2006 год, 15 октября, 18.00
Кафе «Валентина», которое я застал еще как небольшую комнату с двумя столами, по мере успеха раздвигало пределы, прикупало соседние помещения, сейчас уже не кафе, а предприятие по достойному и солидному отдыху. Большой зал, где общая публика, три небольших зальчика, очень даже уютных для торжеств, свадеб и прочих юбилеев, Аркадий и Жанна повели меня к дальней двери, в ближайший зал дверь распахнута, я успел заметить очень богатое убранство, роскошно уставленные столы, люди солидные и явно криминального склада. Женщины тоже все одинаковые – юные длинноногие красотки, это из сопровождения, так называемые секретарши на выезд.
В нашем зале все поскромнее, доктору наук не тягаться с криминальными авторитетами, за двумя сдвинутыми столами уже сидят Леонид и Михаил с женами, Коля и Светлана рядышком, еще несколько довольно приятных людей, с которыми я встречался то у Голембовских, то на общих мероприятиях. Стол заставлен пока салатами и холодными закусками, плюс – вина и коньяки, даже свернутые белоснежными киргизскими юртами салфетки стояли неподвижно и чинно на пустых тарелках.
Улыбки исчезли, все поднимались и, кто как мог, выражали мне соболезнование. Аркадий усадил меня рядом со Светланой, она молча опустила ладонь на мою руку, вздохнула, но не промолвила и слова. Обычно предпочитающая красные тона, сейчас в простой светлой блузке, открывающей широкую полоску между голубыми джинсами и самой блузкой, я даже успел заметить блеснувший лиловым глазом камешек, мощная грудь приподнята так, что просто неприлично, но не упрекнуть насчет ухищрений с особой формой бюстгальтера: его просто нет.
Она сразу принялась заботливо накладывать мне на тарелку ломтики ветчины и буженины: мужчинам надо мяса, сама налила мне водки. Я постоянно ощущал ее горячее сочувствие, что как хорошие духи обволакивало меня, согревало, забирало чуточку тоски.
– Ешь, – приговаривала она, – ешь! Так исхудал, что одни кости… Как не рассыпаются? Вообще-то у тебя сухожилия довольно толстые. Но кости тонковаты…
– Ладно тебе, – ответил я вяло. – Как на бойне рассматриваешь.
– Тебя до бойни полгода откармливать надо, – сообщила она. – Вон Жанна и Настена все мечтают похудеть, а у тебя само собой. Сколько дырок на ремне проколол?
– Не знаю.
– Вот видишь, – сказала она укоряюще, – а нельзя так, нельзя. Глядя на тебя, журналисты все время пишут, что Россия голодает.
Я невесело хмыкнул.
– Хорошо, что спивается не по мне… пусть лучше на тебя смотрят.
– Смотрят, – сообщила она. – В ноябрьском номере буду на обложке журнала «Бодишейпинг».
– А это еще что?
– Новое направление в спорте. Среднее между бодибилдергством и шейпингом. Чтобы и мускулы были, но не такие вызывающие, как у женщин-культуристок, и чтоб фигура в идеальном порядке.
– Да, – согласился я, – я бы тебя все время на обложки помещал. Всех журналов.
Она хитро улыбнулась.
– Всех? Даже «Плейбоя»?
– А что, – сказал я, – у тебя разве там что-то накладное? Красивую фигуру и голой показать не зазорно. Пусть гады завидуют.
На помост вышел оркестр, разобрали инструменты и сразу же заиграли очень громко и напористо. Из-за их спин выскочила женщина в мини-трусиках и, едва не проглатывая микрофон, запела так же громко и ресторанно. Две-три пары покинули столики и слились в покачивающемся танце.
Светлана следила за ними чуть прищуренными глазами.
– Помнишь, – напомнила она, – в прошлый раз мы даже танцевали.
– Из меня танцор никудышный, – напомнил я.
– Хорошему Фаберже, – намекнула она тонко, – ничего не мешает. Но я танцевать не потащу, посидим, помолчим.
Она поглядывала на меня, как на больного сиделка. Я с безразличием смотрел, как она откинулась на спинку, демонстрируя и высокую грудь, и прекрасно вылепленный голый живот с поблескивающей звездочкой пирсинга в пупке. Ноги красиво закинула одна на другую, дивно вылепленные, даже выточенные, отшлифованные, ни одного волоска, великолепное произведение искусства.
– Ты все еще в коме? – спросила она вдруг. В глазах я видел неподдельное участие. – Жизнь идет, Володя. Даже уходит. Ты хоть знаешь, сколько времени прошло?
– И потому ты взялась прожигать ее? – спросил я в тон. – Не слишком ли для шейпингистки этот стол… опасен?
Она сдержанно улыбнулась.
– Куда опаснее охладеть к жизни, чем прожигать ее. Не согласен?
Я пожал плечами.
– Не знаю. Сейчас мне просто все обрыдло.
– Я знаю, – сказала она, – ты все строишь виртуальные миры в компьютере. Баймишь, баймишь… Но это ведь те же утешительные сны, не реальность.
– Иногда в прошедшем сне, – сказал я равнодушно, – больше смысла, чем в собственной жизни.
– Каролина была и мне подругой, – напомнила она. – Лучшей. С ее потерей из меня как будто часть души вырезали. Но жить надо, Володя. Ты чем занимаешься?
– Живу, как моль.
– Это как?
– Проел пальто, костюм, сейчас проедаю последние брюки.
Она положила ладонь на мое колено и сжала. Я ощутил, что моя нога попала в пресс, который автомобили превращает в аккуратные кубики металла.
– Значит, ты подошел к последнему рубежу. Давай я завтра заеду за тобой, отвезу на работу. Ты прекрасный ремонтник, технику знаешь. В нашей фирме есть и для тебя занятие. Поступила новая техника, обслуживать пока некому. С руководством уже переговорила.
Я угрюмо промолчал. К нам подсел Коля, он успел вроде понарошке забрести в соседний зал, откуда вежливо, но молниеносно выставили могучие бодигарды, теперь Коля возбужденно рассказывал, что в одной только Москве сто семьдесят тысяч бандитов, обыкновенных, простых, которые занимаются рэкетом, облагают налогом на рынках и базарах, воруют автомашины, а на дорогах занимаются подставами, вламываются в квартиры, грабят прохожих и так далее, ничего сложного, как, например, торговля наркотиками, оружием или банковские операции.
А вот знатоки, радостно доложил он нам, подсчитали, что если только вот этих обыкновенных бандитов… убрать, то страна получит в год триста сорок миллиардов долларов. Проще говоря, каждый из жителей страны получал бы по две тысячи долларов ежегодно. Если же их не просто… убрать, все понимаем, что это значит, а послать на какие-нибудь рудники, то это еще одна нехилая прибавка. Но все-таки самое главное, что люди перестанут страшиться выходить гулять вечерами…
Мы оба слушали равнодушно. Светлана уверена, что в рукопашной уложит хоть десяток обыкновенных уличных хулиганов, а мне, живу я или нет – без разницы. Коля обиделся, сказал, что мы две чурки бестолковые, мудрых идей не понимаем, завидел Михаила и, похлопав по сиденью рядом, усадил, придержал за плечи, чтобы не убежал, рассказал для начала про бандитов, гуляющих в соседнем зале, затем обрушился на политику, правительство, развращенное телевидение, которое порнуху даже днем показывает, где одни дебильные шоу, вообще все телеведущие – дебил на дебиле и дебилом погоняет…
Михаил морщился, кривился, поглядывал на меня и Светлану с укором, что отдали на растерзание напористому десантнику, наконец сказал мягко, но достаточно настойчиво:
– Коля, перестань. Перестань, как с луны упавший, возмущаться засильем порнухи, глупости и легковесности на телевидении, радио, в литературе. Неужели непонятно, что это для того двуногого скота, который и производит все основные ценности: качает нефть, добывает уголь, руду, перерабатывает в металл, бензин, пашет поля и выращивает хлеб?
– Основные ценности? – завопил Коля.
Михаил вскинул руку.
– Погоди. Я сказал «основные ценности», на которых и зиждется благополучие всего остального. Уже понятно, что невозможно простого человека заставить читать умные книги, слушать симфонии, предпочитать высокохудожественные фильмы порнухе и боевикам. Не дано ему, а наперекор себе он ничего делать не хочет. Лозунг «Принимайте меня таким, какой я есть» – это кредо простого и очень даже простого митрофанушки, который даже с гантелями позаниматься не может, а старается купить пилюли, чтобы похудеть, продолжая жрать в три горла. А то и вовсе даже с пилюлями не худеть: принимайте, мол, меня таким!
Коля сказал азартно:
– Значит, надо вытаскивать его из дерьма!
Михаил взглянул на Светлану, на меня.
– Володя, вы согласны с Колей?
Я вспомнил тех вонючих обосранных бомжей, которых мы с Каролиной брезгливо обходили по проезжей части, как и весь остальной народ, невольно покачал головой.
– Я бы их еще и добил.
Коля дернулся, будто я предложил добить его самого, Михаил усмехнулся.
– Вы слишком категоричны, Володя. Но нельзя не признать, что все попытки приподнять простого человека до своего уровня… обломались. Слишком уж нас мало, а их миллиарды!
Коля спросил сварливо:
– У вас что, другая концепция?
– Да, – ответил Михаил скромно, но посмотрел в нашу сторону, словно выпрашивал помощи. Светлана опустила ладонь на мои пальцы. От ее руки идет сухой дружеский жар, я в самом деле ощутил, что я не совсем один в черном мире.
– И что же вы придумали? – спросил Коля с подозрением.
Михаил ответил мирно:
– Думаю, это придумывается… или делается само собой.
– И что же?
– Просто оставить эти безнадежные попытки. А свою энергию употребить на то, что даст хоть какой-то результат. Проще говоря, оставить простого человека там, где он есть. Перестать возмущаться засильем глупости на телевидении, а принять это как данность. А то ведь как-то несправедливо: семь миллиардов создают все материальные богатства, но смотреть фильмы должны такие, которые смотрит золотой миллиард? Да какой там миллиард, от силы – сто миллионов человек! Нет, им свое, нам – свое.
Коля нахмурился, поинтересовался с недоверием в голосе:
– А для нас – свои каналы?
– Возможно, – ответил Михаил, – к этому придем. Главное, что именно сейчас вот намечается… еще не проявившаяся тенденция и потому не замечаемая ни политологами, ни футурологами, тенденция… нет, пока только созрели предпосылки к ней, к тенденции разделения человечества на высших и низших…
Коля фыркнул:
– Это уже было в Средневековье. Благородные и… прочие.
– Все развивается по спирали, – напомнил Михаил. – Только на более высоком уровне. Мы наконец-то признаем… или наши дети признают неравенство и будут жить по этим правилам. Это не обязательно узаконивать. Достаточно это понять и принять. И, главное, перестать тащить всю эту инертную и сопротивляющуюся массу народа до своего уровня. У нас пупы развяжутся и руки оторвутся, а они и на миллиметр не поднимутся.
Мое сознание постепенно как бы затуманивалось, не в силах одновременно воспринимать и музыку, доносящуюся из главного зала, и многоголосый говор за столами, а тут еще нарастающий жар ладони Светланы, она словно молча переливает в меня часть своей дикой силы. Грустная истина в том, проползла ленивенькая мысль, что именно этот двуногий скот, презираемый и третируемый – за дело! – все-таки именно этот скот, для которого снимаются дурацкие комедии, устраиваются пошлейшие шоу, именно он, являясь массовым потребителем, позволяет снижать цены на телевизоры и всю электронику, на продукты питания, на все-все, что является массовым продуктом. А на падающие с его стола крохи можно развивать науку и совершенствовать технику. Что делать, пока нет другого пути. Построение коммунизма, где все должно «по сознанию» и все люди должны быть «сознательными», быстро выдохлось именно по причине, что строить коммунизм впрягли все-таки скот, в котором от человека меньше одного процента.
Они спорили, музыка грохочет, певица уже просто выкрикивает что-то в зал, делает загребательные движения, в зале царит пьяненькое расслабленное веселье двуногого скота, хоть и в хороших костюмах, но только этот двуногий себя скотом не считает, для него двуногий скот только тот, у кого нет диплома и кто не носит галстук. Увы, более жизненным оказался этот путь, когда все достижения цивилизации работают на удовлетворение запросов этого двуногого скота, лишь бы работал больше, покупал больше, и тогда можно развивать человека «всесторонне». То есть он и срать станет больше, но и тактовая частота компьютеров возрастет…
Коля сказал с неудовольствием:
– Ну, Михаил, ты какую-то странную зависимость выводишь.
– Смотри, – ответил Михаил, – сперва героями были великие воины, полководцы, создатели империй. Ну там Александры Македонские, Ахиллы, на худой конец – Чапаевы. Затем пришла эра ученых: весь мир узнал имена Эйнштейна, Ферма, Бора, Максвелла, Оппенгеймера, о них писали, ими восхищались, им старались подражать, по их стопам пошли самые умные, самые талантливые…
Он сделал паузу, Коля сказал нетерпеливо:
– Телись, не надо театральных жестов.
– Да это я просто не решаюсь, – ответил Михаил, – сказать, в каком дерьме сейчас мир. У нас не знают героев…
– …да и хрен с ними, – вставил Коля.
– Согласен, – ответил Михаил невозмутимо, – но не знают и того, кто создал компьютеры, Интернет, автомобили, космические корабли, расшифровал ДНК… зато у всех на виду и на слуху создатели новых причесок, новых выкроек платьев. На какой канал ни переключу, везде интервью с дизайнером нового способа укладки волос, все это на фоне роскошнейшей виллы, которую этот дизайнер купил за каких-то сто миллионов долларов, разве это деньги, а еще на заднем плане мачты его яхты за двести миллионов. В то же время я назову десяток виднейших ученых, которые приподняли нашу цивилизацию на новую ступень, но им едва-едва хватает денег на хлеб.
– Ну уж и на хлеб!
– Ладно-ладно, – уступил Михаил, – на хлеб хватает. Но у них не только таких вилл и яхт нет, у них нет возможности ставить опыты, что могут дать человечеству жить без болезней, жить счастливо, летать на другие планеты и даже к звездам! Именно эти ученые дали возможность этим дизайнерам причесок получать вот такие сумасшедшие деньги, но сами… куда мир катится?
Я вдруг ощутил себя легче. Не то чтобы с души спал могильный камень, нет, и не спадет, чувствую, я из таких вот повернутых, но все же что-то задело. Я сам примерно так чувствовал, только не мог словами, а Михаил, недаром кандидат наук, умеет формулировать. Хрен с ними, теми двуногими, нечего с ними нянчиться. Но и Коля прав: если бы хотя бы часть денег, выбрасываемых на придумывание новых гелей для увеличения женской груди, направили на медицину, рак успели бы победить до того, как…
В темном беззвездном небе блистающий, как осколок арктического ледника, острый серп луны, яркие фонари не могут соперничать блеском, прижались к асфальту. Воздух еще теплый, словно вечером, хотя далеко за полночь, разогретый асфальт и стены домов щедро отдают накопленное тепло. Автомобили выстроились темные и загадочные, только крыши блестят, как у металлических жуков, да вспыхивают фары у тех, к кому подходят хозяева.
Из кафе то и дело выводят хозяев жизни, кто-то блюет прямо на тротуар, двое добрались до своего авто и шумно мочатся на колеса. Женщины пьяно щебечут, у одной бретельки сползли на локти, мужчины игриво щипают за дойки, она глупо хихикает и томно выгибается, призывно раскрывая разогретые приливом крови губы, какие они все одинаковые…
Аркадий и Жанна повели меня к машине, но Светлана сказала твердо:
– Вы с ума сошли!.. Вам же в другую сторону. Пока доберетесь, уже на работу будет пора.
– Светочка, а ты…
– Да отвезу я его, отвезу, – заверила она. – Мы же почти соседи!
– Да знаем, но…
– Никаких «но», – отрезала она. – Володя, дверцу открыть сумеешь?