдоль рядов и замер у здоровенного рыбного прилавка. Заготовив пустые ящики, грузчик вытаскивал из грузовика живую рыбу. Рыба отчаянно билась и вырывалась, не в силах сообразить, как далеко она находится от дома. Грузчик вытягивал рыбу из цистерны и выкладывал в ящики, которые ставил тут же, один на другой. Некоторым рыбинам всё же удавалось вырваться, и они начинали скакать по асфальту. Грузчик подбирал их и снова бросал в ящики. Одной из рыбин удалось спрятаться, она упрыгала за колесо грузовика, и грузчик её не увидел. Когда всё закончилось и грузовик отъехал, она так и осталась лежать на асфальте посреди улицы.
В конце концов меня кто-то толкнул, у меня спросили, не повылазило ли мне, и я побрел дальше.
Обойдя весь базар по кругу, я вернулся на вокзал и снова посмотрел на часы. Почти семь. Я подошёл к «Макдоналдсу», и прямо перед моим носом мальчик в форме распахнул дверь, словно они только меня и ждали. Я остановился возле прилавка, и девочка за кассой мне улыбнулась.
Одесса здесь тоже начиналась сразу, без раскачки:
– Добрий день, заказывайте.
– Дайте, пожалуйста, макнагетс, девять кусочков, соусы – два карри, картошку по-сельски, самую маленькую, какая у вас есть, и колу. Тоже самую маленькую.
– На дисерт што жилаете?
– А что у вас есть?
– Марожинайе, макфлури и пирашки с разными начинками.
– А вы что посоветуете?
Она задумалась, но лишь на секунду:
– Ну, если ви любите марожинайе, то возьмите тогда марожинайе или макфлури, а если ви любите всякие пирашки, то возьмите пиражок.
Спасибо, родная, ты мне очень помогла.
– Пирожок давайте. С вишней. И давайте лучше чай вместо колы.
– Есть ищё кофе, ни жылаите?
– Нет, спасибо. Чай.
Я расплатился, взял свой заказ и поставил его на столик. В кафе больше никого не было, поэтому я не стал осторожничать: просто поставил сумку на стул и пошёл в туалет. Рассмотрел себя в зеркале, вымыл руки, умылся, сполоснул рот, причесался пальцами, затем высушил руки в сушилке и вернулся в зал. Я выудил из сумки учебник Лахтина, раскрыл его на новых сплавах и начал есть.
Время тянулось умопомрачительно медленно, но у меня был богатый опыт его убийства. Дважды делая дозаказ и изучив основные закономерности усадки бронзы, я закончил завтракать к восьми. Можно было посидеть ещё, а потом поймать такси, но, во-первых, сидеть больше не хотелось, а во-вторых, я ненавижу таксистов. Поэтому я решил прогуляться пешком.
До Соборной площади от вокзала в общем-то недалеко, поэтому я сделал крюк и прошёлся по центру города. Одесса была всё та же. Она по-прежнему напоминала красивую, но порядком потёртую проститутку из разряда самых дорогих. Что-то разрушалось, что-то строилось. Огромные жилые новостройки в центре в целом выдерживали архитектурный стиль, но убогие советские коробки и полуразрушенные екатерининки навевали лёгкую грусть. Барокко, перемежаемое конструктивизмом, ампирным и мавританским стилями, обилие идиотских вывесок, объявлений и непременные растяжки через всю улицу создавали цветастое визуальное безобразие, дразнящее и чем-то симпатичное. Город уже проснулся, и теперь туда-сюда по всему центру сновали люди, на каждом перекрёстке стояли пробки, и гигантские джипы неуклюже парковались на тротуарах, почти наезжая толстыми задами на пешеходов, с криками отскакивающих, матерящихся и идущих дальше по своим делам.
Я останавливался на каждом перекрёстке перед пешеходным переходом и оглядывался по сторонам в ожидании зелёного света. Глубокое синее небо было наполовину затянуто тучами, и солнечные блики то появлялись, то исчезали из окон, зеркал, хромированных деталей автомобилей и металлических выносных реклам.
Я свернул на Дерибасовской, прошёлся до сквера и уселся на лавочку. Люди сновали туда-сюда, по тротуару ходили прикормленные голуби, солнечные лучи появлялись и исчезали. Я посмотрел на часы. Ну что, пожалуй, пора.
Начинался новый день.
Дверь открыли после третьего звонка. Недовольная секретарша долго искала в каких-то своих бумажках записи обо мне, потом кому-то перезванивала, потом искала опять. В конце концов она подняла на меня злые глаза и сквозь зубы проговорила:
– Идите, пожалуйста, за мной.
Она провела меня в переговорную и тем же злым голосом предложила кофе, от которого я с облегчением отказался. Минут через пятнадцать появился заместитель главы фонда. Многословно извиняясь за опоздание, он спросил, как я доехал, разузнал всё о моей жизни, здоровье и настроении, как мне Одесса, какие планы и когда обратно. Затем резко перешёл к делу, спросив, удобно ли мне работать с материалами в этой комнате и сколько времени мне понадобится.
– Да я, в общем-то, хорошо себе представляю, что там, – пожал я плечами, – я даже черновик заключения уже написал. Думаю, пары-тройки часов мне будет достаточно.
– Вы без ноутбука? – задумчиво спросил заместитель.
– Без. А зачем он мне? Я заключения от руки пишу, а с ноутом таскаться нужно.
– Хм… ну хорошо. Мне хотелось всё красивенько оформить.
– У меня хороший почерк, – сердито сказал я, – а вы бы лучше думали о хорошем колоколе, а не о красивеньком оформлении. У вас в тендерном задании нечеловеческая каша. Я ж вам всё объяснял: литьё в ХТС не брать даже в тендер, лом не использовать, размеры определять по согласованию со звонарями, чтобы тон выбрать правильный. Вы всё проигнорировали. Вы мне платите, в общем-то, приличные деньги – зачем, если вы всё равно меня не слушаете?
– Что поделать, что поделать, – покачал головой заместитель, так что его толстые щёки затряслись, – мы ограничены в средствах, поэтому должны рассматривать все возможности. Ничего нельзя отбрасывать. Каждая возможность может таить в себе окончательный вариант.
«Взятку она для тебя может таить», – подумал я, но вслух ничего не сказал: в этот момент зашла секретарша с толстыми папками тендерных предложений и разложила их на столе передо мной. Заместитель сказал, что не будет меня отвлекать, и испарился.
Я погрузился в чтение.
За всю свою жизнь – а у меня есть кое-какой опыт, поверьте – я не видел ещё ни одного коммерческого предложения, которое бы содержало ясную суть того, что тебе предлагают. С колоколами это достаточно просто: состав бронзы (откуда металл, пропорции, примеси), профиль, размер, три строчки о технологии литья и ожидаемая высота основного тона. Дальше приписка о том, какой опыт литья у предприятия и где можно услышать их колокола вживую. Все. Полстраницы.
Но нет, целые фолианты заполняются мусорной информацией о древних традициях, рисунках на поверхности колокола, православной православности и офигенной музыкальности, как будто тебе не благовест предлагают, а целый карийон.
Я по диагонали просмотрел все предложения, останавливаясь на действительно важных моментах, время от времени выписывая некоторые детали на отдельный листок. Работа шла быстро, но слишком уж много было бумаги, чтоб легко её пролистать. Когда я закончил с последней папкой, было начало одиннадцатого. Я вышел в коридор и попросил секретаршу принести мне воды, если можно – сразу графин. Графина не было, но можно было набрать воды в кофейник. Ну, если он вам пока не нужен, то можно и кофейник.
Я вернулся за стол и сел работать над заключением. По большому счёту, от меня требовалось три строчки – этих берём, этих не берём, но врождённая обязательность требовала отработать деньги. Я начал издалека, изложил предысторию, свой взгляд на принципы оценки, затем подробно разобрал каждое предложение по параметрам, по очереди подбивая итоговые оценки. Выводы были пространными, но чертовски точными – сродни утреннему «если вы любите мороженое, берите мороженое, а если любите пирожки, то берите пирожок». Я посмотрел на итог своей работы несколько минут и добавил своё личное мнение, указав производителя и параметры колокола, которые бы выбрал я. За время работы я два раза выходил в туалет и выпил почти весь принесённый секретаршей кофейник. В начале первого часа дня заключение было готово. Я откинулся на спинку стула, потянулся, и в этот момент у меня зазвонил телефон.
– Привет-привет, ну что, ты в Одессе? – протараторил Клуня.
– Привет, Клуня. Да, с шести утра. Я как раз заканчиваю заключение по тендеру для фонда.
– А, ну вот и хорошо, славненько. Ну что, мы на два, как договаривались?
– Да, если я найду это твоё кафе.
– Найдёшь-найдёшь, его тут все таксисты знают. Ну до встречи. Пока-пока. Пока-пока.
Клуня был, в общем, в своём репертуаре, но что-то в его голосе не давало мне покоя. Размышляя об этом, я вышел в коридор и сказал секретарше, что закончил. Из-под земли вырос заместитель, который, рассыпая многословные благодарности за проделанную работу, проводил меня к выходу и с видимым удовольствием попрощался.
«Колокола, – подумал я, рассматривая его щёки, – я б ему булки к завтраку выбирать не доверил».
На улице я взял такси – теперь уже нечего выделываться! – и поехал в гостиницу.
– Одна ночь… С возможностью продления, – сказала девушка за стойкой рецепции и посмотрела на меня сияющими глазами.
– Я думаю, мне одной ночи хватит, – уверенно сказал я. Не знаю, что там у Клуни за дело, но больше двух дней я тут задерживаться не намерен. Однажды я уже приехал в Одессу на три дня, взяв с собой одну смену носков и одну смену трусов, и застрял здесь больше чем на месяц. Нет уж. Хватит.
– Возьмите ваш паспорт. А вот ключи от вашего люкса. Сюда, пожалуйста. – Она сделала жест рукой, показывая мне путь к лифту.
– Люкса? – переспросил я.
– Да, номер люкс. Оплачен наперёд. И кредитный резерв на случай, если вы задержитесь.
Я кивнул. Хм, кажется, этот мифический заказчик во мне заинтересован. Он что, колокольную мастерскую собрался открывать? Я никогда ещё не жил в номере люкс. Что ж, всё когда-нибудь надо делать в первый раз.
– Вызовите мне, пожалуйста, такси на половину второго, – попросил я и пошёл к лифту.
В фойе возле низкого стеклянного столика, утопая в огромных креслах, сидели две девушки в вызывающих, не по сезону коротких юбках и листали журналы. Одна из них проводила меня долгим умоляющим взглядом. «Господи, кого ж они тут ловят в обед буднего дня?» – мелькнула у меня мысль.
Я поднялся на свой этаж, нашёл номер и открыл дверь. Номер и правда был шикарный. Однокомнатный, но чертовски длинный, с огромным окном в одну стену и огромным зеркалом напротив. Если отдёрнуть шторы и стать посредине, казалось, что с обеих сторон тебя окружают небо и город. Ещё большая прихожая со шкафом-купе, огромная ванная комната с джакузи и шикарный LCD-телевизор напротив кровати. Да, в такой комнате хотелось остаться ещё на денёк. Или на два. Где ж он был, этот номер люкс, когда я в промозглом феврале торчал месяц в этом сумасшедшем городе без всяких бытовых удобств и ясных перспектив вырваться на свободу?
Я разложил все вещи, разделся, побросав одежду на кровать, и залез под душ. Плескался я минут двадцать – сначала под горячей водой, затем под холодной, затем опять под горячей и снова под холодной. Я выбрался оттуда посвежевший, порядком проголодавшийся и готовый к любым встречам, даже с полными безумных идей, вечно торопящимися и слушающими тебя вполуха Клунями.
Таксист и вправду знал этот ресторан. Безвкусно обставленный убогими декорациями какой-то морской тематики, он был вполне в духе Клуни – во всяком случае, насколько я знал Клуню. Мы познакомились с ним несколько лет назад, когда мне надо было кое-что продать, а у него как раз на примете были покупатели. Клуня всегда что-то кому-то продавал, или, вернее сказать, впаривал. Даже если он действительно продавал тебе стоящую вещь по плёвой цене, ты всё равно не мог отделаться от ощущения, что он пытается тебя надуть. Весь вид Клуни, каждое его слово и каждое движение выдавали в нём пройдоху. Именно поэтому я никогда ничего у него не покупал, зато привлекать его на свою сторону как посредника в продаже бывало очень полезно. Поэтому я поддерживал с ним контакты. Пару дней назад он вдруг позвонил мне и каким-то холодным голосом поинтересовался, еду ли я к ним в Одессу, как обещал. Я подумал, что ничего ему не обещал, а вслух сказал, что да, еду, и спросил, чего это он вдруг об этом вспомнил. Пива хочет вместе выпить?
– Нет, не пива, – сказал он и тут же осёкся, – то есть, конечно, и пивка тоже, конечно, с удовольствием с тобой выпью, но после дела.
– Какого дела? – спросил я.
– Понимаешь… – Клуня замялся. Это было такой редкостью, что я слегка опешил и даже не слушал его дальнейшие объяснения. К чему, если я могу спросить у него всё то же самое, сидя лицом к лицу?
Теперь, спустя два дня, я сидел в кичевом морском ресторанчике, пялился в меню невидящими глазами и ждал Клуню в предвкушении злобного, прямо-таки чудовищного допроса, который я ему сейчас устрою.
Клуня появился без опоздания, без одной минуты два, одетый в безупречный серый костюм с галстуком и идущий какой-то очень степенной, полной самоуважения походкой. Все это – и отсутствие привычного опоздания на двадцать минут, и костюм, и походка – было так не похоже на него, что я поначалу даже не знал, что сказать. Поэтому начал Клуня.
– Привет, привет. Привет, друже. – Он горячо и как-то чересчур долго тряс мою руку, затем сел напротив и стал демонстративно громко спрашивать, что вкусного сегодня дают и что я заказал выпить. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
– Гостиницу было необязательно заказывать, – в конце концов сказал я, – мне и фонд бы её оплатил.
– Он настоял, он сказал, что ты его гость и он обязательно должен тебе оплатить пребывание в Одессе, – привычной скороговоркой затараторил Клуня, – он и билеты рвался тебе купить, всё самолёт хотел тебе предложить какой-то, и я его отговорил с большим трудом. Сказал, что ты летать боишься и что всё купил уже, в оба конца. На поезд. В оба конца.
– Клуня, – недоумённо спросил я, – что-то случилось?
– Да нет, а что, нет, а что-то должно было случиться?
– Что с тобой такое? Я тебя не узнаю сегодня!
Клуня тряхнул головой, глубоко вздохнул и посмотрел на меня. Теперь я опять говорил со старым, привычным мне пройдохой, правда, как мне показалось, очень напуганным.
– Да мне просто очень не по себе от всей этой истории. От этого заказчика и от твоего этого дела…
– Погоди! Никакого «моего дела» нет ещё и в помине. Ты мне сказал: он очень хочет меня видеть, что-то хочет мне предложить и готов заплатить деньги просто за одну встречу и разговор, так?
Клуня молча залез в карман пиджака и выудил оттуда пачку новеньких банкнот, которые небрежным движением бросил на стол. Я взял пачку. Ну, не так много, чтоб я мог больше не работать до конца жизни, но за одну встречу – чертовски много денег.
– Это только за разговор? – на всякий случай ещё раз спросил я.
– Да, точно, – он кивнул, – можешь быть уверен, я сам два раза переспросил. И это один из моментов, от которых мне не по себе. Он кажется одержимым, понимаешь… – Клуня вдруг запнулся, затем, видимо, так и не нашёл, что сказать, и уткнулся носом в меню.
– Кто он такой вообще? Давай колись, рассказывай всё, что знаешь.
Подошла официантка, мы сделали заказ, и Клуня, путаясь и запинаясь, рассказал мне предысторию. С ним связались буквально за час до того, как он позвонил мне, – по словам Клуни, «знакомый друга одного бывшего клиента его партнёра», в общем, близкий родственник. У Клуни спросили разрешения связать его с этим заказчиком, и тут же, не дожидаясь ответа, дали кому-то чей-то телефон, и Клуня уже говорил с Самим.
Кто таков этот Сам – я так и не понял, хотя Клуня, должно быть, был уверен, что подробно мне всё объяснил. Клуня называл его Караимом, и, судя по всему, он и сам себя так называл – хотя не думаю, чтобы он был караимом по национальности или вероисповеданию. Если собрать из беспорядочной речи Клуни всю полезную информацию, выходила приблизительно следующая картина.
Караим – невероятно богатый (ну это я сразу понял) и влиятельный человек, который тем не менее предпочитает в любой ситуации оставаться в тени. Его имя известно очень немногим, а его настоящего имени, вполне возможно, не знает никто. Он прямо или косвенно оказывает влияние на множество политических и экономических процессов в стране – точных механизмов я не уловил, но пара имён «карманных политиков Караима» произвела на меня впечатление. Вероятно, у него талант легко договариваться с людьми и легко покупать то, что ему нужно, даже если это не продаётся. Караим живёт очень тихо, ведя затворнический образ жизни, – впрочем, когда тебе принадлежат два верхних этажа в огромной высотке в центре города, это не так уж трудно. Однако самым удивительным в Караиме было его происхождение – никто не мог толком сказать, коренной ли он одессит, и если нет, то откуда он приехал. Никто не знал, сколько ему лет, никто не знал происхождения его гигантского капитала.
Клуня никогда никаких дел с Караимом не вёл, но пару раз косвенно пересекался, потому уже раньше был о нём наслышан. И тут вдруг Караим рвётся с ним поговорить и требует познакомить со мной. Ну, Клуня насторожился, хотя тот предлагал реальные деньги и отказываться было не с руки.
Я не стал спрашивать, сколько в этой истории за посредничество получил Клуня.
Короче говоря, он перезвонил мне, убедился, что я приезжаю, и договорился, что я встречусь с Караимом сегодня во второй половине дня. И всё.
– На какое время он назначил встречу?
– Он сказал, чтоб ты приезжал, когда тебе будет удобно. Он целый день сегодня дома.
– Что, прямо так и сказал? Может, перезвонить предварительно надо? Может, он в душ пойдёт как раз, когда я приеду?
– Он сказал, чтобы ты приезжал, когда тебе удобно. Он дома, – нетерпеливо повторил Клуня и огляделся по сторонам.
– Клуня, ты чего-то недоговариваешь. Давай, что там ещё?
– Ну, в общем… – Клуня снова замялся. Все эти его паузы и неловкости были настолько нетипичны, что доставляли мне огромное наслаждение.
В этот момент подошла официантка и принесла наш заказ. Пока она выставляла на стол тарелки, Клуня с видимым облегчением помогал ей, что-то переставлял на столе, затем вцепился в бокал пива, как в спасительную соломинку.
– За встречу, – сказал он, когда официантка отошла, и мы чокнулись бокалами.
Пиво было свежим и очень холодным. Это выдавало в нашем неказистом ресторанчике «правильное место», одним из обязательных атрибутов которого является ледяное пиво – в любую погоду, даже снежной зимой. Я с удовольствием сделал несколько больших глотков, поставил бокал на стол и посмотрел на Клуню:
– Так что «в общем»?..
– В общем, – Клуня понизил голос почти до шёпота, – у Караима была дочь. Взрослая уже. Это его единственный ребёнок и, в общем, вся его семья. Я об этом давно знал…
– Была? – переспросил я.
– Да. Была. Я только вчера узнал, что она погибла. Вернее, покончила с собой. Она выбросилась из окна, прямо из этого его пентхауса, причём буквально накануне его звонка. То есть у Караима из окна выбрасывается дочь, и он тут же звонит мне и ищет встречи с тобой. Короче, мне что-то подсказывает, что тут есть взаимосвязь. Не улавливаешь?
Я не нашёлся что ответить. Откуда я знаю? Возможно, взаимосвязь действительно имеется. Может быть, Караим решил в память о дочери построить храм и повесить под его куполом фантастический колокол? Но к чему тогда эта спешка? И в конце концов, даже я с моим самомнением не мог не признать, что Караим, обладающий бездонным кошельком, мог нанять человека и пограмотнее. В России или в Голландии есть спецы с таким опытом, что я по сравнению с ними – просто дилетант. Да ведь колокола никогда и не были по-настоящему моей страстью.
Клуня налегал на еду, видимо, пытаясь отвлечься от неприятной темы. Я задумчиво сжал в кулаке свой бокал и сделал несколько глотков.
– Короче, – продолжил Клуня с набитым ртом, – мне всё это просто ужасно не нравится. Я, в общем, взял там свой процент, и до свидания. Я тебе сейчас дам его адрес, а ты уж иди выясняй, чего ему от тебя нужно, работай с ним или не работай с ним – это уж тебе решать.
– Погоди. Ты что, со мной к нему не пойдёшь?
– Нет. И не собираюсь. Чего это мне к нему идти?
– А зачем же ты так вырядился? – Я показал рукой ему на грудь.
Он перестал жевать и задумчиво оглядел свою одежду, будто только что впервые её увидел.
– Ну, не знаю, – сказал он, – на всякий случай. Мало ли что? Но я с тобой к нему не пойду. Ты не обижайся, но это просто бизнес. Мавр сделал своё дело – мавр может отойти в сторонку.
Я взял в руки пачку банкнот, которую мне передал Клуня, и задумчиво проворошил ее пальцами. Это самая большая сумма, заплаченная за одну встречу, про какую я когда-либо знал. Сейчас меня как никогда разбирало любопытство: что ему было от меня нужно? Из-за чего человек может выложить такие деньги? Просто чтобы увидеть другого человека и поговорить с ним – даже безо всяких гарантий?
Я кивнул и приступил в обеду. Мы продолжали о чём-то трепаться, обсуждали старые дела и общих знакомых и ни словом больше не обмолвились о загадочном заказчике и его дочери. Только в конце нашего разговора, когда мы уже расплатились по счёту, Клуня неуловимым движением фокусника выхватил откуда-то страницу из записной книжки с чётко записанным на ней адресом – Одесса, улица, дом, этаж, номер квартиры – и, ни слова не говоря, передал её мне.
Затем с удовольствием пожал мне руку. Он выглядел теперь совсем обычно – тот самый торгаш, с которым я расстался последний раз на одесском вокзале. У него словно гора с плеч свалилась.
Я прошёлся пару кварталов, чтоб выветрить алкоголь, а затем поймал такси. Никакого смысла выжидать я не видел.
Таксист задумчиво посмотрел на протянутую ему бумажку в адресом. Затем перевёл взгляд на меня.
– Вам по этому адресу? – осторожно осведомился он. Видимо, когда Клуня говорил, что широкой публике Караим неизвестен, он в чём-то ошибался или чего-то недоговаривал.
– Да, именно сюда, – сказал я и удобно развалился на сиденье.
Дом Караима и правда оказался в самом центре. Его громада возвышалась над екатерининскими дворами-колодцами, даже не пытаясь сделать вид, что ей среди них уютно. Я подошёл к подъезду и нажал на кнопку звонка. Консьерж спросил у меня, к кому я, и я назвал ему номер квартиры. Дверь открылась.
– Я вам сейчас подключу, – говорил консьерж, пока я шёл по коридору, – обычно, если не подключено, лифт на верхние этажи не едет, а я вам сейчас подключу. Мне хозяин даёт указание, когда подключать, а когда не подключать. Я вам сейчас подключу, он сказал, вы придёте и сразу подключить вам, чтобы вы к нему ехали.
Я зашёл в лифт, и консьерж наклонился ко мне из коридора, чтоб показать, на какую кнопку мне надо будет нажать, когда он подключит. Затем спешно куда-то ретировался, и я услышал приглушённый коридором голос:
– Нажимайте.
Я нажал на кнопку этажа. Двери лифта закрылись. Лифт поехал. Я набрал в грудь побольше воздуха и шумно выдохнул. «Знаешь, когда-то один парень упал с крыши небоскрёба. Падать было далеко. Вот летел он и думал: пока вроде всё идёт хорошо. Вот и у тебя пока вроде всё идёт хорошо», – говорил я себе. Лифт жалостно скрипнул и остановился. Двери открылись.
Я оказался на просторной, хорошо освещённой площадке правильной прямоугольной формы. С площадки можно было выйти в одну из двух дверей: в лифт или в квартиру напротив. «Интересно, – подумал я, – а разве по правилам пожарной безопасности тут не должно быть ещё лестницы?» Впрочем, лестница могла вести из квартиры в другую сторону, ей необязательно было проходить через лифтовую площадку.
Я подошёл к двери квартиры, решительным движением поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка, и дверь отворилась за секунду до того, как я успел это сделать.
– Я ждал вас, – сказал Караим.
Это был высокий мужчина с совершенно седой головой и лоснящейся красной кожей. У него были серые глаза, которые в зависимости от освещения меняли цвет – то они казались мне зеленоватыми, то голубыми. Он был одет в дорогой полосатый костюм-двойку поверх тонкого свитера. У него были осторожные, но очень правильные, отточенные движения, а его острые глаза будто всё время ощупывали собеседника. На вид ему было… совершенно непонятно сколько лет. Бывают такие люди. Наверное, больше сорока. И это единственное, что можно было сказать наверное.
Он отступил, пропуская меня, и я вошёл в квартиру.
Прихожей не было – только вешалка сбоку возле входной двери и полка для обуви (я снял куртку и разулся). Уверен, я никогда раньше не видел таких больших квартир – комнаты переходили одна в другую, иногда даже без дверей, и эта анфилада уходила куда-то вдаль, как в Эрмитаже, постепенно заворачивая вбок. Весь интерьер выдержан в английском классическом стиле, добротном и тяжеловесном. В комнатах оказалось очень много вещей, но располагались они каким-то магическим образом и совершенно на меня не давили. Тяжёлые кресла, дубовый стол со стульями и разнообразная мелочь на полках и всех горизонтальных поверхностях: кактусы в горшках, деревянные шкатулки, подсвечники изысканной ковки (один меня сильно заинтересовал, но не было времени рассматривать), какие-то астролябии и маленький, но очень красивый деревянный глобус. Хозяин вёл меня через свой дом, давая мне возможность рассмотреть всё, что стояло и висело в комнатах на стенах: скрещённые палаши, голову оленя, зеркало, голову кабана, картины с лесными видами. Во второй комнате полстены занимал камин. Мы остановились в третьей по счёту комнате, и Караим залез в стенной бар, чтоб налить себе выпить. Я рассмотрел батарею коньяков в баре и с неудовольствием отметил, что скотчей там нет. Очень по-украински.
– Что будете пить? – спросил Караим.
– Ничего, спасибо. Я выпил пива за обедом, не люблю смешивать.
Пока Караим наливал себе коньяк, я рассмотрел комнату. Огромные окна за тяжёлыми тёмными шторами, длинная напольная ваза с цветами между окнами, полки с книгами на стенах, дубовые часы-витрина с тяжёлыми гирями, кресло-качалка и деревянный столик со стеклянной крышкой перед креслом. Большая настенная лампа, освещавшая всю комнату. На одной стене – массивная картина, изображающая боттичеллиевскую Венеру, одетую в норковую шубу и с плёткой в руках. На другой – карта звёздного неба. На полу – гигантская медвежья шкура.
– Как вас называют друзья? – без обиняков начал Караим.
– Клёст. Хотя странно, что вы этого не знаете, – улыбнулся я.
– Я знаю. Но неловко называть Клёстом человека, который тебе ещё не представился.
– Мне тоже неловко называть вас Караимом.
– И тем не менее лучше всего называйте меня именно так. Это самое правильное… имя…
– Спасибо за номер в гостинице, – начал я, но он меня перебил:
– Я вас пригласил не для того, чтобы расшаркиваться. Извините. У меня к вам деловое предложение.
– Ну что ж, будет очень интересно узнать, какое, – принял я подачу. – Признаться, я ума не приложу, чем могу быть вам полезен.
– О, можете. Поверьте мне. – Караим прошёлся по комнате и повернулся ко мне: – Я хочу предложить вам работу. Ненадолго, я полагаю, всего на неделю или на пару недель. Вы кое-что сделаете, а я щедро оплачу ваши услуги.
– В вашей щедрости я не сомневаюсь. Но принять или отвергнуть ваше предложение я смогу только после того, как вы скажете, что я должен буду сделать.
– Я хочу, – сказал он и взболтнул коньяк в бокале, – чтобы вы нашли мою дочь.
«Вот так!» – подумал я.
– Хм… а сколько у вас дочерей?
– Одна. У меня только один ребёнок, и, думаю, больше мне уже не суждено иметь.
– Ну… не хотелось бы, чтобы вы неправильно меня поняли, но… насколько я знаю, она мертва. Ваша дочь, по крайней мере, насколько я слышал, покончила с собой три дня назад. Выбросилась из окна этой квартиры.
Я выжидающе посмотрел на Караима, но он был невозмутим.
– Вы хотите, чтобы я нашёл её тело? Его украли из морга?..
– Где её тело, я знаю, – уверенно сказал Караим и снова замолчал.
– Ну… – Я растерялся. – Если вы говорите про её бессмертную душу, то, полагаю, она давно уже на небесах, сидит одесную Иисуса Христа, ну и так далее…
– Нет, – Караим покачал головой, как уставший, но терпеливый педагог, которому надо опять всё объяснять сначала, – моя дочь не где-то там. Она не на небе. Она не под землёй. Она здесь, на земле, я знаю это. Более того, я знаю, что она на Украине. И я хочу, чтобы вы её нашли. Вот и всё.
Я посмотрел на него. Он смотрел на меня. Я ждал, что ещё он скажет, но он не говорил ни слова. Ничего нельзя было прочесть на его окаменевшем лице – ни один мускул не дрожал, он не моргал и просто смотрел на меня.
Чтобы как-то разбавить эту паузу, я пожал плечами и спросил:
– А почему вы меня об этом просите?! Я ведь не сыщик. Я никогда раньше в жизни не искал пропавших людей, тем более… мёртвых.
Тут Караим поднял вверх свободную руку и подбросил в воздух маленький блестящий предмет. Я поймал его на лету в кулак, затем медленно разжал руку.
И тогда я понял, почему Караим так хотел нанять именно меня.
У меня на ладони лежала половина солдатского жетона.