Глава вторая
В районном уголовном розыске
Климов отложил книгу и опять посмотрел на часы и телефон. Часы тикали, телефон молчал. Климов встал, одернул пиджак и прошелся по кабинету. Вынул из кобуры наган, повертел и бросил на стол. При его нынешней работе наган был явно ни к чему. Уже месяц он расхаживает по кабинету и смотрит на часы и телефон.
Часы тикают. Телефон молчит.
– На этом закончим, товарищи, – сказал начальник, закрывая совещание. Потом оглядел присутствующих, нашел Климова и сказал: – Останься, Василий Васильевич.
Климов чувствовал на себе насмешливые и сочувствующие взгляды сотрудников. Он поплотнев устроился в кресле и вытащил из нагрудного кармана трубку. Не курить три часа подряд он не мог.
Начальник открыл окно, заложил руки за спину и стал ходить по кабинету, изредка останавливаясь и покачиваясь на носках.
– М-да, – наконец проговорил он. – Ну, давай, Василий, подробно и коротко расскажи о делах в районе.
– Вы же знаете, товарищ начальник, – Климов передвинул трубку в угол рта.
– В твоих рапортах сам черт не разберется. Сказал, выкладывай. Подробно и коротко, – он повернулся спиной к Климову и начал изучать оперативную карту города.
Климов подошел и встал рядом.
– Десятого мая налет на инкассатора в Старомонетном, – он ткнул трубкой в карту. – Инкассатор убит, количество налетчиков и их приметы неизвестны. Пятнадцатого – магазин на Ордынке. Показания очевидцев путаные: то ли четверо, то ли пятеро, все вооружены. Примет опять никаких. Шестнадцатого – касса на Малой Якиманке.
– И тут вы зацепились.
– Зацепились. Всплыл уголовник – рецидивист Рыбин, известный среди налетчиков под кличкой Серый. Выявили его штаб-квартиру – трактир “Три ступеньки”.
– Хватит, – начальник махнул рукой и отошел от карты. – Скажи, где расставляли засады?
– Вы же знаете, – с тоской протянул Климов.
– Сядь, Василий. Я бы тебе всыпал, – начальник потер коротко остриженную шишковатую голову. – Обязательно всыпал бы, если бы сам не дал промашку. Смотри, что получается, – он подвинул лист бумаги и стал писать. – Шесть налетов за месяц. Вы выходите на Серого после третьего, и он это, конечно, чувствует.
– Но доказательств-то никаких!
– Рассуждай здраво. Как должен действовать налетчик, если чувствует, что ему наступают на хвост?
– Уйти на дно и отсидеться.
– Или перейти в другой конец города. Серый же, наоборот, совершает еще три налета, и все в одном районе. Почему? Почему, спрашивается, он прицепился именно к тебе? Утечка у тебя.
– Что? – Климов поднялся.
– Утечка у тебя в отделе. Вот что. Понял?
– Как это – утечка? – Климов забегал по кабинету. – Предатель, что ли?
– Если хочешь, так. Ты сядь, не мельтеши перед глазами. И я тебе не барышня, мне твои переживания ни к чему. Сядь, говорю!
Климов смотрел начальнику в глаза и видел своих ребят. Усталые, издерганные, с осунувшимися лицами, они больше месяца не уходят с работы. Когда сегодня вызвали на совещание, каждый заходил к нему в кабинет, неумело подбадривал, что-то говорил, советовал.
– Что ты как лунатик? – раздался издалека голос начальника. – Чаю хочешь?
– Не может этого быть. Не может. Ясно?
– На, выпей, – начальник пододвинул стакан. – И слушай меня, а не смотри стеклянными глазами. – Он тряхнул Климова за плечо. – Я ничего плохого про твоих хлопцев сказать не хочу. Утечка – не обязательно предательство. Молодо-зелено, у кого-то может быть девчонка или приятель откровенные разговоры, то да се.
– Уверен, что никто из ребят...
– А я уверен, что так оно и есть, – перебил начальник, – и другого быть не может. Ясно? Знает Серый, что ты на него вышел? Наверняка знает. Однако не уходит из твоего района. Значит, имеет точную информацию.
– Так что же, мне теперь каждого подозревать?
– Подозревать не надо. Рыбина надо взять с поличным, и все образуется. И учти, что он, видимо, только исполнитель. Я эту сволочь давно знаю: жесток, дерзок, но прямолинеен. До такого фортеля ему не додуматься. Ищи фигуру крупнее, копай глубже, а Серого не бери, пока он не выведет тебя на главаря. Воюй их же оружием: они тебе подсунули своего человека, ты им – двух своих. Только вот людьми я тебе помочь не могу. Нету людей, – начальник развел руками.
С этим Климов и ушел. На совещании в отделе, пряча от ребят глаза, он объявил:
– Чертовщина получается. Дали мне срочное задание. Придется вам Серого добивать без меня. Зайцева прошу остаться.
Зайцев был его заместителем. Год назад Климову сообщили, что ему назначают заместителя, и дали прочитать характеристику Зайцева. Характеристика была написана большим начальником ВЧК, в ней говорилось, что будущий заместитель абсолютно надежен, умен, опытен и инициативен.
“Раз он такое золото, могли бы оставить себе”, – подумал Климов, но окончательных выводов до личного знакомства с Зайцевым делать не стал. Зайцев оказался человеком неприятным: жилистый, подтянутый, с точными и скупыми движениями и скрипучим недовольным голосом. Выбритый до синевы и причесанный волосок к волоску, безукоризненно вежливый, он замораживал окружающих и держал всех на почтительном расстоянии. Даже матерые уголовники разговаривали с ним без мата и на “вы”. С Климовым Зайцев никогда не спорил, просто излагал свою точку зрения и молча выполнял полученные указания. Потом, когда выяснялось, что прав был заместитель, а не начальник, Зайцев ничего не говорил; если же Климов сам начинал разговор, заместитель смотрел на него, как на ребенка, который упрямо познает мир на ощупь и, не веря взрослым, должен сам убедиться, что кипяток – горячий, а соль – соленая.
Но в одном заместитель устраивал Климова: он не любил участвовать в облавах, засадах и предпочитал круглые сутки заниматься задержанными. Допрашивал он мастерски, терпением, логикой и подчеркнутой вежливостью всегда добивался блестящих результатов.
Сейчас Зайцев вертел в руках коробочку монпансье, с которой никогда не расставался, а Климов, роясь в бумагах, не знал, с чего начать, ведь от заместителя нельзя отделаться заявлением о “чертовщине и. срочном задании”.
– Решили начать с другого конца? – спросил неожиданно Зайцев. – Поняли все-таки, что в отделе утечка?
– Прошу вас временно возглавить работу отдела, – не отвечая на вопрос, сказал Климов.
– А Серого пока оставить в покое? – Зайцев открыл коробочку и стал выуживать очередной леденец. – Не хотите отвечать – не надо. Мне и так все ясно.
– Вот и отлично. Значит, договорились, – Климов встал, проводил взглядом молча вышедшего Зайцева и взялся за телефон.
Он позвонил в Киев, где в уголовном розыске работал его лучший друг, и объяснил, что в Москву на месяц необходима пара хороших ребят.
Друг довольно хохотнул, обозвал Климова шутником и спросил о здоровье.
Климов пригрозил небесными карами, кулачной расправой и два раза повторил: “Как друга прошу”.
Друг тяжело вздохнул и сказал:
– Значит, тебе совсем плохо, Васек. Встречай на вокзале в четверг. Встань в сторонке, они тебя сами найдут. Золотых ребят, – он замолчал, а потом добавил: – сыновей посылаю.
Отправляясь на вокзал, Климов решил часть пути проделать пешком. Климов шел по самому краю тротуара, стараясь держаться подальше от стоявших в дверях своих заведений хозяйчиков, которые два года назад, словно клопы, вылезли из своих щелей, сначала робко, а потом деловито забегали и засуетились, размножаясь и жирея прямо на глазах.
Климов шел, заложив руки за спину, намеренно подчеркивал свою неуклюжесть, сутулился и загребал ногами больше обычного. Посасывая трубку, он следил краем глаза за нэпманами и делал вид, что не замечает самодовольных, правда тщательно прикрытых угодливой улыбочкой, лиц. Климову казалось, что всем своим видом они говорят: это вам, гражданин, не семнадцатый год. Разве вы можете без нас существовать? Жрать захотели – и лапки кверху. Мир перекраивать вы горазды, ломать и отнимать – вы мастаки, но одними идеями не прокормишься, избирательские права оставили себе, а обедать к нам ходите? Еще посмотрим: кто – кого.
Климов знал, “кто – кого”, но сейчас старался быстрее миновать район, где на него смотрят с любопытством или с плохо скрываемой злобой.
Случайно взглянув на другую сторону улицы, Климов увидел, что в центре небольшой группы любопытных торчит лохматая голова Интеллигента – известного в округе забулдыги и мошенника. Щедро пересыпая матерщину иностранными словами, Интеллигент возмущался наглостью нетрудового элемента, вопрошал, за что погибли товарищи и зачем он, рабочий класс, делал революцию? Климов подошел ближе и понял, что проходимец призывает граждан разгромить к “чертовой матери” пивную Когана, откуда его, трудового человека, только что нахально выставили. Климов протиснулся в первый ряд, оратор поперхнулся и сделал шаг в молчаливо стоящую толпу, но Климов взял его за рукав и спросил:
– В рабочий класс перековываешься, бандит? Выпить не на что? Хочешь, я тебя за подстрекательство к грабежу в острог упрячу?
Толпа притихла. Интеллигент молчал, а Климов оглянулся и заметил в задних рядах двух молодых ребят.
– Рабфаковцы? – спросил он и, получив утвердительный ответ, попросил: – Выручайте, ребята. Мне сейчас некогда, отведите “рабочий класс” в милицию и скажите дежурному, что Климов велел задержать до вечера. Сделаете?
– Конечно, товарищ Климов, – сказал высокий худой блондин в застиранной гимнастерке и взял жулика под руку. – Хлопцы, пошли быстрее, а то опоздаем.
Климов посмотрел вслед рабфаковцам и что-то объясняющему им Интеллигенту, перевел взгляд на разочарованных зрителей и пошел дальше. Он не успел дойти до набережной, как снова попал в историю. На углу у аптеки торговала пирожками старушка Фроловна. Хрустящие, тающие во рту пирожки с ливером жевала вся Пятницкая. Беда была в том, что трудолюбивая старушка упрямо не приобретала патент, и Климов дважды отбирал у нее корзину, штрафовал и терпеливо объяснял, как легко и дешево она может легализовать свое “предприятие”. Поджав сухие губы, старушка выслушивала Климова, потом, положив на стол коричневые, изуродованные многолетней работой руки и, скорбно качая головой, рассказывала, сколько она кладет яиц, масла и других снадобий в свои пирожки и что навару она имеет одну копейку со штуки. А за эту копейку она не присядет целый день, а булочник Шмагин – жулик, он бесится, что все покупают пирожки у нее, Фроловны. А покупают потому, что... И вновь начиналось перечисление, сколько фунтов масла и дюжин яиц она кладет в тесто. Когда после второго штрафа Фроловна со своей корзинкой вновь появилась у аптеки, Климов сдался и сказал ребятам, чтобы старуху не трогали, а сам стал ходить по другой стороне, делая вид, что он ничего не знает и не видят.
Сейчас Климов зазевался и налетел на Фроловну. Оказавшись нос к носу с “подпольной буржуйкой”, он чертыхнулся и остановился в нерешительности.
– Сгорела бабка, – сказал какой-то босяк, взял из корзины пирог и откусил сразу половину.
Климов посмотрел на съежившуюся старушку, вспомнил огромный живот и лоснящуюся физиономию булочника Шмагина, его жирные, в кольцах руки, которыми он развел в недоумении, явившись как-то “искать правду и просить защиты у справедливых товарищей”. Климов вспомнил все это, вздохнул, взял из корзины пирог, откусил и, подмигнув босяку, сказал:
– Хороши пироги, а как приобрела Фроловна патент, так стали еще вкуснее. – Он бросил в кружку пятак. – Не забудь заплатить, орел, – добавил Климов, отходя от причитающей старушки.
Климов был уверен, что булочник, конечно, узнает о случившемся и напишет на него жалобу.
На вокзале, когда состав в последний раз вздрогнул и остановился, Климов отошел в сторонку от хлынувшего потока пассажиров и встал, подбоченившись, широко расставив короткие ноги. “Уж что я в прошлом кавалерист – это они точно знают”, – думал он, вглядываясь в вереницу быстро мелькающих лиц.
– Здравствуйте, Василий Васильевич! – услышал он над самым ухом, повернулся и чуть было не выругался.
Они были совсем пацаны, эти агенты. Ну, если сказать восемнадцать – значит, наверняка прибавить.
– Николай Панин, – сказал один и тряхнул рыжими кудрями.
– Михаил Лавров, – высокий худой юноша смущенно улыбнулся, и Климов почувствовал в своей руке тонкую ладонь.
– Ну и добре, – почему-то на украинский манер сказал Климов. – Поехали, хлопцы.
Ребята подхватили мешки и зашагали рядом. Климов шел молча и только иногда поглядывал на своих спутников. В трамвае Панин и Лавров уселись напротив, и Климов имел возможность разглядеть их как следует.
Панин был среднего роста, широкоплеч и рыж. Сквозь веснушки проглядывала нежная розовая кожа, круглые глаза были беспокойны, как ртуть, а нос воинственно торчал вверх. Он безуспешно старался закрыть рот, который все время расползался в мальчишеской довольной улыбке. Он был прост и улыбался так откровенно и радостно, что невольно появлялась мысль, не прячется ли за этой белозубой улыбкой тот самый русский мужичок, который готов по простоте душевной играть в подкидного дурака с чертом и требовать в невесты цареву дочку.
Михаил Лавров был высок, худ и черноволос. В лице его было что-то иноземное. Возможно, кто-нибудь из его предков шагал среди гренадеров Наполеона. А может, еще раньше, с гиканьем и свистом, размахивая кривой саблей, катился с лавиной татарской конницы. Или с серьгой в ухе днем шел по деревням в обнимку с медведем, а ночью воровал лошадей, прихватывая впридачу покой русоголовых девчат. Потому и соединились в лице Лаврова серые загадочные глаза, нос с горбинкой и широковатые скулы.
Они сошли на Зубовской, свернули в переулок и поднялись на второй этаж маленького кирпичного дома.
– Ваше временное жилье, – сказал Климов, останавливаясь перед дверью с большим висячим замком. – Открывайте. – Он достал из кармана два ключа.
Панин открыл замок, широко распахнул дверь и по-хозяйски оглядел почти пустую комнату.
– Моя, – сказал он и бросил мешок на кровать у окна. Хлопнул себя по бедрам и прошелся чечеточкой по щербатому паркету. – Мишка, мы с тобой домовладельцы.
Лавров улыбнулся и, как бы извиняясь за товарища, сказал:
– Спасибо, Василий Васильевич. Мы здесь недолго задержимся, – он вошел в комнату и сел к столу.
– Ясное дело, что недолго, – Панин круто повернулся на каблуках и стрельнул в Климова озорным взглядом. – Повяжем ваших бандюг – и айда домой.
Климов стоял на пороге, все не решаясь войти и закрыть дверь. Казалось, что, пока дверь открыта, можно еще отказаться от этой затеи. Не посылать ребят в лапы к Серому, распутывать все одному, не прятаться за чужие спины.
Лавров опять мягко улыбнулся и, как бы отвечая на мысли Климова, сказал:
– Входите же, Василий Васильевич. Все будет в порядке. Да не обращайте внимания на Кольку. Он, вообще-то, серьезный мужик.
Серьезный мужик подлетел к Климову, втолкнул его в комнату и захлопнул дверь.
– Вам вот такой привет от бати, – Панин растопырил руки до отказа. – Он рассказывал, как вы беляков рубали.
Климов улыбнулся. Тяжело ступая по скрипучему паркету, прошел в комнату и уселся верхом на стул.
– Смотри, Мишка, Василий Васильевич сидит на стуле точно как батя.
– Сядь и ты так. Кто тебе мешает? – Лавров сердито посмотрел на товарища.
Климов расстелил на столе карту района. Долго прихлопывал по ней большими ладонями, выравнивая сгибы. Откашлялся и начал говорить. Рассказал о появлении неизвестной банды налетчиков. О том, почему пришли к выводу, что бандитов возглавляет Серый. О его коварстве и жестокости. О жертвах. О неудачных засадах.
Ребята слушали внимательно. Панин то и дело вскакивал, смотрел на карту, переживая неудачи районного уголовного розыска, кряхтел и тряс рыжими вихрами. Лавров сидел неподвижно, с отсутствующим выражением на лице и лишь иногда косился на карту.
– Вот такие дела, – Климов облокотился на стол и посмотрел на ребят. – Следовательно, ваши задачи следующие. Стать своими людьми в “Трех ступеньках”. Выяснить, кто стоит за Серым. Предоставить мне возможность взять его с поличным или найти иные доказательства его преступной деятельности. И... – Климов замолчал и перевел дух.
– Обнаружить канал, по которому Серый получает информацию о работе вашего отдела, – тихо сказал Лавров и пнул ногой товарища, который уже выговорил было слово “предатель”.
– Да, канал, – пробормотал Климов, отворачиваясь. И в который раз стал мысленно вглядываться в лица сотрудников своего отдела.
Рядом раздался какой-то треск, и Климов вернулся к действительности: видимо, это был звук затрещины, так как Панин стоял со стулом в руках, его щека и ухо стали вишневыми.
Лавров по-девичьи взмахнул длинными ресницами, чуть улыбнулся и сказал:
– Николай интересуется, есть у вас предложения по вводу нас в окружение Серого?
– Есть отличная версия, но только для одного, – Климов посмотрел на ухо Панина и еле сдержал улыбку. – Для Николая. Ты, Лавров, для моей версии фотокарточкой не вышел. Тебе придется искать подходы к банде самостоятельно.
Климов говорил, а сам думал о другом. Как убедить ребят быть осторожными? Как объяснить, что риск надо свести к минимуму? Что они, ребята, очень нужны живые? Он вынул трубку и стал закуривать.
– Можно посмотреть, Василий Васильевич? – Панин смотрел на трубку, сдвинув белесые ниточки бровей. – Та самая, что от комбрига получили? Да?
– Та самая, – Климов протянул трубку. – Смотри и слушай, – он заложил руки за спину и стал расхаживать по комнате. – Сейчас стране трудно. Очень трудно, Николай. Новая экономическая политика. Задача – не умереть от голода. Не хватает денег. Не хватает хлеба. Специалистов. Машин. Всего не хватает, и везде идет бой, – Климов замолчал и посмотрел на притихших ребят. – Не хватает людей и знаний. Я плохой начальник уголовного розыска, а оратор – еще хуже. Ты должен понять это сам, – он смешался и пояснил: – Понять не то, что я плохой оратор, а что именно я тебе втолковываю. Самая большая ценность, какая есть сейчас у большевиков, это люди. Это ты, Николай, и ты, Михаил. Такие, как вы, необходимы большевикам. Абсолютно необходимы. Люди важнее, чем валюта, чем хлеб, чем машины и прочее. Вы являетесь хранителями своих жизней и не имеете права распоряжаться этим легкомысленно. Ваша жизнь принадлежит партии и народу. Вы выполняете специальное задание партии, и непременным условием этого задания является сохранение жизни Николая Панина и Михаила Лаврова, – Климов тяжело перевел дух и вполголоса добавил: – Кроме того, существую я. С сегодняшнего дня я, боевой командир и большевик Василий Климов, в ваших руках. Если вы ошибетесь, то все, что я в жизни сделал стоящего, будет зачеркнуто. Раз и навсегда. Вашу смерть мне не простят. Никто не простит. И я сам не прощу.
Климов подошел к Лаврову и обнял его за худые плечи.
– Вам будет трудно. Чужой мир, чужой язык и обычаи. Много плохих людей.
Лавров сжал руку Климова и сказал:
– Сделаем, Василий Васильевич. Можете не сомневаться. В наши с Николаем планы входит долгая жизнь. До самого коммунизма, – он встал, вынул из кармана конверт и протянул Климову. – Наши удостоверения и прочие документы. И вот еще, – Лавров положил на стол наган. – Нельзя оставлять. Николай, где твоя пушка?
Панин молча положил на стол наган, высыпал горсть патронов и расставил их аккуратно в ряд.
Климов вынул из кармана небольшой новенький маузер и протянул его Лаврову:
– Обращаться умеешь?
Ребята как завороженные смотрели на заграничный пистолет.
– Бери, Лавров. Будешь все время иметь его при себе. Это не наган, спрячешь – и порядок. А тебе, Николай, по моей версии, пистолет иметь невозможно. Ты его и видеть-то никогда не видел.
Панин с завистью смотрел на блестящее оружие, потом решительно взял маузер, положил в карман и сделал шаг назад.
– Я отдам, Михаил. Честное комсомольское – отдам. Как будем выходить из дома, так и отдам.
Климов посмотрел на покрасневшего Панина и подумал: “Эх, играть бы тебе еще в солдатики и в казаки-разбойники”, – а вслух сказал:
– Вот еще пособие, – и положил на стол маленькую коричневую книжку. – Словарь воровского и арестантского жаргона. Составил пристав Попов.
Лавров взял словарь в руки и стал с интересом его листать.
– Николай, – он улыбнулся и посмотрел на приятеля, – знаешь, как ты называешься у жуликов? Кадет.
– Почему кадет? – Панин подошел и потянул из рук Лаврова словарь.
– Кадет. То есть неопытный, молодой сыщик. Панин заглянул в словарь.
– Неопытный, говоришь, – он перевернул несколько страниц. – А ты фига. Мишка. Фига, – он сложил кукиш и показал приятелю. – Сыщик. Фига – значит, сыщик.
– Хватит баловаться, ребята, – Климов встал и одернул пиджак. – Сидите здесь. Пока на улицу не выходите. Завтра принесу документы и начнем ввод Панина. А ты, – он повернулся к Лаврову, – думай, как влезать в трактир будешь.
– Я уже кое-что придумал, Василий Васильевич.
– Завтра обсудим, – Климов пошел к двери, на пороге остановился и посмотрел на ребят. Рыжая и черная головы склонились над словарем. Он махнул рукой и вышел на лестницу.
С тех пор прошло больше месяца. Панина ввели в воровскую среду по версии Климова. Лавров вошел сам. Сделал он это быстро и ловко. Уже на очередной встрече с Климовым Панин, блестя хитрыми глазами, сказал:
– Михаил прийти не может, бражничает с Серым. Лучшие друзья, водой не разольешь.
Потом началось ожидание. Через несколько дней раздался телефонный звонок.
– Сегодня ночью. Ювелирный магазин на Житной, – сказал Панин и повесил трубку.
Климов назначил на вечер совещание и, когда все собрались, объявил:
– Сейчас идем в засаду. Домой прошу никого не заходить и без моего разрешения никуда не отлучаться, в отделе остается один Зайцев.
Серый оказался хитрее. Видимо, его наводчик был у магазина и видел, как подъехали сотрудники уголовного розыска, и налетчики не явились. На следующий день Панин рассказал, что Серый ходит злой как черт.
Климов посмотрел на часы и телефон.
Часы тикают. Телефон молчит.
Вчера Серый пытался взять ломбард и попал в засаду. Потерял двух человек и ушел. Дьявольский нюх у этого налетчика. Бандиты появились совсем не с той стороны, откуда их ждали. Завязалась перестрелка. Климов не столько следил за бандитами, сколько разглядывал своих ребят. Все вели себя безукоризненно. Когда стало ясно, что Серый уходит, Володька Сомов по водосточной трубе поднялся на крышу дома, переполз в параллельный переулок и с шестиметровой высоты прыгнул на одного из налетчиков. Свидетеля получить не удалось. Сомов сломал себе ногу, а бандит скончался на месте, не приходя в сознание.
Когда приехали в отдел, Пахомыч, как звали сотрудники богатыря Шленова, погладил гусарские усы и пробасил:
– Не понимаю, чего мы цацкаемся с этими бандитами, ведь известно, где они засели. Айда с утречка в трактир и повяжем голубчиков, а лучше перестреляем, так сказать, в порядке самозащиты.
– Брось чепуху говорить, Пахомыч, – перебил усача Лапшин. – Меня другое интересует: кто получил данные о сегодняшнем налете? Почему мы рванулись без подготовки?
– Данные о налете были получены из управления, – вмешался молчавший до этого Зайцев. – А насчет подготовки – Лапшин прав. На эту банду нельзя идти, словно в кавалерийскую атаку.
– Хватит разговоров, – перебил заместителя Климов, – отправляйтесь спать.
Зайцев задержался в кабинете и, кривя тонкие губы, сказал:
– Плохо работаете, Климов. Надо было дать людям поговорить, а мы бы послушали.
Чувствуя, что заместитель опять прав, Климов промолчал.
Это было вчера. А сегодня Панин не явился в назначенный срок. Климов прождал больше часа, вернулся в кабинет, боясь выйти даже в уборную и ожидая звонка. Он посмотрел на часы и телефон.
Часы тикали. Телефон молчал.