ГЛАВА ПЕРВАЯ
Без сомнения, самый раздражающий звук на свете – скрип старых половиц над вашей головой. Особенно, если таковой начался с раннего утра и беспрерывно продолжается до самого полудня. Скрипение иногда прерывалось глухим раздраженным ударом по стене, и тогда расставленные на полках оловянные кружки начинали жалобно звенеть в ответ. Били кулаком, или, скорее всего сапогом, подкованным железом. Затем скрип возобновлялся – пять тяжелых шагов в одну сторону и пять обратно.
Барракс, хозяин постоялого двора «Медная подкова», поднял голову и мрачно уставился наверх, на проседающие доски потолка. Если какой-нибудь осел уверен, что быть владельцем гостиницы в захолустном заморийском городке – спокойное и безмятежное занятие, то таковой немногим сообразительнее помянутой длинноухой животины. В тот злосчастный день (точнее, вечер), когда в дверь ввалились двое увешанных оружием громил, проезжающих к закату, у Барракса, видно, стряслось временное помрачение ума, раз он согласился сдать им комнату. С тех пор любые дела шли наперекосяк.
Почтенный хозяин, немало повидавший на своем веку, с первого взгляда распознал в своих поздних посетителях наемников. Причем наемников при деньгах, стремящихся положить между собой и империей Туран возможно большее расстояние. При таком подозрении не стоило, конечно, пускать их дальше порога… Однако постоялый двор почти пустовал, а золото везде золото. Не выбито же на монетах, при каких обстоятельствах и какими способами их добыли?
Поразмыслив, Барракс здраво рассудил, что темные делишки, наверняка совершенные новыми постояльцами в прошлом, его не касаются, а сейчас поведение внезапных гостей не вызывало нареканий. Тем не менее хозяин «Подковы» искренне побаивался своих новых постояльцев, и не мог решить, которого из них больше.
Конечно, более грозным выглядел темноволосый громила, на физиономии которого варварское происхождение и разбойничьи наклонности читались так же ясно, как буквы на листе лучшего шадизарского пергамента. Его спутник, лысоватый коротышка с прищуренными серьезными глазками и жиденькой бородой, казался на фоне страшенного приятеля безобидным чудаком, невесть зачем решившим испробовать полной опасностей жизни наемника. Разговаривал коротышка исключительно вежливо и очень сдержанно, с трудом умудряясь вставлять словечко-другое в кратких перерывах между оглушительными раскатами голоса своего друга.
У непонятного коротышки, вдобавок, имелась совершенно непредставимая ручная зверюшка, постоянно сопровождавшая его – летучая мышь, покрытая густой белой шерсткой. Обычно мышка тихонько сидела в складках плаща хозяина, но при каждом удобном и неудобном случае высовывалась наружу и пронзительно верещала, расправляя прозрачно-розовые крылья. Неизменно следующий за ее появлением и воплями испуг окружающих очень нравился зверьку. На жутковатой, покрытой причудливыми наростами мордочке появлялось выражение несомненного удовольствия, а красные глазки-бусинки радостно вспыхивали. Затем мышь пряталась до следующего момента, когда ее крохотную головку снова посещала мысль выскочить наружу.
Из увиденного и услышанного хозяин сделал напрочь неверный вывод: главный в странном союзе – варвар. Но зачем он тащит с собой этого недомерка, более всего смахивающего на ушедшего на покой чиновника – совершенно непонятно. Может, подрядился сопровождать до Аренджуна? Места здесь пускай и глухие, но неспокойные, в одиночку лучше не ездить.
Следующим же утром Барракс убедился, что глубоко заблуждается. Наемники затеяли во дворе разминку, из трех схваток две выиграл тихоня, а наблюдавший хозяин остался при твердом убеждении: на третий раз коротышка просто поддался, чтобы не обижать явно разозлившегося приятеля… Мышь все это время провисела вниз головой на чахлом лимонном деревце, неизвестно как сохранившемся в вытоптанном дворе, и заливисто верещала, подбадривая хозяина и до полусмерти пугая пробегавших мимо служанок.
…Происходило это все в крохотном заморийском городке под названием Дэлирам, затерянном у закатных отрогов Кезанкийских гор и славным единственно тем, что рядом пролегала знаменитая Дорога Королей, связывающая страны Востока и Запада. Караваны редко задерживались в городке, торопясь в расположенный неподалеку Аренджун. Жизнь в Дэлираме текла неторопливо и размеренно, малость оживляясь в базарные дни да еще когда на окраине городка появлялся очередной караван.
Странноватые постояльцы достопочтенного Барракса собирались задержаться в городе на два, от силы три дня, ожидая, пока отдохнут их лошади. Но случилось непредвиденное – на второй же день коротышка встретил старого знакомого. У прислушивавшегося к оживленному разговору хозяина глаза на лоб полезли от удивления: недомерок оказался ушедшим в отставку капитаном личной гвардии государя Илдиза Туранского, и весь вечер оказался посвященным общим воспоминаниям о службе.
Закончилась вечеринка, вопреки ожиданиям хозяина, отнюдь не дружной попойкой. Помрачневший гость, постоянно оглядываясь и понизив голос, поведал о многочисленных бедствиях обрушившихся в последнее, видимо, время на его голову. Внимательно выслушав, бывший капитан решительно заявил, что немедленно отправляется вместе со своим старым другом в Аренджун и лично во всем разберется. Варвар собрался было с ними, но коротышка отговорил его, заверив, что вполне обойдется собственными силами и вернется денька через три-четыре. На том они и сошлись, а рано утром отставной гвардеец и его сослуживец ускакали.
Тут-то Барракс с ужасом убедился в двух вещах: во-первых, уехавший коротышка был единственным человеком, способным удержать северного дикаря от необдуманных поступков; и во-вторых, пугающие слухи о пьяных загулах наемников имели под собой веское основание. Постоялый двор уцелел только благодаря чистой случайности или заступничеству какого-нибудь сочувствующего бедам простых трактирщиков бога.
По отъезде приятеля варвар немедленно упился в стельку, затеял драку с битьем посуды и подвернувшихся голов, расколотил в мелкую щепку стол, коим, будто тараном, пытался высадить дверь в гостиницу, и, наконец, пошатываясь, покинул изрядно потрепанное заведение. Ночь, к искренней радости хозяина, он пропадал неведомо где. Утром объявился – с жуткой головной болью и заметно облегченными карманами. Следующий вечер выдался куда хуже – в «Подкову» заглянули мающиеся от скуки и безделья немедийцы.
Немедийский полк, размещенный в старых казармах на окраине города, стоял в городе уже третий или четвертый месяц. Считалось, будто полк оказывает помощь местному гарнизону в охране границы с Тураном и Дороги Королей. На деле же доблестные воины короля Нимеда занимались тем, что устраивали стычки с местной солдатней, напропалую пьянствовали, сутками не вылезая из двух имевшихся в городе веселых домов, и лишь изредка, больше от скуки а не для порядка, гонялись за окончательно обнаглевшими от безнаказанности контрабандистами.
Командир полка, похоже, махнул рукой на всех и вся, и его подчиненные окончательно распустились. Последней их выходкой, переполнившей чашу терпения мэра Дэлирама, был налет на караван, направлявшийся через горы в Аграпур. При караване оказалась знающая свое дело охрана, набранная из туранцев, и нападавшим сильно не поздоровилось. После этого немедийцы несколько утихомирились, ограничиваясь редкими потасовками в городе.
Десяток солдат во главе с капитаном, уже успевшие изрядно поднабраться и забредшие на огонек постоялого двора в поисках какого-нибудь развлечения, быстро нашли общий язык с поселившимся там варваром. К полуночи, после второго бочонка местного кисловатого вина, вся компания уже считала северянина своим лучшим приятелем и вразнобой жаловалась на горькую судьбу солдат короля, заброшенных дурацким приказом в эту мерзкую дыру, по чистому недоразумению именуемую городом.
Барракс понадеялся, что закончится все только обычной попойкой, а его почтенные посетители, как уже бывало не раз, мирно улягутся спать на полу. Однако напоследок немедийцы решили метнуть запасливо прихваченные кем-то кости. Одного раза увлекшимся игрокам показалось явно недостаточно, и желтоватые резные кубики застучали по грязной столешнице, как крупный град по крышам. Игра продолжилась до середины ночи, ставки росли и падали, кто-то выигрывал, его партнер, соответственно, проигрывал, и этим проигравшим чаще всего оказывался варвар.
Не везло бедняге по страшному. Говорят, именно так покровитель игроков Бел наказывает неугодных ему. Когда затянувшаяся игра, наконец, закончилась, после долгого подсчета выяснилось: северянин лишился не только немногих имевшихся у него денег и лошади, но и остался должен большинству из присутствующих. После некоторого колебания северянин поднялся наверх, в занимаемую им комнату, и вернулся с небольшим кожаным мешочком. Из мешочка на свет появились пять золотых империалов султанапурской чеканки и несколько блестящих, хорошо ограненных камешков. После вдумчивого осмотра камешки были признаны драгоценными и приблизительно оценены, но для покрытия долга их все одно не хватило.
Назревала крупная ссора. Половина участников игры еле держалась на ногах, но остальные были настроены весьма воинственно, и считали, что хорошая драка – лучшее завершение доброго вечера. Варвар, похоже, придерживался того же мнения, и Барракс уже приготовился к подсчету неминуемых убытков, мысленно проклиная себя и тот несчастливый день, когда согласился поселить в своей гостинице этого головореза.
Однако никаких разрушений и убытков, помимо уже имевшихся, «Медной подкове» причинено не было. Капитан немедийцев милостиво согласился отсрочить возвращение долга на пару дней. После чего бравые гвардейцы, подобрав своих товарищей, бывших не в состоянии передвигаться самостоятельно, отбыли по месту расположения полка, в казармы.
Северный наемник, нимало не удрученный свалившейся на него задачей – как можно скорее раздобыть довольно большое количество золота – завалился спать. Однако, вопреки ожиданиям хозяина, проснулся он не далеко за полдень, а рано утром, и с того времени безостановочно ходил из угла в угол своей комнаты. Пять шагов туда, поворот, иногда сопровождаемый ударом кулака в стену, пять шагов обратно, и все повторялось сначала.
Барракс же ломал голову над заковыристым вопросом: как бы повежливее сообщить страшному дикарю, что он и его приятель оплатили комнату на три дня вперед, а ныне пошел уже четвертый. Его тягостные размышления прервал нарастающий грохот, раздавшийся на хлипкой лестнице, ведущей на второй этаж гостиницы. Всякий раз, когда северный дикарь спускался вниз, хозяин с содроганием ждал ужасающего хруста и треска ломающихся ступенек. Постоялый двор не был рассчитан на проживание личностей, что каждый раз задевают головой дверную притолоку, любые входы открывают исключительно ногами, и сами по себе являются ходячим стихийным бедствием. Скорее бы вернулся так некстати уехавший коротышка и забрал своего неистового приятеля.
Многострадальная лестница выдержала и на этот раз. Мрачный варвар прошел через пустующий общий зал гостиницы, буркнув на ходу что-то невразумительное, очевидно означавшее приветствие. Дверь он, не изменив своей привычке, открыл пинком, едва не сорвав створку с держащихся лишь милостью Митры погнутых петель.
«Чтоб ты по пьяному безобразию на собственный меч напоролся!» – от души пожелал ему вслед Барракс. Вера в это счастливое событие была более чем призрачной, но вдруг…
«Гадкое положение все-таки, – угрюмый постоялец „Медной подковы“ в самом отвратительном настроении шагал по улочкам городка, не замечая, что редкие прохожие, завидев его, стремятся как можно скорее перейти на другую сторону улицы и боязливо оглядываются. – И Мораддин, скотина такая, гном недоделанный, уехал…»
Сравнение отбывшего компаньона с гномом основывалось вовсе не на маленьком росте. Мораддин, сын Гроина, бывший капитан тайной царской гвардии в Аграпуре, действительно происходил от брака подземного жителя с женщиной из рода людей. К числу несомненных достоинств Мораддина относилось умение безупречно владеть любым видом холодного оружия, а также способность спокойно встречать всевозможные повороты и выкрутасы судьбы. Так он воспринял и известие о своей опале и переводе из туранской столицы на унизительную должность старшего надсмотрщика в позабытых всеми медных рудниках Кезанкии.
…Однажды в копях появился новый каторжник – выходец из далекой северной страны Киммерии по имени Конан. Неизменно следующие за ним неприятности и вихрь непредсказуемых событий заставили смирившегося было со своим положением Мораддина покинуть давно надоевшие рудники и оказаться в центре событий, связанных с поисками магического кувшина из белого золота гномской работы.
За несколько дней лихая парочка искателей приключений умудрилась поставить с ног на голову весь Султанапур, причинила множество бедствий и тревог туранским властям, а напоследок оказалась невольными виновниками поджога лучшего в городе дома терпимости.
После чего оба приятеля разумно сочли, что чем большее расстояние окажется между ними и побережьем моря Вилайет, тем будет лучше для них самих, для города, да и всей Туранской империи. После перехода через пустыню и расправы с посланной из Султанапура погоней, а также некоторой задержки в Кезанкийских горах, вызванной поисками подходящего перевала и неожиданной находкой заброшенного города, двое путников спустились в тихий, ничем не примечательный поселок у подножья гор.
Конан поначалу вовсе не собирался задерживаться в этом пыльном сонном городишке. В его намерения входило как можно скорее добраться до Шадизара или, на худой конец, до Аренджуна. И там, и там должны еще остаться знакомые, помнящие его по дням веселой воровской молодости и кварталу Меол, своеобразному городу в городе, обиталищу многочисленного «Ночного братства». Но, как говорится, человек предполагает, судьба располагает, а боги смотрят да посмеиваются. Выяснилось, что оба коня – гирканский жеребец варвара и низкорослая кобылка Мораддина – загнаны почти до полусмерти. Конан самоуверенно предложил бросить их и купить новых, благо и у него, и у бывшего капитана гвардии звенели в кошельках полновесные султанапурские империалы. Однако в здешней дыре не торговали лошадьми, а те, которых можно было достать, совершенно не подходили для уважающих себя наемников.
Оставалось ждать, пока кони отдохнут и окажутся в состоянии продолжить путь. Первый же день пребывания в городке (как выяснил любознательный Мораддин, носившем наименование Дэлирам) ознаменовался встречей полугнома с бывшим сослуживцем, оставившим гвардию пятью или шестью годами ранее и поселившемся с семейством в Аренджуне. Конан с искренним интересом послушал захватывающие истории о службе при дворе владыки Илдиза, еще раз убедившись, что Мораддин некогда пользовался там большим влиянием и авторитетом.
Затем бывший гвардеец перешел на описание своего нынешнего бедственного положения, и киммериец потихоньку заскучал. История была знакома насквозь, аренджунские нравы ничуть не изменились, и неписаный закон «Кто сильнее – тот и прав» продолжал действовать вовсю. Наравне с утверждением: «Если вы еще не платите за воздух, которым дышите, то мы исправим это маленькое досадное недоразумение». В Аренджуне все грабили всех, и выжить мог далеко не каждый.
Знакомец Мораддина оказался как раз из числа тех, что пытались противостоять этим порядкам, и Конан без труда сообразил, что полугном по окончании рассказа немедленно ринется наводить справедливость. Что ж, если есть охота сразиться с целым городом и полугном не дорожит своей головой, то дело его. Северянин для порядка предложил поехать вместе, но отставной капитан наотрез отказался, заявив, что работа пустяковая и займет не более четырех-пяти дней, не считая дороги туда и обратно.
Мораддин вместе с приятелем отбыли, провожаемые насмешливо-сочувственными напутствиями варвара, глубоко убежденного в бесславном конце их затеи. Конан остался в городишке, предвкушая полный набор нехитрых удовольствий, которые можно получить за деньги.
К сожалению, уже в первый вечер его постигло полное разочарование. Местное вино отдавало кислятиной и плесенью. Девицы в обеих веселых домах – и том, что похуже, расположенном на окраине, и том, что получше, в центре города – оказались таковы, что в Султанапуре их не взяли бы даже в низшую гильдию уличных шлюх, а подруга Конана Стейна – хозяйка лучшего в Султанапуре публичного дома – на порог вовсе бы не пустила, чтобы богатые гости не напугались и не растеряли свои мужские способности. Подраться было совершенно не с кем. Оставалось только взобраться на отдохнувшего коня и галопом скакать в Аренджун, ибо вторым выходом было – сдохнуть от скуки.
Если бы не заявившиеся на постоялый двор немедийцы, Конан так бы и поступил – с рассветом следующего дня уехал из городишки, где, казалось, даже у мух отросли длиннющие бороды. Уехал бы догонять Мораддина. Появление не знающих, чем бы заняться вояк спасло варвара от тоскливого вечера, но взамен лишило всех оставшихся денег и лошади.
Киммериец прекрасно знал о власти, что имели над ним простые кусочки изжелта-белой слоновой кости, обточенные в виде кубиков, с нанесенными на их грани черными точками и рисунками. Начав играть, Конан уже не мог остановиться, пока не выигрывал или не проигрывал все. Последнее по каким-то неведомым причинам случалось гораздо чаще, нежели первое. Нынешняя игра не стала исключением. Слабая надежда на удачу и возможность отыграться таяла вместе с сухим стуком разлетающихся по заплеванной столешнице костей.
Он проиграл золото, полученное от шейха оазиса Баргэми в уплату за возвращение похищенной сестры правителя маленькой крепости, затерянной на границе Туранской пустыни и гор. Потом – империалы, заработанные в Султанапуре, затем на кону оказался гнедой гирканский скакун… Больше ставить было нечего, наступала неизбежная пора одуматься и остановиться, однако сделать это никак не удавалось. Конан, нарушив собственное более-менее соблюдаемое правило: «не играть в долг», предложил бросить кости заново. А затем еще, и еще…
Остановил игру, грозившую перейти в бесконечное разорение, капитан немедийцев, сохранивший некоторую ясность мысли. После подсчета долгов северянин, мысленно ужаснувшись и оттого немного протрезвев, отправился наверх, заверив своих партнеров, что часть денег хранится у него в комнате. Денег там, разумеется, не нашлось, пусть он даже перерыл всю нехитрую поклажу, разбросанную по полу. Зато имелись золотые монеты и самоцветы, принадлежавшие Мораддину. Ими-то Конан и расплатился, пообещав, что остальное вернет чуть позже. Кажется, ему не слишком поверили, но согласились обождать…
«Ну, и что теперь? – Конан, шедший куда глаза глядят, немного замедлил шаг и огляделся. Занесло его на окраины городка, где были в беспорядке раскиданы загородные домики местной знати, окруженные чахлыми, высохшими садами. – Где достать денег? А самое главное – что я скажу Мораддину, когда он вернется?»
Киммериец попытался представить грядущее объяснение: «Понимаешь, я тут… Ну, так получилось… В общем, я твое золото проиграл. Вместе с камешками. И свое тоже. Да, лошадь тоже проиграл…»
Интересно будет поглядеть на выражение лица полугнома. Нет, сдержанный Мораддин наверняка не опустится до криков и проклятий в адрес некоторых тупоголовых варваров. Он просто со свойственным ему блеском тут же прикончит незадачливого приятеля, ненароком перепутавшего свой карман с чужим. Остается надеяться, что в память о пережитых вместе испытаниях и из человеколюбия он сделает это быстро. С другой стороны, Мораддин может устроить Конану такую взбучку, что самому жить не захочется, и вобьет правило: «Не играй на деньги своих друзей без их разрешения!» в голову вместе с зубами. Требуется немедленно что-то придумать и предпринять. Мораддин должен получить свои (или равноценные) камни обратно, все прочие дела могут обождать, а шлюхи и продавцы вина убираться к демонам.
Соображалось плохо. Хотелось есть, а еще больше – пить. Над безлюдными улочками дрожало жаркое марево, город погружался в ежедневную духоту и полусонную дремоту. Конан бросил взгляд по сторонам, выискивая хоть какой-нибудь клочок тени, и выругал себя за то, что отправился шататься по здешней гиблой дыре в самое неподходящее для прогулок послеполуденное время.
Он свернул с мощеной давно выкрошившимся булыжником улицы в чей-то сад, запущенный и наглухо заросший бурьяном, перешагнув через низкую каменную ограду. Несколько оливковых деревьев, выживших наперекор всему, окружали в центре сада потрескавшуюся и покрытую ярко-зеленым мохнатым мхом чашу старого фонтана из красноватого песчаника. Фонтан, как ни странно, действовал и посейчас, через волнистые края стекали тонкие струйки холодной воды, с плеском разбиваясь об лежавшие внизу щербатые плиты и разбегаясь по высохшей земле.
Вволю напившись и сунув нещадно гудевшую от жары и вчерашней выпивки голову под воду, киммериец почувствовал себя гораздо лучше. Настолько, что решил узнать, кому принадлежит приютивший его сад.
За пыльными, ломкими от здешнего жгучего солнца зарослями открылась задняя часть небольшого двухэтажного дома, сложенного из розоватого камня, и жмущиеся к ней хозяйственные пристройки. Домик, в отличие от сада, выглядел ухоженным и обитаемым: за распахнутыми настежь окнами колыхались тяжелые шторы, доносились приглушенные голоса беседующих людей. В сарае неожиданно низко и протяжно замычала корова. Похоже, розовый дом был загородной усадьбой процветающего купца или дворянина.
Внезапно вспыхнувшее любопытство было полностью удовлетворено, однако Конан не торопился уходить. Он внимательно и оценивающе осмотрел дом, точно прикидывал, в какую цену тот может обойтись и не потребуется ли в ближайшее время ремонта. Усадьба находилась в отдалении от прочих строений, на расположенных на высоте человеческого роста окнах не имелось ни ставень, ни решеток, поблизости не маячили злобные сторожевые псы. Домик висел, как созревшее яблоко на ветке, и, казалось, только и ждал, кто первым его сорвет.
«Кажется, сорву его я», – вполголоса пробормотал киммериец, невольно хмыкнув. Ему припомнились давние деньки в Шадизаре, когда все его достояние, так же как сегодня, составляли меч да горстка медных монет, а завтрашний день полностью зависел от удачно совершенной кражи. Маленькая тихая усадьба в предместье городка Дэлирама была обречена на ночной визит не слишком желанного и званого гостя.
Отведенная Конану с Мораддином комната, вопреки заверениям хозяина постоялого двора, являлась отнюдь не самой лучшей. Днем в ней не составляло труда задохнуться, а ночью – замерзнуть. Рама с тусклыми маленькими стеклами, первоначально вставленная в оконный проем, теперь валялась где-то под стеной. Новые постояльцы совместными усилиями выбили ее, пытаясь хоть немного проветрить помещение.
Еще в комнатушке, больше напоминавшей слегка улучшенную и благоустроенную клетку для диких животных, находилась пара шатающихся колченогих табуретов и две небрежно сколоченные низкие кровати. Конан уже успел сломать одну из них, рухнув на нее всей тяжестью, чем вызвал тихий смешок у Мораддина. Теперь варвар спал на полу, считая, что у половиц шансов провалиться несколько меньше.
Имелось у комнаты и одно неоспоримое достоинство – ее единственное окно выходило на задний двор «Медной подковы». Когда-то хозяин собирался развести там огород для собственных надобностей, но грядки крайне быстро заросли сорняками и огромными лопухами. На задворки выкидывали отслужившие свое поломанные вещи, днем там бродили грязно-белые лупоглазые козы, но главное состояло в другом. Через дворик можно было попасть на одну из главных улиц городка, минуя неизбежный проход через внутренние помещения гостиницы. Безусловная выгода для человека, собирающегося потихоньку отправиться на ночную прогулку, а затем желающего незаметно вернуться.
«А что бы сказал Мораддин, увидев, какие дела творятся в его отсутствие? – Конан не спеша шел по тихим темным улочкам, убеждаясь, что о такой роскоши, как ночная стража, в Дэлираме не имеют ни малейшего представления. – С другой стороны, как он узнает? Ежели получится выкупить камешки, то у него даже подозрения не возникнет, что его собственность куда-то отлучалась. А не получится? Ладно, придумаем что другое…»
При всем уважении к бойцовским качествам Мораддина, киммериец не понимал его болезненной честности и прямоты, считая их досадным наследством папаши-гнома. Ну скажите, как можно прожить в этом паршивом мире, никогда не кривя душой, не присваивая чужого и не нарушая данного слова? Да тебя быстренько собьют с ног, затопчут и разорвут на мелкие кусочки, причем твои же лучшие друзья-приятели. Какой-нибудь святой отшельник может позволить себе изрекать всегда только правду и жить, не имея за душой ничего, но прочие-то люди не отшельники! Им и выпить хочется, и закусить, и…
«В кости перекинуться, – мрачно завершил мысль Конан, вспомнив, что привело его к необходимости полуночной прогулки в предместья. – Никогда, слышишь, никогда больше! Либо играть, либо пить, иначе рано или поздно доиграешься до того, что будешь собственной башкой расплачиваться. А она мне пока очень дорога…»
Подобные клятвенные обещания давались уже не раз и даже не два, но никогда не выполнялись. Еще одно подтверждение той невеселой мысли, что можно справиться с любым противником (или почти с любым), кроме себя самого.
Одинокая усадьба вырисовывалась в безлунной ночи темным причудливым силуэтом. Во дворах соседних домов изредка лениво гавкали выпущенные собаки, но облюбованный киммерийцем домик хранил полное молчание. Конан подошел к нему также, как и днем – со стороны запущенного сада. Часть окон беспечные хозяева все же закрыли, но два стояли по-прежнему распахнутыми.
«Какие-то идиоты здесь живут, – подумал северянин, подтягиваясь и осторожно перелезая через подоконник. – Окна без решеток, собак нет… Они бы еще на дверях объявление вывесили – „Заходите и берите все, что пожелаете.“ Хотя постойте, а вдруг у них ночью кобры по дому ползают? Или еще какое паскудство?»
Мысль была исключительно здравая, но немного запоздалая. Раз уж забрался в дом, то не уходить же с пустыми руками.
Ночь выдалась темной, но не настолько, чтобы абсолютно ничего не разглядеть. Конан, похоже, забрался в нежилую комнату – гостиную или, скорее, в обеденный зал. Посредине виднелся большой круглый стол на изогнутых ножках, вдоль стен – сундуки и пузатые шкафы. На одной из стен располагалось черное квадратное пятно, наверное, ковер с почти неразличимым в полумраке рисунком.
«Где они могут хранить золото? – рассуждая, киммериец быстро передвигался от одного предмета обстановки к другому, проверяя, заперты они или нет, и не лежит ли там что-нибудь полезного. – Здесь наверняка можно наткнуться на всяческую дребедень, вроде колечек и цепочек, но куда можно спрятать монеты? Надо пошарить по соседним комнатам…»
Тихий скребущий звук заставил его настороженно замереть и медленно обвести помещение взглядом. Шорох раздался совсем неподалеку, однако это было не шлепанье ног человека по полу и не звяканье ключа в замке. Скорее, еле слышный шелест напоминал шуршание ворочающегося в соломе зверя. Теперь Конан точно определил, откуда он идет – от черного настенного ковра. Может, там спрятана дверь?
Варвар беззвучно пересек комнату и приблизился к подозрительному ковру, умеющему издавать звуки. Оказавшись рядом, северянин внезапно понял – никакой это не ковер, а выдолбленная в стене ниша, забранная толстой и частой железной решеткой. В нише шевелилось какое-то живое существо, источник тех самых неясных шорохов.
«Ну как у них там леопард или медведь? – Конан тщетно пытался разглядеть во мраке клетки ее обитателя. – А если что еще похуже?»
Из темноты рывком появился смутный белый овал лица. Затем сквозь решетку просунулись длинные тонкие пальцы, крепко обхватив толстые прутья.
«Кром, да там человека заперли! – изумленно сообразил киммериец. – Ну и домик!»
Неизвестный за решеткой молчал, слышалось только его прерывистое дыхание. Стиснувшие железо пальцы чуть подрагивали, и северянин подумал, что пленник – подросток… или женщина.
– Эй, – шепотом окликнул Конан. – Ты кто?
Ответили тоже шепотом. Голос у пленника был чуть слышный и надтреснутый, точно человек навсегда сорвал его в отчаянном крике:
– Выпусти меня… Пожалуйста…