Глава третья,
повествующая о не очень типичной представительнице очень древней профессии
Отделение милиции Прибрежного района Санкт-Петербурга представляло собой облупленное советской постройки здание в три этажа, окруженное могучим чугунным частоколом. Въезд на территорию преграждал допотопный шлагбаум с металлической болванкой в качестве отвеса. Здесь же у входа – бюро пропусков, а проще – деревянная будка, в глубине которой обитал милиционер. Впрочем, вход, в отличие от въезда, был свободным – за исключением тех известных случаев, когда у посетителя просто нельзя не спросить, к кому он идет, и не завернуть его независимо от ответа.
Кабинет начальника криминальной милиции Прибрежного РОВД находился на втором этаже, окнами во двор. Маленькая комната, в которой пяти-шести посетителям уже было бы тесновато. Это как раз и устраивало Владимира Ильича Найденова. Он здесь расположился «временно», когда на этаже руководителей затеяли ремонт, но после окончания ремонта возвращаться в прежний просторный кабинет не пожелал, а точнее, поленился. На столе хотя и не под рукой – компьютер, который хозяину без особой надобности, за спиной – металлический шкафообразный сейф. На полу под окном внавалку лежали какие-то вещи – рюкзак, коробки, спецовка, свернутый кольцом шнур, кажется, монитор, еще что-то, принимавшееся посетителями за вещдоки.
В предрассветный час 1 сентября Владимир Ильич дремал в положении, известном любому ночному дежурному, вынужденному отдыхать прямо за рабочим столом: положив голову на ладони. Он освободился от дел только под утро.
Во двор РОВД уверенным шагом прошла молодая девушка. Показала дежурному милиционеру красные корочки с тиснением «Пресса»:
– Я к Найденову.
Дежурный проводил ее удивленным взглядом и набрал номер начальника криминальной милиции. Владимир Ильич, оторвав голову от рук, посмотрел на часы.
– К вам посетительница, товарищ подполковник. Из прессы.
– Из какой еще прессы? В семь утра? Да какого ж…
Его возмущенную тираду прервал настойчивый стук в дверь. На пороге показалась тоненькая фигурка в белом костюме с сумкой через плечо. Ранняя посетительница и не думала оправдываться. Она возмущенно и требовательно смотрела на подполковника.
– Как это понимать, Владимир Ильич?
– А, это вы, Оксана…
– Это я. Та самая дура, которой уже две недели крутят здесь динамо. И я хочу узнать почему.
Имя журналистки Оксаны Притулы было широко известно, и не только в Санкт-Петербурге. Тот, кто ее не читал, наверняка видел по телевизору или слушал по радио. Специальный корреспондент вечерней газеты «Белые ночи» Притула входила в президентский пул, более того, принадлежала к пяти-шести журналистам, которых президент Лукин особо выделял. Отвечая на ее вопросы на пресс-конференциях, он не упускал случая назвать ее по имени: «Видите ли, Оксана…» или «Не могу, Оксана, с вами согласиться…»; увидев ее среди коллег по перу, приветливо кивал головой. Вряд ли это объяснялось признанием ее творческих достоинств. Так сложилось. Землячка, юное, серьезное лицо. Вполне достаточно, чтобы государственный деятель захотел оказывать легкое покровительство девушке, делавшей первые – и успешные – шаги в профессии.
Окончив журфак питерского госуниверситета, Притула быстро стала парламентским корреспондентом во влиятельной вечерней газете. Последние два года она освещала деятельность президента России. За рубеж с Лукиным от «Белых ночей» чаще ездил другой человек, замредактора Леонович, знавший Владислава Владиславовича с начала 1990-х, но две-три заграничные поездки в год и Оксане выпадали. Зато передвижения президента по стране она освещала монопольно. Считалось, что к своим 26 годам Притула сделала завидную карьеру.
Ну не сон ли это? В своих поездках Оксана общалась с известными людьми, до которых в обычной жизни не дотянуться. В свите президента все они уходили в тень, становились статистами в театре одного актера. Каждого вплоть до вице-премьера можно было взять за пуговицу, предложить ему прокомментировать итоги поездки, и он, как школьник, диктовал, тщательно подбирая слова. Притуле оставалось отстучать текст на ноутбуке, послать в редакцию, и материал непременно в тот же вечер стоял на полосе – любой другой снимали, а ему место находилось. Когда случалась перестановка в руководстве страны, редакционное начальство сбивалось с ног: где Притула? «Оксаночка, милая, дозвонись до кого-нибудь в Кремле, узнай, что там да как!» Она публиковалась чуть ли не ежедневно, ее материалы отмечались на редакционных летучках, анонсировались по радио и телевидению, ее звали на ток-шоу. Чего еще желать в 26 лет?
Но в разгар этого праздника жизни Оксана вдруг стала испытывать смутное беспокойство. Непонятно… Откуда эти приступы недовольства собой? Это странное ощущение: то, чем она занимается, никому не нужно. Она работает на износ, все материалы – в номер, постоянные перелеты и переезды. А что на выходе? Президент туда, президент сюда, этого сняли, того назначили. Кто ее читает, кроме чиновников и выпускающих редакторов? Оксана вдруг обнаружила, что теряет способность писать что-либо, кроме официоза. Раз попробовала, другой – не получается, с третьей фразы в материал вылезают Лукин, парламент, оппозиция, Кремль. Ей стало не по себе: «Скоро совсем отупею».
Разве такой она была в университете? Притула первой среди своих сокурсников удостоилась полосы в крупной газете. Она написала репортаж из женской колонии, который наделал тогда шороху. Студенткой Оксана бралась за разные темы, и ее заметки не залеживались в редакциях.
Так что же случилось с ней – такой успешной, быстро шагающей по ступенькам карьеры и известности? В вечерке был человек, чьим мнением она особенно дорожила: Михаил Аронович Сточный – ответственный секретарь «Белых ночей». Когда-то давно один шутник окрестил его Водосточным, и это прозвище прижилось. Михаил Аронович работал в своей должности уже лет пятнадцать, через его редакторские руки прошли все лучшие перья Питера последних лет.
Сточный не удивился, когда Притула завела этот разговор, словно давно его ждал.
– Политика, Оксаночка, многих уже на моей памяти перемолола. Скучно, наверное, в молодые-то годы из пустого в порожнее: Лукин – Задрюкин. Я помню, какой ты пришла к нам. Твой материал о женской колонии помню («Надо же, восемь лет прошло», – удивилась Притула). Мы с главным тогда решили: эту девушку надо брать в штат. А что сейчас? Ты же не хочешь уподобиться этим жутким политизированным бабам, которые километрами гонят свою «аналитику»? Одну от другой не отличишь. Акулы пера! Вот… (Михаил Аронович ткнул пальцем в лежавший перед ним на столе снимок; на нем были изображены юноша и девушка, танцевавшие вальс в осеннем лесу.) Попроси их сделать душевную подпись – не смогут. Пары нормальных строк не сочинят. А туда же – «политические обозреватели»…
Оксана перебрала в памяти своих коллег по президентскому пулу и согласилась: двое-трое из них смогут написать для души. Остальные долбят, как дятлы, об одном и том же. «Лукин-Задрюкин»… Забавно у Водосточного это получилось.
Она решила попробовать себя в других жанрах. Написала рождественскую сказку – Михаил Аронович ее забраковал. Принесла зрительские заметки о нашумевшем фильме про войну в Афганистане – в корзину. Часа три корпела над двумя абзацами – поздравлением мужчинам к 23 Февраля. «Этого добра у нас навалом», – услышала отзыв. Наконец, к номеру на 8 Марта подготовила блиц-опрос женщин-политиков. Михаил Аронович, едва пробежав глазами текст, проворчал:
– Идея неплохая, но исполнение… Не удалось тебе этих теток спустить с трибун. Нет ли чего-нибудь потеплее? Праздник все-таки.
Тут Оксана взорвалась: да что она, соплячка, чтобы так прогибаться перед Водосточным? Что он о себе воображает? Сам заполонил газету официозом, а от нее требует какой-то немыслимой теплоты. Принесла свой блиц-опрос к главному, тот связался с ответственным секретарем:
– Поставьте материал Притулы, Михаил Аронович.
– Чем-то придется пожертвовать. Очень плотный номер.
– И пожертвуйте! Хоть Левицким, если больше нечем. Считайте это моим распоряжением.
Притула знала, что эссе питерского литератора Левицкого, колумниста «Белых ночей», на планерке назвали лучшим материалом номера. О хороших материалах в редакциях всегда заблаговременно разносится весть. Журналисты успели прочитать колонку Левицкого в верстке, а кое-кто даже позвонил знакомым и посоветовал купить очередной номер вечерки, мол, не пожалеете. Поступок Притулы в редакции не поймут. Скажут, зазналась девушка. Она уже сожалела, что обратилась к главному, но гордость не позволяла ей идти на попятную. Оксана закрылась в своем кабинете и стала ждать, на какие жертвы пойдет секретариат, чтобы разместить в газете ее опрос женщин-политиков. Хорошо бы что-нибудь другое выбросили. Ей позвонил Михаил Аронович, сказал служебным голосом:
– Оксана Викторовна, к вам просьба: сократите, пожалуйста, сами материал Левицкого. Я вам его скинул по почте. Сколько строк сократить? Ну, чтобы поместился ваш текст. Жду, спасибо. Она открыла файл и начала читать.
ПОСЛАНИЕ К ЖЕНЩИНАМ
Давайте, дорогие читатели, поговорим о женщинах. Давно, между прочим, пора.
У женщин нет национальности. Национальность – это особенность мужчин. У некоторых мужчин, кроме национальности, вообще ничего нет.
Женщин не тормозят на улице для проверки документов, не штрафуют гаишники, в милиции их не бьют. Женщины-следователи ухитряются раскрывать преступления, не применяя пыток. Они вообще в полшаге от правового государства. И мы знаем, кто мешает им сделать эти полшага.
Женщина не предает, не крысятничает, не сидит у конкурента на проценте. Но при этом ее ни в коем случае нельзя оскорблять. Если оскорбленная, даже невзначай, женщина станет вашим врагом – мало не покажется. Две самые большие войны в жизни автор вел с женщинами. Ничего личного. Так казалось автору, но не им…
Женщины не стреляли из танков по Белому дому, не проводили этнических чисток, «Майн Кампф» написан не женщиной. Порох, атомную бомбу, казнь четвертованием придумали не они. Кстати, пакт Молотова – Риббентропа женщины не подписывали. Однако кое-что им тоже можно предъявить. Из-за женщины началась Троянская война, из-за практикантки Белого дома, говорят, бомбили Югославию.
Самый успешный правитель в истории России был женщиной.
Первейшая обязанность мужчины – нравиться женщинам. Да, да! Мужчина обязан нравиться женщинам. Если не как потенциальный любовник, то как объект материнской опеки. Мужчина должен быть таким, чтобы женщины хотели его накормить, причесать, уложить спать, подыскивали ему жену. Мужчина, который ни в каком виде не нравится женщинам, ничего в этом мире не стоит. Если статью о политике написал мужчина, который не нравится женщинам, ее можно не читать.
Часто в своей жизни автор был уязвлен невниманием к себе со стороны женщин. Это было в те периоды, когда его жизнь была пресной. Когда автор начинал жить интересно, дела шли лучше. Как они это чувствуют?
Если вы неожиданно зайдете в комнату к женщине, вы можете застать ее за странным занятием. Например, она может смотреть мексиканский сериал. Это она-то, которая вчера уверяла, что обожает «Зеркало» Тарковского? Та же картина откроется вам и на другой день, и на третий… Не принимайте это близко к сердцу. Случайность.
Женщины в общении друг с другом и они же в общении с мужчинами – это разные женщины. Однажды в юности, будучи студентом, автор заснул в комнате, где кроме него находились еще семь девушек. Не потому что Казанова, а как раз наоборот. Часом раньше в комнате были еще три пары, но они решили провести остаток вечера более увлекательно. Короче, проснувшись среди ночи, автор стал невольным свидетелем их разговора. Ой, мамочка. Подробности опустим из соображений мужской политкорректности. Мужчины, предоставленные сами себе, еще чище. Мужские разговоры женщинам подслушивать категорически не рекомендуется. Это добрый им совет. Мир перевернется. Мужчина, изливающий душу своему приятелю где-нибудь в бане, – грязное, лживое, похотливое существо. Практически животное. Остается надежда, что истинная сущность женщины и мужчины проявляется как раз в разговорах с противоположным полом, а не с себе подобными. Автор в это верит. А что еще остается?
Женщины в целом обладают чувством юмора и обожают его в мужчинах. Но вот остроумие – не их сфера. Писателей-сатириков среди женщин нет. И просто смешных писателей почти нет. Салтыков-Щедрин не женщина. Гоголь, кажется, тоже. Почему – не известно. Автор может поделиться версией, которую ему предложила знакомая – психиатр. Женщины мыслят эмоциями, а не логически, как мужчины (кому это по силам). Поэтому и мысль свою женщина выражает более многословно. Иными словами, необычайно многогранную женскую мысль не всегда просто вообще сформулировать, а уж облечь ее в лаконичную, яркую форму… Сами попробуйте прежде, а потом претензии предъявляйте.
Мужчина начинает вполне разбираться в женщинах, лишь когда у него появляется дочка. О, этот ангел!.. Кто научил ее крутить попой перед зеркалом? Она знакомится с этими оболтусами в детском саду и уже оценивает их с точки зрения установления прочных отношений. В четыре года просит проколоть уши. Это больно, пугает мама. Но ей все нипочем – ей, которая боится даже вида докторов. Красота – страшная сила. Мужчина, у которого нет дочери, далек от полного познания характера женщины.
Твой маленький ангел мечтает о семье. О принце. А ты, перебрав всех вокруг, вдруг вполне соглашаешься с женщинами, что «все мужики – козлы». И ты сам, в принципе, такой. Где же найти не козла? Голова кругом. Вот так, первую половину жизни борешься с женщинами, а вторую, в качестве отца дочери, с мужчинами. Первой задачи автор не упрощает, но вторая потруднее будет. Такая она, женская доля…
– Ну и хитрец этот Михаил Аронович, – пробормотала Притула, закончив чтение.
Она вновь взглянула на свой текст. Деревянный язык… и опять этот несносный «Лукин-Задрюкин» (так они со Сточным определяли вообще любой проходной материал о политике). Обойдутся читательницы на 8 Марта без ее опроса. Она направилась к Сточному мириться. Вошла, села с покаянным видом.
– Извините меня, Михаил Аронович. Я больше никогда так не буду поступать.
Ответственный секретарь сделал знак, означавший «пустяки», и позвонил главному:
– Притула снимает свой материал. Да, сама. Ну что, подписываем полосу?
– Подписывайте, – раздался в трубке бодрый голос.
И главному ее материал не нужен…
– Понимаешь, Оксаночка, – опять начал свой психотерапевтический сеанс Сточный, – на кого другого я бы не стал времени тратить. Жалко мне, что ли, поставить твою заметку? Мало мы нудятины публикуем? Вот, полюбуйся… И вот это… Твои партийные тетки – просто глоток свежего воздуха по сравнению с этой макулатурой, которую надо ставить. Но эти авторы иначе не могут писать. А ты можешь! В тебе есть искренность, желание что-то понять, нет этого жуткого всезнайства, которое так раздражает в людях, пишущих о политике. Давай пробовать дальше.
У тебя обязательно, обязательно получится. Ну-у, уже и слезы появились.
– У меня ничего никогда не получится-а-а!
Слезы ручьями потекли из глаз девушки, и она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос. В эти минуты она ощущала себя дошкольницей, которая безуспешно пытается написать первые в жизни строчки. Ну кто бы мог подумать?
Но Оксана быстро взяла себя в руки, отступать перед трудностями не в ее характере. Вообще не писать официоз она не могла, поэтому они договорились таким образом. Если она приносит рутинную заметку, то предупреждает: это «Лукин-Задрюкин», и Сточный ставит ее, не читая. Однако ее творческие материалы они по-прежнему будут оценивать по гамбургскому счету и дорабатывать сколько надо. Их сотрудничество продолжилось.
Михаил Аронович придерживался точки зрения (несколько старомодной, признаться), что для хорошего материала, который возьмет читателя за душу, вовсе не требуется хватать звезд с неба. Истинное мастерство – пройти исхоженной дорогой и увидеть то, что укрылось от внимания остальных. Новый ход, новый угол зрения, новый вывод. Массы людей видят и слышат это каждый день, а хороший журналист посмотрел и подметил что-то свое, и его взгляд стал взглядом тысяч читателей. Бывает, что простенькая житейская история становится хитом («как выражаетесь вы, молодые»). Он любил вспоминать такой эпизод. Много лет назад, будучи пишущим журналистом, Сточный мечтал опубликовать громкий материал, открыть новую тему, но безуспешно. Однажды в очередном номере образовалась «дыра», и дежурный редактор попросил Михаила Ароновича срочно ее заполнить. Сточный, не имея времени на размышления, набросал незатейливое «письмо в редакцию». Там была строчка: «Есть у меня три сына, а я хочу дочку, что посоветуете, люди?» На редакцию обрушились водопады писем! Читатели не оставили автора в беде, они щедро давали ему свои советы. Сточный развил эту тему, ему пришли мешки новых писем, и так продолжалось несколько недель. Тут подоспел конкурс областного союза журналистов, и Михаил Аронович получил на нем первую премию в номинации «За связь с читателем».
Ответственный секретарь вообще любил приводить примеры из своего прошлого. Правда, в редакции никто не помнил, чтобы он написал хотя бы две строчки. Но правщик он был отменный, этого не отнимешь, и в его литературном вкусе никто не сомневался.
Михаил Аронович предложил Оксане написать что-нибудь в номер на 9 Мая.
– А с кем из ветеранов переговорить? Самые заслуженные уже выступали много раз.
– Ты и не гоняйся за самыми заслуженными. У тебя дед воевал?
– Да, а бабушка пережила блокаду.
– Вот и напиши о них. Раскрой какую-нибудь из своих фамильных тайн.
Притула рассказала коротенькую, на полторы странички, историю о том, как ее дед-артиллерист был ранен в руку разрывной пулей, потом в госпитале не спал несколько ночей, прижав кисть к груди, опасаясь, что врачи могут ее ампутировать. После войны этой изуродованной рукой он выжимал двухпудовую гирю. Уже утром в день выхода газеты в редакцию стали звонить люди. Кто-то говорил Оксане спасибо, кто-то деловито уточнял, в каких частях служил ее дед, нашлись и те, кто утверждал, что был знаком с ее дедом-фронтовиком и бабкой-блокадницей. Притула испытала давно забытое ею чувство. Оно было настолько приятным, что она провела у себя в кабинете с утра до вечера несколько дней, ожидая звонков читателей и отвечая на них. Прежде Оксана не раз слышала о своих материалах: «профессионально», «оперативно», «очень вовремя». Но, оказывается, самая приятная для автора оценка – «спасибо». Человек просто звонит и говорит спасибо. Как она, журналист, могла раньше без этого обходиться?
Между тем пришло лето, а вместе с ним патентованная летняя тема – квартирные кражи.
Притула предложила Сточному взять интервью у какого-нибудь спеца.
– Да ну их, интервью, – отмахнулся ответственный секретарь. – Лучше сделай репортаж. Жми прямо в свой райотдел милиции, подежурь с каким-нибудь опером, постарайся выехать с ним на место преступления. Напиши, как менты не раскрывают квартирные кражи. Заодно покажи, в какую задницу засунуло их государство.
Оксана жила в Прибрежном районе. Она и пришла в родной РОВД к полковнику Москаленко. Тот заметно напрягся, узнав о ее желании подежурить в выходной вместе с его сотрудниками. Притуле пришлось пообещать, что материал будет в целом положительный, хотя и проблемы она, конечно, стороной не обойдет, не то время.
– Добре, – согласился полковник. Конечно, позитив в уважаемой городской газете райотделу и ему лично совсем не помешает. – Вам, Оксана, повезло: криминальную милицию у нас возглавляет очень сильный специалист, которого к нам недавно перевели из ГУВД. Это просто удача для нашего района. Он вам все расскажет и покажет в лучшем виде. Только вы киньте от газеты факсик в пресс-службу ГУВД. Ну, вы знаете: «Редакция просит оказать помощь такому-то корреспонденту в подготовке материала о раскрытии квартирных краж в Прибрежном районе». Они нам отпишут, а уж мы все организуем.
– Нет проблем.
Через пару часов на столе у полковника лежал факс из редакции «Белых ночей» с резолюцией руководителя пресс-службы ГУВД: «Начальнику Прибрежного РОВД Москаленко: оказать содействие».
Суперпрофессиональный (по аттестации Москаленко) сыщик Владимир Ильич Найденов оказался мужчиной средних лет с мягкой улыбкой и спокойным взглядом. «Приятный дядечка, – подумала в первую минуту Притула. – Немного перья ему почистить – и будет вполне ничего».
– Задавайте свои вопросы, Оксана, – сказал он.
Притуле опять пришлось объяснять ее замысел.
– Мне нужен репортаж, Владимир Ильич. Репортаж, а не интервью. Я это так себе представляю: мы вместе с вами дежурим, скажем, в ближайшее воскресенье. Поступает сигнал, что какую-то квартиру обокрали. Это ведь реально?
Конец ознакомительного фрагмента.