Глава 11
ЧЕЛОВЕК ЗА СТЕКЛОМ
– Ему что-то мешает. И я бы хотел узнать, что это такое.
Это было произнесено в белом больничном коридоре, вполголоса, однако таким тоном, что Катя запомнила эту фразу надолго.
Посетить Центр судебной психиатрии оказалось не так уж и сложно. Арбатского убийцу Романа Пепеляева отправили на судебно-психиатрическую экспертизу сразу после предъявления ему «рабочего» обвинения. Видимо, следователь прокуратуры не считал для себя возможным продвигаться в расследовании дальше без официального заключения о психическом состоянии Пепеляева. Катя позвонила Левону Михайловичу Геворкяну – ведущему специалисту центра, которого знала и по прежним делам, и по лекциям, иногда он читал их в Главке во время служебных занятий.
«Хочу на него взглянуть» – конечно, это было не лучшей фразой, но как-то половчее соврать у Кати не вышло. К тому же профессор Геворкян знал ее как облупленную. Однажды даже заметил: «Голубушка, любопытство тоже в каком-то роде психическая аномалия». Позже Катя узнала, что Геворкяну звонил и полковник Гущин. А с полковником Гущиным они вместе съели не один пуд соли.
– Все жаждут на него взглянуть. Студенты-практиканты так и рвутся, – это Геворкян сказал Кате, приехавший в центр, встречая ее на проходной, более похожей на военный блокпост. – Хотелось бы, конечно, умерить весь этот ненужный ажиотаж вокруг его персоны, но пока это невозможно.
– С моей стороны это не праздный интерес, Левон Михайлович, я хочу сделать об этом происшествии статью. Вы же знаете, Пепеляева там, на Арбате, обезвредил именно Федор Матвеевич, – Катя постаралась, чтобы это вышло у нее как можно солиднее.
Но мудрый Геворкян лишь прищурился: конечно, конечно, и тем не менее, голубушка…
– Он по-прежнему молчит? – спросила Катя.
– Нет, отчего же.
– Начал давать показания? – Катя тут же нырнула в сумку за блокнотом. – Неужели? Как вам удалось? На всех допросах в прокуратуре он молчал, насколько мне известно.
– Он молчал на первых двух допросах. Потом были произведены очные ставки с несколькими свидетелями, находившимися в тот вечер на Арбате. Вот тут, в присланных вместе с постановлением о назначении экспертизы материалах… в частности, очная ставка с гражданином Зуевым… так… Здесь много написано, – Геворкян надел очки. – Это уличный торговец сувенирами. Он показал, что сначала видел Пепеляева на верхнем этаже строящегося здания, расположенного возле театра. У него в руках был пистолет, и он целился… Вот тут этот торговец говорит: «Он целился прямо в толпу». Но выстрелов сверху не последовало, и свидетель потерял его из виду. А через несколько минут началось… то, что началось, вы знаете, Екатерина. Вся Москва знает.
– На этих очных ставках Пепеляев говорил?
– Нет.
– Так, значит, он все-таки отказался от показаний? А у вас здесь начал…
– Ну, то, что он говорит нам здесь, я бы не взял на себя смелость назвать ПОКАЗАНИЯМИ. – Геворкян снял очки. – Он был к нам доставлен в крайне неудовлетворительном состоянии, пришлось принимать срочные меры медицинского характера.
– Но… доктор, я не понимаю, – Катя насторожилась. – Конечно, во время задержания Пепеляев пострадал, там такая ситуация была… Удивительно, как его вообще не линчевали.
Геворкян листал материалы.
– Значит, любопытно на него посмотреть, – сказал он. – М-да… а ведь простое дело с точки зрения уголовного процесса. Факт убийств налицо, оружие изъято, более двух десятков свидетелей, опознавших его. Виновность в суде будет доказать несложно. Так что же вас, коллега, в этом простом деле смущает?
– Это, по-вашему, простое дело? – Катя даже встала. – Это – простое?
– Что вас беспокоит?
– Мотив. Самое главное – мотив. Почему?
– А если мы так никогда этого и не узнаем? Что, так уж трудно с этим смириться?
– Мне кажется, Левон Михайлович, вам как профессионалу, как врачу намного труднее с этим смириться, чем мне. Я просто хочу написать статью для газеты, максимально достоверную. И меня интересует мотив этого преступления.
– Вас интересует… Душевный порыв, мгновенный импульс… жгучий интерес. Неужели движение души важнее разума? А что говорит разум на все это? Он труслив и осторожен, порой он предостерегает от таких вот мгновенных импульсов. Вам и мне «интересно», но, возможно, мы никогда так ничего и не узнаем. И быть может, это только к лучшему.
– Я не понимаю вас.
– Гущин сказал мне, что вы присутствовали при обыске по месту его проживания. Я бы тоже хотел взглянуть на его жилище. Это какой-то склад?
– Дом, развалина рядом со Славянской площадью. Там кое-как отремонтирован только первый этаж, был магазин когда-то, судя по всему, а теперь обувной склад. Пепеляев там жил, потому что дорого квартиру было снимать, так нам в его фирме объяснили. Запущенное, грязное помещение, хотя одежда, которую он носил, содержалась им в относительно пристойном виде. В принципе там нечего было смотреть – рухлядь какая-то и сплошные обувные коробки. Одна деталь, я думаю, крайне важная. Знаете, какая? Застарелые следы крови – на вещах, на полу. На стене даже кровью что-то нарисовано. Какая-то абракадабра. Во время обыска все это было зафиксировано, снято. Я подумала: уж не прикончил ли он там кого до того, как пошел расстреливать? Но… не знаю, они эту версию как-то и рассматривать не стали, хотя обыск провели очень тщательно. И вообще у меня там сложилось впечатление, что Елистратов из МУРа и все его сотрудники, которые дело ведут, что-то темнят.
– Следы крови… это уже интересно, – Геворкян что-то отметил себе. – Надо будет уточнить, чтобы нам прислали копию заключения биологической экспертизы.
– А зачем это вам?
– Я думаю, что это его кровь, но пусть будет подтверждение.
– Его кровь? – Катя насторожилась.
– После той очной ставки с торговцем сувенирами они там, в прокуратуре, снова попытались его допросить. Тут вот у меня копия этого допроса, можете ознакомиться.
Катя взяла ксерокопию бланка допроса. Так, все напечатано… следователь сам заполнял «шапку» бланка. Имя, фамилия, год рождении, место рождения… Адрес прописки… регистрация… Прописан в Твери, место регистрации – Москва, Северо-Западный округ… Значит, отвечал Пепеляев на вопросы, пусть общие, стандартные, но отвечал! Вопрос следователя: «По какому адресу проживаете в настоящее время?» Есть ответ, он записан: «Снимал однокомнатную квартиру возле станции метро «Тимирязевская», затем переехал в квартиру на Люблинской улице». Вопрос следователя: «Когда это было?» Ответ: «Это было в прошлом году».
Вопрос: «Где проживаете в настоящее время? Как давно?»
На этом коротенький протокол обрывался. Внизу на бумаге какие-то пятна, отчетливо зафиксированные ксероксом.
– Как пояснил мне следователь, он задал этот вопрос – традиционный вопрос – Пепеляеву несколько раз. И ему показалось, что тот собирается ответить. Но он не ответил, он прокусил себе руку до кости. Пришлось вызывать врача и накладывать швы.
– Швы?
– Следователь сказал: «Он вцепился себе в кисть как гиена, я ничего подобного в жизни не видел, мы все еле с ним справились, не то бы он пальцы себе откусил». – Геворкян встал из-за стола. – Пепеляев прибыл к нам в центр в крайне неудовлетворительном состоянии, в ходе осмотра мы обнаружили на его теле множественные раны – в основном это резаные ножевые раны и укусы. Видимо, речь идет о длительном самоистязании, если, конечно, не будет доказано чье-то вмешательство со стороны.
– Он сумасшедший, – Катя покачала головой. – Вот оно все откуда идет. Причина убийств – его безумие.
Геворкян – ведущий специалист Центра судебной психиатрии – посмотрел на Катю и ничего не сказал.
– Но я все же могу его увидеть? – спросила Катя.
– Да, раз уж потрудились сюда приехать. Он сейчас в одном из наших специализированных боксов. Идемте.
Они шли по длинному белому коридору. Их обогнала целая процессия студентов – все в халатах, ужасно серьезные, деловые. Геворкян поздоровался с их куратором.
– Веду их сначала в семнадцатую, а потом, конечно же, в третий, – на ходу бросил тот.
Все как водится в научных учреждениях – работа, практиканты, лекция с демонстрацией…
И тем необычнее прозвучали слова Геворкяна в коридоре, показавшемся Кате еще более пустым и гулким после студенческого косяка.
– Когда с ним основательно поработали врачи, он какое-то время чувствовал себя значительно лучше. Это был ясный момент его сознания. Я имел с ним беседу, и он сказал, что слышит голоса.
Конец ознакомительного фрагмента.