Тропа снов. Забытые (Андрей Плотник)

Состав порожняком катил по обледенелым рельсам. Снаружи гудела, бушевала пурга, гневливо разбрасывая над путями пригоршни снега. Хватов, как мог, кутался в свою засаленную телогрейку. Латаные-перелатаные рукавицы уже не спасали руки от болезненных уколов холода. Мужчина сидел в углу вагона и сквозь полуоткрытую дверь созерцал проплывающий мимо пейзаж. Любоваться особо было нечем – сплошное молоко, густая снежная кутерьма… В паре шагов от путей уже ничего нельзя было разобрать, лишь изредка в белесом киселе мелькали голые ветви кустов да путевые столбы.

Скулы Хватова сводило от холода, ног он почти не чувствовал. В мозгу, скованном оцепенением, как снежинки в вихре хаотично мельтешили строчки детской песенки:

И впрямь, вагон, в который Хватов лихо запрыгнул на безымянном полустанке, был выкрашен в синюю краску. Должно быть, именно поэтому мужчина его и выбрал – в надежде на то, что этот дребезжащий стальной ящик на колесах наконец отвезет его в новую лучшую жизнь.

«Н-да, – хмуро повторял замерзающий Хватов, – лучшее, конечно, впереди».

Впереди, где ж еще ему быть? Уж ясно, что не за спиной – ни в Афгане, ни на зоне под Магаданом Хватов со своим счастьем так и не пересекся. Оно, счастье, вряд ли вообще посещало подобные места. Теперь у мужчины в распоряжении была только дорога да старый рюкзак, в котором он, подобно улитке, влачил на себе весь свой жалкий скарб. Ну и, конечно, еще у него была свобода.

Между тем мороз продолжал крепчать, и порывы леденящего ветра все бесцеремонней врывались в тесное пространство, которое худо-бедно успел обжить Хватов. Теперь он отчетливо сознавал, что до конечной станции, скорее всего, доедет только его окоченелый труп. Словно в ответ на невеселые мысли поезд начал постепенно сбавлять ход, и Хватов без колебаний принял решение сходить. Сквозь мутную завесу пурги теперь виднелись темные очертания каких-то построек – быть может, там он сумел бы отогреться и даже найти приют на ночь. Сидеть на месте – равносильно смерти. Размяв затекшие, скованные холодом конечности, мужчина высунулся наружу и тут же получил пригоршню колючего снега в лицо – словно наждачкой дирануло по щеке. Поезд все замедлял и замедлял ход. Не дожидаясь полной остановки, Хватов спрыгнул с подножки и по колено ушел в снег.

Прямо напротив мужчина приметил густое переплетение обледенелых труб, за которыми вставали очертания заводских построек с лепившимися друг на друга будками. Похоже, перед ним раскинулась какая-то промзона. Ни перрона, ни вокзала поблизости не наблюдалось. Поезд, между тем, так и не решился остановиться – после короткой заминки он снова начал набирать ход, и вскоре уже голубой вагон скрылся из глаз.

Мороз и ветер не располагали к тому, чтобы стоять на месте и глазеть по сторонам. Тяжко переставляя коченеющие ноги, тяжелые, будто дубовые колоды, Хватов зашагал вдоль трубопровода в сторону построек. Пурга ходила над ним мучнисто-белыми волнами. То и дело ноги проваливались в ямы или спотыкались об арматуру, невидимую под снегом. Через какое-то время Хватов уперся в серую стену и зашагал вдоль нее налево, подставляя метели широкую свою спину. Завидев дверь, он радостно заторопился вперед, но вскоре разочарованно замер – на двери висел большой, тяжелый замок, похожий на ржавую гирю. Пришлось продолжить обход. Слева от него потянулось проволочное ограждение, за которым виднелись заснеженные трансформаторы, во все стороны распустившие побеги проводов.

Волны метели упрямо толкали его в спину. Вскоре Хватов вышел в просторный двор, противоположного конца которого было не разглядеть за пеленой пурги. Повсюду громоздились какие-то бочки, ржавел заметенный снегом безколесый «КамАЗ». А еще Хватов приметил дверь – большую и распахнутую настежь. Может быть, то была дверь гаража, или вход в какой-то цех – ему было все равно. Спотыкаясь на ходу, мужчина устремился к зияющему проему, надеясь обнаружить там надежное укрытие от холода.

С опаской проскользнув внутрь, Хватов стянул задубелые рукавицы и заозирался по сторонам. В просторном и полутемном помещении не было ни души. Мужчина понимал, что хоть завод этот и не выглядит как охраняемая территория, однако местные могут оказаться не рады внезапному визиту бродяги. Определить, какое предназначение выполняло это помещение, Хватов не мог – судя по всему, здесь находилась зона отгрузки или что-то в этом роде. Под потолком тянулись толстые кабели, вдоль стен прихотливо извивались ржавые трубы, трубки и трубочки, усеянные многочисленными вентилями, как экзотические растения – цветками. Через распахнутые двери намело порядочно снегу. Под осторожными шагами Хватова чуть слышно ухали, прогибаясь, листы металла, которыми был выстлан пол. Царила немая, сгущенная тишина – лишь снаружи бесприютным псом подвывала метель.

Хватов пересек помещение и выглянул в коридор, длинный и узкий, как кишка. Стены коридора покрывали чешуи темно-зеленой краски, похожей на слезающую кожу змеи. Создавалось впечатление, что место это давно заброшено и необитаемо. «Хорошо, коли так», – подумал Хватов, не желающий общества людей. Ему нужен был лишь относительно теплый угол, чтобы скоротать долгую зимнюю ночь. В рюкзаке у него, пожалуй, нашлось бы чем закусить – ну а завтра утром он снова двинулся бы в путь, с новыми силами, как неугомонное перекати-поле.

Коридор, подобно узкой протоке, влился в просторный цех, где стройными рядами замерли неведомые механизмы, похожие на приготовившихся к битве воинов. Хватов не знал, для чего они нужны – должно быть, то были какие-то станки, более сложного устройства, нежели обычные фрезерные, с которыми мужчина прекрасно умел обращаться. Все они были покрыты толстым слоем ржавчины и пыли – трухой минувших годов. Подобно лианам, с потолка свешивались тяжелые цепи лебедок с тупоносыми крюками на концах.

Под высокими сводами чуть слышно гудело эхо далекого бурана. Ни одна лампа не горела, подтверждая предположение о заброшенности этого места – свет проникал лишь сквозь мутные грязные окошечки, расположенные высоко под потолком. Через них с трудом пробивались робкие лучи зимнего солнца, едва способные разогнать полумрак.

Минуя один ряд станков за другим, Хватов пересек цех и добрался до выхода – широкой двустворчатой двери, которая и не думала подаваться под его толчками. Чуть в стороне высунутым языком проникала в зал лента давно заглохшего конвейера. Очевидно, его черная глотка вела в соседнее помещение – других выходов из цеха не наблюдалось. Покряхтев немного, Хватов вскарабкался на конвейер и, встав на четвереньки, сунулся в тесный лаз, уводивший в слепую темноту. Лаз был узкий, хорошо если в полметра шириной, поэтому рюкзак приходилось толкать впереди себя.

Теснота, запах пыли и чего-то затхлого быстро начали душить Хватова, выдавливая слезы из глаз. Казалось, он ползет уже целую вечность, подобно некоему паразиту в кишках огромного неведомого зверя, давным-давно издохшего и охваченного разложением.

За спиной Хватова что-то чуть слышно ухнуло. Мужчина вздрогнул и замер. Казалось, звук раздался там, откуда сам он начал свой путь некоторое время назад. На миг Хватовым овладела паника – он попытался оглянуться, но теснота окружающего пространства этого не позволяла. К тому же, со всех сторон его окружал густой, словно липнущий к глазам мрак, делавший зрение совершенно бесполезным чувством. Оставалось уповать лишь на обострившийся слух – что Хватов и сделал, изо всех сил напрягая уши. Казалось, ничто больше не нарушало воцарившуюся тишину. Ни шороха, ни стука, ни шелеста – только гул в ушах да тяжелое биение собственного пульса.

Впрочем, некое чутье, определить которое Хватов никак не мог, подсказывало ему, что кто-то медленно и осторожно движется по узкому лазу вслед за ним. Этот кто-то никак не проявлял себя, но все же был рядом. Новая волна паники накрыла мужчину, заставив с удвоенной скоростью устремиться вперед, сквозь темноту, толкая перед собой проклятый рюкзак, который, как ему теперь представлялось, весил целую тонну. Должен же этот конвейер когда-нибудь кончиться!

Казалось, тьма тянется к нему со всех сторон мириадами черных рук, желая не то заключить в объятия, не то задушить. И тут цепи пространства и времени распались. Хватов вспомнил, что все это когда-то уже было. Точно также он в панике полз на четвереньках, стирая колени в кровь, обливаясь потом, задыхаясь от ужаса. Обстоятельства, правда, были иными – в тот раз он змеей пластался среди прокаленных солнцем афганских камней, а над головой свистели пули абреков, высекая искры из розоватых валунов. Тогда ему удалось выжить, превозмочь, доползти. Многие его сослуживцы после той засады в роковом ущелье отправились домой мертвым грузом в чреве «черных тюльпанов» – но не он. И вот теперь все повторялось.

Хватов понимал, что овладевший им страх имеет иррациональную природу и основан на тяжких воспоминаниях об ужасе, который ему однажды довелось пережить. Но легче от этого не становилось. Он полз и полз по брезентовой ленте конвейера, совсем потеряв счет времени. Инстинкт гнал его вперед, не позволяя замедлить ход ни на миг. Вскоре Хватову начало казаться, что впереди мутнеет какое-то белесое пятно. Оно все приближалось и приближалось, не оставляя сомнений, что мужчина уже почти достиг выхода. Хватов сделал последний рывок – вытолкнул рюкзак наружу, а за ним вывалился и сам, словно во второй раз рождаясь на свет. Пот градом катился по его лицу. Помещение, в котором он оказался, Хватов толком не рассмотрел – оно тонуло в полумраке и, кажется, было намного теснее предыдущего цеха. Жадно хватая воздух ртом, мужчина оглянулся и вперил взгляд в черную пасть конвейерного тоннеля. Задержал дыхание, всмотрелся, не решаясь моргнуть… Из лаза не доносилось ни звука, однако вдруг что-то мутно блеснуло в его беспросветной черноте, и тогда Хватов закричал и бросился бежать, не жалея ног. О рюкзаке он даже и не вспомнил. Мужчина не мог быть уверен, что во мраке тоннеля действительно различил жадный блеск чьих-то глаз, но другого объяснения найти не сумел. Кто-то смотрел на него из глубины, кто-то, неотступно преследующий его по пятам.

Из полутемного зала он выскочил в длинный проход, спустился по дребезжащей металлической лестнице и теперь мчался по коридору, заваленному кучами сора, кусками арматуры и ржавыми кренделями старых труб. Хватов петлял как заяц, ныряя из коридора в коридор, из одной пустынной комнатенки в другую. Завод был огромен – двигался ли мужчина в сторону выхода, или все глубже погружался в хитросплетения стального лабиринта, этого он не знал. Немые, покинутые цеха стояли, как заброшенные некрополи, а жуткие проржавевшие аппараты, станки и прочие индустриальные конструкции напоминали причудливые надгробия, под которыми было погребено само время.

То и дело Хватов оглядывался, но погони не замечал. Возможно, ему удалось оторваться, запутать следы. Конечно, сам он при этом тоже запутался, и ни за что не сумел бы отыскать обратную дорогу – но возвращаться назад тем же путем он и не собирался.

Внезапно где-то над головой хлестко лязгнуло, и нечто тяжелое обрушилось на Хватова сверху, погребая его под собой. Мужчина распластался на решетчатом полу, ни жив, ни мертв от страха. Поначалу он решил, что таинственный преследователь выследил и настиг его, и теперь готовится растерзать беспомощную жертву. Однако после лязга, более всего напоминающего звон цепей, снова воцарилась глухая тишина. Потом зазвучали шаги – обычные, человеческие. Хватов приподнял голову и широко распахнул глаза, ранее зажмуренные от страха. Тут же он обнаружил, что его накрыла тяжелая толстая сеть, сплетенная из цепей, изъеденных ржавчиной. Потом напротив себя он приметил человека. То был кривоватый мужичок, на котором неловко, как на пугале, сидела засаленная телогрейка, а лицо наполовину скрывали густые клочья спутанной бороды. В узловатой руке мужик сжимал длинную трубу, заостренную с конца на манер копья.

Некоторое время Хватов и бородач недоуменно рассматривали друг друга, а потом из ближайшего коридора послышались звуки голосов и топот ног.

– Попался, шельмец! – пробасил кто-то, и хор голосов поддержал его дружным улюлюканьем.

Вскоре в комнату с шумом хлынула группа вооруженных людей, тут же окруживших Хватова со всех сторон. Лица их, в основном безобразные и покрытые копотью, были искажены яростью, однако едва они хорошенько разглядели, какая добыча угодила в их ловушку, как ярость сменилась разочарованием. Дубинки, копья, самодельные кистени и куски арматуры, еще мгновение назад готовые обрушиться на Хватова и размять его тело в кровавую кашицу, медленно опустились. Повисло долгое молчание.

– Это не оно, – констатировал мужчина, первым попавшийся Хватову на глаза. «Не оно, не оно…» – подхватили в толпе.

Вперед вышел рослый, крепкий парень с бритым черепом, покрытым уродливыми шишками и вмятинами. Губа его была рассечена, левый глаз сильно косил. Парень слегка пнул Хватова кирзовым сапогом и гнусаво поинтересовался:

– Ты кто такой?

– Хватов, – сипло отозвался тот, косясь на оружие и начиная понимать, что убивать его прямо сейчас никто вроде бы не спешит.

Детина долго, с подозрением разглядывал его, деловито сунув руки в карманы кожаной куртки.

– Откуда ты взялся, Хватов?

– Приехал на поезде. Искал укрытие от метели. Увидел завод – подумал, отогреюсь, переночую, а наутро снова в дорогу… Ничего не трогал, чужого не брал.

Бородач с копьем робко приблизился, припал перед Хватовым на одно колено и произнес:

– Вы видели… это?

Хватов кивнул – резко, нервно. Он и сам не был уверен, что он видел, а чего нет, и не примерещились ли ему эти пылающие бельмища в темноте лаза. Однако понял, что спрашивают его именно о том существе, которое преследовало его по пятам и едва не настигло. Стало ясно, что как раз на ту тварь и была устроена засада, в которую он по невнимательности угодил.

– Освободите его, – вынес свой вердикт косой.

Несколько человек приподняли тяжелую сеть, и Хватов на четвереньках выпростался из плена цепей. В толпе вдруг кто-то заголосил:

– Братцы, а вдруг это… оно и есть? Перекинулось, как оборотень!

Заскорузлые рожи вновь уставились на Хватова с подозрением. Он попятился и сунул руку за пазуху. Неведомая тварь, может быть, и перепугала его до чертиков, но уж этому отребью он просто так не сдастся! Там, во внутреннем кармане была у него припрятана финка – собственноручно выточенная, любовно отполированная, с наборной рукоятью из разноцветного оргстекла. Оскалившись, Хватов явил ее на свет божий, поводя лезвием из стороны в сторону. Пусть не думают, что сумеют порешить его малой кровью!

Как ни странно, его агрессивный жест вовсе не разъярил, а успокоил толпу – ведь он продемонстрировал естественное желание оборонять себя, вполне человеческое, да еще и свидетельствующее об изрядной храбрости. Толпа быстро пришла к выводу, что вряд ли чудовище, будь оно хоть трижды оборотнем, стало бы прятать в кармане самодельный нож. После этого Хватов, все еще стоя в сторонке и внимательно следя за каждым движением этих людей, оказался свидетелем небольшого совещания, возглавляемого косым. На работников завода эти несчастные не были похожи – скорее, на таких же бродяг, как и сам Хватов. Обсуждался важный вопрос – стоит ли расставить новую ловушку на чудовище, или же лучше попробовать отыскать его самим и, по возможности, прикончить общими усилиями. Большинство, похоже, склонялось ко второму варианту – как и их предводитель с косящим глазом. Когда решение было принято, вожак повернулся к Хватову и спросил:

– Можешь показать, где видел его в последний раз?

Хватов задумался, потом отрицательно мотнул головой:

– Нет. Я бежал, куда глаза глядят. Нырял из коридора в коридор… Обратной дороги не найду.

– Ну, а хотя бы описать то место, где встретился с ним?

За этим дело не стало – Хватов во всех подробностях рассказал, с какой стороны проник на завод, описал огромный цех с множеством станков, ленту конвейера, по которой полз в кромешной темноте. В итоге, кажется, местные опознали это место. Было решено прямо сейчас отправиться туда кратчайшим путем.

– С нами пойдешь, или как? – снова обратился к Хватову косой. Тот кивнул: в толпе он чувствовал себя более защищенным, встречаться с неведомым существом один на один ему больше не хотелось.

Вытянувшись цепочкой, люди крадучись зашагали по узким переходам, в которых гуляли пронзительные сквозняки, перебрасывающие друг другу эхо людских шагов. Шли в молчании – тишина, царившая на просторах давно заглохшего завода, приучила его обитателей и самих себя вести тихо. Судя по лицам, многие участники похода были испуганы, однако в их чертах читалась усталая решимость, отчаянное желание раз и навсегда расправиться с безжалостным врагом, попортившим им немало крови. Хватов плелся в хвосте колонны, сжимая в кулаке рукоять верной финки. Первый испуг и давящий ужас, владевшие им во время панического бегства, успели окончательно выветриться. На своем веку Хватов успел повидать всякого – бывало, и под пули лез, и выходил один на один с самым кровожадным беспредельщиком зоны… Зубами рвал врага – и не раз. Теперь он не испытывал особого страха, но все равно держался за спинами новообретенных товарищей. Этих людей он пока не знал, и потому не собирался за них умирать. Вскоре рядом с Хватовым пристроился тот старик с косматой бородой, первый его знакомец в этом жутком месте.

– Меня Мазаем кличут, – как бы невзначай обронил он, – тот, что шагает впереди всех, с карданом наперевес – это Махмуд. Он наш вожак. Промеж собою кличем его Косым, но ты не вздумай ляпнуть такое ему в лицо. В миг посадит на перо.

Хватов понимающе кивнул, потом задал вопрос, который давно уже не давал ему покоя:

– Что это за место такое вообще?

– Бог весть, – повел худыми плечами Мазай. – Старый, давно заброшенный завод. Уж лет тридцать простаивает, никак не меньше.

– А вы что тут делаете?

– Существуем.

– Получается, бродяги, как и я?

Мазай раздраженно мотнул головой – мол, ну и глупость же ты сморозил, брат.

– Бродяги – те, у кого дома нет. Завод – наш дом, стало быть, мы не бродяги.

– Ясно, – Хватов чуть усмехнулся в усы, – роскошный домишко-то у вас, выходит, за неделю не объедешь.

– Я провел в его стенах уже шесть лет, – с гордостью, с какой-то даже комичной торжественностью провозгласил Мазай, – и до сих пор ни разу не пересек завод из конца в конец. Более того – ни один местный не может похвастаться тем, что посетил каждую его комнату, каждый цех, каждое отделение. Вот насколько огромен наш дом…

Они двигались по коридорам, которые мерно перетекали друг в друга – путаное хитросплетение переходов, с петлями кабелей, удавами свисающих с потолка, с рядами тяжелых стальных дверей, с высокими зарешеченными окнами. В одном месте стекло было высажено, и снаружи намело целый сугроб белого пушистого снега. В снегу Хватов обнаружил отпечаток собственного сапога – выходит, этим же путем он и спасался от настигающего ужаса. Между тем Мазай продолжал свой неспешный рассказ:

– Сами мы обитаем в Слободке – так называется поселение в большом цеху, где мы из подручных материалов возвели себе дома. Слободка находится в пятнадцати минутах ходьбы от того места, где ты попался в сеть. Туда чудовище пока не добралось…

– Можешь рассказать о нем подробней? Что оно такое, откуда взялось?

– Все началось поздней осенью, полтора месяца назад. Как и ты, оно прибыло с проходящим поездом – но что это был за поезд и куда он направлялся, никто не знает. Просто однажды утром мы обнаружили одинокий вагон на старой, заброшенной ветке путей. К слову сказать, он стоит там до сих пор. Осмотрев его, мы нашли внутри лишь разворошенную кучу угля, покрытую тягучей слизью, издающей невыносимое зловоние. Ну и смердела же она, я тебе скажу! Впоследствии мы поняли, что там, в угольной куче пряталось нечто, которое потом выбралось наружу – но мысль эта пришла лишь некоторое время спустя, когда начался сущий кошмар. Первым пропал старик Максимыч, который возвращался из города, куда Косой отправил его за продуктами (мы сдаем всякий хлам в пункт приема металлолома, и на вырученные деньги покупаем еду, плюс к тому – в летнее время кое-что выращиваем в теплицах). До города – час ходьбы, час на покупку, и еще час на обратный путь. Максимыч не вернулся ни через три, ни даже через пять часов. Несколько человек отправились на его поиски – мало ли что могло приключиться в дороге со старым инвалидом? Далеко идти не пришлось. Растерзанное тело старика нашли у самых входных ворот, рядом же валялась и сумка с продуктами. Тело было изорвано буквально в лохмотья, в лоскуты, крови натекло столько, что по лужицам кораблики можно было запускать! Мы поначалу решили, что поблизости завелся какой-то маньяк, навроде Чикатило, тем более что через пару дней обнаружили очередной труп – парня, который собирал металлолом в одном отдаленном цеху. Дальше уж кромешный ад начался, едва ли не каждую неделю мы кого-нибудь недосчитывались.

– Их, стало быть, сожрало это существо? – спросил внимательно слушающий Хватов.

– Нет, нет. Оно никого не жрало – просто убивало, когтями резало, выворачивало потроха… Следов укусов на телах мы не находили ни разу, все части тела были на месте… Разве что отдельно от туловища, хех. Кстати говоря, из сумки с продуктами, которую тащил на горбу Максимыч, тоже ничего не пропало – разворошило оно ее, но ничего не слопало, ни единой крошки.

– Сами вы видели это существо?

– Видели, и не раз – но мельком, издалека.

– На что оно похоже?

– Трудно сказать… Это нечто совершенно чуждое, иное, неописуемое…

Хватов умолк, раздумывая над услышанным. Потом пробормотал себе под нос:

– Откуда же оно взялось на нашу голову? Не из космоса ли часом?..

– Знаешь, кем я был до того, как прижился здесь, в этом месте? – спросил вдруг Мазай, трогая Хватова за рукав.

– Кем же?

– Геологом. В университете преподавал, между прочим. Пока жизнь не закрутила, пока не вытолкнула из человечьего общества, из семьи… Есть у меня кое-какие мысли насчет этой твари.

На некоторое время Мазай умолк, словно раздумывая, стоит ли выкладывать свои догадки постороннему или лучше промолчать, но потом решился:

– Как я и говорил, оно выбралось из кучи угля, но кто знает, как долго оно покоилось в ней? Большая часть угля добывается из пластов карбонового, или, как его иначе называют, каменноугольного периода. Уголь образовался из растительных остатков, которым около трехсот миллионов лет. Ты хоть представляешь себе, кто населял нашу планету в те отдаленные времена?

– Динозавры, небось, – пожал плечами Хватов.

Мазай сухо хохотнул:

– Динозавры, ха-х! Динозавров тогда еще и в проекте не было. Первые амфибии робко осваивали сушу, на которой господствовали членистоногие огромных размеров, к концу карбона появились ранние примитивные рептилии, далекие предки ящеров – но до появления первых динозавров оставалось около ста миллионов лет! Чем дальше в глубь прошлого мы копаем, тем больше загадок возникает у палеонтологов… Ты хоть знаешь, что согласно статистике не более двух процентов останков вымерших животных имеют шанс сохраниться до наших дней? Два процента – не более! Это все, что мы можем узнать о жизни на Земле в те далекие годы. Остальные девяносто восемь процентов – кто они были, эти существа, от кого произошли и оставили ли потомков? Это навеки останется загадкой. Самые невероятные создания могли населять планету в те времена, не оставив по себе никаких следов и не предоставив нам шанса выяснить о них хоть что-нибудь.

Хватов надолго задумался, пытаясь вообразить себе огромные отрезки времени, о которых толковал Мазай, и доисторических существ, о каких не пишут в учебниках. Хмуро цокнул языком, перекинул финку из руки в руку. Его воображение откровенно пасовало перед непосильной задачей. Казалось невероятным, чтобы некая древняя тварь пролежала где-нибудь в залежах угля миллионы лет, чтобы возвратиться к жизни в наши дни и теперь нести смерть всему живому. Странным казалось и то, что оно даже не пыталось сожрать свою добычу – насколько представлял себе Хватов, хищники не должны вести себя подобным образом.

Между тем отряд добрался до помещения, в котором Хватов впопыхах бросил свой рюкзак. Чудовище, видимо, давно покинуло это место, не преминув полюбопытствовать, что находится у рюкзака внутри, поскольку видавший виды предмет инвентаря был растерзан, изорван в лохмотья, как и все его содержимое. Пожитки Хватова были полностью уничтожены. Увидев это, мужчина лишь плотно стиснул зубы. Конечно, ему крупно повезло, что сам он успел ноги унести, однако рюкзака было жаль – этот предмет Хватов пронес с собой через все неурядицы, какие ему щедро подбрасывала судьба.

– Надо бы проверить большой цех, о котором говорил наш гость, – подкинул идею Мазай, и Махмуд, глава отряда, согласно кивнул. Похоже, к старому геологу тут прислушивались – во всяком случае, в вопросах, связанных с чудовищем.

По мановению руки предводителя процессия возобновила свой ход – вся, за исключением Хватова. Тот скорбным изваянием навис над остатками рюкзака, долго шевелил желваками, сопел, сжимал заскорузлые кулаки. Все его небогатое имущество оказалось истерзано, уничтожено. Одежда, инвентарь, пара любимых книг, старые фотографии – все, чем он дорожил, все, что в течение долгих лет повсюду таскал с собой, все сгинуло безвозвратно, без пользы, почем зря. Оскалившись, Хватов крутнулся на каблуках и, по-прежнему сжимая финку в руке, заторопился следом за заводскими, которые уже исчезли из виду в одном из боковых проходов. Ноздри Хватова раздувались от ярости, как у рассерженного быка. И сам он как будто увеличился в росте, выправился, расправил спину и плечи. Быстро догнал людей, шагающих вразброд, нестройной толпой, работая локтями пробился вперед, заняв место плечом к плечу с предводителем отряда. Махмуд, заметив это, лишь усмехнулся щербатым ртом. За спиной зашушукались. Понимали ли они, какие чувства владели сейчас Хватовым, который в один миг лишился всех ниточек, связывавших его с прошлой, нормальной жизнью?

Коридор сузился, превратившись в длинный узкий ход, полутемный, упирающийся противоположным концом в двустворчатую дверь.

– Почти пришли, – шепнул Мазай. Краем глаза Хватов приметил, что под потолком в проход открываются широкие черные лазы, напоминающие вентиляционные трубы, из которых ощутимо тянуло сквозняком. Решетчатый пол лязгал под ногами. Хватов чуть сбавил шаг. Этот сумрачный тесный коридор сразу ему не понравился. В запахе, что ли, было дело? Несмотря на хорошую вентиляцию, в воздухе висела резкая вонь, словно поблизости пролили целый бидон прокисшего молока. Дверь приближалась.

– Твою ж мать! – внезапно выругался Махмуд. – Только гляньте на это!

Хватов внял совету и окинул взглядом дверь – обе ее створки были залеплены черной, радужно переливающейся слизью, которая, как выяснилось, затвердела и приобрела твердость бетона – когда Махмуд поддал дверь сапогом, та даже не шелохнулась.

И тут Хватов все понял. В самом деле, ведь в прошлый раз – в той далекой, нормальной жизни – все было точно так же. Абреки загнали их отряд в узкое ущелье, и завалили выход прямо у них перед носом. Ну а потом… Потом была бойня. Внезапное нападение, кровожадное улюлюканье, пули, кромсающие живую плоть подобно когтям неведомого хищника…

– Это ловушка! – истошно заорал Хватов, но было уже поздно.

Тварь появилась за спинами людей, вынырнув из ближайшей вентиляционной трубы. Рассмотреть ее толком было практически невозможно – она перемещалась с места на место с проворством ртутного шарика. Тело было длинное, темное, с множеством членистым лап, как у гигантской сколопендры – это все, что успел разобрать Хватов. Две передние лапы существа напоминали косы, и по форме, и по воздействию на человеческую плоть. Одна из «кос» мелькнула в воздухе и снесла ближайшему мужику половину черепа. Плоский обрубок, сея мелкой кровяной пылью, отлетел в сторону, как сбитая с головы шапка. Человек повалился на пол, судорожно дернувшись. Тут уж все закричали, завопили смертным воем – истошно, в один голос. Отступать было некуда, чудовище, как опытный стратег, перекрыло единственный путь к бегству. Люди дружно ринулись в противоположную сторону, но запечатанная дверь так и не подалась.

– Сражайтесь, падлы! – орал Махмуд, щедро раздавая струсившим собратьям тумаки.

Сам предводитель бродяг с карданом наперевес кинулся навстречу чудищу, и Хватов без раздумий последовал за ним. Вскоре существо оказалось настолько близко от него, что можно было разглядеть каждую чешуйку на его пепельной, покрытой маслянистыми разводами шкуре. Сердце Хватова налилось холодом, заледенело, ухнуло куда-то вниз, в пустоту. Но он все равно рванулся вперед и полоснул финкой по полупрозрачной суставчатой лапе. Морда чудища повернулась и уставилась прямо на него. Те самые глаза – два бледных фонаря. А под ними – жуткая пасть, сложенная, точно большой зонт, с торчащими наружу изогнутыми крючьями зубов. «Зонт» раскрылся, раззявив поистине бездонную невыносимо смердящую глотку. Перед глазами Хватова встала картина его растерзанного, втоптанного в пыль рюкзака. Вся его жизнь, вся жизнь…

Не моргнув и глазом, Хватов вогнал финку в одно из выпуклых мерцающих бельмищ. Что-то влажно лопнуло, хлюпнуло. Рука погрузилась в холодную студенистую массу. Тут же Махмуд обрушил на череп существа мощный удар карданом, в сердцах присовокупив трехэтажное крепкое слово.

В следующий миг оба они уже были отброшены в сторону и покатились по полу, выронив оружие. Подоспел еще кто-то отважный, пытаясь достать ослепшего на один глаз врага – однако быстрый взмах «косы» стремительно разделал смельчака, как повар разделывает рыбину. Руки отлетели в разные стороны, комок внутренностей со шлепком вывалился из рассеченного живота…

Едва дыша, Хватов приподнялся на локте. В груди ломило, горело огнем. Видать, ребра были сломаны – да и черт бы с ними, лишь бы случайный обломок не пробил легкое, вот тогда действительно дело труба. Мужчина попробовал подняться, но не смог. Отяжелевшее тело тянуло к земле. Мимо, надрывно вопя, промчался прихрамывающий Мазай, нацеливший на врага свое копье.

– Стой, дурак! – хотел было остеречь Хватов, но не смог, только захрипел. Солоно от крови было во рту.

Нанести удар Мазай, конечно, не сумел – куда ему, старику. Чудище стремительным ударом вышибло оружие из его костлявых тощих рук. Копье с лязгом бухнулось прямо под носом у Хватова. Мужчина с ужасом наблюдал, как поднялась для удара жуткая лапа-коса, как начала опускаться, вынося Мазаю смертный приговор… Однако старик явил настоящее чудо проворности и успел отскочить в сторону. Вернее, почти успел. Окровавленное лезвие срезало ему ногу чуть пониже колена. Нога, крутясь, отлетела к стене и замерла. Из глаз Хватова едва слезы не брызнули. Да, да, это он тоже уже видел. В прошлый раз, когда Серега из Ростова, веселый парень, задорно наигрывающий на губной гармошке, наступил на замаскированную мину. Взрыв, красная афганская пыль облаком вздымается в воздух, словно милостиво пытаясь заслонить от глаз сослуживцев ужасное зрелище… Нога, вращаясь в полете, летит по дуге, словно живя собственной жизнью, и исчезает в зарослях саксаула…

Хватов подумал, что для Мазая уже все кончено. Лишиться ноги – все равно что умереть, во всяком случае, здесь и сейчас. Кто остановит кровь в разгар боя, кто промоет рану? Была бы под боком больница – другое дело, а так… Пиши пропало.

Между тем Махмуд успел прийти в себя и снова схватиться за кардан. Чудище, судя по всему, не ожидало подобного сопротивления со стороны мягкотелых визжащих людишек. Новый удар снова пришелся по плоской чешуйчатой голове, на этот раз сопроводившись звонким хрустом. Похоже, Махмуд вложил в этот удар все свои силы, и теперь сам припал на одно колено, едва не выронив оружие. Но чудовище не попыталось его добить. Напротив, само оно кинулось наутек, роняя густые темные капли из выколотого глаза.

Хватов понял, что время выходит – еще немного, и тварь исчезнет в черном зеве вентиляционной шахты, и все принесенные жертвы окажутся напрасными. Взгляд мужчины, все еще затуманенный не к месту брызнувшими слезами, упал на мазаево копье, валяющееся у его ног. Подобрав оружие, качнул его в руке – в меру тяжелое, достаточно острое. Длинное членистое тело монстра уже наполовину скрылось в трубе. Времени на размышления не оставалось – Хватов сделал первое, что пришло ему на ум. Размахнулся и метнул копье во врага. Заточенный кусок трубы просвистел в воздухе, как брошенная богом-громовержцем молния, и с чавканьем вонзился в существо, пробив длинное уплощенное тело насквозь. В этот момент Хватов закричал, но не услышал самого себя. В голове слегка помутилось, жаркий ветер Афганистана дышал ему в лицо… Мужчина ткнулся носом в пол, в широко разлитую лужу чужой крови.

Хватов пришел в себя оттого, что кто-то трепал его за плечо. Как выяснилось, это был Махмуд. Его уродливую, бугорчатую физиономию густо покрывали капли черной слизи.

– Ты как? – коротко осведомился лидер заводских.

– Порядок.

Было тихо. Курились паром разлитые всюду лужи крови, тяжелые багровые капли сползали по стенам, обшитым листами проржавевшей жести. Острый запах потрохов висел в воздухе, кто-то чуть слышно постанывал.

– Видать, крепко застряло, – снова сказал Махмуд, и только теперь Хватов неловко поднялся на ноги и взглянул на чудовище.

Что ни говори, бросок ему действительно удался. Копье пронзило тварь насквозь – после этого она рванулась вперед, желая поскорее исчезнуть в шахте вентиляции, но концы копья застряли поперек горловины трубы, не позволяя существу сдвинуться с места. Задняя его часть по-прежнему свисала в коридор, вяло перебирая многочисленными суставчатыми лапами. Темная мутная сукровица обильно струилась из сквозной раны, образовав на полу целую лужицу.

– Удачно ты его загарпунил! – послышался позади знакомый голос. Не веря ушам, Хватов резко обернулся. Мазай стоял у него за спиной, старательно балансируя на одной ноге – причем из обрубка не хлестала кровь, да и лицо старика не несло никаких следов страдания. Хватов удивленно разинул рот.

– Как?.. Тебе же ногу… Того!

– Ногу мне «того» еще лет десять назад, в автомобильной аварии, – беззаботно отмахнулся Мазай, – с тех пор колдыбаю на протезе, как старый пират. Кстати, будь добр… Подай-ка эту штуку сюда, надеюсь, чудовище ее не сильно повредило…

Хватов замотал головой и вскоре приметил деревянную конечность в сторонке, у стены. Протез был цел. Общими усилиями удалось приладить его обратно к мазаевой культе.

– Держится! – довольно крякнул старик.

Остальные заводские как раз окружили застрявшее чудовище, которое содрогалось всем телом, пытаясь выбраться, но не могло податься ни вперед, ни назад – копье застряло намертво.

– Издохнет али нет? – пугливо поинтересовался один из мужиков.

– Так мы ж ему поможем! – решительно заявил Махмуд, выхватывая из рук ближайшего товарища тяжелый топор-колун. Предводитель бродяг отважно приблизился к чудовищу и замахнулся для удара.

– Стойте! – внезапно прозвучало в повисшей тишине. Махмуд оглянулся. Пробившийся сквозь толпу Мазай вышел вперед и повторил:

– Стойте. Мы не должны его убивать!

– Это еще почему?!

– Вы не понимаете! Ведь это уникальное существо, возможно, единственное в своем роде! Последний пережиток эпохи настолько отдаленной, что от одной мысли о ней дух захватывает! Представляете, какую сенсацию в научном мире вызовет открытие этого создания?

– Ты чего несешь, Мазай? Видать, крепко головой приложился-то, когда упал!

В толпе зазвучал хохот – мужики с усмешкой и состраданием переглядывались друг с другом, косясь на Мазая. Хватов тоже внимательно наблюдал за ним. Что-то в старике изменилось – загорелись, заблестели глаза, до этого тусклые и невыразительные, бороденка встопорщилась, словно в запале жаркого спора. Должно быть, именно таким Мазай когда-то представал перед студентами, вещая с высоты профессорской кафедры. Как бы то ни было, слушать его никто не стал. Махмуд, матерясь, вогнал топор в тело чудовища, что вызвало в толпе взрыв радостного улюлюканья. Осмелели и остальные – каждый, у кого в руках было хоть что-то режущее или колющее, бросился к чудовищу и вонзил свое оружие в дряблую чешуйчатую плоть. Мазай, как мог, пытался их удержать, образумить, но уговоры не действовали. Слишком долго люди ждали этого момента. Темная кровь твари полилась рекой, фонтанами брызжа во все стороны, люди, как обезумевшие, кромсали ненавистного врага, едва ли не зубами выдирая из него куски плоти.

Хватов стоял в сторонке и наблюдал. Впрочем, кровавые брызги долетали и до него, черной росой оседая на старой, засаленной телогрейке…

Давешняя снежная буря миновала – высоко в небе, чистом, как переливающийся топаз, сияло солнце, мягко серебря сугробы и наледь на поверхности рельсов и труб. Хватов стоял, облокотившись на металлическое ограждение, и смотрел в даль, куда убегали две параллельные линии железнодорожных путей. В зубах у него дымилась самокрутка, за спиной висел новый рюкзак, подаренный жителями Слободки. Со стороны завода в его сторону как раз торопливо шагал Мазай, с трудом преодолевающий снежные завалы.

– Все бесполезно, – пожаловался он, подойдя, – не позволили сохранить ни кусочка от туши, все сожгли. Даже мертвое чудовище, разрубленное на куски, продолжало их страшить.

Хватов деловито покивал – мол, оно и понятно. Потом приметил, что за спиной Мазая тоже болтается походная сумка. На нос старик нацепил потрескавшееся пенсне.

– Далеко собрался-то?

– В город, – Мазай кивнул в сторону черной зубчатой линии на горизонте, над которой курилось сероватое облако городских дымов.

– Насовсем, или как?

– Насовсем, – Мазай немного помолчал, поправил пенсне, сползающее по крючковатому носу, потом добавил: – У меня ведь там сын остался… Много раз звал меня к себе, да только я после смерти жены совсем того… Опустился, бродяжничал, много пил – стыдно было так, что мочи нет. Потому и сбежал от проблем, сунул голову в песок, как страус, а теперь… Знаешь, оказавшись на волосок от смерти, по-другому начинаешь на вещи смотреть. Понимаешь, чего хочешь от жизни, что успел, а чего еще нет.

Хватов молча кивнул, ноздрями выпуская густое облако едкого дыма.

– Возвращусь в город, восстановлю документы, – продолжал старик, – глядишь, примут хотя бы учителем в какую-нибудь школу… Мне ведь еще и пятидесяти нет, да вот как жизнь помяла. И никакой я не Мазай – Федор Филиппович я, Мазаев. Жаль, конечно, что не удалось сохранить тушу существа, для науки-то, очень жаль. Да и потом… Я когда тело осматривал, пока эти варвары его в домну не затолкали, вскрыл ему желудок – не поверишь, углем оно питалось, вот как. Обычным углем.

– Отчего же людей задирало?

– Кто знает? Может, из страху. Представь, ты один-одинешенек в чужом краю, кругом какие-то непонятные двуногие твари снуют, как тут не испугаться? Да, жаль его, жаль. Оно было одним из нас – такое же забытое, никому не нужное существо, бродяга среди чужаков… Очень жаль…

Потом, пожав друг другу руки, они разошлись – Мазай, хромая, заторопился в сторону города, прямиком в новую жизнь, а Хватов неспеша побрел вдоль рельсов. Навстречу ему уже двигался очередной поезд, постепенно сбавляющий ход.