Онлайн книга Трепет черных крыльев (сборник). Татьяна Корсакова. Время сказок (Марина Крамер, 2017)

Трепет черных крыльев (сборник) (Марина Крамер, 2017)

* * *

Татьяна Корсакова. Время сказок

Походы к психотерапевту больше не помогали. Наоборот, Алисе начало казаться, что после того, как она вставала с удобной, обтянутой дорогой кожей кушетки и выходила из врачебного кабинета, становилось только хуже.

И таблетки тоже не помогали. То есть помогали поначалу, первые пару месяцев. У Алисы даже получалось заснуть и проснуться без кошмаров. Или кошмары эти были такими глубокими и запрятанными так далеко в глубинах подсознания, что просто не успевали за ночь выбраться наружу? Она давно приучила себя спать мало, урывками, а просыпаться при первом же тревожном звоночке. Вскидывалась в холодном поту, с трепыхающимся в горле сердцем, с придушенным еще во сне криком. Она научилась выживать.

Мастерство свое она отточила до филигранной точности и в дебрях снов ориентировалась едва ли не лучше, чем в реальном мире. Впрочем, в реальном мире выживать она тоже научилась. Кто бы поверил, что вчерашняя детдомовская девчонка – бестолочь, трава придорожная! – не останется при дороге, пыльная и притоптанная чужими равнодушными башмаками, а рванет вверх, к солнцу и лучшей жизни!

А она рванула! Буром перла к своей цели, стиснув зубы, сжав кулаки, орудуя локтями, если те, что были впереди, не желали расступаться. И не потому, что детдомовская и наглая без меры, а потому, что нечего ей было больше бояться. Не было в ее жизни ничего такого, что могло бы остановить, затянуть назад, в прошлое.

Как выживала, как боролась за положенную по закону однушку, как обивала пороги высоких кабинетов, Алиса почти сразу же забыла. Зачем помнить такие мелочи? Зато она запомнила, как въезжала в свою собственную квартиру. Помнила голые стены, немытые окна, застоявшийся воздух и гулкое эхо под потолком. Первым делом она распахнула окна, впустила внутрь ветер. В качестве подарка на новоселье ветер принес ей рыжий кленовый лист, галантно положил на подоконник, рядом со старинной книгой, еще одним подарком, с которым и хотелось, и не было сил расстаться.

Вторым делом Алиса сварила себе кофе, настоящий, молотый, непростительно дорогой и невероятно вкусный, купленный на последние деньги специально к новоселью. Это был ритуал, сродни шаманскому. Он наполнил квартиру удивительным ароматом, приручил ее окончательно и бесповоротно. А еще он призвал Макса.

Дверь открылась без стука, почти беззвучно, и Алиса замерла, сжала в руке чайную ложку. Ложка могла стать оружием, если ударить в правильное место и с правильной силой. Уж она постарается, коль проявила такую непростительную безалаберность и не заперлась на ключ!

Угроза была нестрашной. Не угроза даже, а так… недоразумение. Высокое, худое, патлатое, в драных джинсах и вытянутой майке.

– Привет! – сказало недоразумение и потянуло носом. – Вкусно пахнет. Угостишь соседа кофе? Кстати, я Макс.

Сосед, значит. Можно было догадаться. Вот хотя бы по тапкам.

– Нет, кстати Макс, не угощу. – Ей не нужно было быть милой и вежливой с незнакомцами. И кофе ей было жалко.

Другой бы ушел, а этот все равно остался, взъерошил и без того лохматые волосы, сказал:

– Я вижу, у тебя тут все по-спартански. – Отвечать Алиса не стала, но ложку отложила. – Мебели, смотрю, нет, и не предвидится.

Откуда он знал про мебель, которой не предвидится? Стало обидно, самую малость. Будет у нее мебель, дайте срок!

– Предлагаю бартер. – Волосы ерошить он перестал, зато почесал тощее пузо. Ужас!

Про бартер стоило выслушать, здравый смысл и деловая жилка выручали Алису не раз.

– Ну? – сказала она и скрестила руки на груди, чтобы тоже ненароком что-нибудь не почесать.

– Ты угощаешь меня своим замечательным кофе, а даю тебе во временное пользование свой не менее замечательный спальник. Да ты не кривись, ты подумай. Спальник отличный, немецкий, прошел со мной огонь и воду.

– Вот это и пугает, что огонь и воду. – Но, если рассуждать трезво, сделка была хорошая. Даже очень! Если спальник окажется грязным, его можно будет попытаться отстирать. Всяко лучше, чем спать на полу. – Сначала покажи! – сказала она.

– Un momento! – Сосед Макс усмехнулся и скрылся за дверью, чтобы через пару минут явиться с внушительного вида свертком. – Демонстрирую!

Сверток в мгновение ока трансформировался в спальник, с виду вполне себе чистый, возможно, даже отмывать не придется. А сосед Макс уже улегся сверху, забросил руки за голову, посмотрел на Алису снизу вверх.

– Берешь?

– Не валяйся на моем спальнике!

– Значит, договорились! – Он встал, шагнул к Алисе, протянул руку. – По рукам?

– По рукам. – Алиса не любила прикосновений, но его ладонь оказалась широкой и горячей – уютной.

– Я тут взял на себя смелость… – Из заднего кармана джинсов он достал шоколадку. Шоколад Алиса любила так же сильно, как и кофе.

Соседа Макса она тоже полюбила. Не сразу и не с бухты-барахты. Им обоим понадобилось время. Ему – меньше, ей – больше. Многим больше. Доверять людям Алиса разучилась еще в одиннадцать, и сейчас приходилось учиться заново.

Макс был айтишником. На момент их первой встречи – молодым, но подающим надежды, а на момент их первой совместно проведенной ночи уже матерым и востребованным. Он мог позволить себе приличную квартиру в центре, но продолжал жить в однушке в спальном районе. Алиса не сразу поняла, что это из-за нее. А когда поняла, все равно не поверила. О ней никогда никто не заботился. То есть заботились, конечно, но формально, для галочки. Был лишь один человек, но вспоминать о нем было так больно и так стыдно, что Алиса заставила себя забыть. Почти забыть…

Ее собственная карьера тоже шла в гору. Она еще училась на журфаке, но уже писала статьи для крупнейших журналов страны. Так уж вышло. То ли повезло, то ли перо ее оказалось правильной остроты, а поднимаемые темы интересными для широкой общественности. Как бы то ни было, но общественность и начальство к Алисе благоволили, перспективы вырисовывались радужные. А Макс все чаще и чаще стал поговаривать о том, что старость уже не за горами и пора бы начинать вить гнездо или устраивать берлогу. Это уж как Алисе больше понравится.

Ей нравилось и гнездо, и берлога. И перспектива состариться рядом с Максом ей тоже нравилась, но что-то останавливало ее от самого последнего, самого решительного шага. Наверное, страх перед счастьем. Или страх это счастье потерять, если изменить в своей жизни хоть что-то. К примеру, сменить однушку на комфортабельное «гнездо» или не менее комфортабельную «берлогу». Она бы, наверное, рано или поздно решилась, если бы не сны…

…Кричать мешало что-то колючее и пыльное. Да что там кричать – даже дышать выходило через раз. А освободиться от этого колючего и пыльного никак не получалось из-за связанных за спиной рук. Алиса пробовала, но лишь стерла кожу на запястьях в кровь.

Как это с ней случилось, она не знала. Не помнила толком ничего. Помнила лишь, что сбежала с территории, пролезла в дыру в заборе и очутилась на воле. Волю она любила так же сильно, как шоколадные конфеты. А может быть, даже еще сильнее. Оттого, наверное, и сбегала. Убегала недалеко и ненадолго, потому что в свои неполные двенадцать уже отчетливо понимала, что одной на воле ей не выжить, надо немножко подрасти, немножко потерпеть.

Этот детский дом был уже третьим в ее жизни. Третьим и самым мрачным, самым неуютным. Не оттого ли, что был он организован для детей с особенностями?

Про детей с особенностями с придыханием и материнской нежностью в голосе говорила директриса, когда в детдом приезжали проверки или телевидение. В такие дни их всех кормили от пуза, одевали в чистое, малышам выдавали новые игрушки, а для старших даже открывали компьютерный класс. Компьютерным классом директриса особенно гордилась, проверкам и телевидению показывала его в первую очередь. А еще рассказывала, как воспитанникам повезло жить в таком удивительном, пропитанном историей месте. На взгляд Алисы, место это было пропитано лишь сыростью и тоской, но директрисе верили больше, а «детей с особенностями» вообще никогда не спрашивали. Всем казалось, что жить в старинном графском доме, который уже много лет числится в памятниках старины, это в самом деле очень здорово и очень увлекательно. И места вокруг удивительные – тишина, приволье! Сосновый бор подступает к самым стенам, рядом речка, за речкой – дачный поселок. А до ближайшего райцентра всего десять километров. Одним словом, красота!

Места и в самом деле были привольные, и привольем этим Алису к себе манили. Заманили…

Больше всего она любила сидеть у реки. Купаться не пыталась, потому что не умела плавать. Просто сидела, опустив босые ноги в воду, через свернутый в подзорную трубу альбомный лист смотрела на стадо коров, пасущееся на том берегу. Коровы были разноцветные, рыжие, белые, пятнистые. Наблюдать за ними Алисе нравилось, можно было представить, что там, в этом рогатом разноцветье, есть и ее, Алисина, корова. И корову эту она пасет по заданию бабушки. И не беда, что нет у нее ни собственной коровы, ни собственной бабушки. Помечтать ведь можно!

Наверное, Алиса замечталась, потому что не заметила, что на берегу она больше не одна, не почувствовала того, кто встал за ее спиной темной тенью. Встал, больно, до фиолетовых кругов перед глазами стиснул шею, а потом сунул в рот что-то колючее и пыльное. И на голову надел такое же колючее, пахнущее сырой землей и плесенью. Алиса пыталась кричать и брыкаться, но тот, кто явился за ней темной тенью, был сильнее. Ее оторвали от земли, сначала куда-то потащили, потом куда-то повезли. Везли в багажнике вонючей, пахнущей бензином машины. Алиса задыхалась от этой вони, жары и страха и, кажется, окончательно задохнулась, провалилась в спасительную темноту…

– …Очнись, – сказала темнота тихим шепотом. – Эй, ты меня слышишь?

Открывать глаза было страшно, и если бы не надежда, что все случившееся – это лишь сон или чья-то дурная шутка, Алиса бы, пожалуй, так осталась в безопасной темноте.

– Как тебя зовут? – Шепот был настойчивый, не оставлял в покое.

Алиса открыла глаза, но не увидела ничего кроме темноты.

– Не бойся, сейчас глаза привыкнут.

Глаза привыкли, стоило только зажмуриться, а потом поморгать по-совиному, как окружающий мир начал наконец обретать очертания. Мир был замкнут в четырех стенах, подсвечивался мутно-серым светом, просачивающимся сквозь щели в потолке. Но Алису интересовали не стены и не потолок, а голос.

Девочка сидела на дощатом полу, по-турецки скрестив ноги. Даже в скудном свете длинные волосы ее отливали медью, а на носу виднелась россыпь веснушек. Подол нарядного, в рюшах, платья едва прикрывал колени, и девочка то и дело тянула его вниз, разглаживала несуществующие складки.

– Ты кто? – спросила Алиса, разглядывая собственные стертые в кровь, но свободные от пут руки. – Где мы?

– Я Маруся. – Девочка улыбнулась, и в улыбке ее Алисе почудилась жалость. – Мы в погребе под сараем. Теперь это твой дом.

Всю жизнь Алиса мечтала о собственном доме, представляла, каким он будет уютным и светлым…

– Это не мой дом! – Захотелось вдруг вцепиться девочке Марусе в волосы и изо всей силы ударить ее прямо в конопатый нос, чтобы не врала и не пугала. – Это вообще не дом!

– Тише. – Маруся прижала указательный палец к губам. – Не надо кричать, он этого не любит.

– Кто? – Еще недавно ей было жарко и душно, а теперь вдруг стало холодно. – Кто этого не любит? – повторила она уже шепотом.

– Сказочник. – Маруся пересела поближе, снова расправила на коленях свое нарядное платье. – Он любит, чтобы было тихо. Он говорит, что волшебству нужна тишина.

– Сказочник – это тот, кто притащил меня сюда? – Зубы начали выбивать барабанную дробь. Алиса сжала челюсти.

– Не говори так, этого он тоже не любит. Он не притащил, а дал возможность перевоплотиться. Вот так надо говорить, чтобы не злить его. Ты не бойся, я тебя научу. Если его не злить, если попытаться ему понравиться, он разрешит тебе иногда подниматься наверх. Наверху лучше, чем здесь. Не так скучно. – Маруся вздохнула, из складок платья достала гребешок и принялась расчесывать свои удивительные, отливающие золотом волосы.

– Откуда ты знаешь?

Маруся пожала плечами.

– И я все про него знаю. Если ты скажешь, как тебя зовут, я буду тебе помогать.

– Алиса. Меня зовут Алиса. И… спасибо.

Сверху, прямо над их головами, послышались тяжелые шаги.

– Это он. – Маруся спрятала гребешок, проворно отползла в самый дальний, самый темный угол. – Не бойся, – послышался из темноты ее тихий шепот. – И не зли его.

В потолке открылся люк, и в подвале сделалось вдруг нестерпимо ярко. Так ярко, что спускающийся по лестнице человек виделся Алисе лишь черным силуэтом.

– Очнулась? – Его голос был бархатно-ласковый, совсем не злой.

Маруся говорила, что его нельзя злить, а если просто попросить…

– Дяденька, родненький, отпустите меня, пожалуйста! – Алисе и стараться не пришлось, чтобы получилось искренне. Страх сделал все за нее. – Отпустите…

– Тихо, дитя. – Крепкая рука схватила Алису за шиворот, потащила к лестнице. – Не надо меня бояться.

А она боялась! Как можно не бояться человека, у которого вместо лица уродливая маска, который уже сделал тебе больно и наверняка сделает еще больнее!

Маруся ошиблась, наверху был не сарай, а что-то похожее на столярную мастерскую. Точно такая же имелась в детском доме, в ней завхоз Митрич ремонтировал сломанную мебель. В этой мастерской тоже была мебель. В дальнем углу на дощатом постаменте стояла деревянная кровать с резным изголовьем. В воздухе остро пахло лаком. Наверное, запах этот шел из стоящей на верстаке жестяной банки.

– Сядь сюда, дитя. – Человек без лица толкнул Алису к деревянному стулу с высокой спинкой. – Дай-ка я тебя как следует рассмотрю.

Он присел напротив на корточки. Глаз в прорезях маски было не разглядеть, да она и не хотела их видеть…

– Хорошая девочка. – Шершавый палец прочертил полосу на Алисиной щеке. Почти ласково прочертил. – Ты моя сказочная девочка. Ты же будешь вести себя хорошо?

Она сглотнула колючий ком, кивнула.

– Надеюсь, ты любишь сказки?

Алиса уже и забыла, когда в последний раз ей рассказывали сказки. Наверное, очень давно, когда она была еще совсем маленькой.

– Любишь. Все дети любят сказки. – По голосу было слышно, что он улыбается. Это же ведь хорошо, что он улыбается?! – Вот, к примеру, я очень их люблю. У меня есть книга. Удивительная книга с удивительными картинками. Хочешь взглянуть?

– Хочу. – Она снова кивнула. – Очень хочу.

– Вот и прекрасно! – Определенно, он улыбался под своей страшной маской. И по голове Алису погладил ободряюще, а потом сказал: – Я тебе покажу. Только, чур, руками не трогать! Это очень ценная книга.

Руки ее он примотал к стулу веревкой, а потом придвинул стул к верстаку, на который выложил книгу. Это была очень старая книга, в вытертом переплете, с позолотой на корешке. Названия Алиса прочесть не успела, заметила лишь, что оно не на русском языке.

– Это сказки братьев Гримм. – Человек в маске любовно погладил переплет. – Одно из первых изданий. Уникальная в своем роде вещь. Но тебе все равно этого не понять, поэтому давай смотреть картинки!

Картинки были страшные. Не должно быть таких картинок у детских сказок. И сказок таких неправильных быть не должно. А еще ее, Алисы, не должно быть в этом ужасном месте… Хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть, но она помнила предупреждение Маруси. Сказочника нельзя злить. Значит, нужно смотреть и слушать.

Она все сделала правильно, она вела себя хорошо. Настолько хорошо, что заслужила похвалу, черствый пряник и чашку горячего чая.

– Хорошая девочка, – сказал Сказочник, отвязывая онемевшие Алисины руки от подлокотников. – Скоро ты поймешь, насколько прекрасна моя идея. Придет время, и ты станешь ее частью. А теперь вынужден откланяться, у меня еще много дел.

Как только над головой захлопнулся люк, из полумрака выступила Маруся, уселась рядом, спросила:

– Он показывал тебе картинки?

– Гадость, – сказала Алиса шепотом. – Он ненормальный, да?

– Он называет свои картинки иллюстрациями. – Маруся разгладила складки на своем прекрасном платье, добавила со вздохом: – Я долго запоминала это слово. И долго не понимала, что оно обозначает. Я глупая, да?

– Ты не глупая. – Алиса мотнула головой. – Давно ты здесь?

– Не знаю. Наверное, давно.

Это хорошо, если давно. Для них с Марусей это означает надежду. Когда-нибудь их обязательно найдут. И пускай сама она никому не нужная детдомовка, но у Маруси наверняка есть родители, и они наверняка ее ищут. Им нужно лишь продержаться еще чуть-чуть. День. Может, два… Вдвоем ведь не так страшно.

– Вдвоем не страшно, – эхом отозвалась Маруся.

Поговорить бы с ней, узнать все, что она знает про Сказочника. Может быть, получится сбежать еще до того, как их найдут. Вот только сил вдруг совсем не осталось. Сил хватило лишь на то, чтобы улечься на твердом полу, подтянуть коленки к животу, закрыть глаза и сказать:

– Что-то я устала…

– Это все чай… – Шепот Маруси уплывал, растворялся в тишине.

Алиса проснулась посреди ночи. Наверное, это была ночь, потому что вокруг царила тьма, хоть глаз выколи.

– Маруся, – позвала она шепотом и пошарила рукой рядом с собой.

Рука натолкнулась на пустоту, а тишина не отозвалась уже привычным шепотом. Ей бы испугаться, но сон оказался сильнее, придавил голову к полу когтистой лапой, замурлыкал что-то успокаивающее, убаюкивающее.

Следующий раз Алиса проснулась уже утром. А может быть, даже днем. Маруся сидела рядом, расчесывала свои золотые волосы.

– Он забирал тебя? – В голове гудело, а в горле было сухо и горько.

– Забирал. – Маруся кивнула. – Вон там бутылка с водой, выпей. После его чая всегда болит голова, а отказываться нельзя, потому что он может разозлиться.

Вода была теплой, но Алиса все равно прижала пластиковую бутылку к виску в надежде, что боль пройдет.

– Он что-то подсыпает в чай, и потом всегда трудно понять, сколько прошло времени. Иногда мне кажется, что несколько часов, а иногда – несколько дней. Я уже совсем запуталась.

Алиса тоже запуталась. Оказалось, что часы и дни их с Марусей жизни отмеряются чашками чая да сказками, которые читает им на незнакомом языке человек в маске. Мир менялся только наверху. И только по изменениям, происходящим в мастерской, Алиса могла хоть приблизительно судить о том, сколько на самом деле прошло времени.

Перемены коснулись того угла мастерской, где стояла деревянная кровать. На кровати этой появилось сшитое из ярких лоскутков покрывало и две подушки, глядя на которые спать хотелось еще сильнее. Рядом с кроватью теперь стояла резная тумбочка, на которой лежали круглые очки и начатое вязание. А из-под кровати выглядывал цветастый бок ночной вазы.

– Нравится, дитя?

Сказочник сидел за старой швейной машинкой. Она стрекотала так громко, что почти полностью заглушала его ласковый голос, и Алисе приходилось тянуть шею, чтобы со своего стула услышать, что он говорит. А еще чтобы рассмотреть, что же он такое шьет. Но рассмотреть получалось лишь край чего-то пурпурно-красного.

– Нравится.

– Это мой новый проект. И очень скоро ты станешь его частью. Хочешь попасть в сказку, дитя?

Алиса не хотела. Даже в нынешнем своем затуманенном сознании до дрожи, до мурашек боялась этих его сказок.

Маруся тоже видела кровать с лоскутным покрывалом и швейную машинку, и чем больше деталей появлялось в дальнем углу мастерской, тем тревожнее делался ее взгляд, тем быстрее скользил гребешок по золотым волосам, выдергивая целые пряди. Маруся знала больше, чем знала Алиса, но делиться своими знаниями не хотела. Узнать бы почему, да все никак не получалось расспросить: сон накрывал раньше, чем Алиса успевала задать вопрос.

А однажды в мастерской появился волк. Настоящий волк, только мертвый. Он скалил желтые зубы и смотрел на Алису стеклянными бусинами глаз. Волк лежал на кровати, наполовину укрытый лоскутным одеялом, а на голове его красовался смешной кружевной чепец.

– Не бойся, дитя, это всего лишь чучело.

Сказочник придвинул к Алисе чай и очередной пряник. Кажется, ничем другим он их с Марусей не кормил. Раньше Алисе очень сильно хотелось есть, а потом она привыкла. Вот только к головной боли и постоянной слабости привыкнуть никак не получалось. Сил едва хватало на то, чтобы держать в руках чашку.

Ее больше не привязывали. Доверяли? Или просто не видели смысла привязывать такое ослабленное, такое беспомощное существо? Алиса тоже больше не видела смысла. И надежда, что их с Марусей спасут, стала такой же слабой, как и она сама.

– Уже скоро, дитя. Придет твой час. – Ее погладили по голове и даже поцеловали в лоб. – А теперь время сказок!..

– …Это плохо! – Костяной гребешок скользил по золотым волосам вверх-вниз, взбивая их в неаккуратную кудель. – Это очень плохо. Тебе больше нельзя пить его чай.

Маруся говорила привычным своим шепотом, а Алисе приходилось делать над собой усилие, чтобы не уснуть.

– Завтра он будет тебя купать.

Купать… Как же ей хотелось искупаться, намылить расчесанную в кровь кожу ароматным мылом, чтобы смыть грязь и запахи! Но это раньше, а сейчас Алисе было все равно.

– Слушай меня! – Голос Маруси сделался настойчивым, даже злым. – Тебе грозит страшная опасность.

– А тебе? – Дощатый пол манил, казался мягче самой мягкой перины.

– Это не моя сказка. Слушай меня, Алиса. Не спи…

…Маруся оказалась права, на полу в мастерской стояло большое, до краев наполненное водой корыто. От воды шел пар.

– Раздевайся, дитя, – сказал Сказочник и протянул Алисе кусок мыла. – Не бойся, раздевайся! Завтра нас с тобой ждет удивительный день. Мы будем фотографироваться!

Перед площадкой с кроватью и в самом деле стояла тренога с закрепленным на ней фотоаппаратом. Не таким, каким их снимали в детском доме, а старинным.

– Ну, же, дитя! Не заставляй меня злиться. – Его голос был совсем не злым. Наверное, Маруся на него просто наговаривает…

Теплая вода ласково коснулась расцарапанных лодыжек. Алиса блаженно вздохнула и села на дно корыта. Голову ей он мыл сам. Мыл бережно, ласково разбирая спутанные волосы на пряди. У нее ведь не было гребешка, а Маруся никогда не предлагала своего. Жадина…

В уютном махровом халате было тепло и так хорошо, что Алиса даже попросила разрешения оставить халат себе.

– Конечно, дитя!

На этом его щедрость не закончилась. На верстаке Алису ждал настоящий ужин. Картофельное пюре и кусок жареного мяса, от запаха которого ее вдруг замутило.

– Сначала выпей. – Сказочник поставил перед ней чашку с чаем.

Маруся велела чай не пить, но как же не пить, когда он наблюдает?..

Со стороны помоста вдруг послышался какой-то шорох, это тренога с фотоаппаратом медленно заваливалась на бок. Сказочник едва успел ее подхватить, а Алиса едва успела выплеснуть чай в таз с водой. Повезло. Должно же и им с Марусей когда-нибудь повезти…

– …Повезло, – сказала Маруся, присаживаясь рядом. – Завтра тебе нужно бежать. У тебя будет мало времени и мало шансов, но ты справишься. Я знаю.

– Я тебя не брошу. – Теперь, когда ее больше не клонило в сон, мысли сделались ясными и острыми, как лезвие.

– Бросишь. Вдвоем нам не убежать. А ты можешь позвать на помощь. Ты ведь позовешь?

– Позову. Ты знаешь, что случится завтра? Ты уже видела такое? – Острые мысли привели за собой острые вопросы.

– Завтра наступит время сказок. Ты станешь иллюстрацией.

– Время какой сказки наступит? – Она уже и сама знала, какой. Можно было не спрашивать.

– Он называет это постмортем. На его картинках все должны быть мертвыми. Волк уже мертв…

– А завтра умру я?..

– Ты не умрешь. Ты сбежишь и позовешь на помощь!

– А если он разозлится и убьет тебя?

– Не убьет. Это не моя сказка. – Маруся пожала плечами, спрятала гребешок в складках платья. – Спокойной ночи, Алиса.

– …Вот и настало время сказок, дитя! – Сказочник в возбуждении потирал ладони. – Я выбрал для тебя чудесную сказку и сшил чудесный наряд!

Наряд лежал на верстаке. Он и в самом деле был чудесный. Надень Алиса такую красоту на новогодний утренник, все девочки в детдоме умерли бы от зависти. Но сейчас смерть нависла над ней самой. Она протягивала Алисе полосатые чулочки, шерстяное платье, белоснежный передник и сшитый из алого атласа плащ. А под верстаком дожидались своего часа остроносые башмачки.

– Надевай же, дитя! – сказала смерть голосом Сказочника.

Наряд пришелся Алисе впору, даже башмачки. Осталось самое главное – бархатная красная шапочка. Скоро она сама станет сначала Красной Шапочкой, а потом персонажем иллюстрации. Она станет постмортем…

Портняжные ножницы лежали на краю верстака под обрезком алого атласа. Алиса видела лишь их очертания.

– Теперь ты готова, дитя! – Сказочник улыбался под своей маской, руки его дрожали от нетерпения. – Погоди, осталось самое главное…

Самое главное – это чашка с чаем, вот только сейчас в нем не снотворное, а яд. Так сказала Маруся, и Алиса ей поверила.

Сказочник отвернулся всего на секунду, и этой секунды Алисе хватило, чтобы обеими руками сжать ножницы и изо всех сил воткнуть их ему в бок. Сначала что-то тихо хлюпнуло, а потом голова Алисы чуть не лопнула от рыка. Ей показалось, что это очнулся от вечного сна волк, потому что человек не может издавать такие ужасные звуки. Но рычал не мертвый волк, а живой человек. Все еще живой и все еще смертельно опасный…

Маруся велела не тратить силы и время на попытки вытащить ее из погреба, велела бежать со всех ног и привести помощь. И Алиса побежала. Она перепрыгнула через корчащегося на полу Сказочника, обогнула верстак, больно ударившись боком об его угол, на лету поймав падающую с верстака книгу. Дверь мастерской была заперта изнутри, но не на ключ, а на тяжелый железный засов. Если навалиться всем телом, если потянуть изо всех сил, у нее получится.

Получилось. Яркое солнце резануло по глазам, ослепляя, но ноги в остроносых башмачках уже несли Алису прочь от мастерской. Она бежала не разбирая дороги, падая, разбивая в кровь коленки, царапая лицо и руки о ветки деревьев. Она потеряла башмачки, потом атласный плащ, а ненавистную красную шапочку сорвала с головы сама, зашвырнула в придорожные кусты. Оказывается, теперь она бежала уже не по лесу, а по дороге, и пыль окутывала ее серым облаком. А за спиной слышалось страшное рычание, Сказочник гнался за ней верхом на сказочном звере. Наверное, в услужении у него имелся не только мертвый волк, но иная, куда более опасная тварь. Бежать. Бежать изо всех сил…

Силы кончились, и Алиса упала в пыль, зажмурилась, дожидаясь, когда сказочная тварь приблизится, схватит острыми зубами за шею… А тварь вдруг перестала рычать, заговорила человеческим голосом:

– Ну, малая, ты даешь! Я ж тебя чуть не переехал! Ты откуда такая взялась?

Это был не Сказочник, а самый обыкновенный человек на самом обыкновенном тракторе. Он смотрел на Алису сверху вниз и скреб пятерней серую от дорожной пыли щеку.

– Я же говорила, не нужна нам никакая милиция! Видите, побегала и сама вернулась как миленькая! – Голос директрисы вибрировал на такой высокой ноте, что Алисе хотелось зажать уши руками.

Она сидела в здравпункте зареванная, вспотевшая, грязная с головы до ног, вцепившись в теперь уже свою книгу, прижав ее к груди.

– Где ты шлялась, Авдеева? Где ты шлялась целых десять дней?! – Голос директрисы сорвался на визг, но в визге этом отчетливо слышалось облегчение.

Значит, ее не было всего лишь десять дней? А казалось, что целую вечность…

Алиса попыталась объяснить, честно рассказать о Сказочнике, мертвом волке и Марусе.

Ей не поверили! Не поверили ни единому слову! Никто не собирался искать Сказочника и спасать Марусю! И когда Алиса осознала это окончательно, она закричала. Она кричала так громко, что сорвала голос. Она умоляла, уговаривала, плакала в тщетной попытке достучаться до этих равнодушных, озабоченных лишь собственными проблемами взрослых.

– Сложная девочка. Сложная девочка с проблемной психикой, – сказала директриса за мгновение до того, как в Алисино плечо вонзилась острая игла.

Комната закружилась, и Алиса закружилась вместе с ней, падая, проваливаясь в глубокую черную яму, мертвой хваткой цепляясь за теперь уже свою книгу сказок, из последних сил стараясь не забыть Марусино лицо…

Забыла… Или ее заставили забыть? Сложная девочка с проблемной психикой, которую непременно нужно лечить.

Лечили… Когда таблетками, а когда и уколами. Лечили от бредовых фантазий и склонности к бродяжничеству.

Вылечили… Почти. Дурные воспоминания сбежали, затаились, но лишь затем, чтобы ночами возвращаться в кошмарах, тянуть к Алисе когтистые лапы, скалиться страшной маской, шептать ласково на ухо: «Пришло время сказок, дитя!»

Ей оставили книгу. Наверное, директриса посчитала ее не стоящей внимания, просто не заглянула внутрь, не увидела страшные картинки. Или не увидела выбитую на корешке дату, не поняла реальную цену. Алисе уже было неважно. Она почти излечилась и почти поверила, что причиной всему вот эти страшные картинки, которые подтолкнули ее к самому краю, едва не уничтожили. И Марусю она почти забыла. Пока Маруся не повадилась заглядывать в ее уже взрослые, но все равно страшные кошмары…

– …Он придумал новую иллюстрацию. – Маруся садилась на край Алисиной кровати, вынимала из складок своего платья гребешок. – Сейчас он шьет красные башмачки, говорит, что для постмортем очень важны детали. – Гребешок скользил вверх-вниз, путался острыми зубьями в волосах, рвал их с тонким звоном, но Маруся, кажется, этого не замечала. Как не замечала она и кровавых капель, марающих подол ее чудесного платья.

Алиса просыпалась в холодном поту, зажимала рот ладонью, пытаясь не выпустить в этот мир рвущийся из ночного кошмара крик. А когда стало совсем невмоготу, пошла к психологу. Вот только психолог не помог – помог Макс.

– Хватит! – сказал он однажды утром, крепко, до боли, стискивая Алисины плечи, прижимая к себе ее каменеющее от паники тело. – С этим нужно разбираться.

– С кошмарами? – В объятьях Макса почти получалось поверить в то, что творящееся с ней – всего лишь кошмар. – Психолог не разобрался. Думаешь, у тебя получится? – Не нужно было злиться, но вот как-то само собой получалось – и злиться, и отталкивать настойчивые Максовы руки.

Если бы его было так легко оттолкнуть, его бы уже давно не было в Алисиной жизни. Если бы все было так просто, он бы не стал связываться с бывшей детдомовкой, не выменял бы спальный мешок на чашку кофе, не пытался бы прорваться за плотный полог ее кошмаров.

– Это не кошмары, это воспоминания. Тебе просто нужно вспомнить, Алиса!

Книгу сказок Алиса никогда не держала на виду. Сказать по правде, она ее даже не открывала. А Макс открыл. Положил поверх измятых простыней, сказал:

– Давай начнем с малого. Где ты взяла эту книгу?

– Мне сказали, что я ее украла, когда была ребенком.

– Украла раритетное издание, цена которому не одна тысяча долларов? Ну, допустим. – Ладонь Макса заскользила вверх по спине, уговаривая расслабиться, успокаивая. – У кого ты его украла, Алиса?

– У Сказочника…

Слово родилось из темных глубин подсознания, выплеснулось черной кляксой на пожелтевшие от времени страницы.

– Кто такой Сказочник?

Она не слышала. Она листала книгу, переворачивала страницу за страницей, пока не увидела кровать с резным изголовьем и тумбочку с позабытым вязаньем, пока не увидела волка в смешном кружевном чепце и себя саму, лежащую поверх лоскутного одеяла.

– Постмортем… – К горлу подкатил колючий ком, а во рту сделалось одновременно сладко и горько, как бывало после чая, которым поил их с Марусей Сказочник. – Он называл это постмортем. А вот это, – ноготь прочертил черту поверх изображения девочки, – это я. Я должна была стать Красной Шапочкой, если бы не сбежала…

На сей раз сбежать не получилось. Воспоминания догнали, накрыли холодной лавиной, придавили мокрой от слез щекой к пахнущим пылью страницам. Раздавили. Уничтожили. Почти…

Кофе был крепкий и горький, как хинин. Только эта крепость и эта горечь могли перебить вкус чая. Того самого чая, которым поил их с Марусей Сказочник. Алиса вспомнила Марусю. Мало того, она нашла Марусю на страницах сказочной книги! В этой сказке была башня с окнами-бойницами и девочка в нарядном платье, расчесывающая гребешком свои удивительной красоты золотые волосы. Рапунцель…

А Алиса уже искала другую сказку и другую иллюстрацию. Красные башмачки – это очень важно, так сказала Маруся.

На странице сказочной книги красные башмачки жили своей собственной жизнью, приплясывали, отбивали каблучками беззвучный ритм. Башмачки и худенькие девчачьи ноги. Ноги без хозяйки… А маленькая хозяйка наблюдала за этой дикой пляской со стороны. Девочка на картинке была без ног, но все еще жива. Не оттого ли, что время ее сказки еще не пришло?..

– Что мне делать? – Алиса сидела, прижав к груди книгу сказок. – Что мне теперь со всем этим делать?! Идти в полицию?..

– Полиции нужны доказательства, а не страшные сказки. – Макс привычным жестом взъерошил волосы. – Ты должна вспомнить все, что только возможно.

Проблема была в том, что она больше ничего не помнила, не могла даже предположить, где находился дом Сказочника.

– Тогда сделай то, что у тебя получается лучше всего, проведи журналистское расследование. – Макс включил ноутбук, поставил его перед Алисой. – Давай предположим, что твои сны – это не просто сны, а предупреждение. Ты была похожа на Красную Шапочку, твоя Маруся была похожа на Рапунцель, поэтому вас похитили.

– Девочка! – Она все поняла правильно. Теперь, когда Макс указал ей путь, в голове прояснилось. – Если девочка существует на самом деле, если она сейчас у Сказочника, то родители должны были заявить о ее пропаже, в сети должна быть ее фотография!

Фотография нашлась. С экрана ноутбука им с Максом улыбалась девочка лет десяти. Пропавшая три дня назад девочка, умница, отличница, мамина-папина радость, будущая модель для постмортем… Если они не успеют.

– Успеем. – Макс пошел дальше, Макс вспомнил, что он крутой программист и потенциальный хакер.

Его пальцы, тонкие и длинные, словно у пианиста, уже летали над клавиатурой, а на мониторе сменяли одна другую заметки, фотографии, картинки. Алиса следила за ним затаив дыхание, позабыв про давно остывший кофе.

– Смотри, что я нашел!

Сначала Алиса решила, что это иллюстрация, точно такая же, как в ее книге, и лишь через мгновение поняла, что это не иллюстрация, а фотография…

Золотоволосая девочка у похожего на бойницу окошка, все складочки нарядного платья аккуратно расправлены, костяной гребешок запутался в длинных волосах. И кажется, что девочка на фотографии жива, но сердце кричит – не верь, это не безобидная фотография, это постмортем! Для Маруси наступило время сказок, потому что она, Алиса, пообещала, но не спасла…

Алиса не плакала с того самого момента, как вырвалась из лап Сказочника, думала, что не заплачет больше никогда. Она ошибалась. Слез было много, так много, что в них можно было утонуть. Слезы не приносили облегчения, от них становилось только хуже.

– Я так и знал, что он не сможет удержаться. – Макс не утешал, Макс не отрывался от ноутбука. – Таким тварям нужно признание. Слышишь, Алиса, он наследил! И по этим следам я найду его, как по чертовым хлебным крошкам! Алиса, ты прости, но мне нужно уйти! Я вернусь сразу, как только что-нибудь нарою.

Максу понадобилась всего одна ночь и помощь друзей-хакеров.

– Собирайся, – сказал он с порога и поцеловал Алису в нос, как маленькую. – Я знаю, кто это с вами сделал! – В этом был весь Макс, он продолжал считать ее жертвой, даже после того, как узнал всю правду про Марусю. – Я за рулем, по пути все расскажу!

Подчиняясь Максовой воле, джип ревел зло и задиристо, скользил по пустынной трассе наперегонки с собственной тенью, рвался в бой. Алиса смотрела прямо перед собой, до боли в пальцах сжав кулаки.

– Тебе нужно кое-что узнать. – Не сводя взгляда с дороги, Макс успокаивающе погладил ее по коленке.

– Я хочу знать про эту сволочь все.

– Не про сволочь… – Все-таки Макс на нее посмотрел. Посмотрел как-то странно, одновременно растерянно и задумчиво. – Алиса, это касается Маруси…

Он говорил торопливо, словно боялся, что она захочет его остановить, словно сам не верил своим словам. Он говорил, Алиса слушала, и тиски, которые сжимали ее все эти годы, с каждым сказанным словом ослабляли свою смертельную хватку. Оказалось, что она забыла, как это – дышать полной грудью, а теперь вот училась дышать и жить заново.

– …А он и в самом деле фотограф! Говорят, талантливый и самобытный. – От злости голос Макса вибрировал в унисон мотору. – Он фотографировал детей в твоем интернате. Он фотографировал тебя, Алиса! Вспоминай!

Она вспомнила. Молодой, но с уже обозначившимися залысинами, в уютной клетчатой рубашке, в коротковатых брюках, карманы которых были набиты карамельками. Он улыбался Алисе так, словно был ее лучшим другом. И фотографию сделал очень красивую. Это была единственная фотография, на которой Алиса себе нравилась. Определенно, он был очень хорошим фотографом. Определенно, это не мешало ему быть очень страшным человеком…

– …Перспективный, талантливый, из интеллигентной семьи. – Макс говорил, а желваки на его небритых щеках ходили ходуном. – Его дед был смотрителем той самой усадьбы, в которой в последующем организовали детский дом. А во время Великой Оте-чественной в усадьбе располагалась немецкая комендатура. Думаю, книга сказок осталась с тех самых времен, как и фотокамера. А язык он выучил сам, в силу таланта! – Макс не выдержал, выругался, виновато посмотрел на Алису. – Знаешь, он ведь в самом деле талантливый. Я видел его работы. Не те… другие. Год назад его фотографии выставлялись в Берлине, говорят, произвели фурор у тамошней публики.

– Это точно он? – Она должна была спросить. Им нельзя ошибиться: на кону жизнь маленькой девочки.

– Он заказал красные башмачки. Не купил готовые, а пришел к обувщику со своими рисунками и мерками. Сказал, это нужно для будущей инсталляции, сказал, что важна каждая деталь.

– Они уже готовы – башмачки? – Сердце пропустило удар, а почти разжавшиеся тиски снова начали сжиматься.

– Я не знаю. – Макс снова успокаивающе погладил ее по коленке.

– Куда мы едем?

– Его дед был не только смотрителем усадьбы, но и охотником. В лесу недалеко от интерната есть охотничий домик. Я думаю, он держит девочку там. Так же, как и вас с Марусей…

Они оставили джип на лесном проселке, дальше пошли пешком. Сколько Алиса ни старалась, ни дорогу, ни сам лес вспомнить так и не смогла. И показавшийся из-за еловых лап домик она тоже не вспомнила, но внутри вдруг заныло, завибрировало, словно что-то в ней вот прямо сейчас настраивалось в резонанс с этим местом.

– Ты только не суйся, – сказал Макс одними губами. – Если он там, я сам разберусь. Представлюсь туристом, скажу, что заблудился.

– Мы вдвоем заблудились. Как Гензель и Гретта.

– Нет. – Макс взял ее за руку, крепко сжал. – Он фотограф, у него хорошая память на лица. Если он тебя узнает, все может осложниться. Не бойся, я не маленький ребенок, со мной ему так просто не справиться. Доверься мне.

Ей было тяжело довериться. Но еще тяжелее ей было переступить порог мастерской, маскирующейся под старый сарай. Здесь, в лесной глуши, время вдруг обратилось вспять, ломая и корежа, перекраивая наново, превращая взрослую женщину в маленькую испуганную девочку. Пришло время сказок, дитя… Беги! Беги со всех ног!

И Алиса побежала. Она бежала на встречу с чужой страшной сказкой и порог мастерской переступила уже не напуганной маленькой девочкой, а взрослой женщиной. Она готова!

– …Я же просил. – В голосе Макса не было злости – одна лишь мрачная сосредоточенность.

На Алису он даже не глянул. Он был занят, он вязал грубые узлы на по-аристократически хрупких запястьях человека, чье лицо Алисе все никак не удавалось разглядеть. Человек лежал ничком, не сопротивляясь, не пытаясь избавиться от пут.

– Пришлось ему врезать… На всякий случай. – Макс легко, как тряпичную куклу, подхватил человека под мышки, подтащил к верстаку. – Сейчас я его упакую…

– Это он?..

Алиса была близко, но по-прежнему не могла рассмотреть лица. Она видела лишь удивительной красоты красные сапожки и лежащую рядом пилу…

– Это он. – Макс разогнулся, стер со лба испарину. – Хочешь посмотреть?

Алиса не хотела. Ей было не до того. Она металась по мастерской, лихорадочно пытаясь вспомнить, где же люк. Наверное, искала бы долго, если бы не Макс.

– Вот. – Он сдвинул в сторону железный засов, потянул на себя крышку люка, вопросительно посмотрел на Алису.

– Я сама, – сказала она шепотом и, не дожидаясь ответа, ступила на деревянную лестницу.

Внизу было темно. Сначала темнота эта показалась Алисе кромешной, но скоро глаза привыкли.

Девочка сидела у стены, подтянув к подбородку острые коленки. Она смотрела на Алису снизу вверх, а Алиса не могла отвести взгляда от ее босых ног.

Они успели! Еще чуть-чуть, и было бы поздно, но они успели, и у этой маленькой девочки появилось будущее. Возможно, в ее будущем не будет даже кошмаров. Умницу, отличницу, мамину-папину радость ждет не стылый глянец посмертной фотокарточки, а нормальная жизнь, потому что она, Алиса, вспомнила свое прошлое.

– Не бойся. – Алиса присела перед девочкой на корточки, не решаясь дотронуться, боясь ненароком напугать ее еще сильнее.

Зря боялась. С тихим всхлипом девочка бросилась ей на шею, прижалась дрожащим тельцем, обхватила тонкими ручками, зашептала на ухо:

– Я тебя ждала! Я так боялась, но она сказала, что все будет хорошо, что ты непременно за нами придешь!

– Кто – она?..

Занемела спина, а затылку вдруг сделалось жарко. Наверное, от горячих детских ладошек.

– Маруся. Она здесь давно, дольше, чем я. Она говорила, что ты придешь за мной, а я не верила. – Девочка цеплялась за нее так крепко, словно до сих пор не могла поверить, словно боялась, что Алиса исчезнет из ее страшного темного мира.

– Видишь, Маруся была права. Я пришла за тобой… – Собственный голос казался ей чужим, незнакомым.

– Да, ты пришла… – Из темноты выступила светлая фигурка. – Как хорошо, что ты назвала мне свое имя! – Костяной гребешок аккуратно скользил по золотым волосам, разделяя их на пряди. – Так я смогла тебя навещать. – Маруся села рядом так, чтобы одновременно видеть и Алису, и девочку. – У тебя плохие сны. Это из-за меня?

– Нет, Маруся, это из-за него. – Они до сих пор понимали друг дружку с полуслова. Ведь так и бывает у лучших подруг.

– Хорошо, что не из-за меня. – Маруся вздохнула, разгладила складки на своем платье. – Я не хотела тебя пугать. Понимаешь?

Алиса понимала. Как ни крути, а вырасти и стать взрослой из них двоих получилось только у нее одной. И не потому, что она не сдержала данное обещание и не сумела спасти Марусю, а потому, что Маруся была мертва уже тогда, при их самой первой встрече…

Пропала без вести пятнадцать лет назад. Вышла во двор поиграть с подружками и больше домой не вернулась. Ее искали несколько месяцев. Искали родители, милиция, горожане, даже преподаватель фотокружка, в который Маруся записалась накануне исчезновения. Ее искали все, а нашла Алиса и на целых десять дней стала лучшей подружкой для маленькой мертвой девочки.

– Я вернулась. Сказочник больше никого не обидит. – Алиса протянула руку ладонью вверх.

– Это хорошо. – В том месте, где тонкие Марусины пальчики коснулись кожи, сделалось тепло и немножко колко. – Это значит, что теперь я могу уйти. – Маруся встала, улыбнулась ясной, чуть нетерпеливой улыбкой, шагнула в столб льющегося через люк света, обернулась, помахала на прощанье рукой и исчезла…

…В желтом свете фонаря кружились снежинки. Зима в этом году началась строго по расписанию, в первых числах декабря. Она привела с собой снегопады и каждый вечер рисовала на стеклах морозные узоры, зазывая горожан если не на каток, то хотя бы просто на прогулку. Алисе было не до прогулки. Ее мутило с самого утра. Мутило, хотелось плакать, соленых огурцов и шоколадного торта. Хотелось немедленно и именно в такой последовательности. Если бы рядом был Макс, вопрос с огурцами и тортом решился был в два счета, но Макс только что улетел в Торонто на какой-то ужасно важный симпозиум, на целых три дня оставив Алису одну-одинешеньку в их новой квартире. Гнездо или берлога – они так и не договорились, как стоит называть новое жилье – вздыхало тихим эхом, уговаривало Алису немного потерпеть. Токсикоз – это ведь не на всю жизнь, рано или поздно это закончится. И никто не виноват, что она не поставила мужа в известность, а сам он не догадался. Мужчины – существа толстокожие, с ними надо без обиняков. Сказала бы: «Кстати, дорогой, у нас будет ребенок». Глядишь, и не полетел бы никто на симпозиум в Торонто, глядишь, и плакать расхо-телось бы. Потому что выть белугой в присутствии Макса – несусветная глупость. Кто же плачет рядом с таким замечательным мужем! А теперь уж что? Теперь нужно как-то продержаться пару дней.

В дверь позвонили, настойчивым звонком спугнув Алисину хандру. За дверью стоял Макс. В одной руке он держал шоколадный торт, а второй прижимал к пузу трехлитровую банку огурцов. На Алису он смотрел одновременно с тревогой и радостью.

– Знаешь, я тут придремал по пути в аэропорт, и мне приснился удивительный сон… – Взгляд его сделался чуть менее тревожным и чуть более радостным. – Это была Маруся. Она сказала, что я глупый и совершенно не разбираюсь в женщинах.

– Совершенно не разбираешься… – Одновременно хотелось и плакать, и смеяться.

– А еще она сказала, что очень скоро наступит время сказок. Хороших сказок. И что прямо сейчас тебе необходим вот этот странный набор. – Банка с огурцами призывно качнулась.

– Необходим. Просто жизненно необходим! – Алиса прижалась щекой к холодной с мороза Максовой щеке, добавила шепотом: – Кстати, дорогой, у нас будет ребенок.

Вы здесь

Трепет черных крыльев (сборник). Татьяна Корсакова. Время сказок (Марина Крамер, 2017)