ЛЮБВИ!
Новые желания
Любочка подросла. Яник тянется за сестрой. Люба становится уже девушкой. Красивой, как ее отец. Все у детей есть. Только у их матери нет личного счастья.
Лесе очень хотелось замуж. Опять. И не просто замуж, а по настоящей красивой любви. Она поняла, в чем совершила промах с Валерой. Элементарно. Она его никогда и не любила. Вот и все. Вцепилась тогда, по сути, в первого встречного.
Тут она себя не винила. Правильно сделала. Но, получается, без любви – никак. Хотя и одной любви мало. Женщине нужна крыша. В блатном, мафиозном понимании этого святого слова. Покровительство, защита, опека. За крышевание платят все. Часто очень много. Мало кто из женщин догадывается, что найденная ими крыша тоже потребует с них дань за обеспеченный покой и уверенность. В результате крыша съезжает. Приходится искать новую и обвинять старую в предательстве и непорядочности. Другое дело, когда любовь.
Она цементирует – будь здоров. И крыша прочно держится на надлежащем месте годами и десятилетиями.
Вот о таком ей мечталось.
Самое смешное – и тут не обошлось без Валеры.
У него в последнее время дела пошли в гору, картины начали продаваться, и очень даже активно. За солидные бабки. Он простодушно делился с Лесей наконец-то осуществившимися долгожданными успехами и образовавшимися финансами. Она даже втайне удивлялась, что он такой незлопамятный и отходчивый. На детей ничего не жалеет, помнит, кому что нужно. И ее, Лесю, не попрекает их общим неудачным прошлым, не вспоминает те гнусные словечки, которыми она его гвоздила в припадках немотивированной злобы.
– Видишь, – говорит, – если долго мучиться, что-нибудь получится.
Однажды он зашел к ней не один.
Сначала его спутник показался Лесе даже неприятным: невзрачный, с колючим взглядом, говорит пришепетывая. Лицо и манеры отрицательного персонажа – так она на первый взгляд определила.
Вот тоже – чудеса человеческого мировосприятия!
Валеру, в будущем нелюбимого и гонимого, сразу-то впопыхах обозначила как голливудского красавца, а любовь всей ее жизни выявилась первоначально в облике быдловатого и не очень опрятного мужичка.
– Вот, знакомься, – сказал Валера, – это Саша. Это он помог мне поначалу картины продавать. С него все пошло.
– Здрасте, благодетель! – поприветствовала неприятную личность Леся.
– Саша, это Леся, – обстоятельно продолжал Валера.
Лесю даже передернуло. Валера прекрасно знал, как она относится к своему имени. Для чужих проходимцев она была Лена, Лена, Лена! И нечего посвящать всех и каждого в семейные детали.
– Лена! – поправила Леся.
– Моя бывшая одноклассница и жена, – продолжил Валера, – мать моих любимых и единственных детей.
– Есть будете? – сменила тему фамильных связей Леся.
– Если дашь, – с готовностью согласился «бывший одноклассник».
За едой и бутылкой доброго вина все как-то смягчилось и разъяснилось.
Валера, притащивший кучу всевозможных немыслимо интересных игр, отправился с детьми в другую комнату разбираться с подарками.
Судьба человека
Неожиданно для Леси между ней и Сашей завязался разговор, заставивший ее мгновенно прозреть.
Саша был ветеран. Афганец. Герой. Вино и домашний уют развязали ему язык, и он резко, с болью предался воспоминаниям.
– Гражданские – суки. Черви сортирные. Я страну, б…дь, защищал, а меня, как глисту, раздавить собрались. Хрен я им только дался, уродам помойным!
Я ребят из Альфы поддерживал, когда дворец Амина брали. Со снайперкой сидел. За это первый орден Мужества отвалили. У меня четыре ордена Мужества, б…дь! Да нас таких по пальцам пересчитать на весь Союз! Все сперли в Москве поганой. Вышел из поезда с тремя сумками, оглянулся – одной нет. А там, б…дь, все, нах, б…дь!
Героя СССР вот-вот должен был получить! Бумаги пошли, представление. Не дали. Потому что командование, б…дь, сволочи, кровопийцы. Сами, нах, в тылу ошивались, крысы отравные. А мы своей кровью Афган поливали. Награды им, а нам – хрен, б…дь, собачий. Вот, дали вот эту вот ксиву. Любоваться я на нее должен, что ли? Молиться? Ее, б…дь, с маслом не съешь!
Саша зло покопался в нагрудном кармане и рывком выудил оттуда потертое красное удостоверение с тисненой золотой надписью: «Ветеран Афганистана». На фотке он выглядел солиднее и краше, как и положено подтянутому и привычному к дисциплине военному человеку. В документе значилось, что майор запаса Александр Игоревич Прыгун действительно является воином-интернационалистом и ветераном.
Леся с уважением и трепетом вернула заслуженную смертельным риском красную корочку законному владельцу.
Саша выдержал недолгую паузу, собрался, звучно выдохнул, рывком поднес к губам бокал, жадно глотнул. Посмотрел пристально на внимательную слушательницу, готова ли?
– Нас на базе в Фергане учили людей одним махом резать. Ходили, б…дь, по локоть в крови!
– Не надо, – пожалела Леся.
– Надо! – крикнул Александр и стукнул кулаком по столу. Больно, видно, стукнул, потому что досадливо посмотрел на руку, пошевелил пальцами. – Вы тут ничего не знаете в своей сволочной, зажравшейся Москве. А мы тогда за всех отдувались. Здесь только команды отвешивают. А гибли мужики тысячами – там! И какие, б…дь, мужики!
В Сашином голосе слышалось рыдание, но он его подавил.
Леся понимала, что такое душевные раны, как долго назревают нарывы и как потом выплескиваются.
Сердце ее переполнялось глубоким пониманием.
Какой человек! Страдалец какой! Сколько испытал! И после этого находит в себе силы жить, помогать другим (подразумевался изнеженный в зажравшейся Москве, до мозга костей штатский Валера, конечно), которые вовсе такой помощи и не заслуживают.
– Вот был случай. Бросили на парашютах спасать колонну. Они там в засаду попали. А нас, б…дь, на парашютах спасать их бросили, нах. Отбивались до последней гильзы. Душманы, духи, по-нашему, накрыли этими, б…дь! Минометами, нах! Всех порешили. Вдвоем мы с корешом спаслись. Трупами прикинулись, уползли ночью. Духи, б…дь, они, как волки, все чуют, слышат. А мы ползем. Не унюхали. Спаслись! Чего ради только! Ранения получал, несовместимые с жизнью, б…дь! А у меня совместились!
Саша рывком вздернул рубаху и показал тонкий шрам в правой части живота.
– Похож на аппендицитный, надо же! – ужаснулась Леся.
– Осколочно-фугасное ранение. Чудом уцелел. Шесть контузий получил.
Саша опустил рубаху и пригорюнился.
Да, этот парень хлебнул сполна настоящего горя! С этим мы бы друг друга поняли, пришла в Лесину голову шальная мысль.
– Знаешь, – обращаясь прочувственно к Лесе, произнес заслуженный ветеран, – знаешь, почему у наших ребят лопатка всегда была заточена?
Леся отрицательно мотнула головой, с ужасом ожидая ответа.
– Головы врагам косить! – на выдохе выговорил Саша и вновь опустил грозный кулак на стол. – Меня во всем полку отличали. Я в рукопашке первый был! А теперь что? На рынок поганый вещевой загнали! Всю страну в вонючий рынок превратили! Знали б мы! Хоть один процент поганого житья представили бы! Последние жилы из себя вытягивали! Однажды, б…дь, отбился от своих, нах, с парашютом не туда отнесло. Несет, б…дь, и несет. И орать нельзя, духи услышат, откроют, нах, огонь на поражение! Пешком потом пол-Афгана прошел. По компасу. А это не прогулка, б…дь, под луной по липовым, б…дь, аллеям. Это сказать – легко, сдохнуть – легко, а выжить? Попробуй! Шел и полз, нах! Шел и полз, перекатывался! К своим пробрался. Кому, нах, теперь надо?
Удивительно, но Лесю совершенно не смущали щедрые междометия, используемые орденоносцем через каждое вразумительное слово.
Ему было можно, при такой-то горькой судьбе.
Знаки внимания
Она долго не могла уснуть после их ухода, все вспоминала жуткие Сашины истории, кошмарный шрам. Подумать только, как он выжил! Ранение брюшной полости! И действительно – ради чего? Хорошо отблагодарила родная держава – торгашом рыночным сделала!
На следующий день он почему-то снова пришел. Один, без Валеры. С великолепным букетом!
Лесе никто никогда в жизни не дарил цветы. Даже на свадьбу белые розы купила она себе сама. Жениху и в голову не пришло. А тут – совершенно чужой человек! Такое испытавший! А понимает.
Сашины цветы стояли долго, не вяли. Значит, с душой выбирал.
На следующий день принес шоколадные конфеты.
Потом опять невероятной красоты цветы.
Потом огромный торт.
Леся жутко смущалась. Такие явные и дорогостоящие знаки внимания!
За что? Он ничего не просил взамен, ни на что не намекал. Подарки были сильнее намеков.
После того, первого раза он больше не пил в ее присутствии, ни о чем из прошлого не рассказывал. Просто приходил, приносил очередной гостинец и через полчаса уходил, обещая, что придет завтра.
Леся понимала, что он за ней ухаживает. Ей не надо было проявлять никаких инициатив, ничего подгадывать и предугадывать, он сам показывал свой интерес и стремление к ней.
Однажды ее, возвращавшуюся домой из театра, с ног до головы облила машина, промчавшаяся по глубокой луже. Грязь из лужы текла по лицу и беленькой курточке, которой Леся гордилась: она ее удивительно молодила. У нее даже сил не было как-то реагировать на происшедшее. Она брела к своему подъезду в полном изнеможении. Там и столкнулась с Александром, тащившим ей очередной букет.
Он с полувзгляда все понял.
– Иди домой, – велел.
Она послушалась. Дети спали. Она умылась, причесалась. На курточку старалась не смотреть – с белого липкая московская грязь не смоется ничем, можно выбрасывать.
Вскоре вернулся Саша. С пакетом.
– На, не горюй.
Из пакета выскользнула ей на руки абсолютно новенькая белая курточка, точь-в-точь как у Леси.
– Кореш мой ими торгует, повезло просто, – отмахнулся Саша в ответ на Лесин неизъяснимый восторг.
Вот так вот завоевывают женские сердца!
Объяснение
Вскоре произошло объяснение.
Саша зашел в очередной раз в гости и вдруг сказал, что любит ее и собирается жениться. Дети не помеха, прокормит. (Про детей сказал сам, первый поднял тему.) Леся не раздумывая ответила, что тоже любит его. Очень. Что впервые и поняла, что такое настоящая любовь.
Саша признался, что есть проблема, но он ее быстро решит. Он пока еще законно женат. Детей нет. С женой не живет. Не понимает она его. Предала с другим. Он все время работал, ради нее горбатился, кишки готов был на столбы наматывать. А она вот предала.
– Я не предам, – пообещала Леся. – Никогда. Увидишь.
– Вижу, – кивнул Саша.
Между ними в тот чудесный, волшебный раз совсем ничего не случилось. Никакой близости, даже намека. Хотя Леся очень хотела, прямо растворялась в желании.
Но Саша сказал, что все будет в законном браке, он не шашни с ней собрался заводить, а семью на всю оставшуюся жизнь.
– Так что еще накувыркаемся, – успокоил он.
Вот это был настоящий порядочный заботливый мужчина.
Мужчина с большой буквы!
Лесе было жутко страшно, вдруг он в последний момент раздумает разводиться, вдруг что-то опять помешает ее долгожданному счастью.
Он все сделал, как обещал: четко через месяц развелся, а через два они уже были мужем и женой.
После регистрации в загсе у них произошла первая брачная ночь. Леся ужасно волновалась, боялась не понравиться ему. Купила специальное белье, как в кино. Устроила сказочную кровать.
– Свет потуши, – приказал Саша и принялся раздеваться в темноте.
Она не знала, как ей поступить, чтоб ему понравилось.
– Ложись давай, ты чего там? – подбодрил муж.
Она торопливо разделась, плюхнулась в кровать и прижалась к любимому.
Долгих ласк не было.
Настоящие мужчины не канителятся.
Он зажал ее, больно стиснул и быстро отлюбил. Все сам! Ей не пришлось ничего изобретать и изощряться. Вот оно – воплощение мечты.
Наконец-то она поняла, что такое – любить и быть любимой.
Такой характер
Удивительно было только одно: все окружавшие Лесю знакомые и как бы друзья почему-то невзлюбили Сашу. Клиентки отказывались приходить к ней на дом. «Уж очень мрачно смотрит твой Отелло».
– Он ветеран, войну прошел, – объясняла Леся.
Но это почему-то никого не убеждало.
Саша не любил показываться с ней на людях – такой характер. Он, наверное, даже не знал, в каком районе мегаполиса находится ее театр. Но знаки внимания не прекратились – вот что было главное для Леси. Он помнит о ней, когда они не вместе. Ревнует к другим – чем же плохо, если это проявление любви? Дома они разговаривали. Она с ним во всем советовалась. Делилась расстройствами. Он утешал.
Вот что интересно – она, выйдя замуж, ни разу не впала в истерику, не испытала то состояние раздражения, граничащего с ненавистью, какое возникало у нее с первым мужем.
Она жалела Сашу. Она даже боялась его – в хорошем смысле слова. Боялась огорчить, подвести. И куда девался маниакально-депрессивный психоз, еще совсем недавно обнаруженный!
Саша был щепетильный до ужаса. Отказался прописываться в ее квартире, хоть и не москвич.
– Я не для того женился, чтоб примаком быть! – заявил он.
Не велел ей брать его фамилию: нехорошо, когда у матери и детей фамилии разные. Незачем ребят обижать, у них и так жизнь переменилась.
Одно было плохо: он вынужден был нередко отлучаться по своим торговым делам. Крутился, челночил. В основном в Турцию мотался, уставал ужасно. Но не жаловался.
– Прорвемся! – говорил.
– Конечно, прорвемся! – уверяла Леся. – Главное, уезжал бы ты пореже.
– Вот стану на ноги, обоснуюсь. А сейчас – терпи.