Глава 2
Место, в котором оказался Зигфрид фон Гебердорф со своим небольшим отрядом, напоминало округлое ристалище, окруженное отвесными скалами. Единственным выходом отсюда был узкий распадок на противоположном конце скальной ограды. От колдовского прохода, из которого они вывалились на незнакомое горное плато, не осталось ни следа.
Около двух десятков человек – рыцари, оруженосцы и слуги-кнехты, последовавшие за бароном – недоуменно и настороженно оглядывались вокруг. Четверо всадников лишилось коней, ибо конь с переломанными ногами – уже не конь. Покалечилось двое воинов, неудачно упавших на камни. Впрочем, увечья были не тяжелыми: от серьезных травм уберегли доспехи.
Поскрипывали зарядные вороты арбалетов. Стрелки – их было двое – по приказу Зигфрида взводили самострелы. Так, на всякий случай.
Татарских послов, за которыми гнался Зигфрид, поблизости не оказалось. Зато на камнях лежал незнакомый старик, потоптанный копытами. Очень странный старик, кстати. Странное обличье. Странные одежды…
– Язычник какой-то богомерзский, ваша милость, – растеряно пробормотал Карл Баварец – верный и прилежный, но не сдержанный на язык оруженосец Зигфрида.
Да уж, язычник, самый что ни на есть. Сухое желтоватое лицо, приплюснутый нос, глазки-щелочки. Белая куртка с просторными рукавами, подвязанными тесемками. Широкие белые штаны. Разметавшаяся накидка – тоже белая, украшенная кисточками, полосками ткани и цветными шнурками. На ногах – соломенные сандалии. Голову незнакомца едва прикрывала черная плоская шапочка, туго увязанная под подбородком. Из-под шапочки выбивались длинные седые волосы. Слабая птичья грудь старика едва заметно двигалась. Но старик дышал. Пока еще дышал…
В стороне валялись сучковатый посох и опрокинутый короб с заплечными лямками. Еще дальше лежал диковинный самоцвет. Чистый, прозрачный, помеченный неведомыми письменами, по форме смахивающий на граненое яйцо. Внутри кристалла темнела – Зигфрид не сразу поверил своим глазам – нога! Человеческая нога, аккуратно срезанная у самого бедра и невесть как впечатанная в кристалл. Нога была усохшей, маленькой, будто нога младенца, и черной, как обгорелая головешка.
Зигфрид отдал Карлу копье, щит и шлем. Спешился, склонился над самоцветом…
Долго гадать, что это такое, ему не пришлось. Императорский чародей и ближайший советник его величества Михель Шотте, отправляя погоню, велел искать не только и даже не столько самих ханских посланцев, сколько некую Реликвию, похищенную из вебелингского замка. Видимо, послами же и похищенную. О пропаже было сказано скупо и кратко. «Черные Мощи в прозрачном ковчежце-кристалле, – такое описание дал придворный маг. – Если найдете – поймете».
Зигфрид нашел. И понял. Колдовская штучка – сразу видать…
«Если вернете – получите награду, о которой не смели мечтать», – об этом Михель, кстати, упомянул тоже.
Барон покосился на неподвижное тело в белых одеждах. Может, сбежавшие послы отдали Реликвию этому старику? Интересно, кто он? Плосколицый иноземец с узкими глазами вполне мог оказаться татарином, но с той же долей вероятности он мог им и не быть. Татары, насколько знал Зигфрид, кочуют по степям, где достаточно корма для их бесчисленных табунов. Зачем степнякам забираться в горы?
Старик шевельнулся. Из сомкнутых губ вырвался хриплый стон, вытолкнув струйку крови. Хорошо, что не насмерть затоптали. Старик будет жить. Хотя бы немного, но будет. Зигфрид улыбнулся уголком рта. Может, язычник сумеет хоть что-нибудь объяснить? А не сумеет – что ж, ему же хуже.
– Связать, – приказал Зигфрид, взглядом указав на чужеземца.
Пусть приходит в себя в путах – покладистей будет. Да и безопасней так. А то мало ли… Кто знает, чего можно ждать от старика, при котором найден магический кристалл.
К незнакомцу приблизились двое кнехтов с мотком веревки. Уж чего-чего, а веревок в облавном отряде хватало.
Кнехты склонились над чужаком. Склонились и…
Узкие, похожие на глубокие складки, глазки вдруг открылись. Старик вскинул руки. Колыхнулись широкие рукава, разжались скрюченные пальцы. Над поднятыми ладонями сверкнул яркий желтоватый огонек. Отблеск того же колдовского огня блеснул в щелочках глаз.
Язычник даже не коснулся людей Зигфрида, но оба кнехта отлетели от легкого взмаха старческих рук так, будто попали под таранный копейный удар. Брошенные на камни воины еще катились кубарем, а чужеземец уже стоял на ногах. Его губы что-то шептали. Руки тянулись к валявшемуся на камнях посоху.
Зигфрид оторопел. Невозможно! Никак невозможно такое, если по тебе пронесся рыцарский конь, да не один. Если ты обычный человек – нельзя просто полежать немного и вскочить вот так запросто.
А если не обычный?
Старик этот был явно не из обычных людей. Сильным магом был старик. А с чародеями шутки плохи. Особенно с иноземными чародеями.
Оцепенение спало.
– Убить его! – крикнул Зигфрид, и обнажил меч.
Стрелки подняли арбалеты в тот самый момент, когда посох оказался в руках желтолицего язычника.
Два щелчка. Две стрелы, пущенные в белую фигуру с трех-четырех шагов, практически в упор. Но…
Взмах сучковатой палки. Гудение воздуха. Сияющая дуга, вспыхнувшая на миг и тут же погасшая…
Болты ударили в скалу за спиной старика. Его самого – не задели. В руках и посохе чужеземца крылась колдовская мощь, способная, как вскоре выяснилось, не только отклонять арбалетные болты.
Язычника атаковал один из рыцарей Зигфрида. Тяжелый меч метил в маленькую черную шапочку колдуна, но на пути клинка возник посох. Любую другую палку меч перерубил бы в два счета. Любую другую, но не эту.
Жалобно тренькнула сталь. Клинок переломился надвое. Старик нанес ответный удар. Вроде бы и не сильно махнул – словно надоедливых мух отгонял, однако щит, подставленный под посох, разлетелся в щепу. Второй удар – другим концом посоха – последовавший сразу же за первым, пришелся в шлем нападавшего. Небрежный взмах палки снес с плеч шлем вместе с головой. Смятое железное ведро, грохоча и брызжа кровью, покатилось по камням. Обезглавленное тело рухнуло к ногам старика – такого маленького, хлипкого и немощного на вид.
Справа послышался стук копыт. Второй рыцарь Зигфрида попытался достать чужеземца копьем с седла. Не смог. Сучковатая палка играючи срубила копейный наконечник вместе с банером, а в следующий миг перебила хребет коню. И жеребец, и всадник отлетели в сторону.
С третьим противником колдун расправился еще быстрее. Перехватив посох за один конец, другим ткнул нападавшего в грудь. Прочный стальной нагрудник не уберег от тупой палки: окровавленный конец колдовского посоха вышел из спины, порвав кольчугу, выворотив обломки ребер и разбитые позвонки.
А язычник уже наступал сам. Не прекращая бормотать заклинания и вращая над головой свой страшный посох, он шел к кристаллу. К Черным Мощам.
Карла Баварца, оказавшегося на пути, старик отшвырнул с дороги. Однако задерживаться, чтобы добить оруженосца, не стал.
Зигфрид бросился к кристаллу. Если этот чужак настолько опасен сейчас, если его палка столь легко крушит латы и ломает закаленные клинки на что будет способен колдун, когда доберется до магического артефакта?
– Частокол! – приказал барон. – Стравить частокол!
Справа и слева к нему уже подбегали и подъезжали рыцари. Сзади уплотняли ряды и выставляли копья оруженосцы и кнехты. Живая стена заслонила язычнику путь. А щуплая фигура в белых одеждах приближалась. Бешено крутящийся над головой старика посох нагонял ветер и страх.
Это будет трудный бой. И, возможно, последний. Но если навалиться всем вместе, разом, быть может, кому-то и удастся пробить защиту колдуна.
Зигфрид поднял меч. Но отдать команду не успел.
По плато разнесся короткий яростный вскрик.
Кто-то будто толкнул старика в спину. Вращающийся посох вырвался из рук колдуна. Прогудел над головами германцев, ударился о скалу. Отколол изрядный кусок камня, переломился сам…
Барон в изумлении уставился на иноземного мага. По белой накидке расплывалось кровавое пятно. Из-под правой ключицы торчало плоское стальное острие. За спиной колдуна подрагивало орлиное оперение легкой и необычайно длинной – в добрых десять ладоней – стрелы.
Еще один толчок – и еще одна стрела, пронзив чародея насквозь, показало свое хищное жало.
Язычник взревел, крутанулся на месте, оборачиваясь. Третью стрелу он принял грудью. На этот раз плоский наконечник вышел между лопаток.
Кто стрелял? Откуда? Зачем?
Искать ответы на эти вопросы было некогда. Проклятый колдун и не думал падать. Казалось тяжелые раны, способные свалить с ног обычного человека, его только раззадорили. Желтолицый маг рванулся к кристаллу напролом.
Четвертая стрела ударила о камни в том месте, где только что стоял старик. И где его уже не было.
На этот раз чужеземец атаковал без посоха, выставив перед собой руки. Но и этот магический удар выдержать было не просто. Тугая воздушная волна опрокинула трех воинов прежде, чем кто-либо успел нанести удар. Живая стена-частокол раскололась справа от Зигфрида. Израненный, истыканный стрелами колдун, ловко уворачиваясь от мечей и копий, проскользнул в брешь, прыгнул к кристаллу. Падая, дотянулся до граненного бока. Прохрипел что-то, захлебываясь хлещущей изо рта кровью. Магический самоцвет замерцал, засветился. Язычник торжествующе оскалился и выплюнул новое заклинание.
Творилось неведомое чародейство.
Тело чужеземца быстро истаивало, одеяния утрачивали белизну, тускнели кровавые пятна, истончались древка стрел. Колдун становился прозрачным, как корка кристалла. Да и сам магический артефакт словно растворялся в воздухе. Еще немного – и проклятый старик исчезнет вовсе. Вместе с кристаллом. Перенесется невесть куда с Реликвией, ему не принадлежащей.
Зигфрида это не устраивало. Черные Мощи были его добычей!
Барон подскочил к колдуну. Взмахнул мечом.
Он ударил по призрачной руке колдуна, лежавшей на Реликвии. Ударил за миг до того, как стало поздно. А ударив – тут же отшвырнул в сторону и кристалл, и цеплявшуюся за него руку.
Крик старика прозвучал глухо, словно издалека. Из очень отдаленного далека. Прозвучал и оборвался. Колдовство завершилось. Колдун исчез. Однако кристалл остался.
Остроносый граненый самоцвет лежал на камнях, указывая в сторону заходящего солнца. Такой же материальный и осязаемый, как прежде. Рядом в лужице крови подергивалась отрубленная по запястье рука. Тоже совсем уже не прозрачная. Обычная стариковская рука.
Даже если израненный колдун не сдохнет сразу, то вряд ли он сможет быстро вернуться. Без руки трудно творить чародейство. Так что на этот счет пока можно было не беспокоиться. Для беспокойства сейчас имелся другой повод.
Зигфрид завертел головой, выискивая взглядом таинственного лучника.
Нашел…
Стрелок выехал из тесного распадка на краю плато. Он восседал на невысоком, покрытом плотной попоной, коньке. Незнакомую сбрую украшало сложное плетенье ремней, шнурков и помпонов. Диковинные стремена, свисавшие по обе стороны легкого седла, походили, скорее, на носки сапог или боевых сабатонов. Голову коня закрывал жутковатый налобник из толстой кожи. Да и сам всадник…
Вид стрелок имел странный и страшный. Поначалу Зигфрид даже принял его за потревоженного демона местных гор. Потом понял: уродливая морда наездника – это всего лишь искусно выкованная стальная маска-забрало. Рога, поднимавшиеся надо лбом всадника и расходившиеся в стороны, при более внимательном рассмотрении тоже оказались ненастоящими. Две изогнутые металлические пластины на округлом клепанном шлеме, вероятно, должны были ослаблять удары вражеских мечей. Да и поблескивавший между «рогов» диск вовсе не являлся третьим оком, как решил было Зигфрид. И все же…
Чудной, все же, это был всадник. Щита при себе он не имел, но весь был обвешан жесткими щитками, сцепленными друг с другом.
К шлему помимо металлических рогов и личины-забрала крепился пластинчатый назатыльник с небольшими отворотами поверху. На плечах болтались, будто перебитые прямоугольные крылья, огромные наплечники. Еще четыре пластины прикрывали грудь, бока и, насколько мог судить Зигфрид, спину незнакомца. Ниже виднелись плоские сегменты защитной юбки и длинные – до голеней – набедренники. Все защитное снаряжение состояло частью из выделанной и лакированной кожи, частью – из металлических вставок, а частью (причем, пожалуй, большей частью!) была сплетена из множества тонких шнуров.
Зигфрид даже усомнился: а латы ли это вообще. Может, парадное одеяние или охотничий костюм? Впрочем, оружие у всадника было, судя по всему, самое, что ни на есть боевое. Правда, столь же странное, как и шнурованный наряд.
В руках чужеземный воин держал лук, поражавший своими размерами и несуразностью. Нижняя его часть была вдвое короче верхней. Это позволяло всаднику удерживать огромный лук в вертикальном положении, не упирая в конскую шею и стрелять с седла. Впрочем, как можно метать стрелы из столь нелепого перекошенного оружия, Зигфрид не представлял.
На боку всадника висел большой обшитый мехом колчан. Из-за пояса, заменявшего, по всей видимости, рыцарскую перевязь, торчали два чуть изогнутых меча в оплетенных шнурами ножнах. Оба крепились изгибом вверх. Один клинок – длинный, другой – короткий.
Доспех и одежда незнакомца были красного цвета с редкими синими вкраплениями. За спиной, к шлему и поясу была прицеплена ярко-алая накидка. Порывы ветра колыхали ее будто плащ, заткнутый за ремень. Грудь и рукава всадника украшал незамысловатый герб в виде белого квадрата с дырой в центре.
Зигфрид не знал такого герба. Снаряжение, оружие и латы иноземного рыцаря тоже вызывали недоумение. Ничего подобного Зигфрид не видел даже у ханских послов. Но если этот лучник не из татар, кто же он тогда? Какому народу принадлежит? И чего хочет?
Незнакомец что-то прокричал. Язык был незнакомый. Голос, донесшийся из-под рогатого шлема – властный, резкий, громкий. Всадник указал своим скособоченным луком на магический кристалл, потом ткнул в землю перед копытами коня. Требует отдать? А ведь похоже на то…
Зигфрид криво усмехнулся. Ишь, какой шустрый!
Но странно все же: стрелок один, а как уверенно держится!
Или он здесь не один?
– К бою! – приказал Зигфрид.
Уступать свой трофей барон не собирался.
Зигфрид вскочил в седло. Рыцари вновь выстраивались по обе стороны от него. Оруженосцы, кнехты и стрелки вставали второй линией.
Чужак что-то коротко и гортанно выкрикнул.
В тот же миг, словно из-под земли, выросли человеческие фигуры, похожие на ожившие грибы. Полторы дюжины – никак не меньше. Невысокие люди в больших конусовидных касках, выскочили из-за скальных выступов и перегородили выход с плато.
Действительно, лучник оказался не один.
Пешие воины, правда, были вооружены и одеты попроще всадника. Шлемы с широкими полями, круглые кожаные нагрудники, да плотные тряпичные обмотки на ногах и руках – вот, собственно, и весь их доспех. В руках пешцы держали длинные крюкастые копья с плоскими ножевидными наконечниками. У некоторых были непривычные глазу алебарды, состоявшие из крепких шестов и широких наверший, напоминавших массивные изогнутые мечи.
Люди-грибы стояли неподвижно. Из-под стальных шляпок напряженно смотрели плоские лица с узкими щелочками глаз.
Нет, это точно не татары, решил Зигфрид. Татары, как правило, бьются конными. Впрочем, и от этого языческого отродья тоже ничего хорошего ждать не приходилось. Тот, который на коне – видимо, здешний рыцарь, и он настроен не самым дружелюбным образом. Пешцы, надо полагать, его кнехты. Ждут приказа…
Что ж, отряд чужаков невелик. А достойный противник – только один.
– Зарядить арбалеты, – велел Зигфрид.
Вновь заскрипели зарядные вороты тяжелых самострелов. Долгое это дело. Пока натянут тетиву, пока вложат стрелу…
Чужеземный рыцарь тоже отдал какой-то приказ.
Воин, стоявший к конному лучнику ближе других, поднес к губам странный округлый предмет.
Бурдюк? Кувшин? Нет – морская раковина. Только огромная, как пивная кружка в хорошем трактире. И что, интересно, язычники собираются с ней де…
Раковина взревела неожиданно громким трубным басом. Хриплый низкий звук заметался эхом, разнесся над плато и ущельем, поднялся над отвесными скалами, перевалил через них, унесся к далеким горным хребтам.
Рог! Боевой рог – вот чем была эта раковина!
Чужаки кому-то подавали сигнал. Быть может, призывали подмогу. А вот это уже плохо, очень плохо.
Вражеский лучник прокричал из-под забрала что-то столь же долгое, сколь и непонятное. Кажется, язычник обращался к Зигфриду. Ну да, так и есть. Чужак стукнул луком по нагруднику, потом указал на Зигфрида. Закричал снова.
На поединок вызывает, что ли?
Судя по всему, так и есть. Ладно, Зигфрид фон Гебердорф от боя никогда не отказывался.
Он прикинул расстояние. Если подъехать к ровной, поросшей травой площадке перед распадком и бросить коня в галоп, чужак успеет выстрелить раз. Ну, два. Ну, три от силы. А стрелы – у него легкие, и наконечники – не то что у арбалетных болтов. Хорошую броню такие стрелы едва ли пробьют.
На Зигфриде была хорошая броня.
– Взять кристалл, – распорядился барон.
Один из оставшийся без коня кнехтов поспешил к Черным Мощам. Чужой всадник привстал на стременах, наблюдая за действиями противника.
– Шлем мне! – бросил Зигфрид.
Карл Баварец подал глухой ведрообразный шлем.
Рука чужака скользнула к колчану.
– Копье! – приказал Зигфрид.
Тяжелое древко лэнса легло в ладонь.
Но и длинная стрела конного лучника уже легла на тетиву.
– Щит!
Наруч скользнул в ременную петлю. Левая рука ощутила привычную тяжесть. Пальцы вместе с поводом сжали щитовой ремень.
Чужеземный рыцарь с незнакомым гербом медленно, особым изящным манером – словно не воевал, а красовался перед дамами – оттянул тетиву своего огромного непропорционального лука. Далеко оттянул, не к уху даже – за ухо.
Повисла напряженная тишина.
– Ждите моего приказа! – велел Зигфрид и тронул шпорами конские бока.
Барон отделился от выстроенного для боя отряда.
– Я барон Зигфрид фон Гебердорф, рыцарь его величества Феодорлиха Гугена, императора Священной Германо-Римской империи! – громко и не спеша выкрикивал Зигфрид, выводя коня с каменистых осыпей к удобной площадке на краю плато. – Если желаешь сразиться – назови себя! И если в тебе есть хоть капля рыцарской чести и благородства, бейся, как подобает рыцарю, не прибегая к оружию трусов и простолюдинов!
Видимо, чужак не считал свой лук недостойным оружием.
В воздухе промелькнула стрела.
Зигфрид молниеносно вскинул щит. Однако удара не почувствовал. Стрела прошуршала левее. Чужак промазал?
Нет, он просто целил не в него.
Сзади кто-то вскрикнул. Зигфрид оглянулся. На камнях корчился кнехт, отправленный за колдовским кристаллом. В боку кнехта трепетало орлиное оперение: легкая кольчуга не помогла бедняге.
Это было похоже на предупреждение.
– Взять кристалл! – рявкнул Зигфрид.
Второй кнехт, прикрываясь щитом, попятился к самоцвету.
Еще одна стрела мелькнула в воздухе. Прошла над верхним краем щита. Ударила под налобник открытого шлема. Кнехт упал, даже не вскрикнув.
Зигфрид глухо выругался. Если дело так пойдет и дальше, проклятый язычник перестреляет его воинов еще до начала поединка. А арбалетчики все еще возились с самострелами.
Но ничего… Перед ним уже лежала ровная, пригодная для конного наскока площадка. Барон ослабил повод и до упора всадил шпоры. Конь, всхрапнув, ринулся на противника.
Зигфрид опустил копье, прикрылся щитом…
И – вовремя: вражеский лучник выпустил еще одну стрелу.
Толчок в левую руку. Дрожащее оперение перед глазами.
И еще…
Наконечник звякнул о шлем. Ощутимо тряхнуло голову, однако стрела отскочила от гладкой стальной поверхности, не причинив вреда.
Сквозь смотровую щель Зигфрид видел, как вражеский стрелок передает лук кнехту с раковиной-рогом. Как набрасывает тонкий повод на едва приметный крюк нагрудника. Как вырывает из ножен меч. Как перехватывает оружие двумя руками. Как мчится навстречу…
«Нет, он не трус», – вынужден был признать Зигфрид. Трус не стал бы без щита, с одним только мечом бросаться на противника, вооруженного длинным рыцарским копьем.
Чужак управлял конем ногами и поворотами туловища. Умный конь словно чувствовал волю всадника.
Иноземный рыцарь, похоже, умел обращаться с оружием, хотя и демонстрировал незнакомую манеру боя. Но сейчас ему едва ли удастся первым дотянуться до Зигфрида. Чужак скакал в самоубийственной атаке, не пытаясь ни отвернуть коня в сторону, ни уклониться в седле. Алая накидка за спиной язычника вздувалась шаром, будто огромный кровяной пузырь.
Зигфрид уже набрал необходимый разгон. Барон целил копьем в грудь противника. Щита у язычника нет, а чудной красно-синий доспех не выглядел достаточно надежным для того, чтобы выдержать копейный удар.
Золотистый банер трепетал на ветру. Еще немного – и массивный наконечник проломит в ребрах чужеземца дыру величиной с кулак. Еще совсем немно…
Язычник вдруг привстал на стременах, подался всем телом вперед…
Коротко блеснуло отраженное солнце. Клинок чужака молнией обрушился на копье Зигфрида. Полоснул кончиком под банером. Удар был сильным, с режушим оттягом, а сталь – острой и крепкой.
Обрубленный наконечник лэнса, полетел под копыта коня. Копье слабо качнулось, было, туда же, вниз. Но Зигфрид удержал древко.
Укороченное почти на локоть копье ударило-таки в красно-синюю грудь. Зигфрид ощутил привычную хрусткую отдачу. Древко, прижатое правым локтем к боку, дернулось назад. Переломилось. Полетела щепа.
Конечно, тупой лэнс не пробил вражеского доспеха, однако с такой силой вышиб чужака из седла и швырнул наземь, что тот так и остался лежать недвижимым. Меч выпал. Рогатый шлем откатился в сторону.
Пешие слуги кинулись на помощь поверженному господину. Люди-грибы яростно кричали и размахивали оружием. Желтолицые кнехты явно вознамерились отбить павшего рыцаря. Что ж, похвальная верность. Похвальная и самоубийственная.
Зигфрид отбросил обломок копья, вырвал из ножен меч. Взмахнул клинком, проревел:
– В атаку!
Арбалетчики, зарядившие, наконец, самострелы, ударили первыми. Хорошо, метко ударили, в самую гущу врага: два болта свалили сразу трех человек. Рыцари под предводительством барона обрушились на язычников, подобно смерчу. Раздвинули неровную хлипкую стену копий. Вломились. Врубились…
Кто-то рухнул, сдернутый с седла копейным крюком. Кого-то сбили алебардой. Еще под кем-то срубили коня. Но это уже ничего не решало. Закованные в железо всадники на рослых боевых жеребцах смяли легковооруженную пехоту в считанные секунды. Когда подоспели оруженосцы и слуги, врага оставалось только добить.
Пленных было всего двое. Иноземный рыцарь, оглушенный в самом начале схватки и его слуга-сигнальщик, сопротивлявшийся до самого конца. Желтолицего кнехта свалил удар секиры по каске. Та же секира разнесла вдребезги и раковину-рог.
Зигфрид велел обезоружить пленников и стянуть с них доспехи. Ненадежные шлемы и легкие латы барон отбросил в сторону. Такие доспехи не внушали ему доверия. А вот оружие рыцаря-чужака Зигфрида заинтересовало. Пока пленников приводили в чувство, он с любопытством разглядывал меч недавнего противника.
Сталь была превосходной. Форма клинка – непривычной. Блестящий чуть изогнутый, с односторонней заточкой и скошенным острием он представлял собой нечто среднее между прямым рыцарским мечом и кривой татарской саблей. Необычайно острое лезвие. Волнистый рисунок отполированного металла вдоль рубящей кромки. Небольшая округлая гарда вместо привычного крестообразного эфеса. На тыльной стороне – зарубки – видимо оставленные вражеским оружием. Удлиненная, предназначенная для двуручного боя, плетенная рукоять. Черные лакированные ножны, также обмотанные шелковыми шнурами…
Второй – короткий – меч иноземца оказался уменьшенной копией длинного клинка. Впрочем, был ли он мечом или все же являлся удлиненным кинжалом, Зигфрид так и не смог понять. Кроме того, в кармашках на ножнах малого меча-кинжала обнаружился небольшой ножик и длинная острая игла.
– Ваша милость, – к Зигфриду подступил Карл.
– Что? – повернулся к оруженосцу барон.
– Там это… Пленники очухались, ваша милость. Можно начинать…
Язычники, действительно, уже не лежали, а сидели, поджав под себя ноги. Неподвижные и бесстрастные, как каменные истуканы. Невозмутимые желтые лица. Полуприкрытые глазки-щелки.
Начать Зигфрид решил с пленного рыцаря.
– Кто ты? Где твой замок? Кому ты служишь? Что это за страна? Известно ли тебе, где искать татар?
Сначала Зигфрид задавал вопросы по-немецки. Потом вспоминал свои невеликие познания в итальянском, французском и английском: эти языки довольно часто звучали при императорском дворе и на турнирах. Потом попытался связать пару слов на сарацинском наречии, которое Зигфриду довелось слышать во время похода в Святую землю.
Чужеземец молчал. Всем своим видом язычник выражал глубочайшее презрение.
– Что ты ищешь в горах? – терпеливо продолжал Зигфрид. – Почему напал на старого колдуна? Зачем стрелял в моих людей? Для чего дрался со мной? Кому трубил твой слуга?
И – ни звука в ответ.
– Ты слышишь меня?! – рявкнул взбешенный барон.
Конечно, не слышать его чужак не мог. Но и на крик Зигфрида он никак не отреагировал.
Барон яростно размахивал руками, полагаясь больше на жесты, чем на слова. Однако пленник по-прежнему хранил молчание и не шевелился.
– Ты понимаешь?! Хоть что-нибудь?!
Нет, не похоже…
Если чужак и понимал его, то виду не подавал.
Зигфрид сплюнул. Возможно, помогли бы пытки. Но на пытки потребуется время. А его-то сейчас как раз и нет. Следовало поскорее убираться с плато: неизвестно ведь, кому и зачем подавали сигналы язычники. Тащить с собой бесполезных пленников тоже не хотелось. К чему лишняя обуза?
– Ладно, – зло процедил барон. – Мне с тобой возиться недосуг.
И потянул клинок из ножен.
Скрежет стали словно пробудил иноземца. Пленник вскинул голову. В оживших раскосых глазах вспыхнул огонек. Нет, этот воин не боялся смерти. Скорее, желал ее. Чужак встретился взглядом с Зигфридом. Протянул руки то ли в просящем, то ли в требовательном жесте. К мечу протянул! Что-то быстро и отрывисто произнес на своем напористом гортанном наречии.
Нет, пожалуй, просить он не умел, но требовать чего-то сейчас, в его положении! И тем более оружие требовать!
Каков наглец! Зигфрид почувствовал, как в жилах вскипает кровь, как боевой задор и веселая злость вновь кружит голову.
– Что, драться хочешь? Еще одного поединка хочешь?
А собственно, почему бы и нет? В конце концов, убивать безоружного пленника – недостойный и неблагородный поступок. А вот зарубить надменного чужака в руках которого будет меч – совсем другое дело. Даже если воспользоваться этим мечом он не успеет.
– Ваша милость, – сунулся было с непрошенными советами встревоженный оруженосец.
– Молчать! – осадил Карла Зигфрид. Приказал, не оборачиваясь: – Вернуть ему оружие.
– Но ваша милость…
– Я что сказал?!
Больше оруженосец не пререкался. Карл осторожно положил перед пленником его меч и кинжал. Сам поспешно отступил. Кольцо рыцарей и кнехтов плотнее сжалось вокруг чужеземца. Над головой полонянина поблескивала отточенная сталь. Стрелки подняли заряженные арбалеты.
Зигфрид ждал, не отдавая команды и не нападая сам.
– Ну что же ты? – усмехнулся он. – Бери…
Пусть только язычник протянет свою поганую лапу к мечу! И пусть только попытается встать! Клинок, уже вынутый из ножен, тяготил руку барона и побуждал к действию. Клинок требовал крови.
Пленник повел себя странно. Слабым кивком законченного гордеца он обозначил поклон, обращенный в сторону Зигфрида.
«Ишь ты! Благодарит никак!» – догадался барон, покрепче сжимая рукоять меча. После благодарности могла последовать атака. Должна была последовать.
Не последовала. Вместо того, чтобы броситься к мечу, вырвать изогнутый клинок из ножен, вскочить на ноги и постараться хоть кого-нибудь зарубить перед смертью, чужеземец потянулся к кинжалу.
Неожиданный выбор.
Пленник даже не попытался встать. Язычник благоговейно поднял над головой короткий клинок, склонился перед оружием – низко, с еще большим почтением, чем кланялся Зигфриду.
Дальше было вовсе непонятно. Иноземный рыцарь зачем-то развязал и распахнул одежду на животе, обнажив мускулистый торс. Затем тщательнейшим образом подоткнул под ноги рукава и полы спавшего одеяния. Все движения чужака были неторопливы, величавы и торжественны. Он словно исполнял какой-то крайне ответственный ритуал.
Воины Зигфрида недоуменно косились на барона. Сам Зигфрид не отводил взгляда от пленника. Все происходящее могло быть просто хитростью, рассчитанной на отвлечение внимания. Вот сейчас язычник напустит тумана и, выбрав момент, метнет свой кинжал. Или, вскочив на ноги, попытается воткнуть его кому-нибудь в горло. Сам Зигфрид поступил бы именно так.
Меч в руке барона аж подрагивал от нетерпения.
Но нет, иноземец ни на кого не нападал.
Что-то бормоча под нос, он обхватил рукоять кинжала обоими руками, прислонил скошенное острие к голому животу. Желтокожее лицо было сосредоточенным и умиротворенным, как во время молитвы, узкие глаза смотрели спокойно и бесстрастно.
– Чего это он а, ваша милость? – послышался сзади приглушенный голос Карла.
Язычник поднял голову, встретился взглядом с Зигфридом. Улыбнулся нехорошей улыбкой. Какой-то уж очень нехорошей.
Зигфрид усмехнулся в ответ.
– А это он грозится так, – хохотнул барон. – Показывает, как брюхо нам будет вспа…
Зигфрид не договорил. Осекся.
Иноземный рыцарь, не переставая улыбаться, резко и сильно надавил на рукоять. Всаживая клинок себе в живот.
Заточенная сталь легко пронзила плоть. Кинжал вошел в левое подреберье. Глубоко вошел.
Брызнула кровь…
Ни один мускул не дрогнул на желтом лице, ни единого стона не вырвалось из оскаленного рта. Только дышать пленник стал чаще, да на лбу появилась заметная испарина.
Ошеломленный Зигфрид молча смотрел на язычника. Рана, которую тот нанес сам себе, была, все всякого сомнения, смертельной, но полонянин и не думал останавливаться на содеянном. Не отводя взгляда от глаз барона, он продолжал медленно и сосредоточенно взрезать живот. Косая кровавая линия потянулась за кинжалом сверху вниз, через пупок, к правому бедру.
Зигфрид невольно шагнул вперед. Но тут же отступил. Что он мог сделать? И зачем?
На бледнеющем лице чужака еще отчетливее проступила желтизна кожи. С губ медленно сходила улыбка. Однако, гримасы боли видно не было. А ведь боль от такой раны должна быть невыносимой!
Язычник вырвал кинжал. С изогнутого клинка капала кровь. В раздавшемся разрезе виднелись влажные потроха – вспоротые и выпирающие наружу. Однако и этого чужеземцу показалось мало. Пошатываясь от слабости и боли, сдерживаемой ценой нечеловеческих усилий, пленник вновь вонзил окровавленное лезвие в левую часть живота. Только на этот раз он резал себя снизу вверх.
Руки держали оружие уже не столь крепко, узкие глаза мутнели, а побледневшие губы начинали дрожать, но, видимо, самоубийца старался довести дело до некоего логического конца.
И, наверное, довел…
Не очень ровный, но очень глубокий крестообразный разрез разошелся. Тугая склизкая связка кишок вывалилась на камни. Чужеземец повалился на нее, лицом вниз. Что-то хлюпнуло, булькнуло.
Из-под упавшего человека медленно-медленно потекли темно-красные ручейки.
Пленник еще был жив. Вокруг царила гробовая тишина, и в тишине этой отчетливо слышалось хриплое дыхание сквозь стиснутые зубы. Зигфрид знал, что от ран, нанесенных в живот, не умирают быстро. Смерть от таких ран мучительна, и она не приходит сразу.
В кровавой луже подергивалось человеческое тело. Сведенная судорогой рука сжимала изогнутый кинжал.
Зигфрид гадал, чего язычник хотел этим добиться? Напугать их? Показать свое мужество? Молодому германскому барону не было понятно и не было привычно такое. Он видел смерть и не раз, но не такую.
Никогда еще на его глазах пленные не вытворяли над собой ничего подобного. Пленным полагается либо ждать выкупа, либо идти на эшафот, где с ними расправится палач. Самоубийство же… Само по себе самоубийство – великий грех, а столь жуткий способ сведения счетов с жизнью – и вовсе необъяснимое варварство.
Язычник умирал тяжело. Корчился, вытянув шею. Хрипел и захлебывался собственной кровью. Видимо, самообладание покидало его вместе с отлетающим сознанием. Зигфрид услышал первый стон: тихий, слабый, едва-едва различимый.
Все внимание барона и его воинов было приковано к иноземному рыцарю со вспоротым животом. Потому никто и не уследил за вторым пленником. Желтолицый кнехт-сигнальщик воспользовался моментом и неожиданно вскочил с земли.
Рыцарь, стоявший подле него с обнаженным клинком, не успел ничего предпринять. Только…
– Ваша ми!.. – и вскрик стража, брошенного на камни, оборвался.
Прямой рыцарский меч был теперь в руках язычника. Однако пленник не бросился наутек. И не ринулся в битву. Метнувшись стремительной тенью к умирающему господину, он взмахнул захваченным оружием.
Нанес один-единственный удар.
И когда голова самоубийцы отделилась от тела – отбросил меч с видом исполненного долга. Затем спокойно взглянул в лицо Зигфриду.
Что это было? Давние счеты? Или этот желтолицый кнехт, обезглавив старого господина, надеется выслужиться перед новым? Нет, не похоже. В раскосых миндалевидных глазах Зигфрид не видел и намека на холопскую покорность. Страха в них не было тоже. Скорее, уж гордость от содеянного. Взгляд язычника был тверд и холоден.
Может быть, слуга просто хотел прекратить страдания умирающего? «А ведь от него тоже ничего не добиться, – отчетливо понял Зигфрид. – Ни пыткой, ни посулами – никак. Даже если он понимает по-нашему».
– Ваша милость, – осторожно подступил к нему Карл. – Что прикажете делать с пленным?
– Слуга не должен поднимать руки на своего господина, – хмуро сказал Зигфрид. – Никогда и ни при каких обстоятельствах.
Барон повернулся к стрелкам.
– Убить!
Два спусковых механизма звякнули одновременно. Два арбалетных болта ударили язычника в грудь. Стрелы швырнули одного чужеземца на обезглавленное тело другого.
– Уходим, – отдал Зигфрид новый приказ.
– Ваша милость, мертвых бы схоронить, – негромко пробормотал Карл. – Наших хотя бы…
– Господь милостив, – хмуро отозвался барон, – он примет их души и так.
Покойников в камнях быстро не схоронишь. А задерживаться на плато-ловушке после произошедшей стычки было опасно.
– Уходим, – повторил Зигфрид.
На этот раз перечить барону никто не посмел.
Порывы стылого ветра едва не сбивали с ног. Впрочем, иначе здесь, и быть не могло: в низаритской горной крепости Аламут ветрено всегда. А на открытой верхней площадке Башни Имама, откуда весь мир кажется павшим ниц, ветер и вовсе беснуется так, что трудно бывает услышать даже собственный крик.
У невысоких каменных зубцов стоял человек в развевающихся одеяниях – просторных и пестрых. Человек на ветру был похож на птицу, раскинувшую крылья и приготовившуюся взлететь, но отчего-то не взлетавшую. Имам Времени, Шейх-аль-Джебель, Хасан-ибн-Шаабахт, Великий Сейд или просто Владыка – его называли по-разному.
Имам задумчиво смотрел вниз, и сейчас можно было видеть только его спину. В спину имама смотрел поднявшийся на башенную площадку крепкий чернобородый мужчина в белой накидке с широким красным поясом. Чернобородый не решался подступить близко и не смел заговорить первым. Он молча ждал приглашения.
Имам держал в руках зурну. Пронзительный звук этого инструмента обычно успокаивал хозяина крепости в минуты волнения и помогал сосредоточиться, когда приходило время размышлять о чем-то особенно важном. Имам любил играть на зурне под свист ветра.
Но сейчас зурна молчала. Имам поднял руку, выкрикнул слово, сотворил знак. Умолк и ветер. Очередной порыв разбился о невидимую преграду. Развевающиеся одежды имама опали.
Стало тихо. Достаточно тихо для того, чтобы говорить негромко. Впрочем, в этой крепости не было необходимости таиться от чужих ушей. В этой крепости все уши были своими и благоговейно внимали лишь словам одного человека.
– Ты пришел, даи?[1] – спросил имам, не поворачиваясь. Голос был сухой и скрипучий. Старческий голос.
– Я пришел, Владыка. Ты звал меня, и я пришел…
Имам отложил зурну. Однако поворачиваться к собеседнику он, по-прежнему, не спешил.
– Взгляни вниз, мой верный даи, – имам простер руку перед собой, и взгляд чернобородого поневоле обратился туда, куда было указано.
В туманную даль у подножия гор.
– Где-то там возятся двуногие муравьи, которых отсюда даже не видно, – продолжил имам. – Они копошатся из века в век, они суетятся без всякого смысла и проку. Муравьи слишком размножились, они повсюду. Муравьи вечно заняты делами, которые кажутся им настолько же важными, насколько мало эти деяния соответствуют замыслу Всевышнего. В своем неведении муравьи рассчитывают обрести спасение, но при этом ничем не способствуют истинной воле Аллаха. Ибо глупцам никогда не хватит разума постичь средоточие мудрости. Ибо без должных знаний ни у кого не достанет сил изменить греховный муравьиный мир… А что есть наш мир, даи?
– Атанор, Владыка. Алхимический тигль, бурлящий и переплавляющий… – тот, кого называли даи, без запинки ответил на неожиданный вопрос. Вернее, повторил многократно слышанное от имама.
– Вот именно! Но только избранные способны помочь Аллаху переплавить содержимое этого мира и тем очистить мир от скверны. Избранными Всевышний сделал нас. Мы должны заставить сверкать омытые кровью алмазы, и нам же предстоит отбросить в сторону и сгноить навоз. Пусть достойное выльется в золотые слитки, а недостойное осыплется грязной окалиной, пылью и пеплом.
– Воистину так и будет, Владыка!
– Так будет скоро, даи. Очень скоро. Так уже почти есть.
Даи вопросительно посмотрел на спину имама.
– Пришло время. Появилось дело важнее всех прочих дел, которые я поручал тебе прежде. Есть задание, которое необходимо исполнить, во что бы то ни стало.
– Я готов, Владыка, – склонился чернобородый. – Нужно кого-то убить?
– Нужно кое-что забрать. Кое-что, чего просто так не отдадут. Поэтому – да, придется убивать.
– Могу ли я узнать, о чем идет речь, Владыка? – не сразу, но все же осмелился спросить даи. – Что именно следует забрать и где?
– Можешь, – ответ прозвучал после недолгой взвешенной паузы. – Потому что ты поведешь фидаинов. Вы отправитесь за Костью Силы.
– Кость? – поднял голову даи. – Удалось найти еще одну Кость?
– Еще нет. Но теперь мне известно, где ее следует искать. Кто-то уже воспользовался силой Кости дважды. Полной силой, дерзко, в открытую, а такое утаить невозможно. Такое открывается рано или поздно. Это все, что тебе надлежит знать, даи. Остальное ты узнаешь позже. А пока созови фидаинов и выбери Жертвующих, на которых можно положиться во всем.
– Да, владыка, – кивнул даи. – Я отберу лучших из лучших.
– Сейчас мне нужны Верные из Верных. Самые Верные. Которых магия и гашиш сделает еще вернее.
– Конечно, Владыка… Что-нибудь еще?
– Приготовь курительную комнату. Я встречу Жертвующих там. И поторопись, даи. Время сейчас слишком дорого. Дороже, чем когда-либо.
Даи с поклоном удалился. Имам, так и не повернувшийся к собеседнику, потянулся к зурне.
Взмах руки – и вновь на башенную площадку впущен ветер. Одежды имама взметнулись. Между каменными зубцами засвистело, завыло. Но уже в следующий миг громкий, пронзительный визг заглушил все прочие звуки. Имам Времени играл на зурне.
Ветер подпевал.