Сон узницы
Марине опять приснилась старшая сестра Урсула. Как будто сидят они в одной из комнат Самборского замка – кажется, в Марысиной спальне, и Урсула сестренке волосы расчесывает. Ласково так водит гребнем, тихо перебирает шелковистые пряди, а сама напевает старинную песенку:
Если бы я пташкой да лететь умела,
Я б тогда в Силезию к Ясю прилетела!
Сиротинкой бедной на плетень бы села –
Глянь-ка, мой коханый: люба прилетела!
А потом вдруг как дернет за волос, а Маришка как закричит! Больно! От своего крика и проснулась… Как это говорят московиты: гладко стелет, да жестко спать. Верно говорят. Урсула гладко да старательно жесткую каменную постель застелила. А спать на этой холодной постели – Маришке, Марысе.
Судьба Урсулы сложилась завидно и счастливо, хоть и не искала сестрица высшего сана и королевских почестей. Не хотела она быть гордой красавицей королевой, как прекрасная Бона, которая однажды охотилась в окрестностях Самбора. Урсула вышла замуж за князя Константина Вишневецкого, двоюродного брата самого князя Адама из Брагина, магната. Князь Адам упрямо держался за свою православную веру, а Константин католиком был. Урсула, воспитанная, как и ее братья и сестры, монахами-бернардинцами, тоже была истовой католичкой, но довольно быстро, хоть и неохотно, смирилась с тем, что Вишневецкие сочувствовали православию. В конце концов, все мы – и католики, и православные схизматики – братья и сестры во Христе.
Мнишеков считали в Речи Посполитой пришлыми. Были они родом из Великих Кончиц, что в Чехии, и долгое время являлись подданными императора Священной Римской империи германской нации. Дед Марианны-Марыси-Марины, Николай Мнишек, бежал из своего моравского поместья в Польшу, подальше от гнева императора Фердинанда. Что он там такое натворил, Марыся не знала – да и отец об этом молчал.
Зато важный пан Ежи Мнишек, спесиво покручивая длинный седеющий ус, любил рассказывать домочадцам и гостям иную семейную легенду, благоговейно передававшуюся в их роду между поколениями. Легенда эта гласила, что Мнишеки – не какие-то там простые шляхтичи и даже выше магнатов, ибо они происходят от самого Карла Великого, Шарлеманя, первого императора Священной Римской империи. А в империю эту входили когда-то все европейские земли. Жаль, что ныне она оскудела и вынуждена уступать во влиянии и власти и Французскому королевству, и Кастилии с Арагоном, и даже порой – английскому льву.
«Наш августейший предок, панове, правил не воеводством каким-нибудь захудалым, не малым швабским графством, каких множество, – внушительно надувал толстые багровые щеки пан Ежи. – Под его скипетр склонились все европейские земли! Это уж после, когда на престоле уселась разная немчура, которая великому Карлу седьмая вода на киселе, Священноримская цесария оскудела и развалилась. Вот ежели бы цесарский трон по праву крови занимали мы, Мнишеки…».
Урсула относилась к этой легенде снисходительно – родовой каприз, не более! Власть давно уже не у сказочного Шарлеманя и тем паче не у его потомков, Мнишеков, а у короля Речи Посполитой Сигизмунда, да хранит Господь его дни, и у магнатов – Острожских, Вишневецких, Потоцких. Вот она и сумела очаровать князя Константина Вишневецкого, вышла за него замуж и считала карточную партию своей жизни успешно сыгранной. Но Марианна, Марыся, Марина – младшая дочь пана Ежи – не хотела такого простого счастья. Горделивые мечтания волновали ее кровь и смущали сны. Она видела себя даже не королевой Речи Посполитой, подобной Боне, а еще выше – императрицей. Императрица Мария из рода Мнишеков, потомков самого Карла Великого, как красиво звучит!
Вот только в каких землях она будет править? Трон Священной Римской империи занят, на троне Речи Посполитой прочно сидит Сигизмунд III… Что ей еще остается? О Московии Марыся тогда не думала. Далекая, непонятная страна, где, как говорили старшие, правит тиран по имени Иван, Ян. И этот тиран приказывает зашивать своих подданных в мешки, а потом бросает их на растерзание собакам. Страшные, жестокие нравы!
Пан Ежи часто рассказывал жене, пани Ядвиге из древнего рода Тарло, и детям про тирана-московита и его правление. Конечно, пан Ежи опускал многие зловещие подробности царствования «тирана Ивана», но и того, что он рассказывал, было достаточно для того, чтобы и рассудительная Урсула, и впечатлительная Марыся по ночам тряслись от страха. Почему же после всех этих причудливых и жестоких историй, повествовавших о знатных московских людях, разорванных собаками, или о женщинах, которых закопали по голову в землю, или живыми положили в гроб, или опустили под лед озера, Марина все-таки согласилась ехать в Московию, пусть даже в качестве новой царицы?! Ведь она слышала, знала от батюшки, как поступал со своими царицами «тиран Иван»! Но царевич Димитрий, думала тогда Марыся, он же совсем другой – благородный, нежный, сильный, настоящий рыцарь, хоть и сын «тирана Ивана». Он никогда не обидит доверившуюся ему даму!
Ах, Урсула, сестричка моя старшая, ведь это с твоего письма, отосланного отцу в Самборский замок, все и началось… Пан Ежи, пораженный новостями, читал это письмо вслух, жене и детям, в большой пиршественной зале. Больше всех была заинтригована пятнадцатилетняя Марыся, бредившая принцами и императорами. Она тогда еле усидела на месте, все дергала пышную бархатную скатерть с длинными кистями и даже оторвала одну. А пан Ежи читал, да так торжественно и громко, что даже слуги сбежались на его голос:
«Хочу поведать вам, дорогие мои родители, и вам, братья и сестры, о дивной, таинственной истории, что приключилась в доме князя Адама Вишневецкого, коего верным вассалом и родичем является супруг мой Константин. Есть у князя Адама слуга, что оказался вовсе не слугой, а сыном ужасного тирана Ивана, царя Московии, чьи страшные дела известны всей Речи Посполитой. Поначалу ни князь Адам, ни супруг мой Константин нимало не подозревали о том, что слуга этот окажется впавшим в несчастье принцем. Он молод, хорошо воспитан, образован, с манерами шляхтича, и князь Адам даже подумал, что такой человек не похож на слугу и нанялся к нему, только будучи в крайнем несчастье и без средств. Но в Речи Посполитой немало нищих шляхтичей, которые за честь почитают служить магнатам (в наших краях, как известно, каждый дворовый пес – шляхтич!).
Потому князь Адам не стал расспрашивать молодого человека о его родословной. Истина открылась случайно, когда слуга сей тяжело заболел и лежал без сил на одре недуга. Он умолял призвать к нему православного священника, дабы исповедоваться и причаститься. Князь Адам, как вам известно, склоняется к православию и потому исполнил просьбу единоверца.
На исповеди слуга рассказал, что он московский принц Димитр, младший сын тирана Ивана, чудом спасшийся от приспешников нынешнего царя Московии Бориса. Священнику, а после и князю Адаму Димитр показал золотой нательный крест, на коем было вытеснено имя «Димитрий». Димитр уверял, что вместо него в граде Угличе убили другого ребенка, а сам он был отвезен неким врачом, подданным аглицкой королевы Эльжбеты, к далекому северному морю, где и скрывался от коварного Годунова в монастырях. Так прошло много лет, и спасенному принцу помогали многие добрые люди, чьих имен он не хочет называть. Ныне же он решил укрыться от царя Бориса в землях Речи Посполитой и просит у князя Адама помощи и защиты.
Верить ли сему, не знаю, дражайшие мои родители, братья и сестры, но князь Адам и супруг мой, князь Константин, верят беспрекословно. Вскоре вы сами будете иметь возможность увидеть принца Димитра, ибо князь Адам и князь Константин намерены привезти его к вам, в Самбор. О дальнейшем вам напишет мой супруг.
Ваша любящая и покорная дочь, княгиня Урсула Вишневецкая».
– Необыкновенная история! Воистину чудо Божье! – воскликнула романтическая пани Ядвига.
– Ах, матушка, этот слуга, видно, и вправду переодетый принц! – добавила с другого конца стола впечатлительная Марыся.
– Может, принц, а может, и ловкий мошенник, который одурачил доверчивого князя Адама… Наш Адам, как и все схизматики, не семи пядей во лбу! – резонно заметил пан Ежи.
– Если они едут сюда, то мы вскоре сами сможем увидеть этого Димитра! – вступил в разговор сын пана Ежи, Станислав.
– На все воля Божья, дети мои, на все воля Божья… – Пан Ежи молитвенно сложил ладони и поднял глаза к потолку.
– Урсула – умная девочка, – заметила пани Ядвига. – Она радеет о благе нашего дома. Вишневецкие не зря везут сюда этого Димитра. А что, если принц влюбится в одну из наших дочерей? Скажем, в Марысю? Чем она не хороша? Станет владычицей Московии!
– Я? Королевой? – переспросила Марыся, и щеки ее залил румянец. – Не может быть! (Но сердце ее пело: может быть! Конечно, так и будет! Ах, если бы знала тогда пятнадцатилетняя глупая девочка, что Московское царство станет ее тюрьмой, а скоро и могилой!)
– Это все бредни, отец, типа твоей вечной сказочки про Шарлеманя! – недоверчиво скривился пан Станислав, все чаще осмеливавшийся перечить главе дома Мнишеков. – Кто же посадит этого бродягу, бывшего слугу, на московский трон? На этом престоле крепко сидит Годунов!
– Кто?! Вот ты и посадишь, когда я повелю тебе взяться за саблю! Мы! Речь Посполитая! Наше шляхетное войско! – воинственно выкрикнул пан Ежи, стукнув кулаком по столу. – Тогда Московия будет другом и Литвы, и Польши, а не нашим врагом, как ныне, и все ее богатства откроются для нас на вечные времена!
– После кровавого тирана Ивана и коварного узурпатора Бориса Годунова в Московии воцарится благородный король-рыцарь, обязанный нашему шляхетству… Уж мы сумеем взыскать с него за услуги! – поддержал отца старший сын, Николай, правая рука отца, отличавшийся расчетливостью и крепкой хваткой к хозяйству.
– А Марыся станет королевой! – присовокупил третий сын, Сигизмунд, названный в честь короля Речи Посполитой.
– Почему Марыся? Почему не я? – обиженно вмешалась в разговор одна из дочерей, хорошенькая Бася.
– Мала еще! В куклы пойди поиграй! А лучше посиди и почитай из латинской грамматики или из древних авторов! А то целый день по всем коридорам только твой топот и слышен! – с деланой суровостью прикрикнул на Басю Станислав.
– Еще медведя на охоте не убили, а уже шкуру его делят! – сказал пан Ежи. – Ишь, раскудахтались! Посмотрим, какого бродягу привезут к нам Вишневецкие! Кто докажет, что он и вправду – принц?!
– Если сам князь Адам поверил этому Димитру, то он и вправду принц! – возразила мужу пани Ядвига.
– Князь Адам известен своим легковерием на всю Речь Посполитую… – отрезал пан Ежи. – А зять наш, Константин, повторяет все, что скажет князь Адам. Нет у меня им обоим веры! Сам все проверю, сам этого бродягу прощупаю, каждую косточку ему перетряхну! Слышите, сам!!!
– Тряси ему кости, муженек, да не перестарайся! – В семейных спорах пани Ядвига старалась не уступать мужу (пусть помнит, что она из знатного и богатого рода Тарло, а Тарло богаче Мнишеков!). – Нам московский принц больше выгоды и удачи сулит, чем бродяга!
Марыся хихикнула и оторвала от скатерти еще одну кисточку. Вслед за ней засмеялись другие сестры, потом – братья. Пан Ежи хранил молчание. Он еще не решил, как ему относиться к этим необычайным новостям. У пана Ежи, как говорила пани Ядвига, был «государственный ум». А государственные люди думают долго, но верно.
Ах, несчастные, ах, легковерные, принц он или нет – это совсем не важно! Важно то, примет ли Московия, привыкшая к царям-тиранам, государя-рыцаря! Теперь, в башне Коломенского кремля, Марина понимала: не примет, не приняла. Но тогда она, как и все в их семье, за исключением хитрого и недоверчивого пана Ежи, упивалась безумными мечтами. Расплата за мечты – какая она горькая! Как полынь…