Замок Стерлинг,
Шотландия, осень 1503
Я пишу бабушке о том, что мой муж погряз в грехе. Я провожу долгие часы коленопреклоненной в своей часовне, размышляя о том, что мне делать дальше и что именно ей сказать, чтобы она пришла в такую же ярость, которая сейчас переполняет меня. Мне приходится быть очень осторожной в выборе слов, чтобы не проговориться о его грехе отцеубийства.
Бунт против короны – весьма щепетильная тема для Тюдоров, потому что мы заняли трон, принадлежавший Плантагенетам, которые были помазаны на правление, и вся Англия присягала им на верность. Я больше чем уверена, что бабушка участвовала в интригах против короля Ричарда уже после того, как принесла ему нерушимую клятву верности. Она же была лучшей подругой его жены и даже несла шлейф ее платья во время ее коронации. Поэтому я не говорю ни слова о предательстве мужа против собственного отца, уделяя все внимание лишь тому, что Яков погряз в грехе, и своему изумлению и переживаниям от встречи с его бастардами.
Я не знаю, как относиться к тому, что старшего мальчика, десятилетнего Александра, за обеденным столом сажают рядом с отцом, а за ним по порядку возраста сидят все остальные дети, включая младенца на руках у няньки, и малышка держит в ручках собственную серебряную ложку, украшенную чертополохом, символом королевской семьи Шотландии! Яков ведет себя так, словно ожидает моего восторга от того, что мы сидим за одним столом и вообще являем собой одну большую семью.
Я пишу о том, что такая жизнь является греховной и глубоко оскорбляет меня как королеву. Если бы мой отец знал об этом до заключения этого брака, то специально распорядился бы о том, чтобы эти дети проживали где угодно, только не в моем замке. Они вообще должны держаться подальше от земель, которые были преподнесены мне в качестве свадебного дара. Неужели король считает, что я должна принимать их и заботиться о них? Да их вообще не должно быть! Только я не знаю, что мне сделать, чтобы отослать их отсюда.
Во всяком случае, мне удается не пускать их в свои комнаты. Их детская и комнаты, где их обучают, располагаются в одной башне, а философ – можно подумать, мне было мало его одного в собственном замке, – в другой. В моем распоряжении остаются королевские комнаты, смежные друг с другом, приемная, внутренние покои и спальня, и красивее их я ничего раньше не видела. Я даю четкие указания своим дамам и придворным короля, что в мои покои могут входить только мои фрейлины и никаких «чад» никаких возрастов и пола там быть не должно, даже мимоходом, ибо я не жажду их компании.
Я должна узнать о положении вещей как можно больше и должна решить, что делать дальше. В ожидании ответа от бабушки я советуюсь с одной из своих фрейлин, Екатериной Хантли. Она из клана Гордон и приходится родственницей моему мужу, и четыре года жила в Англии при нашем дворе. Она говорит на гаэльском, как и вся ее родня, и хорошо знает всех людей. Скорее всего, она даже знает матерей этих детей и они тоже приходятся ей родней. Это не аристократия, а племя, и эти дети – маленькие дикари.
Я дожидаюсь, пока начнут играть музыканты и фрейлины рассядутся со своим шитьем. Сейчас мы работаем над алтарным покровом и изображением того, как святая Маргарита предстает перед драконом, и я представляю себя на ее месте, вынужденной предстать перед воплощением греха. Может быть, Екатерина подскажет мне, как его победить?
– Леди Екатерина, можете сесть рядом со мной, – говорю я, и она послушно поднимается со своего места и занимает стул рядом, принимаясь за мой угол вышивки.
– Можете оставить вышивку, – говорю я самым приятным тоном. Фрейлина вынимает нить из своей иглы и убирает ее в специальную серебряную коробочку.
– Я хотела поговорить с вами о короле, – произношу я, и она поворачивается ко мне с ожиданием. – Об этих детях. – Она все еще молчит. – Этих детей довольно много. – Она кивает.
– Их тут не должно быть! – не выдерживаю я.
Она задумчиво смотрит на меня.
– Ваше величество, этот вопрос касается только вас и его величества.
– Да, но я ничего о них не знаю. Я не знаю, что здесь принято, а что – нет. И я не могу приказывать королю.
– Приказывать не можете, но вы можете его просить.
– Кто эти дети?
Она на мгновение задумывается.
– Вы уверены, что хотите об этом знать?
Я решительно киваю, и она поднимает на меня глаза с выражением мягкого сочувствия.
– Как пожелаете, ваше величество. Как вы помните, королю чуть более тридцати лет и он был королем Шотландии с самых юных лет. Он занял трон против воли прежнего короля и всегда был человеком страстным, любящим жизнь и ее удовольствия. Конечно, у него были дети. Необычно в нем лишь то, что он собрал их всех под одну крышу и окружил такой любовью. Большинство мужчин приживают детей вне брачных уз и оставляют их матерям или отдают кому-нибудь на попечение, либо забывают об их существовании. Но наш король достоин уважения за то, что признает свою кровь.
– Нет, не достоин, – безапелляционно заявляю я. – У моего отца не было детей, кроме нас. И он никогда не заводил любовниц.
В ответ Екатерина опустила глаза, словно что-то знала об этом, но не решалась говорить. Мне не нравилась эта черта Екатерины Хантли: она всегда выглядела так, словно знала какой-то секрет.
– Ваш отец был благословен такой женой, как ваша мать, – наконец сказала она. – Может быть, теперь, когда вы рядом с королем Яковом, у него больше не будет любовниц.
При одной мысли о том, что кто-то мог оказаться на моем месте, кому-то могло быть отдано предпочтение вместо меня, я чувствую, как меня охватывает ярость. Мне невыносима одна мысль о том, что кто-то будет хотя бы сравнивать меня с другими женщинами. Уезжая из Англии, я испытала облегчение от того, что меня больше не могли сравнивать с изысканной Екатериной Арагонской или моей сестрой Марией. Я терпеть не могу, когда меня с кем-то сравнивают, а теперь я узнаю, что у моего мужа с полдюжины любовниц!
– Кто такая Мэрион Бойд, мать Александра, старшего из детей?
Она приподнимает брови, словно спрашивая, точно ли я желаю, чтобы она ответила на это вопрос.
– Кто она такая? Она тоже мертва?
– Нет, ваше величество. Она родственница графа Ангуса. Это очень известная семья, из клана Дугласа.
– Как долго она была любовницей моего мужа?
Екатерина задумалась.
– Достаточно долго. Кажется, Александру Стюарту чуть больше десяти лет, не так ли?
– Откуда мне знать? Я не рассматриваю его.
– Да, ваше величество. – И она замолкает.
– Продолжай, – резко говорю я. – Он единственный бастард, которого она родила королю?
– Нет, она родила королю троих детей. Мальчик умер, но ее дочь, Екатерина, сейчас здесь, вместе со своим старшим братом.
– Такая светловолосая девочка? Лет шести?
– Нет, это Маргарита, дочь Маргариты Драммонд.
– Маргарита! Он дал бастарду мое имя?
Она снова склоняет голову и замолкает. Фрейлины бросают на нее сочувствующие взгляды, жалея ее, оказавшуюся загнанной в угол моей вспыльчивостью. Я известна своей гневливостью, и ни одна из них не хотела бы оказаться на ее месте или стать вестником любых дурных известий.
– Он всем им дал свое имя, – тихо говорит она. – Они все Стюарты.
– Почему же они не дали детям фамилии мужей, раз уж они все подброшенные кукушата? – Теперь я пришла в ярость. – Почему король не требует, чтобы мужья содержали своих жен и детей под своей крышей? Почему мужья не держат своих жен там, где им место, – в своих домах?
Она молчит в ответ.
– Но одного из них он назвал Яковом. Кто из них Яков?
– Сын Дженет Кеннеди, – тихо отвечает она.
– Дженет Кеннеди? – Я знаю это имя. – И где она? Здесь?
– Нет, нет, – быстро говорит она, словно это было невозможно. – Она живет в замке Дарнауэй, очень далеко отсюда. Вы никогда с ней не встретитесь.
Слабое утешение.
– Так король больше с ней не видится?
– Мне об этом неизвестно.
– А что насчет других?
– Каких других?
– Других детей. Ради всего святого, да их должно быть не меньше дюжины!
Она начинает считать их на пальцах.
– Александр и Екатерина, дети Мэрион Бойд, Маргарита, дочь Маргариты Драммонд, Джеймс, сын Дженет Кеннеди, и трое самых младших, они так малы, что все еще живут со своей матерью, Изабель Стюарт, ее нет здесь, при дворе. Детей зовут Джин, Екатерина и Джанет.
– И сколько их всего выходит?
Я вижу, как она считает.
– Семеро здесь. Разумеется, возможно, есть кто-то еще, но о них ничего неизвестно.
Я смотрю ей прямо в глаза.
– Я не потерплю их присутствия здесь, под одной крышей со мной, – произношу я. – Ты меня поняла? Тебе придется передать это королю.
– Мне? – Она качает головой, сохраняя абсолютное спокойствие. – Я не могу сказать королю Шотландии, что его детям нет места здесь, в крепости Стерлинг, ваше высочество.
– Тогда это придется сделать моему камерарию. Или исповеднику, или кому-нибудь другому. Я этого не потерплю.
На лице леди Хантли не дрогнул ни один мускул.
– Вам придется сказать ему об этом самой, ваше величество, – спокойно и с уважением ответила она. – Он ваш муж. Но если бы я была на вашем месте…
– Что невозможно, – перебиваю ее я. – Я – принцесса дома Тюдоров, старшая из принцесс, и таких, как я, больше нет.
– Если бы каким-то чудом я оказалась на вашем месте, – поправляет себя она.
– То оказались бы замужем за самозванцем, – злобно выговариваю я. – С очевидностью, вам не удалось достичь моего положения.
– Я просто хотела сказать, что если бы я была молодой женой короля Шотландии, то о вашем пожелании просила бы его как об одолжении, а не требовала бы, как надлежащее мне по праву. Потому что он король и над вами, и этот король очень любит своих детей. Он способен на истинную любовь, и к нему можно обращаться с просьбами. Правда…
– Правда – что?
– Он будет расстроен, – просто говорит она. – Он любит своих детей.
Тюдоры не просят об одолжениях, и, как принцесса рода Тюдоров, я жду к себе должного отношения. Екатерине Арагонской не пришлось делить с кем-либо замок Ладлоу, только с нашей кузиной из рода Плантагенет, Маргаритой Поул и ее мужем, охранником Артура. Ее никто бы не посмел просить о том, с чем столкнулась я. Когда моя младшая сестра выйдет замуж, скорее всего за испанского принца, то она отправится в свое новое королевство со всеми надлежащими почестями, и там ее не будут ждать шлюхи ее мужа и его бастарды. И я не собираюсь терпеть обращение, не подобающее моему положению, я ничем не хуже них, тем более что они обе уступают мне в возрасте или положении.
Я дожидаюсь следующего дня, и после окончания службы в часовне, но до того, как мы покинем святилище Господне, я трогаю мужа за рукав и говорю:
– Муж мой, я не считаю правильным, что ваши бастарды живут в моем замке. Этот замок передан мне во владение в качестве дара, и я не хочу видеть их здесь.
Он берет мою руку и удерживает ее в своих ладонях, внимательно глядя мне в глаза, словно мы снова обмениваемся клятвами перед алтарем.
– Дорогая женушка, это мои дети, и они дороги моему сердцу. Я надеялся, что ты будешь к ним добра и подаришь им маленького братика.
– Мой сын будет рожден в браке, где в жилах обоих родителей течет королевская кровь, – холодно говорю я. – И он не станет делить детскую с бастардами. Он будет расти в компании благородных отпрысков.
– Маргарита, – говорит он еще мягче. – Эти маленькие чада ни в чем тебе не преграда и не соперники. Ты их королева, и стоишь превыше всех остальных, и моя единственная жена. Твой сын, когда родится, станет принцем Шотландии и наследником английского трона. Дети могут жить здесь, они не доставят никому хлопот. В этом замке мы будем лишь проездом, всего пару раз в год, ты едва будешь их видеть. Тебе это ничего не будет стоить, а я буду знать, что они живут в самом безопасном месте страны.
Он покачивает мою руку, но я не отвечаю на его улыбку. Его прикосновения нежны, но они не смягчают моего сердца. Я видела, в какой страх ввергали моего отца бастарды и кузены моего деда. Говорят, Плантагенеты получили свое имя в честь одного сорняка, который растет в любых условиях и множится многократно, и среди их семени мы, Тюдоры, вынуждены сражаться за свое место под солнцем с бесчисленными претендентами на трон. Я не позволю наполнять мой замок детьми-полукровками. Мой отец казнил на плахе кузена собственной жены, только ради того, чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, кто истинный наследник короны Англии. Родители Екатерины потребовали его смерти еще до того, как отправили ее в Англию, и я не соглашусь на меньшее. Я не позволю взращивать соперников своему сыну в его же доме и еще до его рождения. Соперниц я тоже терпеть не собираюсь.
– Нет, – прямо говорю я, хотя мое сердце отбивает бешеный ритм и я очень боюсь перечить королю.
Он склоняет голову, и на мгновение мне кажется, что я победила. Но потом я замечаю, что он просто замолчал, но вовсе не согласен со мной. Напротив, силится сдержать свой гнев. Когда он снова поднимает на меня глаза, я вижу, что они полны холода.
– Ну что же, – говорит он. – Но это показывает вас жестокой, ваше величество. Жестокой, злобной, и… что хуже всего, глупой.
– Не смейте! – Я отнимаю у него свою руку и окидываю его возмущенным взглядом. Но король чуть склоняет голову в мою сторону, низко кланяется алтарю и выходит из часовни как раз в тот момент, когда я собиралась показать ему, что такое Тюдор в гневе.
Он покидает мое присутствие так, словно его нисколько не волнуют мои чувства, и оставляет меня наедине с моим гневом.
Я снова пишу бабушке. Как смеет он называть меня глупой? Да как смеет он, отцеубийца, наполнивший замок бастардами, называть меня глупой? Кто из нас на самом деле глупец? Принцесса рода Тюдоров, защищающая свое право королевы? Или мужчина, который встречается с философами днем и со шлюхами ночью?