Глава 4
Последние два дня до торжеств для Анны прошли в совершенном тумане. Она практически ни с кем не общалась, стоя на примерках как безмолвная кукла. Послушно выполняла все, что ей говорили. Если к ней обращались, то либо не отвечала ничего, либо говорила невпопад. Погруженная в свои думы и чувства, она полностью отстранилась от мира. То начинала беспричинно смеяться, то по пухлым щечкам текли слезы. Баронесса приложила немало усилий, стараясь накормить принцессу, так как та не проявляла никакого интереса к еде. О чем даже случилось перебранка с острой на язык Милонегой. Обе были озабоченны голодающей от волнения княжной, и обе старались найти выход. Русинка обвиняла француженку, что местная пища не съедобна и вызвать аппетит может разве что у Болотной Кикиморы. Баронесса же отвечала ей, что болезнь княжны вызвана мытьем в бадье с водой.
Но в душе Анны царил сумбур, а в голове полнейший хаос. Обилие тонкостей и деталей этикета предстоящих церемоний пугал ее легкой возможностью допустить ошибку, на которую девушка не имела права. Епископ Савейер, польщенный донельзя оказанной честью – личной просьбой принцессы стать ее духовником – неотлучно сидел в ее покоях, инструктируя девушку об ее действиях во время таинств. По его словам, специально ради дочери Великого князя Киева изменили ход коронации королевы Франции. По старинному обычаю все супруги монархов принимали миропомазание на царство в аббатстве Сен-Дени, так не требовалось такой пышности, как при коронации короля. Но Киев настоял на том, чтобы Анна прошла такую же церемонию, как и Генрих, а на королевство ее помазали Священным миром. Специально для этого мастерские Реймса изготовили изящную копию короны короля, из привезенных Анной шкурок горностаев спешно сшили коронационную мантию, не уступающей той, что была на принце много лет назад. Но в ряде деталей сенешаль и прочие устроители праздника вынуждены были пойти на уступки. Так, например, Анне не пришлось провести вечер и ночь коленопреклонённой перед алтарем в Соборе при закрытых дверях с молитвой на устах – ограничились посещением вечерни, исповедью и причастием. В ходе церемонии ей не пришлось бы снимать свое облачение, щадя девичью честь и ритуально позволять одевать себя в королевские одежды. Изменение было совершенно и в принесении клятвы: когда Анне показали Библию, на которой ей предстояло приносить присягу, то девушка пришла в ужас от безнадежно испорченного вида Священного Писания. Время, паразиты и ужасные условия содержания за много лет превратило Книгу в ветхий, рассыпающийся фолиант. По ее приказу из воза с ее приданным, было извлечено Евангелие, привезенное из Киева, богато украшенное золотом и камнями, как и подобало этой Величайшей книге Христиан. Проявив необычайную твердость, русинка наотрез отказалась присягать на местном Евангелии, взамен предоставив свое в дар Реймской Епархии «по случаю своей коронации». Жители города во главе с архиепископом восхваляли молодую княжну за великий дар, и мгновенно провозгласили Евангелие одной из главных реликвий города. Анне же оставалось только радоваться, что делает успехи, выполняя наказ отца.
Несмотря на очевидную заинтересованность Франции в свадьбе с Киевом, Ярослав был заинтересован не меньше в этом браке. Границы влияния Священной Римской Империи опасно приближались к землям славян, а столкновение интересов двух империй Византии и Рима порождали все новые опасные противоречия. Князь русов старался уладить возможные международные конфликты путем заключения династических браков членов своей семьи, раскинув сеть матримониальных связей по всей Европе. Мир с Византией он купил, женив своего сына Всеволода на дочери от первого брака Михаила Мономаха, мужа императрицы Зои. А к молодому Императору Генриху отправил посольство с предложением руки своей дочери Анны. Но юный монарх вернул делегацию с богатыми ответными подарками и с твердым отказом, обострив и без того непростые отношения. Тогда Ярослав путем все тех же браков укрепил отношения с Польшей, Венгрией, Скандинавией. И Император Генрих с удивлением обнаружил, что его страна окружена с восточной стороны государствами-союзниками Руси. Апофеозом такой династической политики Ярослава стал брак, отвергнутой императором Анны с Генрихом Французским, что было абсолютным залогом мира между державами.
Русские принцессы покидали Киев, чтобы стать королевами в других странах. Но каждую же свою дочь князь, отправляя в чужую страну, особенно наставлял о роли в этой сложной политической игре. Елизавета, Анастасия и Анна должны были, влияя на своих супругов, объединять и примирять народы между собой, продолжать дело своих святых родственников, распространяя христианскую веру по миру, и душить тем самым политической изоляцией Империю, заставляя поумерить ее амбиции.
Генрих же, отправляя посольство в Киев, придерживался своих интересов, более ясных и прозрачных, чем мудреная политика противостояний двух империй. Молодая династия Капетингов отчаянно нуждалась в наследнике престола, который будет иметь кровных родственников среди европейских монархов, что придаст ему веса в глазах мятежных вассалов. Прежняя династия вела свой род от Карла Великого и авторитет его наследников подкреплялся международными браками. С капетингами же европейские державы не стремились заключать союзов. Изначально заключенный союз с принцессой Фризской, должен был послужить сближению Франции с Империей. Но, увы, Мария умерла оставив королевства без наследника, которого носила в чреве. Союз же с одной из дочерей Ярослава позволял вступить в европейский анти-германский альянс, обезопасив свои границы. Отношения Франции и Империи были весьма непростыми еще со времен первых каролингов три столетия назад. И нынешняя раскладка сил не добавляла оптимизма в дальнейшем будущем. Короли Франции требовали вернуть герцогство Лотарингию, изначально принадлежавшее франкам. Императоры умело лавируя политикой и армией настаивали, что колыбель Карла Великого принадлежит им по праву. Поэтому, Генрих не без оснований предвидел в дальнейшем очередной возможный военный конфликт с германцами, и союз с другими сильными соседями-родственниками был на руку. Его дед и отец оставили на время извечные притязание на богатые земли Лотарингии, но сам Генрих вынашивал планы возобновить это противостояние.
К тому же, король франков отчаянно нуждался в королеве, которая обеспечит его потомством. А принцесса русов была лакомым кусочком: о красоте Анны, как и других русских княжнах, ходили легенды, и король смог убедиться в этом сам при первой же встрече. А многодетность ее матери давали уверенность, что девица обладает завидным здоровьем и подарит, наконец, Франции наследника. Известен ему был факт и родовитости русинки: по матери она была внучкой шведского короля, ее дядя Олав – причислен к лику святых Церкви. По линии отца имела в роду четверых канонизированных родственников, двое из которых считались равноапостольными. К столь благочестивой девице следовало относиться с огромным почтением и уважением. Поэтому к коронации и венчанию жители Реймса подошли с особенными тщательностью и основанием, чтобы не ударить в грязь лицом перед иноземной красавицей. Улицы были вычищены, мостовые тщательно выметены, а старый мост через реку отремонтирован. Весь город был украшен цветами и яркими дорогими пологами, оживились рынки и лавки: на новую королеву съехались посмотреть сотни иногородцев-простолюдинов, не считая знати. Таверны и странноприимные дома были переполнены, вино текло рекой и по городу разносились аппетитные запахи жаркого и пряностей.
В день венчания Анну обрядили в подвенечное платье, уложили косы, покрыли голову длинной белой фатой, и в сопровождении придворных дам во главе с Милонегой и баронессой покинули замок. Прошествовав по брусчатому двору, они торжественно вышли на площадь перед Собором Нотр Дам де Реймс. Восторженная толпа жителей приветствовала ее громкими криками, кто-то благословлял ее крестным знаменем, кто-то кидал к ее ногам цветы. Анна на минуту застыла перед этой массой людей, не зная что делать. От волнения тряслись руки, она чувствовала как кровь отливала от лица, а ноги становились ватными. Милонега, оказавшаяся внезапно за ее спиной, слегка кашлянула и та вышла из оцепенения. Она заставила себя улыбнуться как можно более лучезарно и осенила жителей Реймса крестным знаменем в ответ. Этот жест вызвал бурную реакцию у толпы, которую едва сдерживали королевские лучники. К княжне подошел капитан королевской стражи, почтительно поклонился и тихо произнес:
– Ваше Высочество, не стоит оставаться на улице – это может быть опасно.
– Покажите дорогу. – кивнула Анна, постаравшись взять себя в руки. Получилось не очень хорошо, но по крайней мере шла она твердо и торжественно, а руки сжимали букет цветов. Однако в голове был туман, а от страха она боялась посмотреть по сторонам, чтобы не растеряться . Так и вошла она в Собор.
Как и в последний раз, в храме царил полумрак, играла органная музыка, пел хор из десятка голосов, проход между скамьями был украшен цветами и лентами, а вся утварь была начищена и отполирована до блеска, но рассмотреть детально было ничего не возможно: в храме было полно народу. Десятки глаз уставились на девушку изучающе, критикующе, жалеюще, восхищенно, ободряюще, ревниво… Анна старалась не смотреть по сторонам, чтобы не потерять присутствия духа и торжественного вида, но некоторые лица она из толпы выхватывала, и это не добавляло ей уверенности. Одному Богу известно кто друг ей, кто враг, а может, в толпе и подослан убийца. Она медленно прошла через всю церковь к алтарю, где уже ждал ее архиепископ с раскрытой Библией и Генрих. Король стоял в чистой новой тунике голубого цвета с желтыми вставками, украшенной геральдическими лилиями, с золотым поясом, богато украшенным камнями, и в короне. Густая борода была подстрижена, а жесткие волосы гладко расчесаны. Но все это не могло скрыть, что жених старше своей невесты на двадцать лет, в волосах поблескивает седина, кожа на лице, наполовину скрытая бородой, испещрена морщинами, а под туникой заметно объемистое брюшко. Но он с неприкрытым восхищением взирал на свою невесту, и когда она подошла ближе, подал ей руку и крепко стиснул ладонь.
Всю службу княжна словно проспала, так как на утро не помнила практически ничего из того, что было. Архиепископ что-то долго читал над Библией, пел хор, испарения от фимиамов кружили голову и не давали сосредоточиться. На бархатной алой подушечке им поднесли золотые кольца, и Анна с трудом надела на мозолистый грубый палец мужа перстень. Когда, наконец, все молитвы были прочитаны, а на пальчике Анны оказался золотой перстенек тонкой работы с рубином, архиепископ велел скрепить союз поцелуем, кровь бросилась в лицо Анне. Сердце забилось, как птица в клетке, и страх накрыл ее с новой силой. Она чуть было не отшатнулась назад, но в последний миг взяла себя в руки. Генрих, не замечая ее мечущейся души, крепко сжал жену в своих объятиях и прижался к ее губам, оцарапав щеки бородой. Девушка задохнулась от неожиданности и смеси нахлынувших чувств, увы, совсем не радостных. Но на ее счастье поцелуй длился доли секунды, и король, взяв ее за руку, церемонно развернул лицом к присутствующим. Придворные, торжественно молчавшие, глядя на таинство, опустились на одно колено. С бьющимся сердцем, Анна смотрела на эту толпу, словно окаменев, позабыв свои дальнейшие действия. Повинуясь кивку Генриха, который налюбовался видом коленопреклоненных людей, сенешаль махнул рукой, и двери церкви открылись, пустив странную процессию. Под задушевное ангельское исполнение псалмов хористов в храм вошел пожилой священник, облаченный в торжественные богатые ризы. Четыре священника, одетые не столь пышно, несли над первым серебряный балдахин. У каждого из этих четверых на груди блестел на черной ленте массивный золотой крест с четырьмя лилиями и привешенным изображением голубя с бутылочкой в клюве. По углам же балдахина верхом на лошадях, чему Анна удивилась больше всего, ехали четыре вооруженных всадника, каждый в сопровождении личного берейтера. Сохраняя величественность и торжественность, вся кавалькада продвигалась к алтарю. Анна вспомнила, как Савейер рассказывал ей об этой важной детали коронации. В середине этой процессии двигался аббат монастыря Святого Ремигния, который нес главную святыню Франции – фиал со святым миро. Рака, в котором содержался сосуд был даже пристегнут золотой цепочкой к шее священника. Четыре священника, несших серебряный балдахин – Рыцари Ордена священной стеклянницы. Это епископы больших и богатых епархий, окружавших Реймс. Всадники же принадлежали к группе, которая назвалась Заложники Святой стеклянницы. Это было четверо владетельных сеньоров, уполномоченных сопровождать стеклянницу на пути из базилики Святого Ремигия в кафедральный собор. «Заложники» в ходе сопровождения Святой Стеклянницы неотлучно находились рядом с ней, и их миссия состояла в защите святой реликвии даже ценою своей жизни.
Вся процессия торжественно прошествовала к алтарю, где архиепископ Реймса получил из рук в руки священный сосуд. После этого Заложники спешились, поклонились королю и его молодой супруге и расселись в специальных резных креслах с высокими спинками. Анна воспользовалась секундной передышкой, вызванной манипуляциями с фиалом, и скользнула взглядом по рыцарям-Заложникам и почувствовала как кровь отхлынула от ее лица: в ближнем к ней кресле, вольготно раскинулся граф Рауль. В кольчуге, алом плаще и с собранными длинными кудрявыми волосами в хвост, он сидел, положив ногу на ногу и подперев гладко выбритую щеку кулаком.
Внезапно, ей стало плохо. Волнение и огромное напряжения сделали свое дело и силы стали покидать ее. Сердце Анны остановилось, и земля стала уходить у нее из-под ног. Страх опутал ее тело, путая мысли и чувства. Новобрачная чувствовала, что она вот-вот упадет в обморок. Но прямой взгляд зеленых глаз графа буквально пригвоздили ее к месту. И этого оказалось достаточно, чтобы девушка взяла себя в руки. Его твердый взор, спокойное выражение лица подбодрили ее. Граф словно поделился с ней своей невообразимой энергией, твердостью и мужеством, которым просто сжигал все вокруг себя. Она поморгала, прогоняя дурноту, но не отводила взгляд. А он, поняв, все без слов, улыбнулся ей и озорно подмигнул. Анна торопливо повернулась к алтарю, опустилась на колени на бархатную подушечку и наклонила голову. Бурю чувств она железной волей прогнала, решив все обдумать «потом», но понимала, что бесконечно благодарна этому Заложнику за немую, но бесценную помощь, которая останется только между ними.
Архиепископ тем временем встал перед коленопреклонённой Анной с елеем, куда было добавлена капелька святого мира. Хористы пели псалмы о даровании здоровья тела королевы, которых девица слушала стоя по-прежнему на коленях. Наконец, Святой отец большим пальцем правой руки помазал елеем макушку головы королевы, лоб, виски, впадинку между ключицами и ладони рук. После этого на плечи Анны набросили горностаевую мантию, а архиепископ взял ее за руку и торжественно усадил на трон. Епископы безмолвно надели на палец девушки кольцо – символ королевского достоинства, в руки дали скипетр – знак управления королевством и жезл правосудия. Сам же Архиепископ снял с девушки княжеский обод и водрузил золотую корону Франции. Отойдя два шага назад он торжественно провозгласил:
– Да здравствует королева!
– Да здравствует королева – грянул хор голосов присутствующих на коронации. Анна с гордо поднятой головой, с абсолютно прямой королевской осанкой восседала на троне, обозревая своих подданных со смешанными чувствами, и принимала их своеобразную присягу. Все самое страшное позади, она справилась. Интересно, что о ней думают присутствующие, как она смотрится на троне? Прямая спина, поднятая гордо голова, спокойное выражение лица – все как учила мать. Не удержалась и посмотрела на кресла Заложников. Но они уже пустовали. Священная Стеклянница отправилась домой, ждать следующего короля Франции и вся кавалькада покинула церковь, сопровождая ее в монастырь. И глядя на пустые кресла, Анна с грустью поняла, что лишилась своеобразной опоры. С неохотой она призналась себе, что пронизывающий взгляд молодого графа поддерживал ее и придавал силы. Настроение улетучилось мгновенно, когда к ней подошел король, подал руку, помогая подняться. Он смотрел на нее с неподдельным восхищением и обожанием. Так ребенок смотрит на изображение Святой Девы. Он поцеловал ей руку и улыбаясь сказал:
– Поздравляю, королева! Вы были великолепны, Анна, настоящая Императрица…
– « Еще бы, меня ведь готовили на роль супруги правителя Священной Римской империи!» – с раздражением и внезапным презрением подумала Анна, но тут же себя одернула за неподобающие мысли.
Королевская свадьба отмечалась небывало широко и богато. Зал под сводчатым потолком был ярко освещен огромными металлическими люстрами с сотнями свечей. Щедро источаемый ими свет буквально заливал все помещения. Громко играли музыканты, выступали, жонглеры, певцы и менестрели, развлекая высокородную публику. На небольшом помосте возвышался стол, за которым восседала новоиспеченная королевская чета, а по периметру зала тянулась длинная змея столов для знати и посланников вассальных герцогств. Многочисленная челядь сбивалась с ног, обслуживая столы, и стараясь при этом не наступить на собак, бегающих по залу в поисках костей. Гости же щедро угощались обильными кушаньями и винами, громко смеялись в голос, разговаривали друг с другом, спорили. На некоторых концах рыцари мерялись силой, и их соседи шумно подбадривали. Некоторые сидели и тихо переговаривались друг с другом, поглядывая вокруг. Генрих, как и Анна почти ничего не ел, но в отличии от нее традиционно не брезговал вином, щедро подливаемым заботливым Шарлем. Милонега, стоявшая за креслом, шепотом старалась уговорить подругу съесть или выпить хоть немного, но тщетно. Мысли королевы витали где-то далеко. Ей было страшно, грустно и одиноко. Всю жизнь ее готовили к такому дню. Знала она, что он настанет, когда будет сидеть во главе стола с мужем по левую руку, с короной на голове и слушать здравицы и пожелания счастливой семейной жизни. Но, тем не менее, была к этому не готова – никого кроме подруги с ней не было в этот день. Чужая страна, чужой язык, чужие обычаи – все это пугало и страшило. А вид изрядно выпившего мужа не внушал ей оптимизма. Анна с неохотой призналась себе, что новоиспеченный ее супруг вызывает у нее раздражение и некоторую брезгливость. Хоть она и старалась гнать от себя эти грустные мысли и чувства, они снова терзали ее голову и сердце.
– Интересно, – подумала девушка – матушка так же чувствовала себя на своей свадьбе с батюшкой? Должно быть да – ее так же оторвали от семьи, привезли в чужую страну и выдали замуж за человека старше ее на двадцать лет.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей она стала рассматривать гостей, стараясь убедить себя, что не ищет конкретного человека. Но он нашелся скоро – сидел достаточно близко от короля среди герцогов, что было большой честью для графа. Его большой серебряный кубок был наполнен вином, а тарелка ломилась от всяческих яств. Но когда Анна нашла его глазами, поняла, что он тоже не отрываясь смотрел на нее. Свои шикарные темные волосы он распустил снова, позволяя по провансальской манере свободными кудрями спускаться на плечи. Богатая бархатная туника цвета красного вина очень выгодно гармонировала с черным жилетом, на котором красовалась золотая вышивка. Он сидел, слегка подавшись вперед в пол-оборота к королеве, но она прекрасно видела, что на его лице не играет привычная дерзкая усмешка, а глаза не сверкают обычным лукавством. Граф явно был погружен в свои думы, а его грустное лицо не оставляло сомнений в том, что его мысли были не веселы. Он встретился на мгновение с Анной глазами и снова ее пробил озноб. Рауль смотрел на нее со странной смесью чувств и эмоций, среди которой читалась грусть и тоска, и девушка отвечала ему тем же. Его колдовские зеленые глаза печально смотрели на королеву, словно прощались. Она же искала и находила в нем поддержку и опору для своей метущейся души. Ей казалось, что только он и понимает ее сейчас, чувствует ее боль и одиночество… Их немой диалог длился считанные секунды, пока сосед по столу не хлопнул его залихватски по плечу и граф отвел глаза. Очевидно, Анна захватила какой-то миг его слабости, потому что через секунду она увидела обычного ироничного и дерзкого графа. Он широко улыбался, опорожнял чашу с вином, наполнял ее снова, громко смеялся и активно о чем-то разговаривал с соседями по столу, уже не поворачиваясь к королевской чете. Но этих секунд хватило Анне, чтобы душащая ее тоска отпустила и на лицо вместе с румянцем вернулась легкая улыбка. Король внезапно заерзал в своем кресле, взял ее руку и приложил к своим губам. Девушка ответила ему мягкой улыбкой и нежным взглядом и продолжала рассматривать гостей.
Периодически к столу новобрачных подходили делегации с подарками и произносили речи и здравицы, стараясь перекричать крики и хохот захмелевших гостей.
Особенно важных дарителей Генрих Анне комментировал, наклонившись к ней и обдавая винными парами. Так, например, самой первой делегацией к ним подошли странные люди в ярких одеждах, с длинными волосами и остроконечными бородками. Они стояли, невообразимо гордо вскинув головы, прямыми спинами, а их лица выражали надменность и жесткость. Главный среди них заговорил, и Анна с ужасом осознала, что ничего не понимает в их речи. Это был безусловно французский язык, но какое-то неизвестное ей наречие с сильным немецким акцентом. Говоривший произносил слова так, будто гавкал, а по его лицо совершенно невозможно было понять, о чем идет речь. Он словно нехотя поклонился и провел рукой над большим сундуком, его спутники открыли крышку и продемонстрировали дорогие меха-подарок. Генрих благосклонно кивнул, хотя в его глазах жесткость Анну напугала. Когда они отошли, король залпом выпил кубок вина и пояснил Анне:
– Бургунды. От моего братца Роберта прибыть изволили. Говорят, что герцог поздравляет короля и его молодую супругу, приветствует новую королеву на земле наших предков и выражает надежду, что королевская семья увеличиться как можно скорее.
– Странно, мне показалось, что он скорее проклинал нас, чем благословлял.
– Анна, – устало вздохнул Генрих. – Если у меня не будет детей, то королем Франции вполне вероятно станет Роберт. Как вы думаете, герцог Бургундии действительно радуется вместе с нами сегодня? А вот, уже знакомые вам лица.– уголки рта короля тронула улыбка: к столу подошел Бодуэн в сопровождении молоденькой девушки лет двенадцати.
– Ваше Величество, королева– поклонился граф королю, затем Анне. – Фландрия в моем лице…
– Ладно-ладно, – махнул рукой Генрих. – Рад видеть твою красавицу, наконец, у себя дома.– Королева, позвольте представить вам мою дочь Матильду. – девочка церемонно присела перед Анной. Дочь графа Фландрии была очень мала ростом, хрупка и, словно, вся невесома как перышко. Длинные черные гладкие волосы были заплетены в высокую прическу, увитую жемчужными нитями, удачно контрастирующими с ее голубыми глазами. На королеву она смотрела с некоторой толикой настороженности, но больше с интересом.
– Я рада приветствовать вас, леди Матильда. – улыбнулась Анна девочке и та искренне и открыто заулыбалась в ответ. – будем ли мы иметь честь лицезреть графиню?
– К сожалению, – уголок рта графа дернула усмешка, – моя супруга слишком слаба здоровьем, чтобы пуститься в столь долгий путь.
– Сестра никогда не отличалась крепостью – фыркнул король. – Но, надеюсь, Матильда останется подольше при дворе?
– Если ваши величества того пожелают. – поклонился Болдуэн. Он поднял поднесенный виночерпием кубок и произнес здравицу за здоровье молодой королевы. А Анна в это время заметила краем глаза молодого человека прожигавшего взглядом юную племянницу короля. Он сидел за столом мрачной горой и буравил взглядом девочку. Когда ничего не подозревающие фламандцы уселись на свои места, он поднялся со скамьи и в сопровождении двоих людей таких же мрачных и серьезных решительно подошли к королевскому столу. Отеческая улыбка с лица Генриха мгновенно пропала, едва он заметил приближающегося рыцаря. Гость был высок ростом, широк в плечах. Серые жесткие глаза и широкоскулое лицо выдавало в нем скандинавскую кровь. Короткие светлые волосы скрывались за шкурой белого волка, накинутого на одно плечо поверх кольчуги. Анна видела таких воинов достаточно при дворе своего отца – настоящий молодой норманн, уже побывавший не раз в боях, хотя на вид ему было не многим больше 20. Он стоял перед королевским столом, возвышаясь как громада над супругами, и смотрелся весьма угрожающе. Но внезапно он прижал правый огромный кулак к груди и поклонился, но быстро выпрямился.
– Приветствую тебя, герцог. – словно нехотя сказал король. Молодой человек удивленно и слегка растеряно таким холодным приемом вскинул брови. – Королева, позвольте представить вам Вильгельма Нормандского, сына Роберта Дьявола из рода Роллона Великана.
– Рада приветствовать вас, герцог. – улыбнулась Анна и добавила по-норвежски – Добро пожаловать ко двору.
– Королева знает язык моих предков? – удивился герцог. – До Кана, впрочем, доходили слухи, что дочери конунга Руси столь же образованы, сколь и прекрасны.
– Ты проделал такой путь, чтобы убедиться в этом? – недовольно отрезал Генрих. На миг от лица герцога отлила кровь от смеси удивления, обиды и гнева на такой прием, но он быстро взял себя в руки, хотя его спутники заметно напряглись.
– Я покинул Нормандию ради многих целей. Желание почтить новую королеву было одной из причин, как и стремление лично поздравить с таким важным событием человека, которого привык считать названным отцом. – Так же резко ответил Вильгельм. Генрих поджал губы и глотнул вина. С полминуты герцог молчал, и они с кролем буравили друг друга взглядом. – Ваше величество, есть еще одна причина моего визита. Мне необходимо с вами переговорить. Дело чрезвычайно важное.
– Герцог, я не хочу говорить в такой день ни о каких делах
– Ваше величество, у меня есть сведения, которые очень заинтересуют вас. – с нажимом произнес молодой потомок викингов, но осекся, глядя на короля и недовольно поджав губы продолжил – я понимаю, что такой светлый день для всех нас, плохие новости не то, что вы хотели бы услышать… но не могли бы мы завтра переговорить наедине?
– Как говорят капелланы, герцог, – завтра будет день, будет пища. – отрезал король. У Вильгельма дернулась скула от гнева, он сделал большой вдох, беря себя в руки, махнул рукой, не отрываясь от короля и его молодой супруги, и один из его спутников преподнес коробку, обтянутую материей. Внутри оказались два серебряных кубка, украшенных драгоценными камнями.
– От лица великого герцогства Нормандия, – старался придать своему голосу спокойствие и любезность Вильгельм, – я поздравляю короля франков Генриха Первого с его женитьбой на дочери конунга Руси Анной. Прошу принять подарок от моей семьи к вашей свадьбе. – Генрих благосклонно кивнул, слуга принял дар и нормандцы так же грозно вернулись к своим местам. Анна постаралась прислушаться к их речи, но они сидели очень далеко и разобрать ничего не смогла. Как она отметила про себя, за потомками викингов наблюдал напряженно и граф Рауль, несмотря на веселый и, казалось, беспечный хмельной вид. Вильгельм же осушил еще несколько чаш вина и резко встав, покинул зал, даже не посмотрев в сторону короля. Анна проводила его взглядом, испытывая сильное напряжение от того, что герцог в таком бешенстве.
– Щенок…– прорычал гневно Генрих. – Мальчишка. Что он себе возомнил…
– А я бы не стала ссориться с ним. – пожала плечами Анна. – да, он молод, но он отнюдь не мальчишка. В нем чувствуется сила и железная воля. Он далеко пойдет.
– Он мальчишка, который если бы не я – не только не удержал бы трон отца, но и жизни лишился бы. Он всем обязан мне, и вот она благодарность – снюхаться с моими врагами.
– Он норманн, они горячи и непредсказуемы. Но лукавство – не по их части. Они берут то, что хотят сами при помощи силы и мечей. А плести интриги и строить заговоры…
– Вы еще юны и плохо разбираетесь в людях. – отрезал король.
– Я думаю, что он хочет поговорить как раз об Амьене. Стоит завтра поговорить с ним все-таки. – продолжала Анна. – возможно, он расскажет действительно что-то важное.
– Вы так считаете, королева? Хорошо, я подумаю. – Генрих махнул рукой, и к столу направилась делегация от герцогства Аквитания. Но Анна не могла отделаться от чувства опасности, которое внушал молодой герцог Вильгельм. Одно королева поняла точно – с этим юным викингом лучше не ссориться и для этого стоит пойти на все.
За весь вечер они больше не возвращались к теме нормандцев. Праздник шел своим чередом – гости трапезничали, кричали здравицы, менестрели пели песни, музыканты играли, собаки грызлись за кости и куски упавшей снеди на пол, Генрих пил вино и принимал поздравления и подарки от делегаций. Анна, не смотря на все уговоры Милонеги, съела только немного мяса и едва пригубила вина в своем кубке. Она понимала, что близится та минута, которую безумно боялась и опасалась, что любой кусочек еды застрянет у нее в горле. И, когда, наконец, придворные дамы вывели ее из шумного зала, Анна с одной стороны ощутила облегчение, что на нее перестанут таращиться десятки пар глаз и ее уши отдохнут от грохота и пьяных криков. Но с другой стороны ее желудок подскочил к горлу от страха перед предстоящим. Инстинктивно, перед тем как покинуть зал, она покосилась на Рауля. Он сидел по-прежнему на своем месте в окружении хмельных соседей, размахивал своей чашей, а на его колене, как и у многих других рыцарей, заливалась смехом хорошенькая служаночка. Но в какой-то момент он поднял на нее свои зеленые глаза, и его острый взор снова царапнул ее душу. Он прожег ее до самого сердца, оставляя горячий след. Граф смотрел на нее с легкой грустью в глазах, но хмель от вина вернул ему привычное лукавство и безумную энергию, которой он щедро поделился невольно с молодой королевой. Этого ей хватило для придания мужества и она покинула зал, следуя за своими дамами.
Ее привели в покои короля. Несколько свечей тускло освещали большую кровать под балдахином, камин и два деревянных кресла перед ним. Видимо, Генрих, любил жить по-спартански просто – без уюта и ненужного шика. Анну раздели, распустили тугую прическу и сняли украшения, которые баронесса с величайшей осторожностью лично поместила в ларец и закрыла его на ключ. Милонега распорядилась принести таз с водой. Принимать ванну, разумеется, не было ни времени, ни возможности, поэтому новобрачную просто обтерли влажными тряпками. Затем на нее надели ночную сорочку из необычайного тонкого белого полотна, привезенного с Востока. Когда дрожащую от ночного холода девушку, наконец, уложили в постель, баронесса поставила на столик перед камином кувшин с вином и два кубка. Милонега обняла подругу под видом того, что поправляла подушку и ободряюще улыбнулась ей. В этот момент распахнулись двери, и вошел Генрих в сопровождении Шарля, Бодуэна и нескольких рыцарей. К облегчению Анны, графа де Валуа среди них не было.
Короля, видимо, уже переодели в другой комнате, так как на нем был только расшитый меховой халат поверх ночной сорочки. Он тяжело дышал и пошатывался, так как от выпитого вина сильно захмелел. Шарль помог ему снять халат и лечь в кровать рядом с молодой женой. Анна ощутила, как сильно продавился под ним матрас, от чего она сама едва не упала на него сверху на глазах у всех присутствующих. А их ждущий вид очень ее смущал и заставлял чувствовать себя неловко. Они все стояли над лежащими молодоженами, словно хотели быть свидетелями как брак будет осуществлен в финальной стадии церемонии. Генрих продолжал тяжело дышать рядом неподвижно, распространяя вокруг себя запах пота и вина. Анна, заливаясь румянцем смущения, неловко балансировала на перине, стараясь не потерять равновесия, и вопросительно смотрела на окружающих и в частности на баронессу. Та безмолвствовала и стояла как каменная статуя Девы Марии. Милонега так же, не понимая, взирала на присутствующих и соответственно покидать подругу не собиралась.
Но вскоре все встало на свои места: в покои зашел архиепископ Реймса в сопровождении нескольких служек с дымящимся кадилом. Будучи слегка навеселе, священник прочитал длинную молитву, размахивая дымящимися благовониями, и перекрестил королевскую кровать.
– И сказано в Писании: «Плодитесь и размножайтесь!». Да последуйте его Заветам, сохраняя священные узы брака. – закончил он. После чего, наконец, все по одному удалились из покоев. Милонега шла последней, и у самой двери обернулась, словно не желая уходить, и подмигнула Анне. Княжна на секунду перенеслась в Киев на несколько лет назад. Она вспомнила, как в девичьей светлице готовили к такой ночи пылающую румянцем смущения прекрасную Елизавету, как радостно, предвкушая, улыбалась Анастасия, распуская волосы перед встречей с Андрашем. Помнила, как потом обе хихикая, счастливые секретничали на утро с Агатой, самой старшей замужней княжной. Разумеется, сестры кое-что и самой младшей рассказывали о том, что происходит на брачном ложе и Анна знала, что ее ждет. И вот сейчас, лежа в одной постели с собственным мужем, она с удивлением осознала, что ее вовсе не одолевают чувства огромного счастья и предвкушения, в отличии от рассказов княжон.
– Неужели сестры чувствовали такое? – проносилось у нее в голове. – Тогда зачем они так бесстыдно лгали, говоря, что нет ничего слаще объятий любимого венчанного мужа?
Генрих тем временем издал какой то не то всхрап, не то хрюк, вздохнув и повернулся к молодой жене. Минуту он рассматривал ее пьяными абсолютно счастливыми глазами.
– Наконец-то мы одни. – пробасил он. – Наконец-то ты моя.
– Я ваша покорная жена. – опустила глаза Анна. Он приподнялся с трудом и навалился на нее всем телом. Едва не задыхаясь от отвратительного запаха кислого вина, пряного мяса и пота, Анна поерзала, стараясь подобрать наиболее удобную позу, чтобы не бояться быть раздавленной могучим телом мужа. А он тем временем целовал ее как голодный, дорвавшийся до еды, оставляя следы слюной, сжимал ее в своих объятиях как в тисках, от чего у нее перехватывало дух.
– И это и есть то счастье, о котором так блаженно рассказывала сестрам Елизавета? – подумала Анна, едва сдерживая рвотные позывы и крики боли. Она закрыла глаза, чтобы легче было расслабиться и постараться не думать о происходящем. Но стоило ей закрыть глаза, как перед внутренним взором предстало совсем другое лицо. Она почувствовала, как лежащее на ней тело мужчины помолодело лет на 10,похудело на несколько пудов, а объемный живот, вдавливающий ее в перину, пропал. Ее целовали совсем другие губы, жадные, горячие, зовущие, такие притягательные, как и его зеленые глаза. Сама не понимая, что делает, она провела ладонями по шее мужчины, запустила руки в кудрявые волосы и ощутила, что их длина достает чуть ниже плеч. Она ласкала эти волосы, позволяла целовать себя этим губам и со страстью отвечала на них. Железные объятья, сжимающие ее тело, приводили ее в восторг, захватывало дыхание от удовольствия и желания. Мужчина же на ней, казалось, просто озверел от ее неожиданного чувственного поведения. Он издал рычание и резко вошел в нее. Острая боль на секунду заставила открыть глаза и Анна внезапно осознала, где находится и что происходит. Ужасное понимание окатило ее ушатом холодной воды. С широко раскрытыми глазами смотрела она, судорожно напрягая мышцы, на гримасы страсти Генриха, слушая его стоны и восклицания. К счастью, они длились недолго. Через пару минут король издал протяжный стон и обмяк. Он поцеловал жену, перекатился на свою половину как бочонок с вином, блаженно улыбаясь.
– Ты просто волшебница! – проговорил он, засыпая. – Так хорошо мне не было еще ни с одной женщиной. – он широко зевнул, устроился поудобнее и взял ее за руку, засыпая. – Мы будем с тобой счастливы… все у нас будет хорошо… ты родишь мне детей, а я…
Но что король собирался сделать для их семейного счастья взамен на детей, он договорить не смог, так как его сморил сон и он громко захрапел. Анна, так и лежавшая неподвижно с того момента, как открыла глаза, слегка расслабила тело, напоминавшую туго натянутую струну. Она смотрела в потолок, приводя в порядок дыхание, боясь разбудить мужа. Когда Генрих захрапел, девушка осторожно высвободила руку, встала с кровати и накинула шерстяную накидку, оставленную заботливой Милонегой. Тело сводила странная судорога, сердце билось как птица в клетке, а все ее члены были словно деревянные. Голова слегка кружилась, и во рту был мерзкий привкус, подступающей рвоты. Шатаясь, Анна подошла к окну, в которое заглядывала полная луна, и невидящими глазами уставилась на звездное небо. Но очень скоро ее босые ноги окоченели от холодных плит пола и она села в одно из кресел перед камином. В ушах шумело, хоть свежий воздух от окна и снял головокружение, а тело по-прежнему била дрожь. Анна налила себе вина из кувшина, оставленного баронессой. Кто-то говорил ей, что по местным обычаям в спальне молодоженов оставляют специальное пряное вино, чтобы подкрепить силы новобрачных. Но сейчас молодой королеве было необходимо наоборот успокоиться, и с этой задачей вино справлялось. Через несколько глотков сердце сменило бешеный ритм на нормальный, тело перестало напоминать дерево, тошнота ушла, а огонь камина согрел озябшие ступни, покоившиеся на небольшом куске овчины. Но мысли и чувства неслись в голове галопом, заставляя хозяйку делать новые глотки пряного сладкого вина. Позади нее на широкой кровати храпел ее муж, которому она поклялась в верности до гробовой доски перед Всевышним Богом. Как и все ее сестры, она сочеталась с человеком, выбранным ее отцом и матерью, выполняя долг дочери. Как и все ее сестры, она разделила с ним ложе. Но не чувствовала себя ни на крупинку такой же счастливой как остальные Ярославны. Почему? Да все просто! –горько усмехнулась Анна. – в отличии от всех своих сестер она вышла замуж за человека, годящегося ей в отцы. Она помнила героического воинственного Гаральда, молодого насмешливого Андраша с подтянутой фигурой, помнила и деликатного Эдуарда – юного красивого и изящного как девушка с густым румянцем смущения на щеках. Как были прекрасны княжны, стоя рядом с супругами. И только ей достался немолодой, некрасивый выпивоха, грубый и невоспитанный женоненавистник. Ах, батюшка, зачем же ты так не любишь свою младшую дочь, что из всех монархов Европы ты выбрал ей именно этого короля? А матушка? Как же она допустила…– но тут Анна остановила свои жестокие и обидные мысли и вспомнила мать. Внезапно у нее открылись глаза на жизнь княгини. Теперь королева Анна смотрела на супругу Ярослава другими глазами, не как дочь, но как сторонняя женщина. И увидев, ужаснулась – до того оказалась схожа их судьба. Принцесса Ингигерд была вынуждена нарушить слово принцу Олаву, данное еще девочкой, с которым выросла. Уехать в далекую Русь и выйти замуж ей – 18-летней самой прекрасной девице во всей Швеции за сорокалетнего хромоногого Ярослава, который был скорее хитер и умен, чем храбр и воинственен. Более неподходящей пары найти было сложно и юной княгине, попавшей в водоворот распрей за трон своего покойного свекра, пришлось встать вместе с мужем во главе войска и, порой, лично вести его в бой, с мечом отстаивая право мужа на киевский стол. Плести интриги, заключать политические браки и терпеть несносный характер стареющего мужа, который чувствуя собственную ущербность, постоянно ревновал яркую и красивую супругу по отношению к королю Норвегии Олаву. Поговаривали, что у него были основания, так как княгиня никогда не забывала своего первого жениха, храня в своем сердце любовь к нему. Сейчас Анна понимала мать как никогда раньше – делить ложе и рожать от нелюбимого мужа, которому поклялась быть верной и учить тому же дочерей, хотя и мечтать о другом. О другом… – Анна сделала еще глоток вина, так как ее щеки запылали как огненные, а в голове зашумело. Ей было стыдно за то, что произошло. Она, венчана перед Богом, разделила брачное ложе с мужем, но в мыслях была вовсе не с ним. Какой кары ждать ей от небес за такое прелюбодеяние? – она сжалась вся в комок, словно ее вот-вот поразит огонь небесный, но ничего не произошло, и перед Анной снова предстал граф Рауль. Как всегда, дерзкий, лукаво сверкающий зелеными глазами, и хитро улыбающийся. Надо было признать, что все то, чему ее учили строгие наставники всю ее жизнь, разбилось здесь и сейчас. Разрушилось и превратилось в пыль, столкнувшись с этой улыбкой и хитрым прищуром. Анна с горечью осознала, что ее безумно влечет к этому мужчине. Но почему – понять не могла. Красивым назвать его было сложно: тонкие губы, слегка выдвинутая вперед нижняя челюсть, орлиный нос с горбинкой. У себя дома она видела куда более красивых мужчин, особенно среди спутников Гаральда, но почему-то именно лицо графа Рауля останавливало ее взгляд – неправильный прикус не только не уродовал лицо, но придавал ему скорее особый шарм, слишком крупный для того, чтобы считаться красивым нос делал лицо мужественным. Его глаза? Может дело в них? Удивительные зеленые в сочетании густыми каштановыми локонами? Безусловно, они околдовывают. Или то, как он смотрит на нее? Анна помнила, как смотрели на нее некоторые варяги на свадьбе Елизаветы, но их взгляды скорее пугали Ярославну, чем порождали иные сладкие мысли. Помнила она и как смотрел на княжну император Генрих, когда она со своим кортежем проезжала по его землям, и им был оказан пышный прием. Императрица, дочь герцога Аквитании, сидела рядом с мужем и давилась желчью, видя, какие нескромные взоры кидает ее супруг на русинку. Анна тогда еще с злорадством думала, что предпочтя политический союз Генрих был вынужден делить ложе с некрасивой серой мышью с раздутым самомнением и изводящей мужа своей ревностью. Жалел ли император о том, что отказал послам Ярослава тогда, несколько лет назад, глядя на прекрасную дочь князя, Анна не знала. Но ловя его просящие взгляды, поддавалась на уговоры задержаться при дворе еще немного. Однако и он не трогал души и сердца княжны. Ее готовили быть образцовой христианской женой и королевой, и она стойко оберегала свой покой, храня всю свою любовь и нежность для назначенного ей Богом и отцом мужа. И ради чего? Чтобы в тот самый момент, к которому она так готовилась, изменить супругу? Пусть и в мыслях, но факт остается фактом: она была с другим мужчиной. И что девушку пугало и мучило презрением к самой себе – будучи, хоть и в своих фантазиях, в его объятиях она была счастлива. Она жарко ловила его поцелуи, отдавалась вся, без остатка… Но стоило мороку упасть, и осознать кто лишал ее девства, как она превратилась в деревяшку мореного дуба. Что с ней? – Анна глядя в огонь камина вспомнила эти сладкие минуты их воображаемых поцелуев, жарких объятий, вспомнила его такие манящие густые волосы, которые так и влекут запустить в них ладонь, вспомнила его шрам на виске и почувствовала, как жар желания накинулся на нее с новой силой.
Она допила вино, чтобы успокоить бьющееся сердце, так как сделала открытие: да простит меня Бог, но я грешна. Грешна, ибо люблю не своего мужа, которому клялась в верности, а другого. И да простит Бог мою мать, всю жизнь тщательно лелеявшую любовь к Олаву Норвежскому, при этом деля постель с Ярославом Киевским! – вспомнив снова мать, Анна невольно успокоила метущуюся душу. – Вот оно! Вот что ей делать! Эта тайна навсегда останется в глубине ее сердца, никогда она не поведает о ней даже на и исповеди. Она будет самой верной и преданной женой, делами во славу Святой церкви и Бога на благо Франции искупит этот невольный грех прелюбодеяния. Как и мать, она будет той, кем ее учили быть – христианской королевой и матерью народу, и никто и никогда не усомнится в ее чистоте. Генрих считает, что Анна с такой страстью отдавалась ему сегодня ночью, красные пятна на простыни доказательство ее целомудрия. Ни у кого не возникнет сомнения. И уж тем более у самого графа Рауля. Надо держаться от него подальше и вытравить чувства к нему, влечение и желания. А уж владеть собой дочерей Великого князя учили с детства, и сама их мать был им самым лучшим примером.
Анна поставила бокал на столик, сняла накидку и нырнула под одеяло. Генрих пробурчал что-то во сне, сгреб ее в охапку и прижал к себе. Она едва подавила в себе острый приступ отвращения от нахлынувших запахов.
– Привыкай, Анна. – велела она себе и быстро провалилась в сон.