Триумфатор. Глава 1. Управление «Л» (Лев Пучков, 2008)

Утром 2 сентября мы с «близнецами» натощак выпили кофе и поехали на смотрины в Плотину. Мы – это я, оперуполномоченный управления Андрей Горбенко, и наши же опера Виталий Белов и Витя Семенов, действительно похожие друг на друга.

Если кто подзабыл, я освежу ваш фольклорный багаж: раньше, в незапамятные времена, в числе прочих русских традиций было такое замечательное мероприятие, когда родовичи собирались в кучу и всей толпой шли смотреть на невесту. И вовсе не любопытства ради, а пользы дела для: ежели вдруг девица окажется хромой, горбатой, да к тому же еще ненароком страдает кликушеством – не брали. И правильно: кому надо такое добро?

«Невесту» нам сосватал один добрый камрад в благодарность за «клинические» процедуры. А мы непривередливые, возьмем с любыми огрехами. В нашей ситуации особо выбирать не приходится…

Плотина – небольшой поселок в двенадцати километрах от Черного Яра. До недавнего времени градообразующим предприятием здесь была собственно плотина, которая является стратегическим объектом. Если враг будет наступать, плотину рванут, и весь Черный Яр с его жуткими секретами в мгновение ока окажется под водой. При этом область останется без воды, поскольку водохранилище перестанет существовать, но эта мелочь мало кого волнует: главное, чтобы врагу не достались секреты. Пойдите потом, поныряйте за ними на тридцатиметровую глубину, супостаты звездно-полосатые!

Некоторое время назад какой-то умник придумал построить в Плотине стандартный филиал торгового комплекса «Мега». А еще большим умником был тот, кто дал разрешение на строительство оного филиала в такой опасной близости от стратегического объекта. Теперь весь Черный Яр регулярно ездит сюда отовариваться, а батальон охраны перманентно пребывает в режиме усиления и потеет от страха. Потому что все черноярские торгаши люто ненавидят «Мегу» и мечтают ее взорвать. Или как минимум по старой доброй русской традиции пустить «красного петуха».

Для нас же эта самая Плотина примечательна тем, что именно здесь в свое время ныне покойный товарищ Исаев показательно рассчитал питерских «экстазистов». Занятно, правда? Нет, я не утверждаю, что это напрямую связано с нашей ситуацией, но… Согласитесь – очень уж многозначительное совпадение.

Машину поставили на парковку, сами прошли в торговый комплекс, поднялись на третий этаж, почти полностью посвященный чревоугодию, взяли в одном из трех десятков кафе еду и присели за столик поближе к центральному входу. Бегать по комплексу на предмет рекогносцировки нам не надо: вчера вечером приезжали, неспешно все осмотрели и даже план составили, на случай непредвиденных изменений обстановки.

Жующей публики было немного: день только начался, большинство из тех, кто собрался сегодня избавиться от лишних денег, еще не проснулись. Обшарив взглядом огромный зал, я не обнаружил нашего информера и решил на скорую руку развлечься экспресс-анализом.

Из присутствующей массовки бегло отфильтровал всю «некондицию» (кондиция – половозрелая особь мужеска полу до тридцати лет) и, похрустывая невкусной жареной картошкой, принялся перебирать претендентов на роль основного злыдня дня.

– Согласен, – поддержал Виталий, отметив направление моего взгляда. – Пухлый прыщ с девахой – самое то.

– Аргументы? – лениво подключился Витя.

– Ведут себя так, будто чего-то сперли. Или планируют какую-то гадость.

– Нет, это вряд ли, – возразил Витя и, едва заметно кивнув в противоположную сторону, вынес вердикт: – Вон туда гляньте. К гадалке не ходи – кто-то из этих студентов. А может, все сразу. За километр же видно – полжизни на «колесах».

– А я думаю – вон тот парнишка, – сказал я.

– Почему? – заинтересовался Витя. – Чем он тебе не понравился?

– Да нет, ничем таким особенным. Ну просто – интуиция.

– Нет, ну почему, объясни?

– Потому что он начальник, а мы – дурак, – хмыкнул Виталий. – И ему виднее…

Претендентов было пятеро, и все они имели примерно равные шансы на победу в моем необъявленном конкурсе под лозунгом «Привет, курьер, – веди к барыге!».

Через три столика от нас нервно поедала мороженое молодая пара: чрезвычайно прыщавый рыхлый толстячок, внешне похожий на Гайдара (но не того, что на коне и с шашкой, а более позднего, который много ел и мало двигался), и готического вида девица с густо напудренным личиком. Девица смотрела на толстяка взглядом голодной кобры и эпизодически бросала реплики. При этом ее губы, напомаженные радикально фиолетово, вели себя как брошенные на раскаленную сковороду пиявки. На миг мне даже показалось, что слышу шипение и ощущаю аромат горелого мяса.

Толстяк молча лопал мороженое, посматривал на часы и все время возвращался взглядом к центральному входу. За минуту он дважды промокнул платком лоб. Между тем в зале было довольно прохладно, да и мороженое – отнюдь не то блюдо, что может вызвать обильную испарину.

Через два столика от толстяка с девицей и чуть левее от нас заседала троица вполне студенческого обличья. Одеты недорого и безвкусно, стрижены абы как, пьют дрянное пиво с такими же чипсами, но перед каждым на столе, как непременный атрибут принадлежности к ожиревшей умирающей цивилизации, – «навороченный» мобильник. Все трое явно чем-то озабочены, регулярно озираются (можно даже сказать – с каким-то нездоровым подтекстом озираются) и бросают полные вожделения взгляды на центральный вход. Кто из них основной? Выделить кого-то довольно проблематично: какие-то они одинаковые, словно в одном инкубаторе сделаны.

Пятый претендент – одинокий парнишка едва за двадцать. Сидит далеко от нас, ведет себя прилично: спокойно завтракает, неторопливо листает какой-то разноцветный журнальчик из местной бесплатной рекламы, резких движений не делает.

Почему обратил на него внимание? Да так – показалось мне, когда зашли, что глянул он на нас как-то по-особому. Этак оценивающе, опытным взглядом, нетипичным для такого салаги. Других претензий нет.

В общем, в плане выбора злыдня дня я так и не определился. Да, было одно конкретное уточнение: «крепкий» – но наш информер весит сорок пять, может при случае спрятаться за швабру и для него любой человек нормального веса выглядит вполне крепким.

А мне тут все понравились – оптом бы арестовал да пообщался в рамках темы. И еще, вполне вероятно, что нашего объекта вообще здесь нет. Ну, мало ли – не подъехал еще, заболел, умер, внезапно и резко исправился.

Вот этим и интересны такого рода оперативные этюды. Когда ты при наличии минимального набора исходных данных и примерно равных по значимости объектов решаешь задачку задолго до подтверждения информера – чувствуешь себя потом этаким гением и матерым сыщиком. Самому приятно. А если и промазал – ничего страшного, досадно, но несмертельно. Со всяким может случиться, ну не гений я, что тут поделать…

Пока информера нет, в двух словах обрисую ситуацию, сложившуюся в Черном Яре за последние две недели.

Ну, ничего так ситуация – вполне даже обнадеживающая и перспективная (тьфу три раза). Тяжелыми наркотиками никто не торгует, все местные камрады прилежно посещают нашу клинику, тутошняя чиновничья банда притихла и со злобным бессилием ожидает дальнейшего развития событий.

А вот с «экстази» беда – с недавних пор какие-то злыдни регулярно торгуют мимо нас. Прямо на дискотеках. Пока все силы были брошены на основное направление, мы как-то не обращали внимания на эти детские шалости. А сейчас немного разгрузились и решили заняться: а то ведь оборзеют, если пустишь на самотек, начнут тут развиваться вширь и вглубь.

Собакин по этому поводу заметил:

– Все-таки дурной у нас народ. Понимают только, когда кувалдой – да по башке. Баловней по «снежку» предупредили чисто по-человечьи: не надо ездить, убьем. Все равно приехали! Убили. Теперь никто не ездит. Геродотов всех этих долбанутых тоже предупредили: прекращайте, а то убьем. Не поверили! Опять убили. Все – как отрезало, ни одна сволочь не лезет. Ну и что теперь, мать их экстазявую – этих тоже завалить, чтобы никто не ездил?! Вот же дебилы – просто зла не хватает…

Собакин, конечно, товарищ своеобразный, но в его словах есть определенный резон. Народ у нас жуть какой упрямый. Пока самолично не удостоверятся, что овчинка выделки не стоит и за малый вес можно схлопотать пайку свинца, – будут возить и торговать. И что характерно: память у них короткая, что ствол моего табельного оружия. Трех лет не прошло, как Исаев шлепнул двоих барыг вот в этой же Плотине. Это что же теперь, каждому новому начальнику местной госкомдури показательно валить по паре удодов на всеобщее обозрение?! Жадные тупые ублюдки, больше и сказать нечего…

Пара слов о сегодняшней теме.

Информера нашего зовут Степой, трудится он уборщиком в обеденном зале «Меги». Утром позапрошлой пятницы ходил Степа по залу, еще не «вставленный», мрачно размышлял о насущном и мимоходом забрал отставленный в сторону поднос с недоеденным завтраком у попивающего кофе и читающего газету хлопца. А хлопец то ли планировал добить жирную сосиску, то ли просто не в духе был – прицепился, короче, и давай пилить уборщика за бесцеремонность. В общем, рассказал ему все, что думал.

Степа перечить не стал – моментом вылетишь с работы или, паче чаяния, из окна третьего этажа (хлопец заводной и на вид вполне крепкий – хилому камраду с ним не тягаться), но злобу затаил.

В воскресенье Степа с двумя другими камрадами плавал на дергаче «Падучая Звездень» (натурально – плавал, это пароход, оборудованный под дискотеку) и вдруг заметил там своего давешнего обидчика.

Ага! Давай, говорит камрадам, ввалим этому парнокопытному «по самое не горюй» – нас трое, справимся.

Да запросто – согласились камрады.

Поймали момент, когда хлопец пошел в направлении ватерклозета, выждали минуту и увязались было следом – а он возьми и вернись обратно. Быстрый олень!

Минут пять проходит – опять туда же порулил. Через минуту вернулся. Что за беда такая?!

В общем, не буду растягивать – проследили они за ним и выяснили, что хлопец прямо под лестницей толкает «витаминки» (экстази).

Камрады Степы сразу по тормозам: если это чьи-то «ноги», значит, он под кем-то ходит, связываться не стоит, закопают. Логично?

Степа сам не со стороны, давно и крепко в теме, согласился – да, все правильно, не стоит такого трогать.

А потом, когда уже домой приплыл, вдруг дошло: какие, к бениной маме, «ноги»?! Все, не работает тут система, а работает клиника и Собакин. Собакин и клиника – близнецы-братья, кто более чьей-то там матери ценен? Мы говорим – клиника, подразумеваем – Собакин, мы говорим – Собакин, подразумеваем – клиника.

В общем, если этот корень что-то толкает, так это исключительно от себя, на свой страх и риск. Да, вот это я промазал – опечалился Степа. Плохо быть тормозом, иногда следует голову пораньше включать.

В следующую пятницу Степин обидчик опять появился в обеденном зале «Меги», позавтракал, попил кофе и ушел. Степа быстренько пораскинул мозгами на полбаяна и, как и подобает опытному камраду, сделал глубоко уходящий корнями в тему вывод: да этот хмырь сюда за «весом» ездит! Пятница – первый дискотечный день, вот он и заряжается на весь трехдневный марафон.

Что делать? Дать по тыкве, забрать «вес» и слегка обогатиться – такая замечательная мысль посетила Степу буквально на секунду и тут же была отброшена включившейся «системной» логикой: если парень ездит к барыге, значит, система опять работает – пусть даже вразрез с Собакиным и клиникой. А если есть система, то за такие выкрутасы обязательно накажут – да так, что ни одному ритуальному бюро материала не останется.

Ну и ладно. Пусть я тут ничего не выгадываю, но вам тоже хорошо не будет, решил Степа и пошел к проверенному и авторитетному камраду Люде (это лепший корень заведующего клиникой).

И с легким сердцем сдал своего обидчика.

Ну вот, собственно, и все. Спешить с выводами не будем, тот факт, что парень приезжает сюда по пятницам за «витаминками», – отнюдь пока что не факт, а плод недобравшего ремиссии воображения.

Однако, если этот загадочный хлопец приведет к барыге, мы Степе будем весьма обязаны.

А еще – хотите, сугубо личное? Больно уж тут местечко замечательное. Я бы даже сказал – историческое. Тутошний климат для барыг чрезвычайно вреден и даже опасен…

Спустя какое-то время появился Степа – с тележкой, веником и глубокой отрешенностью во всем своем тщедушном организме. Я начал было тихонько бросать маяки (если на общечеловечьем – попробовал осторожно обратить на себя внимание), но мог бы и не тихонько – камрад был глубоко в нирване. Что-то там в его мирах происходило важное и глобальное, ничего, однако, не имеющее общего с нашей обыденной реальностью.

Степа на автопилоте доехал до середины зала, запрограммированно притормозил у стола с двумя грязными подносами и, напоровшись наконец стеклянным взглядом на мой вопящий взор, вывалился в наше измерение.

Вот за это я их и не люблю. Они инопланетяне. Все время плавают там на своих тарелочках, на краткое время съезжают на колесиках в наш мир – за дозой, и опять отъезжают обратно. Вроде бы – и пусть себе, но во время этих приездов – отъездов они частенько с небывалой легкостью воруют, насилуют и убивают. Это же Матрица – щас перезагрузимся «баяном» на троих, и не будет этого окровавленного трупа…

Степа с полминуты размышлял, таращась на нас, потом вспомнил – плеснул ручкой, озарился неким подобием улыбки и ткнул пальцем в строну одинокого парня, на которого я обратил внимание при входе.

Пфф… Вообще-то договаривались «едва заметно кивнуть» или даже «показать взглядом». По счастливому стечению обстоятельств, объект сидит спиной к Степе и ничего не видит. А то ведь завалил бы все дело, мерзавец обдолбанный. Ох и не люблю я их!

– Пристрелил бы удода, – процедил Витя.

– Которого? – уточнил Виталий. – Степу или этого подонка, которого, кстати, босс выкупил с первого взгляда?

– Хорошо прогнулся, – одобрил Витя. – И так гладенько – вроде бы мимоходом, не нарочно. Но факт – мы с тобой не угадали, а он попал в точку.

– Вот поэтому он начальник, а мы – дурак…

Наш объект доел завтрак, неспешно выпил кофе, несколько раз глянул на часы, но уходить не торопился. Ждал чего-то.

Минут через пятнадцать ему кто-то позвонил. Коротко переговорив по телефону, парень направился к выходу.

Выбрав оптимальную дистанцию, я направился за ним, а «близнецы» потопали к боковому выходу: Витя на парковку, за машиной, а Виталий – для страховки, если объект пойдет по северо-западной галерее через игровой зал.

Выйдя из зала, объект пошел по юго-восточной галерее, заметно прибавив темп. Пришлось тоже немного подсуетиться – в результате Виталий сразу выпал из поля зрения, и я остался в гордом одиночестве. Ну да ладно, меняться пока не надо, он на меня ни разу не обратил внимания.

Объект спустился на первый этаж, посмотрел на часы, недовольно покачал головой и, опять прибавив темп, ускакал через боковой выход на улицу.

Я не замедлил последовать за ним. Вообще, нехорошо получается с этой непредвиденной спешкой. Если бы кто-нибудь предвзято смотрел со стороны, моментально вычислил бы наблюдение. Смена темпа – простейший способ провериться насчет «хвоста». Хорошо, что мы имеем дело с дилетантом, особо напрягаться не имеет смысла. А вообще, по большому счету, для такого мероприятия надо бы как минимум две сменные пары.

Когда я оказался на улице, объект уже сворачивал за угол. В этот момент Витя как раз подходил к парковке – увидев меня и не обнаружив поблизости нашего поднадзорного, он недоуменно передернул плечами. Я экономным жестом обозначил направление – Витя понятливо кивнул и поспешил на парковку, а я трусцой припустил за угол.

Только повернул, смотрю – этот шустрый мерзавец уже вбегает в распахнутые ворота грузового двора.

– Ну погоди, гаденыш, доберусь я до тебя, – злобно пробормотал я, устремляясь к воротам. – Устроил тут эстафету, сволочь…

За воротами – бетонная полоса, слева – пакгауз с дверями складов, справа – несколько фур. Из той, что ближе к воротам, трое дородных мужиков в спортивных костюмах, пыхтя от напруги, кантуют большую коробку. Рядышком стоит пассажирская «Газель» с распахнутой кормой, сбоку стройный товарищ в съехавших на нос очках что-то пишет на картонке.

А парня нет. Ну, е-мое…

– Мужики, тут пацан пробегал только что…

– В серой толстовке? – уточнил стройный товарищ, остро глянув поверх очков.

– Точно!

– Андрей Горбенко, – товарищ вдруг тепло улыбнулся. – Я не ошибся?

– Точно, – я немного смутился – не помню, чтобы мы когда-то встречались. – А вы…

– Да тебе это без разницы, – товарищ кивнул мужикам: – Взяли.

Мужики вдруг с диковинной легкостью отшвырнули коробку и разом шагнули ко мне. Я даже удивиться не успел: двое подхватили под локотки, третий в секунду ощупал, выдернул из кобуры пистолет, забрал мобильник и отдал все очкастому.

Я попробовал было дернуться – не тут-то было, ручищи у них – как тиски, стоят по бокам, ни пнуть, ни боднуть, никуда, короче!!!

На мгновение расслабившись, я рванулся что было силы. Держатели мои только чуть качнулись, а третий, что все забрал, шустро подскочил и с маху саданул кулачищем под дых.

Я скрючился в три погибели, в глазах потемнело от боли и обиды. Вот же дурак-то, господи!

– Не со зла, – спокойно пояснил ударивший меня мужик. – Просто не надо дергаться. Веди себя смирно, и мы тебя не тронем.

– Грузите, – распорядился очкастый, и меня поволокли в «Газель»…

Мужики легко забросили меня в «Газель», влезли сами и закрыли задние двери. Товарищ в очках сел рядом с водителем, буркнул:

– Поехали…

… и достал телефон.

И поехали.

Не знаю, проскочили мы мимо Вити или он даже с парковки выехать не успел – было так больно и обидно, что я на какое-то время утратил способность рассуждать и оценивать обстановку. Какая, в поддувало, обстановка! Я в тот момент был целиком и полностью сосредоточен на своем бедственном состоянии.

Матерый опер, говоришь?! Авторитетный истребитель воров!

Попался, как самый распоследний стажер-шалопай…

Когда Бубку возле дома спеленали, мы, помнится, дружно осклабились: ну чайник же, что с него взять. Вот я бы на его месте – ух!

Но Бубку «вели» от первой до последней минуты, и «опека» была такой плотной, что ему практически ничто не угрожало.

Получается, они нас «слушали»? Если нет – как пацана подвели ко мне? Не думал, что воры будут заниматься такими шпионствами – это прерогатива совсем других злыдней.

А я просто идиот. Сказано же было русским языком: ходить везде втроем, не разделяться ни на минуту! Можно, конечно, возразить – а как тогда работать? Однако сейчас это уже не имеет значения. Блин, обидно-то как…

Слегка продышавшись и придя в себя, я разогнулся и осмотрелся. Серо-голубой монолит «Меги» неторопливо съеживался к северу. Мы ехали в столицу. Как говорится – в последний путь…

– Полегчало? – Очкарь мимолетно глянул на меня в верхнее зеркало, небрежно бросил: – Раздевайся…

…и набрал номер на телефоне.

– В смысле – «раздевайся»?

– До трусов, – подсказал очкарь и приложил палец к губам: – Тихо – хозяин…

– Не понял…

– Не дури, – тип, что давеча саданул меня под дых, с готовностью привстал и многозначительно тряхнул ручищей.

– Понял, – я принялся снимать одежду.

Благоразумие подсказывало, что нарываться без нужды не стоит – сразу не завалили, значит, для чего-то нужен. Какая-никакая отсрочка, а там поглядим, мало ли, как еще карта ляжет.

Пальцы дрожали, руки слушались плохо, в голову лезли совсем никчемные сейчас аналогии из области чекистско-расстрельных мероприятий «раздевайтесь, гражданин, проходите, лицом к двери – ближе, еще ближе…».

Заметьте, они меня даже не связали. Смысла нет. Все трое квадратные, раза в два шире меня, ручищи здоровенные – наверное, на спор могут костыли из шпал рвать. Водила тоже крепыш.

Это было необычно: как-то привык, что уголовники по большей части – субтильные личности, этакие доходяги, оставившие здоровье на зэковских шконках.

И где только они таких здоровяков взяли…

– Взяли, – с ходу доложил трубке очкарь – не представился, абонента по имени не назвал. – Да, все чинно… Нет, не было… В смысле – «куда»? Куда ты сказал… Оп-па! А че так?… А, ну понял… Да понял, понял… Ну ты ж меня знаешь – все будет как в банке. Пока…

– Запутки? – уточнил любитель бить под дых, сноровисто ощупывая швы моих брюк.

– Не, все ништяк. Просто по делам отъехал – и вроде бы надолго, – очкарь задумчиво почесал за ухом и обратился к водиле: – Давай прикинь, как нам покороче проехать в Дрюково.

– К Афанасу, что ли?

– Ага.

– Прикинул, – водила сбросил газ и посмотрел в зеркало.

– Ты че тормозишь? – нахмурился очкарь.

– Проехали поворот. Раньше не мог сказать?

– Хорош гнать – при тебе ж звонил!

– Да я не про тебя… Мог бы звякнуть, предупредить.

– Да ладно – че теперь… Рули давай.

Мы развернулись и поехали обратно.

Вот так, дорогие мои коллеги и прочие, кто не будет допущен на похороны. Выходит, взяли меня люди Прохора – московского «законного» вора.

Откуда такой вывод? Афанас – старый жулик, кореш Прохора, от дел давно отошел, сидит в Дрюкове, варит самогон и продает окрестным пейзанам. Сам по себе ничем не знаменит, по оперданным проходит исключительно как «связь» Прохора.

Все-таки здорово быть опером. Когда знаешь, кто конкретно тебя убьет, на душе как-то легче. Это примерно то же самое, как если тебя расстреливают, а ты немного разбираешься в оружии. О, из «ПК» будут мочить, коробочка на 100 патронов, калибр 7,62 – все понятно. Надежная штука, сразу убьют.

А был бы полный дуб в оружии, стоял бы и гадал: блин, что это за фигня? А не буду ли мучиться? Хе-хе…

Нет, понятно, что это истерический смех, как продукт агонии сознания, – однако хорошо, в самом деле, что взял меня именно Прохор. Какая для меня разница? Поясняю.

По всем раскладам Прохор должен сдать меня грузинам. А он, как видите, не торопится это делать и дал команду везти меня к своему корню.

Значит, хочет пообщаться и кое-что разузнать. И я даже догадываюсь, что именно.

И вот еще деталь: можно надеяться, что до сдачи грузинам мытарить меня особо не будут. Потому что Прохор – один из немногих «динозавров», уважающих «традиции». Если бы я шлепнул настоящего «вора», таскали бы меня на пинках до самой сдачи. Но Зураб был «апельсином», короновался за деньги и мимо «понятий», так что и отношение к нему у таких, как Прохор, – соответствующее.

Остается надеяться, что мне удастся сохранить твердость духа и ясность мышления – чтобы не упустить свой шанс, буде вдруг Судьба захочет мне как-то улыбнуться в этой безвыходной ситуации. А не захочет… Ну, так хоть умереть достойно, не валяясь в ногах и не вопя о пощаде.

Знаете… Не уверен я, что у меня это получится. Как-то не приходилось раньше умирать – опыта нет…

То ли люди Прохора не в курсе законов жанра, то ли я отстал от жизни и чего-то не понимаю – но глушить меня не стали, равно как и надевать на голову пыльный мешок. Так я и ехал, как обычный пассажир, прижатый к окну могучим плечом конвоира. Здраво порассуждать в заданном направлении не получалось: как-то все вокруг было вверх ногами и ничего путного в голову не лезло.

Воры средь бела дня арестовали опера и, совершенно не заботясь о конспирации, везут его «на хату»… Скажите, это нормально? Разве не должно быть все с точностью до наоборот?!

Бред какой-то…

Минут через пятнадцать мы подъехали к Дрюкову.

За это время боль от удара растворилась в клокочущем котле безысходного отчаяния, а мое супер-эго, вскормленное на сугубо детдомовском болезненном стремлении к справедливости, поставило вопрос ребром.

Если в цивилизованной стране с развитой и мощной правоохранительной системой преступники могут схватить представителя этой самой системы в общественном месте и отвезти его на казнь, это несправедливо и вообще в корне неправильно. Думаю, это понятно даже тем, кто о детдомовском воспитании имеет самое поверхностное представление. Из этой неправильности вытекает закономерный вывод: сотруднику этому в данной ситуации никто не поможет, и шлепнут его при любом раскладе. Хоть наизнанку вывернись – приговор уже вынесен, осталось лишь исполнить. При хорошем поведении умрет он через несколько часов, при плохом, возможно, прямо сейчас.

В таком случае, какая тебе разница, обреченный ты наш? Эти несколько часов ведь ничего не решают, верно?

Верно.

Ну так и рассуждать больше нечего: хочешь побороться за жизнь, начинай прямо сейчас. В худшем случае проведешь последние пару часов со сломанными ребрами и перебитыми конечностями – на общую ситуацию это не повлияет ровным счетом никак…

Подробно описывать Дрюково нет смысла: это типичное явление новейшей эпохи, одна из тысяч умирающих деревень Центральной России. Асфальтированная улица здесь всего лишь одна, и ввиду уникальной длины (от съезда с шоссе до сельпо – метров двадцать пять) ее можно смело заносить в Книгу рекордов Гиннесса.

По обеим сторонам от этих двенадцати саженей индустриальной эпохи прижались друг к другу четыре невзрачных зданьица с обшарпанными вывесками: «сельсовет», «милиция» – справа, «шиномонтаж», «сельпо» – слева.

Наша железная колесница повела себя в полном соответствии с исторической достоверностью: мгновенно проскочила крохотный отрезок цивилизации и, не успев как следует притормозить, со всего маху ухнула в здоровенную выбоину, притаившуюся сразу за неровно отгрызенным краем асфальта.

В последующие десять секунд мой раздетый до трусов организм вел себя независимо от впавшего в ступор сознания, которое даже не пыталось контролировать ситуацию, а только фиксировало отдельные моменты происходящего.

Итак: сильный крен на правый борт, сидящий рядом конвоир выпадает в проход, я, естественно, за ним следом – но не втыкаюсь, как он, в правый ряд, а рикошетом отскакиваю от могучей спины и финиширую прямо у пассажирской двери.

Потная ладошка цепляется за ручку, щелчок – дверь резко распахивается, примерно на треть, упирается в грунт – я, как по трапу, выкатываюсь наружу.

Едва оказавшись на ногах, мчусь обратно к шоссе. То есть это по факту я – мчусь, а кажется мне, что еле переставляю ноги, ставшие враз такими тяжелыми, словно на них нацепили водолазные башмаки. Сердечко надсадно бухает в груди, грозя вырваться наружу: «Бежать! Бежать!! Бежать!!!», надо бы лететь стрелой, но почему-то все получается так медленно и величаво, что от досады хочется выть!!!

В этот момент включается сознание и пробует управлять ситуацией.

Ну и куда бежать, буй ты мой перекрашенный?! Кругом поля, до посадок далеко, враги на транспорте – сейчас выберутся из ямы, развернутся и…

В здании с надписью «милиция» одно окно распахнуто настежь, из него доносятся негромкие звуки вполне обывательского характера.

Ага!

Ни секунды не раздумывая, проскакиваю через улицу, влетаю на крыльцо и, с разбегу ударив плечом в дверь, вваливаюсь внутрь.

Изрядно пожеванный сейф, древний телевизор на тумбочке, три стола, стулья, вешалка, портрет на стене (угадайте – чей), рядом – сильно выцветший график статистики правонарушений.

Ну, слава богу – я дома!

На одном столе антураж: карточная колода, газеты, небольшая кучка мелких отечественных дензнаков, двухлитровая бутыль «Бон-аква» (но там, совершенно очевидно, отнюдь не «аква» и вряд ли «бон»), стаканы, огурцы, хлеб, пара солидных луковиц и изрядный шмат сала.

За столом сидят трое, в руках – карты. Двое в форме – старлей и сержант, третий в штатском, но за километр видно – тоже из органов, а ежели подойти поближе, то понятно, из каких именно.

Старлею чуть за сорок, сержанту едва за тридцать, в штатском – совсем салага.

Здравствуйте, родные мои! Как же я вас всех люблю сейчас: был бы девицей, отдался бы оптом – да не по разу!

На мое чудесное появление троица отреагировала адекватно.

– Во б…, – старлей положил карты на стол, прикрыл деньги газеткой и поставил сверху стакан.

– Мужик, а ты остановкой не ошибся? – штатский хмыкнул и стал с интересом меня рассматривать. – Клиника на сто девятнадцатом километре, это минут десять езды отсюда.

– Ты че, совсем оборзел – в таком виде вваливаешься сюда? – сержант грозно нахмурился и привстал со стула.

– Андрей Горбенко, опер из Балашихи, на операции! – на одном дыхании выпалил я. – Щас сюда вломится банда!! Выручайте, мужики!!!

Бравый сержант выхватил из кобуры пистолет, наставил его на меня и грозно рявкнул:

– А ну, руки в гору, лицом к стене! Быстро, я сказал!

– Ствол – это зашибись, пригодится, – я ткнул пальцем в дверь. – Только с предохранителя сними и туда направь.

– Погоди, – лицо старлея посетила гримаса понимания. – Ты тот опер, что Зураба завалил?

– Точно.

– Тебя уволили, – штатский сочувственно причмокнул. – В прошлую пятницу на «читке» доводили. Ты от воров сорвался?

– Точно!

– И они, типа того, щас прямо сюда вломятся?!

– Точно!!

– Ну так давай, – штатский указал на одно из окон с противоположной от входа стороны: – Раскрывай да сигай туда – и дуй по полям до леса.

– Не понял… Вы что, мне не…

– Давай, че ты встал! – прикрикнул штатский. – Ты уволен – не врубаешься, что ли? Ты не опер, не сотрудник, никто, короче, – ты теперь сам по себе.

– Точно, – сержант опустил ствол и соболезнующе причмокнул: – Извини, брат, – помощи тебе не будет. Давай, в самом деле – в окно…

– Стоять! – негромко скомандовал старлей. – А ну, подыми ствол и возьми его на мушку.

– Не понял… – сержант пожал плечами, но послушно выполнил команду. – Это к чему?

– Думаю, за него можно неплохие бабки получить, – пояснил старлей, открывая сейф. – Он вора уложил. Значит – что?

– Мужики… Вы че – совсем?! – От обиды я был готов заплакать – хоть убейте, не ожидал такого поворота! – Вы же своего…

– Да какой ты, на хер, свой! – старлей недовольно поморщился. – Правильно Леха сказал, ты теперь – никто…

В этот момент входная дверь распахнулась, и в помещение вошел очкарь.

– Не помешаю?

Вошел, надо заметить, не как в опорный пункт правопорядка, а будто бы к себе домой, уверенно, по-хозяйски.

– Так, – старлей, не суетясь, достал из сейфа наручники, сунул в карман брюк, затем вытащил «АКС-74У», присоединил магазин и аккуратно уложил на стол. – Ты чей будешь?

– Я от Прохора.

– Ага… И сколько вас тут? – Старлей взял со стола автомат и взвесил его в руках.

– Не, тут у вас ниче не выходит, – очкарь криво ухмыльнулся и впился взглядом в автомат. – Как взяли его, я сразу позвонил Прохору. Так что все уже в курсе, ждут, готовят встречу.

– Понятно… – Взгляд старлея наполнился разочарованием и досадой. – То есть ты хочешь сказать, что можно вот так запросто прийти, взять сотрудника…

– Он уже неделю не сотрудник. Вам что, приказы не доводят?

– Ну это уже наши дела, что там нам доводят, а что нет, тебя это никак не касается.

– Короче, я не понял… – очкарь нарочито понизил тон и зловеще уточнил: – Ты что… с Прохора хочешь деньги взять?!

Пауза была недолгой, но насыщенной. Старлей – парень простой, душа нараспашку, во взгляде легко читается самое сокровенное. Да, хочет он деньги взять, ой как хочет! Деньги взять, всех ненужных – в расход, и вроде бы по ситуации он самый главный сейчас (с автоматом, блин!), но…

– Нет, не хочу. – Старлей положил автомат на стол, тяжело вздохнул и потянулся за бутылкой. – Забирайте и валите отсюда. Живее!

– Понял, – очкарь приоткрыл дверь. – Пацаны – заходи…

Наказали меня тут же, не отходя от оплота правопорядка.

Обойдемся без умствований насчет неправильности мироустройства – сам спровоцировал. А просто «перемкнуло» от обиды и отчаяния.

Держали крепко, вырваться – никак, но когда спускались с крылечка, я извернулся этакой скользкой гадиной и, животно зарычав, впился зубами в запястье одного из конвоиров.

– Ах ты ж, хучело чуево!!!

Били недолго, но основательно: от всей души и навылет – в дыню, и потом еще в порядке трамбовки, вдогон – ногами куда придется.

В итоге я на какое-то время перестал ориентироваться в пространстве (было темно и звездно, как на экскурсии в планетарии), сплюнул два зуба и вволю напился собственной кровушки.

Да ладно – что там зубы, на фиг они мне теперь нужны…

Афанас проживал где-то неподалеку – к тому моменту, когда мы въехали во двор его усадьбы, у меня перед глазами еще плавали козероги и раки, а также прочие представители классического гороскопа. Ну, разве что чуток посветлело – можно было различать покачивающиеся предметы обстановки.

Обширный двор был похож на пункт приема… эмм… приема всего что притащат. Детали от сельхозмашин, металлолом, автозапчасти, древесина всех кондиций, арматура, швеллер, листовое железо, гора проводов, с десяток бронзовых бюстов вождей разных эпох и, по всей видимости, совершенно секретный хлам – какие-то кучки, накрытые брезентом.

На прибытие дорогих гостей хозяин отреагировал не сразу: он как раз азартно торговался с тремя мутантами, притащившими холодильник.

Мутанты имели проблемы с речью, зрением и координацией, были дико волосаты и одеты в какие-то невообразимые лохмотья. Они нечленораздельно мычали, постоянно наклоняли головы набок, чтобы было удобнее смотреть заплывшими глазами, и асимметрично дергали конечностями.

Афанас на свою ориентировку был похож примерно так же, как я на Собакина: за годы мирной жизни он опух, растолстел, окривел на один глаз и обзавелся костылем – что, впрочем, не мешало ему резво хромать вокруг холодильника в поисках недостатков на предмет сбивания предложенной мутантами цены.

Очкарь не вмешивался и терпеливо ждал окончания торгов. Как будто бы мешок картошки привез (менять на самогон), а не одного из главных извергов столичного воровского мира. Афанас, даром что старый, еще в авторитете – молодежь его уважает и побаивается.

Спустя несколько минут холодильник был успешно обменян на две двухлитровые бутылки «Бон-Аквы» (!). Мутанты уволокли добычу за ворота, двое шустрых парней потащили холодильник в сарай, а довольный Афанас наконец-то соизволил обратить на нас внимание.

– Люди говорят, ты детдомовский?

Странно, но в действующем глазу старого уголовника я не заметил кровожадности или какого-то даже намека на торжество. А интонация была насыщена сочувствием и, страшно сказать, – уважением! Ну надо же…

Я бы вот такую популярность с удовольствием обменял на полную безвестность – в отличие от некоторых мне не нравится, когда детали моей биографии становятся достоянием широкой публики. Да еще такой публики.

– Жалко, что ты мент, – резюмировал Афанас, так и не дождавшись ответа. – Я бы тебе руку пожал. И даже бухнул бы с тобой. В наше время такие люди – редкость. Но ты – мент. И этим все сказано…

Да, вот это старая школа. В наше время многие блатные легко садятся за стол с сотрудниками, занимаются совместным «бизнесом» и даже строятся рядышком. Типичное соседство: стоит дом вора, а рядом – прокурора.

Короче, нормальное ворье вырождается как класс. Скоро работать будет не с кем. Хотя это уже до лампады – мне теперь вообще ни с кем не работать. Я уволен! С работы, из жизни, в общем, отовсюду…

В книгах обычно пишут, что пленников пихают в различные глубинные подвалы и зловещие погреба, где они в великой тоске дожидаются своей участи. В усадьбе Афанаса ничего такого не нашлось: думаю, он никого и никогда под стражей не содержал – не его профиль. А в дом меня хозяин пускать не захотел, аргументировав это простеньким «западло».

Несколько минут очкарь рядился с Афанасом насчет моего размещения: приводил разные аргументы в пользу необходимости единовременного попрания «понятий», стращал Прохором, пробовал давить на «патриотизм» – все тщетно.

– Не пущу мента в дом – и точка. Я сказал. А что Прохор будет недоволен – мне глубоко поровну, можешь так и передать. У меня тут, по-вашему, что – КПЗ, что ли?!

– А если Прохор задержится – нам что, теперь до вечера с ним в машине сидеть?

– Да где хотите, там и сидите. Можете вообще отпустить – это ваши дела.

– Ну давай хоть в сарай посадим.

– Ну ты умник! А если он сопрет что-нибудь?

– Ха! И куда он это «что-нибудь» себе засунет?! У тебя там есть что-то, что можно в труселях спрятать?

– У меня там много чего есть… – Афанас задумчиво поскреб щетину и смерил меня оценивающим взглядом. – Хотя щас оно ему уже ничего не надо… Ладно, давай в сарай. Только пусть кто-то из твоих постоянно с ним там сидит и смотрит.

– Ну это само собой, – слегка приободрился очкарь. – Спасибо и на этом, добрый человек, думал уже, ты нас вообще за ворота выставишь.

– А упорите пару «косяков» – и выставлю, за милую душу. Я не подряжался у вас попкарем работать…

В сарае было то же самое, что и во дворе, только помельче и подороже: холодильники, плиты, стиральные машины, мебель, велосипеды, гора электрических чайников, посуды и прочей утвари. Короче, склад всякой дряни, которую тащили Афанасу окрестные мутанты. В числе прочего было с десяток инкрустированных спинок от довоенных (а может, и дореволюционных) кроватей – с полированными стальными прутьями и потускневшими от времени шариками. Рамы с сетками отсутствовали – кто-то целенаправленно пер именно спинки, а обратил я на них внимание потому, что к одной из таких спинок меня тут же и пришвартовали. Наручников у ворюг не было: в качестве связующего звена использовали длинный обрезиненный кабель, который нашли в куче утвари.

– Не со зла, – объяснил любитель бить под дых, сооружая на моих запястьях какие-то мудреные узлы. – Сам виноват – прыткий больно.

– Да че ты перед ментом рассыпаешься? – прошепелявил я. – Со зла, не со зла – мне какая разница?

– Разница есть, – вмешался очкарь. – Мы к тебе ничего не имеем. Если ты заметил – относимся нормально, можно даже сказать – с уважением.

– Ага, с уважением…

– Не, ну ты сам косяка упорол – чего бросился-то?! Веди себя прилично – и до грузин доживешь в полном порядке.

– До грузин?

– До них самых. Вот грузины будут тебя мордовать на полную катушку. Сразу ведь не завалят, будут медленно распускать на фарш. Так что ты не рыпайся, отдыхай, силы береги. Они тебе понадобятся.

– А что-то мне не хочется к грузинам, – признался я. – У меня к вам предложение. Если вы в натуре ко мне ничего не имеете – развяжите и на минуту отвернитесь.

– О как! А ты нам – что?

– А я вам – жизнь. Отпустите меня и останетесь в живых.

– Хых! – почти синхронно сверкнули фиксами «атлеты».

– А ты точно пацан в духе, – очкарь криво ухмыльнулся. – Знаешь, что сдохнешь через несколько часов – причем без вариантов, а все прикалываешься.

– А хотелось бы, чтобы рыдал и на коленях ползал?

– Ни хрена не хотелось бы, – буркнул очкарь. – Сиди спокойно, и никаких запуток с нами у тебя не будет…

Стоять на часах в первую смену выпало «незлобивому» молотобойцу. Вернее, не стоять, а сидеть, и вовсе даже не на часах, а на совершенно новом диване, затянутом в целлофановый чехол. Не иначе, какой-то мебельный магазин обнесли.

Для меня ничего приличного поблизости не нашлось, диван находился далековато, так что расположиться пришлось прямо на земляном полу.

Немного посидел, осмотрелся, попривык…

Оценка диспозиции бодрости не прибавила. До дивана далеко, пока добегу, страж успеет два раза зевнуть и потянуться, так что о внезапном нападении говорить не приходится. Да и спинка тяжелая, наверное, в пару пудов – особо не разбежишься. Завязали в три звена: кольцо вокруг запястья в три тура – отрезок сантиметров в десять – узел на дужке. Получилось не хуже наручников: и руки не затекают, и узел не ослабишь раскачиванием, как если бы примотали прямо к железяке.

Примерно через полчаса сидения на земле я остыл, продрог и в полной мере насладился результатом недавнего покушения (вернее – укушения): щеку разнесло как футбольный мяч, а боль была такая, словно за ухо вогнали толстую тупую спицу, острие которой пронзило челюсть насквозь и вышло из подбородка.

Брр… Мне бы «анестезии» сейчас – граммов двести, а то и два раза по столько.

Не знаю, на какие безрассудства меня подвигла бы эта тупая ноющая боль, побудь я с ней тет-а-тет еще с полчаса, но довольно скоро приперся очкарь и сделал предложение.

– Хозяин велел написать докладную.

– ???!

– Ну, чем там в Черном Яре ваш отдел занимается. Типа доклада. Подробно, со всеми деталями – че по чем, короче. Он будет часа через три, времени полно, так что – давай.

– Ты ничего не путаешь? – опухшей фистулой уточнил я. – У меня хозяев нету. Я вольный. Твой хозяин – ты и пиши. С какого это перепуга я вам должен что-то…

– Мы тебе дадим одеться, вмазать и пожрать, – заговорщицки подмигнул очкарь. – А не будешь писать – тоже дадим. Сам угадаешь – чего или подсказать?

– А кто-то давеча сказал: сиди смирно, и никаких проблем не будет. Да еще чего-то там насчет уважения. Было, нет?

– Ну сказал, и что?

– Сижу смирно, писать ничего не собираюсь – проблемы. За слова отвечаешь?

– Ну, знаешь… – очкарь недовольно насупился. – Ты меня на понятия не сади, понял?! Хозяин сказал – докладную, и баста! Так что выбирай: шмотки – хавчик – водяра или мешок зипдюлей с довеском.

– С детства не люблю таскать тяжести.

– Это ты к чему?

– Это насчет мешка.

– Хе-хе… Ну вот, сразу бы так!

Меня отвязали и дали одеться.

Потом притащили тумбочку и табурет с номерами (неужто соседскую в/ч обнесли?!), стопку дешевой серой бумаги и древнюю шариковую ручку за десять копеек.

Затем меня принайтовили обратно, но всего лишь за левую руку, налили стакан водки и дали колбасы с хлебом.

От яств я отказался:

– А че-то зубы слегка приболели. Кариес, видать, расшалился…

– Гы-гы!

А водку с удовольствием нахлобучил. И, с грехом пополам состроив протокольную рожу (с раздувшейся щекой это непросто), потребовал:

– Пусть никто не смотрит, чего пишу.

– Ну ты совсем оборзел, ментяра!

– Там будет кое-что конфиденциальное про Прохора и других воров.

– Конфиденциальное?

– Ну, короче, такое, что посторонним знать не следует.

– Это кто – посторонний?!

– Да мало ли… В общем, не думаю, что Прохор обрадуется, когда узнает, что вы это читали. Более того, ему, может быть, после этого придется вас – того… Гхм…

– Да ладно гнать-то!

– Я не шучу. Не веришь – наведи справки, чем занимается наш отдел…

Очкарь долго и внимательно смотрел на меня – видимо, пытался определить, гон это или незамысловатая действительность. Определил или нет, я так и не понял, но вид у него был растерянный и даже самую малость подопущенный.

– Ну еп… Короче, ладно. Пиши, никто смотреть не будет…

Оделся, согрелся, сел по-человечьи, «анестезия подействовала» – и сразу полегчало.

Немного поразмышляв, начал писать разную дрянь из серии: «…наш отдел в Черном Яре под предлогом борьбы с незаконным оборотом наркотиков занимается планированием, подготовкой и исполнением ликвидаций воров и криминальных авторитетов…». Уж коль скоро взяли меня в качестве истребителя воров – ну так и получите фактуру в рамках заявленной темы.

Конвоир мой поначалу наблюдал, как я пишу, но скоро привык к монотонному подрагиванию колпачка дрянной ручки и стал дремать.

Однако особо обольщаться на этот счет не стоило: бывалый урка дремал как на «сборке», где ему предстояло торчать несколько часов в компании незнакомых «коллег». Стоило мне изменить положение корпуса или просто перестать двигать правой рукой – он тотчас вскидывал голову и обращал ко мне свой взыскательный взор.

– Че не пишешь?

– Думаю.

– А че думаешь?

– Думаю, как бы не написать чего лишнего.

– А тебе щас не все равно?

– Мне – да. Но после меня люди останутся. Им жить.

– Ну-ну…

Минут за пятнадцать удалось открутить три шарика с четвертой и третьей от моей «коновязи» спинок. Дальше «узда» не пускала – по-хорошему, надо бы откручивать с самой дальней, у стены, меньше шансов, что заметят.

Ввиду чуткой дремы моего конвоира перегнать железяки из руки в руку и далее в карман не получилось – оставил на резьбе, закрутив обратно на пару оборотов. Затем быстро накатал три воззвания, сунул под стопку бумаги и стал ожидать, когда стражу приспичит подставить лицо соленому ветру. Несложные подсчеты указывали, что это могло произойти в самое ближайшее время: мне, например, хотелось еще у милицейского крыльца, да как-то недосуг было – сначала кусал кое-кого, потом бодался с чужими ботинками.

Характерной разминки перед генеральным позывом (дерганье коленями и сопутствующие гримасы) не было. Просто наступил такой момент, когда мой конвоир – человек суровый и решительный, встал с дивана и стремительно направился к двери.

– Сиди спокойно, я щас…

Ага, вот оно!

– Эй, малой, поди-ка сюда.

На зов тотчас же кто-то явился – очевидно, один из пацанов, что давеча таскали холодильник.

– Присмотри за ментом, я отойду на секунду.

– А че делать надо?

– Делать как раз ничего не надо. Посиди на диване, я быстро.

– Мне в сарай нельзя.

– С чего это вдруг?

– Афанас запретил без него заходить. Боится, что скрысятничаем че-нибудь.

– Да брось ты! Если что, скажешь – я попросил.

– Если что – он и спрашивать не будет, сразу ж… на барабан. Так что извини…

– Ну мля… Ну тогда хоть у двери постой!

– А че делать?

– Да ниче! Просто присмотри. Если попробует выйти – шумнешь.

– Лады…

Спасибо, Афанас! На Страшном суде тебе это обязательно зачтется. Посадили меня у фронтальной стены, дверь до конца не закрывается – холодильник мешает, чтобы осмотреться, нужно обязательно зайти внутрь – хотя бы на шаг.

Конвоир и в самом деле отсутствовал не более двух минут. За это время я успел снять шарики (пацан так и не заглянул ни разу), обернуть их воззваниями и рассовать по карманам брюк – каждый по отдельности.

Хорошо, что я предпочитаю свободные штаны, – в данной ситуации это здорово выручило. Впрочем, это, скорее, закономерность, нежели счастливое совпадение: не помню ни одного опера, который таскал бы брюки в обтяжку. Просто специфика работы как-то не располагает ко всякого рода модным изыскам.

По возвращении стража я выждал минут десять и напомнил о том, что жив и ничто человеческое мне не чуждо.

Особого энтузиазма моя просьба не вызвала, но возмущаться и чинить препятствия страж не стал. Немного поразмыслив, он достал мобильный и позвонил:

– Короче, тут опер на дальняк просится. Пусть кто-нибудь подойдет…

Пришел еще один крепыш, меня отвязали и повели на этот самый «дальняк», который, как оказалось, действительно был в самом дальнем углу двора.

– Как положено по наставлению – за пятьдесят метров от пищеблока, – прошепелявил я, желая отвлечь внимание (показалось мне, что шарик в заднем кармане этак нездорово оттопыривается).

– Это ты к чему? – уточнил спец по рукосуйству.

– Привычка – вторая натура. Человек давно на воле, а устроил у себя все, как на зоне.

– До х… ты знаешь, умник! – оживленно подхватил второй крепыш. – Афанас все сроки мотал здесь, в Подмосковье. А тут везде канализация. Таких дальняков нету. А вот я в последнюю ходку был в Краслаге – вот там как раз…

– За метлой следи, – негромко буркнул мой персональный рукосуй.

– А че?

– Ниче. Тебе че, побазарить не с кем?

– Да ладно тебе! Ему уж все по х… А потом – ну и че я такого сказал?

– Пока ничего…

Сложенный из кирпича сортир был экономно пришвартован к забору, который являлся его четвертой (тыльной) стеной. Не помню досье, но, думаю Афанас – этнический немец. Или даже еврей. Для человека с таким достатком экономить полкуба кирпича на возведении одного из важнейших в хозяйстве сооружений – натуральное скопидомство.

В сортире было чисто, пахло хлоркой и какой-то травой, пара пучков которой висела на боковой стене.

Между тыльной стеной (забором) и крышей зияла жирная щель, в которую запросто можно было просунуть руку.

Щель вызвала у меня мощный прилив теплых чувств, но вредные громилы испортили светлый сортирный праздник – не дали, сволочи, закрыть дверь. Отошли метров на пять и, скрестив руки на груди, принялись наблюдать за мной.

С минуту посидев со спущенными штанами, я покраснел от злобы, как пожарная машина, весь надулся и заявил скорбным голосом:

– Мужики – не получается. Нет привычки. Понимаете?! Даже в камере очко от людей отгораживают…

– Да брось ты! – рукосуй весело хмыкнул. – Если в натуре приспичит – и в зале суда сходишь, прямо на приговоре.

– Не могу, мужики… – печаль в моем голосе была искренней и берущей за душу (если тут было за что брать). – Не дадите закрыть – буду терпеть до последнего. А грузины начнут прессовать – обхезаюсь к е… маме. Они вам что, заплатили, чтобы вы меня на позор выставили?!

Громилы переглянулись, пожали плечами…

– Ладно, закрывай, – разрешил рукосуй. – Только давай так: ты говори что-нибудь.

– Спасибо, – я, не дожидаясь повторного приглашения, тотчас же затворил дверь. – А зачем говорить? Я что, по-вашему, в очко могу нырнуть?! Оно ж узкое!

– Хых… Все равно – говори. Так спокойнее.

– А что говорить?

– Да что хочешь. Ну – стишок расскажи.

– Стишок?!

– Да.

– Ладно, сейчас… – Я достал первый шарик, примерился и аккуратно бросил его на улицу через щель под потолком. С той стороны забора послышался едва различимый глуховатый шлепок. Есть контакт!

– Ты че примолк? Рассказывай давай!

– Одну минуту – я тут маленько занят…

– А ты в перерывах, когда дуешься и воздух стравливаешь. Давай не молчи!

– Светит месяц в вышине…

– Так…

Я изменил угол броска и послал второй шарик по более крутой траектории. На этот раз шлепок прозвучал метрах в пяти левее. Близко! Надо кидать с большим разбросом…

– Свежий запах сена.

– Это что, в деревне, что ли?

– Точно – в ней самой…

– Дальше.

Я бросил последний шарик, прислушался – вроде бы попал хорошо, метрах в десяти правее первого – и с чувством исполненного долга присел обслужить организм.

– Че ты там опять затих?! Дальше давай!

– Бьют кого-то в тишине…

– Хых!

– Головой об стену.

– Ни х… себе, стишок! А дальше?

– Дальше не придумал.

– Не понял… Ты че, это сам сочинил?

– Точно. Только сейчас и – специально для вас.

– Ну ты, мля… Роберт, мля, Рождественский, мать твою…

– А сейчас, если не возражаете, я хотел бы взять маленькую паузу. Секунд на двадцать.

– Ладно. Но не больше – я время засек.

Я быстро завершил мероприятие, пошуршал газетой и вышел в люди.

– Спасибо, мужики. Родина вас не забудет…

– Да ладно!

– И везде найдет.

– Ну нет, вот это уже – хренушки…