Исследование выполнено в рамках Программы фундаментальных исследований секции истории Отделения историко-филологических наук РАН «Исторический опыт социальных трансформаций и конфликтов»
Печатается по решению Ученого совета Университета Дмитрия Пожарского
© Логинов К. К., текст, 2010
© Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН, 2010
© Григоренко М. В., 2010
© Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2010
Введение
На монографическом уровне обряды, обычаи и конфликты традиционного жизненного цикла Водлозерья описываются и исследуются впервые. Настоящая работа представляет собой последовательное описание обрядов и обычаев, связанных с зачатием и рождением ребенка, его социализацией в младенчестве, детстве, подростковом и юношеском возрасте, с обычаями и ритуалами в периоды бракосочетания, молодоженства, зрелого возраста, старости, дряхлости и перехода в мир иной. Таким образом, с этнографической точки зрения работа является исследованием, посвященным реконструкции полного традиционного жизненного цикла одной из локальных групп северных русских – водлозёров. Предметом конфликтной части исследования являются конфликты и конфликтные ситуации традиционного жизненного цикла. Попутно подмечались конфликты повседневной, межличностной, внутрисемейной, межсоседской и внутриобщинной коммуникации. Речь в работе идет также о статусно-ролевых конфликтах и конфликтах ценностей. Работа содержит сведения, не только относящиеся к области реальных конфликтов, возникающих от взаимодействия людей, но и о ритуалах магической практики, направленных на избегание или регулирование «конфликтных» ситуаций, складывающихся из-за предполагаемого в традиционной культуре взаимодействия людей с духами низшей мифологии (домовыми, банными, водяными, лешими и т. п.).
Значительное место в работе занимает описание магических ритуалов и разнообразных заговоров, направленных как на «полное осуществление программы мифоритуального сценария (рождение – инициация – брак – смерть)», так и на контроль развития различных конфликтных ситуаций личной, семейной и общественной жизни.
Большой контингент данных, связанных с подробным изложением обрядовых действий и сопровождающих их заговоров и приговоров, в исследование введен сознательно. В контексте монографического исследования обрядности жизненного цикла водлозеров они будут более доступными для этнографов, фольклористов и культурологов, чем если бы это было сделано в отдельных статьях, рассеянных, как правило, в научных сборниках с небольшим тиражом, а потому труднодоступных.
Сведения об обычаях и обрядах русских, связанных с родильно-крестильной, свадебной и похоронно-поминальной обрядностью (называемых часто «семейными обрядами», «обрядами жизненного цикла» или «переходными обрядами»), собирались и изучались в России с формированием этнографии как науки. Реже работы этнографов посвящались молодежной обрядности либо обрядности, связанной с проводами в армию. Однако задачу изучения обрядов и обычаев полного жизненного цикла редко кто перед собой ставил. Возможно, первым наиболее близко к этим проблемам подступил Д. К. Зеленин в своей классической работе «Russische (Ostslavische) Völkerkunde» (Zelenin, 1927), изданной на русском языке только в 1991 г. Помимо разделов, связанных с семейной обрядностью, его труд содержит необходимую информацию также и об «общественной жизни» всех восточных славян (Зеленин, 1991, с. 361–388). Семейная обрядность изложена в монографии «Этнография восточных славян», которая является во многом итоговой для советской историографии (Этнография, 1987). Раздел «Общественная жизнь» в ней, к сожалению, отсутствует. Данный недостаток в известной мере преодолен в фундаментальном труде российских этнографов «Русские», изданной в серии «Народы России» (Русские, 1997), в томах коллективной монографии «Русские: народная культура (история и современность)» (Русские, 2000а; Русские, 2000б) и др. Весьма ценные для нашей работы выводы содержит коллективная монография «Русские: семейный и общественный быт» (Русские, 1989). Особо следует отметить монографию Т. А. Бернштам «Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX – начала XX в.: Половозрастной аспект традиционной культуры» (Бернштам, 1988). Первая глава этой монографии, «Половозрастная стратификация русской общины и периодизация жизненного цикла», имеет для нашей работы неоценимое значение. Важнейшие наблюдения и выводы для нас содержит также монография М. М. Громыко «Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян» (Громыко, 1986). Тем не менее во всех указанных выше работах целостное описание полного жизненного цикла не представлено.
Родильно-крестильную, свадебную, рекрутскую и похоронно-поминальную обрядность в этнографии принято относить к так называемым обрядам перехода, или переходным обрядам, в соответствии с «теорией перехода», разработанной Арнольдом ван Геннепом в начале XX в. Отечественным этнографам эта теория больше известна по книге Виктора Тернера «Символ и ритуал» (Тернер, 1983), поскольку на русском языке она вышла раньше труда ван Геннепа (Геннеп, 2000). Применительно к восточнославянскому материалу идеи ван Геннепа основательно проработал А. К. Байбурин, который пришел к выводу, что ритуал функционирует «как наиболее действенный (по сути – единственно возможный) способ переживания человеком критических жизненных ситуаций» (Байбурин, 1993, с. 3). Согласно «теории перехода», любое реализованное переходное состояние характеризуют три стадии или фазы: 1) «Отделения» (в ней происходит открепление от прежних «состояний» или «обстоятельств»); 2) «Грань» (собственно «переход» в новое состояние); 3) «Восстановление» (в ней происходит «восстановление» уже «в новом качестве»). В этом контексте теория ван Геннепа является удобным инструментом анализа представлений людей о ритуальных переходных состояниях человеческой жизни.
Так же давно, как и семейные и общественные обряды русских, в оте чественной этнографии фиксируются и рассматриваются характерные для семейной и общественной жизни русских крестьян конфликты и конфликтные ситуации. Конфликтность в русской крестьянской среде изучалась нашими предшественниками также весьма пристально. Краткие и достаточно развернутые замечания на этот счет можно найти во всех выше указанных работах.
Профессионально различные типы конфликтов исследует наука конфликтология – одна из самых молодых общественных наук. Ее постулаты и выводы оказали серьезное влияние на ряд исторических дисциплин, в том числе на этнографию. Раздел «Природа этнических конфликтов и способы их разрешения» вошел в программу обучения новых поколений этнографов, он присутствует в современных учебниках этнологии (Садохин, Грушевицкая, 2000, 2001; Этнология, 2005 и др.). В рамках этнологии и культурологи в последние десятилетия активно изучается феномен кулачного и палочного боя, а также праздничной и бытовой драки у русских (Базлов, 2002; Горбунов, 1977, 1996; Морозов, Слепцова, 2004; Щепанская, 1998 и др.). В Карелии по материалам «Олонецких епархиальных ведомостей» историком М. В. Пулькиным написана обобщающая статья о крестьянских драках в бывшей Олонецкой губернии (Пулькин, 2008). Ссору, именуемую иногда «бытовым антагонизмом», в качестве специфического проявления конфликтности у русских крестьян вполне успешно изучает в наши дни исследовательница из Петербурга А. Н. Кушкова (Кушкова, 2001, 2004). В 2003 г. на тему ссоры в русской крестьянской среде ею была защищена кандидатская диссертация (Кушкова, 2003, 2003а). Кушкова впервые предложила модель описания повседневной деревенской ссоры в «жизненном цикле крестьянской семьи» и сельской общины, определила периоды повышенной конфликтности в жизненном цикле, осветила наиболее распространенные варианты супружеских и соседских ссор и практик примирения, т. е. выхода из конфликта. Тем не менее и исследования Кушковой – лишь очередной шаг, решительный и продуктивный, в изучении конфликтности русских крестьян.
Проблем несовместимости методологий этнографической и конфликтологической наук, на взгляд автора, не существует. Этнографическая часть исследования для конфликтологов представляет ту среду, в которой, как правило, циклично возникали ситуации, время от времени перераставшие в конфликты разной степени остроты и направленности. Конфликтологическая же часть раскрывает этнографам конкретное содержание традиционных конфликтов крестьянской среды, разворачивающихся в течение жизни человека от обрядов, предшествующих зачатию ребенка, вплоть до физической смерти человека и ритуалов его поминовения. С точки зрения военных конфликтологов географический район, именуемый Водлозерьем, можно было бы охарактеризовать как территорию конфликтов. Именно конфликтов, поскольку конкретные конфликтные ситуации разворачивались в доме, бесёдной избе, на деревенской улице, на кладбище, на промысловых территориях и т. д. Хотя в работе исследуется локальная территория Русского Севера, наши наблюдения и выводы имеют, наверное, в какой-то степени отношение и ко всему русскому крестьянству. Так или иначе, а традиционная крестьянская среда в XIX – первой трети XX в. охватывала большую часть России, и водлозерская действительность по многим параметрам совпадала с российской действительностью в целом.
Границы расселения русских Водлозерья
Географически Водлозерье охватывает территорию вокруг озера Водлозеро в северо-восточной части бывшего Пудожского уезда Олонецкой губернии (ныне – Пудожского района Республики Карелия), населенную русскими, именующими себя «водлозёрами». В иерархии субэтнических сообществ водлозеры представляли собой так называемую этнолокальную группу (Логинов, 2007в), т. е. группу минимальной таксономической величины, сохраняющую все признаки субэтничности. Одним из признаков субэтничности водлозеров является четко очерченная территория, осознаваемая ими в качестве «своей» групповой территории расселения и исключительной («водлозерской») хозяйственной деятельности.
На территории Водлозерья во времена НЭПа вместе с хуторами насчитывалось 47 поселений. В наши дни количество поселений в Водлозерье сократилось до пяти. Два из них числятся «снятыми с учета». Более 97 % жителей сосредоточены в деревне Куганаволок. В нашем исследовании будут привлекаться преимущественно те материалы, которые имеют отношение именно к этой территории. С иноплеменниками водлозеры не соседствовали. По подсчетам автора, численность населения Водлозерья на 1885 г. составляла 1862 человек, на 1905 г. – 2810, на 1926 г. -2875. Далее был демографический спад. В настоящее время в Водлозерье постоянно проживают 560–570 человек, из которых до 10 % не являются собственно водлозерами (Логинов, 2006 г., с. 49). До Крестьянской реформы 1861 г. водлозеры относились к разряду государственных черносошных крестьян, не испытывавших на себе тягот крепостного права. Это обстоятельство тоже самым непосредственным образом сказалось, а возможно, все еще сказывается на специфике их народной традиции.
К водлозерам, буквально прозябавшим в конце XIX – начале XX в. в глуши и бедности, зажиточные жители Поморья применяли обидное прозвище «рибушники» (ФА ИЯЛИ, № 3292/49). Так в Олонецкой губернии называли людей, одевающихся в старые, изношенные одежды. Пудожане именовали водлозеров прозвищем «озёра», которое обращалось в обидную кличку (сохранившуюся доныне) присловьем: «Озера – глупы водлозера». У человека, который не знает самых элементарных новостей, пудожане и сейчас еще спрашивают: «Ты что – водлозер?» Сами себя водлозеры называли «озерны(е) люди» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 133/101). Благодаря тому, что в Гражданской войне часть водлозеров выступала на стороне Белого движения, за ними в советское время закрепилось обидное прозвище – «белогвардейцы». Обижались на него, правда, лишь те, кто воевал на стороне красных и их родственники. Не позднее, чем в 1980-е гг., данное прозвище водлозеры перестали считать обидным и начали сами себя называть «белогвардейцами». Фразу «Да, мы – белогвардейцы!», произносимую водлозерами с гордостью, еще в середине 1990-х гг. не раз доводилось слышать автору (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 8–9). Так или иначе, но обидные прозвища со стороны соседей не вызывали у водлозеров чувства неполноценности. Скорее наоборот, наличие таких прозвищ служило дополнительным основанием подчеркивания субэтничности, несходства с соседними группами русских.
Поселения Водлозерья
Хронологические рамки этнографического исследования традиционного крестьянского общества в России охватывают обычно период XIX – начала XX в. Таков исторический возраст большинства массовых этнографических источников. «Традиционный период» в России продолжался, пока сохранялась крестьянская культура, не разрушенная социально-экономическими перестройками, связанными с окончательным упразднением крестьянской общины (1929 г.) и объединением единоличных крестьянских хозяйств в колхозы. В Водлозерье, отрезанном от основной массы расселения русских бездорожьем, многие традиционные обычаи и обряды сохранялись значительно дольше. Благодаря этому обстоятельству и широкой собирательской работе в распоряжении автора оказался круг источников, который позволяет проследить эволюцию многих феноменов крестьянской цивилизации Водлозерья вплоть до современности. Работа в целом носит ретроспективный характер. Современный этнографический материал приводится, как правило, в качестве иллюстрации того, что осталось от традиционного обряда или обычая в наши дни, сведений о том, насколько традиция изменилась. Экскурсы в современность не отвлекают от основной задачи – описания этнографической традиции Водлозерья. Таким образом, хронологические рамки данного исследования охватывают период середины XIX – первой трети XX в., но эволюция многих обрядов, обычаев и конфликтов традиционного жизненного цикла прослеживается вплоть до наших дней. В работе многократно употребляется не вполне научный термин – «в старину», т. е. раньше 1920-х гг., времени, когда над крестьянами довлели сугубо традиционные представления. Изредка автором используется еще менее определенное в историческом плане выражение – «в глубокую старину», под которым подразумеваются XIX в. и еще более ранние времена. К такому исторически неточному приему определения возраста бытования того или иного обряда, обычая или суеверного народного представления вынуждает специфика собранных автором этнографических сведений[1]. Часто указание на исторический возраст события или бытования обряда либо обычая в устах информантов звучит так: «при дедах наших…» или «рассказывали старики, что когда еще и дедов наших не было…». Так что действительное историческое время бытования традиции автор нередко способен указать только в случаях, когда имеется возможность опереться на даты в публикациях или архивных источниках.
Печатных источников по исследуемой автором тематике немного. Из публикаций в «Олонецких губернских ведомостях» для работы пригодны для использования всего лишь две небольших статьи (От Пудожа, 1869; Ягодкин, 1899). Сведения (о размерах крестьянской семьи в Водлозерье, об обычае мужей «учить жен дубиною» и т. п.) имеются в работе И. С. Полякова «Три путешествия в Олонецкую губернию» (Поляков, 1991). Статья этнографа Н. Н. Харузина «Из материалов, собранных среди крестьян Пудожского уезда, Олонецкой губернии» (Харузин, 1894) содержит более обширные материалы о многих сторонах общественной и семейной жизни водлозеров, о мифологии, имеющей отношение к семейной жизни, и т. п. Важные сведения встречаются в книге «На Севере» В. Н. Харузиной (Харузина, 1890) и в ее статье о родильных и крестильных обрядах Пудожского уезда (Харузина, 1906). Период младенчества освещен с большой степенью подробности в статье «Поэзия пестования Водлозерского края» современной исследовательницы И. И. Набоковой (Набокова, 2009). Хороший сравнительный материал для описания периода детства и подросткового возраста у водлозеров можно почерпнуть из публикации «Игры, игрушки и забавы детей в Пудожском уезде Олонецкой губернии» (Игры, 1886). Статья В. П. Кузнецовой о традиционной свадьбе Водлозерья (Кузнецова, 2001) целиком ложится в русло нашего исследования. Ею описана историография изучения водлозерской свадебной обрядности, использованы практически все печатные, а также многие архивные источники по свадьбе Водлозерья. Ключевые моменты свадьбы Водлозерья ею изложены исключительно подробно. Важны для нас также некоторые сведения и комментарии Кузнецовой, помещенные в сборнике «Предания и былички Водлозерья» (Кузнецова, 1997). Кроме того, следует указать работы «Русские плачи Карелии» (Русские плачи, 1940) и «Русская народно-бытовая лирика» (Русская народно-бытовая лирика, 1962), в которых содержатся публикации более чем 30 похоронных причитаний, собранных в Водлозерье сразу после финской и Великой Отечественной войн, когда фольклорный жанр причитаний переживал свое второе рождение. В этих работах рассеяны и некоторые конкретные этнографические факты, имеющие отношение к изучаемой теме. Из публикаций, содержащих заговоры, следует указать работу Т. С. Курец «Русские заговоры Карелии» (Курец, 2000) и «Русские заговоры и заклинания» (Русские заговоры, 1998). В работе Т. С. Курец таких заговоров пять, во второй работе – всего один. Община Водлозерья неплохо описана в статье А. В. Окунева (Окунев, 1995). Материалы, касающиеся топографии и современного вида нескольких кладбищ, расположенных в южной части Водлозерья, опубликованы в статье А. П. Конкка (Конкка, 2006). Особо отметим сборник «Ильинский Водлозерский погост», в котором имеются две статьи, впервые представляющие достаточно обширные материалы о старообрядческом прошлом Водлозерья (Старицин, 2009; Ружинская, 2009). В данном сборнике опубликована также и статья источниковедческого характера (Ружинская, Хорина, 2009), освещающая на основе архивных данных из метрических книг многие вопросы, касающиеся демографических процессов (рождаемости, брачности и смертности) бывшего Водлозерско-Ильинского прихода в XIX – начале XX в.
Автором данной работы тоже были опубликованы несколько статей и материалов по исследуемой теме. В их числе – материалы, касающиеся водлозерских способов заговаривания детей от бессонницы и сглаза (Логинов, 1997а, 1997б). Водлозерским традициям посвящена статья о периодах младенчества, детства и подросткового возраста (Логинов, 2007б), статьи о святочных гаданиях (Логинов, 2006в), о престольных и часовенных праздниках Водлозерья (Логинов 2005, 2006 г), о «рекрутской» обрядности водлозеров (Логинов, 2007а), об обрядности семейных кризисов (Логинов, 2006а) и т. д.
Архивные источники по исследуемой тематике обширны, разнообразны и многогранны. Национальный архив Республики Карелия (далее – НА РК) содержит большой массив материалов, касающихся функционирования крестьянской общины в Водлозерье (НА РК, ф. 215–216, 236, 302, 318). В фондах Олонецкой духовной консистории (НА РК, ф. 25) сохранился большой массив метрических книг за период с 1805 по 1916 г., на основе которых была написана вышеупомянутая статья И. Н. Ружинской и Г. В. Хориной для сборника «Ильинский Водлозерский погост». Однако основные необходимые для данного исследования материалы, полученные предшественниками и современными собирателями, хранятся в Научном архиве Карельского научного центра РАН (далее – НАКНЦ) и в архиве национального парка «Водлозерский» (далее – АНПВ). Самые ранние записи по интересующей нас тематике были сделаны в 1939 г. Научные сотрудники Карельского научно-исследовательского института культуры К. В. Чистов и Б. Е. Марголис (Чистова) записали четыре заговора на присушку и отсушку, на заговаривание золотухи и грыжи, несколько детских считалок (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 8, № 261–263, 282 и др.). Указанные заговоры опубликованы Т. С. Курец в ее сборнике русских заговоров Карелии (Русские заговоры, 2000, № 46, 79, 146, 406). Материалы фольклорных экспедиций 1973–1974 гг. (Разумовой А. П., Коски Т. А., Русаковой Е. И., Кузнецовой В. П., Нигметовой В., Устинской О.) содержат довольно обширные, хотя и разрозненные сведения об общинной жизни и семейных традициях водлозеров (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73, 133). Значительно меньше их в материалах фольклорной экспедиции 1977 г. Т. И. Сенькиной и Т. С. Курец (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 184). В 1989 г. ценные материалы по свадебной и родильной обрядности водлозеров собрала аспирантка Ленинградской части Института антропологии и этнографии АН СССР В. В. Новикова (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1132, 113 4 -1135). Разнообразный материал по исследуемой тематике был записан комплексной экспедицией 1993 г. в составе В. П. Кузнецовой, Т. В. Краснопольской и А. В. Окунева (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338). С 1995 г. и по настоящее время в национальном парке «Водлозерский» записи по народной жизни водлозеров, в том числе и по семейной обрядности, ведет сотрудник сектора культурного наследия парка Н. В. Червякова. Интересующие нас материалы содержатся в двух полевых дневниках Червяковой 1995–1996 гг. (АНПВ, № 2/24) и 1997–1999 гг. (АНПВ, № 2/58), а также некоторых иных документах, требующих архивной регистрации. В 2001–2002 гг. на Водлозере записывала заговоры и обрядовый материал студентка Петрозаводского педагогического университета Е. А. Цветкова (АНПВ, № 1/80; 1/85). Кроме того, в Научном архиве Карельского научного центра имеются архивные сведения, касающиеся пудожской, в том числе водлозерской традиции, от разных авторов, объединенные под заголовком «Статьи о суеверии, колдовстве, знахарстве в Карелии» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 32, д. 17). Сведения, представленные в указанном деле, касаются родильных обрядов, лечения детских болезней, персонифицированных имен нечистых духов, вызывающих те или иные болезни, и т. д. Одним из последних поступлений в Научный архив Карельского научного центра стала дипломная работа Г. В. Хориной. На основе документов из Национального архива Республики Карелии ею проанализированы актуальные для нашей работы вопросы жизни крестьянской общины и прослежена демографическая история Водлозерья XIX – начала XX в. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 730).
Тем не менее сведений, предоставленных нашими предшественниками и современными собирателями, для написания задуманной работы было недостаточно. Основной контингент полевых материалов по исследуемой теме собирался автором во время ежегодных, начиная с 1994 г., экспедиционных поездок на территорию национального парка «Водлозерский» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, 489–492, 529, 531, 610–611, 620–621,628–629, 668, 675–678, 719–720; АНПВ, № 2/56, 59,73, 75–78, 82 и др.). При сборе материалов использовались «Опросные листы» В. П. Кузнецовой по свадебной обрядности (АНПВ, № 1/84) и К. К. Логинова по родильным и похоронным обрядам (АНПВ, № 2/81). Материал по рекрутской обрядности собирался по «Опросному листу», разработанному в Европейском университете Санкт-Петербурга Ж. В. Корминой (АНПВ, № 1/86). В августе 2002-го и в июле 2003 г. экспедиция на Водлозеро была проведена автором совместно с японской фольклористкой Дзюнко Фудживара. Часть записей была сделана на цифровую аудиоаппаратуру японской исследовательницы. В настоящее время часть звуковых материалов расшифрована и передана в архив (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 708). В наиболее сконцентрированном виде материалы по изучаемой тематике отражены в рукописном исследовании автора «Общественный и семейный быт русских Водлозерья» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 666; АНПВ, № 2/87).
Отсутствие специального раздела, посвященного закономерностям возникновения, развития и преодоления конфликтов, было основным замечанием к рукописи работы, высказанным автору при обсуждении монографии. В соответствии с рекомендациями ниже представлена некая компиляция из относительно бесспорных выводов и постулатов отечественной конфликтологической науки, имеющих непосредственное отношение к содержанию представленного труда.
Конфликтология – это наука о причинах, особенностях и закономерностях возникновения, развития и функционирования конфликтов, методах и способах их разрешения и предотвращения, преодоления их отрицательных последствий (Волков, Волкова, 2004, с. 7). В этом определении соединены две общеизвестные точки зрения, по которым существуют разногласия между отечественными конфликтологами. Одни считают, что главной задачей конфликтологии является «предотвращение конфликтов», другие говорят об их «урегулировании» или «преодолении», ссылаясь на то бесспорное обстоятельство, что бесконфликтное существование в человеческом обществе невозможно. При этом в понятие «разрешение/преодоление» конфликта вкладывается значение «полного или частичного» устранения причин, породивших сам конфликт.
Определения понятия «конфликт» встречаются практически в каждом обобщающем труде отечественных конфликтологов и сильно отличаются одно от другого. В предельно обобщенном и упрощенном виде понятие конфликта звучит как «противодействие, вид общения с ненайденным выходом» (Анцулов, Шипилов, 2004, с. 57). Вторая важнейшая конфликтологическая категория, а именно – «конфликтная ситуация», в обыденном смысле может определяться как «ситуация, чреватая конфликтом», «развитие конфликта в конкретный временной период» (Волков, Волкова, 2004, с. 90–91).
Причинами возникновения конфликтов в человеческом обществе в конфликтологии принято считать несовместимые противоречия в позициях сторон. Противоречия могут быть вызваны как объективными причинами, которые существуют в мире помимо воли и желания участников конфликта, так и субъективными, т. е. проистекать от преднамеренных устремлений участников конфликта. В случае конфликта объективная ли, воображаемая ли проблема (предмет конфликта) подлежит решению, и для начала подыскивается удобный повод (Ворожейкин, Кибанов, 2004, с. 48, 93). Противоречия являются необходимым условием возникновения конфликтных ситуаций, но собственно конфликт возникает только тогда, когда «возникает противоборство конфликтующих сторон» (Голустова, 2007, с. 73). Среди неоспоримых постулатов конфликтологии очень важным для написания нашей работы является тот факт, что конфликт предусматривает вовлеченность в него как минимум двух сторон. При этом участие одной стороны в конфликте может быть «мнимым» или «ложным». «Ложным» в конфликтологии называют конфликт, возникающий по субъективным причинам из-за ошибочно приписываемых супротивной стороне негативных качеств. В традиционном обществе в качестве противодействующей стороны нередко воспринималась не конкретная личность или группа лиц, а, например, мифические существа из мира традиционных народных представлений. Поддержку своей точки зрения автор обнаружил и в работах конфликтологов. Так, в учебнике по конфликтологии Б. С. Волкова и Н. В. Волковой подчеркивается: «Если люди верят в существование сверхъестественных сил как в реально действующих, то это будет реально влиять на поведение людей» (Волков, Волкова, 2005, с. 15).
Научных классификаций конфликтов в конфликтологии существует великое множество (Горбунова, 2005, с. 47–51). Каждый автор обобщающего труда считает своим долгом дополнить уже имеющиеся классификации или создать свою собственную, исходя из потребностей его исследования. В нашей работе нельзя обойтись лишь без социально-групповой классификации на «межличностные» и «межгрупповые» конфликты, «конфликты между личностью и группой», а также «внутриличностные». В конфликтологии принято считать, что, по большому счету, все они, так или иначе, сводятся к межличностному началу, затрагивают интересы конкретных личностей, задействованных в конфликте. Каждый человек сам для себя определяет ситуацию в качестве конфликтной или же нет и лично (если отсутствует давление извне) определяет степень собственного участия (соучастия) в конфликте. Личность в конфликте или в конфликтной ситуации может выступать от собственного имени, от имени малой группы (например, семьи), от имени большой группы (например, от лиц группы зрелого возраста), от сословия (крестьянства) и так далее, по возрастающей.
Межличностный конфликт, как принято считать в конфликтологии, всегда включает в себя два аспекта: 1) содержательную сторону конфликта (предмет противоречий); 2) психологический аспект конфликта. Последний связан с личностными особенностями участников конфликта, их эмоциональными реакциями на причины конфликта и ход его развития. В реальной ситуации суть конфликта часто затмевается, люди продолжают конфликтовать из-за нежелания признавать себя «побежденными». Заметим, что при межличностном общении конфликтная ситуация далеко не всегда перерастает в открытый конфликт. К усугублению конфликтной ситуации неизменно стремятся лишь личности конфликтного типа, для них важен повод. Это извечные оппоненты всем и всему. Деструктивное поведение в конфликтной ситуации всегда связано с проявлением агрессии в личном поведении. Своя позиция при этом идеализируется («Я всегда прав»). Противной стороне пытаются приписать собственные негативные чувства и эмоции («От них никогда добра не жди»). Чтобы довести дело до открытого конфликта, противную сторону обычно запугивают («За мной сила»), оскорбляют («Ты – дурак, ты ничего не понимаешь»), дискредитируют («Кто бы говорил, только не ты»). Потерпев неудачу в конфликте, личность конфликтного типа обычно старается выместить свою злобу на тех, кто слабее, кто на свою беду ей «под руку подвернулся». Механизм психологической защиты конфликтной личности, потерпевшей неудачу в конфликте, весьма прост – о неудаче такой человек старается никогда не вспоминать. Личности «конформного» типа, наоборот, стремятся сгладить, насколько возможно, конфликтную ситуацию, не ввязываться самим в конфликт, примирить конфликтующие стороны. Большинство же людей сначала пытаются оценить ситуацию, решить, есть ли шансы на победу в конфликте или предпочтительнее будет уступить противной стороне, иначе «себе выйдет дороже». В последнем случае нередко используется прием, именуемый в конфликтологии «методом конверсии», когда делается попытка неприятную ситуацию обратить в шутку ради сохранения самолюбия. Конфликтологами описаны и некоторые иные способы психологической защиты личности, потерпевшей неудачу в конфликте (Голустова, 2007, с. 115 и след.).
Конфликт между личностью и группой часто протекает в скрытой от постороннего наблюдателя форме, обнаруживая себя неожиданными для непосвященных в суть конфликта вспышками конфликтности. Бывает, что такой тип конфликта превращается в скрытную постоянную травлю индивида в группе. Особенность межгруппового конфликта – в том, что суть реального конфликта часто затмевается негативным восприятием соперников по схеме «мы – хорошие, они – плохие», при котором достоинства членов своей группы незаслуженно завышаются, а противной – занижаются, что мешает объективно разрешить возникшее между группами противоречие. Противостоящая сторона в конфликтующей группе представляется изначальным «врагом», а ее цели – подлыми и коварными.
Во внутриличностном конфликте важную роль, с точки зрения конфликтологов, играют не реально конфликтные действия членов социума, окружающих личность, а чисто психологические факторы внутреннего ее мира (ценностные установки, неудовлетворенные социальные потребности личности и т. п.). Другими словами, внутриличностный конфликт – это «выраженное негативное переживание, вызванное затянувшейся борьбой структур внутреннего мира личности» (Анцулов, Шипилов, 2004, с. 89). Такой тип конфликта как раз и оказывается часто «ложным». Любимый человек, члены семьи или сельской общины не считают себя вовлеченными в конфликт, расценивают свои действия как справедливые, нередко направленные исключительно «во благо» страдающей личности.
Социально-психологическая классификация конфликтов вполне применима как к общественным конфликтам традиционного крестьянского общества (межсоседским и внутриобщинным[2]), так и к конфликтам семейной сферы. Под семейными конфликтами в конфликтологии понимается, в частности, «противоречивое поведение супругов и других членов семьи в сфере семейных отношений (личных и имущественных), столкновений супружеских и родственных амбиций с целью установления собственного авторитета в решении жизненно важных вопросов семьи» (Волков, Волкова, 2005, с. 73). Считается, что семье как группе «с особо тесными внутренними связями и высоким уровнем вовлеченности во внутригрупповые отношения» (Мироманова, 2004, с. 167) присуща склонность к подавлению индивидуального эгоизма и конфликтных устремлений отдельных ее членов.
Один из самых существенных для нашей работы вопросов, а именно – общая динамика развития конфликтов, в отечественной конфликтологии является одним из наиболее всесторонне изученных. Почти все конфликтологи согласны, что любой состоявшийся конфликт включает в себя три стадии: «предконфликтную», «собственно конфликт» и «послеконфликтную». При этом утверждается, что стадия начала «собственно конфликта» совпадает с моментом перехода от потенциально возможных негативных действий к реальным действиям, а завершается она прекращением противоборства сторон. По поводу того, на какие отдельные этапы распадаются эти стадии и сколько всего существует таких этапов, имеются разногласия. Иногда указывается, что таких этапов пять (Анцулов, Шипилов, 2004, с. 58; Голустова, 2007, с. 20), иногда речь идет о четырех (Волкова, Волков, 2004, с. 23) или шести этапах (Горбунова, 2005, с. 95).
Автор данной работы не выделяет особых этапов. Суммируя позиции разных авторов по поводу последовательности развития конфликтов, он считает, что сначала возникает предконфликтная ситуация (объективно или субъективно зарождается противоречие, являющееся причиной конфликта). Существующее противоречие люди обычно не пытаются разрешать, пока не наступит стадия, связанная с осознанием сторонами (или хотя бы одной из сторон) ситуации в качестве конфликтной. С целью разрешения ее в свою пользу одна из сторон начинает оказывать психологическое давление на другую сторону, причем словесная перепалка еще не является началом собственно конфликта – это всего лишь устная форма деструктивного поведения, некая «апелляция к здравому смыслу». Ответная реакция, воспринятая как оскорбление, вполне может привести к началу деструктивной формы с применением насилия. В ситуациях, когда враждебное действие осознается, а ответные действия не начинаются, конфликт не развивается, хотя ситуация продолжает оставаться конфликтногенной. Ситуация начинает изменяться, когда супротивная сторона начинает противодействие. При этом конфликт вступает в стадию, именуемую в конфликтологии «инцидентом» (реже – «сигналом»). В любом случае – это некий повод для развязывания конфликтных действий. Инцидент бывает «информационным» (стороны открыто или через посторонних лиц заявляют о своих намерениях и претензиях) или же «деятельным». Конфликтная ситуация перерастает в конфликт, когда люди от предполагаемых деструктивных действий переходят к их практической реализации. «Деятельный инцидент» – это всегда начало конфликта, действие, направленное на изменение поведения противной стороны. Действия такого рода могут быть как открытыми (например, физическое воздействие, экономические санкции и т. д.), так и скрытными. В традиционном обществе может быть также предпринята попытка воздействия на существующую ситуацию тайным применением магического обряда или ритуала. Пиковая стадия конфликта, когда обычные нормы поведения теряют силу, а сторонами применяются крайне конфликтные средства, именуется термином «кризис». Это несомненный маркер того, что развитие конфликта достигло апогея. Нередко конфликт заканчивается на стадии инцидента – первичного столкновения. Особенно это характерно для конфликтов, в которых участвуют противоборствующие стороны с сильно разнящимся социальным или общественным статусом. Заканчивается конфликт вместе с прекращением враждебных действий сторон, вне зависимости от достигнутых в этой борьбе результатов. Это и есть стадия «преодоления» конфликта, иногда именуемая терминами «результат» или «исход». На этом исследование конфликта в конфликтологии не завершается. Обязательно описывается послеконфликтная ситуация, которая обычно включает хотя бы частичную нормализацию взаимоотношений.
Изложенное выше подчеркивает общее положение конфликтологии: предконфликтная ситуация вполне способна существовать и без перехода на стадию «собственно конфликта», обращаясь в хроническую ситуацию. Конфликтологами были подмечены особые типы, условно говоря, «повторяющихся конфликтов» (типа игры), в которых стороны действуют всегда в рамках одних и тех же правил (Волков, Волкова, 2005, с. 96).
В работе будет использоваться также иная терминология. Внимания заслуживает понятие «ссора», которого конфликтология избегает. Эта понятийная категория имеет отношение, скорее, к культурологи, чем к конфликтологии. А. Н. Кушкова считает «ссору» одним из видов «конфликтного взаимодействия» (Кушкова, 2003, л. 3). К ссорам приводят причины субъективного характера. Ссора является предпосылкой конфликта. В конфликт она перерастает далеко не всегда, хотя конфликтное взаимодействие при ссорах непременно проявляется. Ссоры в традиционном крестьянском обществе имели место в повседневности деревни, в жизни сельской общины и крестьянской семьи. Ссоры очень часто кончались примирением. Согласно А. Н. Кушковой, ссоры делятся на две большие группы: с «саморегулирующимся» примирением и с «примирением извне» (То же, с. 23). Часть деревенских ссор, в первую очередь соседских, по ее исследованиям, на самом деле представляла собой лишь псевдоконфликт или даже сознательную его имитацию. Так что примирение в подобных ситуациях выглядит не как «окончательный этап разрешения противоречия, послужившего причиной ссоры», а как промежуточный этап ссоры, «перемирие». Исследовательницей также предлагается не строго научный, но предельно понятный термин «примирение на вине». Данный способ примирения все еще остается широко бытующим в сельских поселениях России.