Нищета как выбор
Записано со слов раввина Довида Гурари, Холон.
– Вчера моя мать оказалась по делам в Бней-Браке, – начал раввин свой рассказ. – Проходя по улице, она увидела возле пекарни ультраортодоксальную женщину, которая рылась в мусорном баке, куда выкидывают подгоревшие халы и булочки. Нет, она не походила на опустившегося по той или иной причине человека. На ее лице не были заметны следы пьянства или иной порочной страсти. Женщина была опрятно одета, и в ее движениях проглядывало достоинство.
Жалость сжала сердце моей матери. Она вытащила все, что было у нее в кошельке – несколько сотен шекелей – и предложила их женщине. К величайшему удивлению, та отказалась.
– Мы не хотим зависеть от людских милостей, – вежливо, но очень твердо произнесла женщина. – Если Всевышний решил сделать нас нищими – значит, мы будем нищими.
– Но, может быть, – возразила моя мать, – Всевышний послал меня сегодня в Бней-Брак именно для того, чтобы я помогла вам купить все необходимое для субботы!
– Нет, – покачала головой женщина. – Если Он захочет послать нам средства к существованию, пусть сделает это через моего мужа. Найдет ему достойную работу или какой-нибудь другой заработок. Коль скоро Он так не поступает, следовательно, Его воля пока держать нас в нищете.
Она выделила слово «пока» и мать поняла, что женщина роется в мусорном ящике не из-за слабости характера, лени или распущенности, а с четким осознанием своей судьбы и полным смирением перед выпавшей долей. Более того, она пыталась делать это с радостью, принимая решение Творца, каким бы тяжелым оно ни казалось.
Мать еще несколько минут пробовала уговорить ее взять деньги, но, увидев тщетность своих попыток, пожелала счастливой субботы и ушла.
– О таких людях, – продолжил раввин, – мы только читали в старых книжках. В наше время столь сильные вера и самоотверженность почти не встречаются. Бней-Брак переполнен благотворительными обществами всякого рода. Есть организации, доставляющие медицинское оборудование для больных, разумеется, совершенно бесплатно. Есть раздающие одежду, мебель – пусть не новую, но вполне пригодную для использования – книги, зонтики, обувь, даже соски для младенцев.
– А соски-то зачем, – удивился я. – Разве в наше время кто-то станет давать своему ребенку поношенную соску?
– Конечно, нет, – улыбнулся раввин. – Речь идет про субботу. Предположим, у вас потерялась соска, и запасная тоже куда-то задевалась. Где вы будет в святой день искать новую? Магазины-то закрыты! И даже если бы они были открыты, кто станет покупать в субботу?
Так вот, есть в Бней-Браке несколько семей, которые держат большой запас новых – в упаковке – сосок разного вида, и если вашему младенцу понадобится новая соска в святой день, вы можете прийти и взять. С тем, разумеется, чтобы потом вернуть новую соску, вместо полученной.
Человека, которому нечего есть, ищут по всему Бней-Браку не одна и не пять организаций, не считая сотен евреев, мечтающих помочь нуждающемуся еврею. Стоит только заикнуться, что у тебя нет еды на субботу, как немедленно привезут и халы, и вино, и фаршированную рыбу, и кугл, и чолнт, и печенье, да еще в таком количестве, что придется доедать все это до следующей субботы. Отказаться от щедрой и совершенно бескорыстной помощи – это сознательное решение, требующее большого мужества и большой веры.
Хасиды рассказывают знаменитую историю о современниках Бааль-Шем-Това, которая сегодня кажется придуманной. Ей место на страницах детских книжек, с историями про чудеса праведников. В нынешнем мире большинство людей, даже очень хороших и правильных, совершенно не стесняются пользоваться помощью благотворительных организаций и не считают это чем-либо зазорным.
Итак, произошло это не в Бней-Браке, а в маленьком украинском местечке Меджибож, о котором в еврейском фольклоре бытует столько рассказов, что можно подумать, будто речь идет о большом городе с миллионным населением.
В крохотном домике на окраине Меджибожа жили реб Гейче и его жена Стерна. Жили очень и очень бедно, впроголодь. Одежда – заплата на заплате, обед – кусок черного хлеба, луковица да щепотка соли. Самое великое пиршество Стерна устраивала в шабес, когда на столе появлялся кугл – запеканка из лапши с гусиным жиром. На самого гуся денег никогда не хватало.
– Уф, – отдувался реб Гейче, отваливаясь от стола, после трех кусков кугла. Больше он не мог съесть: желудок, не привыкший к еде, отказывался принимать так много пищи.
– Я чувствую себя царем Соломоном на пиру с царицей Савской! – восклицал реб Гейче, признательно посматривая на жену. – Какое изысканное блюдо, какие дивные ароматы!
Стерна благодарно улыбалась, и не было в тот миг никого счастливее во всем Меджибоже.
Стерна во всем поддерживала мужа. И в том, что другим казалось странным, она тоже всецело следовала за ним. А странным окружающим казалось вот что: как бы тяжело ни складывались обстоятельства, реб Гейче никогда и ни у кого не брал ни единого гроша.
В начале их супружеской жизни такая убежденность не вызывала у молодой жены удивления: Гейче, тогда еще совсем не реб, а молодой парень с курчавой бородкой, неплохо зарабатывал. У него была бондарная мастерская – покосившийся сарай, в котором он собственноручно изготавливал бочки. Бочки для соленых огурцов, и кадушки для капусты, бочонки для грибов, бочки для воды и вина, бочаги для пива – да мало ли для чего может понадобиться в хозяйстве хорошая бочка.
Под хупой – благодаря щедрым подаркам жениха – Стерна стояла расфуфыренная, что твоя барыня. Жених сиял, точно звезда, и казалось, они всегда останутся таким молодыми и счастливыми. Но с годами дела у Гейче шли все хуже и хуже. В Меджибоже появились более ловкие бондари, работавшие и быстрее, и качественнее. От его бочек постепенно все отказались, ему пришлось забросить бочажное дело и промышлять случайными заработками
Но от своего принципа – не зависеть от милостей людских – реб Гейче не отказывался ни в сытые дни, ни когда над его головой сгустились облака суровой нищеты.
Довольно часто ему с женой и детьми приходилось засыпать голодными. В доме стало пусто, все ценное потихоньку продали и проели, от голых стен и холодной печи веяло холодом и скукой. Но реб Гейче и Стерна не унывали, и надеялись на Всевышнего с теми же теплотой и уверенностью, с какими прославляли Его в счастливые годы благополучия.
Как-то раз реб Гейче совершенно не повезло с заработком. В пятницу после полудня он, понурившись, вернулся домой и на вопросительный взгляд жены лишь вздохнул, сокрушенно и горестно.
– Эту субботу мы останемся голодными, Стерна, – сказал он и снова тяжело вздохнул.
– Но, Гейче, в шабес нельзя поститься, Гейче! – вскричала Стерна.
– А кто тебе сказал, что мы будем поститься? – удивился реб Гейче. – Слава Б-гу, за воду из колодца пока платить не нужно! Разведи огонь, поставим на плиту большой казан, и всю субботу будем пить горячую воду.
– Дрова тоже кончились, – вздохнула Стерна.
– Значит, будем пить холодную, – отозвался Гейче и стал собираться в синагогу. Делать в доме все равно было нечего. Он решил прочитать до начала субботы всю книгу Псалмов и попросить Всевышнего сжалиться над его женой и детьми.
Уходя, реб Гейче на всякий случай предостерег жену ни в ком случае не обращаться за помощью к соседям.
«Женщины слабы, – думал он, глядя в прекрасные глаза жены. – На всякий случай лучше еще раз предупредить».
– Послушай, Стерна, – вспомнил он уже на пороге, – еды дома нет, готовить нечего, пусть хоть чистота будет. Возьми старших девочек и наведи порядок, точно перед Пейсахом.
В субботу Бааль-Шем-Тов молился очень долго. В других синагогах Меджибожа прихожане давно расходились по домам, а его ученики все еще стояли за спиной учителя, наблюдая, как он дрожит перед Всевышним, полностью погруженный в молитву.
В ту субботу молитва шла как обычно: глубокая темнота окутала Меджибож, холодный ветерок небрежно трепал соломенные крыши изб, из еврейских домов еле слышно доносились субботние застольные песнопения, а Бааль-Шем-Тов стоял и стоял, погруженный в единение со Всевышним. В каких высотах блуждала его душа, какие тайны раскрывались перед ней – кто знает?
Вдруг Бааль-Шем-Тов развел руками, словно удивляясь чему-то, и громко засмеялся. Ученики насторожились – такого до сих пор не бывало: учитель смеется во время молитвы!
Но спустя секунду смех прекратился, и в синагоге снова воцарилась чуткая тишина. Спустя десять минут Бааль-Шем-Тов вновь разразился радостным смехом. И снова все смолкло.
Когда учитель засмеялся в третий раз, ученики не на шутку встревожились. Нет, особенных поводов для беспокойства не было, радостный смех – это не горестный плач. Но в синагоге происходило нечто непонятное, а неизвестность всегда порождает тревогу.
После окончания молитвы Бааль-Шем-Тов отправился на кидуш, и ученики гурьбой последовали за ним. Лишь после окончания трапезы один из учеников решился спросить учителя о причине его троекратного смеха во время молитвы.
– Живет в нашем местечке еврей по имени Гейче, – ответил Бааль-Шем-Тов. – Сегодня он пошел в синагогу в полной уверенности, что будет ужинать, завтракать и обедать холодной водой. Но, вернувшись из синагоги, он отворил дверь своего домика и увидел горящие свечи, стол, уставленный разнообразными яствами, счастливые лица детей и жены. В нос ему ударил дивный аромат субботних блюд. Гейче решил, что жена, вне всякого сомнения, нарушила его просьбу и обратилась за помощью к соседям. Иначе ведь невозможно объяснить изобилие, внезапно осенившее пустой дом. Однако реб Гейче сдержал волнение и решил объясниться с женой после кидуша.
Он спел все субботние гимны, поздоровался и попрощался с ангелами, произнес кидуш и блаженно захмелел от вина. Осторожно поглядывая в сторону жены, реб Гейче готовился задать ей неприятный вопрос, но не успел, Стерна опередила его.
– Ты, наверное, удивляешься, – спросила она, – откуда на столе столько всякой еды? Не волнуйся, я не нарушила наше правило. Когда ты попросил меня навести в доме порядок, я отрядила девочек вытирать пыль, подметать и мыть пол, а сама принялась за уборку шкафа. Давненько я в него не заглядывала, и вот, на верхней полке, под всяким старым тряпьем обнаружила свое свадебное платье. То самое, – тут Стерна сладко вздохнула, – которое ты мне когда-то подарил. На нем были золотые пуговички. Я совсем-совсем позабыла об этом платье. – Стерна вздохнула еще раз, но уже не сладко, а с грустью. – Пуговицы я немедленно срезала, продала и на вырученные деньги купила еды.
Гейче засиял от восторга, от избытка чувств он вскочил со своего места и пустился вместе с женой в пляс.
Он станцевал с ней еще два танца: второй раз после фаршированной рыбы, а третий – после наваристого куриного бульона с креплах. Когда они танцевали, – тут Бааль-Шем-Тов обвел глазами учеников, – вместе с ними пускалось в пляс все небесное воинство. Тысячи, десятки тысяч ангелов кружились в радостном хороводе над крышей Гейче и Стерны, и хоровод этот простирался от застрехи бедного еврейского дома до самого Небесного Престола.
Что случилось дальше со Стерной и ее мужем, история умалчивает. Возможно, этот танец был высшей точкой их служения Всевышнему. А возможно, судьба еще не раз подарила им золотые минуты радости, когда духовное и мирское сливаются воедино.
– И кто знает, – закончил раввин Довид свой рассказ, – возможно, в эту самую минуту сонмы ангелов водят радостный хоровод над одним из домиков Бней-Брака, и сам Всевышний, восседая на Престоле, радуется вместе с праведниками над подгоревшими халами, извлеченными из мусорного бака.