Глава 6. Аргон
Эти два дня были для Руты трудными. Она совсем отвыкла от нормального человеческого общения. Говорила, запинаясь, и постоянно извинялась. Порывалась называть меня госпожой, а ребят господинами. Эван беззлобно ругался на нее за это.
Она была смышленой и доброй, но из-за случившегося казалась безнадежно утраченной: пугалась каждого шороха, опускала глаза и сжималась, если видела незнакомого человека, а от мужчин шарахалась, как от смерти. Однако Эван не потакал ее страхам. Он нарочно находился рядом с ней почаще, вовлекал в разговор, заботился о ней. Ойло был менее участлив, но не потому, что ему было все равно. У него на сердце лежали свои шрамы, и ему тоже требовалась поддержка и дружеское плечо. Так мы с Эваном и разделились: он занимался Рутой, а я Ойло. Мы вместе ходили гулять, вместе обедали и ужинали, вместе, в одной комнате, спали. Мы решили, что отправимся из города ночью, в самую сонную пору. Для Руты не стали покупать коня, она не умела ездить верхом, и Эван посадил ее позади себя. Большую часть товара мы распродали, а остальное отдали на хранение другу Эвана. Его звали Ниланэ, и я припомнила, что где-то уже слышала это имя. Уж не был ли этот человек мужем Амиланы? Могло ли существовать два Хушаба из Амбры? Впрочем, всё это не казалось важным.
Дорога вела пологими холмами и уходила в горы. На наше счастье, Ойло хорошо знал эти места, так как часто путешествовал в одиночестве. Вокруг было пустынно и просторно, после грязного и шумного города я была готова целовать каждую травинку, что попадалась на пути. Мы ехали шагом. На моем седле привычно болтался рюкзак. Я ехала и думала об Алеарде. Я часто думала о нем такими звездными ночами. Я мечтала о неизведанном, недосягаемом, и мечты эти были печальны. Время пытало меня, сомнения терзали сердце. Я хотела получить ответ на главный вопрос: как скоро мы обретем друг друга?
Эван заметил мое настроение и, подъехав ближе, спросил:
– О чем думаешь?
– Об Алеарде, – ответила я со вздохом.
– О капитане? – несколько удивился он. – А, ну да…
– Я тоскую по нему, – сказала я и в носу защипало.
Парень не сразу нашелся, что ответить.
– Так ты… Когда же вы успели сблизиться? То есть я знал, что у вас отличные отношения, но чтобы…
– Чтобы сблизиться с таким человеком, как Алеард, много времени не нужно.
– Да? Знаешь, он мне всегда казался недоступным и строгим. Он умный и сильный, но совсем не заносчивый. Его трудно назвать общительным человеком, но при этом он не замкнут в себе… Так вы… В смысле, ты думаешь… – растерянно пробормотал Эван и смущенно улыбнулся.
– Да что тут думать! – сказал, оборачиваясь, Ойло. – Любит она его, вот и все дела.
Я зарделась, услышав это. Нужные то были слова, правдивые. Вот только трудно их услышать, зная, что любимый далеко. Я не стала ничего говорить, Эван и так все понял. Он только потянул меня за руку, слегка обнял – и разбудил Руту, которая спала, прижавшись к его спине.
– Все хорошо, отдыхай, – сказал ей Эван, и девушка послушно склонила голову к его плечу, уткнулась в густые волосы. Ойло опять оглянулся и подмигнул. Я тоже не сдержала улыбки, и Эван весело погрозил нам кулаком.
Мы ехали до утра и потом целый день до вечера, делая только короткие остановки. Все, кроме Ойло, чувствовали легкую усталость, трог же был привычен к подобным переходам. На корабле он чувствовал себя неуютно, как и я, но в седле держался увереннее нас всех вместе взятых. Мы сделали привал под большим раскидистым деревом, похожим на дуб. От него исходило мягкое, едва уловимое тепло. Поужинали купленными еще в городе фруктами, и поболтали за едой. Правда, Рута всё время молчала. Она не привыкла ещё говорить, не привыкла чувствовать себя чьим-то другом. Я смотрела на неё: милая, трепетная, такая искренняя и слегка напуганная. Она боялась не нас, а того, что снова останется одна, и жалась к Эвану, словно мокрый беззащитный котёнок. Нежность растопит сердце любого человека, даже когда оно полно страха. А Эван, безусловно, был нежным человеком, хотя сам этого и не признавал. Он обнимал девушку за плечо поверх тёплого плаща и надолго от себя не отпускал.
Ойло должен был дежурить первым. Он сказал, что на холмах нас в любом случае могут заметить, и не стоит рисковать. Мы взяли с собой теплые шерстяные одеяла, и теперь с удовольствием укладывались спать. Ойло и Эван – по бокам, мы с Рутой в центре. Девушка повернулась на бок и уткнулась носом в грудь Эвану. Однажды узнав зло, теперь она снова поверила людям, и доверие это было полным. Я улеглась на спину, не сдерживая улыбки.
– Доброй всем ночи!
– И добрых снов, – подхватил Эван.
– Добрых, – тихо отозвалась Рута.
– Спасибо, после полуночи я нагоню, – хмыкнул Ойло.
Он лежал, подложив под голову седло, и смотрел в небо. Я уже засыпала, когда ощутила, что он встал и отошёл подальше. Наверное, пошёл оглядеться. Сон схватил меня и прижал к себе, увлекая в свои таинственные пределы.
…Высокий темноволосый мужчина. Широкая сильная грудь вздымается, мощные руки сжаты в кулаки. Он стоит, опустив плечи, и пристально, тяжело смотрит куда-то.
– Пришёл? – усмехнулся некто за моей спиной, и я повернулась на этот голос. Неужели? Это оказался ещё один точно такой же человек! Нет, не точно такой же, мысленно подметила я. Да, они были похожи, как братья-близнецы, но отличались друг от друга внутренней энергией, силой, даже запахом. И глаза у них были разные. Тот, второй, был мёртв. Первый был живым и осязаемым.
– Я тебя убью, – ответил первый.
– Кишка тонка! – фыркнул второй.
Первый на мгновение опустил глаза, и когда снова поднял – я увидела в их глубине опасное, яростное пламя.
– Она ничем не заслужила того, что ты сделал с ней, ублюдок!
– Она предпочла меня, ты, жалкий человечишка! – ответил второй. – А всё потому, что ты наплевал на её чувства. Здесь я сильней тебя. Когда мы закончим, я позову её – и она вернётся. Да, она ко мне прибежит, как собачка, и встанет на задние лапки…
– Ещё слово… – сквозь зубы сказал первый.
– Боюсь! – презрительно произнёс второй, и это были его последние слова.
Первый молниеносно выкинул вперёд руку – и второго унесло прочь. Он врезался в стену, оставил на ней глубокую вмятину, но тотчас загорелся чёрным огнём и ответил первому шквалом невиданных ударов. Он стал таким страшным! Его лицо исказилось, синие глаза почернели, он разросся вширь и разбух. И – посмотрел на меня. Я ахнула, вздрагивая, и выпала из кошмара в другой, более спокойный сон.
Остаток ночи мне снились серые кони. Они ходили в тумане средь высоких трав, и я гуляла вместе с ними, ощущая, что нахожусь в нужном месте в нужное время. Ещё немного – и что-то важное случится. Ещё несколько мгновений сна – и я пойму происходящее и смогу удержать его…
Я проснулась, когда солнце упало теплым лучом на лицо. Несмотря на мои просьбы, Эван не разбудил меня ночью себе на смену. Я ругалась, но он только весело отшучивался. У него было хорошее настроение. Ойло проснулся позже всех и принялся ворчать. Он приглаживал руками непослушные вихры, но они все равно забавно топорщились в стороны, и я тихо хихикала. В итоге мы хохотали уже вчетвером, даже Рута не удержалась.
– Слушай, а что это ты пестрым стал? – сказал Эван. Я тоже заметила, что иногда волосы Ойло вели себя странным образом. Они то были прямыми и лежали спокойно, то неожиданно кудрявились или окрашивались в каштановый или темно-русый, то приобретали особый блеск, словно собирали тысячи золотых крупинок.
– Это ещё одна моя особенность, я почему-то в разное время года разный. Линяю, что ли? Плюс ко всему цвет моей шерсти зависит от настроения.
И он снова попытался совладать с буйными волнами волос, лезущими в глаза.
– Хочешь, я тебя причешу? – предложила я.
– С радостью, – хмыкнул Ойло и плюхнулся на пенек.
Я взялась за его заросли и вскоре они мягкими прядями рассыпались на ветру.
– Ну не красавец ли? – сказал Ойло, снова рассмешив нас. – Жаль, зеркала нет полюбоваться…
В этот день и в последующие всё было здорово. Это было путешествие, а не бегство. Вокруг цвело великое множество по-летнему ярких цветов: голубых и фиолетовых, вроде колокольчиков, и белых, огроменных, похожих на дурман; попадались целые склоны ярко-розовых кустов, и деревьев, подобных нашим березам, но значительно крупнее, выше и толще, белоствольных, с яркой прозрачной листвой. Но больше всего меня восхищали рощи старых палисандров. Нежные, лиловые, они казались магическим продолжением рассветного неба, и манили остановиться, замереть, и остаться с ними навсегда.
Дорога уходила в сторону моря, но Ойло свернул направо, на холмы.
– Я знаю отличный обходной путь, – сказал он нам. – Вряд ли кто-то свернет в эту сторону, кроме трога. Там, в долине, водятся пестрокрылы. Аргонцы их до жути боятся, хотя на самом деле эти зверушки безобидны.
– Почему ты упомянул трогов? – спросил Эван.
Он шел пешком, и его светлый конь послушно топал за ним. Рута сидела верхом, свесив ноги набок – на шаге она чувствовала себя увереннее и не боялась свалиться. У неё наконец-то появились хоть какие-то щёки.
– Некогда они водились только на нашем полуострове, – ответил Ойло. – Когда лес стал умирать, переселились на материк. Аргонцы думают, что пестрокрылы – умелые, жестокие хищники, но на самом деле они питаются травой, листвой и фруктами. Дед говорил, что раньше мы не ездили верхом, мы верхом летали. – Он мечтательно поднял глаза к небу. – Эх, вот жизнь была! Здорово, наверное, они жили, прежние троги.
– Мама рассказывала мне об этом, когда я была маленькой. Она говорила, что это было давно, – смущаясь, сказала Рута.
– Моему деду об этом рассказал прадед, а тому – его прапрадед… Или что-то в этом роде, – ответил Ойло. – Сейчас пестрокрылы одичали, но вы не бойтесь, они первыми не нападают. Они умные.
– А мы не боимся! – улыбнулся Эван. – Рута, ты боишься?
– Нет. Мама говорила, они добрые. И красивые.
– Да, красивые. Скоро сами увидите, – отозвался Ойло.
И скоро мы их увидели. Покатые холмы становились крутыми, начали попадаться камни, но вокруг по-прежнему было много деревьев и цветов. За одним из таких холмов они нас и поджидали. Меня чуть не сдуло с лошади – гигантские полуптицы, полузвери еще встали на нашем пути, разворачивая переливчатые, пурпурно-синие с рыжими пятнами крылья. Больше всего они напоминали наших орлов, но глаза у них были огромными, ярко-голубыми, как небо, и спина длинная и прямая. К тому же у зверей было по четыре мощных лапы. Крылья смещались к хвосту, и я подумала, что на такой обширной спине как раз удобно сидеть, и даже не по одному: ухватился за шею и друг за дружку – и готово.
– Они очень похожи на Бури, – сказал Эван.
– Ты читаешь мои мысли, – улыбнулась я. – Только Бури не такой большеглазый и корпус у него другой. Крылья тоже другие, да и лапы у него львиные, а у этих скорее собачьи…
– Бури? – переспросил Ойло. – Тот самый? Вот уж не поверю, что это совпадение. Может, они какие-нибудь дальние родственники?
Рута внимательно поглядела на нас, вникая в смысл разговора. Она уже знала и о перемещениях, и о Земле, и о Хранителе, но чтобы во всем разобраться, требовалось время.
Пестрокрылы рассматривали нас, точно ждали – побежим или нет? Мы, конечно, остались на местах, только Ойло спешился и бесстрашно подошел к одному из созданий. Парень нес в руках фрукты, которые были благодарно и без спешки приняты. Пестрокрылы посторонились, пропуская лошадей, а сами смешно, вразвалочку, пошли рядом. Я сначала подумала, что они только в небе быстрые. Но нет, бегать они умели отлично, едва ли не лучше наших коней. Совсем как медведь – посмотришь, как косолапит – и смешно. А побегаешь от такого – и уже не до смеха.
Казалось, им нет числа, но они все немного отличались по окрасу. Я заметила, что преобладают красновато-бурые птицы, а вот пурпурно-синих мало. Были еще ярко-желтые и сизые, но у всех птиц были оранжевые пятна. У самцов глаза были более темные, как небо в летние сумерки – синие-синие, у самок – небесно-голубые и лазурные. А у проворных детёнышей – желтые.
– Кстати говоря, пестрокрылы – преданные семьянины, – рассказывал Ойло. – Они выбирают пару на всю жизнь. У них своя иерархия, и есть вожак. Вон он, видите? Самый яркий, сине-фиолетовый. У вожака всегда меняется оперение. Он тут один такой, больше подобного окраса ни у кого нет. А, и еще узор на голове у него ярче, чем у остальных. Это как отметины у коня, или черты лица у людей. У них у всех немного разные морды, и эти узоры тоже разные. Конечно, если приглядеться…
Мы ехали не спеша и любовались пестрокрылами. Они отнеслись к нашему появлению спокойно, но смотрели любопытно. Пару раз малыши-пестрокрылы подлетали к нам, но подойти близко страшились, лишь вытягивали блеклые шейки, еще не знавшие постоянных ярких перьев – тянулись к неведомому, интересному… Совсем как дети! Мне хотелось прикоснуться к ним, погладить, но я сдержалась. Это все равно что войти в незнакомый двор и полезть к хозяйской собаке целоваться! Я посмотрела на ребят и увидела, что Эван тихо и торжественно чему-то улыбается. Рута глядела по сторонам с восхищением и трепетом. Ее блестящие лучистые волосы разметались по плечам, губы приоткрылись, она держалась руками за луку седла, и как будто забывала дышать. Думаю, она наконец-то почувствовала иную жизнь: без боли и унижений, радостную. Может быть, тому Эван и улыбался.
Ойло ехал во главе «каравана». Он уверенно вел нас ему одному знакомой дорогой. Через несколько часов мы миновали земли пестрокрылов и углубились в горы. Это были пустынные, нетронутые места. Деревья постепенно стали исчезать, их заменил низкорослый, обильно цветущий кустарник, и трава, похожая на ковыль. Чаще стали попадаться горные ягоды, айники, как называл их Ойло. Мы везли с собой некоторое количество лепешек и сытных кореньев, но их осталось мало, приходилось себя ограничивать. Досыта мы кормили только Руту, а сами спокойно переносили скудные завтраки и ужины.
– Ничего, доберемся до вершины – странное это место, я вам скажу! – и там будет что поесть, – подбадривал нас Ойло.
Становилось холоднее – ветер здесь буйствовал, крепко бил по лицу, и пришлось накинуть плащи. Мы спали единым клубком, прижимаясь друг к другу. Иногда по ночам мне слышался в скалах чей-то голос, и я приподнималась, оглядывая темноту. Во мраке неясно проступали очертания людских фигур, но стоило моргнуть – и они исчезали… Я не говорила об этом парням – Рута всегда была рядом, и я не хотела ее напугать. Ей и без моих рассказов часто снились кошмары, и Эван устраивал её на руках, баюкал, как ребёнка, помогая уснуть. Вскоре она перестала вздрагивать и вскрикивать во сне и стала спать спокойно, свернувшись возле парня калачиком.
Я засыпала последней и не видела снов, что было для меня куда мучительней, чем вынужденное голодание. Это был голод иного рода, его не заглушишь обычной едой. Ночи казались бесконечными, я уставала от них. Я хотела уподобиться ветру, быть свободной, вольной лететь куда вздумается, но и ветер упирался в своём полёте в границы одного мира…
На следующее утро Ойло разбудил нас, и я поняла: что-то не так. Обычно его было не поднять ни криком, ни тормошением. Эван и Рута вскочили одновременно со мной.
– Слышите? – произнес Ойло зловещим шепотом.
Наверху, на скале, кто-то плакал. Плакал так жутко и стонущее, что Рута начала трястись. Эван обнял ее, притягивая к себе, другой рукой тронул меня за плечо:
– Фрэйа, не отходи!
Я и не собиралась… Ойло тихо произнес:
– Раньше я миновал это место без особых приключений. Это Мертвый город, ребята. Говорят, здесь жили древние аргонцы, но потом произошло что-то… Не знаю точно… землетрясение, наверное. Их похоронило заживо: мужчин и женщин, детей, стариков и старух, животных… Остались одни развалины, мало похожие на величественный город, а он таковым, несомненно, был. Это место пользуется дурной славой. Говорят, что здесь водятся приведения! – совсем тихо сказал он. – Я доселе ни одного не встречал, но, клянусь Пламенем, всё когда-нибудь случается в первый раз! – и, словно подтверждая его слова, кто-то снова заплакал.
– Мы пришли не со злом, – спокойно сказал Эван. – Та энергия, что осталась от этих людей, то есть их души, не обретшие покоя, поймут это. Души чувствительны.
– Ага! – согласился Ойло. – Вот иди и скажи им об этом.
Но идти не пришлось – из-за скалы появилась женщина. Не знаю, не мне судить, но она не была похожа на приведение. Высокая и русоволосая, она вела за руку девочку лет пяти. Обе были одеты в длинные светлые платья. Девочка плакала, но теперь ее плач, не искаженный скалами, не пугал. Это был обычный детский плач. На голове у женщины сиял венок из снежно-белых цветов. Именно это сияние и подтвердило наши догадки.
– Да согреет вас пламя Любви, путники! – сказала она. – Позвольте указать вам верный путь.
– П-путь? – уточнил, сбиваясь, Ойло. – Спасибо, но мы знаем… – Я толкнула его локтем в бок, и он смущённо хмыкнул.
– Здравствуй! – ответила я женщине. – Прости, если мы нарушили ваш покой. Мы направляемся на Трогию, и пошли этой дорогой, потому что опасаемся преследования.
Женщина кивнула. Девочка отерла слезы, убрала с глаз рыжие кудри волос и посмотрела на нас заинтересованно, изучающе. И улыбнулась.
– Меня зовут Пайна, а это моя дочь Рина. Мы ждали вас. Тебя, благородный сын черной земли, Ойло Рэд, и тебя, Рута Гоц, что означает «красная листва». Вы же, чьих имен мы не знаем, путники по вселенным, странники, идущие дорогой познания, тоже желанные гости на нашей земле. Пойдемте.
Мы послушно направились вслед за ней. Никто не спросил куда и зачем. Тем, кто завершил свой земной путь, такие вопросы не задают.
Мы забрались наверх и перед глазами предстали те самые развалины. Если здесь и был когда-то город, то от него не осталось и пятой части. Торчащие кое-где верхушки колонн, огрызки стен, но в основном сплошной зубастый камень. И только вдалеке странные светлые дуги, словно кости давно умершей гигантской птицы. Женщина остановилась на краю, откуда лучше всего было видно печальные руины. Она отпустила руку девочки, и та, смеясь, убежала – будто растворилась в воздухе… С этой скалы было хорошо видно и долину, и место нашей стоянки, и места, которые мы проезжали несколько дней назад.
– Это древняя Нира, – сказала женщина. – Ей много тысяч лет. Когда-то она возвышалась над горами и превосходила их величием, но то было нелепое и ненужное хвастовство. Эти земли исстари заселяли троги, жители Трогии. Очень давно, чтобы помнить телу, они селились в другом мире, на прекрасной зеленой планете. Они пришли сюда, влекомые жаждой познания, но не каждое знание есть благо. Все, что создано здесь ныне, дело рук трогов, а амбрийцы и аргонцы – это потомки тех, кто пришел с неба. Уже потом они разделились, переплавились в отдельные слитки. Это было наказание за их высокомерие и самоуверенность. За наше высокомерие… – сказала она печально. – Вы, Ойло и Рута, одни из последних, кто еще несет в себе чистую звездную кровь родной планеты. Есть еще несколько людей, чьи души помнят изначальный путь, и если вы объедините усилия – прежний мир вернется. Нет, не так. Вы вернетесь в прежний мир, на Трогию. Вы сможете забрать нас, предавших родину и заплативших за это сполна, с собой, на родную землю предков, в густые радужные рощи, на поля, полные света и цветения, в край голубых озер и высоких хрустальных водопадов. Забрать наши души, если мы будем достойны пойти с вами. Я пришла сюда, презрев условности, но мне недолго удастся быть с вами.
– Где нам искать тех, других? – спросил, волнуясь, Ойло.
– Не могу сказать. Я вижу лишь начало, но не указываю путь целиком. Тех людей вы примете сердцем, и оно – главный ваш проводник. – Она посмотрела на меня: – Ты наделена даром. Он поможет собрать воедино время прошлое и настоящее.
– Каким даром? – спросил Эван.
– Способностью превращать чувства в материю.
– А что значит «будем достойны»? – спросила Рута.
– Это решать вам, – ответила женщина, – путешествующим по мирам людям. Тем, кто уже достоин принимать подобные решения.
– Чем же мы заслужили это? – удивился Эван.
– Скоро вы всё поймёте, – ответила Пайна. – А теперь мне пора. Все ответы в вас самих. Научитесь слушать внутренний голос, и не просто слушать – различать его, истинный, среди шепота тысяч чужих голосов.
Мы не успели попрощаться с ней: женщина отшагнула назад и ветер порвал её тонкий силуэт на части, разметал по скалам улыбку, и волосы, и белое платье. Туманный образ растворился, но я чувствовала, что её дух не спешит покидать нас.
Мы молчали. Ничего говорить не хотелось. Не знаю, как остальные, но я была уверена, что сказанное женщиной – правда. И стало легко в ногах, тело запросило движения, словно сформировалась, обрела твердость давно утраченная почва.
– Фрэйа, чего делать-то? – спросил Ойло, почесав в затылке.
– Продолжать путь, – ответила я. – Других вариантов нет. Не знаю, о каком даре она говорила, я его не ощущаю.
Конец ознакомительного фрагмента.