Глава 1. 50 ― 35 гг. дкс (до конца света). Рождение Ра
Прежде всего, мне бы хотелось рассказать о двух людях, сыгравших значительную роль в последующих событиях, связанных с концом света. Считанные единицы знают на Земле об их судьбе. Это ― во-первых, мама Валя (Валентина Семёновна Котлованова). Многие запомнили её как заботливую акушерку, затем ― директора больницы, но о другой её деятельности знала разве дочь её Люба… Во-вторых ― Ра ― Ра великий, святой воитель Дханы, но о его земном периоде жизни знал разве только сын его ― Радек… Люба и Радек, по моим сведениям, находятся сейчас на Дхане и расспросить их не представляется возможным. Остались только их дневники, письма, ещё мне попала в руки копия священной Красной книги Дханы, составленная Розой (Раегеле) дочерью Ра и его жены Съегле.
Итак, Ра родился на Дхане в диком лесу, населённом страшными неведомыми существами.
Из Красной книги Дханы
Ра Великий родился в Священном лесу. Отцом его был Хан-Солнце, а матерью Дхана ― Земля. После рождения отдали родители ребенка свирепым священным муравьям. И свирепые священные муравьи не разорвали младенца на мелкие кусочки, а отнесли его к Тем ― Кто ― Повелевает ― Муравьями, чтобы воспитали Божественного ребёнка в мудрости и силе Божественного числа четыре.
Как известно, никто не может стать Повелителем Муравьёв, не родившись им, но Божественный Ра стал им, и Повелительница Муравьёв Вещая Съегле, которой тогда было ещё пять лет, дала ему клятву верности и стала его женой.
Из записок Радека Рексовича о своем отце
Мой отец Ра родился в дремучем лесу на планете Дхана. Вот как он рассказывал мне о своём детстве:
Представь себе обычный дремучий лес на планете Дхана. Под квадратным Солнцем ― огромные деревья, также квадратные на срезе. Под ними ― кусты ― росянки, ядовитая паутина, глотающая лужайка, лжепень ― все ловят свою дичь, которая ползает, бегает, прыгает, только не летает. Летают одни грибы ― так они разбрасывают свои споры. В огромном дереве хижина-дупло, а в нем папа, мама и ребенок лет пяти:
– Мама!… Скучно!
– Ну, пойди, подразни пень… Возьми корзинку и собери зингвы. Только не лезь в паутину ― она ядовитая. (Если, кто не знает, зингва ― что-то вроде плесени на ингвах ― деревьях, что растут на Дхане.)
– Мама, ну почему здесь всё одно и то же? Почему ничего не случается?!
Папа:
– Не следует тебе этого желать, ведь желания порой исполняются!
И желания мои, сынок, исполнились с пугающей неотвратимостью. Только что я играл со старым пнём, и вдруг отец с матерью хватают меня, завертывают в несколько слоёв мягкой коры бел-дерева, требуют, чтобы я молчал и не шевелился.
Шелест тысяч ног, удушающий запах кислоты, скрежет челюстей, сжимающих меня… Последний мысленный крик и тишина. телепатическая связь с родителями, которая до сих пор не прерывалась ни на миг, исчезла навсегда. Меня несут, несут. День, два, три ― в неведомое.
А теперь представь себе муравейник на планете Дхана. Он похож на обычный земной только с поправкой на рост муравьёв. На Дхане они в рост человека. Вокруг муравейника, естественно, на километр всё вытоптано ― ни травинки, одна пыль. Как автомашины по нашим дорогам, с мягким шелестом несутся муравьи. Тут же люди, у каждого на поясе баклажка с муравьиной кислотой, которой они периодически опрыскиваются. Все спокойно занимаются своими делами. Стирают и вешают бельё, собирают грибы и плесень, отряд охотников верхом на муравьях едет к далёкому лесу, женщины несут снизу муравьиное молоко, а молодёжь играет с муравьями ― несунами. Цель игры ― выпросить у муравья то, что он несёт. Делается это так: берут две палочки и в определённом ритме отстукивают ими по муравьиным усам. Если всё сделать правильно, то муравей отдаст поноску.
Маленькой Съегле сегодня исполнилось пять лет ― возраст, когда детей племени Повелителей Муравьёв торжественно объявляют взрослыми. Она так же, как и все, носится вдоль кромки муравейника, пытаясь перехватить того или иного несуна. Один из муравьев натыкается на неё и сбивает с ног. Тут уж нельзя зевать, а то тебя живо сочтут едою. Съегле быстро отстукивает по муравьиным усам пароль «свои» и просьбу передать ей белый свёрток, что зажат в его челюстях. Муравей облегчённо отдаёт ей ношу и исчезает внутри муравейника. Ему требуются еда и отдых после дальней экспедиции. Съегле с трудом волочёт тяжёлый тюк к себе домой. Что же ей досталось? Настоящий живой мальчик ― он спит!
― Отнеси его к муравьям ― пусть его съедят, всё равно мы не сможем его спасти! ― говорит мать.
– Нет, он мой, я буду о нём заботиться.
– Старейшие не разрешат тебе этого!
– Я упрошу их!
– Старейших нельзя упросить, они всё делают только по Закону ― по Великому закону четырёх Истин, о котором, моя маленькая, ты ещё ничего не знаешь. Но ты можешь сама выступить на Совете, ведь с сегодняшнего дня ты уже взрослая!
Съегле на Совете
Старейшина:
– Закон гласит ― чужак, появившийся вблизи муравейника должен быть отдан муравьям.
Съегле
– Мама сказала, что вы решаете по Закону четырёх Истин, а пока сообщили мне только одну. А что гласят остальные три ИСТИНЫ?
Старейшина:
– Они тебе не помогут. Внимай: если чужак появился вблизи муравейника не по своей вине, и муравьи его не тронули, то его следует в двухдневный срок отвести к ближайшему лесу и отпустить. При повторном появлении того же чужака, к нему применяют основное правило Закона. Так гласит вторая ИСТИНА.
― Если чужак нужен племени и приглашён его членами, то он является гостем и может оставаться на территории племени 10 дней, при этом назначается опекун, который обязан все эти 10 дней неотлучно находиться рядом с Гостем. Так гласит третья ИСТИНА.
Согласно второй ИСТИНЕ ты можешь отвести чужака к лесу, но это опасно ― ты маленькая и не сумеешь защитить его от пробегающего муравья. Впрочем, в лесу его тоже съедят.
Съегле:
– Нет, это не то. А какова четвёртая ИСТИНА?
Старейшина:
– Эта истина тебе не подходит. Тем более ― она вообще невыполнима!
Съегле:
– Скажи её!
Старейшина:
– Если член племени Повелителей Муравьев решил связать свою жизнь с чужаком, став его мужем или женой, то он обязан взять на себя всю ответственность за поведение чужака и в годичный срок доказать племени, что чужак сможет стать одним из нас, в противном случае он сам становится чужаком и навечно изгоняется из племени вмести со своим подопечным.
Съегле:
– Вот это мне подходит. Я буду его женой!
Старейшина:
–???????? ― Да будет так!
Мать:
– Ей только пять лет.
Старейшина:
– Закон гласит: в пять лет ребёнок становится взрослым и сам отвечает за свои решения. Да будет так, как она решила! И да не будет у тебя мужа иного, кроме того, что ты выбрала! Так гласит Закон!
Прошёл год. Съегле и Ра были неразлучны. Вместе играли, вместе работали и учились. Через год старейшины признали, что по своим умениям Ра ничем не отличается от других ребят его возраста. Он не хуже других умел разговаривать с муравьями «палочным кодом», выпрашивать у них капельку сладкой пищи или то, что они несут, не забывал опрыскиваться кислотой, и даже один раз на глазах у всех прокатился верхом на муравье. Так Ра стал одним из Повелителей Муравьёв.
Из записей ЗАГСА села №573 (Котлованово)
Александра и Мария ― близнецы, родились 13 февраля 50-го года дкс.
Родители: отец ― Александр Сергеевич Рябой, мать ― Любовь Дмитриевна Рябая.
Из записей соседки Саши и Маши ― Валентины Семёновны Котловановой
Саша и Маша росли на моих глазах. Хорошие девчушки. Саша побойчее, всё любила говорить:
– Я не Саша! Я ― Александра!
Судьба им досталась трудная. Отец пил. Дома было голодно. Я их часто подкармливала. Когда им было 10 лет, отец умер, а через год умерла мать. К тому времени девчушки повзрослели и прекрасно справлялись со своим немудрящим хозяйством. Еду в основном ели со своего огорода да ещё кое-кто из односельчан помогал. Денег у них не было. Одежду носили казённую, что выдавали в школе для неимущих. Выросли девочки большими, сильными, а поклонников у них не было, видно, неудачная им фамилия досталась ― Рябая, оттого, может, и красотой они не отличались. Да и побаивались ребята их тяжёлых ручек да сурового вида. После восьмого класса Маша стала дояркой, а Саша вдруг уехала в город.
Пояснение Любы ― дочери Валентины Семёновны
Я думаю, стоит рассказать об истории нашего села и о судьбе моей матери.
Название Котлованово село получило из-за огромного котлована вблизи. Котлован копали зеки, а зачем, для чего ― неизвестно. Село заселила всякая обслуга, что должна и еду сготовить, и бельё постирать, и штаны зашить. Но в котлован из села никто не совался. Там были только в форме ― те, что с грифом «секретно». Потом котлован или закончили или забросили ― в общем, об этом никому ничего не известно. Те, что в форме, куда-то разъехались. А куда заключённые делись ― никто ничего не знает. Только перед отъездом пришёл в село молоденький солдатик и вынул из-за пазухи свёрток:
– Вот, ― сказал он, ― вам Валечка, она ― неучтёнка, учитывать её сейчас недосуг, так что уж растите её сами, как хотите, а по отчеству ― пусть будет хоть Семёновна ― по имени моему. Подивились мы доброте и храбрости солдатика. Ведь как-никак девочка-то из заключённых, а он не побоялся ― вынес да ещё своё отчество дал.
Так вот и выросла моя мать всеобщей любимицей, фамилию ей подобрали по названию села ― Котлованова. Во всех домах она поперебывала, чему смогла ― научилась. Стала ― мастерицей на все руки. Даже лечиться к ней люди ходили. Как выросла, выделили ей хибару заброшенную, она её достроила, отремонтировала. А вот замуж не вышла ― так и жила одна. Всё говорила: «Я Семёнова, ею и останусь». И ведь, как нагадала ― приехал как-то раз тот самый Семён в наше село. На чёрной машине со свитой ― большим человеком стал. Целый день провели они за колючей проволокой в Котловане. Не знаю, что там было, но слышали люди, что сильно кричал Семён. В селе даже поговаривали, уж не переселят ли нас теперь километров за тысячу ― от секретов подальше?! Но обошлось. Ночевал Семён в нашем доме. А его свита в палатке около ― то ли спала, то ли охраняла. А через год и я родилась, так что я тоже Семёновна. К тому времени соседка Александра уже с год работала в городе, а Маша дояркой была ― мне, маленькой, молоко носила. Мама часто оставляла меня на тётю Машу, а сама уезжала в город. Там она училась на курсах акушерок-медсестёр. Из города всегда привозила гостинцы и письма тёте Маше от её сестры Александры. Почтой сёстры почему-то никогда не пользовались.
Из письма Александры своей сестре Маше
Машенька! Всё у меня хорошо, не беспокойся! Получаю достаточно, живу в отдельной квартире…
А сначала здесь было страшно! Но по порядку.
Приехала. Народу ― тысячи! Бегут, толкаются. Стою я, не могу понять… Подскакивает такой вежливый, в служебной фуражечке: «Дамочка, ― говорит, ― вам помочь?» Подхватывает мой чемодан и идёт ― я за ним. И тут кто-то как закричит:
– Куда прёшь?! Раздавила!
Гляжу под ноги ― карапуз лет шести.
– Я Петруха ― рваное ухо, ― говорит и показывает мне своё рваное ухо, ― меня нельзя давить!
Тут оглянулась я, а того ― с чемоданом ― и след простыл. Выбежала на площадь. Машины гудят… А чемодана нет. Ни денег, ни вещей, ни книг… Стою я зарёванная посреди площади, а люди бегут, не оглядываются, машины меня объезжают… Никому до меня и дела нет. Тут загудело, поехали мотоциклисты в чёрном. Постовой кричит:
– Проходите, проходите! ― И меня куда-то толкает, а сдвинуть не может. Тяжеловата я… А гудит всё ближе. Несётся большая чёрная машина. Постовой белый стал, руку к голове приложил и замер. А на меня ступор нашёл. Стою, даже рот открыла. Останавливается машина и выходит из неё какой-то маленький, но, видать, важный.
– Это что здесь? ― спрашивает, ― Все молчат. Тут меня прорвало:
– Из Котлованова я. Приехала вот, а у меня чемодан украли!
– Сейчас проверим, из какого Котлованова. Нет такого села! И не было! Садись в машину.
Села я, ни жива, ни мертва и поехала, поехала. А машина воет и воет, хоть уши затыкай.
Приехали мы куда-то. Хорошо, хоть паспорт у меня за пазухой остался. Он у меня паспорт взял и говорит:
– Какое там Котлованово! Вот, в паспорте написано, что живёшь ты в селе №573, а ни в каком, не в Котлованове.
– Вы уж извините ― говорю ― но номер этот 573 никто у нас и запомнить не может, все говорят Котлованово, вот и я сказала.
– Ладно ― говорит ― чёрт с ним, с Котловановым. Рассказывай!
– А чего рассказывать?
– Да всё рассказывай! Всю свою жизнь рассказывай. Да смотри мне!
И так грозно на меня взглянул, что внутри у меня что-то обмерло, и начала я ему всё рассказывать. И вот беда ― ничего теперь об этом не помню. Что уж я ему рассказала? Что было дальше?…
Очнулась я неизвестно где. Вроде в больнице. Одежды нет, паспорта нет, а на мне одна рубашонка ― белая, длинная, видать, больничная. Подёргала дверь ― заперто.
Пришла сестра в белом. Умыла меня, дала завтрак. А сама ни гу-гу, может и вовсе глухонемая. Так я в этой больнице дня три жила. Наконец, приходит какой-то: «Собирайся, пойдем».
Быстренько эта сестричка меня одела в казённый балахон. Вышли мы ― в машину. И опять я оказалась в кабинете, где всё-всё рассказывала. Входит хозяин и говорит:
– Александра Александровна, мы всё проверили. Будете у нас работать. Зарплата хорошая. Работа интересная, важная, но секретная.
Так что и тебе, сестрёнка, я ничего о ней писать не буду.
– От работы будет вам положена квартира отдельная. А машину через годок сами купите, зарплата позволит. Меня будете называть Семён Андреевич. Если какие сложности, сначала обратитесь к моему заместителю, а уж если не то, то прямо ко мне. Между нами ― говорит ― Котлованово мне очень хорошо знакомо. Надо будет съездить туда, посмотреть, что к чему. Да, кстати, вот и чемоданчик ваш нашёлся!
И такую я тут почувствовала благодарность и любовь к этому человеку, что и передать не могу.
Вот так, с тех пор и работаю….
Целую! Пиши! Твоя Александра.
Из сказок деда Плюха, рассказанных своим внукам
Дорогие мои детки, живёте вы все в прекрасном зелёном лесу, сыты, одеты и все вас любят. А я родился в страшном диком городе, где никто друг друга не любил. А иногда кто-то кого-то даже и убивал. Вот в каком страшном месте я жил в вашем возрасте. Если заберётесь на вон тот холм и посмотрите на север, то город тот и теперь виднеется на горизонте в виде грязного чёрного пятна. И сейчас там живут дикие люди. И сейчас там отравленные земля и воздух. Так что вы, детки, туда никогда не ходите. Но во времена моего детства в этом городе жили в тысячу раз больше людей, чем теперь. А звали меня тогда Петруха-рваное ухо, потому что, как видите, одно ухо у меня действительно всё в лохмотьях. Жил я на вокзале и на рынке, а кормился тем, что удавалось своровать. Вы, детки, никогда не воруйте, так как это делать нехорошо. Но в диком городе, где я родился, без воровства я просто не смог бы прокормиться, так как был ещё маленький и работать не умел. Вы спрашиваете, почему же тогда я не ел траву или кору деревьев. Отвечаю, в те времена люди ещё не умели питаться одной травой. Да и сейчас те, что в городе, этого делать не умеют. А научила нас питаться травой моя жена ― моя волшебница Роза. Но в городе и это бы не помогло. Травы там было мало.
Так вот, значит, воровал я и на вокзале, и на рынке. Однажды поймали меня торговцы и побили, и за ухо оттаскали. С тех пор я и стал ― рваное ухо. А вскоре случилось то, что изменило всю мою последующую жизнь. Воровал я тогда на пару с жуликом Фингалом. Его звали так потому, что под глазом у него действительно был фингал. Видно так ему когда-то врезали, что фингал этот остался у него на всю жизнь. Был он жулик опрятный и вежливый. Никогда никому не грубил и отнимал вещи у людей тридцатью тремя способами, но всегда очень вежливо и без малейшей грубости. Стоим мы однажды на вокзале, смотрим на толпу приезжающих, а тут ― дамочка! Ну, прямо мечта вора! Большая, некрасивая, и глаза ― наивные ― наивные ― так и хлопают.
Фингал говорит:
– Пошли!
А я всё смотрю на дамочку. И не то, чтобы мне её жалко стало, а скорее как-то не по себе. Это, как говорит моя жена Роза, у тебя предвидение зашевелилось.
Фингал тем временем к дамочке подходит и берёт её чемодан. Теперь ― моя роль. Я к дамочке под ноги подкатываюсь и ухо своё показываю. Пока она на моё ухо зенки вылупила, Фингал ― в подворотню чемодан упёр. Да, вы спрашиваете, что такое зенки, и что такое упёр. Это, детки так мы называли глаза, а упёр ― значит украл. Роль моя на этом окончилась, мне бы бежать к Фингалу делить добычу, но не бегу ― стою, смотрю, что же дамочка делать дальше будет. А она ничего не делает. Выбежала на площадь, где машины, и стоит ― плачет. Машины гудят ― её объезжают, а она и не понимает. Я смотрю, что же дальше будет. Может постовой её заберёт куда-нибудь. И дождался ― не постовой её забрал, а машина чёрная. А это как раз ― самое страшное. У нас уже легенды ходили об этой машине. Кто из воров её видел недолго на свободе оставался. Прямо мистика какая-то.
Я к Фингалу:
– Всё, ― говорю, ― влипли!!
И рассказал ему, всё как есть. Фингал аж побелел, сел тут же на поезд и укатил в неизвестном направлении. Даже чемодан мне оставил. А я не уехал, ведь я же маленький, да и не я воровал. Но всё равно меня взяли через два дня и отправили в военное училище для трудных детишек. Чему меня там учили ― ничему хорошему. Учили меня там, как лучше убивать людей. Восемь лет учили, а потом отправили в Маразию защищать нашу страну от маразийских дикарей. Вы спрашиваете о дикарях в Маразии ― нет, они были не более дикарями, чем жители моего родного города. Хотя, конечно, сильно отличались по виду. Были более смуглыми, с темными волосами и карими глазами. Жили не в каменных домах, а в саманных или даже в шатрах или пещерах. Но дикарями не были. Просто был у них обычай воевать против нас, а у нас ― против них. А вот что со мной случилось в Маразии, я вам потом расскажу.