Глава 4
По ком звонит колокол? По крысе или…
Сталинский дом на Ломоносовском проспекте, где я теперь жил, заметно отличался от пятиэтажки в Новых Черемушках, причем в лучшую сторону. В частности, в нем был лифт. Но, правда, всего один на подъезд, что создавало определенные неудобства. Например, когда он однажды встал, то пришлось тащиться на шестой этаж пешком. Я потащился, по пути уныло рассуждая о несовершенстве мироздания. Вот нет чтобы подобному случиться на моем острове, да после хорошего обеда! Когда меня прямо распирает от желания куда-то приложить мышечную энергию. Да я бы до чердака галопом домчался не запыхавшись! А тут приходится переставлять ноги, хотя больше всего хочется упасть в кресло и неспешно подумать о чем-нибудь возвышенном.
На площадке между третьим и четвертым этажом я обнаружил, если так можно сказать, товарища по несчастью. Почему «если можно»? Да потому, что у слова «товарищ» нет женского рода, а передо мной стояла старушка. Хотя нет, это только с первого взгляда. На самом деле там рядом с двумя набитыми пакетами изволила остановиться крайне величественного вида высокая старуха, хватающая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. На вид ей было лет восемьдесят, и, не то несмотря на этот факт, не то благодаря ему, было ясно, что за ней стоят многие поколения благородных предков. Наверное, когда-то именно так выглядели всякие герцогини-матери или, точнее, прабабушки, подумал я и спросил:
– Что с вами – вам плохо?
«Герцогиня» отреагировала на мой вопрос нестандартно. Она еще побледнела, хотя дальше вроде было некуда, посмотрела на меня, как на привидение, и потрясенно выдохнула:
– Макс?
Однако тут же спохватилась и добавила:
– Простите, молодой человек, я вас приняла за одного знакомого. Еще раз простите, к старости мое и без того неидеальное зрение стало совсем никудышным.
Понятно, прикинул я. Дед не раз говорил мне, что я – это вылитый он в молодости, и даже показывал в подтверждение пару пожелтевших фотографий. Нет ничего удивительного в том, что эта пожилая дама, судя по всему живущая в том же подъезде, была с ним хоть шапочно знакома и приняла меня за него. Хотя, пожалуй, обращение «Макс» говорит о более основательном знакомстве, нежели просто шапочное.
– Нет, я не Максим Владимирович, я его внук. Вам, наверное, тяжело подниматься? Давайте помогу. На какой вам этаж?
– На тот же, что и вам, – на шестой. Мы с вами соседи по лестничной площадке, если вы сейчас живете в квартире своего деда, мир его праху.
Так я познакомился с Екатериной Арнольдовной Мезенцевой, вдовой известного геолога, доктора наук и лауреата сначала Сталинской, а потом и Государственной премий. Сама же она до выхода на пенсию была химиком. Собственно, за первый месяц все знакомство свелось к тому, что я один раз сопроводил ее в магазин, а потом притащил домой сумки, после чего был напоен чаем с малиновым вареньем. И собирался время от времени повторять подобное, потому как старуха, в отличие от моего деда, явно испытывала определенные финансовые трудности и потихоньку распродавала антикварную мебель и книги, оставшиеся ей от мужа. Так вот, ходить в магазин ей было трудно, а заказывать доставку на дом – неподъемно в денежном плане. И я, временами сам удивляясь внезапно прорезавшемуся во мне человеколюбию, если не вообще душевному благородству, начал покупать соседке продукты по дороге домой. Причем, что уж вовсе удивительно, меня так и тянуло при отчете уменьшить сумму потраченных денег! И это при том, что ранее я не был замечен даже в переводах старушек через улицу. Только в метро иногда уступал им место, да и то не всем подряд, а исключительно особо древним. Чудеса, да и только. Единственная приемлемая гипотеза, которую мне удалось родить по данному поводу, состояла в том, что душевное благородство заразно. Но не бежать же теперь в поликлинику подставлять задницу под уколы! Тем более что оно мне не больно-то и мешало, особенно учитывая, что «обсчитывал» я соседку всего два раза. После первого она долго поила меня чаем, а после второго заметила, что ей, конечно, очень лестна моя забота. Настолько, что, будь она раза в четыре моложе, могла бы сделать определенные выводы. Однако сейчас, будучи старой и страшной калошей, она просит меня прекратить благотворительность, иначе придется вовсе отказаться от моей помощи. Сказано это было довольно грустно, и я решил сделать бабушке что-то вроде комплимента:
– Насчет старости и страшности вы, Екатерина Арнольдовна, преувеличиваете. Я не раз встречал женщин и старше на вид, и моложе вас, но куда страшнее. А вашим волосам, например, может позавидовать иная тридцатилетняя.
– Это сейчас вся молодежь такая ненаблюдательная или только вы один? – вздохнула собеседница. – Вадик, неужели не видно, что это парик, хоть и довольно дорогой? А то, что под ним, лучше вовсе никому не показывать – самой и то в зеркало глядеть противно.
Естественно, что параллельно с помощью соседке я помаленьку занимался благоустройством своего острова. И опытами над крысами, которые дали неожиданные результаты.
Крысята совершенно без последствий переносили переход как туда, так и обратно, хотя последний, похоже, им все-таки чем-то не нравился – как и мне. Но вот старая и больная крыса, которая явно собиралась издохнуть со дня на день, в прошлом вдруг ожила. Проплешины на ее шкуре за несколько дней покрылись шелковистой шерсткой, в животном проснулся интерес к жизни, и оно принялось жрать как крокодил. Все подряд, включая сухую траву, которую я набросал в клетку в качестве подстилки.
Это подвигло меня повнимательнее присмотреться и прислушаться к себе. Впрочем, одно изменение не заметить было трудно – начал чесаться, а потом полностью исчез довольно приличный шрам на левой руке, полученный в молодости при неосторожном обращении со сверлильным станком. И, кажется, я начал немного лучше видеть, хотя и до того поводов обращаться к окулисту не было.
Тут меня посетила несколько неожиданная мысль. Некоторое время я пытался ее задавить, но мысль, зараза такая, не давалась. Формулировалась она примерно так: соседке все равно скоро помирать, сейчас она выглядит еще хуже, чем в первый день нашего с ней знакомства. Так почему бы не попробовать взять ее с собой на остров – вдруг с ней там произойдет примерно то, что с крысой? В любом случае терять ей, считай, нечего. Сам удивляясь своему решению, я вышел на лестничную площадку и позвонил в соседнюю дверь.
Минуты через три она открылась.
– Вадим, что-нибудь случилось? – обеспокоенно спросила соседка.
– Пока вроде нет, но может. В общем, мне надо вам кое-что сначала рассказать, затем показать, а потом предложить.
– Вы меня заинтриговали, – старуха посторонилась, – проходите. Чай вам поставить?
– Спасибо, не надо. Итак, слушайте…
Надо сказать, что особенно развернуться мне не дали. Только услышав про кольцо, Екатерина Арнольдовна меня перебила:
– Так, значит, то, что у вас на левой руке, – это кольцо Максима и оно снова работает? Да не удивляйтесь, мы с вашим дедом одно время были достаточно близки, и он мне все рассказал. Что вы на меня так смотрите? А, понятно… минутку.
Она подошла не то к серванту, не то к комоду – не разбираюсь я в названиях старинной мебели. Выдвинула ящик внизу, что-то оттуда достала и протянула мне. Это оказалась старая фотокарточка, но все же цветная. С нее мне улыбалась ослепительная красавица – сказать по-другому не поворачивался язык. Она стояла в купальнике на берегу моря. Ее обнимал за плечи загорелый мускулистый мужчина, в котором я с немалым удивлением чуть было не узнал себя, но потом догадался, что это дед.
– Семьдесят девятый год, Судак, – пояснила дама. – Я тогда была совсем молодая, только-только стукнуло пятьдесят. А Макса годы вообще не брали почти до самой смерти.
Я смотрел на фото и офигевал. Да, всякие фотомодели и звезды эстрады довольно часто в полтинник выглядят неплохо, но все же не так. Да и потом, у них там сразу не разберешь, где результат удачной пластической хирургии, а где банальная фотожаба. Теперь мотивы деда стали вполне понятны, тем более что святым в вопросах женского пола он никогда не был, как мне неоднократно говорила мать.
– Замечательный снимок. – Я вернул карточку владелице. – И, раз вы почти все знаете, напоследок расскажу вам про одну крысу.
– Когда мы туда отправляемся – сейчас? – поинтересовалась Екатерина Арнольдовна, внимательно выслушав о метаморфозах, произошедших с мелким грызуном.
– Нет, нужно еще купить палатку для вас и собрать то, что вам может понадобиться на острове, в застегивающуюся на молнию сумку. Кроме того, вам необходимо одеться во что-нибудь, представляющее собой одну деталь.
– Это как и почему?
Я объяснил закономерности переноса, про которые знал точно:
– Вместе со мной в прошлое отправляются те предметы, которых я касаюсь своей кожей. Предположим, мы возьмемся за руки. В таком случае вы перенесетесь, а вся ваша одежда останется тут.
– Да уж, зрелище выйдет на редкость непривлекательное. Ладно, придумаю что-нибудь. А палатка у меня есть, она осталась еще с тех времен, что на фотографии. Тогда, наверное, давайте назначим путешествие на завтрашний вечер.
Надо сказать, что Екатерина Арнольдовна успела весьма основательно подготовиться к путешествию в прошлое, несмотря на малый срок, имевшийся в ее распоряжении. Когда следующим вечером я зашел к ней, она была в комбинезоне с высоким воротником, а на ковре посреди комнаты лежали свернутая палатка и сумка. Я положил рядом свой рюкзак и на всякий случай поинтересовался:
– Не передумали? Ну, раз нет, тогда садитесь вот тут. На стульчик нежелательно, он же останется здесь, а там вам придется падать с его высоты, потому как переход, по крайней мере у меня, вызывает кратковременную потерю сознания. Просто сесть на ковер можете?
Это получилось, хоть и не сразу. Я закинул рюкзак за спину, немного переложил сумку и палатку, после чего стал на них коленями. Из одежды на мне были майка, трусы, шорты и кроссовки на босу ногу, то есть контакт со всем подлежащим перемещению вроде получался нормальным. Потом протянул руку соседке, и она, выпустив из-под рукавов какие-то шнурки, вцепилась в мой локоть.
– А они зачем? – не понял я.
– Я их на всякий случай пришила к прочим деталям туалета, которые под комбинезоном, – пояснила будущая путешественница во времени. – Перенесутся – хорошо, нет – тоже не очень страшно. Мы уже отправляемся?
Она наклонила голову к моей руке и попросила:
– Возьмитесь, пожалуйста, двумя пальцами за локон парика, а то мне не хотелось бы оказаться там без него. И, если можно, не задерживайтесь со стартом – долго в такой позе мне не высидеть.
– Уже начинаю, держитесь крепче.
После переноса я пришел в себя сразу, даже не успев упасть с палатки и сумки. Правда, соображал еще плохо и только примерно через минуту заметил, что спутница лежит в какой-то не очень естественной позе и не шевелится. Да и выглядела она больше похожей на труп, чем на ту пожилую даму, что недавно сидела на ковре рядом со мной.
Ну вот, угробил бабушку, мелькнула паническая мысль, однако тут «угробленная» зашевелилась и попыталась приподняться. Я помог ей, радуясь, что она хотя бы осталась в живых, и пытаясь сообразить, надолго ли это. Потому как выглядела она гораздо хуже, чем при отбытии, как будто разом постарела еще лет на десять.
– Екатерина Арнольдовна, что с вами? Вам плохо?
– Мы уже перенеслись? Да, действительно, а я даже как-то не до конца верила, вы уж простите старуху. Самочувствие же мое не хуже, чем должно быть в таком возрасте, – с некоторым недоумением ответила она. – А разве с моим видом что-то не так? Тогда погодите минутку.
Она расстегнула свою сумку и достала зеркальце, взглянув в которое рассмеялась.
– Вадик, – сказала она, повернувшись ко мне спиной и начав еще что-то искать в сумке, – вспомните свой рассказ про первое путешествие сюда. Вы потом не могли понять, почему носки, в которых вы почти целый день бродили по берегу, остались практически чистыми. Они ведь контактировали с вашими ногами и перенеслись назад в будущее, а у налипшей на них грязи такого контакта не было. Вот и здесь почти то же самое. Я перенеслась на ваш остров, ибо крепко за вас цеплялась, а вся штукатурка осталась в двадцать первом веке.
– Что? – не понял я.
– Косметика. То, что вас так ужаснуло, – это и есть натуральный вид старой карги, непонятно почему вдруг сильно зажившейся на белом свете. Думаете, легко в моем возрасте и с соответствующим ему набором болячек выглядеть не больше чем на семьдесят? В общем, если вам не трудно, займитесь чем-нибудь полезным, а я примерно через полчаса надеюсь вновь стать хоть и отдаленно, но все же похожей на женщину.
– Я поставлю вашу палатку. Насчет места пожелания будут?
– Замечательно, буду вам очень благодарна, а место – на ваше усмотрение. Прошу простить, что вам приходится разговаривать с моей спиной, но у меня, увы, на это есть весьма весомые причины.
С приведением в порядок своей внешности дама возилась заметно дольше, чем обещала. Я успел натаскать сухой травы и выстелить ею место, на которое потом поставил палатку. Она оказалась несколько меньше моей – два на два метра и в высоту метр восемьдесят. Потом достал из своего рюкзака матрас – я его взял, не будучи уверенным, что он есть у моей спутницы. Надул, положил рядом одеяло и постельное белье. Затем подвесил к потолку фонарь, протащил проводку от него к аккумулятору от списанного бесперебойника. Поставил в углу металлическую кружку и положил рядом складной нож с ложкой и вилкой. Потом принес дров и успел разжечь костер, когда наконец Екатерина Арнольдовна сочла свой вид настолько приличным, чтобы показаться мне. У меня отлегло от сердца – теперь она выглядела даже несколько лучше, чем обычно.
– Все, я готова к доисторической жизни, – сообщила она. – Что мне делать?
– Наверное, обустраиваться в палатке. Где-то через час у нас будет ужин. В меню устрицы, но их еще надо собрать, потом сварить, этим займусь я. А вы, если станет скучно, можете поддерживать костер.
В своей палатке я разделся до трусов, взял маску, ласты, большой нож и хотел было отправиться к бухте, но соседка, глянув на мой вид, спросила:
– Вы их будете собирать? Тогда возьмите вот это.
Она достала из своей сумки какую-то сетку с ручками.
– Это авоська, безразмерная сумка для походов за продуктами. Возможно, сейчас она не очень распространена, но в советское время была весьма популярна. Мне кажется, в нее будет удобно складывать ваших устриц, если я правильно представляю себе их размеры.
Набирать «устриц», под которыми подразумевались все те же мидии, только новое название звучало как-то благороднее, в авоську действительно оказалось удобно, и добыча полуфабриката для ужина заняла полчаса. Разумеется, теперь я не собирался есть их сырыми или тем более предлагать такое своей гостье, ибо приготовить моллюсков было совсем нетрудно. Надо просто немного почистить раковины от внешних наслоений ножом, а потом бросить в кипящую смесь двух третей пресной и одной трети морской воды. Естественно, что кипение тут же прекратится, а когда оно только-только начнется снова, мидии готовы. Тех, которые раскрылись, можно подавать к столу, а которые нет – это отходы.
Мои опасения, что старушка заболеет от первобытных условий жизни, оказались беспочвенными. Мало того, в молодости Екатерина Арнольдовна, по ее словам, часто ходила в походы, так что разводить костер у нее, например, получалось лучше, чем у меня. Да и с удочками она сидела довольно результативно. Но вот молодеть, как та крыса, не начала и через неделю островной жизни, и через две, и через три тоже. Разве что немного поправилась, то есть перестала так уж сильно напоминать мумию.
Я несколько раз сходил в Москву – в основном за продуктами, по определению отсутствующими на острове. И притащил ружье, так что теперь в нашем меню стала регулярно появляться птица. Кстати, выяснилось, что ее надо не только ощипывать перед употреблением, но и обжигать на открытом огне! Впрочем, все кулинарные работы соседка взвалила на себя, а мне оставалось только охотиться. По поводу чего однажды вечером Екатерина Арнольдовна попросила меня:
– Вадик, вас не затруднит принести из будущего калиевую селитру, серу, ацетон, мебельный нитролак и кофемолку, какую не жалко? Хочу попробовать сделать порох, а то патроны к ружью скоро кончатся. Насколько я понимаю, те, что в латунных гильзах, как раз снаряжены дымным? Оставьте штуки три, чтобы мне было с чем сравнивать.
– А вы не взорветесь?
– Молодой человек, я все же кандидат химических наук. И занималась почти тем же самым – под руководством Несмеянова делала искусственную черную икру. А тут черный порох, это даже проще.
– Так это вы изобрели то, что сейчас продается во всех магазинах?
– Надеюсь, вы не хотели меня оскорбить. Нет, наш продукт при желании можно было даже есть, в отличие от того, что продается сейчас, которое и нюхать-то противно.
В Москве я немного почитал про черный порох. Собственно, я и раньше подозревал, что кроме перечисленного соседкой для его производства требуется древесный уголь, причем лучше всего ольховый. А вот про ацетон и мебельный лак в прочитанных мной материалах почему-то не упоминалось. Но, в конце концов, Екатерине Арнольдовне виднее.
Уголь везде продавался только березовый, так что я купил ольховой щепы в магазине банных принадлежностей – обжечь ее без доступа воздуха будет нетрудно и на острове. И, попихав мешки с реактивами, банку лака, преобразователь из двенадцати в двести двадцать и две кофемолки в пару сумок, переместился на остров.
– А это зачем? – поинтересовалась дама, разглядывая пакет со щепой.
Я рассказал ей про уголь.
– Вы решили, что я уже в маразме и забыла про один из необходимых компонентов? Спасибо за заботу, но она лишняя. Во-первых, того, что вы принесли, все равно слишком мало, исходя из количества селитры и серы. А во-вторых, дерево, к которому привязан задний конец шнура, поддерживающего ваш тент, называется ольхой. И это не единственная ольха в радиусе пятидесяти метров от нашего костра.
Вечером дама рассказала мне, как со стороны выглядит поход в будущее и возвращение обратно. Оказывается, так: вот я сижу на площадке. И вдруг в какой-то момент я исчезаю, через пару секунд появляюсь снова, но уже в другой позе, а в моих руках оказываются сумки! То есть кольцо всегда возвращалось в тот же момент времени этого мира, в который его покинуло, плюс примерно две секунды. При путешествии в обратном направлении, судя по моим опытам с часами, происходило то же самое.
Кроме прикладной химии, готовки пищи и мытья посуды Екатерина Арнольдовна взяла на себя заботу о бывшей умирающей крысе, которая так и жила в клетке. И как-то раз поделилась со мной своими мыслями:
– Вадик, вы говорили, что она помолодела за неделю? Но ведь крыса живет года два, а человек – примерно восемьдесят. И раз он стареет в сорок раз медленнее, то, наверное, и молодеть должен так же? Тогда мне здесь еще сидеть и сидеть до появления первых результатов.
– Может, хотите устроить небольшой перерыв?
– Нет, не хочу. А хочу попросить вас при очередном визите в Москву взять с собой эту крысу и посмотреть, что с ней будет.
Бабушка как в воду смотрела – ничего хорошего с крысой не стало. Она почти сразу почувствовала себя плохо, а к вечеру умерла.