Глава 3. Первая охота
Проснувшись рано утром, я не спешил выходить из каюты. Не хватало снова вляпаться в неприятности, но мочевой пузырь с этим не согласился. Да ещё сон до сих пор бродил перед глазами. Наш шаман из резервации тыкал в меня кривым чёрным ногтем и кричал: «Ещё не время!». От его волчьей маски с желтыми зубами и вытянутым языком по спине до сих пор носились мурашки. А от вони старой серой шубы, даже посреди кошмара кружилась голова. Всегда его недолюбливал. А теперь шаман будто прятался в тёмном углу за швабрами. Пришлось покориться организму и приступить к утреннему моциону, а потом и к уборке.
Выплеснув остатки воды из кастрюль, я отнес их на камбуз. Пожелал доброго утра книге рецептов и нехотя приступил к уборке. Не люблю возиться с водой.
Дядины слова о том, что его жизнь станет моей, долго не выходили из головы. Я так крепко задумался, что чуть ещё раз не вымыл палубу, но вовремя опомнился. Это уже чересчур! Я остановился и посмотрел на отражение в корыте с водой. Вроде я. Похож на меня. Встряска головы прояснила мысли. Да что такое? Что я делаю? Давно уже должен сидеть на кухне. Кивнув самому себе, я нырнул на камбуз.
Тщательные поиски еды расстроили. Ни крошечки, ни кусочка. Как говориться, болотника не нашел, а руки испачкал. Что за невезуха! Я уже второй день ничего не ем, и во мне разрастается прожорливая бездна. В которую, когда она достигнет небывалых размеров, ухнутся все тридцать миров. Я хотел злобно рассмеяться, но ошейник надавил на кадык, и я только икнул. Снял с полки чёрный фолиант и погладил корешок.
– Есть хочу, – пожаловался я.
Книга раскрылась и перелистывала страницы, остановившись на тридцатой главе: «Каша из топора»:
Диетический завтрак на скорую руку: средний топор, моча дракона, сахар, соль и специи.
– Ыть, – скептически булькнул я, – бегу анализы у драконов брать.
Но рецепт всё же дочитал.
Кипяти воду, кроши сахар с солью. Вымытый топор топи и капай драконью мочу. Парь, перекладывай мягкий топор в блюдо. Студи и мни. Кашу в кастрюлю, сыпь побольше специй (топор шафраном не испортишь!) и, помешивая, вари до готовности. Подавай горячим (если остынет, лучше сразу выбрось).
– Любопытно, – произнес я, залезая в полку.
Кто его знает маэстро-виртуоза, может у него и урина припрятана, как кулинарная добавка.
– Чего потерял, крысёныш? – с вызовом спросил знакомый голос.
Я обернулся. Дядя стоял в дверном проеме, хорошо хоть одетый. Следит теперь за мной, что ли?
– Кашу хотел сварить, – как можно естественней сказал я.
– Если со стенда пропадет топор, – недобро прищурился Оливье. – Высушу и пущу на строганину. Пристанем к берегу, поешь. До начала превращения успеешь.
Я вздохнул.
– Учитель, как скажите. А когда мы сойдем на берег?
– К обеду, – усмехнулся дядя и вышел с камбуза.
Я еще раз погладил обложку и поставил книгу обратно на полку.
– Спасибо, что пыталась помочь, – поблагодарил я. – Не то, что некоторые, высушу, настрогаю. Не вкусный я, уже обсуждали.
Выйдя вслед за Оливье, я поднялся на мостик.
– Про капитана Джо расскажи? – попросил я.
Не то чтобы любопытно, но до обеда куча времени. Смотреть не на что, вокруг бескрайнее море. Есть нечего, а топор нельзя.
Дядя покосился единственным глазом.
– Подумал над тем, что я вчера говорил?
– Конечно, – соврал я.
Всю ночь только и думал, быть рядом с кухней всемирно известного повара или прыгать за борт. Никак не мог выбрать голод или свобода.
– Решил?
– Мне в Черногорске нечего делать, – абсолютно честно сказал я.
Совсем не значит, что я остаюсь, но звучит убедительно.
– Хорошо, – повеселел Оливье. – Я стар, и мне позарез нужен ученик. Ревматизм скоро с ума сведет. Отдышка замучила. Зрение ослабло. Если обоняние потеряю, вообще готовить не смогу. Так что без помощника каюк.
Я пожал плечами.
– Бей в рынду, – расщедрился дядя. – Обезьяны сегодня не прилетят, можем потрындеть.
– Почему не прилетят?
– Потому, что жрать нечего, – передразнил он мои интонации. – А варить из тебя суп, пока ты нужен, я не разрешаю.
Я замолчал. Поговорим, в дядином понимании, означает – сейчас, крысеныш, я буду рассказывать тебе правду жизни, а ты заткнись и слушай.
– Джо – охотник, – начал дядя. – Ловит экзотических зверей за барыши. В высокой кулинарии, как сатир в апельсинах, вообще не смыслит. Зверобой, наоборот, удачливый и ловкий. Мы пересеклись на драконьем архипелаге. С тех пор все беды и начались.
Оливье скривился.
– Выдался неудачный день, – нехотя выдавил он. – Занадобилось три драконьих яйца для огненной болтуньи. Выискал гнездо, слямзил яйца и поскакал на корабль. Зацепился за корень и, как назло, одно яйцо расколошматил вдребезги. Вернулся к гнезду, а там уже дракон прилетел, и… разразился шторм. Джо охотился неподалеку, услышал шум и…
Дядя задумчиво потёр нос.
– Немного подсобил, – неразборчиво пробурчал он. – Меня словно гиком по голове ударило. Возьми, да скажи. Спасибо мол, проси, чего хочешь.
Оливье снова замолчал. Рассказ давался ему с трудом.
– Если бы знать… – неловко потянул он. – Что этот олень в тесте от благородства не треснет. Поначалу сказал, ничего не надо, потом сочтемся, и отчалил.
– Учитель, извини. А почему ты его оленем в тесте называешь?
– А-а-а… – отмахнулся дядя, – профессиональный термин для дилетанта, – он выпучил глаза и дурным голосом забурчал. – Чё тута готовить-то, обернул тестом и в печь.
– Ясно, – изрёк я.
– Чего тебе ясно, крысёныш? – не выдержал Оливье. – Чтоб ты понимал. Когда я приплыл в Черногорск, Джо уже дожидался в порту. Всё про меня разузнал и собирался нагрузить империков до ватерлинии. Он посмел предложить мне…
Дядя гордо ударил себя в грудь.
– Хранителю вкуса! Покупать у него, оленя в тесте, свежую дичь!
Он замолчал, задохнувшись от возмущения, а я благоразумно не вставил умную реплику. Так и молчали, пока Оливье не собрался с мыслями.
– Я сказал, чтоб зимовал с раками в тех заповедных землях, где они обычно зимуют. С тех пор Джо мстит.
Дядя вздохнул.
– Надо отдать ему должное, этот спесивый карась крайне изобретателен. Вот кощей! Мочёные-учёные императорского университета исследований до сих пор бьются над тем, откуда эта скотина взялась. Он не водится ни в одном из тридцати миров, хотя может пока убежище никто не разнюхал, так бывает. Откуда появились багамуты, тоже не сразу разобрались. Кто бы мог подумать, что безумные маги сами создадут такое!
Оливье взмахнул рукой.
– Я уж молчу про его рацион! Кощей хавает всё подряд, но не меняется. Не худеет, не жиреет. Не растёт, не уменьшается. Вот императорские умники и решили, что он как бы и не жрёт. Всасывает что попало и выбрасывает в свой мир!
У меня отвисла челюсть.
– У него что, рот в одном мире, а задница в другом? – обалдевшим голосом спросил я.
– В яблочко, – согласился Оливье и приставил руку ко лбу.
Он сощурился, напрягая глаза и, покрутив ус, добавил:
– Хорош болтать, пора буксир тащить! Иди о троллях читай.
– Да, учитель, – быстро согласился я и ретировался с мостика.
Не хотелось навлекать на себя очередную порцию дядиного гнева. Лучше спрячусь на камбузе. Там никто не орёт и почти безопасно. Но дойти до кухни я не успел – пропало небо и наступила жуткая тишина. Я запаниковал? Нет. Так, колени подогнулись, голова закружилась, не более. Подумаешь, исчезли высокие, голубые без единого облачка, небеса. Сплошь и рядом такое происходит. Ничего особенного. Чернота-то со звездами осталась. Даже еще более яркая, чем ночью, совсем не страшная…
Когда вспыхнул воздушный кристалл на мачте, я почти упал без чувств. Если бы корабль не затрясло и не потянуло вверх, я бы в себя не пришел. А так пришлось хвататься за борт, к которому я съехал. Кристалл сверкнул и потемнел, слившись с небом. Судно оторвалось от воды и с днища полился солёный водопад. До моря он не долетал, а натыкаясь на преграду, собирался в лужи под корпусом.
Вся морская гладь, от горизонта до горизонта, растворилась. Словно совсем село зрение, и я уже не видел ничего ближе собственного носа. Только ударившие из кристалла лучи, выхватили из темноты рангоут и неподвижные паруса. Ослепительная вспышка заставила обернуться. Сияние перекинулось с мачт на палубу, пробежало по морёным доскам, залило корму и запрыгнуло на капитанский мостик. Голубой свет озарил Оливье, окутав сверкающим заревом.
Я прежде не видел, как корабли переходят в другой мир. Хотя всё когда-нибудь случается в первый раз. Свечение обволокло дядю, слепя синим пламенем, и втянулось в штурвал. Корабль заскрипел снастями, повернулся на зюйд-зюйд-вест и бухнулся обратно в воду. Приземлившись настолько мягко, что я даже не упал. Волны с запоздалым напором налетели на борта. Я даже вскрикнул от неожиданности. Такими оглушающими показались вернувшиеся звуки. Тут же появилось небо, солнце и облака. Море расплескалось вокруг насколько хватало глаз.
На этом чудеса закончились. Я немного подождал, но, поймав на себе недовольный взгляд дяди, решил не рисковать. Ничего страшного и интересного уже не будет. Успокаивая себя, я ушёл на камбуз. Ноги ещё тряслись, в глазах рябило от резкой перемены света, но всё перебивал никуда не девшийся голод. Чтобы хоть как-то отделаться от навязчивого чувства, я уселся за разделочный стол и, подложив руки под голову, закрыл глаза. Дремота навалилась незаметно.
Я вздрагивал во сне, в животе урчало, отвлекая от прекрасных грёз о зерновой каше из академии.
– Земля! Земля!
Проснувшись, я так резко разогнулся, что влетел затылком в полку.
– Зачем так орать? – пробормотал я, выходя с кухни. – Земли что ли не видел?
Признаться, мне и самому было интересно. Я еще никогда не выбирался за границы Черногорска, не считая своей родины. А тут настоящий другой мир!
Перегнувшись через борт, я рассматривал землю. Ничего особенного, тёмная полоска на горизонте. Тоже мне, перемены. Сплошное разочарование. Ожидаешь императорский цирк с великанами и фейерверками, а получаешь сельский балаган с пьяными шутами. Может быть, мы никуда не переносились, а так и остались в нашем мире?
Я обернулся к мостику. Спрошу у дяди, не убьет же он меня. Но за штурвалом никого не было. Я плотоядно облизнулся на капитанский мостик. Представил, как надеваю треуголку и раздаю приказания команде. Почему бы нет. Надо пользоваться удачным моментом. Дядя сам говорил, что скоро моя жизнь станет его. Так пусть становится прямо сейчас.
Поднявшись по ступеням, я подкрался к штурвалу и положил на него руку. Тёплое, словно живое, дерево задрожало под пальцами. Я лихо посмотрел в лицо приключениям, и у меня снова отвисла челюсть. Если так пойдет дальше, скоро придется её подвязывать.
Ради справедливости – было от чего обалдеть. Как только я коснулся штурвала, далёкая земля приблизилась. Я нарочно попробовал несколько раз, прикладывая и убирая руку. Остров наплывал и удалялся, когда я трогал рулевое колесо. Но поразило даже не волшебство, а сам новый мир. Я получил кое-что покруче великанов жонглирующих вопящими шутами.
Из пенящихся волн вздымался цветущий остров-многоэтажный дом. В самом низу со скал сбегала пузырящаяся вода. Из зарослей выбивались сочные зеленые стебли. Лианы обвивали гибкие стволы, тянущиеся вверх и переплетающиеся с корнями еще одного слоя земли, нависающего над предыдущим. Эта толща из камней, кустов и торчащей из скал травы скал тоже льнула к следующему этажу. А дальше всё повторялось снова, опять зеленая чаща, перемежающаяся пригорками и оврагами, и снова неустанные ветви стремятся ввысь, лишь для того, чтобы опутать корни нового слоя земли.
С корабля, не остров, а точь-в-точь слоёный пирог. Только на каждом корже вместо кремовых завитушек росли деревья, кусты и трава, а марципановые фигурки заменяли скачущие рогачи. Похожие на пресловутого оленя, но без теста и в лохматых шубах, словно заботливая мамочка утеплила их на зиму.
В середине острова, на одной из прослоек над щиплющими траву рогачами, кралась чупакабра. Под коротким серым мехом бугрились мышцы. Между оскаленных клыков мелькал длинный раздвоенный язык. Хвост подрагивал от возбуждения, а на перекошенной морде, раздувались большие влажные ноздри. Только четыре неподвижных глаза, не мигая, смотрели на добычу.
Здорово подглядывать за такой жутью издалека, так и тянет поиздеваться. Я даже сострил:
– У чупакабры ноздря нюхает, а глаз неймет…
Зверюга неожиданно прыгнула вверх и исчезла в слое корней и травы, моментально выскочив снизу, рядом с одним из меховых оленей. Рогач лишь повёл ухом, не успев даже повернуть голову, как чупакабра вцепилась ему в горло. Брызнула кровь.
Я отпрянул от штурвала и замер.
– Тебя всё же стоило макнуть для порядка, – совсем не злым голосом сказал дядя, укоризненно глядя на меня.
Увлеченный красотами слоёного мира, я даже не заметил, как он подобрался.
– Учитель, извините, – покаялся я, склонив голову.
– Тебе одного обряда не хватило?
– До архимаговых подштанников.
– Тогда, кыш! На первый раз прощаю.
Я отошёл, пропустив к штурвалу Оливье.
– Учитель, а что за земля перед нами, это Тролляндия? – дрожа, промямлил я.
Дядя занял своё место и, взглянув вперёд, ехидно крякнул.
– Сдрейфил, ученик?
Я опустил глаза.
– Скачи от радости. Туда, – он махнул рукой к слоёному острову, – нам не надо.
Я шумно выдохнул.
– За все Черногорские империки, туда не вернусь, – признался он. – Говорят, есть дыры и похуже, но я бы поспорил. Такого сумасшедшего лабиринта с ненасытными тварями во всех тридцати мирах не сыщешь, – и добавил порозовев. – Но в самой тёмной, кромешной глубине этой бездны чудищ, пасётся Великий Свин.
– Кто? – не понял я.
– Какой ты всё же скучный и дремучий. К тому же единственный в тридцати мирах кто не знает об острове Божественного бутерброда! На море, на окияне, посреди острова на чёрной поляне, стоит Свин печёный: в заду чеснок толчёный, с одного боку режь, а с другого – соли, да ешь. Да?
Я уже открывал рот, когда дядя зыркнул на меня и продолжил.
– Завали клюз, крысёныш. Вопрос риторический. На этот остров никто не суётся. Хотя любой пират отдал бы руку и ногу, чтобы посадить в трюм Великого Свина.
Оливье замолчал. Я немного выждал, чтобы не получить очередную порцию нравоучений, и спросил:
– Что в этой свинье такого?
Дядя закрутил ус.
– Если отрезать от Свина кусок мяса, он сразу нарастет вновь. Его нельзя убить, он очень долго живет. Но главное, он вечный источник хавки, чтоб мою шхуну в водоворот засосало.
– Правда?
– Абракадабра! – рассердился мастер Оливье. – Откуда мне знать, заморыш, я его не пробовал.
Мы задумчиво помолчали.
– Пойду, о троллях поучу?
– Вали.
Я спустился вниз и вернулся на камбуз. Разочаровано пробежался по пустым ящикам, заглянул под стол. Кушать хочется всё больше и больше, а нечего.
– Быть учеником виртуоза на голодный желудок – тяжело. Какой я по счету?
В ответ послышалось хихиканье. Я поднял голову и, сняв книгу с полки, погладил обложку.
На ней мгновенно проступила надпись: ревнуешь?
– Шутишь? Потрясающе. А сколько их всего было?
Появились две цифры: три и ноль.
– Тридцать? – я попробовал загнуть пальцы, но их почему-то не хватало. – Со мной тридцать один. Ого! Часто менялись?
Книга не ответила. То ли задумалась, то ли не хотела говорить.
Подумав, что вопрос, и правда, глупый, я сказал:
– Надо валить, пока всё плохо не кончилось? Оливье предлагал остаться в Черногорске, когда приплывём.
На обложке появилась голова, пожимающая плечами.
– Тык, – не стал допытываться я. – Есть время подумать… Про троллей покажи, пожалуйста, – вспомнив несчастную судьбу предыдущего ученика, попросил я.
Пробежав глазами описание, схему разделки и способы охоты, я остановился на рецепте печёного троллева колена.
Побольше чеснока на ногу – тролли отвратительно воняют. Для рассола душистый перец, имбирь, мускатный орех, лавровый лист, соль и светлое пиво – лучше брать у гномов пещерное забористое, тогда не надо ковыряться со шкурой, сама облезет. Добавить дикий мед, масло и мягкую горчицу.
Почистить ногу, промыть в…
Продолжить я не смог. Слюна текла так, что я не успевал сглатывать. Читать с голодухи кулинарные книги – высшая степень издевательства над собой.
С другой стороны, чем ещё занять время.
– А самый странный рецепт какой? – спросил я тёмный фолиант.
Книга зашелестела страницами, показав оглавление с приписками.
Принцессы крученые под розовым соусом – постное меню людоеда.
Драконята копченые – смертельно опасно! Без мага гильдии Огневиков даже не пытаться!
Левиафан под шубой – охота на левиафанов строго запрещена. Сохранилось всего около трёх сотен страшилищ.
Малосольный хозяин болота – без заклятья обратного времени, обедом рискует стать повар.
Скелеты диетические – без эликсира собачьего голода, жестковаты.
Кетцалькоатль пряный поджаренный – чтобы избежать несварения, перед едой принести в жертву блёклого простака.
Дальше я читать не стал. Куда уж страннее. Хотя мысли сами потянулись к топору.
– Земля, земля!
Я даже не подскочил. Медленно закрыл книгу, сказал: «Спасибо», и церемонно проследовал на палубу.
Мы подплывали.
Тролляндия, в отличие от Божественного бутерброда, была совсем близко. Уже не серая полоска на горизонте, а вполне различимый тропический остров. С сочными цветущими джунглями и яркими плодами, свисающими с низеньких деревьев. С разноцветными птицами, скачущими по веткам и чистым белым песком. Всё как на картинке в кабинете декана Водолюбов, только без девушек, купающихся в море.
– Мы приплыли? – на всякий случай спросил я.
Вдруг это не пункт назначения, а какой-нибудь другой остров. Мифический сэндвич или Демоническая шаурма.
– Три тыщи огненных медуз мне под корму, если не так, – крикнул Оливье с мостика.
Он уже надел камзол и пристегнул пояс с саблями.
– Готовь лодку, у берега мелко, корабль не пристанет.
Я огляделся. Легко сказать, готовь. Где она, эта лодка? Как её готовить? В книге рецептов, что ли, посмотреть? Лодка в яблоках или в собственном соку, а может что-нибудь экзотическое, салат из лодки без опилок. Я вздохнул и потряс головой. Что только с голодухи не придумаешь.
А правда, как её готовить? На воду спускать? Я в ней не плавал-то ни разу.
Открыв рот, я уже собирался задать мучивший вопрос мастеру Оливье, но на меня снизошло озарение. Я понял, что услышу в ответ! Решив не нарываться на головомойку, я обследовал борта корабля. Опыт подсказывал, что лодка должна висеть там. Не в трюме же она находится, в самом деле. Но опыт подвёл, лодки нигде не было.
– Учитель, лодка пропала!
Мастер Оливье, копавшийся под штурвалом, приподнялся и недоуменно посмотрел на меня. Потом на нос корабля и снова на меня.
– Когда вернёмся, напомни показать тебя знахарю. Что-то с тобой всё же не так.
Я нахмурился, знахарей, люблю ещё меньше, чем купаться на глубине, но решил благоразумно промолчать. Проследил взгляд учителя и поплёлся на нос корабля.
У бушприта на палубе стоял загон. Я заметил его, когда пробовал стража лилового сердца, но даже не задумался, зачем он нужен. Прямоугольный ящик без крышки, высотой по колено, с широкой доской посередине. Приглядевшись, я увидел весла по бокам и уключины на бортах.
Вернувшись к мостику, я крикнул:
– Учитель, что в лодку грузить?
Чувствуя себя при этом распоследним орком. Даже сам подумал, что поход к знахарю, не такая уж плохая идея.
– Тёмный, не пропускающий света мешок и запас воды на двое суток. Остальное возьму я. Нужно быть готовым ко всему.
– Да, учитель.
Спустившись в трюм, я нашёл мешок и фляги. После устроенной кощеем зачистки это не составило труда. Кроме несъедобных припасов в трюме не осталось ничего. Мерзкое создание сожрало всё, даже холщовые сумки. Я уж не говорю про бедную какозу, исчезнувшую вместе с веревкой.
Выбравшись на свет, я удивлённо присвистнул. На флягах красовалась эмблема гильдии Водолюбов капля летящая снизу-вверх. Знаменитые отметки ставили только на бездонные сосуды в мастерских академии. Между прочим, стоит такая фляга, словно золотая. Мечта любого путешественника! Маги обещают, что в неё влезет сто литров воды, а весить будет, как обычная.
Сложив наши нехитрые запасы в лодку, я вернулся к дяде.
– Учитель, готово.
– Спустить паруса! Мочи якорь! – громко крикнул он в ответ.
Сбежав по лестнице, мастер Оливье поправил треуголку и бодро зашагал к лодке, сдвинув сумку на животе.
– Бездонный кошель, – гордо заявил он. – Ношу всё самое нужное. Сотню империков. Верёвку. Ложку. Щипцы для оттягивания языка, – дядя усмехнулся. – Маску. Троллемер. Вот кощей твой тоже здесь, ума ни приложу, куда его ещё деть.
Он забрался в носовую часть, переходящую в бушприт, и встал, напряженно глядя на берег. Я поплёлся следом.
– Забирайся, морская улитка, время не ждёт.
Я плюхнулся на скамейку. Глупее, ещё себя не чувствовал.
– Чего расселся, крысеныш? Слуг ждёшь? У подмастерьев слуг нет! Берись за вёсла.
Хотя нет, сейчас почувствую.
– Шевелись, кит без хвоста, твоя неповоротливость бесит, – бросил дядя.
Он оглянулся.
– Испытываешь моё терпение, гадёныш?
Надо же, что-то новенькое. Я уж думал у дяди для меня всего две клички. Оказывается, он ещё способен на сюрпризы.
– Нет, учитель. Я не в своей тарелке себя чувствую.
– Будешь дурить, почувствуешь себя в моей тарелке. Я начинаю думать, что боцман прав, тебя стоит сожрать, – прошипел Оливье.
Я подхватил вёсла, воткнул в уключины и закрутил ими в разные стороны.
Грести без воды не только глупо и нелепо, но и неудобно.
– Прибавь ходу!
Я попытался вертеть руками быстрее, но вёсла цеплялись за палубу, а от избыточных стараний даже выступил пот.
– Поднажми, шкрябка без ручки, – крикнул дядя.
Я налёг на вёсла, вкладывая оставшиеся силы в фальшивое плаванье, пока не почувствовал, как лодка ударилась обо что-то твёрдое. Под днищем заскрипело. Перестав грести, я огляделся.
Оливье переступал через борт лодки.
Я зажмурился.
– Фляги с мешком не забудь, черепаха замороженная, – гаркнул он.
Я вздрогнул, но, не услышав криков и всплеска, приоткрыл один глаз и посмотрел на дядю.
Он крутился на берегу. Мое зрение ещё не настроилось, поэтому Оливье то удалялся, словно я смотрел через подзорную трубу, то приближался, будто стоял на корабле.
Я потёр глаза. Что за ерунда? Пришлось долго, сосредоточенно вглядываться в дядю, пока зрение не перестало скакать, и я ни оказался рядом с ним на берегу Тролляндии. Любопытство заставило оглянуться. Корабль всё ещё стоял в бухте. На том же месте, где Оливье приказал бросить якорь. Кстати, кому? Обезьяны же не прилетали? Вопросы выскочили из головы, когда я разглядел, что чудо-лодка простерлась от берега до шхуны. Её корма вырастала из бушприта и красивой дугой тянулась через бухту к моим ногам.
– Шустрей, крысёныш!
Подхватив вещи, я с опаской спрыгнул на берег и, продолжая ошарашено оглядываться, побежал за учителем. Он шёл через полосу прибоя к зарослям, не слишком беспокоясь, поспеваю я за ним или нет. Оливье сверялся со здоровенным компасом, едва помещавшимся в ладонях.
– Если троллемер не врёт! А он никогда не врёт, как попугай капитана Гморгана! Через полчаса дочапаем до одинокого гнезда на берегу реки.
Я подпрыгнул, пытаясь заглянуть через дядино плечо, чтобы увидеть троллемер, но он прикрыл компас руками и грозно посмотрел на меня, гаркнув:
– Не лезь на рожон, салага, – и прибавил шагу.
Тропинка вилась через прибрежные заросли, огибая деревья. От буйства красок рябило в глазах, а от странных незнакомых запахов ещё сильнее урчало в животе. В сплетении лиан и широких листьев с колючими кустами потерялось даже небо, поэтому я глядел под ноги. Еще не хватало переломать их в дебрях. Мастер Оливье скорее милостиво прикончит меня, чем благородно потащит на своих плечах. Может и понесет, конечно, если решит приготовить из меня собачий суп, но в этом случае, целиком я ему не понадоблюсь.
Дядя шустро шагал по заросшей лианами тропинке, а я старался не отставать, ступая по его следам, отпечатывающимся во влажном мху. В изогнутых, словно капканы, корнях застревали ноги. Ветки норовили хлестнуть по плечам, а лианы петлями затягивались на руках. Причём только на моих. Оливье распоясавшиеся джунгли совсем не замечал, ловко продвигаясь к намеченной цели. Хорошо ещё, что троллемер взаправду не ошибается и через полчаса мы выбрались из буйных зарослей на равнину. Такую же бесконечную, как покинутое море. Тут тоже колыхались волны, только из травы, и уходили мохнатым бурунами за горизонт.
– Идём налево! – скомандовал дядя, на ходу сверяясь с компасом.
На меня даже не посмотрел. Я, может, уже потерялся, заблудился и погиб, но Оливье такие мелочи не беспокоили.
– А меня волнует, – пробормотал я. – Особенно мой пустой желудок.
Опечаленный пренебрежением к проблеме недоедания, я чуть не натолкнулся на дядю. Он резко остановился, выискивая что-то под ногами. Нашёл незаметное в траве устье обмелевшего ручья и двинулся вдоль него. Через два десятка шагов Оливье и вовсе встал. Втянул воздух и прижал палец к губам.
– Приплыли!
Я посмотрел в ту же сторону и ничего не увидел.
Перед нами лежала груда валунов. Похоже, их недавно достали из реки. Уж больно они округлые и обтесанные. В остальном – камни, как камни. Если мы пришли, и это знаменитое гнездо, то где же тролль?
– Удачно причалили, – тихо сказал Оливье. – Здоровый, зараза, прямо кит-убийца! Боюсь, не утопим даже вдвоем.
Я таращился во все глаза. Здоровый кто? Тролль? Да где же он?
– Зато такие ножищи, что и одной на банкет хватит. Какой второй способ?
Я не сразу понял, что он спрашивает именно меня, а тем более не разобрал суть вопроса. Дядя сморщился, а его взгляд стал настолько красноречивым и не сулящим ничего хорошего, что я всё моментом сообразил.
– Мешок на голову, а когда начнет превращаться – дубиной по башке бахнуть.
Оливье кивнул.
– Иди, ищи дубину, да поздоровей.
Я вздохнул и побрёл обратно к лесу.
– До вечера времени много, но ты лучше поторопись, пиявка обомлевшая, – бросил он мне в спину.
Конечно, сейчас, как затороплюсь. Скороходы поотстанут. Поглотитель следом побежит, догонять умается.
Я прошёлся по краю джунглей. Не хотелось снова лезть по кочкам и корням. Тем более, по опыту, дубины, палки и сучья валяются, где ни попадя, без всякого смысла. Под деревьями их очень много, а в пустыне нет совсем.
Вернувшись со здоровенной корягой, я встал рядом с Оливье. Кроме перекошенной кучи камней, я так ничего и не видел. То ли тролль невидимый, то ли я не троллевед.
Взглянув на дубину, Оливье кивнул. Ободренный, я осмелился спросить:
– А где тролль? Я только гнездо вижу.
Дядя взглянул на меня с жалостью. Так смотрят на умалишенных или чужих непослушных детей.
– Это не гнездо, а тролль. Гнездо за ним, – одними губами вымолвил он.
Я чуть не ляпнул «Брешешь!». Снова всмотрелся в каменные глыбы. А где нос, глаза? Толстые и жирные ноги. Хотя бы голова! Сплошное нагромождение булыжников, похожее на пирамиду. Сверху большой неровный валун, приплюснутый с одной стороны и выпуклый с другой. У основания кривые замшелые блоки и мелкие, овальные камни.
Я заморгал глазами. Меня озарило. Тролль прямо передо мной. Он сидит, подтянув под себя согнутые ноги, сложив руки на груди. Голова наклонена, подбородок прижат к каменному торсу, глаза закрыты.
– Огромный, – шумно выдохнул я.
– Крупный экземпляр, – согласился Оливье.
За каменной пирамидой спряталась укрытая травой стена из смахивающих на самого тролля валунов. Ограда, местами доходившая мне до пояса, и есть гнездо.
– Понял, – обрадовался я.
– Поздравляю, заморыш, – проворчал дядя. – Теперь ты гений всех тридцати миров! Вернёмся в Черногорск, получишь в соборном холле медаль, – и задумчиво потеребив ус, вырвал у меня дубину. – Примерь, мешок-то на него налезет?
Я читал, что днём эта громадина всего лишь бездушный камень, но подходить всё равно не хотелось.
– На абордаж! – подтолкнул дядя. – Солнышко скроется, попытка накроется, дуй скорее.
Я сделал несколько шагов. Потом ещё пару. Вынул из-за пояса мешок. Какой он всё-таки большой. Почему для первой охоты мне не попался тролль поменьше? Обойдя валуны сзади, я встал на цыпочки и набросил мешок на каменную башку.
– Затягивай сзади, крысёныш, – зашипел дядя.
Нащупав в горловине мешка бечёвку, я потянул двумя руками. Пришлось, правда, упереться ногой в спину. Страшновато, конечно, топтать тролля, пусть и окаменевшего, но лишь поначалу. Я быстро приноровился, осмелел, и потянул со всех сил, прижал веревку пальцем и завязал узел.
– Слезай, заморыш, ты бы ему ещё на макушку влез.
Глянув под ноги, я задрожал. Пока боролся с завязками мешка, я оседлал тролля и теперь восседал на его плечах. Живо соскочив на землю, я побежал к дяде.
– Ты на вахте, башкой отвечаешь, – распорядился он. – Я пойду, съестного раздобуду. Нам ещё обратно плыть, не хочу три дня сидеть на одном корабле с голодным оборотнем.
– А я…
– А ты и есть этот оборотень, – отрезал дядя. – Стереги!
– Да, учитель, – печально согласился я.
– Если что, встретимся у лодки! – крикнул он и скрылся в траве.
Я остался один с гигантским троллем. Солнце стояло высоко, но его затеняло скверное предчувствие. Оливье не вернётся до захода. Я мысленно перевернул страницы книги рецептов и чуть не вскрикнул. У меня есть дубинка, мешок надет на жертву, но у меня нет пилы!
Я затравленно огляделся. Сорвался с места догонять Оливье, но зацепился ногой и чуть не упал. Рядом со мной из земли торчала одна из дядиных сабель, широкая.
Сомнения окончательно развеялись. Он не вернётся и после заката. Глушить тролля, резать ногу и тащить трофей к лодке придётся мне. Успокаивало, что без меня он не уплывет. Для печёна троллева колена ему нужна нога этого самого тролля. А вот остальное выглядело скверно!
Панике я не поддался. Бежать некуда! Прятаться негде! Возвращаться без троллевой ноги – опасно! Завидев меня без дичи, добрый дядюшка может отмочить любую гадость. Остаётся одно – преодолевать испытания.
Решив, чему быть, того не миновать, я сел в траву и стал ждать захода солнца.
Тёплый, ласковый ветерок и тихое бормотание ручья успокаивали. Клонило ко сну. Стрекотали кузнечики. Мелодично жужжали пчелы. Издалека долетали птичьи переклички. Глаза слипались и, если бы не постоянно напоминающий о себе пустой желудок, я бы наверняка уснул. А так лишь моргал, и гладил живот, сладко зевая.
Но когда начало смеркаться – страх вернулся. Стрекотание в траве стало напряженным, жужжание гнетущим, а визгливые птичьи вопли предостерегающими! Чтобы отвлечься, я принялся талдычить одну и ту же фразу:
– Я смелый оборотень! Я смелый оборотень!
Продвигаясь за спину тролля, я перехватил дубину поудобнее, закинул её на плечо и занял выгодную позицию. Надеюсь у тролля на затылке нет запасных глаз. Решил, как груда камней шелохнется, буду бить без предупреждения.
Темнело. Руки затекли. Ноги звенели от напряжения. Дубина тяжелела, а тролль не двигался. Меня посетила нелепая мысль, а может, он нарочно. Откаменел, всё понял и притворяется. Ждёт пока я расслаблюсь, успокоюсь, и тогда как прыгнет и кулаком мне по куполу – бац.
Солнце скрылось, оставив бледную позолоту на краю травяного моря, и я уже не различал мелочей. Пирамида из булыжников превратилась в один темный силуэт. Казалось, ничего не изменилось. Хотя кто их разберёт, этих троллей. От того, кто пол жизни похож на бездушную каменюку, можно ждать чего угодно.
Я уже извёлся, когда он втянул воздух.
С перепугу, я так шарахнул его по башке, что сломалась толстая коряга, а тролль со вздохом упал наземь. Бросив остатки дубины, я нашарил саблю и рубанул по ноге.
Тело тролля переменилось. Вместо груды камней превратившись в необычное, но уже похожее на настоящее, туловище с ногами и руками. Ломаное, неровное, с вмятинами и шероховатостями, но всё же живое.
Нога отрубаться не хотела. Я уже резал и пилил с каким-то безумным остервенением. Кромсал несчастного тролля, как озверевший мясник, и то, что он в любой момент мог прийти в себя, только придавало сил и смелости.
Неожиданно нога отвалилась, больно стукнув меня по ступне.
– Терпение и труд даже тролля перетрут, – пробормотал я, – хотя он может и отомстить.
Потерев ушиб, я обтёр тролличью ногу травой и взвалил на плечо. Подобрал саблю и двинулся в обратный путь. Дядя обещал добыть съестных припасов, и я искренне надеялся, что он сдержит слово. Иначе, боюсь, не совладаю с собой и сожру тролличью ногу сырьем.
Подумав, а не забрать ли мешок, вдруг дядя заругается, я обернулся. Тролль уже не лежал, а сидел, держа в руках пресловутый мешок и с обидой смотрел на меня. Его глаза светились в темноте, поэтому насчет обиды, я уверен.
Вместо того, чтобы бросить ногу, кинуть в него саблей и пуститься наутёк, я дико заорал:
– Я смелый оборотень, лучше не подходи! – и в подтверждение своих слов, состроил страшную рожу.
– Вижу, – печально произнес тролль. – Моя нога у вас на плече доказывает, что вы смелый. Ошейник на шее, что вы оборотень.
Я выронил саблю, а потом и ногу. Тролличью, естественно. Челюсть подвязывать было поздно, она уже висела до живота.
– Тролли не разговаривают, – неуверенно пробормотал я.
– Не могу согласиться с вашим утверждением. По большой части, тролли действительно крайне бестолковые и невежественные, но на полном отсутствии речи я бы всё же не настаивал.
– Хорошо, не буду, – согласился я.
А что оставалось делать? Трудно спорить с троллем о том, что он не разговаривает, когда он сам говорит тебе о том, что разговаривает.
– С моей стороны крайне невежливо не представиться. Меня зовут Евлампий, – начал тролль, – а теперь позвольте спросить, зачем вам понадобилась моя нога?
Я несколько раз открыл и закрыл рот.
– Конечно, я понимаю, – продолжил тролль, – что со временем она отрастет заново, но до тех пор мне будет трудно добывать пропитание. К тому же, брать чужое без спроса – очень невежливо. А бить по голове без предупреждения сущее варварство. Она, хоть и каменная, но очень даже болит.
– Простите, – заикаясь, с трудом выговорил я.
После отповеди Евлампия стало стыдно. Понимаю его обиду. Прибегает неизвестно кто посреди ночи, бьет дубиной по голове и отрезает ногу. В такой ситуации сложно не расстроиться.
– Простите, – повторил я. – Я не знал, что вы… Ваша нога мне нужна …
Еще чуть-чуть и я начну картавить, а потом совсем потеряю дар речи.
– Мне… Мы… мы хотели печёно троллево колено приготовить, – справился я.
– Высокая кухня, – догадался Евлампий, – понимаю. Что ж, успокаивает, что вы сделали это не просто так, а ради кулинарного искусства.
Я не нашелся, что ответить. В голове крутилась высокопарная чушь. В академии я слышал сотню искушенных в пустых разговорах академиков. Они закручивали такие многоэтажные предложения, что я не мог сосчитать слов. Хотя одна фраза заместителя директора, сейчас придется кстати.
– Многоуважаемый, что я могу для вас сделать? – припомнил я.
– Вы оказали бы огромную услугу, если бы отвезли меня в цивилизованное место. Все дела в Тролляндии я уже закончил и хотел бы попасть в Черногорск, хотя любой другой порт тоже подойдет.
– Вам повезло, – обрадовался я. – Мы как раз в Черногорск плывем.
– Необычайно! Какое фантастическое совпадение.
Тролль встал, опёрся на руки и, оттолкнувшись ногой, прыгнул ко мне. Я невольно отскочил в сторону.
– Извините, – смутился Евлампий. – Но передвигаться по-другому без ноги, я не могу.
– Угу. За мной идите.
Постоянно оглядываясь, я припустил к лесу, стараясь не отклоняться от тропинки протоптанной Оливье. Трава давно поднялась, и поле снова превратилось в бескрайнее море, без островов и ориентиров. Если бы не луна и тёмная полоса леса, я бы заблудился, но пыхтящий за спиной тролль помогал меньше думать и живее шевелить ногами. Хотя, когда мы сунулись в джунгли, я даже обрадовался, что он скачет следом за мной. Со всех сторон прилетало ужасающее уханье, злобное стрекотанье и даже далекий, но от этого не слабее леденящий душу, вой. В горле запершило, я невольно набрал побольше воздуха и чуть не завыл в ответ, в последний миг подавив подкатившее желание. Еще чего не хватало. Даже с огромным троллем за спиной не стоит привлекать внимание. Ещё неизвестно кто откликнется. Мало ли что там за чудо-юдо, схарчит меня и тролля, и не подавится. Не хочется вконец омрачить первую охоту, она и так вышла спорной.
Лес жил особенной ночной жизнью, наполненной резкими, и от того пугающими звуками. Правда, мы бежали слишком быстро, чтобы как следует перетрусить.
Я заметил огонек впереди еще до того, как под ногами захрустел песок. На берегу у линии прилива горел костёр.
– Это мастер Оливье! – обрадовался я и прибавил шагу, несмотря на то, что тролличья нога давила на плечо.
Сам тролль молча следовал за мной. Только странно сопел. Может, устал? Видать неудобно передвигаться на руках, отталкиваясь одной ногой.
Мне показалось или дядя махнул в ответ? Я оторвался от попутчика и стремительно влетел в круг света, потрясая трофеем.
– Добыл! – гордо крикнул я. – А ещё тролля привел, он говорящий!
Наклонившийся поворошить костер, дядя резко разогнулся и уставился в гремящую темноту. Он так и щурился, привыкшими к огню глазами, пока здоровенная туша не выбралась на свет.
Евлампий больше не был одноногим троллем. У него вообще не осталось ног. Срывая закрученными, завывающими вихрями песок и поднимая тучи песчинок, на меня с ревом катился шар из дико вращающихся камней. Я испуганно отскочил. Крупные валуны и едва различимые крупинки, перемешанные со сдернутыми с веток листьями и сучьями, с выкорчеванной землей, светились от горящего внутри яростного, прерывисто дышащего жара. Свет прорывался тонкими раскаленными добела лучами, сжигая попавший в ветроворот мусор. Шар с хриплым рёвом втягивал новые булыжники и окатыши, ещё сильнее разгоняя бешеный вихрь. Гремел сталкивающимися, высекающими искры камнями. Выл! Вопил! Ревел! Исходил оглушающим треском ослепительных росчерков молний, сверкающих над едва различимой головой бывшего тролля. Из глаз вырывалось пламя, а рот больше походил на ущелье в скале.
– Мастер Оливье, вы арестованы за браконьерство! Вы предстанете перед высшим судом Тринадцатого Тёмного Объединенного мира! Сопротивление бесполезно! – загрохотал знакомый, но искаженный словно эхо, голос.
Шар замер, продолжая быстро крутиться на одном месте, почти не касаясь песка. Из стремительной круговерти выдвинулись изогнутые, опоясанные сверкающими огненными прожилками, глыбы. Они раскололись на концах, изрыгнув струи смешанного с паром пламени, и уставились на нас с дядей.
– Это боевой голем, – безмятежно изрёк Оливье. – Лучше не дёргайся, нам с ним не тягаться.
Я покосился на ногу тролля, которую всё еще сжимал в руках. Она выглядела как настоящая. Я перевел взгляд на Евлампия, больше напоминающего внезапно поднявшийся смерчь. Не похоже, чтобы я отпилил ногу у него. Её есть-то можно? Или лучше выбросить?
Заметив мои метания, голем повернул голову и уставился блестящими глазами.
– А как же тролль? – тихо спросил я.
– Не волнуйтесь, нога настоящая, – сообщил он, – я подготовился. Соорудил гнездо, сплёл заклятие сбивающее троллемер.
– А где тролль? – не понял я.
– Пришлось его убить, к сожалению, он оказался слишком крупным и очнулся в то время, когда вы резали ногу. Он бы обязательно попытался на вас напасть, поэтому я его обезвредил, – голем громко вздохнул. – После того, как вы отрезали ногу, я добил тролля и оттащил в сторону. Занял его место, а дальше вы знаете.
– Почему в поле не напали? – уточнил я.
– Необходимо соблюдать… – сказал Евлампий, но тут вмешался дядя.
– Я почти купился, – довольно ощерился он. – Очень артистично. С маскировкой только промахнулся. От тролличьего гнезда разит так, что глаза щиплет, но ты вонял сильнее. От тебя за милю несло приближающейся грозой, перебило даже тролличий смрад!
– Попрошу мне не тыкать, – обиделся Евлампий.
Мастер Оливье пощёлкал языком в ответ и снова заулыбался.
– Я чуял подвох, но не мог раскусить, что не так, поэтому решил отступить к берегу.
– Наслаждайтесь свободой, пока можете, – мстительно заметил голем. – Через пять с половиной минут откроют портал, и мы перенесёмся в Тринадцатый Тёмный Объединенный мир.
– Вряд ли, – насмешливо откликнулся дядя.
Его слова ещё сотрясали воздух, когда вокруг костра появились летучие обезьяны. Евлампий среагировал молниеносно. Из трещин в глыбах, заменяющих голему руки, вылетели мелкие камни с такой скоростью, что большинство пуль расплавилось бы от зависти. Я бы их даже не заметил, но голем вдруг исчез и появился на краю светлого круга от костра. Моментально растворился в воздухе и материализовался перед ним самим выстрелянными камнями. Щебень с гулким стуком ударил его в спину и втянулся в ветроворот. Евлампий опять пропал и возник за гранью светлого поля, сверкая сеткой молний и раскалённым пламенем на фоне сумеречного пляжа. Испарился, появился выше и уже не исчез, а свалился вниз на песок.
Оторвавшись от голема, я взглянул на обезьян. Выставив руки со сплетенными пальцами, они водили медленный чарующий хоровод.
Мастер Оливье улыбался во все золотые зубы, посматривая то на них, то на голема, то на меня.
Евлампий исчезал и появлялся всё выше и выше, и ударялся всё сильнее и сильнее. Каждое новое падение еще глубже загоняло его в песок.
Обезьяны, а это они, судя по всему, издевались над големом, пытались размазать его по пляжу. Он возник уже так высоко в небесах, что светился, как ещё одна луна. Которая неожиданно сорвалась вниз и обрушилась на песок грохочущей, бряцающий валунами и ревущей белым огнем грудой каменной крошки. Молнии с шипением выстрелили в стороны и рассыпались гаснущими искрами.
– Хватит, – проворчал мастер Оливье.
Обезьяны разорвали круг и невозмутимо расселись у костра, принявшись за дымящееся мясо. Кусали шашлык с палочек, на которые его нанизал дядя, и весело переругивались.
– В пятый раз ухнулся, как мешок гнилой рыбы, даже брызги полетели!
– Откуда в боеголеме брызги? Он же каменный!
– Это слёзы несбывшихся надежд!
Они прыснули со смеху. Чича даже закашлялся, поперхнувшись куском мяса.
Я пораженно глядел на поднимающийся над ямой пар. Кроме развороченного песка ничего не напоминало о големе и молниеносной магической схватке. Оливье посматривал на обезьян с благодушием доброго папочки.
– Крысёныш, – не поворачивая головы, выдал он. – Ты не оборотень, а орк, или читал книгу рецептов с закрытыми глазами?
– С открытыми, – обиженно пробормотал я.
– Тогда, орк, – развеселился Оливье, покручивая ус. – Буковками написано – тролли бестолковые животные. Они не разговаривают!
– Но…
– В зад тебе бревно! Не калякают, не треплются, даже не мычат! Любой заморский оковалок догадался бы, но ты привёл это чудище сюда. Пригласил на мой корабль! Обещал ему свой гамак и читать сказки на ночь, бочка тухлых моллюсков!
Я потупился. Дядя закончил обвинительную речь и, махнув на меня рукой, присоединился к обезьяньему пиршеству. Я тоже мог незаметно подсесть, но аппетит пропал. Представив, как жуткий голем расстреливает нас с дядей камнями, я сгорал от стыда. Ноги сами понесли подальше от шумной компании на тёмный берег. Стоило обдумать, оставаться на корабле или сойти в Черногорске и заняться привычной работой. Не гожусь я для опасных приключений. Моё предназначение мести двор.
Чёрные волны бились в песок, брызгая в меня горькой водой. Море сердито причитало о тысячах бестолковых учеников погубивших себя и своих учителей. Расстроено плескалось, поминая их лень, невежество и глупость. А пена ехидно лопалась: «неуда-чник, неуда-чник»!
Я прошёл полсотни шагов, когда услышал предостерегающий дядин вопль, и нехотя обернувшись, задрожал перед порталом. Никогда бы не понял, что это, если бы не видел раньше. Даром что ли, провёл столько времени в академии, подглядывая за тренировками студиозусов. Они обычно упражнялись во дворе, и подсмотреть мог каждый желающий. Создавали точно такие же порталы. Один в один марево над каменной дорогой в жаркий день. Дрожащий, искаженный воздух с бледно сияющими крапинками.
– Евлампий сказал…
Закончить я не успел. Меня подбросило в воздух, и понесло в открывшееся жерло перехода. Я даже вскрикнуть не смог, только прикрылся руками, ожидая что сейчас шмякнусь об землю. Песок не перина, падать на него – удовольствие то ещё. Но удар превзошёл все ожидания!
Я грохнулся об гладкий каменный пол и вскочил, потирая ушибленные колени, с ужасом поняв, что перенёсся!
Из сияния появился голем. Он уже не выглядел, как бешено вращающийся шар из камней. Скорее, как очень высокий, крупный уродливый колдун с толстыми руками и ногами из камней посыпанных галькой. С жуткой приплюснутой головой с дырами вместо глаз, носа и рта, которую он сконфуженно вжимал в плечи, чтобы не тереться об потолок.
– Не волнуйтесь, – объявил он, – пришлось взять вас вместо мастера Оливье. – Я объясню свой поступок.
Растолковать он не успел. Я ринулся в портал, надеясь выскочить обратно на пляж, но опоздал. Перемещательные врата закрылись, а я, разогнавшись, чуть не врезался в стену. Очень некстати стоявшую за порталом.
– Не волнуйтесь, – повторил Евлампий. – Вам не причинят вреда. Вы не пленник, вы гость!
Прижавшись спиной к стене, я огляделся. Не похоже на гостевую комнату, скорее на тюрьму. Из тупика был виден серый низкий коридор с безрадостным потолком и жутко блестящим полом, отполированным тысячами заключенных, бредущих на смерть. От этой мысли меня затрясло.
– Как они не хочу! – в отчаянии вскрикнул я.
– Кто? – не понял голем, уставившись на меня двумя дырами, заменяющими глаза.
– Заключенные, – испуганно выдавил я.
– Вы не заключенный, – терпеливо объяснил Евлампий, – вы гость.
Я не поверил. Этот ушлый камень уже один раз обманул меня, когда притворялся говорящим троллем. От него можно ожидать чего угодно! Кто знает, кем он прикидывается теперь.
Голем внимательно глядел на меня, тоже понимая, что не слишком убедителен.
– День был длинный и тяжелый. Вы, наверняка, устали и хотите отдохнуть, – озаботился он. – Я отведу вас в ваши покои. Вы как следует выспитесь, а утром мы всё обсудим.
Он таращился, ожидая ответа, и я кивнул. Что мне оставалось делать, выбора-то нет. Если скажу, что не устал, еще чего доброго заставят работать.
Мы вышли из каменного мешка в коридор и свернули направо. Евлампий едва не терся головой об потолок, пригибаясь, и казалось, что его сложенное из глыб тело, готовится к прыжку. От этого я нервничал ещё сильнее, и вертелся по сторонам, стараясь не смотреть на голема.
Из неровных серых стен с тошнотворными зелеными прожилками, напоминающими испортившееся мясо, выпирали массивные железные двери с ржавыми клепками и внушительными засовами. Лишний раз подтверждая, что мы в тюрьме. Точнее я, а должен был попасть виртуоз, художник и маэстро. Вернее, сквернослов, гад и браконьер.
Мы остановились, и голем с раздражающим скрипом распахнул тяжелую дверь.
– Смазать надо, – проворчал он и вежливо добавил. – Проходите, пожалуйста.
Я подчинился и сразу же услышал, как за спиной задвигается засов. Гостей всегда запирают, не правда ли.
Все прочие мысли улетучились, оставив место только ахам и охам. Такой шикарной комнаты у меня еще никогда не было. Не сравнить с конурой в академии. Я уж молчу про каюту на корабле, больше смахивающую на чулан для половых тряпок.
Новые апартаменты по роскоши соперничали с гостиничным номером, в который я однажды доставлял конверт от директора академии. Высокий потолок украшала изящная лепнина и красочный барельеф с цветущими на склонах гор садами. Мягкий свет, льющийся из ниш, загадочно подрагивал. У боковой стены высился шкаф с лакированными дверцами. В углублении под аркой увитой золочёной ковкой, скрывался бельевой комод с настоящими выдвижными ящиками. Я даже покатал их туда-сюда, прикрыв глаза от удовольствия. Пусть на время, но всё это моё. Развернувшись, я оббежал низкий стол с двумя креслами и подскочил к огромной кровати. Вытер ноги об мохнатый ковер, и обмер. С картины на стене на меня смотрел император Эраст Победитель. Длинные волосы собраны в хвост на макушке, на бороду, спадающую на блестящий нагрудник, нанизаны жемчужины. Плащ развевается за спиной, а нога в сверкающем сапоге стоит на рогатой башке поглотителя магии.
Я скривился. Подошёл к старинной выщербленной раме, и перевернул картину к стене. Император он или нет. Нечего на меня пялиться.
Комната даже побогаче, чем я видел. Жёлтый торшер с кружевами и перламутровая раковина на треноге били гостиничный номер по всем статьям.
Я вздохнул. Если бы всё это не было тюрьмой! А так темница остаётся темницей, даже с торшером. Я сел на кровать. Мягкая! Подпрыгнул, закачавшись на перине. Ну и ладно, страдать лучше с удобствами, а не на голом каменном полу. Я развалился на кровати и, зарывшись с головой в одеяло, потянул носом. Какой аромат! Скошенная трава и шиповник. Настоящее блаженство! За такой комфорт и умереть не страшно.