О женских украшениях
Книга первая
Если бы на земле было более веры, нежели сколько ожидается награды на небесах: то я уверен, возлюбленные сестры мои, что ни одна из вас, познавши Бога и размыслив о собственном бедствии, не захотела бы казаться веселою, а тем паче гордою, в своем одеянии; но напротив того верно старалась бы носить самые грубые и простые одежды. В таком наряде каждый сознавал бы в вас Еву огорченную и кающуюся, и вы бы могли скромностью своею изгладить с одной стороны стыд первого преступления, навлеченного на вас праматерью вашего, а с другой упрек, делаемый полу вашему в том, что он был причиною гибели всего рода человеческого. Всякая жена не может не сознать в лице своем первопреступной Евы, потому что она подобно ей рождает детей в болезнях, терпит те же муки, состоит в тон же зависимости. Наказание первой жены не перестает лежать на всем ее поле, который по сему как будто не может не участвовать и в ее преступлении. Как же, несчастная жена! Ты была так сказать дверью для диавола, ты получила от него для нашей гибели запрещенный плод, ты первая возмутилась против Творца твоего, ты соблазнила того, на кого диавол не смел напасть, ты изгладила в человеке лучшие черты божества, наконец исправление вины твоей стоило жизни Самому Сыну Божию; и после всего сего ты мечтаешь, ты смеешь украшать всячески ту кожу, которая дана была тебе единственно для прикрытия стыда (Быт. 3:21).
Если бы с самого начала мира были в употреблении тончайшая Милезийская шерсть и собираемая Скифами с дерев хлопчатая бумага, если бы роскошь установила с тех пор ценность багрянице Тирской, вышиванью Фригийскому и тканью Вавилонскому, если бы люди начали с того времени придавать блеск одеждам посредством белизны жемчуга и ослепительного сияния драгоценных камней, если бы скупость человеческая тогда же извлекла золото из сердца земли, если бы любопытство жен изобрело употребление зеркала для легчайшего обмана глаз заимствованными приятностями, если бы вся сия смесь гордости и суетности совместна была в мире с самого начала его: то думаете ли вы, любезные сестры, что праматерь ваша Ева, отягощенная бременем своего греха, изгнанная из рая сладости, из жилища счастья, полумертвая как от раскаяния, так и от предчувствия заслуженной ею смерти, думаете ли вы, говорю, что она в сем состоянии стала бы заботиться о столь многих суетных и пышных украшениях для прикрытия бедного своего тела и для избежания от стыда, грехом причиненного? И так если вы хотите оживить в себе праматерь свою Еву, изморенную и кающуюся: то вам не надобно искать и звать того, чего она не имела и не звала во время своей жизни, Все сии суетные украшения приводят только в замешательство жену, изъятую от благодати и почти уже осужденную: она кажется ни к чему иному не служат, как к погребальной ее церемонии.
Изобретатели сих украшений, я хочу сказать, мнимые сыны Божии, оставившие Бога для обладания дочерьми человеческими (Быт. 6:2), были за то осуждены на смертную казнь, и сие послужило также к бесславию жены. Они-то или потомки их изобрели или открыли многие вещи, скрываемые тщательно природою, и научились многим искусствам, которых лучше бы было не знать; они-то, говорю, показали людям, как искать металлов во внутренности земли, они открыли силу и качество трав; они первые стали производить чары, и возмечтали в расположении звезд найти пауку знать будущность. Главное же старание их состояло в том, чтобы доставить женам все те орудия суеты, которыми она себя украшают с такою разборчивостью: из их рук истекли блеск бриллиантов, которыми сияют ожерелья, все золото на запястьях, приятное разнообразие цветов тканей, словом сказать, все многоразличные вещества, которыми жены пользуются для прикрасы себя и для сокрытия лица своего. О свойстве всех сих вещей можно судить по качествам их изобретателей: тот должен быть совершено слеп, кто не увидит, что грешники никогда не доведут до невинности, что любовники – соблазнители никогда не научат блюсти целомудрие, что сии так сказать духи возмутительные, или клевреты их, никогда не поселят в нас страха к тому Богу, которого они оставили. Если бы изобретения их были настоящие науки: то столь негодные учители не могут порядочно в них наставлять; если же дары сии не иное что, как залог распутства: то что постыднее быть может?
Есть предание, что соблазнителями дочерей человеческих, о которых упоминается в книге Бытия, были падшие отверженные ангелы, и что они, позавидовав предназначению, обещанному жене стереть главу змию, то есть, сатане, решились не только, обольстив означенных дочерей, повредить сему предназначению, но изобрели к тому и наилучшее средство, состоящее в том, чтоб ослепить их пышным убранством, столь сильно подстрекающим врожденное им любопытство. Но кто бы ни были обольстители женского пола, кто бы ни были изобретатели тех искусств и тканей, которая порождают суету, особенно в сердцах женщин, постараемся исследовать самую природу и сущность сих вещей, дабы в точности узнать, какие причины побуждают нас искать их с таким усердием. Под словом одеяние женщин я разумею, во-первых, собственно одежду их, золото, серебро, драгоценные камни и прочие принадлежащие к тому украшения, во вторых крайнюю их заботливость убирать разнообразно волосы, поддерживать свое дородство, сохранять свежесть и цвет лица, и применять к светскому образу жизни прочие части тела, подверженные взорам людей. Я полагаю, что первая из сих прихотей происходит от тщеславия, а вторая есть настоящее распутство. Предоставляю рассудить христианским женам, служительницам Божиим, могут ли они найти тут что либо похожее на смирение, что либо сообразное с целомудрием, которое первым долгом своим поставили они блюсти ненарушимо.
Что такое есть золото и серебро, составляющие главнейшее вещество великолепия светских людей? От чего вещество сие, которое есть та же земля, для них драгоценнее, нежели земля, попираемая ногами? Не от того ли, что извлечение его из глубоких пещер, где оно создано, стоит часто жизни тем несчастным, которые осуждены добывать его оттуда? Или от того, что изменив вид свой от огня, приемлет оно имя металла, дабы служить к такому употреблению, на какое честолюбие человека обратить его пожелает? Я не нахожу во всем сем ничего иного, как тоже самое, что происходит с железом, медью и другими произведениями земли и обыкновенными металлами; а потому безрассудно полагать, чтобы драгоценные сии вещества одарены были от природы каким либо преимущественным достоинством против других металлов; но напротив того, ничего нет благоразумнее, как предпочесть им железо и медь, потому что от сих последних приобретаем мы гораздо больше пользы и услуг, нежели от золота и серебра, которые иногда по справедливости обращаются на одинаковое с ними употребление.
Не встречались ли часто железные кольца и другие того металла утвари между триумфальными украшениями? Не сохраняются ли и доныне медные сосуды, сделавшиеся драгоценною редкостью от древности? А обручальные кольца, которые и теперь делаются из железа, не служат ли доказательством, что металл сей приличен для украшения, между тем как они свидетельствуют и об умеренности отцов наших? Пусть люди, привязанные к золоту и серебру, покажут мне, какое можно сделать из них полезное и нужное употребление, подобно употреблению железа и меди. Никогда земля не была обрабатываема золотом, и корабли не строились из серебра. Никогда золотой меч не защитил ничьей жизни, и серебряные стены не служили оплотом для людей ни против непогод, ни против неприятельских нападений. Наконец золото и серебро никогда не употреблялись для добычи и обработки железа, между тем как сами они ни к чему годны без помощи железа. Из всего сего не вижу я, чтобы золото и серебро получили от природы какое либо преимущество перед другими металлами.
Можно ли также что лучшего сказать в пользу драгоценных камней, почитаемых дороже золота и серебра? Не одинакового ли они вещества с кремнями и бесплодным хрящем, которые не иное что, как извержения земли? О сих драгоценных камнях можно уже решительно сказать, что они никакой прямой пользы не приносят. Их нельзя употребить ни для фундаментов домов, ни для постройки крепостных стен, ни для покрытия зданий, ни для устройства террас. Они служат единственно для удовлетворения честолюбия женщин и для умножения их гордости; и для сего-то изящного употребления, их с таким трудом полируют, чтобы придать им более блеска, так искусно обделывают, чтобы поражать взоры отличным соединением и разнообразием цветов, так осторожно прокалывают, чтобы привешивать к ушам, так мастерски оправляют золотом, чтобы смесью сего металла придать им новую красу.
Но честолюбие не довольствуется сими извлекаемыми из земли вещами. Ему нужно, чтобы люди погружались в глубину моря, и там отыскивали и почерпали для него новую пищу из самомалейших раковин; и что всего удивительнее, так именуемый жемчуг не иное что есть, как недостаток сих раковин, как болезненный нарост, образующийся внутри сих животных. Вообще нет в свете ничего, чем бы не воспользовалась суета для своего удовлетворения: она проникает даже в голову дракона, чтобы найти там для украшения своего мнимо – драгоценный камушек, как будто бы для женщины христианки не довольно того, что прародительница ее научилась от змия ослушаться Бога, и как будто бы нужно ей от животного, послужившего орудием нашему искусителю, заимствовать вещество для вящего воспламенения в себе огня честолюбия в гордости. Не думаете ли вы, любезные сестры, что лучшее средство стереть главу змию состоит в том, чтобы так дорого ценить его извержения? Не явный ли это признак, что вы безмолвно ему покоряетесь, когда носите на голове своей сии камушки, когда поставляете за славу украшать ими чело свое?
Когда бы ценность столь много уважаемых вами вещей признаваема была по крайней мере общим согласием и одобрением всех народов: то я мог бы подумать, что вы позволили себе увлечься могущественною силою общего мнения. Но вещества сии, почитаемые вами за драгоценность, презираются в тех землях, откуда приходят, и высоко ценятся только там, где они чужды, то есть, где неизвестна настоящая их цена. Изобилие сих вещей поселяет к ним равнодушие; и у Парфян, Медов и других народов, обилующих золотыми копями, часто куются из золота цепи для рабов и преступников, так что сии последние, отягощаясь так именуемым у нас богатством, бывают тем несчастнее, чем более богаты, и тем самым доказывают ту истину, что золото может иногда быть предметом презрения.
У сих народов не более уважаются и драгоценные камни. Мы видели недавно в Риме, с каким пренебрежением они поступают с ними. Знатнейшим нашим дамам стыдно было смотреть, на какое употребление варварские сии народы обращали наилучшие их украшения. Изумруды, испещрявшие изгибы их поясов, и бриллианты, вставленные в ножны мечей их, небрежно скрывались под самою простою одеждою; а жемчуг, покрывавший их башмаки, часто и сам покрыт был грязью. Они носят драгоценности в таких только местах, где нельзя их видеть, как будто бы хотели научить римских дам, что стыдно им превозноситься ими. Они не довольствуются тем, что одевают рабов своих в дорогие разноцветные ткани, но обыкновенно покрывают ими стены домов своих, считая их как бы нестоящими того, чтобы человек их употреблял. Они предпочитают багрянице одежду простого естественного цвета.
Не думаю я, чтобы такое общее презрение к сим вещам могло быть подвергнуто порицанию и считаться варварским. Какое другое заключение можно извлечь из сего сверхъестественного смешения цветов и разнообразия тканей, как не то, что Бог не в состоянии был сотворить таких овец, на которых шерсть была бы багряного или другого блестящего цвета, в какой она теперь окрашивается? А, как известно, что Он мог бы и сие сотворить: то надлежит согласиться, что Ему было то не угодно, потому что Он того не сделал; стало быть, изменять волю Его, есть не иное что, как дерзость. Таким образом, вещи сии, происходящие не от Бога, не составляют добра, но суть изобретение противника Его, то есть, диавола, извращающего все естественное. Что не от Бога, то происходит от соперника славы Его; а соперник сей не иной кто, как диавол со своими ангелами.
Но, возразите вы, все сии ткани произведены собственно не руками Божиими. – Пусть так. Однако ж вы употребляете их не сообразно с волею Божьею. Это похоже на то, как если бы вы захотели уверить меня, что языческие зрелища, против которых пред сим я писал, и самое идолопоклонство, согласны с волею Божьею, потому что Бог сотворил вещи, употребляемые людьми на сии мерзости. Стало быть, если христианину не дозволено присутствовать на языческих зрелищах: то он равномерно не должен присваивать себе и права обращать в свою пользу золото и драгоценные камни, созданные Богом единственно для Его славы.
Но как удален преступный и тщеславный век сей от исполнения воли Божией! В то время как Бог распределил все вещи различно по различным землям, так что она взаимно бывают редки и чужды там, где не родятся, мы вместо того, чтобы довольствоваться произведениями, по воле Божией собственно нам предоставленными, обуревается слепою похотью новизны, и к несчастию стремимся сердцем и душою обладать такими вещами, которые Бог определил в пользу других народов.
Сия проклятая страсть не имеет границ, как скоро мы ей покоримся, и непомерное стремление к обладанию редких вещей, возбуждаемое честолюбием, до того исполняет сердце наше тщеславием, что для нас бывает почти уже невозможно обуздывать его; влечение же к тщеславию, не основанное на добрых делах, поддерживается единственно похотью, самою опасною болезнью ума человеческого, которая важнее, чем более воспламеняется. Похоть становится тем ненасытнее, чем обширнее бывает обладание вещами. Мы видим разорение знатнейших фамилий от приобретения каких-нибудь ящиков и шкатулок; видим вуали, стоящие до двадцати пяти тысяч золотых монет; видим стоимость целых лесов и островов, украшающих нежную голову; видим несметные доходы, висящие на ушах честолюбивой красавицы; видим на пальцах стоимость нескольких мешков золота. Можно ли сказать после сего, чтобы честолюбие не торжествовало, когда на женщин тратятся столь неимоверные издержки?
Книга вторая
I. Знаменитые служительницы Бога живого, любезнейшие во Христе сестры мои! Позвольте, чтобы я в качестве вашего собрата, хотя и считаю себя недостойным сего достохвального имени, представил вам сие краткое поучение, движимый не чувством тщеславия, но одним побуждением любви к делу вашего спасения; дело же сие, о котором все мы равно должны пещись, состоит главнейше в неукоризненных доказательствах нашей чистоты. Как мы все составляем храм Божий чрез освящение нас Духом Святым при крещении: то чистота сия должна быть так сказать привратником и стражем сего храма, дабы не входило в него нечистое, ничто мирское, и дабы Господь, в нем обитающий видя жилище Свое оскверненным, не удалился из него с негодованием. Но я не имею теперь намерения показать вам необходимость чистоты: божественные заповеди довольно на сей счет положительны. Я ограничусь только объяснением вам одной важной обязанности, какую вы должны соблюдать в рассуждении вашей внешности. Многие из вас (позвольте мне сделать вам сей упрек, хотя никто не достоин столько упреков как я), многие из вас, под видом мнимого неведения или смелого притворства, ведут себя по наружности довольно невоздержанно, как будто бы чистота стояла только в том, чтоб удаляться от грубых плотских удовольствий, и как будто бы наружность, то есть, наряды и украшения тела, совершенно ничего не значили.
Особы сии ничего не упускают к поддержанию своей красоты и мнимого своего благоприличия, так что никакого почти различия нет между ими языческими женами, которым истинное целомудрие по несчастию неизвестно. Я говорю, что сии неверующие не знают истинного целомудрия, потому что кто не знает истинного Бога, виновника и хранителя всякой истины, тот не может следовать иным путем, как путем заблуждения и лжи. Действительно если бы даже и можно было поверить, что между язычницами существует целомудрие: то однако ж сия их добродетель столько несовершенна и недостаточна, что, как бы они ни были целомудренны в душе, но роскошь одеяния их обнаруживает в них наклонность к разврату. Суетность их такова, что если нельзя иметь полного удовольствия, то они рады воспользоваться частичкою онаго. Сколько между ими таких, которые, притворяясь, что хотят нравится только мужьям своим, употребляют особенное старание украшать и наряжать тело свое для привлечения взоров чужих мужчин, сколько бы ни казалось по наружности, что они не имеют тут никакого дурного намерения? Скажем еще более. Обыкновенно случается с ними целомудренными язычницами, что если они и не смеют сделать преступления, то имеют к тому желание, или если теперь и не желают, то по крайней мере не заботятся искоренить в себе таковое желание. Должно ли сему удивляться? Все, что не происходит от Бога, не может не быть безнравственно. Язычницы сии, не имея возможности достигнуть до совершенного добра, портят и малое добро, которым они обладают, примешивая к нему зло.
II. Вам, любезнейшие сестры, надлежит отличаться от них в одеянии столько же, как и от них отличаетесь во всем прочем, да будете совершенны, якоже Отец ваш небесный совершен есть (Мф. 5:48). Сие совершенство, я хочу сказать, христианская чистота, должно не только отнять у вас желание быть любимыми, но заставить вас ненавидеть и отвергать все то, что может воспламенять опасную любовь в других. Во-первых, желание нравиться посредством искусственных прикрас может происходить единственно от испорченного и развращенного сердца. Известно, какою приманкою сии прикрасы служат к вовлечению людей в запрещенные удовольствия. Зачем вам возжигать преступное пламя? За чем привлекать к такому удовольствию, которое долг ваш велит считать непозволенным? Во вторых нам отнюдь не должно пролагать пути искушениям, которые и без того часто торжествуют, непрестанно на нас нападая, или по крайней мере сильно нарушают спокойствие души. О Боже! сохрани нас от сего пагубного камня претыкания. Мы должны иметь наружность такую скромную, степенную, христианскую, чтобы совесть ни в чем не могла нас упрекнуть. Желая пребывать всегда в сем счастливом положении, мы не должны слишком полагаться на себя; ибо полагаясь на собственные силы, мы будем менее остерегаться, сделаемся более отважны.
Страх есть основание спасения: надменность противоположна страху. Гораздо лучше не доверять своей добродетели: недоверие вселит в нас страх, страх сделать нас осторожнее, осторожность поставит нас в состояние избегать опасности. Напротив того если мы положимся на себя: то не боясь ничего и не уважая довольно опасностей, мы почти не можем не подвергнуться опасению. Кто ходит в безопасности и ни от чего не остерегается, тот никогда не станет на твердой ноге. Но кто внемлет ко всему, опасается всего, тот приобретет покой и уверенность в себе. Дал бы Бог, чтобы служители Его удостоены были во всяком случае Его покровительства, и могли всегда хвалиться милостями, от Него изливаемыми!
За чем нам стараться губить наших братьев? За чем притворными прикрасами возбуждать в сердцах их похоть? Если новый Господний закон равное полагает наказание и за желания и за дела бесчестные: то думаете ли вы, что тот, кто причинил другому гибель, останется без наказания? Знайте же, что вы действительно губите брата своего, когда, представляя глазам его свою красоту, порождаете в нем похотливые желания. Он уже в душе своей совершил то, чего преступнически пожелал, и вы становитесь для него так сказать мечем, его убивающим. Тут хотя бы с вашей стороны и не было никакого положительного проступка: но не менее того вы не извинительны. Подобно сему, когда случится убийство в доме: то хозяин дома, хотя бы и не участвовал в преступлении, но за небрежение подвергается строгости правосудия.
И так украшайте себя, если угодно, убирайте тщательно тело свое, дабы братия ваши, смотря на вас, погибали. Но что тогда последует с Божественною заповедью: возлюбивши искреннего твоего яко сам себе (Мф. 22:39)? Увы! Если вы мало печетесь о собственном спасении: то по крайней мере не разрушайте спасение других. Не думайте, чтобы Дух Святый изъяснился таким образом в отношении только к исполнению некоторых дел милосердия. Нет! Он тут говорит о всех вообще случаях, где только мы можем быть полезны ближнему. А как неоспоримо то, что собственное наше духовное благо, равно как и благо других, подвергается опасности, когда прелести, сами собою уже слишком опасные, тщательно умножаются: то будьте уверены, что долг ваш есть не только отвергать всякого рода украшения, воспламеняющие наши страсти, но даже убавлять или изглаживать блеск природной красоты вашей посредством некоторого рода небрежения, которого источником был бы Бог. Сим способом вы пресечете опасные следствия, обыкновенно производимые глазами. Хотя конечно не составляет преимущество тела, и будучи украшением дела рук Божиих, служит так сказать почетною завесою души нашей; но вред, какой можем мы причинить смотрящим на нас, должен возбуждать в нас те же опасения, каким подвергся Авраам от красоты Сарры (Быт. 12:15; 20:2). Сей отец верующих должен был выдать жену свою за сестру, чтоб освободить ее от поругания Египтян и царя Герарскаго.
III. Впрочем, пускай красота будет не опасна для пользующихся ею и не пагубна для живущих с нами, пускай не подвергает она никого искушению и не подает повода к соблазну и падению, но разве недовольно того, что она не нужна для невест Христовых? Как скоро кто по-христиански целомудрен, тому нечего делать с временною красотою, потому что от нее нельзя ожидать иного употребления и плода, кроме сладострастия. Я не нахожу, чтоб о ней можно было судить иначе. Посему надлежит оставить попечение об умножении тех приятностей, какие мы имеем, или о приобретении таких, каких в нас нет. Предоставим попечение сие безумным женщинам, которые, занимаясь своей красотою, думают, что хлопочут для себя, между тем как они хлопочут для других. Как! Скажет кто-либо. Неужели, кто сохраняет красоту свою, тот преступник и тогда, когда блюдет целомудрие? Разве не позволено нам пользоваться украшениями тела и наслаждаться удовольствием быть хорошо сложенными? Обстоятельство сие предаю я на суд тому, кто полагает все достоинство свое в преимуществах плоти. Мы же должны презирать сию безрассудную выгоду, составляющую качество суетной души; а суетность совсем не приличествует людям, почитающим долгом звания своего сохранять христианское человеколюбие. Если всякая вообще слава суетна и бесполезна, то какого презрения достойна та слава, которая извлекается от слабых нарядов тела? Верные ученицы Христовы! К вам обращаю речь мою. Если позволено хвалиться чем либо, то надобно хвалиться единственно духовными благами. Прекрасные качества тела не должны нас много занимать, потому что долг наш есть украшать только душу свою. Мы должны только радоваться тому, в чем можем показать прямые успехи. Слава наша состоит в заслугах добрых дел.
Можно допустить, чтобы христианин хвалился своею плотию, но плотию, изможденною покаянием и как бы отвердевшею от святых подвигов, дабы изможденная таким образом плоть доставляла торжество уму, а не унижала его, привлекая на себя взоры и вздохи какого-нибудь безумного молодого человека. Убедясь доводами, любезнейшие сестры, что красота вам бесполезна, не заботьтесь о том, если нету ее у вас, а если есть, то пренебрегайте ею со смирением. Христианка, естественно, может хорошо быть сложена, но красота ее не должна быть предметом соблазна. Ей не следует не только привлекать на себя разными прикрасами взоры мужчин, но быть ими замеченною.
IV. Хотите ли вы, чтобы я говорил с вами, так сказать, не по-христиански, и дал бы вам такой совет, какой мог бы дать и язычницам? Будьте уверены, что вы должны стараться нравиться не кому иному, как своим мужьям; нравиться же им можете вы только по мере того, как перестанете заботиться о том, чтобы нравиться другим. Не бойтесь жена не может казаться мужу противною. Она ему довольно нравилась, когда качества тела и души заставили его избрать ее своею супругою. Не верьте, чтобы, презирая убранства и украшения, могли вы навлечь на себя ненависть или холодность мужей ваших. Муж, какой бы ни был, требует от жены своей паче всего ненарушенного целомудрия. Христианин не должен обращать внимание на красоту, потому что преимущества, льстящие язычникам, не могут нами дорого цениться. Да и сами неверующие почитают красоту за вещь подозрительную и опасную. Для кого же хотите вы украшать лицо свое? Христианин того не требует, неверующий тому не доверяет. К чему хлопотать о нарядах, возбуждающих в одном презрение, а в другом подозрительность? Не напрасно ли тратите вы на то время?
V. Все то, что мною досель сказано, не к тому клонится, чтобы обратить вас к образу жизни, так сказать, мужицкому и отвратительному, или посоветовать вам не соблюдать опрятности в своей особе. Намерение мое состоит только в том, чтобы показать вам, до какой степени и до каких пределов может простираться заботливость ваша о своем теле, дабы целомудрие было неприкосновенно. Не должно выходить из границ скромной благопристойности и приличной опрятности. Надобно начинать с того, чтобы нравиться Богу. Наиболее оскорбляет Его безмерная склонность многих женщин употреблять всякого рода снадобья, чтобы сделать кожу белой и гладкой, чтобы красить лицо и щеки свои румянами, чтобы чернить брови сажею. Видно, что простое творение Божье им не нравится, когда они находят в нем недостатки. Они осуждают мудрость Верховного Творца всех вещей, ибо исправлять или переделывать то, что сотворено Богом, значить именно осуждать Его. Но кто учит их поступать так? Не иной кто, как враг Божий, как диавол. Действительно, кто в состоянии научить безобразить тело, как не тот, злоба которого успела изменить и ум человека? Перестанем сомневаться: он, именно он – изобретатель всех сих преступных хитростей, дабы в самих нас некоторым образом вести войну против Бога. Что приемлем мы от рождения, то – творение рук Божиих; а что к тому прибавляем, – то не от кого иного исходит, как от сатаны. Какая же смелость, какая дерзость употреблять в помощь сатану, чтобы претворять дело рук Божиих! Рабы наши не смеют ничего заимствовать от наших врагов. Воины не требуют ничего от вождей противной стороны: они считают за преступление прибегать к неприятелю своего властителя. Неужели же христианам прибегать к злейшему своему врагу, то есть, к злобному духу? Но, что я говорю: христианам? Могут ли они после такой неверности именоваться христианами? Они скорее должны называться учениками того, учению которого последуют.
Из сих предначертаний познайте, любезные сестры, как недостойно имени христианина и противно религии, вами исповедуемой, искусственно себя наряжать, тогда как. вам предписано соблюдать священную простоту во всем вашем поведении; претворять ваше лицо, когда вам запрещено претворять всякие ваши чувства; желать того, чего Провидение вам не дало, в то время как вам повелевается ничего того не желать, что принадлежит другому; стараться умножать ваши прелести, когда требуется от вас строгое целомудрие. Скажите же, как соблюдать вам то, что трудно в законе, когда не храните вы и того, что в нем легко и нисколько не тягостно?
VI. Иные из вас беспрерывно занимаются мазанием своих волос, чтобы доставить им белокурый цвет. Они как будто стыдятся своего отечества, и сердятся, что рождены не в Галлии или Германии. Они стараются насильственно передать волосам своим то, чем природа одарила сии народы. Печальное предзнаменование составляют сии блестящие волосы: суетная и мнимая красота их приводит к безобразию. Действительно, не говоря о прочих неудобствах, не правда ли, что чрез употребление сих благовоний теряются нечувствительно волосы? Не правда ли, что и самый мозг слабеет от сих посторонних влаг и от безмерного солнечного жара, на котором угодно вам палить и сушить свою голову? Можно ли любить прикрасы, производящие столь гибельные следствия? Должно ли называть добром то, что составлено из столь непристойных вещей?
Христианка делает из головы своей как бы жертвенник, на который возливает множество благовоний. Не подобие ли это жертвы, приносимой нечистому духу? Не лучше ли было бы обратить вещества на употребление благочестивое, полезное и нужное, на которое они Богом сотворены? С другой стороны что заповедал Иисус Христос? Не можеши, говорит Он, власа единаго бела или черна сотворити (Мф. 5:36). И жены смеют прекословить Богу? Посмотрите, говорят они, как искусно из темно-русых или черных волос делаем мы белокурые, и от того бываем пригоже. Но придет время, когда они ничего не упустят, чтобы белые волосы опять обратились в черные, и когда старость возвестит им, что они слишком долго наслаждались жизнию. Какая несообразность! Люди стыдятся возраста, до которого усердно желали достигнуть; жалуются на потерю, которой давно уже надлежало ожидать; воздыхают о юности, которую провели преступно; хотели бы возобновить случаи к непозволительным удовольствиям. Не дай Бог, чтобы подобное безумие приходило в ум прямому Христианину. Чем кто более старается скрывать свою старость, тем более она обнаруживается. Если ты хочешь никогда не состарится: то сохраняй свою невинность, приобретенную крещением. Сию-то нетленную красоту должны мы стараться соблюсти, пока не переселимся на небеса, где невинность наша получит возмездие. Думаешь ли ты, что приближаешься к небу, и что заботишься как можно скорее оставить нечистый мир сей, когда конец дней своих почитаешь за несносное для себя бремя и безобразие?
VII. Какую пользу приносят спасению вашему украшения вашей головы? Разве не можете вы оставить в покое своих волос? Вы их то завиваете, то развиваете; то подымаете, то понижаете; сегодня их заплетете, а завтра оставляете волноваться небрежно; иногда обременяете их множеством чужих волос, составляя из них или род шапки, которою покрываете голову, или вид пирамиды, чтобы шея была открыта. Какая странность хотеть преступать беспрерывно заповедь Божию! Кто от вас заботясь, говорит Спаситель, может приложити возрасту локоть един (Мф. 6:27). А вы хотите непременно прибавить к нему что либо, накопляя на голове своей пуки волос с кучею украшений, которыми обременяете темя головы, как бы средоточение шлема. Если не стыдно вам носить такое бремя: то постыдитесь по крайней мере недостоинства его. Не кладите на голову, освященную крещением, смертных остатков какого либо бедняка, умершего от распутства, или какого ни будь злодея, осужденного умереть на эшафоте. Свободная голова должна устранять себя от рабства всех сих тягостных убранств. Впрочем напрасно стараетесь вы казаться великолепно одетыми; напрасно употребляете искуснейших мастеров для уборки волос; Бог хочет, чтобы вы были под покрывалом. А за чем? вероятно за тем, чтобы никто не видал головы жен, срамляющих себе откровенною головою (1 Кор. 11:5).
Дал бы Бог, чтобы в великий день торжества Христиан позволено было мне бедному грешнику поднять голову до гордой вашей высоты, дабы быть свидетелем, воскреснете ли вы с вашими румянами и белилами, с вашими благовониями и пышными волосами и представят ли вас Ангелы Иисусу Христу с сими светскими на рядами и украшениями. Думаете ли вы, что если Бог не одобряет роскоши сей здесь, то вы обретете ее может быть в день страшного суда, и тела ваши будут блестеть тогда теми же одеждами, какими вы украшаете их в сем мире? Но к несчастию нашему тела и души должны воскреснуть, обнаженные от всякой чуждой при меси. Что не воскреснет с телом и душею, то должно быть отринуто, потому что не происходит от Бога. Отриньте же теперь то, что должно будет тогда отвергнуть, да узрит вас Господь и ныне такими, какими в последний день увидит.
VIII. Легко человеку, скажете вы, а особливо такому, который мало снисходителен к женскому полу, осуждать в женщинах все то, что может делать их приятными. Но разве одобряю я и в нашем поле известные суетности, не сообразные с важностью Религии? Мужчины одержимы бывают такою же страстью нравиться женщинам, как и женщины мужчинам. В тех и в других порок сей вселила испорченная природа. У мужчин есть свои снадобья, чтоб особу свою украшать искусственно. Они любят бриться, выдергивать волосы из бороды, завиваться, убирать голову, скрывать знаки старости своей, прятать седые волосы, придавать телу своему вид юности, даже румяниться подобно женщинам, выглаживать кожу свою особым порошком, смотреться беспрерывно в зеркало, не взирая на то, что оно выказывает их слишком верно. Все сие делается, как будто бы познание Бога, воспрещающего нам всякое желание нравится и всякую нечистоту, недостаточно было к тому, чтобы нам отвергнуть вещи сии, признавши их бесполезными и противными целомудрию. Известно, что где Бог находится, там присутствует и целомудрие вместе с священною степенностью, его сопровождающей. Каким же образом может торжествовать чистота без этих оружий, то есть, без скромности и степенности? Но, равным образом, как нам употребить и сию степенность в пользу целомудрия, когда лицо, одежда и весь состав наш, не будут обнаруживать приличной строгости нравов?
IX. Итак, в отношении к нашему одеянию и множеству нарядов и прикрас ваших, вы должны всячески отсекать, отвергать и изгонять сию излишнюю для вас непомерную роскошь. Какая для вас польза, что люди будут замечать на лице вашем признаки христианина благочестивого, смиренного, простого, скромного, сообразующегося с правилами Евангелия, между тем, как во всех прочих частях вашей наружности выставлять вы станете суетною пышность и неприличную изнеженность? Легко понять как роскошь сия противная христианской чистоте и какой путь прокладывает она к величайшим беспорядком. Как это? Не иначе, как осрамляя, как сказать, приятности красоты посредством неги одеяния. Это как справедливо, что бес помощи сей роскоши, хорошо сложенное лицо обыкновенно считается красотою посредственною, неприятною, лишенную прелестей своих, такою красотою, которая как бы в разводе с грациями. Напротив того, при недостатке естественной красоты, люди добавляют ее румянами, белилами и другими пособиями. Заметно, что даже особы, достигшие возраста спокойствия, и вошедшие в пристань скромности, нередко все поражаются блеском и великолепием украшений и обуреваются сильными пожеланиями, возбуждаемыми пышностью одежды, несмотря на холодность их возраста.
Отвергните, верные служительницы Иисуса Христа, отвергните мужественно все сии прикрасы и наряды, подобно как бы отринуть тех позорных людей, которые торгуют девственной чистотою. Если же вы обязаны иметь уважение к своему роду, качеству и достоинству, то являйтесь с таким скромным великолепием, которое бы не было предосудительно для истиной мудрости, внушенной вам Евангелием. По крайней мере, берегитесь, что бы под предлогом необходимости, не преступать вам границ, предписываемых религией. Как можем мы показывать на самом деле смирение, составляющую прямую обязанность нашу, когда ни сократим непомерное употребление богатств и убранств, питающих единственно тщеславие, которое нам приличествует?
Разве нам не позволено, возразите вы, пользоваться своим имуществом? Но Апостол возвещает нам, чтобы мы были «… пользующиеся миром сим, как не пользующиеся, ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 7:31); там же говорит он, чтобы мы были «… покупающие, как не приобретающие». Если же Апостол потом повелевает: «… имеющие жен, должны быть, как не имеющие», по причине краткости времени, то зачем нам думать после сего о суетных уборах о которых здесь идет речь? По сему-то самому побуждению многие особы обязываются хранить беспрерывное девство, и для приобретения Царствия Божьего лишают себя такого удовольствия, которое могло бы им быть позволено. Другие люди воздерживаются от употребления вещей, Самим Богом признанных нужными, как то от мяса и вина, употребление которых не может причинить ни опасности ни угрызения совести: они предпочитают в сем случае покорять и приносить в жертву Господу душу свою чрез подобное умерщвление плоти. Доселе вы довольно пользовались богатствами и приятствами своими, довольно наслаждались плодами естественных своих качеств. Пора следовать спасительнейшим правилам. Мы тот возлюбленный народ, который создал Бог при конце веков. Он предназначил нас от вечности на то, чтобы мы здраво судили о ценности времени, дабы, будучи наставлены в сем божественном учении, отметали все излишества века сего. Мы духовно обрезаны от всех вещей по духу и по телу, и должны духовно и телесно переменить правила мира сего.
X. Думаете ли вы что сам Бог научил людей искусству окрашивать шерсть соком известных растений или масляными частями известных рыб? Вероятно вначале мира Он забыл сотворить овец красных или голубых, и потому в последствии открыл тайну придавать разные цветы тканям, дабы их тонину и легковесность сделать ценнее. Вероятно Он же произвел сии золотые игрушки, блестящие множеством драгоценных камней, и проткнул вам края ушей для привески к ним великолепных жемчужин. Не Он ли полно признал нужным мучить Свое творение и утомлять детей, недовольных своею участью, до того, что из прорезов на теле, определенном для работы, висят какие-то зерна, которыми Парфяне, народ варварский покрывают все тело в виде ожерелья? Между тем тоже самое золото, которое приводит вас в восхищение, употребляется иными народами на делание цепей и оков; о чем их же историки повествуют. Видно правда, что вещи сии ценятся не потому, что сами по себе хороши, а потому, что редки. Но кто открыл из? Не иной кто, как мятежные ангелы или клевреты их: они первоначально указали людям сии земные произведения. Потом труд и промышленность, совокупно с их редкостью, соделали их еще драгоценнее от безумного рвения к удовлетворению роскоши женщин. Надобно полагать, что Бог ввергнет в кромешную тьму сих злых духов между прочим и за то, что они указали людям сии опасные вещества, как то: золото, серебро и делаемые из них вещи, и особливо за то, что научили искусству красить ткани и самое лице. Как можем мы угодить Богу, когда любим произведения тех, которых правосудие Его предало вечной казни? Но положим, что сам Бог даровал все сии вещи, и что Он позволил употреблять их? Положим, что пророк Исаия (Ис. 3:16–25) именем Господним не вопиял против женских багряных риз, что он не порочил их златых вплетений, перстней, монист и запястий, что он ничего не сказал на счет множества других их суетных украшений. Неужели же не должны мы отличаться от язычников, и преимуществовать над ними в том, что для них драгоценно? Вспомним, что у нас нет иного Господа и наставника, кроме истинного Бога, и что Он ревнив, когда кто преступает божественное Его учение. Убедимся, как и следует, что сей божественный Строитель с самого начала мира учредил все премудрым образом, и для испытания добродетели верных своих учеников расположил так металлы и минералы, чтобы данная им свобода пользоваться ими могла умножать заслуги их по мере того, как они станут лишать их себя. Не случается ли иногда, что умный отец семейства нарочно выставляет наружу некоторые ценные вещи для испытания верности слуг своих? Счастливы они, если покажут знаки своей честности и воздержания. Но сколь достохвальнее тот слуга, который отказывается и от того, что ему предоставлено, и который даже боится излишней снисходительности своего господина! Таково мнение Апостола: вся ми меть суть, говорит он, но не вся назидают (1 Кор. 10:23). Во сколько крат более будем мы опасаться употреблять запрещенные вещи, когда приучимся страшиться пользоваться вещами позволенными?
XI. Скажите: какую причину имеете вы являться в великолепном наряде, когда вы разлучены с другими женщинами, имеющими надобность в нем по таким побуждениям которые до нас не касаются? Вы не посещаете языческих храмов, не присутствуете на их зрелищах, не бываете на празднествах богов. Обыкновенные же поводы расточать такую пышность в одежде состоять именно в том, чтобы находиться в собраниях, чтобы видеть других и себя показать, чтобы выставить на продажу целомудрие. Но вам, иные спасительные побуждения выходить из дому: вы должны или посещать больных, или присутствовать при богослужении, или приходить слушать слово Божие. Все сие суть упражнения благочестивые, воздержные и скромные. Для сего не нужны ни чрезвычайная, ни великолепные с длинными хвостами одеяния. Если благопристойность, дружба или обязанность заставят вас посетить языческих дам: то почему не являться вам к ним с своею простою, тем более, что вы хотите следовать по пути веры? Чрез сие покажите вы существенное различие между служительницами истинного Бога и служительницами диавола. Вы послужите им назидательным примером. Прославите убо Бога, говорит Апостол, в телесех ваших (1 Кор. 6:20). Если же Бог прославляется сохранением чистоты: то Он прославляется также и пристойною одеждою и приличным поведением. Мне известны еще другие возражения некоторых женщин. Мы боимся, говорят они, чтоб имя Божие не подверглось хуле, когда мы откажемся от прежних уборов. Руководствуясь сим правилом, мы стало быть не должны отказываться и от прежних пороков; мы стало быть должны сохранить те же нравы, потому что хотим сохранить туже наружность; и тогда-то вероятно народы не станут хулить имени Божиего. Подлинно великая хула, когда кто скажет о ком либо из вас: эта женщина стала скромнее, сделавшись христианкою! Как! Не уже ли вы боитесь прослыть беднее, сделавшись богаче, или показаться небрежнее, ставши почтеннее? Христианин должен ли следовать правилам языческим, или правилам Божиим?
XII. Нам должно опасаться, чтобы не подать справедливейшего предлога к хуле. Действительно может ли что быть соблазнительнее, как видеть христианских жен, которые, нося звание священных хранительниц чистоты, являются публично разодетыми и разрумяненными подобно блудницам? Какое тогда будет различие между вами и сими несчастными жертвами нечистоты? Строгость законов отделяла их прежде от замужних женщин, и запрещала им носить наряды знатных особ; но ныне своевольство века сего, усиливаясь вседневно, равняет сих мерзавиц с знаменитейшими дамами, так что нельзя уже и распознать одних от других. Священное Писание вразумляет нас, что наряды и раскрашивание лица знаменуют любодеяние тела. Господь, наименовав великую любодеицу, сидящую на водах многих, дает ей и одеяние, сообразное с ее именем: и бе жена, сказано, облечена в порфиру и червленицу (Отк. 17:24): одеяние подлинно проклятое; без чего не была бы она и названа мерзкою любодейцею. Иуда, сын Иаковль, увидевши Фамарь, сидящую пред враты Енани, облеченную в ризу метнюю и украшенную (Быт. 28:14), не смотря на то, что лице ее было под покрывалом, тотчас догадался, что она блудница: по качеству одеяния узнал он, какое ее занятие. Опыт вскоре показал ему, что он не ошибся. Все сие нас убеждает в том, что мы всячески должны стараться не подавать своею внешностью повода к дурному заключению о о нашей добродетели. К чему послужит непорочность души, подозреваемая другими? За чем доставлять другим предлоги к преступническому положению того, чем сами мы гнушаемся? Почему одежда наша не должна быть свидетельством наших нравов, дабы отнять у бесстыдства всякой повод к очернению души? Позволено казаться целомудренным, но запрещено казаться бесстыдным.
XIII. Иная из вас может быть скажет мне: я не имею нужды в одобрении людей, свидетельство их мало меня беспокоит, Бог видит сердце мое, Он один мой Судия. Пусть и так; но вспомним, что говорит на сей счет Апостол: кротость ваша разумна да будет всем человеком (Флп. 4:5). На какой конец? Не на тот ли, чтобы злоба не могла добрый наш пример служил злым людям как бы укоризною? Какой также смысл заключается в сих словах: да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела (Мф. 5:16). Для чего Иисус Христос называет нас светом мира? Для чего сравнивает он нас с градом, иже не может укрытися верху горы стоя? Не для того ли, чтобы мы просвещали людей, находящихся во тьме, и возвышались над людьми, погруженными в пороки? Да и в самом деле когда вы будете ставить светильник под спудом: то всякой будет иметь право обвинять вас в преступном небрежении, потому что вы как бы гасите сей светильник. Светильниками мира мы становимся от добрых наших дел, дела же сии, когда они истинно хороши, не любят мрака: они должны быть обнаруженными, и приличие требует, чтобы другие их знали и видели. Посему для Христианина не довольно быть целомудренным: надобно ему таким и казаться. Чистота сия, если смело сказать, так должна быть изобильна, чтоб из сердца извивалась на платье, и из внутренности орошала всю особу. Она таким образом оградит цитадель внутренности надежными укреплениями внешности, и с большею безопасностью сохранит верность, подобающую Богу. Надлежит совершенно отказаться от всякой неги, обессиливающей строгую добродетель. Впрочем я не знаю, в состоянии ли руки, привыкшие к запястьям, поднять тяжесть оков. Сомневаюсь, чтобы ноги, столь часто носившие шелковыя подвязки, могла перенести боль от веревочного вязания их. Боюсь, чтобы голова, покрытая изумрудами и бриллиантами, не отпустила подло от меча, которым мы ежечасно угрожаемся. А потому, верные служительницы Иисуса Христа, привыкайте к самотруднейшим вещам, и вы не ощутите их при случае. Откажитесь от удовольствий и нарядов, и вы не пожалеете о них никогда. Будьте всегда готовы переносить жесточайшие удары, и не имейте ничего такого, с чем тяжело бы было вам расстаться. Все блага мира сего не иное что суть, как цепи, задерживающие полет нашей надежды. Отвергнем все цепи, задерживающие полет нашей надежды. Отвергнем все сии земные украшения, если хотим блистать на небесах. Остерегайтесь любить пагубное золото, которым запечатлено главное преступление Израильтян (Исх. 32:26). Вам должно ненавидеть то, что погубило Иудеев, заставив их оставить Бога для поклонения творения рук своих. Впрочем время Христиан всегда, и особенно ныне, есть век железный, Ангелы нас в них как бы уже облекают. Предстаньте же пред них, отличаясь красою и приятствами Апостолов. Простота и целомудрие да будет единственным вашим убранством. Начертите на глазах своих смиренную скромность, происходящую от благоустроенной внутренности. Привяжите слово Божие к ушам, а иго Христово к шее своей. Покоряйтесь мужьям: сего довольно для вашего украшения. Занимайте руки свои прядением, и удерживайте ваши ноги в кругу домов ваших: ноги ваши от того сделаются более красивы, чем от избытка золота. Исполняйтесь радостью мудрости, святости и чистоты. Если вы так себя изукрасите: то Сам Бог будет любить вас верно и вечно.