Глава пятая
Сначала я рассказала о приключениях бедового Ильи Соколова. И с удивлением поймала себя на том, что раз десять повторила любимому мужчине:
– Я сама успела только ванильную булочку съесть и ананасного сока хлебнуть.
– Тебя пожалеть или похвалить за щедрость? – наконец, не выдержал Измайлов.
Нет, я хотела от него чего-то другого. Но чего именно?
– Как тебе сюжетный поворот? Убийца забрал бутылку с отравленным вином и оставил в кухне Косаревых такую же с нормальным.
– С какой целью?
– Спросишь у него, когда вычислишь и найдешь. Если тебя интересует мое мнение…
Измайлов скрипнул зубами, но я не остановилась.
– Он хотел, чтобы вы думали, будто снотворное растворили в бокалах.
– Мы думали. Дальше что?
– С подменой бутылки все как-то усложняется, Вик. Понимаешь, надо же было купить две одинаковых. Может, его в магазине на видеокамеру засняли? Хотя, такой хитрый гад сообразил бы, что запомнится покупкой. Предположим, он открыл нормальную бутылку, себе плеснул из нее, потом незаметно вытащил другую. Я запуталась. Действительно проще было всем налить обычного Бордо, а после в два бокала бросить лекарство. Бросить, да. Но не растворить. Даже шипучку от таблеток приходится размешивать ложкой, чтобы белого налета сверху не было.
– Пусть так, подготовился заранее. Но смысл менять бутылку? Смысл, Поленька?
– Придумай что-нибудь, ты очень умный. Ты полковник, в конце концов.
– Ты гораздо умнее, детка. Давай сама.
– Без ложной скромности скажу, Вик, я тоже очень умная. Убийца налил себе из «чистой» бутылки, Вале с Сашей из «грязной». А потом их перепутал и унес не ту.
– И они обе рядом на столе стояли?
– Вряд ли.
– Тогда, как перепутал?
– Черт его знает.
– Черта не допросишь. Скорее всего, твоему алкоголику померещилось, будто он держал в руках именно Бордо. Сама же говоришь, что он боится встречи с психиатром. Надо проверить, не состоит ли на учете у этого доктора.
– Погоди, Вик, не торопись. Некто покупает вино, которое, по его мнению, прилично предложить Косаревым. Для них оно все равно дешевое и дрянноватое, однако они из вежливости принимают угощение своего странного гостя. Не морщи лоб, действительно странного. Он гораздо беднее хозяев, но позволяет себе навестить их после полуночи. Устраиваются на кухне, а Валя туда, кого попало, не звала. Она однажды про не слишком нужного человека сказала: «Глубже гостиной не пущу». Я уже закидывала удочки насчет дальних родственников, но ничего не поймала. Плюнем на фокусы, которые визитер проделывал с бутылками. Но не в перчатках же он был. Как с отпечатками?
– За бутылку брались только Косаревы. Оба, – улыбнулся Измайлов.
– А должны были еще продавцы, кассир в магазине и убийца, минимум, – напрасно не обратила внимания на его снисходительную улыбку я. – Стоп, вру. Валя всегда, прежде чем убрать тару в холодильник или поставить на стол, протирала ее влажной губкой, а после сухой салфеткой. Получается, она оставила отпечатки, когда все это проделывала. А Саша, когда разливал. Но теперь благодаря Илье нам известно, что снотворное было в бутылке-близняшке. Вик, Вик, он же не мог не повредить пробку, закладывая снотворное!
– Вот теперь помедленнее, детка, – ожил полковник, будто я при нем теорему доказывала, не зная аксиом.
– Пожалуйста, торможу. Он ее повредил, как и положено. И просто не мог предложить такую бутылку хозяевам. Достал другую, с нормальным вином. Валя ее обработала, Саша откупорил и разлил. Дальше сложно, но реально. Хозяева чем-то отвлеклись, гость выплеснул содержимое их бокалов, наполнил отравой, бутылку с ней заткнул пробкой, снова спрятал. Даже бокалы мог держать, скажем, кухонным полотенцем, чтобы не наследить. Выпили, ребята заснули, он их задушил, вымыл и убрал свой бокал, а бутылку с отравленным вином поставил в мусорный контейнер за домом. Сел в машину и укатил. То есть ему просто было удобнее использовать две бутылки. И все равно, какую оставлять. Хоть обе. Хоть ни одной. Он уже о Бордо не думал.
– Угу. А Косаревы при нем разделись и улеглись? – серьезно полюбопытствовал Вик.
– А он притворился нетранспортабельно хмельным. Они его у себя оставили.
– Может, может, может. Чего только не может, – забормотал Измайлов. – И куда делись ключи домработницы? По твоей версии они вообще не были нужны убийце. В квартиру его впустили хозяева, оставили ночевать, а, уходя, он не запер дверь.
– Так это моя версия? – польщено хихикнула я. – Здорово. А у Илоны пропали ключи?
Все, кроме смешка, прозвучало фальшиво. Стало противно от собственной актерской бездарности. Но еще отвратительнее мне сделалось от автоматического вранья Вику. Я действительно не собиралась сама вычислять убийцу Косаревых. Это занятие приличествовало сыщикам и дилетантам с безнадежно завышенной самооценкой. Я же застряла где-то посередине. Следовательно, от полковника ничего не стоило скрывать. Но как тяжело мне далась следующая фраза!
– Вик, извини за притворство. Некрасиво получилось. Илона была у меня сегодня.
И я подробно осветила в устной форме неожиданный набег домработницы.
– Ты еще способна говорить правду после жестокой борьбы с самой собой, – умилился Измайлов. – Это надо отметить. Потанцуем?
– Не хочу. Вик, о чем, по-твоему, Валя пыталась мне сообщить? Что им с Сашей могло грозить? Я тебе такое выдала, а ты не реагируешь! Вдумайся, убойщик, последний день года…
– Именно, – обиженно перебил лишенный дискотеки Измайлов. – Дама заработалась, замоталась, праздничного настроения не возникло. И она дала указания на случай какой-то неопределенной трагедии. Уверяю тебя, Косарева забыла о нем, как только домработница ушла. Ну, чем тебя вразумить? Ты же частенько плачешь просто так, без причины. Вот и у Косаревой просто так вырвалось. Более того, если бы ее с мужем не убили, Илона никогда не вспомнила бы, откуда у нее твой адрес.
Это было очень похоже на правду. Я тоже сомневалась в склонности Вали организовывать запоздалые приветы из мира иного. Накатило что-то тридцать первого декабря от переутомления.
– Ты уверен, Вик? – спросила я, и надежда в голосе не была наигранной.
– Уверен, – отрезал полковник.
И совершил вторую ошибку. Нельзя прекращать мыслить, в том числе и сомневаться, даже если взбалмошная женщина отказалась вытаптывать с тобой ковер посреди комнаты под щемящую музыку. Но тогда у меня, что называется, отлегло от сердца. И пригласи меня Измайлов на танец еще раз, я согласилась бы. Но гордые убойщики дважды одно развлечение не предлагают.
– Вина выпьем? – я взяла инициативу в свои загрубевшие от частого держания ее, шершавой и верткой, руки.
– Не хочу, – буркнул полковник.
И я поняла, с кого берет пример Борис Юрьев, притворяясь магнитофоном. После чего уже зло выпалила:
– У Илоны на самом деле могли вытащить ключи из сумки.
– Кто? Подруги хозяйки, которые оставались одни в прихожей, где эта самая сумка стояла?
Да, Лилю Сурину и Аню Минину я подставила качественно. Но ведь не нарочно. Тем не менее, мне было не по себе.
– Мотив! Зачем им красть ключи?
– Откуда я знаю, – огрызнулся Измайлов.
– Слушай, милый, а вдруг все проще и безоблачней?
– Насколько я тебе мил, недавно понял, – предпочел обижаться дальше Вик.
– Полагаю, не совсем, но об этом потом. Наверное, девочки задумали какой-нибудь розыгрыш. Они-то были в курсе, что Илоне в ближайшие пару недель ключи не понадобятся. А теперь боятся признаться. Я бы тоже не решилась.
– Ты – нет, – согласился Измайлов. – Только о твоей решимости речь не идет. Вот не призналась бы и все. Интересно, Поленька, а куда бы ты дела позаимствованный для розыгрыша инвентарь после гибели друзей?
– Смоталась бы на какую-нибудь окраину и забросила в самый высокий сугроб, – без запинки выпалила я.
– А ведь мне очень хотелось с ней потанцевать, – недоуменно протянул полковник с высшим юридическим образованием и, похоже, испытал к самому себе легкое отвращение.
– Не переживай, ни Лиля, ни Аня так не поступят. Для них ключи Косаревых – драгоценность на память. Если, конечно, они их взяли.
– Выгораживаешь?
– Нет. Давай о другом, о мучительном. Вик, предположим, ты по натуре человек добрый.
– Предположим? Можешь быть уверена, если я до сих пор с тобой общаюсь, – рыкнул Измайлов.
– Отринь личное для пользы дела. У тебя есть заморочка – пижама мужа и твоя ночная рубашка должны по цвету гармонировать с постельным бельем. Этакое приятное последнее ночное и первое утреннее впечатление.
– Пижама, кого? Моя, что, ночная рубашка? – поперхнулся полковник. – Совсем ополоумела, детка?
– Да, похоже. И все-таки, если цветовая гармония тебя умиротворяет, то дисгармония, соответственно, злит, бесит. Правильно рассуждаю?
– Ты не рассуждаешь, ты бредишь, – решительно объявил Измайлов.
– Какого цвета были пижама Саши и ночная сорочка Вали? Желтое атласное белье, которое Саша не любил, и которое Валя велела Илоне однажды сменить, я видела.
– Ну, знаешь, Поленька, всему есть предел, – сердито произнес полковник. – Утопающий, как известно, хватается за соломинку. Но у тебя фантом соломинки в дело идет.
– Вик, тону не я, а вы. Ответь, пожалуйста. Я ожидала чего-то такого, я пообещала себе не заговаривать с тобой об этом. Но вот не удержалась.
– Судя по фотографиям трупов, рубашка красная, пижама синяя. Но это последнее, что ты от меня услышала. Я не желаю навещать тебя в психбольнице.
– Не желаешь – не навещай. Там масса симпатичных оригиналов. К некоторым на досуге заглядывают Кант, Ландау, Байрон. И они охотнее, чем ты, делятся впечатлениями. Только за ходом моей мысли минуту последи, пожалуйста. Илья успел сделать два больших глотка, выкурить сигарету, еще глотнуть, разбить бутылку, оценить эффект замедленной съемки. И захотел спать. Но после этого он прошел десять метров до подвала, распутал проволоку, закрутил ее изнутри, улегся на пол. То есть он совершал довольно сложные действия в полубессознательном состоянии.
– И как он в ночную рубашку не облачился? – задумчиво бросил Измайлов. – Я был бы не прочь понаблюдать за обнаружившим его слесарем.
– Не сбивай, Вик. Шутки шутками, а Соколов единственный, кто может описать действие того снотворного. Сначала я подумала, что Валя устроила цветовой разнобой, чтобы поутру сразу вызвать в себе и в Саше агрессию. Странно, учитывая, что у них кто-то ночевал.
– Твой кто-то мог уйти, а потом вернуться. У него, или у нее были ключи домработницы, – гнул свое Вик.
– Во-первых, не факт, что были. Во-вторых, Саша или Валя могли не вынуть свои из замка. Тогда никто дверь не открыл бы. В-третьих, я все равно не могу вообразить Валю, таим образом готовящуюся к завтрашнему пробуждению. Но тем любопытнее мне было. А теперь мне кажется, что она стелила постель, срезала бирки, одевалась ко сну под действием лекарства, плохо соображая.
– Ну и?
– Ну и я успокоилась и больше бельевую тему не поднимаю.
– Мне положено возликовать и поздравить тебя. Но даже себя поздравить с окончанием сегодняшнего вечернего кошмара, сил нет. Ты явилась в квартиру Косаревых, довела Бориса до истерики, ткнулась в шкаф в спальне, в который перед тобой и Бадацкий, и Сурина, и Минина заглядывали, обнаружила на дне срезанные бирки, заподозрила Валентину в сознательном устройстве себе и мужу цветового кавардака и день занимала этим голову?!
Я его понимала. У Вика в отделе много сотрудников, но он выделяет Юрьева и Балкова за способность вгрызаться в ситуацию и склонность к неустанному анализу. У Бориса все происходит мгновенно на интуитивном уровне. Сергей собирает полнейшие сведения и долго их обмозговывает. Если мнения ребят совпадают, Измайлов уже не берет в расчет другие версии, разве что свою собственную. Но он нетерпелив и часто злится на Балкова за копание в мелочах вроде, чем позавтракал подозреваемый в день убийства, или на каком автобусе свидетель добирался до своей двоюродной бабушки. Моя же манера анализировать полковника сильно раздражает. Куча эмоционального и словесного хлама, в которой я увлеченно роюсь, его угнетает. Он говорит, что не вынес бы моей чистосердечной помощи, не извлекай я из убогих залежей нечто неожиданное, явно случайно там очутившееся. И, главное, я не умею показывать ему лишь это, а перетряхиваю все подряд с подробными комментариями к воспоминаниям, сплетням, догадкам, впечатлениям – все должно быть озвучено. Иногда Вик серьезно предлагает мне записывать измышления, а его знакомить лишь с выводами. Но я нуждаюсь в слушателе, что же тут поделаешь. А ему порой интересен взгляд со стороны. Так и маемся.
На сей раз терпение полковника, действительно, кончилось.
– Ты, наверное, неимоверно устала сегодня, Поленька, – вкрадчиво предположил он. – Шутка ли, столько мук приняла из-за бирок. Почти решила вопрос, допустимо ли лечь в синей пижаме на желтую простыню, чтобы с рассветом быстро озвереть, не насилуя свой мирный нрав.
– Не надо толкать меня в спину, сама уйду.
– Я не настаиваю, – еле слышно и весьма неуверенно сказал полковник.
Я взяла свою хлебницу и покинула покои Измайлова, сохраняя осанку. Позвоночник был во мне единственным, что еще подчинялось воле, вернее, не противилось ей. Остальное пребывало в полном раздрае. Но не показывать же этого Вику. Он привык видеть, что я в тонусе. Нельзя лишать человека полезной привычки ни с того, ни с сего.
В отличие от полковника меня совершенно не волновала пропажа ключей из сумки Илоны. Я сразу решила, что правды про них не добьешься. Сама домработница могла посеять, а теперь сочла за лучшее не афишировать этого. Ведь из-за ее невнимательности Косаревым пришлось бы менять замки. И стащить ключи не велик труд. Я однажды наблюдала, как шкодливая рука мужчины среднего возраста аккуратно расстегнула молнию на моей сумке, нырнула внутрь и вынырнула со всем, что поместилось в горсть. Спросила: «Зачем вам носовой платок и помада»? Он нервно разжал кулак и выскочил из троллейбуса – двери как раз открылись. И еще одна вероятность не исключалась. Если Илона и в самом деле проштрафилась, Вале ничто не мешало ее уволить и забрать ключи. Возможно, Лиля и Аня знали об этом, поэтому хитрушка после гибели хозяев явилась на удачу ко мне. Не так-то просто найти работу через агентство. Я, доверчивая, уши развесила, а ведь она могла и в записной книжке Вали на мой адрес наткнуться, и в разговорах дома фамилию подслушать. «Ты – чудовище, – сообщила я себе. – Так плохо о людях даже мизантроп Балков не думает. Не надолго же хватило твоей веры в непорочность первого впечатления. Не говори Вику об этом варианте, хватит с него постельного белья. Пусть надеется, будто что-то человеческое в тебе еще осталось. Опомнись. Отбери Валя у Илоны ключи, они были бы у Косаревых дома. Не в тайник же под паркетом, который грозился найти и вскрыть Егор Бадацкий, их спрятали».
Тайник волновал мое воображение около часа. Забираясь под одеяло, я сказала себе: «Посоветуй завтра Измайлову разобрать в квартире Косаревых полы и вспороть все матрасы, подушки, кресла, диваны в поисках неизвестно чего». Представила себе его лицо и заснула, тихонько хихикая.