2006 год, 14 июня, 14.20
Каролина, исхудавшая, как скелет, лежала с закрытыми глазами. Я сидел на краю постели, ее исхудавшие пальцы в моей ладони. Истончившиеся веки затрепетали, силясь подняться, я сказал быстро:
– Лежи-лежи! Я здесь.
Ее губы слабо шевельнулись.
– Володя…
– Я здесь, – повторил я.
– Прости…
– За что? – спросил я раздавленно. – Это ты прости, что я не уберег… Я мужчина, я должен уберегать…
– Ничего ты не… должен, – прошептала она, не поднимая век, высохших, в полопавшихся красных нитях. – Прости, что причиняю боль… И что ухожу…
– Ты не уйдешь! – ответил я со злостью. – Ты не уйдешь! Я не отпущу… Мы еще побегаем… и Линдочка будет приставать к тебе с игрушками…
Она слабо улыбнулась. Улыбка так и осталась на ее изможденном лице. Прибывший врач объяснил, что могла бы прожить еще неделю, но сердце отказало раньше. Все к лучшему, добавил он с грубоватой прямотой: последние дни самые страшные, человек умирает в жутких мучениях, когда не помогают даже сильнейшие наркотики. И выглядит такой человек ужасно.
Похоронили на далеком загородном кладбище, она не принадлежит к знатным персонам, даже могилку дали самую простую, дешевую. Всем распоряжались Анжела и ее дядя, единственные отыскавшиеся родственники, унаследовавшие ее квартиру. Даже в счет этой квартиры они не раскошелились на могилку, хотели отправить в крематорий, куда сдают бездомных бродяг, я снял все свои наличные и, оплатив место, добился, чтобы похоронили достаточно пристойно, и оплатил место на кладбище за десять лет вперед.
Родственнички поулыбались над моей дуростью, исчезли, и больше я их не видел. Продали они ее квартиру или кто-то вселился, я уже не знал, так как постарался забыть тот телефон и вообще все утопить в рюмке, нет, в стакане. Большом, граненом.
Потом я понял, что спасла меня Линдочка. Она то скулила, то тыкалась мордой и просила есть или умоляла хотя бы налить ей в мисочку воды, подбегала к двери и визжала, объясняя, что у нее вот-вот лопнет живот, ну не может она по двое суток не опорожняться! И тосковала вместе со мной, я это видел, даже потрясенно замечал в ее чистых преданных глазах слезы. Она страдала вместе со мной. И если бы умела пить, запила бы тоже.
Меня несколько раз выводили из запоя, потом я обнаружил себя играющим в Sims-2, где у нас с Каролиной свой домик, живем дружно и счастливо, принимаем гостей, а вот Каролина забеременела, начал расти живот, появился ребенок, я приучаюсь его пеленать и кормить из бутылочки…
Однажды в прихожей раздался звонок. Я поморщился, надо бы отключить вовсе, но звенит и звенит, я наконец дотащился до двери, кое-как справился со щеколдой. На лестничной площадке Аркадий и Жанна, с заранее заготовленными скорбными лицами, но у обоих вытянулись еще больше, когда увидели, в каком виде я на самом деле. Аркадий коротко обнял и, передав меня жене, тут же прошел в комнату, Жанна обняла меня и заревела во весь голос.
Я некоторое время крепился, но слезы брызнули из глаз, уже бегут ручьем, а мы стоим, крепко держим друг друга и вздрагиваем от рыданий, а Аркадий быстро вернулся из комнаты с ворохом одежды.
– Одевайся, одевайся! Я поставил машину в запрещенном месте.
Жанна сказала сквозь всхлипывания:
– Да-да, Володя… Одевайся, пожалей нашу машину…
Аркадий сказал с неловкостью:
– Я еще и приткнул ее так, что любой заденет. У вас перед домом совсем нет стоянки.
Линдочка вышла в коридор, посмотрела печально и легла у порога. Будет дожидаться, когда вернусь. Я не понимал, зачем нужно одеваться, но они так тормошили и настаивали, что я тупо под их натиском переоделся, двигаясь как сомнамбула. Аркадий запер дверь на два оборота, подергал за ручку, проверяя, сунул ключи мне в карман, и мы спустились на лифте в холл.
Машину в самом деле Аркадий приткнул рискованно: другие едва проползают в узком проходе, грозя процарапать бока. Мы торопливо заняли места, он вырулил на дорогу.
– Леонид защитил диссертацию, – сообщил он. – В двадцать девять лет – доктор наук! Молодчина. Он снял зал в кафе «Валентина», будут только друзья. Велел без тебя не возвращаться. Да и все ждут. Каролине завидовали, это тоже правда, но ее любили. И верь – не верь, но хоть какой сейчас мир ни черствый, но мы все скорбим. Жанна как вспомнит Каролину, так ревет…