Триадология. Глава I. Триединство в истории культуры (Е. П. Борзова, 2013)

1.1 Троицы богов, троичность мироздания и человека в Древнем Египте (28).

1.2 Триадичность в культуре Месопотамии (39).

1.3 Троичность и Тримурти в духовной традиции Древней Индии (46).

1.4 Идея троичности в духовных традициях Китая (57).

1.5 Трехчленность и троичная природа библейской картины мира в древнееврейской культуре (69).

1.6 Триединство в религии Древней Греции (82).

1.7 Троичности в культурах этрусков и римлян (91).

1.8 Триады в кельтской религиии в скифском мире (101).

1.9 Триадичность в славянской культуре (109).

1.10 Троица в христианстве (119).

1.11 Триадичность в исламе и мусульманской культуре (132).

1.12 Значение идеи триединства в формировании своеобразия культуры Японии (139)

Метод триадического философского конструирования широко применялся на протяжении всей истории культуры. Сначала в мифах и мировых религиях, затем в философии, везде проявлялась необходимость использования триад. Принцип триадичности имел место в объяснении основы бытия, структуры мироздания, логики познания мира. В реальном пространстве истории уже в египетском эзотеризме использовались понятия троицы и триединства, также они имели место в теогониях Месопотамии, Древней Индии, Китая, Греции. Исследование культуры показывает, что все религиозное мифотворчество архаической эпохи связано с триадическим объяснением мира. Число «три», почитаемое уже в самых ранних цивилизациях, стало главенствующим в культурах, мифах и религиях народов, имеющих абсолютно разную степень развитости. В них складывался и закреплялся тринитарный архетип единства и целостности человеческого мировоззрения.

Среди священных чисел во всех религиозных традициях выделяется роль «трех» как созидающей силы, гармонии. «В трактовке Тройки согласуются между собой пифагореизм и Каббала, христианство и индуизм, даосизм и китайская традиция. Согласно первой «пары» учений – пифагореизму и Каббале, Тройка есть полнота, гармония, понимание. В системах христианства и индуизма Тройка символизирует Божественную Троицу (Отец, Сын и Святой Дух) и Тримурти (Брахма, Вишну и Шива) соответственно, а также тройную организацию человека (тело, душа и дух) и три человеческие природы – гуны (саттва – упорядоченность, раджас – подвижность и тамас – инертность). Даосская и китайская Тройка – это земля, небо и человек».[21]

1.1 Троицы богов, троичность мироздания и человека в Древнем Египте

Среди множества математических значений религиозные мыслители неслучайно выбирали именно число три. Это обусловлено тем, что они придавали числам не только количественные значения, а рассматривали их в качестве носителей тайного сакрального смысла. Число три наделялось первостепенным содержанием, сущность которого пронизывала весь мир, все бытие, все материально-духовные формации, являясь основой и безусловным качеством мира. Разумеется, не только число три имеет значение для объяснения устройства мироздания: пять, например, в Древнем Египте олицетворялось с Гором, соколом, гипотенузой, зрачком глаза, а жрец Гора был хранителем знаний гармонии. Однако число три среди других значительных чисел, таких как один, пять, семь, одиннадцать несет значение функционального масштаба: оно создает, дирижирует, управляет, гармонирует.

Триединство геометрически символизирует «священный» треугольник 3:4:5, в который заключен глаз Гора, и в таком виде он является символом Египта.

Задача на вычисление площади треугольника Древний Египет

Шотландия. Неолит. Символ солнца

У древних египтян тройка олицетворялась в Исиде (Сотис) – богине плодородия, носительнице жизненных, витальных сил, а затем знания и истины. От бога Осириса она произвела на свет сына – Золотого Гора, которого неслучайно отождествляли с соколом, вкладывая в этот символ значение «высокий», «небесный». Все трое составляли триединство богов – Троицу: Исида-Осирис-Гор, триаду, являющейся главной для Египта, символом которой стал «священный» треугольник. Петербургский ученый, архитектор, И. П. Шмелев, исследуя деревянные панели из захоронения древнеегипетского зодчего Хеси-Ра, хранящиеся сегодня в Эрмитаже, показывает каким образом на одной из панелей (4) был получен священный треугольник 3:4:5 (Исида, Осирис, Гор).[22] Кроме того, он доказывает математически, что в Древнем Египте владели формальными кодами ритмического содержания, а соотношение 1:3 называет генетическим кодом, показывая достаточно примеров, подтверждающих это.[23]

Пирамида отождествлялась с солнцем. Треугольник с культом бога солнца. На изображении восходящего солнца пирамида видна с боку, в виде треугольника. При восходе или заходе солнца над линией горизонта возникает зодиакальный свет, образующий световой треугольник.

В каждой египетской провинции была своя триада тесно связанных между собой божеств, что не нарушало божественно го единства, как и разделение Египта на провинции не нарушало единства центральной власти. Триада, состоявшая из Осириса, Исиды, Гора, была главной наиболее популярной и почитаемой во всем Египте. Троица – не единственная догма, хранимая в Египте из первоначальных откровений, но вероятно, одна из главных, так как существовало именно три вида сфинксов, символизирующих тайну: андросфинкс – с головой человека и телом льва; криосфинкс – с головой барана; хиеракосфинкс – с головой сокола.

Примечательна глубокая философская мысль египтян о форме равноипостасности внутри Троицы богов, которая встречается в гелиопольском мифе. Согласно ему Шу был сыном Атума, предвечного бога, представляющего «Все» и «Ничто». Атум и Ра отождествлялись, то есть Атум тоже имел солнечную природу (как и Шу, чье имя означает «солнце»). «Атон» буквально «отец» (или солнечный диск), а «Шу, который есть Атон» – это сыновнее солнце; оно являет природу отца, возрождаясь на небе каждое утро. Ту же идею выражает имя Ра-Тарахути, единство солнечного бога-сына Гора и Ра-огца. Сын «равноипостасен» отцу, то есть единство бога не нарушается, но в монотеистический принцип вносится оттенок творческого динамизма (возрождение солнца подобно творению). Впоследствии известный египетский фараон-преобразователь Эхнатон отказался от формулы солнечного богосыновства, заменил «Шу» определением «Ра-отец».

Ра. Атум. Хепри

В формуле единства Атона и Шу остается некоторая неясность, поскольку названы только отец и сын, а логика мифа требует триединства, поэтому божественная двоица отца и сына должна быть дополнена образом богини-матери. Третья ипостась безусловно была, она открывается, если обратить внимание на глубокий смысл надписи в храме матери богов в городе Саисе: «Плод, рожденный мною, – солнце», но лик статуи богини символично был закрыт.

О важном значении идеи созидания и постоянного рождения дневного солнца из тьмы ночи повествуют предания о ночном путешествии солнечной барки сквозь царство мрака. Они зафиксированы в Египетской «Книге мертвых», главный смысл которой заключается в раскрытии таинства возрождения солнца, совершающегося в середине ночи. В непостижимых глубинах мира и души таится «божественное вместилище», источник возобновления творческой энергии ночного солнца, где оно соединяется со своей телесной оболочкой, что служит залогом рождения солнца на утреннем небосклоне. Это неведомое «вместилище» называлось «святыней Бенбен», символом которой был космогонический камень Бенбен, связанный с образом птицы Бену – Феникс. Бену у древних египтян – творящая душа Ра, поэтому в «святыне Бенбен» возрождается энергия солнца и энергия души. Святыню хранит Исида – «великая чарами», вершительница чуда преображения солнца, вводящая в солнечный миф женский образ.

В Гелиополе почитались несколько богинь и их божественных супругов, которые были связаны родственными узами. Исида и Осирис – дети Нут (богини неба) и Геба (бога земли), Нут и Геб происходят от Тефнут и Шу-первой пары богов, но далее миф утрачивает определенность. Тайна рождения Тефнут и Шу от первичного Атума зашифрована: в мифологии Атум создал их в акте самооплодотворения; его называют «великий Он-Она». Если другие боги-отцы имеют супруг, то у Атума ее заменяет собственная рука, однако жрецы, посвященные в таинства космогонии, говорили не о руке, а о богине, поскольку «Божьей Рукой» называли и Исиду.

Акт творения мира всегда волновал людей; как и кем он был рожден – это вопрос, ответ на который мы находим в мифах каждого народа. Известный космогонический миф трактует сотворение мира Атумом следующим образом: «вначале в мире царил первозданный Хаос, выражавшийся в абсолютном мраке, но однажды появился первый великий Бог Атум-Ра, заявивший: «Я есть, я существую!» – и в доказательство: «Я сотворю мир!». Акт творения он начал с того, что выдохнул из своего рта бога воздуха Шу и выплюнул богиню влаги Тефнут; однако в царившей вокруг кромешной мгле эти боги потерялись, и тогда опечаленный Атум-Ра вырвал у себя глаз, который солнечно осветил мир и позволил найти потерявшихся детей первого Бога; они поженились, и от соединения Воздуха и Влаги в свете божественного Солнца родились бог земли Геб и богиня неба Нут, а уже от их брака – боги Осирис, Сет, Исида и Нефтида; так образовалась Великая Девятка богов, названная греками Эннеадой».[24]

Боги Египта объединялись, таким образом, в следующие триады: со времен V династии существовала Гелиопольская Троица, представляющая семью Исиды, Осириса, Мемфисская триада богов Птаха, Сохмет и Нефертум возникла, вероятно, в Среднее царство.[25] Встречаются еще триады: Нут, Геб, Осирис; Тефнут, Шу, Геб.[26] Культ Фиванской триады: Амон, Мут и Хонсу возник в эпоху Нового царства после второго возникновения Фив. Все троицы богов обладают сходными функциями: отец каждой пары является сыном в другой, более ранней триады; каждая богиня может считаться великой Матерью. В высочайшей троице младенца Шу окружает в момент рождения дыхание жизни из уст великой богини Феникс, которая является солнечной матерью, чье имя было скрыто от непосвященных. В поздних египетских легендах с этой богиней было связано представление о времени. Периодичность прилета птицы Феникс иногда определяется в 1461 год, что соответствует «Году Бытия» величайшему циклу египетского календаря. Новогодний праздник совпадал с утренним восходом Сириуса – Сотис (Исиды), звезды, символизирующей число три. Слеза Исиды падала к истокам Нила и вызывала его разлив: «Сотис Великая блистает на небе, и Нил выходит из берегов», а бог-отец Осирис уподоблялся оси мира, мировому древу. На этом священном дереве Ишед египтяне помещали «дом Бену» (Феникс).

Фиванская триада: Амон, Хонсу, Мут. Рельеф из скального храма Гора Рамсеса II в Абу-Симбеле XIX династия. XIII в. до н.

Исида была той богиней, которой, согласно египетскому мифу, Бог Ра раскрыл самую главную тайну власти над миром, людьми и богами, наделил силой, которая превыше всего, – Словом. В нем проявляется символика знания, скрывается истина. Исида стала для египтян символом сакрального знания, хранительницей божественного откровения и истины мира, Софией – Премудростью Божьей в том смысле, как это понимали русские философы B. C. Соловьев, С. Н. Булгаков и П. А. Флоренский. Вероятно, имя, Слово являлись для египтян символами, за которыми открывалась «дверь» в тайные знания, то есть знания, приводящие к пониманию сущности каждой вещи, явления и события, к осознанию значения, которыми наделили их боги. Название любой вещи и есть его имя, именно оно скрывает ее значение, поэтому знать имя, египтяне считали, что знание имени означает доступ к открытию всех значений. Исида неслучайно просит бога Ра открыть свое имя, поскольку это оставалось единственным, что ей было неизвестно: «О мой божественный отец, скажи мне свое имя, ибо тот, кто скажет свое имя, будет жить». В конце концов, она добивается своего желания, Ра открывает богине свое тайное имя, и она становится обладательницей самого великого знания во Вселенной, «первой среди богов».

Большое значение для познания мира и в космической борьбе сил добра и сил зла в Древнем Египте имеет «аху». Один из исследователей древних текстов В. В. Солкин так объясняет это понятие: «Высветить сакральный, т. е. значимый в мире богов, смысл культовых событий и действий могла только «аху» – «сила сияния», или «сила одухотворения» – понятие, употребляемое преимущественно в отношении силы слова. «Сила сияния» обозначает специфическую силу сакрального слова… превращение сверхъестественного в нечто доступное для восприятия, в событие, имеющее временные и пространственные координаты, осуществляемое посредством слова, которое в силу этой своей функции является сакральным… «Аху» находится в ведении богов, которые связаны со знанием, – Исиды, Тота и Ра. Силой сакрального слова Исида и Тот отражают зло и таким образом поддерживают мировой порядок, не давая остановиться вечному круговращению солнечной ладьи Ра».[27]

С помощью «аху» Исида исцеляет своего сына Гора, ужаленного скорпионом, оживляет мертвого Осириса; та же «сила сияния» используется в культовой речи, которую египтяне считали «языком богов». «Аху» позволяет увидеть в земных действиях события божественного мира, в вещах новую значимость, связанную потусторонней сферой смыслов. С помощью речи, обладающей «силой сияния», человек проникает в божественный мир. Сакральное слово приоткрывает божественное знание, которое объясняет земную действительность, напоминая, что у всех явлений есть божественное значение, или имя – основа всякого знания. Посредством слова и при помощи «аху» человек проникает в мир знаний, триединство речи, имени и «аху» открывает сущность и божественность самой реальности. В «речевом измерении близости к богу» можно выделить два его аспекта – «сила одушевления», выраженная в произнесении вслух, и «текстуально запечатленное знание». Они представляют собой две нерасторжимые части единого целого, при слиянии которых знание передается согласно всем правилам внутри традиции и становится «именем», а следовательно, «ключом» к просветленному божественному миру, и Маат, олицетворяющую порядок, справедливость и вселенскую гармонию. В Древнем Египте знание изначально находится в божественной сфере и может быть получено лишь при непосредственной помощи божества, человеку не дано самостоятельно познать сущность бога, не может он обрести и другие истины, не прибегнув к посредничеству учителя.

Троичность в Древнем Египте связана не только с троицей богов, символизирующих создание мира, троичен и для египтян сам мир. Мироздание состоит из трех «параллельных» миров: первый мир – это тот, в котором живут люди в земной действительности, второй мир – город мертвых, царство, в котором люди живут в мумифицированном теле, с возвратившейся в него душой Ка. Третий мир – царство Дуат, место «воскресения» Солнца. К началу Среднего царства Дуат начинает отождествляться с западным горизонтом, за который уходит «умершее» Солнце, куда, видимо, попадают души умерших Ба, божественные по своей природе.

Троичность мира соответствует троичности души человека, которую составляют Ка, Ба и Ах. В земном мире они соединены, после смерти разъединяются, и каждая, если готова и может, находит свой мир. Ка – одна из душ – сущностей человека и божества, представление о которой как о «двойнике» и подобии человека, по-видимому, появляется во второй половине Древнего царства. Для Ка египтяне строили гробницу, чтобы обеспечить ее существование в «городе мертвых» в сохраненном мумифицированном теле. Есть мнение о том, что Ка – телесная душа духовной природы, но не видимая глазу.[28] Ба-душа-дух, представляющая «жизненную силу» человека, изображалась в виде сокола с человеческой головой. Уже в «Текстах Пирамид» V и VI династий ей предлагается покинуть гробницу, сблизиться с богами и пребывать в их обществе в потустороннем мире. Ах – одна из душ – сущностей человека и божества, изображаемая в виде хохлатого ибиса, переводится как «просветленный», блаженный. Видимо, «Аху» и «Ах» – одной природы. Есть мнение, что «Ба» и «Ка» – «два энергетических потока, два начала – противоположных и единых, различных и однородных одновременно. Находясь в постоянном соседстве в человеке и взаимодействуя между собой, Ба и Ка являются двумя источниками жизненной энергии. Пока они взаимодействуют между собой, поддерживается процесс жизнедеятельности в организме, человек существует без особых проблем. Слияние Ба – Ка, их взаимодействие и эволюция рождает Ах. Ах – это посредник между Богом и людьми или низшее божество, способное трактовать послания Богов».[29] Следовательно египтяне уже знали и выражали необходимость для земной жизни связи двух духовных начал Ка и Ба. В их соединении осуществляется жизнь как третье (Ах).

Главная книга Древнего Египта, которой, как известно, пользовались египтяне в Новом царстве, «Книга мертвых», повествует как раз о главном назначении души человека – ее очищении и спасении. Книга состоит из двух частей и обе примечательны относительно идеи триадичности. Первая часть «Книга Амдуат» – «того, что в Дат» – это описание психостазии, взвешивания души, вторая часть раскрывает тайны пути души в запредельном мире.

В книге «Амдуат» описывается, что происходит с душой умершего человека, когда она попадает на суд Осириса. Здесь мы видим то, что в Древнем Египте было довольно глубокое понимание таких понятий как «суд», «справедливость», «гармония», «добро», «зло», египтяне осознавали важность равновесия и «порядка» в мире.

Троичность в Древнем Египте, выраженная в Высшем суде – Суде Осириса, была важна для жизни каждого египтянина, поскольку отражала единство нравственного закона, по которому должен жить каждый человек, и закона всеобщей гармонии мира. Суд Осириса выглядит так: «Осирис, великий бог восседает на троне из чистого золота в короне с двумя перьями; Анубис, великий бог, слева от него, великий бог Тот справа, боги суда над людьми Аментета – справа и слева, а посредине перед ними стоят весы, на которых они взвешивают добрые и злые деяния, и великий бог Тот записывает, а великий бог Анубис произносит приговор».[30] Осириса называют Владыкой Двух Истин, зал суда – Великим Двором Двух Истин, в котором присутствуют две богини Маат (истины и справедливости). Анубис, вводя покойного, приветствует судью: «Привет тебе, великий бог, Владыка Двух истин!».[31] «Прошедших на суд разделяли на три группы. Тех, чьи злодеяния весили больше, чем добрые дела, отправляли на съедение Пожирательнице. Тех, чьи достоинства перевешивали, причисляли к богам. А тех, у кого злых и добрых дел оказывалось поровну, заставляли служить Сокар-Осирису».[32]

Суд Осириса представляется как действие неотвратимой необходимости осуществления справедливости, символом которой служит равновесие. Поскольку нет одной правды и одной истины, присутствие двух богинь Маат необходимо. Третейским объективным судом являются весы, и дальнейшая судьба человека зависит от самого человека, от того, какую жизнь он прожил. На картине взвешивания сердца умершего на весах справедливости, имеет большое значение равновесие, устанавливающееся между тяжестью сердца человека и тяжестью статуэтки богини Маат, поскольку жить дальше имеет право тот, кто не нарушает гармонию, равновесие мира. Весы обеспечивали объективный критерий решения Осириса, жить душе вечно или быть съеденным чудовищем. На примере суда Осириса египтяне показывают свое понимание того, что тяжесть греха нарушает гармонию и равновесие в мире, тяжесть греха должна иметь определенную меру для человека. Идея необходимости равновесия и «взвешивания» своих поступков через миф о суде Осириса доносится до каждого, чтобы было понятно, что будущая жизнь зависит от выполнения нравственных принципов в «городе живых», и что главное в человеческой деятельности – не превысить меру равновесия, не перейти границу весов.

Египтяне, в лице жрецов, глубоко осознавали, что, когда совершается безнравственный поступок, нарушается гармония отношений, а дисгармония влияет на всеобщий естественный закон. Чтобы восстановить природный порядок, нужно установить равновесие сторон, которое является единством, мерой – тем третьим, что соотносит определенным образом две стороны, две чаши, две истины, уравновешивает, упорядочивает. Чтобы установить порядок в обществе, нужно установить равновесие между нравственным и безнравственным, поэтому наказание в Суде служит тем третьим, что восстанавливает равновесие, в силу того, что у обидчика отнимается равное нанесенной обиде, а обиженный получает возмещение морального и материального убытка. Кроме того, правовые нормы обеспечивались обрядностью, связанной с храмами, и жрецы наделялись функциями хранителей этих правил поведения.

Следует подчеркнуть, что в Египте понятие о справедливом суде было связано с предотвращением нарушения равновесия между человеком и природой, пониманием того, что и в природе, и в человеке господствует один закон, который и есть справедливость. Равновесие мира, единство, гармония и справедливость – эти понятия для египтянина, как видно, были взаимосвязаны.

Следует подчеркнуть, что в мифе о Суде Осириса очень важна мысль о всеобщем законе как третьем, которое символически обозначили весами. Они в качестве гармонии действуют в природе и устанавливают «порядок», а как нравственный закон проявляются в человеке, устанавливая «порядок» в обществе, являются также объективной сущностью субъективной деятельности, и установление равновесия есть условие гармонии как природных явлений, так и человеческих отношений.

Главная идея второй части «Книги мертвых» Древнего Египта это идея спасения душ, которая заключается в том, что они могут быть бессмертны и только при условии очищения из тьмы пробьются к свету. Солнце есть то высшее – третье, что помогает душам в борьбе между тьмой и светом, его можно трактовать как свет познания, который в пространстве темной ночи освещает дорогу душам, стремящимся к божественному знанию. Мысль, которую стремятся донести жрецы Древнего Египта во второй части «Книги мертвых», заключается в том, что «ночь очищает», а солнце и его свет из ночи «выводит» в лучезарное утро. Этот путь сознания человека имеет длительность в 12 часов по «Царству Дат» (загробному миру). Путешествие осуществляется в пространстве сознания человека. «Ведь загробный мир египтян – «царство Дат находится не в географическом пространстве. Это пространство мифа, и в нем одновременно, в одном и том же месте происходят смерть и новое рождение, закат и восход Солнца, гибель и новое рождение Вселенной, смена ночи и дня. В этом же реально-ирреальном пространстве свершалось и посвящение в мистерии, которое принималось как второе рождение человека».[33] Все это – процесс очищения души, и «процесс» есть то третье, что является внутренним единством двух противоположностей, проходя который человек приобретает новое состояние, поскольку сознание, преодолев триединство, вливаясь в процесс нового рождения, приобретает духовное «крещение».

Таким образом, познавая законы бытия, проникая в тайны триединства посредством синтетической по сути мифологической системы сознания, текста и символических изображений, египтяне восприняли свой «путь», смысл жизни, как совпадающий с принципом мироустройства, рождения и созидания Вселенной.

1.2 Триадичность в культуре Месопотамии

Шумеры и аккадцы создали и через своих преемников, вавилонян и ассирийцев, передали древним грекам, евреям и другим народам понятие о троичной схеме Вселенной, о триадах богов, о троичности судебных законников, о троичной судьбе человека. Силы, которые играли самую видную роль в судьбах всемирной гармонии, с точки зрения жителей Месопотамии, представляли собой триаду следующих главных богов: Ану, Энлиль, Эйя. Ану, верховный бог, олицетворяющий небо, в видимой вселенной занимал то положение, которое имел в пространстве, т. е. высоко над всеми другими вещами, и считался важнейшей доминирующей над всем силой в мире. Энлиль – второе высшее божество, был богом грозы, имя которого означает «Господин Гроза», и он олицетворял ее сущность. Гроза считалась властительницей всего открытого поднебесного пространства и вторым великим компонентом мира. Третий бог – Эйя правил в мировом океане, но для людей самым значимым был все же Энлиль, которому досталась во владение середина между небом и омывающим землю океаном.

Изображение плоскостно-горизонтальной схемы мирового Древа: круг – крест – квадрат. Декоративная деталь глазурованной керамики из дворца Ашурназирпалла II

Вавилонская картина мира. Реконструкция

Земля – основной элемент видимой вселенной, была жизненно важна для человека во множестве своих аспектов, так что ее трудно было воспринять и удержать в рамках единого понятия. Она встречается в мифологии как «Мать-Земля», плодородная подательница благ человеку, и как «царица богов» и «госпожа гор», как источник животворных вод в реках, каналах, колодцах и вод, просачивающихся из огромного моря. А в качестве источника этих вод земля была мужчиной, Энки, «Господином Земли», ранее, возможно, «Госпожой Землей». Она сама представляла триаду богов, разделяясь на Нинхурсаг и Энки, которые завершали список важнейших космических элементов.

В космологических представлениях совершенно особое место занимает модель, которую можно назвать концепцией многоступенчатой вселенной. Согласно этой концепции мироздание подразделяется на несколько располагающихся один над другим миров, которые самостоятельны, но при этом скреплены в единое целое. Главных миров, как правило, три, при этом иногда каждый из них в свою очередь подразделяется на особые три зоны: небеса, населенные богами, земля – обиталище людей и преисподняя, где живут всевозможные демоны и злые духи. Такая картина вселенной впервые сложилась в Месопотамии, а затем перешла и в другие культуры.

В космогонических мифах Месопотамии можно обнаружить триалектику в объяснении самого процесса происхождения Вселенной. В одном из мифов «Энума Элиси» представлено «древнейшее состояние вселенной в виде водного хаоса. Хаос состоял из трех сплетенных вместе элементов: Апсу, представляющего пресные воды, Тиамат, представляющей море, и Мумму, которого пока нельзя с уверенностью отождествить, но который, вероятно, олицетворяет гряды облаков и тумана. Эти три типа воды смешаны в огромную неопределенную массу. Не возникало даже мысли о небе вверху и о твердой земле внизу; все было водой, еще не было даже болота, ни тем более островка; и еще не было богов».[34] Затем, посреди этого водного хаоса, возникли два бога: Лахму и Лахаму. Текст мифа ясно дает понять нам, что они были зачаты Апсу, пресными водами, и рождены Тиамат, морем. Может показаться, что они олицетворяют ил, образовавшийся в водах. От Лахму и Лахаму происходит следующая божественная пара: Аншар и Кишар, два аспекта «горизонта».

Согласно мифам о создании Вселенной вавилонян весь мир окружен безбрежным космическим океаном, кроме него существует и земной океан, в центре которого помещается населенная людьми земля, имеющая вид круглой горы с семью уступами. Под земным океаном располагаются два подземных царства, в первом из которых владычествует бог Эа, а второе, нижнее, представляет собой преисподнюю, куда после смерти отправляются умершие. Огромный дворец царства мертвых, окруженный семью толстыми стенами, занимает царица Эрешкигаль, которая правит этим миром, возглавляет сонм подземных богов Ануннаков. Наконец, небеса, густо населенные богами и всевозможными духами, простираются над землей людей наподобие свода и состоят из трех слоев. В представлениях вавилонян о Вселенной опять мы видим три главные составляющие: небо, земля, подземелье.

По другому мифу Вселенная организовалась следующим образом: первые боги вышли из хаоса, отвоевав у него, олицетворенного в драконе Тиамате, пространство, где установили порядок-закон. С тех пор мир, по мнению шумеров, а затем аккадцев и вавилонян, управляется непреложными законами, которые стали обожествляться. Подчинение законам, имеющим происхождение от бога, было свято. Неслучайно шумеро-аккадская, а затем вавилонская цивилизации являются родиной первых сборников законов, по которым люди должны жить, а царь – управлять и вершить правосудие.

Шумеро-аккадская цивилизация по праву является родиной правовых теоретических источников. Царь города Ура из династии Лагаша (2500–2315 гг. до н. э.) имел кодекс законов, по которым справедливо правил, однако о его содержании мало что известно. Второй сборник законов принадлежал царю-основателю III династии Ура – Ур-Намму[35] (ок. 2112–2094 гг. до н. э.) и Липит – Иштара (1934–1924 гг. до н. э.) – пятого царя I династии города Иссим. Текст законов дошел до нас в двух копиях на глиняных табличках.[36] Зато на стеле с 290 высеченными законами царя Хаммурапи (правление 1792–1750 гг. до н. э.), найденной в Сузах, в 300 км от Вавилона, содержится «кодекс» с четко систематизированными, охватывающими все стороны жизни государства законами.[37] Этот памятник древнего права сегодня находится в Лувре и свидетельствует о том, что около 4 тысяч лет назад законы, согласно которым регулировалась общественная жизнь в стране, были необходимы человеку. «Кодекс законов» отражает, как и в Древнем Египте, идею «весов», равновесия, а поэтому некоего абстрактного третьего, устанавливающего и контролирующего меру нравственности – талион. Древний законодательный принцип, называемый «талионом», в своей основе включает идею воздаяния подобным за подобное, принцип «равное за равное», в котором отражена идея равновесия в абстрактном взвешивании на весах правосудия проступка и наказания, где сравниваются тяжесть вины и наказания. Принцип «равное за равное» отражает важную мысль о главенстве всеобщего закона – закона равновесия в природе в целом. Он в качестве мирового логоса всегда преобладает над мировым хаосом и дисгармонией, устанавливает всеобщий порядок космоса. Поэтому идея равновесия, отраженная в принципе «равное за равное», не случайна в законах Хаммурапи, действует как внутренний абстрактный принцип.

Стела царя Хаммурапи со сводом законов. Деталь – рельеф на вершине стелы. Вавилон

Законы даны царю богом Шамашем, и поэтому для людей они имеют божественное происхождение (или естественное, что в Древнем мире отождествляется). Это подчеркивает объективность законов, по которым судят цари. Что касается, самого суда, то судье для объективного решения всегда требуется, чтобы установить справедливость, апелляция к третьему между двумя его сторонами (обидчика и обиженного), а именно к объективному источнику, который бы исключил субъективность и предвзятость суждений, отражал справедливость отношения к обеим сторонам. Таким бесстрастным «объектом» оказался закон, выражающий естественный закон равновесия природы, присущий всему, в том числе и человеческим отношениям. То, что Бог вручает законы царю, символично именно потому, что в них отражено только объективное и нет примеси субъективного, человеческого. По большому счету судит не царь-судья, а Закон, который является заключительным третьим между преступлением и наказанием. Таким образом, закон, всеобщая гармония, равновесие, порядок, справедливость и объективность – те категории, которые взаимоопределяют друг друга и изначально существовали в истории права, возникшем в Месопотамии.

На высеченной в камне картине в верхней части базальтового столба, установленного в Вавилоне (найден в городе Сузы), бог Солнца Шамаш вручает царю Хаммурапи свиток с законами. Такая картина предваряет сам перечень, выгравированных на столбе законов, являющихся символом справедливости и объективности суда. Об авторитетности этого памятника юриспруденции свидетельствует тот факт, что и спустя полторы тысячи лет после его обнародования на Востоке многие переписывали текст Законов Хаммурапи, которые оказали несомненное влияние на правовые нормы Ветхого завета древних евреев, а через финикийских мореплавателей, возможно, повлияли на законотворчество других народов Средиземноморья.

Принцип талиона – «равное за равное», заложенный в действие закона, отражал действительность, в Вавилоне часто применялись членовредительные наказания: отсечение языка, руки, пальцев руки, отрезание уха, повреждение глаза и т. д. Многие статьи законов, устанавливавшие членовредительные наказания, исторически выросли из обычаев, в которых уже был включен принцип талиона. Например, статья 200 гласит, что человеку, выбившему зуб у другого человека, надлежит выбить зуб. Статья 196 предусматривает повреждение глаза тому человеку, который повредил другому. В некоторых случаях талион проявлялся не в столь прямолинейной форме: врачу, сделавшему неудачную операцию, грозило отсечение пальцев, у кормилицы, уморившей ребенка, отрезалась грудь.

При прочтении некоторых статей законника Хаммурапи нетрудно заметить, что судебный процесс в Вавилонском царстве является обвинительно-состязательным и представляет собой древнейшую форму, в которой судья – это третья сторона, роль которой заключается в том, чтобы примирять двух участников: виновного и пострадавшего. Судья руководит ходом судебного заседания, но активная роль отведена и двум другим сторонам, прежде всего истцу (потерпевшему), который разыскивает ответчика (виновного), вызывает его в суд и старается доказать его виновность, а на обвиняемом лежит обязанность деятельно опровергать возведенные на него обвинения и претензии. Во время судоговорения, которое при обвинительно-состязательной форме процесса проходило гласно и даже протоколировалось на глиняных табличках, стороны могли использовать весьма разнообразные судебные доказательства: свидетельские показания, документы и клятву. Конечно, первые два вида доказательств вместе с личным признанием вины, сделанным обвиняемым в суде, ценились превыше всего.

В некоторых случаях закон требовал, чтобы истина устанавливалась через ордалию («суд божий»), что отражало обращение к «чистой» объективности в споре, к божественному третейскому судье. Так, например, жена, которую обвинили в супружеской неверности, для доказательства своей невиновности должна была броситься в воды Евфрата, и только от бога зависело спасение. Наличие такого вида судебных доказательств лишний раз подтверждает большое значение обращения к божественной истине как самой объективной, к «воле божьей» как самому объективному третейскому судье.

Вавилонская карта мира

Наряду с триединством (поступка, наказания и закона как меры нравственности), проявляемом в осуществлении справедливости в человеческих отношениях, литературный эпос сохранил еще одну идею, связанную с триадическим ставлением жителей Месопотамии, идею трагизма смерти: в связи с ней они постоянно решали философскую проблему единства конечного и бесконечного, единичного и всеобщего, троичности своего существования. Видно, что в древних мифах и легендах этого народа было отражено то, что человек не мог согласиться с тем, что у него есть только один путь – под землю, в царство Кур. Его взор и мысль устремлялись к небу, туда, где живут боги, всесильные, но главное, бессмертные. Эпос (легенды о царях Эдапе, Этане, Гильгамеше) говорит, что боги готовы дать бессмертие человеку, но он (такова его природа) не может «взять» его, иначе нарушится смысл земного существования. В мифах и легендах проходит глубокая мысль о том, что человек сам есть единство конечного и бесконечного: конечен он – как единичное, а по внутренней природе – бесконечен, принадлежит роду, космосу. Человек стремится познать и осуществить свою природу, но ограниченность конечного не дает ему «ухватить» бесконечное. В их единстве, этой неуничтожимой «связь – третьем», сущем человеческой жизни, скрыта недостижимость и грусть по тщетности человеческих усилий стать бессмертными.

Ни в одной легенде Месопотамии человек так и не получил бессмертие, эго подчеркивает ту идею, что люди осознавали, думая над вечностью, что человек его получит, перестает быть человеком, перейдя в другое качественное бытие – он станет богом, потеряв человеческое. Пока есть «связь» или «единство», до тех пор, пока она сохраняется, человек остается человеком и в этом третьем – связи конечного и бесконечного – его суть. Если убрать эту основу, то земное существование человека прекратится.

В качестве центральной темы размышления эта проблема особенно ярко выражена в поэме «Эпос о Гильгамеше»,[38] где царь города Урука, преодолевая огромные трудности, добыл траву бессмертия, чтобы оживить своего друга Эабани, но ее у него украли; кроме того, она решается и в художественно-философском произведении «Разговор мудрого мужа со страдальцем»,[39] которое повествует о мучениях невинного страдальца, решавшего проблемы судьбы человека, смирения и страдания; своеобразно эта проблема представлена в диалектическом «Разговоре господина с рабом»[40] о смысле жизни, в которой есть рассуждения о бренностиземного, о добре и зле, о смерти и бессмысленности жизни.

В целом о культуре Месопотамии можно сказать, что шумеры и аккадцы, вавилоняне и ассирийцы передали другим народам понятие о троичной схеме вселенной, триадах богов, триадической природе суда, закона, человека, заложили основы триадического мировоззрения.

1.3 Троичность и Тримурти в духовной традиции Древней Индии

Индия еще во 2-м тысячелетии до н. э. имела собственную развитую религиозную систему, органично связывающую всю древнюю культуру этого региона. В это же время начала складываться та традиция ритуальной практики, которая к началу первого тысячелетия до н. э. получила литературное оформление в форме священных текстов – Вед. Ведийская религия, уже содержала специфические особенности, которые стали характерны и для более поздних индийских религиозных традиций. К ним можно отнести представление о том, что все существующее живое связано между собой во времени постоянными переходами из одного телесного состояния в другое (перевоплощение), учение о карме, как о силе, определяющей форму этих переходов. Устойчивой оказалась и троичная система пантеона богов, а также вера в троичность мироздания.

В Древней Индии может быть как нигде развивалась духовная традиция, связанная с триалектикой миропонимания. Древнейшие свидетельства об этом мы находим в священных текстах Вед, которые традиционно делятся на риг (гимны), яджус (заклинательные формулы) и саман (напевы). Факт их трехчастного деления не является случайностью, поскольку овладение знанием рига, яджуса и самана значило обладание «тройным знанием», тройной ведой, т. е. полнотой знания. Истина с древнейших времен воспринималась в Индии тройственно. Следует отметить, однако, что самым ранним является четырехчастное деление Вед на Ригведу, Самаведу, Яджурведу и Атхарваведу, которое не ассоциировалось с идеей полноты истины в такой степени, как трехчастное.

В ведах «Тамас, раджас и саттва – три основных компонента или качества (гуны) материального мира, первоматерии (пракрита), означающие космос: инертное начало (тамас); страстное, деятельное, возбуждающее (раджас); возвышающее, просветленное, светлое, сознательное (саттва)».[41]

Существующая в Индии традиция соединения богов в триады нашла свое отражение как в самхитах (древнейший пласт ведической литературы), так и в более поздних брахманах, где часто высказывается мысль о существовании трех богов: Агни – бога огня, Вайу – бога ветра, Сурьи – бога солнца, делящих между собой три сферьг мироздания: землю, атмосферу и небо. Это наиболее древняя триада брахманизма, в состав которой входят три отдельных божестваличности. В определенный момент истории (V в. до н. э.) индуизм взял на вооружение эту древнейшую концепцию, объединив многочисленные секты и течения верой в Тримурти.

Священная индийская троица – Брахма, Вишну и Шива

Понятие об индуистской троице – Тримурти, в которой Шива и Вишну соединены с Брахмой, состоит в том, что вместе с ним они образуют тройное олицетворение высшего Брахмана. Наиболее четкое догматическое выражение идеи индуистской троицы содержится уже в одной из позднейших Упанишад «Майтри», которая формировалась в течение длительного времени.

Трехчастная структура вселенной проявляется в древнеиндийском мифе о трех шагах бога Вишну, по которому повелитель демонов-асуров Бали захватил весь мир, а Вишну взялся вернуть его богам. С этой целью, обратившись в карлика, он явился к Бали и попросил у него столько земли, сколько сможет обойти тремя шагами. Не послушав отговаривавших его советников, Бали опрометчиво дал согласие, после чего Вишну, приняв свой истинный облик великана, тремя шагами прошел все три зоны вселенной – небо, землю и преисподнюю. В подражание Вишну индуистские жрецы до сих пор при некоторых церемониях совершают особые три «шага Вишну».

Со временем картина мира усложнилась в «Атхарваведе», где встречается упоминание о трех землях, трех небесах и трех атмосферах. Затем в течение веков многочисленные религиозные мыслители и комментаторы священных книг создали детализированные космологические схемы. При объяснении строения мира в Упанишадах, которые являются комментариями к ведам, речь идет именно о его тройственном делении. Троичности подчиняются и представления о душе, человеке и познании. Для человека важны разум, дыхание и речь. В Упанишадах говорится, что главное божество Брахман подумало: «Что же, да войду я с помощью живого атмана в эти три божества и явлю имена и формы. Да сделаю я каждое из них тройным… Поглощенная пища разделяется на три части… Выпитая вода разделяется на три части… Поглощенный жар на три части…».[42] Разум, дыхание и речь в Упанишадах важны одинаково и для божества и человека. «Разум, дорогой, состоит из пищи, дыхание состоит из воды, речь состоит из жара…».[43]

Порождение человеческого рода, жизнь общества и жизнь отдельного человека, выраженные в Упанишадах, тоже троичны: «Поистине этот (атман) сначала становится зародышем в человеке. Это семя – силу, собранную из всех членов тела, – (человек) носит в себе как атмана. Когда он изливает это в женщину, то он порождает его. Это его первое рождение. Это (семя) становится атманом женщины, словно частью ее собственного тела; поэтому оно не приносит вреда. Она питает этот атман (мужчины), вошедший туда. Ее, питающую, следует питать. Женщина носит его как зародыш. Он питает дитя до и после рождения. Питая дитя до и после рождения, он питает самого себя ради продолжения этих миров, ибо таким образом бывают продолжены эти миры. Это его второе рождение. Он, его атман, становится на место (отца) ради (исполнения) добрых дел. Далее, другой его атман, совершив то, что надлежит совершить, достигнув (своего) срока, уходит. Уйдя (из этого мира), он рождается снова. Это его третье рождение».[44] Как видно, с точки зрения индуизма мир троичен: в мире существует три мира. Его познание также троично: разум, рассудок (ум) и чувства. То, что является сущностью познающего человека, в Упанишадах представлено как «разум – колесничий; ум поистине поводья. Чувства называют конями…».[45] Это соответственно: буддхи – способность постижения всеобщего, манас – рассудок, анализирующий и управляющий чувствами, которые есть третье – индрии. Таким образом, уже в древнеиндийской традиции складывается образ мышления, который призывает от индрий подниматься на уровень манаса, и не задерживаясь на нем, проникать в сущность будхи.

Пуруша, упоминаемый уже в ведах и от которого возникло деление людей на варны, а также атман и душа понимаются как одно и то же. Атман – Брахман – тот, кто достигает понимания брахмы или может войти в особое состояние, которому характерны три составляющие «состояние пребывания в этом, в другом мире и промежуточное, третье – состояние сна. Находясь в третьем состоянии, он видит оба состояния – состояния пребывания в этом и другом мире (Брихад. IV. 3. 9)».[46] Состояние бодрствования называется вайшванара; состояние сна – тайджаса; душа, ставшая единой, пронизанная лишь познанием, состоящая из блаженства, чистая мысль есть праджня.

Каким образом можно достичь человеку третьего состояния, указано уже в Упанишадах. Эта методика называется йогой и представляет приемы поступательного овладения и господства над чувствами. «Сдерживание дыхания, прекращение деятельности чувств, размышление, сосредоточенность, созерцательное исследование и полное слияние-это называется шестичастной йогой. Когда, благодаря ей, просвещенный видит златоцветного творца, владыку Пурушу, источник Брахмана, то, освобождаясь от добра и зла, он соединяет все в высшем неразрушимом начале (Майтри VI. 18)».[47]

Таким образом высшее достижение человека дается через работу над мышлением, оно позволяет уйти от любого действия тела человека, от любого отношения к другому, мышление уходит от нравственных принципов в сферу, где нет добра и зла, где есть только чистая мысль. Следует отметить, что между древней триадой брахманизма и Тримурти индуизма существует принципиальная разница, не позволяющая устанавливать непосредственную связь между ними. Общей для обеих концепций является лишь идея объединения божеств в триаду, что указывает на существование в Индий с древнейших времен представления о сакральном характере числа три и о той влекущей тайне, которая за ним стоит. Брахман, Абсолютное, в индуизме проявляется в трех лицах: Брахма – творец, Вишну – охранитель порядка и Шива – разрушитель. В них он становится способным к действию и приобщается к «качествам» добра, страсти и мрака, этим тонким началам, разлитым во всем, и в которых древняя философия Санакьи суммирует все энергии природы, в которой происходит тройная эволюция божественного единства.

Культ Шивы восходит к другому, более древнему культу бога урагана – Ридры, владыки жизни и смерти, часто отождествлявшемуся с Агни, огнем, как элементом разрушения, и со временем поглощает последний. Шива в индуизме, великий бог, равны ему только Брахма и Вишну; он вечен, ему присваивается имя «Махакала» – безграничное время, которое все порождает и пожирает. Он глава злых духов, бог бешеного безумия и диких оргий, убийца своей супруги Камы, богини любви, которая осмелилась взволновать его душу, вместе с тем, бог аскезы и глава йогинов. Своими символами Шива имеет быка, фаллос и луну и обычно изображается вооруженным трезубцем и с ожерельем из человеческих черепов, так как культ включал в себя человеческие жертвоприношения.

Культ Вишну восходит к древнему культу солнца – Сурьи, который является олицетворением жертвоприношения и отождествляется с Нараяной, первенцем из сущих, появившимся в начале всего и носившимся над первобытными водами. Он дает начало творения, порождая демиургов, и поглощает его в себя, имеет множество воплощений – аватар. Аватар – мистическое и вместе с тем реальное присутствие высшего существа в человеческом индивидууме, который становится одновременно истинным богом и истинным человеком, причем это тесное соединение обоих естеств переживет смерть того индивида, в котором оно осуществилось. Атрибутами Вишну считаются диск, чакра, военное оружие бога и птица Гаруда, которая служит ему конем. Супруга Вишну Шри или Лакшми – богиня красоты, наслаждения и победы. Культ Вишну как великого бога утверждается гораздо позже культа Шивы и смешивается с культом народного божества – Кришны, героя эпоса «Махабхарата».

Брахма в составе Тримурти является богом-демиургом, творцом мира, который появляется из золотого лотоса, расцветающего на теле Вишну, являясь главным из трех божественных лиц в индуистской триаде. Догмат «троицы» содержится в вероучении почти всех течений индуизма, но не имеет решающего значения в качестве религиозного верования. Различные направления по-разному выстраивают иерархию триады: иногда Шива или Вишну прямо отождествляется с высшим Существом, а два другие, особенно Брахма, ограничены подчиненной ролью. Некоторые направления индуизма отказываются от «троицы», оставляя в стороне Брахму, и тем самым превращают «троицу» в «двоицу»; или другие, напротив, расширяют «троицу» до «четверицы», включая, например, Кришну. С философской точки зрения, в индуизме обнаруживаются два полюса – «воплощения» Вишну и «формы» Шивы вместе с проявлениями их женских двойников.

Буддизм, возникший в Индии в VI веке до н. э. в противовес брахманизму, тоже глубоко пронизан идеей триединства. Его канонические тексты представляют собой собрание достоверных высказываний, принадлежащих Гаутаме Будде. В оригинале они дошли до нас в палийской традиции и получили название палийского канона или «Трипитака» («Три корзины закона»), который стал известен в Европе в XIX веке. Он представлен как триединство взаимосвязанных в целое разделов, первый из которых – Сутра-питака – представляет собой общее изложение буддийской религиозной доктрины, ее положения должен усвоить каждый человек. Второй раздел – Виная-питака, основой которого является Пратимокша-кодекс поведения благочестивого буддиста, стремящегося к воздержанию от безнравственных поступков, это определенный религиозно-поведенческий свод правил жизнедеятельности, представляющий памятник буддийской религиозной мысли. Третий раздел канона – Абхидхарма – питака содержит семь текстов, описывающих технику занятий йогической практикой, направленной на преобразование сознания, его очищения от аффектов, освобождения сознания, его очищения от чувственной зависимости. Исходя из «Трипитаки» в буддизме имеет место отказ от брахманистского представления о вечной субстанциональной духовной целостности, признается полное отрицание бытия субстанциональной души.

В буддизме речь идет только об индивиде, «я» как совокупности психосоматических состояний, о живом существе как совокупности определенных форм существования материи, чувствительности, понятий, сознания и формирующих факторов, образующих поток психосоматической жизни.[48]

Если в брахманизме речь идет о единстве брахмана и атмана, сущностном тождестве индивидуальной психической субстанции и вечной субстанции духовно-космической, а религиозный идеал «освобождения» в индуизме предполагал обретение блаженства через отождествление индивидуального «Я» (ментальной субстанции) с высшим «Я» как космическим творящим началом – Брахмой.[49] В буддизме эти положения были подвергнуты критике и предложен другой принцип «Я», который мы находим в учении о четырех Благородных истинах. Три из них говорят об истине мира, четвертая – показывает путь к достижению ее.

Первая благородная истина дукха (с санскр. «страдание») гласит, что жизнь, которую ведет человек, есть страдание, и он видит страдание везде, сам страдает и, естественно, задает себе вопросы: почему все устроено так, какова причина страдания? Дукху в буддийском миропонимании следует интерпретировать как подверженность человеческой жизни внешним изменениям, как ту данность, через которую, прежде всего, познается страдание.

Второй постулат буддийской доктрины – это «истина возникновения страдания», которое есть влечение к пребыванию в сансарном мире. Вторая благородная истина называется тришной (с санскр. «хватание», «цепляние»), выражает учение о причинах страдания. Тришна-это стремление к обладанию реальностью, при котором человек привязывается к различным обстоятельствам, тем самым связан с внешним миром майя. Неведение или ложное знание человека о мире и самом себе порождает тришну, т. е. хватание или цепляние за реальный мир как нечто неизменное и вечное. Тришна порождает, в свою очередь, деяния человека. Как пагубные, так и благородные деяния формируют карму и сансару – круговорот – рождений и смертей. Таким образом, вторая благородная истина указывает, что у страдания есть причины, которые заключаются в желании утвердиться в сансарном бытии.

Истинный мир в сознании человека, очищение сознания может стать человеческой отрадой, что дает состояние нирваны. Поэтому третья благородная истина Будды-это учение о нирване. Цель нирваны совпадает с целью йоги добиться прекращения «вращения» ума, освобождения от ложного знания, т. е. от мыслей, с помощью которых ум человека пытается ухватить мир и самого себя как нечто вечное и неизменное. Нирвана – это то состояние человека, когда его сознание освобождено от хаоса мыслей, погружено в состояние покоя, это соединение «я» и «ничто». Для этого человек должен усмирить все имеющиеся чувства и мысли, установить контроль над собственным сознанием, руководить им или делать сознательный выбор между положительными и отрицательными мыслями.

Третий постулат – «истина прекращения страдания» – вводит представления о религиозной прагматике Учения. «Центральное понятие этого доктринального положения – «прекращение страдания» (ниродха) – есть частичный синоним нирваны – такого состояния сознания, при котором полностью устранены аффекты, сняты иллюзорные субъективные установки и не остается никакого неведения (авидья) относительно сансарного бытия и причинной обусловленности в работе индивидуальной психики».[50]

В четвертой благородной истине Будды – садхане, что означает восьмеричный благородный путь освобождения от страданий и достижения нирваны, синтезируется все три предыдущие. Этот путь открыт для всех и содержит основные черты буддийской морали: не убивать живое, не употреблять мясной пищи, потворствуя убийству живого, не причинять страдания другим, выполнять требования, предъявляемые кастам, работать над своим положительным сознанием, улучшая свою карму. Действие закона кармы объясняется следующими обстоятельствами. Духовный центр человека, который, с точки зрения индийской культуры, находится в «я», имеющем в качестве неотъемлемой основы сознание, вырабатывающее мысли. «Я» контролирует их, таким образом руководит своим сознанием, определяя свою карму. В «восьмеричном благородном пути», который ведет к полному прекращению страдания, выдвигаются положения, охватывающие три сферы жизни души ученика: сферу, в которой устраняется даже бессознательная субъективная ориентация (праджня); сферу добродетельного поведения, включающую, наряду с действиями, помыслы, мотивы и слова (шила), и сферу монашеской духовной практики – сферу буддийской йогической психотехники (самадхи). Таким образом, «восьмеричный благородный путь» синтезирует все три аспекта буддийской религиозной идеологии».[51]

Будда согласно учению имеет три тела, это три ипостаси Будды: Тело Дхармы, которое является главным; «Тело воздаяния», которое обретают бодхисатвы, ставшие буддами, и которым воздается пройденный путь; «Тел о соответствия», в котором Будда является в мир проповедовать свое учение.

Космология буддизма избегает в своих построениях предметной наглядности и чувственно воспринимаемых характеристик, углубляясь в понятие как таковое. Объясняется это тем, что философская доктрина буддизма объявляет окружающий нас мир иллюзией, порожденной неверным, ошибочным знанием. Путь к спасению, согласно буддизму, лежит не через преобразование окружающего мира, а через познание его истины в процессе внутреннего самосовершенствования, самосознания, которое может помочь достичь блаженного состояния нирваны. Поэтому не имеет особого значения, как именно устроен реальный физический мир, поскольку внимание буддистов сосредоточено на духовной сущности. Но тем не менее, представление о Вселенной в буддизме есть и она состоит из трех расположенных друг над другом миров: нижнего-камадхату (мир чувств), среднего – рупадхату (мир форм), верхнего – арупадхату (мир отсутствия форм).

Каждый из них, в свою очередь, делится на ярусы, обитатели которых отличаются друг от друга степенью совершенства. Люди нижнего из миров наименее совершенны, им присущи грубые плотские потребности, жители среднего мира стоят на ступень выше – они не испытывают чувственных влечений, но еще сохраняют бренную оболочку, форму, поэтому этот мир и называется миром форм. Обитатели высшего из миров не имеют видимого тела, невозможно сказать что-либо об их внешности. Цель их бытия состоит в том, чтобы, постепенно совершенствуясь, избавиться от всего грубого и чувственного. Эти представления о мире принадлежат проповедующим буддизм школе махаяиы (букв, «большая колесница»), которая в отличие от хинаяны («малая колесница») обещает спасение не только монахам, ушедшим от мира и посвятившим себя созерцанию, но и благочестивым мирянам.

Фундаментальной идеей буддийской картины мира является идея о нерасчлененном единстве субъекта и объекта, человека и природы, где весь мир и человек рассматриваются как одна динамическая психофизическая целостность (Универсум). Все взаимосвязано в этом мире и находится в единстве. Не случайно Вселенную сравнивают с «драгоценным ожерельем Индры», где каждая жемчужина отражает все остальные и сама отражается во всех. Отказ от индивидуального «Я», от личности, обладающей желаниями, дает осознание целостности, которая неизвестна обыденному сознанию и открывается лишь на уровне сознания универсального. Это знание рождает у людей чувство сопричастности ко всему, что происходит в Универсуме. Его называют всеведением, которое означает познание всеобщего и понимание истинной природы любого явления, умения видеть в отдельном единое.

В буддизме мы находим триалектику, посредством которой Будда учит отходить от одностороннего линейного мышления и объясняет логику Срединного Пути, заключающейся в поиске середины между крайностями или единства противоположностей. В «Сутре о Великой Нирване» Будда учит: «Если кто-то видит пустоту и не видит не-пустоту, то нельзя сказать, что это – Срединный Путь. Также нет и речи о Срединном Пути, если видят не-я всех вещей и не видят их «я».[52] «Суть заключается в охватывании их единства. Срединный Путь – это и есть природа Будды… Есть три вида Пути: низкий, высший и срединный. На низшем говорят о невечности Брахмы, который приходящее ошибочно принимает за вечное. На высшем говорят о том, что рождения и смерти, которые воспринимаются людьми как вечные, на самом деле являются преходящими. Вечны Три Сокровища, которые по ошибке видятся невечными. Почему этот Путь называется высшим? Потому что на таком Пути обретается непревзойденное бодхи».[53] Три сокровища, о которых говорится, это сам Будда, Дхарма (учение), Сангха (монашеская община). Три Сокровища являются символом веры, общим для всех буддистов.

«Есть три видения Срединного Пути. Первое заключается в деянии, которое только радостно; второе – в деянии, которое только печально; третье – в печально-радостном деянии».[54] Последнее позволяет обрести сознание Срединного Пути, которое приближает к постижению природы Будды.

«Изначальная обитель жизни и смерти бывает двух видов. Первый – это неведение, второй – прилипание к тому, что существует. Между ними – горести рождений, старости, болезней и смертей. Срединный Путь – сокрушающий рождение и смерть».[55] Только таким образом идущий по Срединному Пути постигает природу Будды.

Таким образом, религиям Древней Индии: брахманизму, буддизму, индуизму свойственно проникновение в сакральность триады, троицы и триединства. Все они пронизаны идеей трехчленной соединенности всего в мире.

1.4 Идея троичности в духовных традициях Китая

Обратимся к древнейшему письменному памятнику Китая – «Книге перемен» («И цзин»), входящей в собрание канонических книг конфуцианства – «Пятиканония». Сохранилось предание о том, что Конфуций настолько тщательно изучал эту книгу, что пришлось три раза менять изнашивавшиеся кожаные ремешки на бамбуковых дощечках с текстом, прежде чем он смог сказать, что понимает содержание книги. Изучение «Книги перемен» открывает понимание мировоззрения древних китайцев, их представлений о миропорядке и справедливости.

Эмблема взаимодействия Инь и Ян. Древний Китай

Основу «И цзин» составляют 64 гексаграммы, по преданию изобретенные правителем древности Вэнь-ваном. Каждая из них имеет собственное название, выражающее ее символический смысл, основой для которой является триграмма, символически изображающая тремя линиями триединство меняющегося мира. Триграмма – знак, состоящий из трех горизонтальных линий, каждая из которых может быть либо сплошной, либо прерывистой, что является геометрическим изображением единства моментов прерывности и непрерывности движения мира в целом. Согласно преданию, легендарный император древности Фу Си чудесным образом обрел «Карту желтой реки» («Хэ ту»), которая и послужила ему прообразом триграмм.

Схема построения триграмм, которая дает восемь комбинаций, представляющих собой восемь идеальных явлений, формирует всеобщую картину мира. Внутреннее многообразие этой картины, представленное 64-мя гексаграммами, содержащими в себе бытие всего возможного множества вещей. Сама триграмма есть выражение духовных сущностей неба («цянь»), земли («кунь») и их возможного единства в «Великом Пределе» («Тай Цзи»), который «сам по себе не есть некая сущность, а только мыслимое и нераздельное единство «цянь» и «кунь». Таким образом, «Книга перемен» сводит все многообразие феноменального мира к символу триграммы, которая, в свою очередь, обнаруживает способность свертываться до единицы – «Великого Предела», которому уже нельзя приписать никакие сущностные характеристики. Известный российский ученый Ю. К. Шуцкий отмечал: «В теории «Книги Перемен» рассматривался процесс возникновения, бытия и исчезновения… Но так как мир есть достижение, борьба противоположностей, то постепенно творческий импульс отступает, происходит утончение созидающих сил, и дальше по инерции сохраняется некоторое время лишь сцепление их, которое приходит в конце концов к распаду всей сложившейся ситуации, к ее разрушению».[56]

Ту – древнекитайское обозначение стихий земли, центра

Таким образом, мир рассматривается как вечный возвращающийся в себя процесс через три момента, сменяющих друг друга, – возникновения, бытия и исчезновения. В то же время единство двух триграмм в гексограмме рассматривается как их взаимное отношение, и «принято считать, что нижняя триграмма относится к внутренней жизни, к наступающему, к созидаемому, а верхняя – к внешнему миру, к отступающему, к разрушающемуся…».[57] Кроме того гексаграмма рассматривается в «Книге перемен» и как соединение трех пар черт, они последовательно располагаются снизу вверх как триада, включающая землю, человека и небо. «По теории «Книги перемен» в мире действуют три космические потенции – небо, человек, земля».[58]

Небо у древних китайцев было многослойным. Уже у известного поэта Древнего Китая Цюй Юаня (IV век до н. э.) в поэме «Вопросы к Небу», целиком посвященной мифологическим сюжетам, есть утверждение, что небесный свод имеет форму девяти этажей. Согласно более поздней традиции небо делилось по горизонтали на девять участков, из которых один находился в центре и восемь – симметрично по сторонам. Каждому из них были приписаны определенные созвездия, соотнесенные со сторонами света, но позже даосские мыслители вернули идею многослойных небес, разработав ее во всех фантастических деталях.

С глубокой древности небо играло чрезвычайно важную роль в религиозном сознании китайцев, существуя как официальный культ, вплоть до падения в 1911 году маньчжурской династии Цин в Китае. Император, он же верховный жрец империи, считался сыном неба и от его имени управлял своими подданными. Это почитание имело и свои особенности: у неба не было какого-либо конкретного олицетворения, оно мыслилось беспредельным и абстрактным началом, незримо и неслышно повелевающим всеми событиями в мире. Столь же бесплотным и абстрактным представлялся и обитавший на небе верховный бог Шан-ди, разверзающий двери неба, время от времени по тому или иному случаю. О таких воротах неба говорится в древнекитайских источниках. Более того, легенда сообщает, что жившему в V веке императору Сюань-ди посчастливилось узреть ворота неба открытыми, когда однажды он проезжал близ горы Ляоян.

Символ, выражающий взаимосвязь «небо-человек-земля». Древний Китай

Конфуцианство имеет учение о триаде, в состав которой входят небо, земля и человек, занимающее очень важное место не только в системе Конфуция, но и во всей религиозно-философской системе Древнего Китая. В священном тексте даосизма «Дао-дэ-цзине», в 25-м чжане, говорится о том, что существуют четыре великих понятия: Небо, Земля, Дао и человек.[59] В данном случае «троица» пронизывается Дао, как субстанцией. Она и сама представляет умозрительную акциденцию из трех понятий: Небо, Земля, человек, которые сливаются в некое целое с новым общим качеством, в силу того, что совершенно мудрый человек может способствовать исполнению воли Неба. Таким образом, появляется возможность поставить человека в один ряд с Небом и Землей по их деяниям в мире, хотя человек не возвышается над Небом и Землей, не становится равным с ними.

В вероучении конфуцианства мы обнаруживаем еще одну «троицу» – это три понятия, являющиеся определениями Верховного Начала: «Тай И» – «Великое Одно», «Верховный Владыка», единая субстанция»; «Тай Цзи» – «Великий Предел», «Высшее Начало»; «ТайСюй» – «Великая Пустота», «Первозданная Пустота». Данные категории часто рассматривались в качестве признаков, присущих Небу, или в виде некоего закона, происходящего от Неба. Религиозно-философская традиция Китая, представленная даосизмом, включенная в конфуцианство, была выражена в «Дао-дэ цзин» в 42-м чжане: «Путь породил Одно. Одно стало Двумя» Два стало Тремя. Три – всем остальным».[60] «Десять тысяч вещей несут в себе инь и объемлют ян, а пустотное ци приводит их к гармонии».[61] Примечательно, что именно в ней обнаруживается ярко выраженная идея троичности, порождающей мир начала. Три аспекта единого Дао в 14-м чжане в оригинальном тексте обозначены тремя иероглифами: «И», «Си», «Вый».

И-цзин: 64 комбинации из цельных и прерывистых линий

Философское понимание Дао выражается в том, что оно есть великий закон природы и первопричина всего сущего, как высшая его абсолютная реальность (единое), из гигантского пути-потока которой рождается феноменальный мир, чтобы, в конце концов, уйти туда же и затем появиться вновь, но уже обновленным. На протяжении тысячелетий Дао воспринималось в Китае в качестве генеральной нормы бытия, вне которого китаец не мог мыслить. Как фундаментальная категория китайской философии Дао принималось всеми школами и направлениями, но поскольку его нельзя определить однозначно – оно не воспринималось европейской философией. Дао можно соотнести с Верховным разумом божественного бытия, и Высшего существа, имеющего Разум с Логосом, Богом, Абсолютом. Дао – общее, имманентно присущее всем единичным предметам и явлениям в каждый момент их существования. «Великое Дао растекается повсюду. Оно может находиться и вправо и влево. Дао в огромном не исчерпывается, в мельчайшем не отсутствует. Поэтому-то оно представлено полностью во всей тьме вещей. Обширное-обширное оно все в себе объемлет».[62] «Человек следует законам земли. Земля следует законам неба. Небо следует законам Дао, а Дао следует самому себе».[63] Дао – это универсальная закономерность мироздания, познав Дао, мы познаем эту закономерность. «Небо не может не быть высоким, земля не может не быть широкой, Солнце и Луна не могут не двигаться по небу – они получают это от Дао».[64] Весь порядок космоса порожден Дао и определен им во всех своих проявлениях. Отступление от природного порядка наносит вред не только самой природе, но и отступникам от ее истинной сути-Дао, поэтому человеческое своеволие, нарушение Дао приводит людей к гибели.

Дао присуще всем бинарам (противоположностям), оно их источник, имманентный им закон, то третье, которое есть сущность. Известный петербургский востоковед Е. А. Торчинов в своей монографии «Даосизм» рассматривает свойства Дао таким образом: «Ряд мест «Дао-дэ цзина» содержит имплицитно идеи продления жизни, обретения бессмертия и неуязвимости через единение с Дао, получившие развитие в позднем даосизме. С ними связано и учение о Дао как женственном принципе («Сокровенная самка»-сюань пинь, «мать Поднебесной» – тянь ся му и др.), к возвращению, к которому следует стремиться через уподобление младенцу».[65]

Еще одна важная категория древних китайцев – ци. Ци – тонкая энергетическая первоматерия, общекитайская единая вселенская субстанция, категория, понятие которой широко разрабатывалось еще в ранних даосских трактатах. Ци – материя, воздух, эфир, газ, дух, жизненная сила, жизненная энергия – это не только материальная субстанция, но и некоторые элементы духовного начала. У ранних даосов ци выступает в масштабе космически универсальном, ци непосредственно связано со всей Вселенной с Дао, с инь и янь, с небом и землей, с четырьмя сезонами года, образуя основу как физической, так и психической жизни человека. Невозможно назвать ни одного феномена, рассматриваемого древними даосами, субстрат которого представлял бы нечто отличное от ци. Если условно выделить даосскую космологию и космогонию, антропологию и этику – все стоят на учении о ци. Понятие ци перенесено и в китайскую медицину, где используется практически. Согласно представлениям китайских медиков, болезнь – это нарушение движения ци, нарушение состояния человеческой энергетики. Рождение человека – это просто скопление эфира ци. «Собирается эфир, образуется жизнь, рассеивается – образуется смерть».[66]

Кроме вышеуказанных двух категорий, Дао и цы, даосы определяют третью категорию дэ – как относящуюся к уровням бытия в форме жизни. Дэ выступает на уровне органической жизни как гарантия развертывания Дао в единичное. «Дао – хозяин дэ, жизнь, свет от дэ, а характер – сущность жизни».[67] Высший смысл жизни у даосов состоит в успокоении и очищении ци, в медитации, в постижении Дао, единого. Идеал даосов – человек-мудрец, возвращенный в Дао, к природе, находящийся в отчуждении от бытия вплоть до забвения самого себя.

Согласно идеалам даосов общество и человек должны соответствовать природе, занимать подчиненное место по отношению к космосу, к природе. Социальный идеал даосов – царство утвердившихся дэ: человек, слившись с природой в состоянии всеобщего единства, есть олицетворение полного осуществления принципа естественности, являющегося необходимым условием развертывания дэ.

Специфика китайского мышления лежит в основе призыва к гармоническому слиянию человека с природой, достижение которого является целью. Сближение с природой, соединение с ней в нечто единое, общее дает в качестве результата достижение единого с ней ритма.

Важно уточнить, что в «Дао-дэ цзин» говорится о двух аспектах Дао: именуемом (собственно Дао) и неименуемом, порождающем вещи и «вскармливающем» их. Последнее получает название дэ – Благодать, Благая Сила Пути. Весь мир оказывается как бы проявлением, развертыванием Дао, Путем, воплощенным в сущем. Каждая вещь, доходя до предела своего созревания, вновь возвращается в глубину Первопринципа Дао. Однако, человек может сходить с этого Пути, отступать от него, нарушая первозданную простоту естественности, как своего бытия, так и всей Вселенной. Проявляется это и в приверженности к многознанию, и в создании усложненных социальных институтов. Поэтому «Дао-дэ цзин» призывает к возвращению к изначальной природе, упрощению и естественности. И выражен этот призыв прежде всего в понятии «недеяния» (у вэй), которое не означает бездействия или пассивности. Под «у вэй» имеется в виду отказ от нарушения собственной природы и природы всего сущего, отказ от несообразной с природой, основанной исключительно на эгоистическом интересе, субъективной целеполагающей деятельности и вообще снятие всякой изолирующей субъективности во имя включенности в единый поток бытия.

Особого рассмотрения требует вопрос о триаде божеств в даосском пантеоне. В первом тысячелетии до н. э. главенствующее место в этом пантеоне занимали божества-категории, олицетворявшие важнейшие концепции даосизма – идеи о «дао», «инь», «ян».

Иногда эти Верховные Божества изображались в виде божественной триады из Трех Единственных – «Тянь И» (Небесное Начало), «Ди И» (Земное) и «Тай И» (Высшее). Со временем на смену божествам-категориям стали приходить персонифицированные божества-личности, которые вначале почитались наряду с первыми, а затем вытеснили их в сферу «чистой» даосской теории. Во главе даосского пантеона оказываются три самых высших и почитаемых божества, воспринимавшихся в качестве устойчивой троицы: Лао-цзы, основатель даосизма, позднее воспринимался как гипостазированное Дао; Хуан-ди – легендарный Желтый Император, которого еще древние даосы считали своим родоначальником, первым бессмертным, покровителем всех добивавшихся бессмертия; Пань-гу – космический великан, из тела которого было создано все сущее, воплощение идеи мироздания. Позднее Хуан-ди был заменен другим высшим небесным божеством – Юйхуан Шанди (Нефритовым Императором), отождествлявшимся с древнекитайским Шан-ди – Верховным Владыкой, Единым, Духовным, Личным Богом монотеистической религии Древнего Китая. Со временем Нефритовый Император возглавил даосский пантеон, превратившийся во всекитайский. Юйхуан Шанди считался сидящим на самом высоком небе во дворце из нефрита, вокруг него находились помощники и министры, он – верховным повелителем всех богов и духов, по положению своему равный императору на земле.

Культ третьего верховного божества в указанной триаде, Пань-гу, со временем стал ослабевать и иногда заменялся другими божествами, например, Тай И. Таким образом очевидно, что число три в духовных традициях Китая имеет отчетливо выраженный сакральный характер: триграммы в «И цзине», философская «троица» в «Дао-дэ цзине»; три определения Верховного Начала в конфуцианстве объединены единым понятием. Три сворачивается в единицу, единица развертывается в «троицу». Триады личных божеств не носят устойчивого характера, состав триад варьируется. Ближе всего к непостижимой тайне Троичности подошел Лао-Цзы, концепция которого показывает, что мистическая мысль Китая вплотную подошла к восприятию единого.

Важно обратить внимание на то, что можно говорить о даосской философии триадичности бессмертия, которая возникла в период кризиса мифологического мышления. Сначала бессмертие относилось к царям, которые после смерти становились слугами Небесного Верховного императора, а позже Цзы-чань (Цзо-чжуа-ни) писал уже о бессмертии и аристократов, и простых людей.

Классический взгляд о существовании душ: «хуань» (разумная душа) – отвечает за жизнедеятельность, и «по» (животная душа). Хуань (их три) после смерти превращаются в «шень» (дух) и существуют так, а затем растворяется в небесной пневме. «По» превращаются в демона, призрака («гуй»), потом отправляются в подземный мир к желтым источникам. Тело-то третье, что является единственной формой, связывающей эти души воедино. В этом виде энергетическая субстанция «ци» вошла в даосизм. Для древних китайцев было ясно: чтобы сделать бессмертным дух, требуется сделать бессмертным тело, которое было неотделимо от духа.

Для традиционной китайской философии была нехарактерна вера в бессмертие конкретной души. Реальной признавалась только единая психофизическая целостность живого существа, поскольку сам дух понимался вполне натуралистически: как утонченная материально-энергетическая субстанция (ци), которая после смерти тела рассеивалась в природе. К тому же даосизм унаследовал от шаманизма учение о множественности душ – животных (по) и мыслящих (хунь). Тело выступало единственной нитью, связывающей их воедино. Смерть тела приводила к разъединению и гибели душ. Поэтому уже в глубокой древности огромное значение придавалось средствам продления физической жизни, а долголетие (шоу) стало одной из важнейших ценностей китайской культуры.

Истинный даосский бессмертный сянъ в процессе движения по пути бессмертия радикально трансформировал, преображал свое тело, которое согласно даосскому учению приобретало сверхъестественные силы и способности: умение летать по воздуху, становиться невидимым, одновременно находиться в нескольких местах и даже сжимать время, но основная трансформация в процессе занятий даосской медитации – духовная: бессмертный в полной мере ощущал и переживал даосскую картину мира, реализуя идеал единства (единотелесности) со всем сущим и с Дао, как таинственной первоосновой мира.

Путь к бессмертию по даосскому учению предполагал занятия сложными методами особой психофизической тренировки, которая включала два аспекта: совершенствование духа и совершенствование тела. Первый заключался в занятиях медитацией, созерцанием Дао и единства мира, единением с Дао. Применялись и различные сложные визуализации божеств, символизировавших собой особые состояния сознания и типы жизненной энергии. Второй заключался в специфических гимнастических (даоинь) и дыхательных (сын ци) упражнениях, сексуальной практике для поддержания энергетического баланса организма и занятиях алхимией (практикой управления дыханием и визуализацией).

Особенность психических концепций даосов заключалась в том, что они рассматривали природное не как сугубо психофизиологическое в человеке, а как воплощение всеобщих и универсальных закономерностей мира, единых для всей природы – как живой, так и неживой. Поэтому главная задача даосской практики психической саморегуляции (так называемой даосской йоги) заключалась не в подчинении человека биологическому началу как таковому, а в выявлении изначально заложенного в нем космического начала и в подчинении психофизиологических процессов всеобщим космическим законам с тем, чтобы устранить все препятствия для их естественного и полнокровного самопроявления и на макроскопическом уровне. В результате человек становился равноправным во всех отношениях членом космической триады «небо – земля – человек».

Чтобы постичь принцип всеобщего космического порядка и слиться с ним, действовать в неразрывном единстве с этим принципом, даосы предлагали просто «забыть» нормы и условности и в порыве спонтанного «просветления» идентифицироваться с безусловным Дао. Они утверждали, что в «самозабвенном» состоянии, постигая свою истинную природу, тождественную истинной сущности каждой вещи, каждого явления, человек одновременно отождествляется с миром окружающей природы, образуя с ней нераздельное и гармоничное единство, так как постижение Дао есть такой психологический опыт, в котором исчезает различие между субъектом и объектом, между «Я» и «не-Я». Поэтому для даоса, обретающего состояние «не-дуальности», нет движения к некоему абсолюту.

Конфуций в отличие от Лао Цзы связывал Дао не столько с космической природой, сколько с человеком, о чем свидетельствует текст его суждений в «Лунь юе». С помощью комплекса нравственных принципов он собирался направить человека на путь истинный, управлять им, воздействовать на него.[68] Конфуций ввел понятие «маленького человека» (Сяо-жень) и «благородного мужа» (Цзюнь-цзы). Последний постоянно должен заниматься самосовершенствованием, постигая Дао-Путь.

Следует отметить, что с I в. н. э. в Китае распространяется буддизм, который впитал идею троичности, вобрав в себя достижения китайской культуры. Взяв на вооружение иероглифическую письменность, буддизм в значительной степени китаизируется, далеко отойдя от своего исторического истока. На первый план в пантеоне китайского буддизма выдвигается триада будд, пользовавшихся наибольшим почитанием: Майтрейя, Амитаба, Гуань-инь. Возникновение этой триады стало возможным именно в контексте китайской культуры под влиянием даосизма. Культ Майтрейи, Будды будущего, Преемника Великого Будды (основы которого были заложены первым патриархом китайского буддизма Дао-анем (325–385 гг.).

Наиболее почитаемой среди трех высших божеств буддийского пантеона в Китае была бодхисаттва Гуань-инь, Авалокитешвара, богиня милосердия и добродетели, покровительница материнства. Интересно, что изначально бодхисаттва имела мужской облик и именно в таком виде стала известна в Китае. Только в III в. до н. э. происходит удивительная трансформация, и Авалокитешвара превращается в женское божество.

Медленно, с определенными сложностями, буддизм утверждался на китайской почве, входил в сознание китайцев, становился их мировоззрением. В конце II века была создана китайско-буддийская традиция, которая превратила исходно чуждое для китайцев учение в одну из трех нормативных, наряду с конфуцианством и даосизмом, систем. Их сочетание стало называться «Три учения».

К III веку в Китае окончательно сложилась традиция быть последователем «Трех учений». «Начиная с III–IV вв. для высших привилегированных сословий китайского общества, – отмечает современный китаевед М. Е. Кравцова, – стала типичной ситуация, когда один и тот же человек декларировал себя последователем всех «Трех учений». Имеется немало исторических лиц, которые проявляли себя и оценивались современниками как «благородный муж», состояли членами даосских школ и занимались алхимическими экспериментами, становились мирскими апологетами буддизма, активно участвуя в буддийской (сочинениях и авторских трактатов) и пропагандистской деятельности».[69]

Буддизм, становясь, все более заметным явлением в духовной жизни китайского общества, проникает в даосизм, а в период IV–VI веков сложились школы в рамках даосизма и буддизма, которые повлияли на дальнейшее развитие синкретических традиций. В рамках даосизма в период с VII–XII века активно развивается практика «внутренней алхимии» (нэй дань), являющаяся результатом развития приемов управления дыханием и визуализации, разрабатывавшихся в рамках всех направлений даосизма того периода. Период Тан (618–907) характеризуется процессом постепенного взаимного признания друг друга последователями даосизма и буддизма.

Ко времени воцарения династии Мин концепция единства «трех учений» получает распространение в широких слоях китайского общества, результатом чего является появление объединений, получивших в традиционной официальной идеологии название «вредных учений» (се цзяо) или «тайных учений (мими цзунцзяо), а в синологии обозначаемых термином «синкретические религии». Обычно их возникновение связывают с деятельностью Ло Цина (1443–1527), образованного буддиста-мирянина, популяризатора буддизма, известного крайне критическим отношением к ритуальной стороне религиозной жизни и стремлением объединить учение Чань и школы Чистой Земли. Основные его идеи изложены в «Пяти канонов Ло Цина» (Ло Цин у бу цзин). Центральным понятием учения Ло Цина было понятие «беспредельного» (у цзи), отождествляемое с природой Будды (фо син). Основой практики он полагал «недеяние» (ю вэй), под которым подразумевал «всматривание в собственную природу», то есть практику чань буддизма, а всякое внешнее благочестие как «деяние» (ю вэй) отвергал. Другим известным деятелем того времени, опиравшимся на принцип единства «трех учений» и создавшим свое особое учение, был Линь Чжаоэнь (1517–1598), создавший школу «Учение о соединении трех» (Саньи цзяо), подразумевая объединение основных принципов всех «трех учений», которые он рассматривал по аналогии с триадой Неба, Земли и Человека. Он утверждал, что «три учения» играют разную функциональную роль в становлении человека: конфуцианство – это основа, даосизм – «схождение во врата» (жу мэнь), буддизм – достижение высшего образца (цзи цзэ).[70]

Заимствования даосского терминологического аппарата ранним буддизмом в Китае и буддийского терминологического аппарата, его элементов практики даосизмом не приводили к размыванию основных практических целей, что ставились перед последователями буддийских и даосских школ. Данный процесс приводил к выработке таких форм самоописания, которые могли бы сделать более привлекательными основные положения и цели соответствующих доктрин.

Для даосских авторов конца XVIII – начала XIX веков широкое использование буддийской терминологии и фразеологии для описания даосской практики стало обычным. Необходимость использования терминологии иной традиции объясняется слабой разработанностью понятий языка, объясняющего приемы трансформации сознания. Постепенно складывалось одно учение из трех, и только к концу XVIII века широкое применение буддийской терминологии для описания даосской практики стало обычным. А в дальнейшем именно феномен триадичного «религиозного синкретизма» наиболее адекватно стал отражать ментальные особенности китайцев и своеобразие их мировосприятия. Совокупность явлений, описываемых в современной науке через сань цзяо, продолжает существовать и сегодня, а изучение феномена «религиозного синкретизма» является насущно необходимым условием для понимания как истории развития и особенностей традиционной культуры Китая, так и духовной жизни современного китайского общества.

Религиозный триединый синкретизм до сих пор справедливо признается одним из наиболее самобытных и загадочных явлений духовной жизни Китая. Речь идет о возможности сосуществования в одном и том же этно– и социокультурном пространстве различных религиозно-идеологических форм во главе с конфуцианством, даосизмом и буддизмом, которые признаются в традиции и в науке ведущими для Китая идеологическими системами с их обозначением как «три учения» (сань цзяо).

1.5 Трехчленность и троичная природа библейской картины мира в древнееврейской культуре

У еврейского народа была своеобразная система взглядов на мироздание, роль души и духа, и эта система не исключала триадического мировосприятия.

В первый период своего расселения на территории Палестины израильтяне многое восприняли из ханаанейской культуры, но общего мировоззрения в целом у израильтян и ханаанеев не возникло. У них были разные религии, но некоторые культы являлись общими, а некоторые принадлежали только израильтянам, так культ бога Яхве объединял израильский племенной союз, и его роль увеличилась вместе с образованием израильского царства.

Древние евреи, в отличие от некоторых других народов, воспринимали факт смерти реалистично, но были не способны примириться с мыслью о прекращении индивидуальной жизни. Иудеи полагали, что личность человека раздвоена, поскольку имеет некую тень, представляющую собой бледную и внетелесную копию человека – душу. После смерти эта тень спускается под землю, где в мрачных покоях обретает грустное и «серое» существование, но позже свою непримиримость со смертью они выразили в идее «воскресения».

Переход от язычества к единобожию в иудаизме, утверждение культа бога Яхве и создание божественного закона Торы был трудным и длительным. Условия исторического развития Израиля и Иудеи способствовали высокому росту значимости этого бога, а вместе с укреплением монархии создавалась необходимость выделения и почитания его одного.

Иудеи, которые были переселены вавилонским царем Навуходоносором II, стали не только рабами, некоторые из них осели в городах Вавилонии, где занимались ремесленной и другой деятельностью. Они образовали религиозно-политическое движение, связывающее себя с традицией «пророков». Таким образом, древние евреи пытались сохранить свою культуру в изгнании.

В середине VI в. до н. э. видный еврейский деятель Иезекииль (Иехезкиэль) в своем учении стал выделять основные черты будущего иудейского государства. Это государство представлялось ему как крепкое единое царство, которым должны управлять иудейские жрецы во главе с «мессией» – потомком династии Давида. Полноправными в этом государстве должны быть только поклонники культа Яхве в той его форме, которая давно была выработана «пророческим» учением. Центром в этом государстве должен быть обязательно Иерусалим с главным храмом Яхве, существование всех иных культов исключалось полностью. В такой форме идеи Иезекииля были неосуществимы, но они получили дальнейшее развитие.

Ко времени царя Эзры был установлен текст приписываемого божественному внушению закона (Торы), который считался написанным Моисеем, куда вошли мифы и легенды, признанные жречеством Яхве «правоверными», а также правовые и обрядовые предписания и указы, объявленные обязательными для общины. С этих пор отступление от духа и буквы Торы и поклонение другим богам, кроме Яхве, были объявлены несовместимыми с пребыванием в общине, а отступничество каралось изгнанием из нее, и считалось навлечением на общину гнева бога. И в настоящее время «иудаизм считает, что Тора учит человека морали, а также помогает каждому изучающему ее стать ближе к еврейскому народу».[71]

Составленные канонические книги Библии впоследствии под названием «Ветхий Завет» целиком вошли в состав христианского Священного Писания. Библия является собранием некоторых произведений древнееврейской литературы, правовых, обрядовых, обрядово-религиозных и исторических сочинений, имеющих бесчисленные наслоения текстов, которые прояснились вместе с исследованием Библии с исторической точки зрения. Особенно это стало возможным в эпоху великих археологических открытий в середине XIX в., когда из-под песков пустыни извлекли на поверхность замечательные памятники забытых культур, подтвердившие догадки историков. В целом Библия представляет собой собрание сказаний, полных символики, эзотеризм которых нелегко постичь. Они возникли в отдаленном прошлом, переписывались, изменялись, но смогли просуществовать до наших дней. Содержание Священного Писания богато, Библия содержит тщательно отобранные стихотворные сборники речей, произнесенных пророками (VIII–III вв. до н. э.), новеллистические сочинения, афоризмы, сборник разновременных культурных песнопений (Псалмы), религиозно-философские и другие произведения разного времени (наиболее поздние – III в. до н. э.). И все же можно сказать, что иудейское соединение библейских книг представляет нераздельную трехчленную систему и такая триада называется на иврите «Танах» (Библия). «Именно по иудейскому порядку составляется обычное название Библии – «Танах», которое представляет собой аббревиатуру начальных букв слов «Тора» (учение), «Невним» (Поздние пророки) и «Ктувим» (Писания). Термин «Ветхий Завет» не употребляется иудеями. Слово «завет» означает «договор», ключевой термин в иудейской вере, обозначающей особые взаимоотношения Бога с народом Израилевым».[72]

Ключевыми понятиями Библии являются «люди – Бог – Тора», представляющие неразрывную триаду. Примечательно, что они выражены не в форме наставлений, а как история, начинающаяся с Авраама, первого человека, с которым Бог заключает договор и которому обещает землю (Бытие, 15:18; 17:2, 19). Для еврейского народа этот договор навсегда должен остаться всем, а название «Ветхий завет» – не имеет оснований для евреев, поскольку эта часть Библии для них не устаревает. Понятие Библия – единственное, которое употребимо для названия вероучения. Религия Библии не отождествляется с иудаизмом, который возник на основе этой книги, но значительно позже.

Библейские представления о структуре вселенной перекликаются с космологическими воззрениями других древних народов Ближнего Востока, например с ханаанейской мифологией, созданной исконными обитателями Палестины, населявшими ее до прихода туда древних евреев. Но еще больше схожести у библейской картины мира с вавилонской космологией, так как богатая духовная культура Вавилона оказала мощное воздействие на все народы этой части земного шара.

Истоки библейской космологической концепции уходят корнями в глубокую древность, в религиозно-мифологическое сознание. Библейскую картину мира можно лишь реконструировать, собрав и сравнив разбросанные в разных местах упоминания и косвенные свидетельства. Поскольку Библия составлялась долгое время и разными людьми, она вобрала в себя различные, часто противоречивые, воззрения. Авторы Библии представляли себе мироздание трехчастным, состоящим из неба, земли и преисподней. Указания на это неоднократно встречаются в библейских текстах. В книге Исход (20:4) говорится о «небе вверху, земле внизу и воде ниже земли». Первобытные воды здесь отождествляются с нижним миром, об этом же сообщается в Псалтири (135:6): «Утвердил бог землю на водах». Представление о трехчастной вселенной характерно и для Библии. Три сферы мироздания исчерпывают собой весь космос, являются его главными составляющими. Средний мир-земля в Библии мыслится круглым диском, покоящимся в мировом океане: бог, согласно пророку Исайе (40:22), «восседает над кругом земли».

«В мифологии многих народов изначальные хаотические воды, из которых творится мир, часто олицетворяются в облике космического дракона, которого в процессе миротворения побеждает бог. Отзвуки этого обнаруживаются в Апокалипсисе (20:1–3): «И увидел я ангела, сходящего с небес, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей. Он взял дракона, змея древнего, который есть дьявол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать».[73] Ад часто рисуется как разверзнутая пасть фантастического дракона, пожирающего души грешников. Эти представления встречаются в мифах различных народов, согласно которым земля покоится на спине змея или иного подобного ему чудовища.

В некоторых ветхозаветных текстах преисподняя изображается наподобие города (или дома), имеющего ворота именуемые «вратами смерти» (Пс. 9: 14). Сообщается и о «столпах», поддерживающих землю и помещающихся надо думать в преисподней (Пс. 74: 4). В библейской картине мира для обозначения преисподней в Библии используются различные термины, имеющие несколько разное содержание. «Чаще всего употребляются древнееврейские слова «шеол» и «геенна», а также греческое «гадес» или «аидес». «Шеол» – отождествляемое с глубиной и мраком, – подземное обиталище теней умерших («рефаим»), описание которого дает Иов (10:21–22): «…уйду без возврата в страну тьмы и смертной тени, в страну, в которой темень, как тьма смертной тени, и нет света, и свет, как тьма». Древние евреи считали, что в шеол после смерти попадают все без исключения люди».[74]

Сначала в пророческих книгах и псалмах не было указания на воздаяние после смерти. «Награда от бога праведному и возмездие злодею во всех случаях ожидаются только на земле, прижизненно. Представления древних евреев о посмертной участи человека, в общем, напоминали гомеровские: умершие, вернее их тени, попадают в вечно темное подземное царство мертвых, Шеол, где ведут призрачное существование, они не знают ни адских мук, ни райского блаженства, все находятся на одинаково незавидном положении. Еще автор Книги Екклесиаста (III в. до н. э.) пессимистически утверждал, что «участь сынов человеческих и участь животных – участь одна, как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимуществ пред скотом» (Еккл. 3:19). И далее: «Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния». Вера в загробное воздаяние и воскрешение мертвых, по-видимому, получила у евреев распространение не раньше II в. до н. э. Автор Книги Даниила (ок. 165 г. до н. э.) уже твердо верит, во всяком случае стремится внушить своим читателям веру в то, что праведники после смерти обязательно воскреснут и получат награду за свою преданность религии Яхве».[75]

Воскресение как продолжение жизни души в раю в разных вариантах существует во всех культурах народов мира, поскольку выступает как необходимый момент развития мира в целом, представляя ту идею, которая наполняет земную жизнь нравственным смыслом.

Рай помещается на третьем небе. О двух нижних небесах Библия ничего не говорит, видимо, преследуя важность указания на трехчастность неба вообще. Исходя из общей картины, можно предположить, что первое небо – это металлический небосвод, а второе – небесный океан.

Древние по своему происхождению библейские воззрения на вселенную с течением времени эволюционировали, приобретая все более сложный вид. Усложнились представления о нижнем, подземном мире, то же можно сказать и о небе: согласно талмудической традиции, сложившейся в первых веках нашей эры, небес уже семь, и располагаются они параллельно друг другу, одно выше другого. На самом дальнем, седьмом небе возвышаются фантастически громадные животные, над ними помещается «престол славы», у подножия которого обретают покой души праведных. Концепция множественности небес содержится и в иудео-христианском апокрифе «Заветы двенадцати патриархов», где повествуется о видении ветхозаветного патриарха Левия. Явившийся ему ангел поведал об устройстве небесного мира: первое, низшее небо, печально, ибо оно ближе всего к грешной земле; второе содержит огонь, снег и град, которые поразят нечестивых в день страшного суда; на третьем находятся силы небесные, чья задача – бороться со злыми духами и Велиаром; на четвертом небе-святые; на пятом – ангелы более высокого разряда; на седьмом же – сам бог в окружении высших ангельских чинов – «престолов» и «властей». Еще подробнее небесная топография описывается в другом апокрифе «Вознесение Исайи», где рассказывается о путешествии по небесным этажам пророка Исайи.

Эсхатология, как предсказание о конечной судьбе мира, в котором есть зло, связана с идеей о Мессии, который призван осуществить Царство Божье на земле. «В самом позднем по времени создания произведении еврейской Библии, книге пророка Даниила (165–164 гг. до н. э.), мы встречаемся с образом трансцендентного Мессии, подобного «сыну человеческому», которого пошлет Всевышний «в Конце дней» для утверждения Царствия Божьего на земле (7; 9:24–27; 12:13)».[76]

В древнееврейских текстах Библии уже сформулирована доктрина о всеобщем воскресении из мертвых в конце дней мира, и эта эсхатология связана с судом, где будут взвешиваться, сравниваться и сопоставляться человеческие поступки, «пути жизни», «два духа», «образы жизни». Следует отметить, что смыслообразующим принципом, включенным в священные писания, является триалектика, согласно которой дуальность всегда соединена третьим, в этом смысл божественного суда. Мир представляет противоположные стороны, которые всегда находятся вместе и соединены: когда они различны, борются между собой, сами находят и примиряются сами, или требуют третейского судью. Такое положение вещей определяется тем, что Бог таким сотворил мир. Универсальный дуализм, требующий разрешения в «третьем», представлен в двух путях человека в мире – «добром» и «правильном» пути («пути Торы») и «злом», которого человек должен избегать. Современный исследователь Кумранских рукописей (Кумранская община жила недалеко от северо-западного побережья Мертвого моря во II в. до н. э. – 1 в. н. э.) И. Р. Тантлевский отмечает это обстоятельство таким образом: «Обсуждаются «два пути» (пути добра и зла), которые «дал Бог сынам человеческим», «две склонности», добрая и злая, «два рода действий», «два образа (жизни)» и «два результата». (Ср. также Зав. Асира 1:4–5, 5:1 «Все вещи попарны: одна – противоположность другой. Есть два пути-добра и зла, и в соответствии с ними есть две склонности (или: «наклонности», «тенденции». – И. Т.) в нашей груди… Есть два (аспекта) во всех вещах, и один скрыт под другим: в богатстве (скрыта) скупость, в веселости – пьянство, в смехе – печаль, в супружестве – распутство. Смерть следует за жизнью, позор – за славой, ночь – за днем и тьма – за светом…»). В Завещании Иуды 20:1 мы вновь встречаемся с уже известным нам положением о «двух духах»: «Правды» и «Лжи» («Обмана»)… Бог говорит, что Он показал Адаму «два пути – Свет и Тьму».[77]

Изучая древние библейские тексты Тантлевский приходит к выводу о содержании в них глубокой триадической философии, согласно которой Бог выполняет роль «третьего» – соединяющего начала в мире, а в судьбе человека – роль третейского судьи. Он заключает: «Итак, по кумранско-ессейскому учению, дуальность совечна Творению и, по-видимому, предшествует созданию человека (ибо ангелы Добра и Зла и вспомогательные духи, очевидно, были сотворены еще в доисторическую эпоху). Дуальность проявляется уже на этапе возникновения мира (вечносущий трансцендентный Создатель-творение) и в дальнейшем пронизывает все мироздание: Свет (Добро) – Тьма (Зло), Архангел Света – Архангел Тьмы, ангелы Добра и духи из лагеря – ангелы Зла со своими вспомогательными духами, небеса (трансцендентный духовный мир) – земля (плотский, материальный мир), дух человека – его плоть, праведники – нечестивцы и т. д. Человек оказывается основной ареной борьбы Света и Тьмы, Добра и Зла, «духов Правды и Кривды» (причем плоть «выступает» на стороне злого начала)».[78]

Природа человеческого духа также двойственна, как и природа мира, и только бог соединяет их воедино. В человеке отражается божественная природа в том, что он тоже соединяет противоположности в единство, когда делает выбор между добром и злом, при этом каждый раз выбор ставит человека перед необходимостью выполнения роли собственного третейского судьи, при этом будучи сопричастным божественной способности судить, но в данном случае выбора самого себя. При этом «сам человеческий дух оказывается как бы раздвоенным: несколько его «долей» выступают на стороне Света, а несколько – на стороне Тьмы (яркий пример единства и борьбы противоположностей), – отмечает И. Р. Тантлевский в своем фундаментальном исследовании, – дуальность имеет не только «начало», но и «конец». 1:5–8, где по поводу наступления Конца дней говорится следующее: «…Когда (чрево), порождающее Кривду, будет заперто, нечестие отдалится от лица Праведности, как [ть]ма отступает] перед светом. И как рассеивается дым и н[ет его] больше, так исчезнет Нечестие навсегда, а Праведность откроется как солн[це] – установленный порядок мира. И всех придерживающихся тайн Нечестия не станет больше, и Знание заполнит мир, и никогда не будет в нем больше глупости. Уготовано слову сбыться, и истинно пророчество, и отсюда да будет вам известно, что оно – неотвратимо». Таким образом, люди лишатся свободы выбора (между добром и злом); однако, целиком подчинив свою волю Воле Господа, они обретут «вечную Радость» в Царствии Божием».[79]

Талмудическая эсхатология оказала влияние на христианские представления о мире и человеке и заняла важное место в письменных памятниках христианства.

В каббалистической традиции евреи развили учение о переселении душ, своеобразное объяснение создания Богом мира. Каббала (евр. – предание) – это эзотерическое учение еврейской культуры. Существует несколько определений Каббалы: так

B. C. Соловьев называет Каббалу «Мистической философией евреев», Папюс, один из авторов ее интерпретации, расценивал как науку о Боге, Вселенной и Душе. По его мнению, она представляет собой «религиозно-философскую систему, рассматривающую сущность Бога, поскольку она доступна человеческому пониманию, – происхождение и строение Вселенной и состав человеческого существа, а равно и эволюцию души как цель жизни человека».[80]

Каббала оперирует буквами еврейского алфавита, которые она рассматривает как активные силы, присваивая каждой, под видом иероглифа, особый атрибут божества и соответствующее этому числовое значение, это позволяет искусному каббалисту проникать в тайны Божества и дает способ общения с Богом, дает ключ к эзотерическому толкованию Пятикнижия Моисея, десять глав которого были дешифрованы французским ученым Фабром д’Оливе. Основу Каббалы составляют два сочинения: «Сефер Иецира», или Книга Творения, и «Зогар», или Книга Колесницы, дополнением к которым являются «Ключи Соломона», излагающие ритуальную часть магии, включая церемонию изготовления и освящения предметов, служащих для магических операций, и талисманов различного назначения. Самой известной каббалистической книгой все же считается Зогар (Сияние), опубликованная в конце XIII века Моисеем Леоном.

Каббале характерно изложение триединой сущности мира. В ней рассматривается его троичность: существуют материальный, астральный (мир сил) и божественный (мир идей) во взаимосвязи, взаимодействии и взаимопроникновении, но главное значение Каббалы заключается в том, что слова, будучи отражением идеи, есть основа всего сотворенного как источник всех сил, а так как слова расчленяются на буквы, то и всякой букве, то есть звуку, присуща известная сила (могущество), и алфавит магов – а от него и еврейский – созданы в точности по законам мироздания. Каждая буква еврейского алфавита представляет как идею – Божественное имя, как иероглиф – известную силу, выраженную как число. Отсюда вытекает возможность, комбинируя буквы и составляя слова, влиять на мир астральный их действующей силой, производя желаемые феномены, и, с другой стороны, оперируя буквами, благодаря присущим им числовым значениям, открывать законы эволюции, производить вычисления грядущих событий и делать другие подобного рода изыскания.

В теоретической области Каббала описывает строение и функции человеческого тела, представляющего три основных начала, объясняя взаимоотношения их между собою и с соответствующими им тремя началами природы. Она объясняет коренную причину смерти, сущность ее и детали перехода души в другой мир.

Каббала составляла то, что называли мудростью, представляла синтез наук, религии и искусств, приведенных к своему общему принципу, которым было Слово, или Глагол. Свидетель древности Иов утверждает, что эта мудрость утрачена и искажена примерно за 3000 лет до Спасителя. Каббала раввинов, относительно недавно составленная, считается, была досконально известна еврейским адептам до нашей эры.

Зогар в Каббале представляет собой толкование Пятикнижия, которое раскрывает его на четырех уровнях: буквальном, агадическом, философском и мистическом. В книге Зогар было сформулировано учение о десяти сефирах,[81] которые предназначены для приближения к постижению тайного смысла Библии.

Историки считают, что к иудеям Каббала перешла от халдеев, через Даниила и Ездру, а к древним израильтянам она перешла от египтян через Моисея. В XVI веке Каббала впервые была напечатана (ранее была в списках) и интенсивно распространялась среди евреев. Исаак Лурия – еврейский мистик XVI века стал одним из тех, кто основательно занимался ее изучением, особое внимание уделяя практической стороне. По мнению Лурии и его последователей, слово и действие человека способны совершать перевороты в истории, можно даже ускорить приход Мессии, во всяком случае, нужно страстно желать его пришествия.

«Зод ха цимцум» – выражение Лурия, которое описывает одну из тайн сотворения мира из ничего, буквально означает «концентрация» или «сжатие». Речь идет о том, что ничто можно сравнить с тем состоянием, когда еще нет ничего конкретного, нет мира множественности и конечного, есть единое, целостное, но еще не превращенное в многообразие единичностей. Поэтому создание есть сжатие целостности, концентрация того, что, сжимаясь, сосредоточиваясь в центре, создает мир периферии. По представлению Лурии, это, видимо, – «отход», «отступление» Бога.

Современный немецкий исследователь М. Френч в своей книге «Премудрость в личности» считает: «По-видимому, сам Лурия опирался на небольшой, полностью забытый трактат середины XIII в., который он применил для объяснения одного талмудического представления, придав тем самым этому представлению совершенно новое значение. В одном месте Мидраша сказано, что Бог сосредоточил Шехину, Свое святое присутствие (некий аспект Софии), в святая святых, в месте херувимов, и таким образом как бы стянул всю Свою мощь в одну точку. «Отсюда происходит слово цимцум, в то время как ситуация прямо цротивоположна этой идее. Ибо каббалистический цимцум отныне вынуждает Бога не концентрироваться в одном месте, но отстраняет Его оттуда. Что это означает? Это означает, говоря кратко, что существование вселенной стало возможным благодаря процессу сокращения внутри Бога». С помощью допущения некоего таинственного деяния Бога Лурия надеется решить проблему creatio ex nihilo».[82]

Звезда Давида

Еще одна оригинальная идея каббалистического учения заключается в том, что Божественное «откровение», тайна сотворения мира Богом раскрывается посредством представления о жертве. «Скудные и разрозненные памятники Каббалы с трудом перелагаются на язык современных, и в частности философских, понятий. Но если решиться на такой «перевод», то выходит, что Каббала – ничто иное как своеобразная «философия откровения» – учение о том, как сокровенное, несказанное высшее Божество Эн-Соф (ничто или бесконечное) все же проявляется, открывается ради того, чтобы дать бытие своему «другому» – конечному существованию. Ключевым моментом каббалистических представлений о Боге является так называемый цимцум – самоограничение Божества, его стягивание, уход в себя, предпринимаемый в самом начале творения, чтобы благодаря этому возникло «место», пустое «пространство» для тварного мира. Цимцум является некоей жертвой, приносимой Богом, – Его отказом от части своего бытия, и эта жертва с необходимостью предшествует всей цепи последующих эманаций Божества, всех актов собственно творения».[83] Понятие жертвы восприняло и развило в своем учении христианство, на нем основан его Новый Завет.

В древнееврейской традиции человек трактуется не только как природное, но, прежде всего, как духовное существо, которое находится в трепетном общении с Богом, в постоянном соединении с ним. Вслед за иудаизмом христианство сделало смерть условной и пыталось освободить человека от угрозы уничтожения, воскрешая его во вневременной вечности.

Равносторонний треугольник – символ Троицы, обозначающий три равные части, объединенные вместе Равносторонний треугольник, обращенный острием вниз символизирует женское начало

Символ мироздания древние иудеи усматривали в числе 12 (3 × 4), а двенадцать «простых букв» алфавита ассоциировались ими с делением некоего воображаемого вселенского глобуса. В Каббале: «Эти двенадцать простых букв соответствуют двенадцати направлениям: восточная высота, северо-восток, восточная глубина; южная высота, юго-восток, южная глубина. «Екклесиаст» тоже состоит из двенадцати глав. А как же иначе, если мудрейший Соломон, писавший его, вел человека сквозь три сферы бытия: «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, который дал его».[84] Концепция движения по вселенским перекресткам выражена графически древними иудеями шестиконечной «звездой Давида» – два наложенных друг на друга треугольника. «Треугольник» времени накладывается на трехмерное пространство, что означает, что шкала мироздания доступна нам, имеет шесть измерений, не более. Седьмое внесло бы сумятицу в шкалу, ибо седьмой путь – путь в никуда, в несуществующем направлении. Есть в ветхозаветном мифе любопытная на этот счет аллегория явления Бога со священной горы: «Покрывало ее облако шесть дней (3 × 2), а в седьмой день Господь воззвал к Моисею…».[85]

Равносторонний треугольник, обращенный острием вверх, символизирует мужское начало

Звезда Давида в древнееврейской культуре (шестиконечная звезда) имеет емкое значение. Как и китайская гексограмма, представляющая собой единство двух триграмм, она, соединяя в себе два треугольника, обозначает Святое Святых, священное соединение двух разных начал – женского и мужского, Земли и Неба. Сплетенные в ней равносторонние треугольники означают разное: обращенный острием вниз – женское, обращенный острием вверх – мужское. Представляющая собой емкое понятие, скрепляющая в себе многообразные определения. Звезда Давида называется еще Печатью Соломона и является духовным символом еврейского народа.

Гексаграмма. Звезда из двух взаимопереплетенных треугольников

Заключая, следует сказать, что древнееврейская культура внесла значительный вклад в мировую. Она явилась предтечей для христианства, «землей обетованной» для многих народов, средоточием различных религиозных конфессий, символом необходимости единства человеческой цивилизации. Она сохраняет мистическое воздействие на духовность мира манит и привлекает своими религиозными тайнами, вечными проблемами смерти и бессмертия, возможностью воскрешения, неразгаданными загадками, непознанными еще человечеством символами, обращенностью к вечному человеку.

1.6 Триединство в религии Древней Греции

Крито-микенская, а затем культура древних греков начинают историю западных народов. Идея тройственности мироздания, символика троичности в самых разнообразных проявлениях пришла с Востока и стала приписываться древнегреческим богам, героям, их поступкам и действиям. Она отчетливо связывается с моделью мира, сформировавшейся в религии древних греков.

Первые признаки осмысления мира в триадической форме можно найти уже в произведениях Гомера, мифологических по своей форме. Гомер говорит о трех первопричинах, которые можно в определенном смысле полагать первоосновами мира, и называет их Никс, Океанос и Тетис. Никс, означая праисходное состояние, предшествует чему-либо иному, является универсальной потенцией всех состояний мира. Океанос представляет праморе, а Тетис – определенную жизнесообщающую силу, которая соединена с морем-водой. При этом все эти первопричины, то есть сущностные силы, связаны с землей.

Хариты. Мрамор. III в. до н. э. Кирена, музей

Согласно древнегреческому историку Ферекиду, первоосновой всего является особая жизнеспособная материя, которую он обозначает именем Зевс. Эта первооснова существует в пяти стадиях, следствием развития которых является возникновение богов, космоса и земли. Взгляды на проблему возникновения богов, таким образом, обретают единые мифологические рамки, превращаясь в теогонические концепции. Космогонические воззрения древних мыслителей также не вышли за рамки мифологических построений, хотя следует отметить, что Гесиод, Ферекид, Эпименид иногда уже напрямую обращаются к природе. «Дофилософские» попытки в форме мифа ответить на вопросы, что является основным принципом мира (или космоса) и какие силы определяют его развитие, представляют собой стремление ответить на вопросы существования бытия.

Греческий поэт Гесиод (ок. 700 г. до н. э.) в поэме «Теогония» говорит о тройственном делении мира Зевсом, который, будучи во главе Кронидов – олимпийцев, сверг титана Крона. «Мир был поделен между братьями: Зевсом, объявившим себя царем богов и людей и властвующим над всем, Посейдоном, ставшим царем морской стихии, и Аидом – царем подземного мира».[86] В древнегреческой мифологии Вселенная представляется как триединство божественного, земного (водного) и подземного, каждое из которых также делится и соединяется тройственным образом.

Триадичным в мифах представлен не только божественный и земной миры, этим свойством древние греки наделяют и подземный мир. Так, по одному из мифов можно представить его строение, по картине трехчастного деления неземного мира Гадеса. У ног этого бога лежит трехголовый пес Цербер, лай которого столь ужасен, что даже другие боги опасаются приближаться к нему. Цербер ведет свой род от владыки подземных недр – Тартара, в очень давние времена породившего огнедышащего стоглавого дракона – чудовищного Тифона, у жены (Ехидны) которого родился омерзительный Цербер.

В подземном мире протекают три реки: река Стикс, в которую впадают многочисленные ручьи, девятикратно омывает подземное царство Гадеса и Персефоны. Свои темные воды Стикс отдает рекам Кокит (реке скорби и болезней) и Лете (реке забвения). Душа умершего, когда попадает в мир мертвых, должна преодолеть эти три реки, для чего нужны неистощимые силы, которых души не имеют. Поэтому они должны уговорить подземного перевозчика Харона, чтобы он за соответствующую плату облегчил умершему переправу. Перебравшись на другой берег, тени умерших цепенеют от страха при виде свирепого пса Цербера, который следит за тем, чтобы никто из обитателей подземелья не пытался вернуться в мир живых, на освещенную солнцем землю. После переправы через реку души попадают на обширную, унылую, продуваемую ветром равнину, где каждой душе определено место. Трое подземных судий – Минос, Эак и Радамант – взвешивают на весах плохие и хорошие поступки умершего, чья душа стоит перед ними, после чего назначают ей место постоянного пребывания. Для праведников подземные судьи выносят приговор, по которому тень умершего отправляется на Острова Блаженных – в страну вечной весны, изумительных цветов и запахов, кристально чистых рек и никогда не стареющих обитателей. Грешным же душам уготован Тартар.

В земном же мире правосудие вершила богиня Фемида. Согласно греческой мифологии она была дочерью Геи (земли) и одной из супруг Зевса. Неслучайно в Олимпии вблизи алтарей Геи и Зевса находится жертвенник Фемиды. В отличие от древнеегипетской богини Маат, статуэтку которой кладут на одну из чаш весов, и бог подземного царства Тот наблюдает за равновесием, а Осирис «принимает» душу человека, – Фемида, с завязанными глазами (символ объективности) сама взвешивает человеческие поступки, судит на земле, в земном мире, зная меру справедливости и поддержания равновесия отношений в обществе.

Архетип троичности, как символ земной гармонии, в древнегреческой мифологии отражен в трех благодетельных богинях, воплощающих доброе, радостное и вечно юное начала жизни – трех харитах. Аглая, означающая сияние, Евфросина – благомыслящая и Талия – цветущая, связаны вегетативными силами природы, упорядочением человеческой жизни и художественной деятельностью. Символично их изображение в Афинах перед входом в акрополь, а также в Делосском храме, где стояла скульптура Аполлона, держащего на ладони трех харит.

Времена года: Весна, Осень, Лето. С античного барельефа на жертвеннике двенадцати богов. Париж, Лувр

Следует отметить, что философия родилась в лоне древнегреческой мифологии неслучайно, поскольку в последней была выражена глубокая мысль о мире как одновременно едином и состоящим из противоположностей, а боги Древней Греции в своих взаимоотношениях олицетворяли действие единой закономерности, которая объединяла их, зачастую как противоположные силы, в единую, действующую как третью внутри противоположностей. Показательны в этом отношении два бога Дионис и Аполлон, в соединении которых воплотилась душа эллинства. «Два творческих начала соединились в ней – Дионис и Аполлон… На долю «бога» выпало вселенское… довести до исторических пределов поприща во славе – античную культуру… просиять и застыть в уже бездушном отражении далеким и гордым «идолом» золотоэфирной гармонии, чистым символом современной формы. А Дионису, богу нисхождения… на роду написаны вечно обновляющаяся страстная смерть и божественное восстание из гроба»,[87] – отмечает современный исследователь дионисийства В. Иванов.

Идея божественного двуединства, представляющего в своей связи нечто третье, воплотившись в основу греческого мировоззрения, стала базисом, являющимся природой, «матерью» философского Единого, которое так стремились раскрыть древнегреческие мыслители. Кроме того, это была идея, в основе которой лежало утверждение о божестве, устанавливающем гармонию, которая была «ознаменована, и жизнь отлилась в формы этого ознаменования, это было кумиротворчество гармонии; ее eidolon и как бы зеркальное отражение. Отсюда эстетический феномен античности».[88]

Построение египтянами треугольника Пифагора с помощью натяжения шнуров и его применение для обучения геометрии

Дионис, провозглашенный единым владыкой божественного дара лозы виноградной, разрушитель, противник закона, и Аполлон-созидатель являются в Древней Греции лишь двумя ипостасями единой реальности, вечносущими божественными формами становящегося бытия действительности.

Знаток восточных сакральных знаний Пифагор, будучи философом, использовал близкие грекам имена, известные из эзотерического орфического учения, но призывал все же отходить от мифологической формы мышления, утверждая, что самое прекрасное – не Афродита, а гармония; самое сильное – не Зевс, не Геракл, а мысль; самое лучшее – не знатность и богатство, а счастье; самое мудрое – число, поскольку оно выражает связи и отношения между вещами.

По поводу сочинений Пифагора есть разные точки зрения: некоторые считают, что они вовсе не были написаны, поскольку мыслитель, будучи верным эзотерическим требованиям, сохранял устную традицию, другие думают, что произведения могли быть утеряны. Концепция Пифагора складывается из многочисленных свидетельств и суждений его учеников и последователей. Следуя ей, целостный мир по Пифагору, тройствен, делится на три сферы: мир божественный, мир природы и мир человеческий, а человек состоит из трех различных элементов, сплавленных вместе, – тела, души и духа. Следуя греческой религии, Зевсом назывался Отец, Аполлон (или Вакх-Дионис) был Сыном, Эрот (сын Афродиты-Урании) – Духом.

Готический ажурный орнамент круглого окна на основе числа

Любая религиозная концепция использует символику сакральных чисел, проявляющихся в ходе становления видимого мира. Пифагор, персонифицирующий вечный жизненный принцип и субстанцию идеального и материального в Хаосе, отмечал, что его нельзя описать числом, которое рассматривалось им не как количественный параметр, а как деятельное качество единой души мира. Хаос представлялся в виде круга – предчисла, у которого отсутствуют качественные и количественные характеристики, доступные человеческому разуму. Пробуждение Мировой Души приводит к тому, что на плане проявления круг становится единицей – единым богом, источником мировой гармонии. С этого момента начинается строительство духовного, а затем и феноменального миров, символизируемое в отделении неба Урана (мужского начала) от земли Геи (женского начала), которые еще сохраняют свою духовную целостность («предвечная двоичность») при упорядочивании Хаоса. Только когда мир действительности теряет свое единство духовной андрогинности и когда происходит разрыв между двумя началами, в мир приходит разделение и отчуждение, выражаемое той точкой, из которой раздвоились два пути – добра и зла. Поэтому и пифагорейцы считали все нечетные числа божественными, а четные – земными и несчастливыми; все, что было двулично или ложно, они называли «Двоячностью». С точки зрения пифагорейцев, три – первое нечетное число, выражающее вечные постоянные свойства духа и материи. Триада для Пифагора есть образующий закон вещей и жизнь; она пронизывает неорганическое и органическое, включая человека, восходит на уровень макрокосма и божественной сущности (по двум линиям треугольника к его вершине). Причем в процессе творения (дифференциации) нисхождение Духа к основанию треугольника – в Материю, в контексте же духовной и органической эволюции происходит обратное.

Космическую картину мира, исходя из философии, но связанную еще с мифологией, Пифагор определил, рассматривая ее как единство, которое в себе троично. Это утверждает известный философ эпохи Возрождения Н. Кузанский, который после долгого средневекового запрета знакомства с языческой древнегреческой культурой, пытался восстановить учение Пифагора, писал: «Пифагор, знаменитейший в своем веке мудрец говорил, что это единство троично… так как единство вечно, равенство вечно и связь тоже вечна, то единство, равенство и связь суть одно. Это и есть то триединство, поклоняться которому учил Пифагор».[89] Более конкретно космическую картину мира разработали ученики-последователи Пифагора. Они представили учение о космической гармонии сфер. Особое внимание ими уделялось числовым и музыкальным соотношениям сфер, утверждая, что, двигаясь сквозь эфир, планеты издают звуки в зависимости от своих размеров и скоростей. Самый низкий звук принадлежит Сатурну, а самый высокий и пронзительный – Луне, но из-за удаленности планет космическая музыка недоступна человеческому уху. По преданию, лишь Пифагор, отличавшийся чрезвычайно тонким слухом, мог воспринимать вселенскую мелодию сфер, как отмечал Аристотель. Благодаря этому идея гармонии сфер была воспринята многими, в том числе и известным астрономом Кеплером.

Три парки. Группа Дебе

Причинами, побудившими античных мыслителей заняться учением о небесных сферах, были естественнонаучные наблюдения, поиски рационального объяснения устройства вселенной, и безусловно, здесь не обошлось без восточных влияний, так как многие великие древние греки были путешественниками и восприняли астрономические познания и космологические знания у вавилонских халдеев и египетских жрецов. Так Платон, размышлявший над вопросами мироздания, предложил свою концепцию. По его учению, бог-демиург, «дабы определять и блюсти числа времени», сотворил Солнце, Луну и пять планет, поместив их на семь кругов, по которым они и совершают свое обращение. Ближе всех к земле расположен круг Луны, а затем идут круги Солнца, Утренней звезды (Венера) и Гермеса (Меркурий). Таким образом, космос в целом сферичен и замкнут. В одном из своих сочинений Платон приводит интересный миф о том, что человек по имени Эр, побывавший на том свете и вернувшийся оттуда невредимым, рассказывает, что видел космическое веретено богини Ананки (Необходимости), ось которого является осью мира, а само оно образовано восемью вложенными друг в друга полусферами. Она вращает его между своими коленями, приводя в движение вселенную, поскольку веретено представляет собой модель мира, его устройство отвечает сферическому строению космоса, в котором семь планетарных сфер и сфера неподвижных звезд. Каждая из них имеет свой цвет, соответствующий цвету ее планеты, ей приписывается определенное числовое значение, а соотношение этих чисел образует гармонию космоса. На каждом из кругов веретена восседает мифическая сирена, издающая звук определенной высоты, а сочетание восьми звуков дает музыкальную октаву.

Три парки. С картины Микеланджело. Флоренци

Подобно Платону выразил концепцию строения вселенной другой древнегреческий мыслитель, математик и астроном Клавдий Птолемей (II в.) в своем сочинении «Альмагест». Он стал автором геоцентрической системы мира, согласно которой в центре мироздания покоится земля, а вокруг нее обращается твердый сферический небосвод. Каждая из планет и светил находится на определенном расстоянии от земли и помещается на своей собственной сфере. Авторитет Птолемея оставался незыблемым в течение чуть ли не полутора тысяч лет, вплоть до гениального открытия Коперника, заложившего основы современных научных представлений о строении вселенной.

Безусловно, концепция небесных сфер в главных чертах совпадает с древними мифологическими представлениями о множественности небес. Естественно, что на самых ранних этапах развития зарождающаяся наука идет рука об руку с мифологией и мистикой, хотя это был и огромный шаг вперед, одна из первых попыток человеческого разума вырваться на свободу – в область философии.

Среди того, что древнегреческая религия восприняла из «восточной» мифологии, был премудрый бог древних египтян Тот. У греков он выступал под именем Гермеса Трисмегиста, что переводится обычно как Гермес Трижды Величайший, или точнее, Гермес Триждыединый. Понятие триединства, как видно, было введено здесь в имя бога. Образ Гермеса Трисмегиста («трижды величайшего») возник в период поздней античности, в связи с близостью Гермеса потустороннему миру; с этим образом связывались оккультные науки и так называемые герметические (тайные, закрытые, доступные только посвященным) сочинения.[90]

Современный исследователь истории возникновения магических символов И. В. Морозов утверждает; что «Гермес, своего рода посредник между богами и людьми. Вестник богов доставлял людям с Олимпа послания всевышних и истолковывал их. Отсюда происхождение и самого имени Гермес (греч. hermeneno – разъясняю, толкую). По свидетельству древних историков, Александр Македонский посещал гробницу Гермеса, чтобы возложить там каменную плиту – «изумрудную скрижаль» с высеченными заповедями, принципами герметического учения, хотя это, возможно, легенда, но в оккультных братствах хранится свод изречений «Кибалион», содержавшихся якобы в «скрижали». Посвященный в Гермесово братство должен был знать их наизусть».[91]

Трехликость: Сирены. В. Картари, 1647 г.

В «Кибалионе» Гермеса говорится о том, что мир одновременно двойственный и троичный: «Все двойственно, все имеет полюса, все имеет свой антипод, свою противоположность. Всегда существует действие и противодействие, продвижение и отход, подъем и спуск…» И. В. Морозов, в своей книге «Таинственным путем Гермеса» отмечает: «В действительности же мир трехчастен в том плане, что нами всегда подразумевается третья часть, связывающая и разделяющая одновременно пару оппозиции. Трехчленную классификацию мира можно представить знакомой картиной: перекресток и путник на нем. Между возможными противоположными направлениями он, путник, – «третья вещь», о которой говорил Платон как об обязательной соединительной субстанции».[92]

Эриннии (фурии). В. Картари, 1647 г.

К герметической традиции, носившей сугубо эзотерический характер, принадлежат сочинения «Герметический корпус», в которых посвященному от имени бога Гермеса Трисмегиста открываются все тайны мира. Главным культом был культ поклонения солнцу. Религиозно-философское течение герметизма, сочетавшее в себе платонизм, стоицизм, халдейскую астрологию и персидскую магию, нашло развитие в гностицизме, в средние века было связано с оккультной практикой, а в эпоху Возрождения продолжено М. Фичино, Пико делла Мирандола. В XVI–XVTI вв. с герметизмом были знакомы Коперник, Кеплер, Дж. Бруно, Ф. Бэкон, Ньютон и др.

Древнегреческая культура в мифологии, религии и философии представляла мироздание, человека, познание через призму триединства. Древнегреческая философская концепция триединства будет рассмотрена во второй главе отдельным параграфом.

1.7 Троичности в культурах этрусков и римлян

История этрусской цивилизации представляет собой картину развития народа, влюбленного в жизнь, проявляющего активное стремление к знаниям, уделяющего внимание жизни после смерти, – народа, повседневная жизнь которого осталась и дошла до нас запечатленной на фресках, покрывающих стены его гробниц. История этрусков началась в первые годы VII в. до н. э. и подошла к концу незадолго до наступления новой эры. В зените своего могущества они властвовали на Аппенинском полуострове от Паданской равнины до Кампании. Благодаря войнам – против греков, у которых этруски оспаривали гегемонию над Средиземным морем, а затем против римлян, покоривших их лишь после тяжелой борьбы, – этот народ занимает важное место в сочинениях как греческих, так и латинских авторов, которые по-разному трактуют его происхождение. Одни утверждают автохтонность этрусков, другие считают, что этот народ пришел из иных мест. Споры об этом продолжаются до сих пор.

Антонио Канова. Три грации

После того, как Этрурия, ранее представлявшая собой союз 12 самостоятельных государств, пала под натиском римских легионов к середине III в. до н. э., ее культурное влияние на римлян продолжалось до середины I в. до н. э. и наложило яркий и неизгладимый отпечаток на их жизнь. Этрусские религиозные обряды, практиковавшиеся гаруспиками (жрецами), восприняли римляне и исполняли вплоть до падения империи, когда греко-римское язычество окончательно отступило перед христианством.

Подобно многим восточным народам этруски исповедовали религию божественного откровения, в которой заповеди излагались в священных книгах. «Верховные боги этрусков составляли троицу, которой поклонялись в тройных храмах. Это Тиния, Уни и Менерва, которых римляне, в свою очередь, стали почитать под именами Юпитера, Юноны и Минервы».[93] Встречаются разные названия главного этрусского бога: Тиния, Тин, Тини. Культу троицы поклонялись в святилищах с тремя стенами, каждая из которых была посвящена одному из трех богов.

Этруски строили гробницы, которые нередко окружали низкие столбы с украшениями, являющиеся символом божественного присутствия. Они высечены из местного камня – либо из ненфро, либо из вулканических пород – диорита или базальта.

У этрусков божества занимают определенные области на небе. Карта неба соответствует схеме четко определенных фрагментов печени жертвы животного, по которой было принято гадать. При этом, каким богом послано знамение, определялось по тому, на какой части печени был найден знак: «Точно так же молнию посылал бог, который владел той частью неба, откуда она ударила. Таким образом, этруски, а до них вавилоняне, усматривали параллелизм между печенью жертвенного животного и миром в целом: первая представляла собой всего лишь микрокосм, воспроизводящий в крохотном масштабе строение мира».[94] Так была воспроизведена карта неба по представлениям этрусков, в которой различные боги занимали четко определенное место и представлялись людям милосердными или ужасными в зависимости от их положения. Значимость богов в этрусской троице тоже была не одинаковой, главным в ней был Тиния, повелитель неба и света, управляющий тремя пучками молний, аналогичен греческому Зевсу. Его имя четыре раза упоминается на печени из Пьяченцы вместе с другими богами. Тиния считался правителем трех из шестнадцати небесных регионов, которые располагались на севере, куда эллины помещали мифическую страну гипербореев. Владея тремя молниями, Тиния одной молнией просверливал, второй – рассеивал, а третьей испепелял. Жена Тинии – Уни, отождествлявшаяся с греческой богиней Герой, на некоторых этрусских зеркалах изображается как кормящая грудью Геркулеса, который, согласно надписям, был ее сыном. Третьей в божественной троице была Менрва – богиня материнства, покровительница рожениц, позднее – ремесла и ремесленников, воинов, нередко представлена в полном вооружении и с копьем в руке.

У этрусков со временем был установлен даже культ триады: троица богов, тройные, трехстенные храмы, поклонение троице богов определенным образом, троичный мир. Среди множества богов, кроме божественной троицы, этруски, будучи народом мореплавателей, особенно почитали Нептуна, повелителя морей, который вооружен трезубцем и похож на греческого Посейдона. Кроме того, была популярна богиня Нортия – богиня удачи, в стену храма которой ежегодно вбивали гвоздь как символ неостановимого хода времени.

Этруски, размышляя об участи мертвых и о другом мире, превозносили погребальный культ, что ставит их на особое место среди народов древнего Запада и одновременно связывает их с восточными странами, откуда, возможно, они и пришли. Погребальный культ для всех народов и всегда очень важен, но в Этрурии он стал для живых людей настоящей манией: гробницы сооружались в форме жилищ, с особой тщательностью, прочностью и щедростью, после погребения вход в гробницу этруски заваливали камнями или огромной глыбой, оберегая его от алчных людей и злых духов; рядом с покойником клали его оружие, рядом с покойницей – ее украшения, заботясь о том, чтобы мертвые спокойно обитали в своем последнем жилище и не беспокоили их, поскольку опасались тех, которые из-за недостатка заботы начинали им вредить. Этрусские кладбища, представляющие мрачные города мертвых, отражают аристократический образ жизни народа, гордящегося своим происхождением.

Представления этрусков о структуре мира подчинялись триаде: божественный мир, мир живых и мир мертвых людей. Троичность мироздания была связанной воедино. Подземный мир, который являлся несовершенным отражением верхнего мира постоянно нуждался в заботе представителей мира живых, поэтому вино возлияний, кровь жертв постоянно «питали» могилы и должны были радовать мертвецов. А в самом нижнем мире мертвые должны были спускаться в огромную пещеру в центре Земли, образующую всеобщий Аид, где встречались там с другими тенями. Божественный мир присутствовал, управлял и верхним, и нижним мирами людей, которые соединялись ходами для спуска душ мертвых в сопровождении демонов смерти. В каждом этрусском городе сооружались подобия таких ходов в виде ям-«окон», использовавшихся для принесения жертв подземным богам и душам предков. Проходя в «окно», душа попадала в океан, заселенный морскими животными и демоническими существами – сиренами, а затем оказывалась во власти медузы, являвшейся владычицей подземного мира.

Вселенная представлялась этрускам в виде трехступенчатого храма, верхняя часть которого соответствовала небу, средняя – поверхности земли, нижняя подземному царству, будучи связанными между собой. Это позволяло этрусским гадателям-гаруспикам предсказывать по расположению светил судьбы народа и каждого отдельного человека.

Космологическим представлением соответствовала и архитектура этрусского жилища (атрия) с окном-отверстием в потолке, открытым небожителям и используемым для магических церемоний. Если в дом заходил человек в оковах, что, согласно закону симпатической магии, могло «сковать» обитателей дома, для снятия вредоносной силы оковы удалялись через отверстие в потолке.

Переход в мир иной всегда представлялся и воображался этрусками как отправление в путь, о чем свидетельствуют изображенные на погребальных урнах и саркофагах путь пешком, на лошади, в экипажах или в лодках, символизирующие путешествие покойных в преисподнюю. Загробный мир изображался по-разному в разные периоды. Поначалу это была светлая и радостная картина:

«На тарквинийских фресках древнейшего периода мертвые ведут в ином мире жизнь, полную удовольствий и радости. В атмосфере Элизиума проходят пиры под звуки флейт; пирующие видят вокруг себя изящных танцоров и женщин, захваченных магическим ритмом танца. В духах, которые отводят покойных в тот мир, откуда те не вернутся, нет ничего ужасного, всюду царят спокойствие и гармония».[95]

Исходя из того, что можно наблюдать по подобным свидетельствам, в IV в. до н. э. настроение картин подземного мира этрусков постепенно меняется, оно становится несомненно мрачным, хотя темой изображенных на фресках сцен по-прежнему является пир, но атмосфера, которая там наблюдается уже грустная, а его участники, гении и демоны, слуги бога преисподней, не имеют гармоничного облика, их лица злобны и устрашающи. Так на закате Этрурии мы находим выражение страха и ужаса в предчувствии бедствий и мучений преисподней, и у жителей этой страны постепенно исчезают благостные представлений о спокойной и лучезарной загробной жизни. Но жизнерадостная этрусская культура не ушла бесследно, она органично вошла в римскую. Многие ритуалы, мифологические представления и богов этрусков восприняли римляне. Этрусская Менрва, вместе с Тинией и Ун и входившая в благодетельную троицу, попала в Рим при Тарквиниях, и вместе с Юпитером и Юноной стала богиней римской божественной троицы – Минервой.

В римской троице главным богом, как известно, был Юпитер, которого римляне почитали как царя богов и владыку людей, бога неба, дневного света, грома и молний. Юнона, жена Юпитера, считавшаяся главной богиней женщин, покровительницей материнства, брака, женской производительной силы, в философских теориях отождествлялась с землей или воздухом, лежащим ниже Юпитера эфира. Минерва почиталась как покровительница ремесел и искусств. Ее культ, возможно, заимствован из города Фалерии, стал одним из важных в Риме, где храм Минервы на Авентине стал центром ремесленных коллегий. «В 207 г. до н. э. по ходатайству старейшего поэта и драматурга Ливия Андроника при храме Минервы была организована коллегия писателей и актеров покровительницей которых стала богиня. Впоследствии ее почитали также музыканты, врачи и учителя, она была отождествлена с Афиной, что сообщило ей черты богини мудрости, войны и городов».[96]

Имея самое большое значение среди богов троицы, Юпитер, роль которого особенно возросла после открытия храма на Капитолии, посвященного ему, Юноне и Минерве, стал главным богом римского государства, символом его власти и мощи, а подчиненные Риму города также воздвигали у себя храмы для поклонения Капитолийской триаде. В период существования римской империи Юпитер стал покровителем императоров, что способствовало распространению его культа во всех провинциях и в войске, он стал рассматриваться не только как верховный, но как душа или разум мира, эфир, все порождающий и принимающий в себя.

Мировоззрение римлян традиционно отражало троичную структуру мира: римляне обращались не только к божественному миру над землей, но и считались с существованием сил подземного мира. Они приносили дары манам, богам умерших, в виде пролитого вина или оставленного угощения. Особо почитался девятый день (3×3) после погребения умершего человека.

Мифологические представления племен Апеннинского полуострова, кроме этрусской мифологии, содержат идеи из мифов италиков – индоевропейских племен, которые его населяли. Такие народы как сабины, оски, латины, создавшие многие италийские мифы органично вписались в римско-италийскую мифологию, которая отличалась от развитых религий Древнего Востока и Запада. Наследием индоевропейского прошлого у италиков были предания о небесных богах италийской триады, которую составляли Юпитер (Юпатер, Иовис), Марс (Мамерс, Маморс, Мармар, Март) и Квирин (Виофион), а также о богине огня Весте. Но у этих богов не было своего Олимпа; местами их почитания у каждого из италийских племен были дубовые, буковые, грабовые и иные рощи. Марс в понимании верующих отличался от духов – ларов и семонов, а обращение к нему было далеко от почтительности. Наряду с ларами – духами-хранителями людей, семонами – духами посевов италиками почитались еще и духи вод, культом которых ведали жрецы-понтифики, знавшие, где, как и с соблюдением каких церемоний сооружать мосты-переходы через реки, духи, которых представлялись италикам то как грозные, необузданные быки, то как очаровательные сладкоголосые девы-камены (кармены). Но часто лары, семоны, кармены оставались обезличенными, утверждают древние знатоки италийской и римской религий, и, что у древнейших обитателей Италии вообще не было изображений богов, а когда в них возникла потребность они заимствовали их у соседей-этрусков.

У римлян, мировоззрение которых было пронизано культом триады, триадичность стала основой социального деления. Так, первые римские первоселенцы, – патриции, – образовали три родовые трибы, каждая из которых, по преданию в царский период состояла из десяти курий и ста родов. Одну трибу причисляли к латинам, другую – к сабинам, а третью – к этрускам. Помимо патрициев, надолго сохранивших деление на трибы, роды и курии, в Риме было немало пришлых италиков – плебеев, людей без рода и племени. Следует отметить, что различия между религиозными представлениями патрициев и плебеев были значительными. Плебеи не допускались к совершению некоторых обрядов, особенно связанных с основанием города, в праздниках в честь древнейших римских божеств принимали участие только патриции. Ими же почитались такие абстрактные божества, как Честь, Верность, Победа, Согласие. У плебеев была своя триада богов: Церера, Либер и Либера. На Авентинском холме они почитали италийскую богиню Диану, священные рощи которой находились в местах их первоначального обитания; Фортуну, культ которой совершался в храме Фортуны в Риме, на Бычьем рынке. Его построил покровитель плебеев – шестой римский царь Сервий Туллий. В этом храме вопреки римским обычаям стояла деревянная статуя богини. Не допускаемые к культу патрицианских богов, к ауспициям (гаданиям), без которых нельзя было начать какого-либо государственного дела, плебеи тем самым исключались из общественно-политической жизни.

С уничтожением различий в религиозных верованиях патрициев и плебеев возникло сильное Римское государство, в котором соединились многие разноплеменные боги. Для их объединения была доставлена в Рим Мать богов – Кибела, почитаемая римлянами как святыня. Римляне создали для себя святыню в виде черного камня (метеорита), который упал около города Песинунта – центра поклонения Кибелы. Небесный камень, символизирующий Мать богов, был помещен в храм Виктории (Победы), поскольку это было время войны с Ганнибалом (Вторая Пуническая война). Вместе с Кибелой в Риме оказался умирающий и воскресающий бог растительности Аттис, из крови которого по представлениям галлов вырастали цветы и деревья. По преданию, сюда же прибыли жрецы-галлы, которые, подобно Аттису, доведенному ревностью Кибелы до безумия и оскопившему себя под священной пинией (сосной), должны были во время праздника Кибелы публично совершать над собой тот же кровавый обряд. Во времена правления Августа потребность объединения множества, богов привела к созданию храма всех богов. Его соорудил в Риме ближайший помощник Августа Марк Агриппа – известный и великий Пантеон.

Гай Юлий Цезарь, (мрамор; Рим, Музеи Ватикана

Обряды в храмах совершались жрецами, высшей кастой которых считались с IV в. до н. э., понтифики, фанатично руководившие всей сферой государственной религии. В их распоряжении имелся календарь, который был последней инстанцией в истолковании разного рода знамений. К понтификам принадлежали царь священнодействий, унаследовавший религиозные функции древних римских царей; фламины (жрецы трех древнейших римских богов – Юпитера, Марса и Квирина); понтифик величайший, осуществлявший контроль над священным очагом Рима, горевшим в храме Весты, и над ее жрицами-весталками; жрецы младших богов. Занимая по рангу в коллегии понтификов пятое место, понтифик величайший выступал как тот, который должен был решать вопросы с сенатом, поэтому должность его привлекала римских политиков.

Пронизанное культом триады мировоззрение римлян повлияло на некоторые политические явления. Видимо неслучайно возникли в целях эффективности достижения политического Олимпа триумвираты известных римских политических деятелей.

История знает два знаменитых триумвирата: Цезаря, Помпея и Красса; Октавиана, Антония и Лепида. Оба эти троичные союзы привели к значительным политическим изменениям, они способствовали превращению, казалось, незыблемой республики в империю.

Гней Помпей Великий, римский полководец (Копенгаген, Новая Карлсбергская клиптотека)

Будучи влиятельнейшими людьми Римской республики Гай Юлий Цезарь, Марк Лициний Красс и Гней Помпей объединились в процессе борьбы против сената. В 60 г. до н. э. «в сложившейся ситуации стало возможным совместное выступление армии, всадничества и плебса, так как все они… имели причины быть недовольными политикой оптиматов. Объединение этих трех сил приняло форму соглашения Помпея, Красса и Цезаря. Каждый из них в отдельности еще не мог в тот момент овладеть единоличной властью. Их союз получил впоследствии название первого триумвирата».[97] Благодаря этому союзу Юлий Цезарь добился получения консульства на 59 год (до н. э), принятия некоторых законов, выгодных для триумвиров, а в 56 году до н. э. триумвират фактически превратился в негласное римское правительство и существовал до своего распада, который осуществился в конце 50-х годов (до н. э.) и дал возможность Цезарю получить единоличную власть при мощной поддержке и любви к нему народа.

Марк Лициний Красс, римский полководец, политик (резьба по дереву, XIX в.)

Второй триумвират после предательского убийства Цезаря, образованный его внучатым племянником, усыновленным в завещании, Октавианом, в тех же целях получения безраздельной власти, привел к окончательному отходу римлян от идеалов республики. «В октябре 43 г. Антоний, Октавиан и Лепид, сопровождаемые своими войсками встретились около города Болоньи в Северной Италии и заключили соглашение, известное под названием второго триумвирата».[98] В 30 годы после смерти Антония Октавиан становится прославленным Августом, который закладывает основы развития Римской империи.

В искусстве римлян три грации, три музы в виде трех женщин, и гении в виде трех юношей с рогом изобилия, были излюбленной темой римских художников.

Грации. В. Картари, 1647 г

В эпоху гражданских войн религия переживала упадок, но император Август повелел восстановить 82 пришедших в запустение храма в одном только Риме и приступил к сооружению великолепного храма Марсу Мстителю, а также храмов Аполлону и Венере, прародительнице императорского рода Юлиев, им были восстановлены жреческие коллегии, но история вскоре возвестила о рождении в Иерусалиме нового христианского Бога, почитатели которого появились в Риме. Христиане долгое время не могли открыто собираться для молитв и совершения обрядов и поэтому им пришлось освоить римские подземелья и выступить в роли мучеников за новую подлинную веру в единого Бога. Римское язычество и христианское единобожие искали в истории формы единения.

Гении. Роспись ларария. Помпеи. 1 век н. э.

В I–V вв. на территории Римской империи появилось множество религиозных и мистических учений, среди которых особенно выделилось философско-религиозное направление гностицизма. Имея корни в языческих и мистических римских культах, оно нашло большой отклик в условиях общественной жизни Рима, вписалось в мировоззрение данной эпохи. Имея общие основы в триадических структурах, объясняющих представления людей о тройственности сущего, философско-религиозное учение неоплатонизма, александрийское богословие и гностицизм стали основой миросозерцания и становления христианского учения о божественной Троице.

1.8 Триады в кельтской религии и в скифском мире

В греческом мире их называли «Keltoi», кельтами, а римляне – галлами. По всей вероятности название «кельты» распространилось в период расцвета центров власти господствующего слоя этого народа не позже VI в. до н. э. Возможно первоначально это было название одного из племен, присвоенное затем всему народу. Название «Keltoi» стало известно остальному миру раньше других, но поскольку римляне называли кельтский народ «галлами» (Galli), от этого слова позже произошли названия Цисальпинская Галлия в северной части современной Италии, Нарбонская Галлия в южной Франции и Трансальпийская Галлия в центре современной Франции, хорошо известная по «Галльской войне», которую в последнем столетии до нашей эры вел римский военачальник Гай Юлий Цезарь.[99] Диодор Сицилийский, объездивший большую часть Европы, и Цезарь, долгое время воевавший в Галлии, отмечают, что названия Galli и Galatae относятся к тому же народу, который называется Keltoi, по латыни Celtae; Диодор считает название «кельты» более правильным.

Тройная структура, трискелис, как декоративный мотив в древнекельтском искусстве

Начиная с V в. до н. э. название «кельты» быстро распространялось по тогдашней Европе, но то, что было раньше, остается загадкой. Еще с XVII в. существовало мнение, что кельты на западном побережье Франции и Англии были строителями мегалитических сооружений, возведенных из крупных каменных глыб как менгиров (высоких стоячих монолитов) и дольменов (похоронных камер из крупных камней), так и длинных каменных аллей или кругообразных сооружений (Стоунхенж), которые считаются астрономическими обсерваториями и местами культа. История кельтов искажена, поскольку единственным способом копирования книг была перепись, где никак нельзя исключать «авторских поправок» и мнений. Наиболее достоверно об иерархии кельтского общества пишет Г. Ю. Цезарь в своей «Галльской войне».[100] И здесь мы встречаемся с триадой общественного деления. Цезарь выделяет в обществе галлов три основных сословия – druids, equites и plebs, выполняющих три функции – жреца, воина и домохозяина. Другими словами это друиды, всадники и народ. Иногда всадники под именем «филе» (filed) исполняли еще и обязанности судей.

Трехликостъ: Трехликий Бог. Гало-романский период. Реймс

Жреческое сословие друидов представляло собой замкнутую аристократическую корпорацию, которая ведала не только делами религии, но и пользовалась большим политическим влиянием, гораздо большим, чем слой всадников. Институт жрецов был общекельтским, известным на британских островах и в Галлии, и, вероятно, имел в течение определенного периода влияние и в средней Европе. Есть мнение, что «организация друидов была тайной, и прикоснуться к их учению могли лишь посвященные. Поэтому знания передавались только устно, а любая запись священных текстов считалась смертным грехом».[101] Есть мнение Цезаря, что жреческое сословие возникло первоначально на британских островах. Древние источники (Цезарь, Плиний) приписывают друидам очень обширную сферу деятельности, но о сущности философских и религиозных представлений друидов известно немного. Они верили в бессмертие души, смерть, по их представлениям, означала не конец, а лишь середину долгой жизни. «Душа по их учению переходит по смерти одного тела в другое; они думают, что эта вера устраняет страх смерти…».[102]

Под покровительством друидов находились священные дубовые рощи, и само название их возникло, якобы, от слова «дуб» («дрис»). Жертвы богам (например, белые быки) украшались ветвями этого дерева, так как все, растущее на дереве, они считали даром небес, а производимые в связи с этим действия – указаниями богов. Поэтому от друидов достался Европе древесный гороскоп. Большим почетом пользовались также лунные эмблемы, так как галлы исчисляли время не по дням, а по ночам, и приносили священные жертвы ночью при свете луны. Кроме совершения жертвоприношений, иногда якобы и человеческих, друиды предсказывали будущее; ОНИ влияли на население путем неблагоприятных предсказаний и определяли, какое время более подходит для решения важных вопросов. Поскольку письмом они не пользовались, все обучение велось устно.

В более поздний период друиды уже не были столь замкнутой кастой, но в начале римских завоеваний друидизм был еще в полном расцвете, лишь позже настал его упадок.

Символика триадичности в виде трех аистов в кельтской культуре

Религия друидов, пользуясь мистицизмом, прочно держала сознание всех верующих в рамках своего влияния, определяла мировоззрение всех кельтов. Друиды использовали и развивали всевозможные культы, обряды, обычаи, традиции, мифы и эпос. Основные положения о боге можно найти в триадах ирландских бардов, в которых постулируются основные положения мировоззрения кельтов относительно многих вопросов. Кельты использовали триады, выражающие образ жизни человека, его связь с богами. Исследователь религиозной символики И. В. Морозов показывает, что бог кельтов изображается как трехликое божество, которое можно увидеть на галло-римском рельефе.[103] Английский исследователь кельтской культуры Т. Пауэля отмечает: «Триады женских и мужских божеств имеют свои характерные черты. Так богинь обычно наделяли тремя разными именами… Триады мужских божеств принимали разное обличие…».[104] Действительно, «некоторые божества кельтской мифологии были представлены только иконографическим материалом (например, изображения трехликого и трехголового божества, божества со змеей, группы из трех богинь-матерей), имена богов остаются неизвестными».[105] «Тройственный архетип можно усмотреть в любом кельтском боге».[106]

Согласно кельтской религии существуют три первичных единства, и каждое из них возможно лишь в триединстве: единый Бог, единая Истина и одна точка Свободы, т. е. точка равновесия всех противоположностей. Символом этого равновесия были так называемые качающиеся камни, которые при огромном весе могли быть сдвинуты простым прикосновением рук. Три божественных явления проистекают из трех первичных единств: всякая жизнь, всякое благо, всякое могущество. Бог троичен: он составляет большую часть жизни, большую часть знания, большую часть могущества. Три Божьих величия заключаются в совершенной жизни, совершенном знании, совершенном могуществе. Три вещи обязательно возобладают: высшее могущество, высший разум, высшая любовь (Бога). «В кельтской мифологии приняты шесть иерархических уровней – путей жизни (3 + 3)».[107]

Вера в Бога держалась на том убеждении, что он обладает тремя главными качествами: бесконечным могуществом, бесконечной мудростью, бесконечной любовью, – Бог сам по себе есть совершенное Благо, желает совершенного Блага, выполняет совершенное Благо. Он бесконечное в самом себе, конечное по отношению к конечному, но существует в согласии со всяким видом. Три главные цели деятельности Божества как творца всякой вещи заключаются в том, чтобы уменьшить зло, усилить добро, сделать явным всякое различие таким образом, чтобы дать возможность узнать то, что должно быть и чего быть не должно.

Другие триады, которые касаются сфер жизни мира, также тесно связаны с Богом, что говорит о глубоком проникновении религии во все виды деятельности человека. Часть триад относится к существам вообще, которые Бог им дал: делающих их личностью полноту собственной природы, полное выявление индивидуальности и самобытности. В этом заключается действительное и полное определение личности каждого существа.

Представления о мироздании у друидов опирается на трехчастное деление. Мир состоит из трех кругов бытия: круг пустоты (Аннвфн), где кроме Бога нет ничего ни живого, ни мертвого, и никто, кроме Бога, не может его пройти; круг перевоплощения (Абред), где всякое одухотворенное существо рождено смертью, и человек проходит его; круг блаженства (Гвинфид), где всякое одухотворенное существо рождено жизнью, и человек пройдет его в небе. Три необходимые фазы всякого существования по отношению к жизни: начало в Аннвфн (Annwfn – бездна), перевоплощения в Абреде и полнота в небе или круге Гвинфид; без этих трех фаз нет жизни – кроме как у Бога.[108]

Еще один важный момент учения заключается в том, что Бог дает жизнь, наделяет тело душой (индивидуальностью, самобытностью) и после смерти тела берет ее обратно. (Об этом же пишет Цезарь в «Галльской войне».[109]) Друиды доказывают, что души не погибают, а после смерти они переходят из одного тела в другое. Этот взгляд на смерть пробуждает в людях смелость, заставляя их презирать страх смерти, особенно это было необходимо для кочевых воинственных племен. Три силы бытия заключается в том, чтобы не иметь возможности быть другим, не быть обязательно другим, и не иметь возможности быть лучшим по отношению к другому. В этом видели друиды совершенство человека, поэтому согласно религии, нужно быть тем, кем уже являешься, и не помышлять о лучшем – и тогда будешь совершенен.

После жизни человек попадает на круг перевоплощения, соответственно, есть триады о нахождении человека на круге Абред. С каждым днем усиливаются, вследствие возрастающего к ним стремления, знание, любовь и справедливость, а постоянно уменьшаются мрак, заблуждение и смерть. Триады о нахождении человека на круге Гвинфид представляют его состояние как отсутствие зла, нужды и смерти. Три полноты счастья в Гвинфиде – это участие во всяком качестве с особым совершенством, обладание гениальностью с гениальностью исключительной, пребывание в полной любви, обладая вместе с тем любовью единичной – любовью к Богу.

Если говорить о триадах в целом, то следует отметить, что триады о Боге указывают лишь на его существование, и что все ему обязаны своим настоящим и будущим. Круг Гвинфинд наделяет человека особым совершенством, исключительной гениальностью и любовью к Богу. Будучи совершенным, человек «отдает» душу в круг Абред, и гам к нему сами собой приходят в полной мере знание, любовь и справедливость, все, о чем прямо говорится в триадах: что была смерть, было и зло, и нужда.

Реальность уравновешивается вымыслом, дополняется обрядами, традициями, мифами и формирует сознание кельтов. Практически каждое сословие обширно практиковало большое количество всевозможных обрядов, причем эти обряды явно выходили за рамки чисто практических земледельческих или иных действий. Это скорее было нечто более общее, и, вероятно, кельты воспринимали это не иначе как поддержание миропорядка. Именно это – тот ключевой пункт, который принципиально выделяет кельтское сакральное мировоззрение, придает ему общественное значение и определяет многие характерные особенности кельтской мифологии. В целом можно сказать, что эта особенность мировосприятия кельтов проявлялась не только в магии и обрядовых действиях, связь с природой кельты остро ощущали во всех сферах своей деятельности. Так, в частности, ирландский эпос описывает теснейшую взаимосвязь королевской власти и общего миропорядка, а также большое количество знамений, прямо связанных с этим.

В некоторых областях кельтского мира иногда встречается особый культ отрезанных голов. По древним представлениям голова символизировала всего человека, и, вероятно, на основе этих представлений возник жестокий культ голов: воин привозил домой на шее своего коня отрезанную голову побежденного врага, как военный трофей, и прибивал ее к стене своего дома.

Огромное значение имел культ пяти священных древ мира, напрямую соотносившихся со своими культурными аналогами – центральными столбами Bruiden (пяти пиршественных зал), а также и с другими мотивами (пятью частями Ирландии, пятью волнами завоеваний и др.). Залы Bruiden – самое явное обрядовое воплощение идеи миропорядка, с мировым древом в центре и горизонтальной проекцией вокруг него. Центральный праздник кельтов Самайн заключался в ежегодном ритуальном разрушении и возрождении миропорядка в образе Bruiden.

Сакральным ритуалом для друидов был процесс сбора омелы, которая считалась священной и использовалась для лечения, при особом способе вытягивании жребия, для предсказания будущего. Найдя омелу, кельты устраивали на шестой день луны большую религиозную церемонию. «Приготовив у подножия дерева все необходимое для совершения жертвоприношения и торжественной трапезы, приводят двух белых быков, у которых дубовыми ветвями связаны рога. Жрец, одетый в белое, взобравшись на дерево, золотым серпом отсекает омелу, которую собирают в белый плащ. Они верят, что омела, если сделать из нее напиток, исцеляет скот от бесплодия и служит средством против всех ядов».[110]

Кельты воспринимали окружающий их мир как нечто цельное, гармоничное и уравновешенное, именно поэтому огромное внимание уделялось друидами не нарушению этого равновесия, а поддержанию миропорядка. И именно такое гармоничное и уравновешенное существование воспринималось кельтами как единственный путь, не ведущий человека к катастрофе.

Похожими на кельтские были триады у скифов. Во второй половине I тысячелетия до н. э. скифский мир жил в условиях родового строя и входил в переходную эпоху. Племена скифского народа, будь то на Западе – в Причерноморье или на Востоке – в предгорьях Саян, Танну-Ола, Хангая, на Енисее и на Алтае, находились на стадии становления классового общества. Их внутренние процессы распада первобытнообщинных отношений зашли уже достаточно далеко.

У скифов как и у кельтов было три сословия, три класса общества: жрецы, воины и общинники. Жрецы имели представление о троичной структуре мироздания и соединяли ее с троичным устройством общества.

Скифская модель мира тернарных структур представляет институт троецарствия. «Три скифских царя должны были соотноситься с другими триадами этой модели, в частности в космическом плане, и соответственно интерпретироваться как цари нижнего, среднего и верхнего миров».[111] Представление о структуре мироздания в древнем мире часто было связано с реальным общественным делением, наличием иерархии и сословий. Когда в каком-либо обществе существовал институт нескольких царей, он обычно связывался с элементами в системе мира. О воззрениях скифов на систему мироздания можно судить на основе археологических данных, которые также подтверждают идею троичного деления общественных слоев и перенесения его на структуру мира. Таким образом, скифская мифология подтверждает всеобщность для всего древнего мира трехчастного деления общества и троичности в представлениях о мире. «Костромской и Келлермесский курганы могут рассматриваться как погребения двух вождей периода после возвращения скифов из переднеазиатских походов, где защитные бляхи-эмблемы указывают на принадлежность одного из этих погребений «царю среднего мира» (олень), а другого – «царю нижнего мира» (хищник); территориально-хронологическая близость этих комплексов наводит на мысль, что организация обитавшего в это время в Прикубанье союза племен соответствовала той модели, которая возводилась к мифическим племенам Колаксая и его сыновей и дожила до эпохи скифо-персидской войны».[112] По скифскому мифу, Таргитай-Геракл является отцом трех сыновей. Имена трех братьев из первой геродотовой версии – Липоксай, Арпоксай и Колаксай – имеют во второй части слова общий элемент, обозначающий «владыка, царь», а в первой части содержат корни, имеющие значение соответственно «гора», «глубь» и «солнце». «В мифе о трех братьях, таким образом, моделируется трехчленная по вертикали структура мира, включающая верхний мир (небо, солнце), нижний мир (земную и водную глубь) и горы, как средний, связующий их элемент. Эта структура соотносится с различными трехчленными структурами, присущими социальной и политической организации скифского общества: с институтом трех царей, правящих Скифией; с наличием среди жрецов-гадателей трех главных; с сословно-кастовой стратификацией».[113]

1.9. Триадичность в славянской культуре

Славянским народам была присуща вера в небесно-космическую предопределенность человеческой судьбы, которая становилась внешней силой, руководимой человеком в его жизни. Такие космические объекты, как Солнце, Луна, Звезды, принимали активное участие в деятельности людей, которых всегда волновали вопросы о происхождении Вселенной, звездного неба, Солнца, Луны, Земли, и все они нашли отражение в знаменитой Голубиной книге, являющейся ярким примером древней космологической культуры – «духовным стихом» о начале всего сущего. В размышлениях о субстанции мира в своеобразной форме уже выражены основные идеи того, что сегодня понимается философией русского космизма.

Триглава (Тригла). Богиня Земли у древних славян

Фольклор, как закодированная в устойчивых образах и сюжетах родовая коллективная память народа, дает сотни и тысячи образцов отношения человека к космосу. Так, в величальных пениях-колядках (осколках древних празднеств в честь языческого Солнцебога Колы-Коляды) хозяин именуется Красным Солнышком, хозяйка – Светлой Луной (Месяцем), а их дети частыми звездочками. Тем самым вся семья и дом, где она живет, уподобляются части Вселенной. В народных заговорах и заклинаниях, многие из которых восходят к общеиндоевропейским и доиндоевропейским мифологическим представлениям, содержатся обращения к высшим космическим силам, дневному и ночным светилам, утренним и вечерним зорям. Через своих языческих богов русский человек был органически связан со Вселенной.

На Руси с космосом было связано обращение к Солнцу и другим небесным светилам, обеспечивающим в народных представлениях миропорядок – «белый свет». Традиционно в народном понимании суть Солнца, как небесного светила и света, условно разделены: свет понимается как освещенность, как видимое, населенное людьми пространство – иначе, как ойкумена, как весь «белый свет». Свет бывает и тогда, когда солнце скрыто за облаками, из чего следует, что оно лишь субъект света, а не его источник. Так в Древней Руси: «Вещь бо есть солнце свету, осияя всю Вселенную».[114] Свет всегда воспринимался как признак (и как причина, особенно в дальнейшем, в библейской традиции) бытия человека. Днем, когда все вокруг освещено, полно жизни и активно, свет вселяет оптимизм и уверенность в защищенности; ночью же жизнь природы замирает, человек погружается в сон, воспринимаемый как иное бытие, напоминающее скорее смерть своим отсутствием заметной активности и движения. Этот период суток вызывал страх, что связывали в первую очередь с тем, что не было освещенности.

Понимание освещенности как всего космического бытия и неосвещенное как небытия родилось с того времени, когда был сооружен очаг. Все, что было им освещено, понималось как причастность человеку, все, что находилось за пределами освещенного пространства, мыслилось враждебным, не имеющим отношения к человеку, живущему у очага. Более того, очаг понимался как центр вселенной. Исследователь М. М. Маковский утверждает, что слово «огонь» соотносится в индоевропейских языках со словом «центр».[115] В таком понимании этих категорий, когда они соединены центром, безусловно просматривается триадичность представлений о мире, которую они переносили на свою обыденную жизнь.

Чередование дня и ночи традиционно воспринималось как борьба добра со злом, бытия с небытием, света как «белого света», населенного пространства, «территории жизни», – с тьмой, как отсутствием и невозможностью жизни, причем, свет в этой борьбе необходимым образом побеждал. Чтобы продемонстрировать свою причастность к «белому свету» – вселенной, космосу и этим оградить себя от действия темных сил, люди изображали на утвари, орудиях труда, на одежде и на жилищах знаки «белого света» – круги со спицами внутри, похожие на колесо и символизировавшие ход солнца, течение времени, постоянное чередование дня и ночи. Спиц было четыре, шесть или больше; символизируя четыре стороны света, повсеместность.

Бог света («белого света») и солнца в древней Руси, Даждьбог, вероятно, получил имя от санскритских слов dahati – «жечь, палить», dagha – «спаленный», что указывало скорее всего на его карательные функции, чем на функции бога-благодетеля. Позже имя изменилось на «Даждьбог», и это явно обозначило функции бога в земледельческой среде древней Руси: Даждьбог – deus dator, бог, дающий блага. С течением времени у Даждьбога появилась ипостась в виде Хорса, бога светила, солнечного диска. Как полагает современный исследователь культуры древних славян Б. А. Рыбаков, вероятнее всего самостоятельного значения Хоре не имел, а представлял дополнение к образу Даждьбога.[116] В основе имени Хорса лежит понятие круга, диска – «коло», или «хоро»; к Хорсу имеют отношение предметы и ритуалы, связанные с кругом – солнечным диском: хоровод, каравай, наречие «хорошо» («солнечно») и прочее. Так как Хоре всегда был при Даждьбоге, боге солнца и света, или одной из персонификаций Даждьбога, в мифотворчестве праславян его определение, как предка сколотских царей, «Солнце – царя», постепенно перешло на образ Даждьбога, и уже в «Слове о полку Игореве» автор называет русское войско как «силы даждьбожа внука», а Русь как «жизнь даждьбожа внука».

Триглав (по Монфокону)

Троичность в религии славян отражается в названиях бога, о котором сообщает, в частности, знаменитая «Велесова книга» или «Книга Белеса», посвященная истории и религии славян в период язычества. В ней говорится о поклонении Триглаву – особому божеству, которое понимается как соединение трех других богов («все они в Триглаве объединены»). В другом месте этой книги речь идет о том, что три известные языческие божества – Сварог, Перун и Свентовит (Световид) отождествляются, то есть являются тремя образами одного бога, и этот факт – «великая тайна», скрывающая сакральность соотношения трех лиц. «Триглав в мифологии балтийских славян – трехглавое божество, властвующее над тремя царствами. В южнославянском фольклоре Троян в некоторых случаях также трехглавый, что символизирует его связь с тремя космическими зонами».[117]

В «Велесовой книге» много примеров почтительного отношения к троице и это свидетельствует о чрезвычайно древнем возникновении троицы, как ипостаси, как священного числа и цифры, как магической силы целого слоя народной культуры. Истоки представлений о христианской Троице, которая одновременно представляет собой троичность и единство («Триединство Бога»), уходят в древние культуры и вероятно были восприняты от них.

Из миров древних славян известно, что богиня земли была трехглавой по имени Триглава (Тригла). Ее «три главы означают три начала, из которых состоит земной мир: земля, то есть почва, вода и воздух. А еще они обозначали горы, долины и леса».[118] Таким образом богиня олицетворяла земное мироздание, которое представлялось славянам троичным.

А. И. Асов, автор книги «Славянские боги и рождение Руси» и «Атланты, арии, славяне» говорит о почитании Триглава различными древнеславянскими племенами, в частности, на территории Поморья и в Польше. Там в честь Триглава и для его почитания строились храмы. «По сообщению Оттона Бамбергского (XII в.), известно, что в Щецине было четыре котыни (храма), главнейшим из коих почитался храм Триглава. Он выделялся украшениями и удивительной искусностью постройки. Там же было трехголовое изображение божества, которое имело на одном конце туловища три головы и называлось Триглавом…».[119] Н. И. Костомаров в книге «Славянская мифология» пересказывает сообщения средневековых авторов о четырехголовой статуе бога Свентовита (бога урожая и войны) в языческом храме балтийских славян, построенном в городе Аркона. Н. И. Костомаров[120] упоминает и Триглава, и Поревита, имевшего будто бы пять голов. Известный историк и языковед академик Н. А. Державин[121] говорит не только о пятиглавом Поревите, но и о семиглавом Руевите, боге войны, который отождествлялся с римским Марсом и храм которого находился на острове Рюген в Балтийском море.

Особую роль в истории изучения славянских многоликих божеств сыграла находка в 1848 году в реке Збруч четырехликого идола, которого обычно называют Световидом (Святовитом). На фоне того, что нам известно о славянских идолах как по реальным находкам, так и по древним описаниям, совершенно исключительным оказывается збруческий Род-Святовит, представляющий собою не изображение какого-либо отдельного божества, а целой космогонической системы, четко сложившейся в IX веке. Академик Б. А. Рыбаков отмечает: «идол имеет три яруса и содержит изображения трех миров – неба, земли и загробного мира. Четырехликое божество, как подчеркивают исследователи, воплощается в образах двух мужчин и двух женщин. Это подтверждает предположение о существовании такого образа Януса, который состоял из двух лиц разных полов – мужчины и женщины, которые не сохранились или, быть может, их по религиозным причинам было запрещено изготовлять».[122]

Согласно представлениям средневековых западноевропейских историков, Триглав – хорошо известный, в частности, балтийским славянам и упоминавшийся выше в связи с «Велесовой Книгой», своими тремя головами символизировал власть над тремя царствами – небом, землей и преисподней. Некоторые историки называли Триглава высшим богом. «В городе Штетине трехглавый идол стоял на самом высоком из трех холмов»,[123] жрецы считали, что Триглав, их высший бог, благосклонен к человеческому роду.

Очень важно, что соответствием Триглава в языческой мифологии южных и восточных славян считается Троян. В таком выдающемся памятнике литературы, как всемирно известное «Слово о полку Игореве», несколько раз упоминается Троян. В частности, говорится о тропе Трояна, Трояновых веках, о седьмом веке Трояна, землей Трояна называется (в «Слове») Русь. Певец Боян получает поэтическое вдохновение благодаря Трояну. Исследователи подчеркивают, что Троян, упоминающийся в «Слове о полку Игореве», связан с мифологическими представлениями как о пространстве, так и о времени. Очень многие ученые спорили о том, какой персонаж, какие образы и представления кроются за этим именем. Так, известный украинский исследователь истории религии митрополит Илларион в книге «Дохристианские верования украинского народа» обращал внимание на то, что в фольклоре южных (балканских) славян, в частности сербов, известен бог Троян с тремя головами и крыльями. Троян упоминается в тексте XIII века «Хождение Богородицы по мукам», где среди языческих богов названы Троян, Хоре, Белес и Перун, причем Троян стоит в списке первым.

Трояном интересовался известный ученый Л. Н. Гумилев,[124] Н. И. Костомаров связывает образ Трояна с тремя братьями – Кием, Щеком и Хоривом, с которых начинается летописная история Киевской Руси. Н. И. Костомаров подчеркивает, что в украинских сказках три брата называются «троянами», оно часто встречается в бытовой речи, а земля Трояна – это земля трех братьев, то есть Русь. Время Трояна, в которое он жил, это та священная старина народных преданий, к которой относятся Кий, Щек и Хорив. Если седьмой век Трояна – это XI век, то деятельность трех братьев – первый век Трояна – приходится на V век новой эры.

Версию Н. И. Костомарова позже поддержал историк И. Е. Забелин,[125] который предложил сравнить «миф о Трояне» не только с легендой об основателе Киева, но и с преданием о трех других братьях, известных из летописи. Речь идет о Рюрике (сыном которого был князь Игорь, правивший в Киеве в 912–945 гг.), Синеусе и Труворе. Еще одно сравнение, предложенное И. Е. Забелиным, – с легендой о трех братьях – основателях скифского царства (легенда известна из рассказа древнегреческого историка Геродота). По мнению И. Е. Забелина, Троян – это «трехбратный род», – то есть род, возглавляемый тремя братьями, князьями. Сходным было и мнение филолога-слависта, языковеда Г. А. Ильинского[126] о том, что Троян – это, возможно, не только три брата, но и отец трех братьев (чаще всего близнецов). Крупный исследователь языка, литературы и фольклора академик Ф. И. Буслаев[127] считал, что Троян – это мифологическое существо, бог древних славян, бог солнечного света, побеждавший демонов тьмы. Связь славянского Трояна с римским императором Траяном предполагал и крупнейший украинский историк и фолклорист М. А. Максимович (посвятивший Трояну специальное исследование),[128] и известнейший русский историк Н. М. Карамзин.[129] А. И. Асов в своей книге «Атланты, арии, славяне» связывает Трояна с происхождением рода русов: «У Трояна был сын Зарин, внук Само и правнук Рус, от коего ведут свой род русы».[130]

У многих древних народов: у египтян, у ольмеков, жителей острова Крит, а по некоторым сведениям и у славян, было только три времени года, возможно, именно с таким числом сезонов связаны представления о трехглавых или трехликих божествах.

Троичность богов обусловливает представление о троичном мире, в котором обитает человек, размышляющий над собственной природой и вопросами жизни и смерти. Представление о Структуре мира у древних славян связано с образом мирового дерева, которое является уменьшенной троичной Вселенной. В «Мифах о Вселенной» В. В. Евсюков уточняет: «Число три в сочетании с образом мирового древа (например, три звериных облика Бояна) не случайно. В одной из народных песен говорится, что у чудесной «сосенушки» есть три «угодьица»; в них живут «яры пчелы», «бел горностая» и «весел сокол». Деление мирового дерева на три части соответствует троичности мифологической вселенной. Священное дерево славянского язычества – это не только уменьшенная копия мироздания, но и его стержень, опора, без которой мир рухнет».[131]

Обычно у всех народов существует верование в то, что после смерти души людей попадают к предкам, воссоединяясь с ними в иной, вечной жизни; часто поступки человека в земной жизни влияли на то, будет ли благополучным пребывание души в загробном мире.

Этнографические, археологические и фольклорные исследования позволяют предположить, что у славян, живших на территории Древней Руси, не было представлений о воздаянии после смерти, и загробный мир в их понимании располагался не под землей, как часто мы видали у других народов, а на небе, где-то очень высоко, ближе к месту восхода солнца. Души, по данным фольклорных материалов, ассоциировались с дыханием, дымом, они могли летать и часто отождествлялись с птицами.

Похороны также были связаны с ходом солнца, считалось, что если похоронить человека до полудня, душа его может заблудиться и стать жертвою какого-нибудь рыщущего вампира, а если хоронить, когда солнце идет на убыль, то оно заберет с собой душу покойного и приведет ее к цели.[132] Трупы сжигали, чтобы душа могла быстрее попасть в рай, о чем есть свидетельство очевидца, датированное 922 годом:[133] арабский дипломат, наблюдая сожжение внезапно умершего новгородского купца, отмечает, что другие были уверены, будто душа купца вместе с дымом немедленно отправилась в рай, где ей уготовано счастливое существование, ибо ничего похожего на ад древнерусская мифотворческая традиция не знала. Очевидно, как отмечал А. А. Потебня,[134] душа могла найти покой только в лоне солнца.

Троица, символизируемая Солнцем, спутниками Солнца, равносторонним треугольником и трехцветной радугой. Й. Босхиус, 1702 г.

Поскольку огонь издавна понимался как проводник между небесами и людьми, он был тем связующим звеном, которое соединяло человека и божественные сферы, также огонь отождествлялся с душой и дыханием. Полагая, что души после смерти отправляются к предкам и будучи уверенными в том, что предком древнерусских людей, ведущих род от славян, был никто иной, как Колаксай, Солнце-царь, превратившийся в процессе мифотворчества в Даждьбога, они видели себя после окончания земной жизни недалеко от него и его царства солнца и света, считая себя причастными этому свету. Люди, населявшие Древнюю Русь, были уверены, что в загробной жизни не может быть никаких страданий, там все будет хорошо – «солнечно», что мир един, космичен, взаимосвязан и наполнен солнечной энергией.

Представление о Боге-Отце и Боге-Сыне, появившееся на Руси после крещения, довольно точно вписалось в понимание древнерусского народа в бытовавшее до этого момента понятие о Свароге-отце и Даждьбоге-сыне. Христианский бог, оказавшийся троицей, видимо, нашел подготовленную почву в сознании русских, но в первое время по принятию христианства из троицы они выделили Иисуса Христа как наиболее понятного, соотнеся нового христианского Бога-Сына с Даждьбогом. Достаточно близкой оказалась на Руси и иконография Христа, наследованная из Византии, особенно кстати пришелся крестчатый нимб. Спасителя – знакомый и вселяющий уверенность в защищенности, древний символ «белого света». Но еще несколько столетий после принятия христианства существовали вместе новая религия и культ «белого света», проникший даже в церковное искусство и богословие.

Культ Троицы формируется на Руси постепенно. Возникнув при помощи активной деятельности Сергия Радонежского, выразившейся в том, что он придал новое звучание празднику Пятидесятницы, во время которого прославлялась Троица, этот культ в качестве празднования процветания всего в природе был быстро и уверенно принят народом. До этого Пятидесятница была праздником Сошествия Святого Духа, и лишь через это событие – воспоминанием о Троице и чествованием ее. При содействии Сергия Радонежского пятидесятый день после Пасхи стал праздником собственно Троицы. Появившись стихийно, этот праздник, под влиянием еще и Епифания Премудрого, очень быстро органически вжился в русское общество. Живопись и архитектура откликнулись на призыв прославить Троицу, и к рубежу XIV–XV вв. едва ли не каждый храм московской земли обладал троичной иконой.

Праздник Троицы был принят народом потому, что он совпал с древним славянским праздником – семиком, знаменовавшим наступление лета и начало пышного цветения. Философский смысл культа Троицы совпал с чувством единения людей друг с другом и с природой. Это обстоятельство помимо календарной близости народного и христианского праздников объясняет генезис нового празднично-обрядового цикла.

Следует отметить, что не только радость от расцвета природы содействовала усилению культа Троицы, но и то, что он, как символ единства в триединстве, стал действенной общественной идеей, знаменем национального сплочения, учением о переустройстве социальной жизни на новых нравственных началах. Рост культа Троицы, мысль о величии Москвы, осознание возможности свержения ордынского ига сливались воедино. В условиях татаро-монгольского гнета приближение к Богу заставляло русского человека осознавать себя более духовно независимым от чужеземцев, а духовная независимость усиливала национальное сопротивление. Во фресках Рублева, Даниила Черного и других художников того времени воинская доблесть и святость были взаимно дополняющими друг друга мотивами, поэтому восприятие святости Троицы имеет более глубокое значение.

Троица.

Изображение на крестьянском столе. Тироль, ок. 1600 г.

1.10. Троица в христианстве

Согласно догмату христианства или христианской традиции, продолжающей духовную летопись человечества, Бог предстает в трех ипостасях: Бог – Отец, Бог – Сын, Бог – Святой Дух.

Некоторые историки религии (например, Уилл Дюрант) считают, что христианство приняло идею божественной троицы от Египта. Обращает на себя внимание сходство православной трактовки христианской Троицы и солнечной триады Эхнатона, в котором Отец и Сын равноипостасны. Кроме того, Святой Дух в своем духовном качестве представляет двенадцать молитв, произносимых священником в православной литургии. Они напоминают о двенадцати часах ночного пути солнечной арки в сокровенных книгах Египта, о двенадцати ступенях посвящения, о двенадцати ризах, в которые облачали посвященного в мистерии Исиды. Атон в искусстве Египта изображался знаком круга, от которого тянулись к земле лучи, и каждый оканчивался рукой, иногда держащей символ жизни. Если божественный «свет» – это сами сыновние лучи солнца, то свет «луча» – его животворные материнские руки, поскольку именно в касании творит солнечный свет, подобно египетской богини Феникс.

Влияние религии Египта подтверждают сведения, сохранившиеся в русском фольклоре, которому знаком образ Небесного Иерусалима. Он должен опуститься с неба и соединиться с земным священным градом, который предстоит построить так же, как солнечный бог Египта соединяется со своим телом в святыне Бенбен, предрешая победу света. Религию Древнего Египта, безусловно, можно считать одной из косвенно повлиявших на христианскую. Египетские гностики в первых веках изучали труды отцов христианской церкви, и придя вместе с гностическими сектами богомилов, катаров и альбигойцев в христианские страны, могли привнести знания о языческих солнечных таинствах Египта. Отцы церкви в конце III и начале IV веков в Александрии, городе Египта, такие, как Афанасий, вероятно, отразили египетскую традицию, формулируя свои идеи, что привело к понятию Троицы. Александрийская теология стала как нечто среднее между египетским религиозным наследием и христианством, и Троица вполне могла быть привнесена в христианскую веру из египетской религии. Сами учения о Логосе и Троице были оформлены греческими отцами, которые находились под сильным прямым или косвенным влиянием платонической философии. Понятие о Троице начинается с того, что Божество состоит из трех личностей: Отца, Сына и Святого Духа, которые являются одним Богом, и все три равномогущественны, равно вечны и никогда не были созданы.

Есть ученые, которые считают, что учение о Троице ложно, что всемогущий Бог является отдельной духовной личностью, вечной и всесильной, а Иисус был другой духовной личностью, подобной ангелам, созданной Богом до человека и, поэтому, имеющей начало. Таким образом, согласно такой точке зрения, Иисус никогда не был в каком-либо отношении равен всемогущему Богу, а был подчинен ему, святой дух же является не личностью, а духом Бога, его действенной силой. Защитники такого понятия о Троице утверждают, что оно основано не только на религиозных традициях, но и закреплено в Библии, хотя критики этого учения считают, что в священном Писании нет его обоснований и что происхождение Троицы связано только с язычеством. Если учение о Троице истинно, то говорить, что Иисус никогда не был равным Богу, является неуважительным по отношению к Иисусу, если же оно ложно, что является неуважительным по отношению к Богу называть кого-либо равным ему и, тем более, называть Марию Божьей Матерью.

Ни в Ветхом, ни в Новом Заветах Библии прямой ссылки на существование Троицы и однозначного объяснения ее содержания нет. Это и является одной из причин различного отношения к ней. Но тем не менее приведем несколько высказываний в Новом завете, касающихся Троицы: «Ибо три свидетельствуют на небе: Отец, Слово и Святый Дух; и Сии три Суть едино» (1-е Иоанна 5:7); есть свидетельство О ТОМ, ЧТО Иисус И Бог-Отец едины: «Я И Отец – ОДНО», «Отец во Мне И Я В Нем» (От Иоанна 10: 30, 38).

Праздник Святой Троицы

Римско-католическая церковь считает, что Троица является выражением, которое применяется, чтобы обозначить центральное положение учения христианской религии – Символ Веры: Отец есть Бог, Сын есть Бог и Святой Дух есть Бог, и все-таки они не три Бога, а только один Бог. В этой Троице лица являются равно вечными и равными по чину: они все не созданны и всемогущи.

Фрагмент Новозаветной Троицы В. Васнецова

Русская православная церковь не расходится с римско-католической в понимании Троицы и подчеркивает, что Богу – Пресвятой Троице – поклоняются только христиане и в этом их великое преимущество. В «Православном катехизисе» (С. 9, 10) говорится, что Бог, хотя и один, но Троичен в Лицах… каждое Лицо Пресвятой Троицы есть Бог. И Отец – Бог, и Сын – Бог, и Дух Святой – Бог». Троицей считается «один Бог в трех Лицах», и о каждом из них говорится, что оно не имеет начала и существует вечно, что оно всемогущее, не более и не менее, чем остальные два.

Учение о Троице было и остается одной из причин, по которым церковь не может достичь понимания у нехристианских народов. Мусульмане считают, что рассуждения о троице – это игра слов, и непонятно, зачем нужно добавлять к понятию о единственности и уникальности Бога что-то, что лишь уменьшает или аннулирует его единственность и уникальность. Тем не менее, Троица для христианства остается основополагающим понятием. Оно имеет свою историю становления.

В процессе формирования христианства епископы на Вселенском Соборе в Никее (325 г.), обсуждая понятие Троицы, вынесли решение по поводу природы Иисуса, но ничего не говорили о Святом Духе. Знаменитое вероопределение I Вселенского собора: «Веруем во Единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, Единородного, т. е. из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного ог Бога истинного, рожденного, иесотворенного, единосущного Отцу, через которого все произошло как на небе, так и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых. И в Святого Духа».[135]

После Никеи споры продолжались до тех пор, пока император Феодосий Великий, установив никейский символ веры обязательным для своей страны, в 381 г. н. э. ни собрал II Вселенский Собор в Константинополе для уточнения формулировки.[136] Этот Собор признал, что Святой Дух занимает место на равных с Богом и Христом, и впервые христианская Троица стала официально признанной, но еще не вошла в общепринятый символ веры, поскольку многие сопротивлялись этому, тем самым навлекая на себя гонения. Лишь столетиями позже догмат о Троице был сформулирован в символе веры.[137]

Символом Троицы стал равносторонний треугольник, представляющий собой три равные части, объединенные вместе. Треугольные нимбы используются только для символизации Бога-Отца или Троицы. Треугольник с тремя кругами является монограммой Троицы, трех ипостасей Единого Бога».[138]

Формирование понятия Троицы касается как вопроса творения, так и конца мира, о дне которого апостол Павел сказал: «День тот не придет, доколе не придет прежде отступление и не откроется человек греха, сын погибели» (2 фессалоникийцам 2:3, 7). Позже он предсказал: «По отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою» (Деяния 20:29, 30). Другие ученики Иисуса также писали об этом отступничестве с его грешным классом духовенства (См., например, 2 Петра 2:1; 1 Иоанна 4:1, 3; Иуды 3:4).

Понятие Троицы включает в себя тему творения. В наши дни она стала столь важной, что все христианские конфессии заговорили об особом положении мира, как чего-то Третьего, как посредника между Богом и человеком. Эта проблема для философии интересна тем, что касается понятия Софии, столь любимой в русской традиции, в которой София понимается как сверхличное существо, душа твари, Премудрость Божья, соединяющая Бога и мир. Она касается и еврейской традиции, понимающей Бога, страдающего в своих тварях, раскрывающегося в учении о Шехине, то есть о схождении Бога к людям и пребывании Его среди людей. У православных христиан идея творения относится к понятию перихорезиса – соотношению между тремя Лицами в святой Троице, которая определяется внутрибожественной жизнью, характеризуемой «неподвижным движением Любви», равенством и различием. Следует отметить, что Святая Троица рассматривается в христианстве не как застывшая схема, а как высшее отношение жизни (и любви) с божественным покоем. Но все же, если понимать перихорезис как отношение между равными лицами, то, несмотря на то, что между Богом и миром нет отношений господства и подчинения, все-таки мир и Бог не равны, бог бесконечно больше мира, но в православной традиции между Богом и миром никогда не было отношений раба и господина, поскольку Бог нуждается в мире, и распавшийся на части мир должен вновь собраться, освятиться и обожиться, стать единой евхаристией и литургией.

Св. София – мать Веры, Надежды и Любви

Христианство в своем учении о мире не отражало идеи пантеизма, оно отошло и от гностического отношения к миру, в христианстве он не был прямым продолжением Бога, но он не был и его воплощением. Св. Максим Исповедник о создании мира пишет: «Бог сотворил бытие не потому, что нуждается в чем-то, а чтобы тварь могла радоваться своим делам, смотря, как творение, наполненное радостью, черпает неисчерпаемое» (3 Стоглав, о любви, 46).

Очень важное положение для формирования мировоззрения человечества, которое вводит христианство, в связи с проблемой соотношения Бога и мира, является отношение к другому. Человек так же относится к другому, как относится к другому (к миру) Бог. Человек понимается как его «венец творения», и поэтому у него особая судьба и миссия. Он сотворен по образу Божьему, и из всех тварей один может прямо выходить к другому (человеку. Богу) как другому, вступать с ним в отношения. Современный православный философ Т. М. Горичева, размышляя над этой проблемой, пишет: «Реальность всегда выступает как Другое, то есть, как нечто, обусловленное трансценденцией, мир только имманентный не существует вообще».[139]

В учении мистиков-христиан средневековья центром, перекрестком духовной жизни также называлась Троица. Аскеза ими трактовалась как совершенно особый путь, двигаясь которым можно вновь обрести божий образ, утраченный в результате первородного грехопадения. Лики Троицы соответствуют трем путям, средствам духовного очищения, сам процесс которого, однако, один. Бог-отец ведет дорогой памяти, Бог-сын – дорогой разума, Бог-дух Святой – дорогой любви. Выходит образ Троицы – трехкратное увеличение альтернатив, распутье (3 x 3 = 9). «Тридевятое царство» поэтому – недосягаемая, «абсолютная» даль».[140] Крест, перекресток превращается в путь.

Согласно христианскому учению Вселенная троична, ее составляют Небо, Земля и преисподняя (ад). Ее «этажи» преодолевает душа после земной жизни. Сама по себе душа человека бессмертна, а смерть относится к его телу. Христианский писатель-мистик Макарий Александрийский (IV век) приводит рассказ о судьбе души умершего в первые сорок дней после смерти. Согласно его сочинению «Слово об исходе душ праведников и грешников», по истечении трех дней, когда души пребывали поблизости от тела, душа должна была вознестись на небеса для поклонения богу…[141]

Картина испытаний души, которая преодолевает пространство от земли до неба, подразделемое на 20 судилищ, «мытарств», для ответа за определенного рода прегрешения, дается в «Повествовании блаженной Феодоры о воздушных мытарствах» (X в.).[142] Все мытарства душа проходит в третий день после смерти, предшествующие два дня пребывая на земле. На первом мытарстве злые духи обвиняют душу, поднимающуюся в сопровождении ангелов в небесные чертоги, в грехах словоблудия, сквернословия, пения песен и страсных гимнов и т. п. На втором мытарстве душа держит ответ за ложь, далее – за клевету, скупость, присвоение чужого, неправду, зависть, гордость, гнев, злопамятство, убийство, чародейство, прелюбодеяние, противоестественный блуд и кровосмешение, ереси, чревоугодие, леность, воровство, сребролюбие, наконец двадцатое мытарство за немилосердие и жестокость. Пройдя все мытарства, душа в этот же третий день поклоняется Богу, после чего шесть дней осматривает рай и на девятый день совершает второе поклонение Богу, после чего ей показывают ад и адские муки в течении тридцати дней. Наконец, в сороковой день после разлучения с телом душа в третий раз возносится на поклонение Богу, где суд Христов определяет судьбу души до времени страшного всеобщего суда.[143]

В основе представлений о «воздушных мытарствах» лежат те же идеи, что и в концепции многослойного неба. «Все уровни мироздания мыслились, естественно, подобными один другому На каждом из них существовали свои перекрестки, указывающие на все четыре стороны света. Тогда полнообъемная модель мира (три целых перекрестка) выражалась числом 12 (3 × 4), тоже не лишенным магических свойств. В связи с этим православный «тройной крест», состоящий как бы из проекции грех слившихся перекрестков, может интерпретироваться в качестве христианской плоскостной модели вселенной».[144]

Христианская концепция мироздания со временем стала многоэтажной вселенной, обросла множеством подробностей и деталей. В своем наиболее полном и разработанном виде она нашла отражение в выдающемся литературном памятнике средневековья – «Божественной комедии» Данте Алигьери (1265–1321), признанном церковью. Данте описывает свое воображаемое путешествие по иному миру, совершенное им под руководством давно умершего римского поэта Вергилия, который рисует грандиозную картину гармоничного космоса, размышляет над судьбой и природой человека, в конечном счете ищет смысл человеческого бытия.

Ад в «Божественной комедии» изображается как подземная воронкообразная пропасть, простирающаяся до центра земли, склоны которой опоясаны кольцеобразными уступами, кругами ада. Число их девять (3 × 3): в первом круге пребывают души младенцев, умерших некрещенными, и добродетельных мужей, вина которых невольная, поэтому страдания их наиболее легкие. Прочие круги ада располагаются в соответствии с грехами: сладострастие, чревоугодие, скупость, расточительство, гневливость, ересь, различные виды насилия и др. Восьмой круг ада, в свою очередь, делится на десять рвов, где мучаются мздоимцы, лицемеры, прорицатели, воры, лукавые, фальшивомонетчики и им подобные. Девятый круг состоит из четырех поясов, где помещаются предатели. Ниже находятся три пасти Люцифера, терзающие самых гнусных из грешников. К чистилищу относится и земной рай, который у Данте возвышается прямо над адом посреди Океана в Южном полушарии Земли. Согласно библейской легенде, сад Эдема, где первоначально жили прародители человечества – Адам и Ева, находился на земле.

Иуда Искариот, поглощаемый трехликим Люцифером. Сочинения Данте. Венеция

Следует отметить, что эта часть структуры вселенной из чистилищ в христианстве признается лишь римско-католической церковью, православие же не принимало представления о чистилище, а протестантизм отбросил его в эпоху Реформации. Смысл веры в чистилище состоит в том, что помимо ада и рая существует среднее место или состояние, где в ожидании окончательного приговора обитают души умерших, которые при жизни не были ни закоренелыми грешниками, ни подлинными праведниками. Православная церковь в противоположность этому учила, что окончательная судьба души решается только на Страшном суде во время второго пришествия Христа, до тех же пор пребывание в аду или в раю – временно. Души, которые могут претендовать на благую участь, проходят перед отправкой в рай очищение от грехов, при этом большое значение имеют молитвы, возносимые живыми за своих умерших.

В космологии же Данте чистилище занимает посредствующую позицию между адом и раем, соответствуя среднему миру иных религиозно-мифологических традиций. На небе Данте располагает рай – верхний мир, по концепциям средневековья о небесных сферах; он делится на 3 этажа, верхним из которых считается восьмое, звездное небо, именуемое Перводвигателем, приводя в движение все другие небеса. Самое высокое – десятое небо, Эмпирей (от греч. «пламенный»), пребывающее вечно неподвижным и служащее обителью Бога.

Описанный Данте космос представляет итог формирования средневековой христианской картины Вселенной.

По учению Церкви троичность мира (земной мир, ад и рай) и его внутреннее деление представлен символикой чисел. Основой деления является число три, связанное со Святой Троицей и триадичностью человека (тело, душа, дух), кратностью трем деления мира, этапами зарождения человека, преодолением испытаний души человека после смерти, традицией поминовения «усопших». Кроме «трех» в христианской символике наиболее часто встречаются еще числа 9 и 40.

Этапы формирования человека в зародыше христиане представляют таким образом: «в третий день живописуется сердце, в девятый день составляется тело, в сороковой день является полный вид человека».[145]

При поминовении в молитвах человека, ушедшего в мир иной, дни соответственно называются: третины, девятины, сорочины и имеют свои причины. «Третины Церковь совершает потому, что в третий день после смерти человек изменяе свой вид; Неофит Российский причину третины находит в тредневном воскресении Христовом. Другие видят… причину, именно в том, что усопший был крещен и веровал в Святую Троицу: Отца, Сына и Святого Духа, а потому в третий день свидетельствует перед Богом, что он сохранил, до своего исхода три великие добродетели: веру, надежду и любовь, ог которых зависит спасение человека и без которых оно невозможно. И, наконец, основание тритин полагают троичную природу человека: дух, душу и тело».[146]

Девятины имеют причину необходимости поминовения, поскольку тело не ранее как на девятый день превращается в тление, и остается нетленным одно только сердце. Неофит Российский причину девятин находит в том, что Церковь молит Господа о причислении умершего к девяти чинам Ангелов».[147]

Сорочины – поминовение на сороковой день после смерти и сорокоуст – молитва об усопшем в продолжение сорока дней и особенно в самый сороковой день, когда истлевает сердце, связаны с числом 40. С этим числом в христианстве связано многое: плач израильского народа по смерти Моисея, по умершему патриарху Иакову продолжался сорок дней; евреи в пустыне питались манною сорок лет; Моисей постился сорок дней и ночей, приемля Закон и Бога. Илия провел сорок дней в путешествии к горе Хориву; Иисус Христос после крещения провел в пустыне сорок дней, по воскресении учил Апостолов в продолжение сорока дней; сорок дней – это период от воскресения до вознесения Иисуса».[148]

Как число девять, так и сорок являются такими, основой которых является три. Это хорошо обосновал в XV веке кардинал Кузанский в своем произведении «О предположениях», говоря о «трех трижды трех разделениях» в мире. Он показал, что «мировой круг разделяется тройственно посредством троекратных числовых рядов; так что во Вселенной из первого простейшего единства нисходят постепенно девять единств… в любом мире мы замечаем в конце концов трижды три разделения, и таким образом мы достигаем во Вселенной куба числа три… Если Вселенную изобразить в виде круга, то она будет представлять круг универсума, если в нем будет помещено по одному диаметру три круга, в каждом из них еще по три в этих трех еще по три. Таким образом, Вселенная представляет сорок кругов: 1 (один большой) + 3 (в нем в три раза меньше диаметром) + 9 (в три раза меньшим диаметром, чем предыдущий) + 27 (совсем маленьких, в три раза меньших, чем предыдущие) = 40».[149]

Круг Абсолюта

Таким образом в основе понимания Бога в христианстве лежит триединство – Троица, основой христианского представления о человеке является триединство тела, души и духа, которое как микрокосмос отражался в макрокосмосе Вселенной, имеющей трехчастную модель.

Дополнительно следует сказать о трудностях изображения христианской Троицы. В истории она долго не была предметом выражения в искусстве и не только из-за его сложности, теология настаивала на том, что бог изобразим только в лице Иисуса Христа, так как он сделал себя зримым и явленным в нем. В космосе все исходит от Отца, поскольку наделено от него бытием, но через Сына, так как все устроено посредством его оформляющей энергии смысла и в Духе получает жизненную целостность.

Иконы с изображением христианской Троицы очень сложны в исполнении, поскольку должны наглядно показать трансцендентальный смысл триединства Отца, Сына и святого Духа. Трудность выразить понятие Бога, сущность которого едина, но бытие есть личностное отношение трех ипостасей (Отца – безначального Первоначала, Сына – Логоса, т. е. абсолютного Смысла, воплотившегося в Иисусе Христе, и Духа святого – «животворящего» начала), заключается в том, что нужно изобразить в иконе лица – не взаимозаменимые или маски единой безличной стихии, а как проницаемые друг для друга. Триединство не должно выглядеть ни как рядоположенность, ни как слитность, ни как неразличенность личности.

Троица: Триединство тела, души и духа в символике алхимиков. «Розариум философорум», 1550 г.

В иконе новгородской школы «Отечество» (нач. XV в.), изображающей новозаветную Троицу, отец в виде старца представлен наверху, ниже и как бы в нем – Сын (Иисус Христос), а еще ниже и как бы в Отце и Сыне – Святой Дух (голубь) и все трое – в центре иконы.

Совсем по-другому представил Троицу в своей знаменитой иконе великий русский мастер Андрей Рублев. Он выразил суть новозаветной христианской Троицы в виде ветхозаветной – трех беседующих ангелов.

Рублев благодаря знанию богословия, особенно труда Псевдо-Дионисия Ареопагита, как художник мог приобщиться к законам красоты, впервые сформулированным философами античности, позволяющим показать взаимосвязь геометрической формы с цветом. Это дало возможность иконописцу отразить сложную христианскую символику, поэтому образованный зритель иконы может не только созерцать ее зрелищно, но и «читать», размышляя при этом о таинстве божественной Троицы.

Отправная точка богословско-философских размышлений Рублева – число «три». Его главная мысль заключается в нахождении «образной неразрывности» между «тремя и одним».

Троица. Икона А. Рублева. 1-я четверть XV в. Москва, Третьяковская галерея

Видимо по замыслу автора иконы композиция предполагала разные смысловые прочтения, поскольку его главной задачей было не показать каждое из лиц Троицы с присущими только ему признаками или чертами и фиксированным местом в структуре живописного поля, не выделить «ипостаси символа веры» и не обозначить «кто есть кто» в самой иконной композиции, а приблизиться, насколько это возможно, к выражению тайны божественной Троицы в умопостигаемой полноте: как Троицы и как Троицы в единице. Иконописец, мыслитель, вероятно, предполагал, что вопрос «кто есть кто» в подобных размышлениях праздный, отвлекающий от сути, так как именно неслиянность и нераздельность является самой сутью дела. Интерес к названию своим именем каждого из грех ангелов объясняется стремлением человека в его обыденном сознании каждый предмет обозначать соответственным наименованием, невыносимостью всякой недоговоренности. Величие иконы Андрея Рублева – в умопостигаемости и богословском «чтении».

Рублев, являясь знатоком богословия, стремился утвердить мысль о том, что христианин познает таинство Троицы через Христа. Он наделил каждого ангела теми или иными приметамивторого лица символа веры, используя символику трёх цветов радуги. (Белый выступает как знамение Святого Духа, красный – знамение крови Христа, зеленый – знамение премудрости и силы Слова и Бога). Эта символика допускает многомерную интерпретацию фигур ангелов.

В. А. Плугин, автор книги о мировоззрении Андрея Рублева, над которой он работал в течение сорока лет, анализируя композицию иконы, считает, что Рублев сознательно не украсил ее множеством деталей, концентрируя внимание на сущности, не позволяя взгляду распыляться. «Человек начинал видеть, что божественная Троица явлена ему в аскетической отрешенности и чистоте догматического прозрения».[150] Икона Рублева открывала путь к предельной духовной сосредоточенности на таких важных моментах христианской доктрины как единосущее трех лиц и их равенство.

В иконе «Троица» Рублева преодолена проблема неравнозначности трех лиц в тех иконах Троицы, где Дух изображался в виде голубя. В таком образе Дух не может быть художественно равнозначным двум другим лицам Троицы, представленным в человеческом облике. Для Рублева триединство и «равночестность» служили вдохновляющей темой.

1.11 Триадичность в исламе и мусульманской культуре

Вся культура мусульман обусловлена религией – исламом. Жизнь мусульманина, его взгляды на мир, поступки, вся жизнедеятельность регламентируется Кораном (араб. чтение) – священной книгой ислама, содержащей откровения, данные Аллахом Мухаммеду, который, будучи неграмотным, доводил их до верующих устно. После смерти Мухаммеда все тексты его проповедей были сверены и сведены в один «Мусхаф» (араб, свиток), все остальные записи уничтожены во избежание разночтений. С «Мусхафа» были сделаны четыре копии, которые хранятся по одному в храме Кааба в Мекке, в мечети пророка в Медине, в Каире и в Ташкенте.

Содержание Корана композиционно ни хронологически, ни тематически не связано. Коран имеет 114 сур (араб. Ряд камней в кладке), расположенных по степени длины, самая длинная из которых располагается вначале, самая короткая – в конце. В свою очередь суры делятся на аяты (араб, знамение), более короткие стихи.

Сунна (араб, образец, пример) – священное предание ислама. В ней записаны высказывания родных и сподвижников Мухаммеда о его деяниях, а также их преемников и преемников их преемников. Она послужила причиной раскола ислама на суннитов и шиитов. Если первые признают всю Сунну, то шииты (от араб, «шиа» – часть) отвергают Сунну преемников как недостоверную.

В середине VII в. ислам распался на три основных направления: суннизм, шиизм, хариджитов. Сунниты (люди традиций) считали, что халиф, верховный правитель, должен быть из рода курейш, шииты – партия Али – что власть должна принадлежать прямым потомкам Али, хариджиты – что главой уммы (народа) мог быть избран любой ее член.

К VIII в. окончательно оформился Шариат (араб. Правильный путь), который стал сводом правил поведения, моральных норм, запретов и разрешений, обязательных для исполнения всеми мусульманами. Он настолько укрепился в образе жизни, что стал непререкаемой мусульманской традицией, обязательной для верующих по сегодняшний день. Конституции многих современных арабских государств построены на основе Шариата (законодательства Корана). Характерная его черта – забота о правах на собственность и отсутствие прав личности: за воровство как женщинам, так и мужчинам отрубали руку; право мщения оставалось за собственниками («око» за око и т. д.), в Шариате регламентируется разница между свободными, рабами, мужчиной и женщиной: «свободный за свободного, раб за раба, женщина за женщину». В общем в Шариате работает принцип талиона, который выражает единство в равенстве двух сторон: преступления и наказания.

Как в вавилонской и библейской космологиях, мироздание делится мусульманскими богословами на три главные части: «небо состоит из сфер, на верхней, под «престолом» Аллаха, находится оригинал Корана. Небесные сферы включают джанна (рай) и джаханнам (ад)».[151] Небо является самой важной и высшей частью вселенной. Его сотворение осуществлялось Аллахом в течение двух дней, как описано в Коране. Первоначальная материя под взглядом Аллаха превратилась в воду, которая, закипев, стала паром, сгустившийся пар образовал семь располагающихся одно над другим небес. Все они имеют свое предназначение, свой цвет и качества; населены ангелами соответствующих разрядов.

Первое небо в мусульманской мифологии считается источником грома и дождей; второе состоит из расплавленною серебра, третье – из красного рубина, четвертое – из жемчуга, пятое – из червонного золота, шестое – из сияющих рубинов, на каждом из них живут славящие Аллаха ангелы, а седьмое небо заселено наиболее славными и могущественными из ангелов – херувимами, день и ночь рыдающими перед богом, умоляя его помиловать заблудших грешников. На средневековых миниатюрах семь небесных сфер изображаются в виде семислойного свода, при этом каждому из слоев соответствует определенная планета.

Согласно мусульманской традиции, над сводом помещается рай, сотворенный Аллахом из света. Подобно небесам, каждый из ярусов рая имеет свое наименование, одно из обозначений рая «джанна», т. е. сад, но согласно более поздним источникам, он имеет черты, сближающие его с небесным городом. Удовольствия, ожидающие в раю праведников, носят полностью чувственный характер: это наслаждение райской пищей и питьем, любовью небесных красавиц – гурий, но высшее (духовное) блаженство ожидает удостоенных попасть на самый верхний этаж рая, так как непосредственно над ним располагается трон самого творца вселенной Аллаха. Позволено пробиться на самый высокий этаж только тому из людей, кто уже на земле встал «на путь Аллаха».

Оказаться рядом с Аллахом на верхнем этаже рая является мечтой каждого мусульманина. Изо дня в день и в течение пятиразовой молитвы он привыкает думать об этом на земле, так утверждается мысль о счастье мусульманина рядом с Аллахом.

Земля, являясь средней частью мусульманской вселенной, также делится на семь этажей, каждый из которых отделен от другого воздушным пространством. На верхнем из них живут все люди. Вторая земля, располагающаяся под первой, служит источником ветров и разрушительных бурь. Третья земля населена существами с лицами собак, ушами быка и руками человека – такой облик они получили в наказание за возмущение против Аллаха. Четвертая земля содержит в себе серные камни, предназначенные для топки адского огня. Пятая заполнена огромными скорпионами величиной с верблюда, лишь одна капля их яда способна погубить все живое в мире. Шестой ярус земли отведен для душ грешников, нещадно мучимых ангелами. Седьмой – это царство дьявола Иблиса, где он восседает на своем троне и отсюда отправляет на землю полчища демонов, единственная цель которых – сбить с пути истинного людей, колеблющихся в вере. Поэтому на верхней земле человек всегда должен помнить, что вера должна быть неистовой и неколебимой, чтобы он был готов устоять перед любым демоном, который может появиться перед мусульманином в самом неожиданном виде.

Мусульманский ад, именуемый в Коране «джаханнам», находится ниже земли и разделен на семь этажей. Первое отделение предназначено для лицемеров, во втором подвергаются мучениям египетский фараон и его приближенные, в третьем – безбожники, четвертое отведено для колдунов и чародеев, в пятом мучаются христиане, в шестом – звездопоклонники. Седьмое, самое нижнее отделение ада, предназначено для людей, сбившихся с пути Аллаха и совершивших грехи. Здесь находятся семьдесят тысяч городов, и ни одно из мучений, которым подвергаются в них грешники, не походит на другое.

В самом Коране об адских муках говорится немного, в основном эту тему разрабатывали комментаторы Корана. Согласно их сочинениям, для шести верхних этажей ада наказания в основном связаны с огнем, тогда как самый нижний ярус отличается необычайным холодом. Муки нижнего ада самые легкие, видимо потому, что в нем заключены мусульмане, которым все же не отказано окончательно в надежде рано или поздно попасть в рай, после того как они искупят свои прегрешения в адских муках.

Мусульманская космология, изложенная в поздних источниках, делит мироздание уже на 29 этажей. Столь сложная система, безусловно, продукт искусственной разработки изначально более простой трехчленной схемы и поэтому представляет собой явление сравнительно позднее. В значительной части мусульманская картина мира, была заимствована из иудаизма, а заимствованные элементы органично наложились на принципиально сходные представления о многоэтажной вселенной, известные древним арабам.

Одним из известных исламских источников являются мусульманские предания о мирадже, который является мистическим путешествием пророка Мухаммеда по загробному миру. По его содержанию можно сделать вывод о мусульманской структуре Вселенной.

В исламе есть мистическое учение, суфизм. Он оказал большое влияние на формирование мусульманской культуры и охватил все области духовной жизни мусульманского Востока. Суфизм подразделяется на две ветви: «восточную – персидско-индийскую, в которой имеет место влияние зороастризма, буддизма и брахманизма, и западную, арабскую, которая более полно приближается к Корану».[152] Термины суфизм происходит от слова «суфа», что может значить, наряду с другими толкованиями, «чистый» от несогласий и противоречий, и представляет собой религиозную философию, в которой понимание высшего существа представляет триаду как единство, состоящее из двух аспектов: познающего и познаваемого, Зата и Сифата, Бога и Мухаммеда, единого и многообразного. Зат и Сифат в круговом движении образовали то третье, которое есть Абсолют. Эти два явления как восходящие (эволюция) и нисходящие (инволюция) силы, называющиеся Назуль и Урудж, составили целостный мир как процесс. Зат как отрицательная сила, а Сифат как положительная сила. «Зат испускает Сифат от своего существа и поглощает его в самом себе, так как отрицательное не может утратить своих отрицательных свойств».[153]

Целью суфиев является погружение в глубины суфийской мысли и достижение вершин экстаза, для которого следует отказаться от всего внешнего, «умереть» для суеты и ожить внутри себя, уняв все чувства и смятенье духа, открыть для себя в себе внутренний покой. Так происходит соединение с самим собой.[154]

Суфии объединяются в духовное братство, происхождение которого не имеет момента национальной направленности. Суфизм же приобрел восточный оттенок только в силу того, что долгое время существовал в рамках ислама, но настоящего суфия можно встретить и на Западе, и на Востоке, он может «быть в миру, но не от мира».[155] Самая ранняя из известных – теория сознательной эволюции, движущей силой которой являлась любовь, а не аскетизм, была суфийского происхождения. Суфии использовали растение «локантус» в качестве символа своего особого образа мышления, которое не выращивается, подобно религиям, как дерево, а само утверждается на уже выросшем дереве и разрастается за счет любви.

Триединство было свойственно суфиям не только в объяснении мира, но и в их деятельности: они обязательно должны были заниматься ремеслом, медициной и поэзией. Недаром ирландская Богиня Бриджет, воспетая Ибн аль-Араби, была триединой, поскольку покровительствовала трем сферам духовной жизни – поэзии, врачеванию, ремеслу. Суфии должны были учиться не менее 12 лет, и при этом постоянно должны были заниматься лечением людей, музыкой, поэзией. Искусство музыки было необходимо им для создания уравновешенности в своей жизни, установления ритма повседневной деятельности.

Суфиями были многие известные в истории мировой культуры мыслители, многие произведения искусства были суфийскими по своему содержанию. Сегодня точно установлено, что песни трубадуров – мусульманского происхождения, популярные сказки «1001 ночи» являются суфийскими по содержанию, Сервантес, автор «Дон Кихота», признавал, что при создании этого образа пользовался арабским источником. Каталонский христианский мистик брат Ансельм известен как просвещенный суфийский мудрец. Известный монах Роджер Бэкон учился в мусульманской Испании и безусловно был знаком с суфизмом.

Мусульманским суфиям удалось оградить себя от обвинений ортодоксальными исламистами в ереси благодаря усилиям философа Аль-Газали, который примирил религиозные мифы Корана с рационалистической философией, заслужив тем самым титул «Опора Ислама». Суфийская мысль, однако, продолжала оставаться тайной силой, развивающейся параллельно с ортодоксальным исламом.

В Англии суфийские общества появились в царствование короля Ательстана (924–939), а затем, под видом профессиональных гильдий, и в Шотландии, что является результатом деятельности членов ордена тамплиеров.

Ислам, как третья мировая религия, является самой молодой и популярной, численность верующих на 2000 год составила 1180 млн. человек из 6044 млн. – на планете.[156] Во второй половине XX века объединение мусульманских стран в региональный политический блок приобрело мощные темпы. Члены государств «Организация Исламская Конференция» (ОИК) составляют сегодня около трети всех государств мира (57 из 192).[157]

Среди специалистов-востоковедов есть мнение о том, что исламский блок уже занял в мире место разрушившейся социалистической системы и восстановил в XXI веке биполярную политическую картину мира.[158] Исламская концепция миропорядка выражена в созданных мусульманскими политическими деятелями документах и произведениях универсального характера, касающихся развития мира в целом. Так в 1981 году была написана, утверждена ОИК и опубликована Всеобщая исламская декларация прав человека,[159] в 1974 году вышла брошюра главного политического лидера социалистической Ливийской Арабской Джамахирии М. Каддафи «Зеленая книга».[160] В ней излагаются взгляды о новом этапе развития современного мира на основе ислама, который может заменить капитализм и коммунизм. Каддафи определил «Зеленую книгу» как Третью Всемирную Теорию, следующую за первой капиталистической и второй коммунистической. О ней сам М. Каддафи писал: «Зеленая книга, созданная людьми, жила в россыпи чувств, мечтаний, подобно тому, как Коран был такой же россыпью идей, начертанных на древесных листьях, кости, коже, собранных халифом Османом. Она подобна Торе, записанной на досках. Я лишь собрал эти бессмертные россыпи, объединив их в трех главах Книги, зеленый цвет которой есть цвет весны, цвет народа, цвет развития, цвет рая».[161] «Зеленая книга» представляет собой триаду политического, экономического и общественного аспектов, третьей фазой всемирной истории: демократии, социализма и общественной жизни, которая, в свою очередь, является единством семьи, племени и нации. Она, по мнению М. Каддафи, является теорией для практики будущего людей.

1.12 Значение идеи триединства в формировании своеобразия культуры Японии

Современную Японию, достигшую самого высокого уровня научно-технического прогресса и не утерявшую при этом своеобразия своей культуры, сумевшую сохранить высочайшую духовность народа, называют «чудом». «Японская модель», представляющая идеальную форму организации государства, при которой национальная идентификация и сфера деятельности легальной политической власти совпадают, а приоритет культуры считается основой устойчивости жизни, сегодня вызывает большой интерес со стороны культурологов, политологов и социологов. Ученые в поисках новой парадигмы, в которой нуждается мир, достигший высшего уровня неустойчивости, хотели бы понять природу такого «чуда».

Раскрытие тайны японских достижений ведет к традиционализму, глубоко укоренившемуся в японском сознании и устойчиво функционирующему во всех сферах деятельности этого народа. Благодаря своеобразию традиционного мышления, заключающегося в том, чтобы уметь улавливать тенденцию меняющегося мира, вливаться в «поток» мирового развития, постоянно жить в условиях «перемен», владеть интуицией Целого, японцам удалось сохранить органическую связь природы и общества, божеств, «ками» и человека. Формирование такой особенности восходит к древней религии синто, в качестве укоренившейся традиции существующей до сих пор.

Культура Японии появилась еще в эпоху неолита. В ней можно выделить две главные разновидности: более ранняя Дземон «веревочная») и Яен, относящаяся к позднему неолиту. Первая получила название по росписи керамики орнаментом в виде веревочных колец; вторая – по месту находок керамики, характерной для этой культуры. Обе они относятся к доисторической Японии. Цивилизационный этап ее развития начинается только в средние века с периода, называемого эпохой Пара (V–VIII вв.). Поэтому японская цивилизация считается одной из самых молодых на Дальнем Востоке. Сначала японская культура складывалась под сильным влиянием культуры Китая, которое проявлялось почти во всем: в территориальном устройстве, в системе правительственного и чиновничьего аппарата, в законодательстве, в формировании духовных традиций, эстетических и нравственных принципов.

Особенно прочно вошла в духовную жизнь японцев уже в эпоху Нара традиционность, закрепляемая религиозными верованиями, самым древним из которых был синтоизм («сын» – бог, «то» – путь). В его основе лежал культ природы и культ предков.

Второй официальной религией Японии стал буддизм в его дзенском толковании, который благодаря принципу естественности оказался близок японцам. Конфуцианство также исповедуется в Японии, закрепляя в мировоззрении верность традиции. Христианские храмы также существуют в этой стране, но наряду с другими сектами.

История Японии показывает, что религия была той основой, от которой никогда не отступали и которую никогда не меняли по сути. Она сама стала сущностью японской нации, являясь частью национальной традиции народа, пронизывая весь социум и отображаясь в характере мировоззрения, искусства и политической культуры. Религия превратилась в один из признаков национальной идентичности. За всю историю внутри страны никогда не было конфликтов на религиозной почве, поскольку разногласия не касались основы единства нации, объединяющего начала, оно было священно и нерушимо. Распри могли происходить между кланами, семьями, отдельными людьми, но не касались религии, на которой всегда держалась культура японского общества.

Примечательно, что уже первоначальная религия синтоизм воспитывала японское мышление в духе той основы, которой является триединство, показывая, что оно является внутренним «фундаментом», скрепляющим все, и изначальным порядком или тем всеобщим принципом, который все определяет независимо от человеческих намерений. Если человек действует в согласии с предустановленным порядком, то достигает наивысшего, становится Всечеловеком, Триединым с Небом и Землей, как заповедано первыми богами-ками.

Сами первые боги синтоизма составляли Троицу, соединяющую их идеей создания мира, в основе которого мыслилось единство. Триединство, таким образом, становится основополагающей идеей японского мировоззрения. О мифах, рассказывающих о богах синто, мы знаем из древнейшего письменного памятника, называющегося «Кодзики», который был составлен придворным ученым О-но Ясумаро во времена и по приказу императрицы Гэмме (708–715). Его задачей было собрать и расположить мифы так, чтобы доказать божественное происхождение императорской власти, проводя линию от богов-создателей Японии через их «потомков» до царствующих императоров. Ясумаро из мифов создал непрерывную историческую повесть от первых трех богов до их прямых потомков – японских императоров.

Идея Единства как упорядочивающего закона и триединства как творческого начала стала для японцев священным знанием, с одной стороны отражающим космогонические представления, с другой стороны являющимся мудростью властителей, обязанных мыслить и действовать, согласно ему. Неслучайно Ясумаро в Предисловии «Кодзики» написал о своей императрице Гэмме: «Повергшись ниц, мыслю я о том, как ее величество императрица обрела Единство и озарила свой дом, как она постигла Триединство и преобразовала народ».[162]

Вероятно, идея Триединства пришла от китайских мудрецов, но японцы отличались тем, что умели претворять пришедшие идеи, не нарушая их сути. Идея Триединства была закреплена в собственных космогонических мифах, содержание которых в «Кодзики» говорит о том, что три бога явились в начале. Первым был Амэ-но-Минака-нуси ками – Повелитель Священного Центра Небес; за ним Така-ми-мусуби-но ками и Ками-мусу би-но ками. Первая Троица богов явилась и осталась внутренней сущностью мира: «Эти три бога явились каждый сам по себе и не дали себя увидеть».[163] Они остались невидимы, неслучайно, потому что представляют закон мира, не явление, а идею, мысль, а не материю. «Первый олицетворяет неизменный Священный Центр, два других – связь одного с другим на Небе и на Земле (в соответствии со словом «мусуби», что значит соединять две стороны в одно). Эти боги и положили начало подвижному Равновесию, принципу Уравновешенности – Ва. Так Японию называли с древности – Ямато (Великая Уравновешенность). Полагая неизменным национальный дух – Ямато, японские теологи отводили и китайским учениям свое место, сформулировав в девятом веке правило: «вакон кансай» – «японская душа – китайская ученость». Притом неизменна сакральная Основа – Японская душа, изменчивое – это учения, пришедшие извне и способные обогатить ум японцев. В этой открытости другому при сохранении своей Основы – причина их успехов».[164]

Последовательность этапов формирования космогонического процесса сохраняет принцип троичности. Первая Троица небесных богов явилась причиной упорядочения изначального хаоса. Он как «разделение Неба и Земли, раскрытие мужского и женского начал, появление стихий света, тьмы и влаги устанавливался как три последовательных во времени этапа»,[165] отмечает известный ученый Н. И. Конрад, изучая «Кодзики».

Следующими главными богами, которые создают «страну больших островов», Японию, были Идзанами и Идзанаги. Они олицетворяют женское и мужское начало, порождающее все сущее на Земле, представляющее, в свою очередь, единство противоположных сил природы. Созидание и разрушение, свет и тьма соединяются в брачном союзе Идзанаги и Изданами, которые являются первыми персонифицированными и действующими богами. Созданные до них боги не были таковыми, видимо потому, что не должны были еще благодаря своей связи создавать или порождать многообразные формы явленного, видимого, материального мира, оставаясь «чистыми», идеальными сущностями. Эволюция Вселенной до момента брачного союза двух противоположных начал, женского и мужского, представлена в рождении богов по-одному, они «пробились на свет подобно побегам тростника»,[166] т. е. из своей основы, не соединяясь ни с чем другим. Все боги, родившиеся до Идзанами и Идзанаги, становятся небесными богами и ничего не создают на земле. «Как справедливо отмечает Т. Мацумура, весь этот процесс представлен, в сущности, лишь в именах являющихся здесь парами божеств, «сами» боги не производят никаких действий».[167] Это говорит о том, что уже в мифологическом сознании японцев совершенно однозначно утверждается принцип всякого творчества или творения, рождения или создания во Вселенной, и он заключается в следующем: то, что рождается всегда третье при условии соединения двух противоположных сторон. Идзанами и Идзанаги только в брачном союзе создают жизнь во Вселенной, первопринципом которой становится триединство. Японцы настолько уверовали в мощь и силу, дающие жизнь всему, что создали эмблему слияния противоположностей, состоящую из трех иероглифов, и назвали ее «Три томоэ».

Следующий этап преобразования Вселенной касается власти над ней, власти, которой обладает великая троица богов – Аматэрасу, Цукуеми и Суса-но-о. О рождении этих трех великих божеств говорится в мифе «Очищение». Аматэрасу – богиня солнца; Цукуеми – бог ночи и луны; Суса-но-о – бог ветра. Аматерасу дает тепло, способствует плодородию, любому созиданию, защищает порядок, она становится главной и занимает первое место в иерархии синтоистских богов. Сусано-о олицетворяет разрушение, разделения, борьбу, войны. Аматэрасу впоследствии провозглашается «родоначальницей» японских императоров, ответственной за власть порядка и гармонии.

Мысль о том, что богами установлен и охраняется порядок мира, определила веру японцев в то, что существует нечто выше понимания человека и не им создано. Эта вера не позволяла посягать на явленное в духе, т. е. они исходили не из антропоцентризма, не из того, что хочет человек, а из того, что хотят от человека боги. А боги хотели почитания и согласия, поскольку главная богиня Солнца Аматэрасу заповедовала распространять повсюду Свет Гармонии. Императоры, получив от нее власть, тоже способствовали силам единства.

Еще до императрицы Гэмме один из мудрейших правителей Японии Сётоку Тайси (574–622) начал свою знаменитую «Конституцию из 17 статей» словами: «Чтите уравновешенность (тот же иероглиф «ва») и не действуйте наперекор».[168] В Японии принято с древности верить словам мудреца, и поэтому мудрые положения включаются в юридические документы, которые диктуют правила жизни. До сих пор Сётоку глубоко чтят в Японии, а ученые отдают дань его прозорливости. Сетоку включил в «Конституцию» закон Уравновешенности, невозможности существования одного за счет другого, как существования триединства и таким образом он претворил его в жизнь. Будучи приверженцем буддизма, он также отдавал дань конфуцианству и оставался верен Пути богов – Синто, заложив основу «Единства трех учений».

Единство Верха-Низа, указано в 3-й статье его «Конституции»: «Государь – Небо, чиновники – Земля. Небо покрывает сверху. Земля поддерживает снизу. Благодаря этому четыре времени года сменяются, и все энергии приходят в движение. Но если Земля захочет покрыть Небо, то наступит катастрофа. Когда внизу повинуются тому, что исходит сверху, все идет своим чередом».[169] Есть порядок природы, который поддерживает и правильно организует процесс ее жизни – Вселенский Путь, поэтому нужно следовать ему, тем самым способствовать Гармонии, и стать триединством с Землей и Небом. Противодействовать установленному богами порядку бессмысленно, он уничтожит противодействие «единого».

Следовать Пути – значит следовать Уравновешенности, взаимной встрече сторон, которая составляет суть «Конституции» Сётоку. Таким образом уже в VII веке Сётоку закладывает в Конституцию основы стабильности японской общественной системы. Она не только ориентирована на законы Природы, которая служила образцом для подражания, но и на мудрость человека. Сам порядок встречной связи Неба-Земли, который соответствовал закону иерархии и пульсирующему ритму Пути. Правильное отношение Верха-Низа, дистанция между ними, дает возможность роста, восхождения по вертикальной оси от Земли к Небу, от человека к ками. Вертикальная ось или священный Центр олицетворяют Неизменное, не подверженное воздействию времени. (Что и позволяет современным социологам называть японскую общественную структуру «вертикальной» – татэ.) Спираль не работает в мире горизонтальном, при «плоскостном» мышлении, обрекающем на «вечное возвращение» (по Ницше). Потому, сколько ни боролись за равенство и свободу, при господствующем типе мышления – или то, или это, третьего не дано – «все возвращается на круги своя».[170]

Политолог М. В. Шарко, исследуя своеобразие политической системы Японии, в своей книге подчеркивает важность позиции Сётоку: «Предписания Сётоку Тайси на первый взгляд выглядят, как общие наставления, как простая формулировка норм морали. На самом деле этот политический документ, не меняя систему политического управления государством, явился поворотным пунктом в идеалах правления. Этот документ совершил поистине интеллектуальную революцию в политических умонастроениях эпохи».[171]

Боги синтоизма закладывают основы понимания духа, духовности у японцев благодаря той же идее триединства, где третьим является идеальный тип связи – разделение без отделения. Для изображения важности слияния противоположностей в единство существует японская эмблема – «Три томоэ». Григорьева называет его, согласно христианской максиме, «нераздельное и неслиянное единство», когда единое пронизывает и связывает многообразие, а каждая точка сопряжена с вечностью и целостна, она есть микромир. Этот тип связи прочно вжился в сознание японцев, его можно обнаружить в религии, в искусстве, в архитектуре, в политической жизни японцев. Известный синтолог Г. Е. Светлов в своей книге о Синто так отмечает в нем эту связь: «Считалось, что митама – божественный дух – обладает способностью разделяться таким образом, что, оставаясь в прежнем синтай (божественное тело), он одновременно переходит в другой священный предмет, который становится синтай другого святилища. При этом прежний синтай ни на йоту не утрачивает своей магической силы, а в целом могущество «божественного духа» лишь возрастает. Такое представление – бунрэй (разделение духа) позволяет создавать множество святилищ одним и тем же божествам».[172] (Т. е. разделение без отделения, идеальный тип связи, согласно христианской максиме – «нераздельного и неслиянного единства»).

Насколько признание единства индивидуальной и единой души глубоко укоренено в сознании или подсознании свидетельствует японская литература XX в. В книге «Бусидо. Дух Японии» Нитобэ И над зо приводит высказывание японского ученого Мива Сиссай: «Повелитель Неба и Земли, всех живых существ, пребывает в сердце человека, в его душе (кокоро), т. е. кокоро живой, светящийся орган… Свет духовный нашего сокровенного существа чист и неподвластен воле человека. Самоестественно пробуждаясь в нашем сердце, он указывает, что хорошо, а что плохо; то, что стали называть совестью или тем светом, который исходит от Небесного Бога».[173]

Буддизм в Японии появляется и становится одной из основных религий, как третья часть «Трех учений» воспринятых из китайской культуры. Большую роль в утверждении буддизма в стране сыграл мыслитель, поэт, каллиграф Ку-кай (773–835) – фигура огромной значимости для японской культуры. Он написал текст; который назвал «Санго. сиики», что означает: «Три учения указывают направляют», в котором японский ученый в литературной форме дает возможность читателю сравнить положения «Трех учений», вложив их в уста своих героев – конфуцианца, даоса и буддиста. Внимая речам буддийского монаха, все слушающие, включая даоса и конфуцианца, были настолько потрясены убедительностью буддийского учения, что решительно обратились к нему.[174] Ку-кай в основу составления «Санго: сиики» положил конфуцианские, даосские, буддийские источники, использовал логическое обоснование для доказательства преимущества буддизма над двумя другими учениями. Ку-кай прославился как патриарх и основатель буддийской школы Сингон в Японии.

Рассмотренная идея триединства, заложенная в синтоизме и усвоенная японцами, легко позволила им принять буддизм, которому характерны те же основы. Особенно дух синтоизма усилился в дзэн. В XII в. Эйсай привез дзен, и эта религия как религия самурайства стала очень популярной вплоть до реставрации императорской власти Мэйдзи (1868 г.) – Дзэн (кит. чань; индю дхьяна-медитация) – это феноменальный мир – неистинный, иллюзорный, ничто. При помощи медитации человек может познать свою изначальную сущность (сущность Будды), которая есть в каждом индивидууме.

Понятие дзэн вносит в буддизм необходимость внутренней практики сознания, в результате которой приобретается личный внутренний духовный опыт. Система практики, принятая дзэном, является продуктом особого духовного переживания, поскольку дзэн – это дух человека, который верит в свою внутреннюю чистоту и его божественность. Дзэн-буддизм является продуктом развития доктрины Просветления, которое есть чувство, представляющее собой возвышенный идеал, просветление, которое достигается собственными усилиями, в глубинах своего сознания. Легенда, повествующая о происхождении дзэна в Индии, гласит следующее: «Однажды Шакьямуни читал проповедь своим ученикам, собравшимся у горы «Святой Гриф». В своей проповеди он не стал прибегать к долгим словесным рассуждениям, а просто поднял вверх букет цветов, который был преподнесен ему одним из его учеников. Он не произнес ни одного слова. Никто не понимал смысла происходящего, за исключением старца Махакасяны, который со спокойной улыбкой глядел на учителя и, казалось, отлично понимал все красноречие этого безмолвного наставления просветленной души. Заметив это, учитель таинственно провозгласил своими златыми устами: «Я обладаю самым драгоценным сокровищем, духовным и трансцендентальным, которое я передаю сейчас тебе, о почтенный Махакасяна».[175]

У каждого свой путь достижения просветления, но в общем можно выделить два различных; «путь разума» и «путь праведного поведения». «Путь разума» означает постижение сути буддизма при помощи духовного совершенствования, приводящего нас к глубокой вере в Истину Природы, которой наделено в равной мере каждое живое существо. Она не проявляется потому, что мы порабощены внешними объектами и ложными представлениями. Когда человек, отбросив ложное и чувственное, старается ухватить истинное, достигает пространства чистого, он обнаруживает, что нет ни субъекта, ни объекта. Такому человеку уже не нужны более словесные наставления, так как он находится в безмолвном общении с самим всеобщим принципом, не связан с различием понятий, потому что, бездействуя, пребывает в покое, сливается с Единым. Это называется «путем разума». «Путь праведного поведения» основывается на введении в практическое поведение, в саму жизнь человека необходимости выполнения нравственных принципов, строгого их соответствия поступкам. Такой дзен против аскетизма, отказа от мирского, но за активную направленность душевных и духовных сил на творчество.

Несмотря на многочисленные видоизменения, принцип и дух дзэн-буддизма сейчас живы и продолжают пользоваться исключительным влиянием, в особенности среди интеллигенции Японии.

Философская мысль в Японии длительное время продолжала существовать в виде буддийских теорий и синтоистских учений, формировавшихся под некоторым влиянием конфуцианства. И только обретшая силу в период династии Токугава (1603–1867) конфуцианская мысль утвердила самостоятельность разума по отношению к вере. Японское конфуцианство не углублялось в вопросы познания природы, а развивалось исключительно как этическое мировоззрение, теоретически обосновывало религию – почитание неба, поклонение духам и божествам – и нередко соединялось с синтоизмом.

«Единство трех учений», которое приобрело свои оттенки в Японии, стало необходимым для любого творческого человека, и соединенное одной идеей, триединство стало проявляться во всех видах творчества. С преобладанием оттенка дзэна она нашла проявление в странной для европейцев традиции самоубийства. В средние века сложился оригинальный обычай, который в XII в. стал очень распространенным во всех общественных слоях Японии, а именно сэппуку (харакири). Это не простое самоубийство, а действие, связанное с определенной философией, а именно с тем, чтобы сохранить честь и преданность сюзерену (например, не сдаваться в плен, «самоубийство вослед» в случае смерти сюзерена), преданность долгу. Сэппуку совершается в случае поступка против чести, часто по решению родственников, а также в знак пассивного протеста против вопиющей несправедливости (например, невозможность кровной мести, невозможность на словах убедить господина в неверности принятого им решения) и в виде жертвы.

Харакири включает в себя два термина: хара (переводится и как «живот», и как «душа», «намерение», «тайные мысли») и кири или куру («резать»). Кроме того, место на три пальца ниже пупка дантянь – средоточие жизненной энергии И. Таким образом, вскрытие живота означает открытие своих сокровенных намерений, чистоту мыслей и устремлений, освобождение души. Это значит, что сэппуку означает крайнее оправдание себя перед небом и землей, жест сильной, свободной и возвышенной души. Поэтому символика харакири духовного свойства. Сэппуку является привилегией самурайства, относится также к самурайским женам и дочерям, как обряд окончательно оформился в период Токугава. «Самоубийство вослед» красочно представлено в японской литературе. Так, герой повести «Посмертное письмо Окацы Ягоэмона», стремясь точно выполнить возложенное на него поручение князя, убивает в поединке своего спутника, затеявшего с ним ссору. Закончив порученное ему дело, герой является к князю за разрешением совершить харакири, однако князь полностью оправдывает его действия и даже оказывает ему особое расположение. Свою благодарность и преданность сюзерену герой доказывает тем, что совершает харакири у его могилы, предварительно изложив в письме к сыновьям и внукам побудившие его к этому причины».[176] Героем руководило только чувство личной преданности покойному князю.

Харакири безусловно неслучайное явление в культуре Японии, оно отражает доведенную до абсолютизма идею триединства, выраженную в поиске уравновешенности двух нравственных начал: добра и зла, ведь этот поступок всегда призван установить справедливость, это своего рода «самосуд», который нужен для восстановления, гармонии, равновесия там, где они нарушаются, или для недопущения их нарушения. Не каждый был достоин этого обряда, поскольку не у всех мысли чисты и душа возвышенна, грязные мысли и душа не способствуют гармонии и выпущенные на волю не принесут пользы восстановления равновесия. В повести «Семья Абэ» у умирающего старого князя его приближенные один за другим испрашивают разрешения последовать за ним. Князю жаль их, но он знает, что, оставаясь в живых, они покроют позором себя и свое потомство, и поэтому дает разрешение. Старый князь, недолюбливая главу семьи Абэ, не дал ему разрешения на самоубийство. Все отвернулись от него, но он все же совершил харакири, хотя это не помогло – семья оказалась в опале.[177]

В истории Японии случались сложные периоды, так, в конце XII в., когда самураи-буси пришли на смену придворной аристократии-кугэ, сохранив за императором сакральное назначение потомка богов, взяв на себя хозяйственные функции и управление страной, они все же следовали Пути Единства, заповеданного богами и предками. Поэтому не случаен их девиз «меча и хризантемы»: когда преобладает «меч», исчезает культура, на которой все держится, падают нравы. Меч необходим, когда ослабевает национальная воля, но не уравновешенный Культурой он начинает истреблять тех, кто его поднял.

Культура всегда оставалась незыблемой основой. Враждующие самураи, например, могли снять осаду замка, если в нем хранились старинные рукописи, поэтому неудивительно, что на самурайскую эпоху приходится расцвет дзэнских искусств. Несмотря на частые междоусобные войны, развивались экономика, торговля, ремесла, пребывающие в едином поле Культуры. Появились города и знаменитые замки – гордость нации, развились наука, образование, техника, появились высочайшего уровня технологии, сменилось много поколений, и сколь ни было сильным влияние европейской цивилизации, как ни преобразилось японское общество, приняв Конституцию и в качестве исполнительной власти используя парламент, то, что было в подсознании, не могло исчезнуть под влиянием проводимых реформ. До сих пор высшей ценностью остается Культура, являющаяся душой нации и окрасившая ее в особый «японский тип».

Особенность духовной жизни в Японии заключается в том, что она всегда направлена на поиски красоты во всех предметах и явлениях окружающей природной действительности, которая представлялась недолговечной, ускользающей и потому печальной. Красота природы для японца духовна, поскольку представляет собой обожествленное создание, и очень важно уметь отразить в слове, в живописи, в любом творческом акте человека печать бога, которая выражена в «знаниях» вечно изменяющейся природы. Но не только воспроизвести, даже уловить их чрезвычайно трудно, поскольку для японца природа – это «поток» и Путь, и, чтобы понять его, нужно войти в него, стать частицей его, двигаться вместе с ним, только тогда откроется истина и красота того, что можно выразить словами, красками, кистью, или руками. Искусство Японии развивалось в истории под влиянием дзэна, прочно пронизано его духом, требованием дзэн является – вжиться в явление, чтобы воспроизвести его в акте творчества.

Согласно учению дзэн, душа есть и в человеке, и цветке, и камне. «Знать цветок – значит стать цветком, быть цветком, цвести, как цветок, и радоваться солнечному свету и дождю, – пытается донести дух дзэн Судзуки. – Когда это происходит; цветок говорит со мной, и я знаю его тайны, все его радости, его страдания, а значит, всю жизнь, трепещущую в нем»[178] Японцы, как и китайцы, всегда помнят, что ритм живой природы пронизывает все сферы жизни. Путь искусства – тот же процесс естественного роста, подчинённого закону. Закон живого ритма придает японскому искусству то, что позволяет воспринимать его как искусство без времени. Благодаря дзэн японцы всегда испытывали наслаждение от красоты живой, дышащей природы и не могли представить, что возможно создать красоту, которая сама по себе выше природы и человека. Японский мастер старается пробудить душу вещи, открывает «мир, в котором нет места для борьбы, где все пребывает в текучем пространстве, – свет перетекает в тьму, покой в движение, форма в содержание, и наоборот. Японская эстетика открывает неведомое: Пустота таит в себе скрытую красоту, хаос не пугает, мрак таит в себе свет».[179]

Японских мастеров отличает высокая духовность, способность увидеть в малом большое, в мимолетности – вечность. Это требовало не только больших усилий, терпения, но и времени. Показательно в этом отношении творчество всемирно известного художника Кацусика Хокусай (1760–1849). Он создал 30000 рисунков и иллюстраций к 500 книгам. Свои работы художник Хокусай подписывал: «Старик, одержимый рисунком», а последние: «Хокусай – проживший вечность». И в этом не было претензии на бессмертие, выражена только высокая требовательность мастера к своему делу. О себе он говорил так: «Начиная с шести лет я страдал манией зарисовывать форму вещей. Примерно с пятидесяти лет я создал большое количество произведений всякого рода, но все, что я нарисовал до семидесяти лет, на самом деле не стоит никакого внимания. В семьдесят три года я, наконец, начал что-то понимать в природе птиц, животных, насекомых, рыб – жизненную силу трав и деревьев. Поэтому в восемьдесят я достигну успеха, в девяносто еще глубже проникну в суть вещей и в сто лет стану действительно удивительным; в сто десять лет каждая точка, каждый штрих будут, без сомнения, обладать собственной жизнью».[180]

Возникший в XVI в. чайный ритуал тяною отличается предельной простотой, но проходит через мистический опыт – ваби, которой породил такие искусства, как икебана, стиль керамики, японские сады, оказал влияние на искусство фарфора, живопись, интерьер японского дома.

Культура страны восходящего солнца в XXI в. сохраняет свое самобытное значение, дарит миру ощущение тонкости, гармонии, красоты, чуткого восприятия прекрасного, обращенного к лучшим сторонам человеческой души. История культуры хранит в себе тайны особенности японского менталитета, для которого принципы подчинения природы человеку, вера в науку без религии, секуляризация политики неприемлемы, поскольку как показано выше, японцы всегда верили в «предустановленную гармонию», в неделимость истинно-сущего, независимо от того, как оно назвалось, природой Будды, или вселенским Путем – Дао. Поэтому для них не возможно вторгаться в целостную природу, нарушать изначальный порядок.

Не противопоставляя целое части, не сомневаясь в приоритете общего над личным, японцы понимают важность приоритета государства, политика которого должна успевать за изменениями в мире. Современный автор М. В. Шарко, изучая особенности политических процессов в Японии, отмечает: «Качественной идентификацией политических процессов служит инвариантная доминанта, которая передается из поколения в поколение, ключ которой кроется в динамических процессах самой жизни Японии. Это органическая связь природы и общества, ками и человека, идущая от синто».[181]

В Японии сформировано понятие самой «политики», в которой разумные и нравственные критерии являются определяющими, что сегодня необходимо для мира, достигшего высшей степени неустойчивости, как уже отмечалось ранее. Следование предустановленному Пути выражается в понимании того, что у каждого народа свой путь и у всех народов он Един. «Современная Япония имеет идеальную форму организации государства, когда национальная идентификация и сфера действия легальной политической власти совпадают».[182] Этим Япония обязана традиционному мышлению, интуиции Целого, и изменчивости в целом. Не осознавая природы «японской модели», которая находится в особом мировоззрении, не терявшем своих традиций на протяжении всей истории и сформулированных еще в древних текстах Японии, невозможно понять «японского чуда».

Действительно, суть японской модели мироустройства и миропонимания в признании двуединства, двух планов Бытия в некоем третьем – Единстве: видимое и невидимое, которое создает просветленное сознание. Ум японца благодаря традиции настроен на «схватывание» Неизменного в изменчивом, на поиске единого Центра, дающего импульс движению, гибкости, способности адаптироваться, что сами японцы называют ситуационной этикой, т. е. нужно уметь меняться вместе с Переменами, чтобы не отстать от Пути, который у каждого народа свой. При этом устойчивость образуется благодаря тому, что в изменчивом есть Неизменное (Фуэки-Рюко): «Без Неизменного нет Основы. Без Изменчивого нет обновления».[183]

Ориентация на двуединую модель позволяла японцам выходить из самых сложных ситуаций. И в этом, действительно, сильная сторона их стратегической политики. Следование Великой Уравновешенности, дающей возможность сосуществования, придало и политике свойства Целого. Это прежде всего уважение традиции, признание принципа Единства, поиск третьего в двух противоположностях или в различном, является высшим из принципов, от которого зависит благополучие нации. «Одним из первых мероприятий новой власти (5 апреля 1868 г.) стало законодательное оформление «единства ритуала и ления» (сайсэй итти), что было не только политическим актом, но и возвращением к древнейшему сакральному принципу единства светской и духовной власти».[184] Следование Пути Великой Уравновешенности позволяло сосуществовать религиям и политике вместе в соответствии с принципом «единства» как Третьего-целого (сайке итти).