IX. Главный прево
Теперь наше любопытство привлечет мрачная личность графа де Монклара. Несмотря на крайнюю важность встречи короля с Лойолой, о которой мы расскажем в дальнейшем, давайте сначала займемся главным прево.
Месье де Монклар отправился из Лувра верхом, в сопровождении двух десятков вооруженных людей. Лицо его отнюдь не было злым или жестоким: черты его были застывшие, одеревеневшие, словно лишенные всякой чувствительности. Взгляд тоже не был жестким, просто он никогда не выражал обычных человеческих чувств.
Речь его нельзя было назвать ни резкой, ни уверенной; она была тусклой.
Он говорил палачу: «Повесьте эту женщину» таким тоном, каким бы сказал своему камердинеру: «Оденьте меня».
Даже отчаянные храбрецы испытывали страх перед этим мрачным олицетворением следствия. Когда он, угрюмый, индифферентный, шел по городу, Париж дрожал от ужаса, который вызывал этот человек.
Поговаривали, что главный прево храбр до безрассудства. Не раз он в одиночку и без оружия проникал в такие притоны, из которых посторонние не выходят живыми. Порой он появлялся в кабачках, пользовавшихся дурной славой, и одного явления прево было достаточно, чтобы там устанавливалась мертвая тишина.
Граф де Монклар и в самом деле не знал страха, потому что страх – это чувство, а у него, похоже, не осталось человеческих чувств.
В сущности, это был ходящий и говорящий труп. В страхе, распространявшемся вокруг его личности, было много суеверного.
Трибуле называл графа архангелом виселицы.
Этот беглый эскиз, который многие сочтут слишком длинным, необходим нам. Продолжим наше повествование. Месье де Монклар ехал в десяти шагах впереди офицера, командовавшего эскортом. Он объезжал стороной скопище улочек, сходившихся ко Двору чудес. Так грязные ручейки вливаются в клоаку.
Там, где один из таких проулков выходил на улицу Сен-Дени, прево заметил скрючившуюся в углу женщину. Заметив приближавшихся всадников, женщина выпрямилась и пристально посмотрела на них. Главный прево был поражен этим взглядом, направленным прямо на него, тогда как обычно все отводили свой взор, кроме, конечно, короля, его хозяина.
Он остановил лошадь и присмотрелся к женщине.
Перед ним стояла старуха неопределенного возраста, одета она была в лохмотья.
Она не опускала глаз. Впрочем, в ее взгляде не было ни угрозы, ни дерзости, ни мольбы.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил главный прево.
– Ничего, монсеньор.
– Кто ты?
– Женщина, страдающая и ждущая…
– Как зовут тебя?
– У меня нет имени… На улицах меня знают как Джипси-цыганка…
– Мне кажется, я знавал тебя.
– Вполне возможно, монсеньор.
Прево показалось, что какая-то глухая радость прозвучала в ее словах.
– Теперь я точно узнал тебя… Это ты приходила ко мне однажды и просила помиловать какого-то цыганенка, которого я приказал повесить.
– У вас отличная память, монсеньор. Событие, о котором вы упомянули, произошло лет двадцать назад, даже больше.
– Верно! – едва слышно проговорил Монклар. – Память у меня изрядная… Это порой даже мешает… О! Если бы я мог забывать!
А громче добавил:
– В самый день казни ты бросилась на палача и сильно покалечила его… Тебя помиловали.
– Я это уже позабыла, монсеньор. Ваша память удивляет даже меня! А ведь в моем племени я считалась лучшей хранительницей памяти о значительных событиях нашего прошлого.
– Цыганенка повесили! – продолжал Монклар.
– Это был мой сын, монсеньор…
Она произнесла эти слова буднично, без тени озлобленности.
– Ну, и что же ты теперь хочешь?
– Ничего, монсеньор!
– Почему же ты так посмотрела на меня, когда я проезжал мимо?
– Привычка… Вот и всё.
Главный прево уже собирался пришпорить лошадь.
– Монсеньор! – обратилась к нему старуха.
– Давай, говори… Я был уверен, что ты захочешь мне что-нибудь сказать.
– Меня уверяют, что вы хотите арестовать Лантене.
– Ты его знаешь?
– Достаточно, для того чтобы интересоваться его судьбой… И потом… меня интересует судьба одной девушки по имени Авет, дочери печатника… Два этих юных создания обожают друг друга, монсеньор. Если Лантене повесят, Авет очень огорчится… и ее отец тоже.
Просьба так мало походила на прошение, что главный прево сразу же интуитивно сообразил: у старухи, скорее всего, на уме другое, а отнюдь не счастье Авет и Лантене. Он не стал отвечать и тронул поводья.
Джипси больше не пыталась его удерживать. Но если бы граф де Монклар догадался обернуться, он вне всяких сомнений содрогнулся от ужаса: таким полным жгучей ненависти взглядом проводила его странная старуха…
А главный прево задумался:
– Хорошая рекогносцировка! Оказывается, Лантене принят в доме у Доле! Мы накроем две цели одним ударом…
В тот момент, когда Монклар со своим эскортом скрылся за поворотом улицы Сен-Дени, из ближайшего дома вышел молодой человек и, заметив Джипси, приблизился к ней.
Пока он подходил, на лице его появилось особое выражение: смесь жалости и отвращения. Молодой человек тронул старуху за плечо. Она резко вздрогнула; так погруженный в глубокую задумчивость человек резко возвращается к реальной действительности.
– Лантене, – пробормотала она, проводя иссохшей рукой по испещренному множеством мелких морщин лбу.
– Что ты здесь делаешь, мама Джипси? – спросил молодой человек спокойным низким голосом.
– Ничего, дитя мое, ты знаешь, мне нравится бродить по улицам. Это напоминает мне прежнюю бродячую жизнь, когда я скиталась по большим дорогам со своим мужем.
– Бедная мама Джипси! Значит, ты не решаешься жить в удобном доме… одеться… мирно жить… в конце концов, стараться заполучить хоть немного благосостояния и счастья!.. Ты же знаешь, что я предлагал тебе всё это, милая мама!.. Иди жить ко мне… я обеспечу тебе спокойную жизнь, я устрою тебе обеспеченную старость…
– Да, да… Я знаю, что ты сохранил ко мне признательность, дитя мое… у тебя доброе сердце…
– Не вы ли подобрали меня, бедного сироту, каким я был, покинутого Небом и людьми!
– Это верно… И ты теперь остался единственной моей связью с жизнью… В этом мире я больше никого не люблю!
Старуха долго и напряженно смотрела на молодого человека. И тот снова почувствовал какую-то тревогу, которая столько раз охватывала его рядом с Джипси.
Ему удалось прогнать это ощущение, и он заговорил сочувственно:
– Бедная Джипси… Вы меня очень любите… словно я ваш родной сын.
– Мой драгоценный ребенок! Да, драгоценный! Ты просто не знаешь, до какой степени ты мне дорог… Если кто-нибудь причинит тебе зло, я не остановлюсь перед тем, чтобы убить его!
– Успокойтесь, мама… Я вырос и могу сам себя защитить.
– Дай-ка твою руку!
Она завладела рукой молодого человека, который, несмотря на нежные чувства к приемной матери, не мог удержаться от жеста гадливости.
– Любопытные вещи можно видеть на твоей руке, дитя мое, – сказала старуха, очень внимательно всматривавшаяся в его руку.
– Давай посмотрим! – сдержанно улыбнулся Лантене.
– Ты любишь! Ты любим! Ты будешь счастлив! Прекрасная свадьба увенчает вашу любовь… Ты будешь жить долго, несмотря на злобу отдельных людей…
– Добрая мама, этого хочет ваше сердце…
– Нет, нет! Так записано на твоей ладони.
– Ладно!.. Ну, мне пора идти. До скорого, мама! Деньги-то тебе нужны?
– Нет. Ты же мне дал позавчера. Этого на месяц хватит.
– Всегда берите, мама. Никогда не знаешь, что может случиться… Мне было бы очень больно, если бы вы оказались в стесненных обстоятельствах!
И он вложил пузатый кошелек в руку Джипси. Потом, сделав над собой усилие, Лантене склонился, поцеловал старуху в щеку и ушел, бормоча себе под нос:
– Бедная Джипси! Что же у меня в сердце, если появляется такая гадливость, когда я даю, как милостыню, сыновью ласку своей приемной матери?
Джипси смотрела вслед уходящему сыну. Странное дело… Взгляд, которым она провожала Лантене, полностью повторял тот, которым она встречала графа де Монклара!
А тем временем главный прево, продолжавший свой путь, выехал из города. Лошадь шла рысью, и через несколько минут граф прибыл к виселице Монфокон.
Стражники, которых он оставил у железной двери, все еще находились на посту.
– Как тот парень? – спросил Монклар.
– Монсеньор, он не шевелится. Его не слышно.
– Может быть, он уже задохнулся?
– Весьма возможно, монсеньор.
– Для большей безопасности откроем дверь только через несколько дней, как я уже говорил… Вас скоро сменят… Сторожите как следует!
– Будьте спокойны, монсеньор! Негодяю надо превратиться в крота, чтобы выйти оттуда…
Главный прево еще раз внимательно осмотрел железную дверь, за которой происходила ужасная драма; там, в замкнутом пространстве со спертым воздухом, среди скелетов агонизировал человек… Потом, отдав последние распоряжения, граф де Монклар отпустил поводья и отправился в обратный путь, в Париж. Полчаса спустя он спешился во дворе своего особняка на улице Сент-Антуан, напротив Бастилии.
Граф поднялся в свои покои.
Он открыл комнату с поблекшей драпировкой и запыленной мебелью. На одной из стен комнаты находилась картина большого размера. На ней была изображена молодая, ослепительно красивая женщина. У колен красавицы стоял малыш со свежим розовым лицом. На вид ребенку было четыре-пять лет. Малыш довольно улыбался.
Граф де Монклар остановился перед картиной. Его натянутое лицо разгладилось, смягчилось, в угрюмых глазах, кажется, затеплилась жизнь…
Он опустился на колени. Руки его протянулись к картине, и сдавленные рыдания всколыхнули его грудь.