Глава 1
– Клиент нас убьет! – выпучив глаза, прошипел Блимдан.
Его партнер ничего не ответил. Мужчины посмотрели на лежащую в центре комнаты девушку в потрепанной мужской одежде. Голова запрокинута назад, глаза скрыты под челкой недлинных светлых волос, а рот и подбородок испачканы белой жижей. Стулья и стол были опрокинуты, а весь пол покрыт осколками стаканов, тарелок и бутылки Иежинского бренди. Из приоткрытой занавески в комнату пробивался свет уличного фонаря. Там снаружи что-то праздновали: громкая музыка и голоса людей уже несколько часов не давали никому сна. Хотя, наверняка все жители местных районов участвовали в празднествах. Блимдан не являлся любителем подобных мероприятий и мало интересовался ими. Сейчас все его мысли были заняты другим.
В этой старенькой съемной квартире произошло убийство. Случайное, непредумышленное, но все-таки убийство. Так они думали.
– Что будем делать? – спросил Блимдан шепотом, как будто здесь их кто-то мог услышать. – Что мы скажем клиенту?
– Правд! – мрачно ответил Секатук, почесав костяные отростки на щеке.
Иглоликий был на пол головы ниже партнера, но гораздо шире в плечах.
– Правду? Ха! Правду? – рассмеялся Блимдан скрипучим голосом. – Ты понимаешь, что мы должны были доставить ее в Аррас! Живой и здоровой! А что сделал ты?
– Я не знал, что люди умирают от выпивки. Мы просто праздновали.
– Праздновали?! – Блимдан чуть не задохнулся от возмущения. – Какая тебе радость? Что ты с ней праздновал?! С этим… с этой тварью!
Он с нескрываемым отвращением глянул на тело и пошел закрывать окно.
– Я оставил вас всего на пару часов, и что сделал ты? Ты ее убил!
– Он попросил, чтобы я сходил за выпивкой. Мы выпивали, и он просто упал.
– Схватившись за сердце, пачкая ковер пеной изо рта и кровью из ушей? – язвительно уточнил Блимдан. – И кстати, это женщина! Говори «она»! Понятно?
Иглоликий ничего не ответил, виновато глядя на тело.
– О Люциэль! Признайся честно, ты же ее не трогал?
– Нет. Это вышло случайно. Мы просто пили. Я виноват. Я все сам объясню клиенту. Будь что будет.
– Ты с ума сошел!? – Фирр Блимдан с трудом заглушил в себе крик. – Даже не думай! Я поручился за тебя перед ним. Твой провал – мой провал. Дай подумать…
И он начал ходить взад-вперед по комнате, стараясь не смотреть на труп и, Люциэль упаси, не наступить на него.
– Так. Имя и фамилия клиенту неизвестны. Младенцу дали другое имя в приюте. О родителях она ничего и никогда не знала, так?
Секатук кивнул.
– Крит отправил нас найти человека, которого никогда сам не видел. Заплатил нам хорошие деньги. Но если мы провалим дело, то мы…
– Клиент убьет нас, и никто не найдет наши тела.
– В точку. – цокнув языком, ответил Блимдан и вдруг остановился. – С пустыми руками мы не можем вернуться, ибо придется отдать деньги. С этим трупом мы тоже не можем поехать. А что, если не было трупа?..
Секатук нахмурил брови, оканчивающиеся по краям острыми отростками.
– Что, если мы найдем другого наследника, отдадим ему письмо и пригласим в Аррас? Мало ли этих безумных Врабье в этом городе.
– Заменим наследника? – указав на тело, спросил иглоликий. – Думаешь, выйдет?
– Да! Почему бы и нет? Избавимся от тела. Точнее, ты избавишься от тела. Потом, найдем её ровесницу, примерно того же возраста и все. Новый наследник готов.
– И отвезем её клиенту?
– Нет! – помотал головой частный сыщик. – Поступим хитрее. Только расскажем про дом, а сами вернемся в Аррас. Скажем клиенту, что девчонка не захотела приехать, у нее дела и все такое. Дадим ее данные, фамилию, внешность, адрес и пускай сам дальше разбирается. А мы получим вторую часть гонорара и будем готовы исчезнуть. Если повезет, никто ничего не узнает.
– Если повезет, – сказал Секатук, почесывая костяные отростки на подбородке. – Если.
Первое, о чем подумал Коул, открыв глаза, это завтрак. Точнее спешка. А если быть еще точнее, то вспомнился приют. Необходимость просыпаться рано, одеваться быстро и скорее бежать в столовую на завтрак за годы, проведенные среди таких же голодных сироток, как и сам Коул, превратилась в привычку, от которой он, видимо, никогда не избавится. Как можно быстрее, иначе ничего не останется, и будешь ходить голодным до обеда, иначе будет сложно работать. Теперь, конечно, еды и свободного времени хватало, но, каждый раз просыпаясь, хотелось бежать в столовую. Эта мысль первой возникала в сознании.
Но вокруг нет приюта или других сироток. Вместо общей спальни – вагон поезда «Мансель – Аррас». Вместо немытых коротко стриженых детишек – приличные на вид граждане: мужчины в костюмах, пальто и шляпах, женщины в платьях с пышными и не очень юбками, в милых накидках и шляпках.
– Еще не приехали, – любезно сообщила женщина, сидящая напротив.
Коул ничего не ответил, протер глаза, снял криво надвинутую во время сна кепку и огляделся. Вагон был почти полон. Кто-то смеялся над очередной пошлой шуткой, иные читали газеты с большими заголовками, третьи лакомились сладостями, что продавал бочкообразный конструкт, разъезжавший на маленьких колесах. Стоило кинуть монетку в специальное отверстие, и из люка сверху появлялся бокал сладкой газировки или лимонный сироп, или леденцы на длинной палочке, или… при мыслях обо всем этом, в животе Коула жалобно заурчало.
– Как спалось? – снова заговорила женщина.
Коул нахмурил брови, присмотрелся и только сейчас заметил девочку лет шести-семи, сидевшую рядом с женщиной. На ней было платьице, того же синего цвета, что и одеяние матери. Ее светлые волосы были собраны в бант, а в руках красовалась кукла с фарфоровым личиком. Решив, что сказать ему нечего, Коул уставился в окно.
Поезд несся по бескрайнему полю пшеницы. Где-то далеко на горизонте яркое золото медленно превращалось сначала в зеленую полоску леса, затем – в синее безоблачное небо. Вдали виднелись призрачные вершины гор. Коул сильно удивился тому, насколько наполнены красками земли за чертой города. Вся его жизнь прошла в серых стенах сиротского приюта. Но даже простирающийся за его высокой оградой Мансель, как и его небо были вечно закрыто плотной завесой тумана, туч и дыма заводских труб. Большинство жителей промышленного гиганта, выходя на улицу, носили респираторы или противогазы. Повезло лишь немногочисленной элите, живущей в облачных башнях, возвышающихся над вечным смогом Манселя.
Однако, стоило поезду выехать из города, и взору Коула предстали зеленые хвойные леса, тихие деревушки вдоль железной дороги, спокойные озера с рыбацкими лодками, поля и луга, на которых мирно пасся скот. И все это было таким живым, таким настоящим, не как в городе или приюте. В Манселе нет растений, нет такого солнца, нет этого чистого воздуха и прекрасного горизонта. Коул даже задумался о том, чтобы бросить все и остаться жить в одной из этих маленьких деревень. Стать фермером, рыбаком или лесорубом. Кем угодно. В силе, выносливости или трудолюбии Коул не уступал ни одному из крестьян, работавших сейчас на пшеничном поле. Он бы мог водить один из этих громадных шагающих тракторов, от которых вдали шли черные полоски дыма. Мог бы пасти скот, приглядывая за тем, чтобы безмятежных овечек не утащили волки или иные хищники.
Но, нет.
Коул отвлекся от лицезрения пейзажа и посмотрел на девочку, сидящую напротив. Она что-то лепетала, разговаривая со своей игрушкой. При виде фарфорового личика и аккуратного платья куклы, Коул усмехнулся, вспомнив те предметы, с которыми они играли в приюте. Детское воображение превращало старый башмак в боевой дирижабль, носки становились небесными червями, а покореженные ложки и вилки заменяли солдатиков.
Но в редких случаях детям удавалось поиграть и с настоящими игрушками: с солдатиками, куклами, мячами и плюшевыми медведями. Настоящие! Почти новые, строго хранящиеся в сундуке настоятельницы Врабие. В преддверии особых дней, воспитатели освобождали детей от работ, давали игрушки и разноцветные угольки. «Рисуйте свои мечты» говорила мадам Врабие, и сиротки часами увлеченно рисовали, все как один, почти одно и то же: солнце, дом, родителей, семью.
Причина внезапной доброты воспитателей была проста, и Коул понял ее очень рано. Иногда, раз в несколько месяцев, приют посещали местные меценаты, директора и хозяева местных фабрик. За несколько дней до прихода важных гостей, детишек переодевали в более чистую и новую одежду, сытно кормили, угощали сладостями и учили, что можно говорить, а о чем стоит молчать. Богачи приходили посмотреть, на что уходят их пожертвования и, довольные видом счастливых детишек, с чувством преисполненного долга, возвращались в свои особняки-мельницы и облачные башни.
Как только гости уходили, новая одежда, угольки и игрушки возвращались в сундуки Врабие. Нет сладостей, нет улыбок на лицах воспитателей, порции еды уменьшались почти вдвое, становились стандартными, а вместо беззаботных игр приходило время работы. С утра до ночи. «Вы рождены в грехе. Через труд вы очиститесь» сухим голосом говорила мадам Врабие, заходя в подвал, где около пятидесяти детей и подростков, от пяти, до семнадцати лет, не покладая рук «очищались». Сколько себя помнил Коул, он вечно был чем-то занят: стирал чью-то одежду, чинил чью-то мебель, шил что-то, таскал, поднимал, готовил. Словом, ни минуты покоя. Подвал приюта, обычно закрытый во время визитов покровителей, представлял собой настоящее многофункциональное производство. Если одна часть помещения являлась прачечной, где в огромных чанах стиралась одежда, то другая уже была мастерской, где чинили мебель, обувь или часы.
Коул взглянул на свои ладони, кожа на которых была жесткой и покрытой множеством мозолей.
Теперь я чист, подумал Коул, без всякой радости.
Теперь он мог отправиться куда угодно, стать кем угодно. Но вопрос – куда и кем? Зачем нужна свобода? Как ей распоряжаться, если нет мечты, если вообще не веришь, что можешь выбиться в люди и особо не с чего выбирать? Хотя, недавно появился довольно заманчивый вариант.
Несмотря на всю строгость и фанатизм, мадам Врабие готовила своих выпускников к жизни в жестоком внешнем мире, где они никому не были нужны. Да, она зарабатывала на них немалые деньги, жестоко наказывала, вбивала в голову религиозную чепуху. Но за годы тяжкого труда, дети набирались опыта и приобретали множество различных навыков, которые помогали им в поисках работы. Никто из выпускников Врабие не давал себя в обиду, и друг за друга стояли горой. Их так и называли в Манселе «Сиротки Врабие». Точно неизвестно, когда и как появилась эта община, но почти все, кто выходил из приюта мадам Врабие, направлялись на юг города, где жили «свои». Прачечная, мастерская, лавки, магазины, швейная. Все это принадлежало им. Почти целый городской квартал в управлении двух поколений выходцев «Государственного детского дома №17».
Мечты, которые они рисовали в детстве перед приходом богачей, воплотились в жизнь их же собственными руками. Большая дружная семья из десятков «братьев», работающих вместе и живущих бок о бок. Именно туда Коул отправился после своего совершеннолетия. Его приняли в общину, устроили на работу, помогли с жильем. Он даже нашел себе девушку. Жизнь начала налаживаться, грех было жаловаться.
Многие из «братьев» Коула недолюбливали старую монахиню, но в душе каждый знал, что она, так или иначе, была права, и лишь ее строгое воспитание приготовило их к испытаниям жизни в городе. Когда они выпивали в пабе, кто-нибудь из «братьев» Коула восклицал: «За здоровье старой ведьмы Врабие! Да хранит ее Люциэль!», и все без исключения поддерживали этот тост. Коул прожил среди них полгода, он освоился и привык к мысли, что всю оставшуюся жизнь проведет со своей большой семьей. Но где-то в глубине души он понимал, что этого мало, что жизнь не ограничивается одной лишь работой и пьянками по выходным.
И в один из вечеров в пабе к нему за стол присел усатый мужчина в дорогом костюме. Он был «чужим». Уточнив имя и фамилию Коула, гость передал ему письмо. Прочитанное повергло Коула в шок.
«Теряешь одно, получаешь другое», вспомнил Коул одну из многочисленных изречений мадам Врабие.
Как оказалось, его ждало наследство, оставленное родителями. Родителями! Люди, о прошлом которых он вообще ничего не знал: кем они были, как умерли, почему оставленный ему дом находится в столице, а не в Манселе, почему ему никто ничего не рассказывал?
Слишком много вопросов. Коул терзался мыслями и сомнениями. А вдруг обман? Вдруг какая-нибудь афера? Но мысль о родителях, о возможности узнать их прошлое не покидало Коула целый месяц, пока он все же не решился на поездку.
Вокзал, касса, билет и, вот, он в поезде, который должен привезти его домой.
Дом, повторил про себя Коул. Даже в моих мыслях это звучит как-то странно.
Ни облачка. Ни тучки.
Кера чертыхнулась, стараясь не поднимать голову, скрывая свои желтые глаза под плотным капюшоном. Она не любила жару, солнце и яркий свет. Они были вредны для ее кожи, белой с легким голубоватым оттенком, и ограничивали способности восприятия. Но на того, за кем она пришла, солнечный свет действовал еще сильнее. В этом она видела свой козырь. Там, откуда Кера была родом, в стране осени и теней Киддер, всегда было туманно, сыро и дождливо. Ночи там длились по двенадцать часов, а в дневное время царили блеклые сумерки.
До одинокого, скрюченного дома, посреди пшеничного поля, было идти совсем немного. Кажется, когда-то это была мельница, правда от ее крыльев ничего не осталась, половина шиферной крыши провалилась внутрь, а вокруг валялся самый разнообразный мусор: старые заржавевшие запчасти трактора, покорёженные бочки, сломанный трехколесный велосипед и прочая мелочь.
Очень многие ошибочно считали Керу и ей подобных всесильными и бессмертными. Правильно говорить «бездушными». Имморталисты были гораздо сильнее и быстрее обычного человека, не старели, и болезни их обходили стороной, но все же их можно было убить. А после смерти их ждало вечное проклятие, ибо Жнец не жалел никого, и за неудачи наказывал даже своих «агентов». Поэтому каждый из них всеми способами пытался отсрочить свой страшный час.
Над входом в хибару бледнела кривая запись «УХОДИ! ЗДЕСЬ ДЬЯВОЛ!».
Ага, как же, фыркнула Кера про себя, входя в блаженную темень здания, если эту развалюху можно было так назвать.
– Калео Вагадар! – громко произнесла женщина. – Некромонтул. Морталист. Более известный в народе Киддера, как «Вижский гробовщик». Вы обвиняетесь по четырем пунктам основного закона Киддера: незаконное занятие некромантией, вандализм, порча имущества государства, несанкционированное убийство живых граждан Киддера…
– Черт. Сейчас же день! – послышался хриплый голос в глубине хибары. – Отстань, женщина, дай поспать. Приходи ночью, тогда и поговорим.
– Я в такую даль не разговаривать пришла, – вздернув бровь, ответила женщина и достала из-под плаща два пистолета. – Ты вернешься в Киддер, где тебя осудят, или окажешь сопротивление, и я вернусь домой с тем, что от тебя останется.
– В обоях случаях… – существо встало со своего насеста и почти по-человечески потянулось. – я окажусь у Жнеца. А это, милочка, в мои планы не входит.
– Значит, второй вариант? – Кера уже собралась стрелять, выставив оружие вперед, но существо остановило ее жестом.
– Стой-стой-стой! У меня есть встречное предложение.
Со стороны это выглядело достаточно странно. Женщина в каком-то сарае, с громадными пистолетами, разговаривает… с псом. Старый колдун закрыл себя Аурой, скрывавшей от глаз простых смертных его уродство. Простой человек, без помощи магии или анимаскопа, никогда не смог бы увидеть это скопление тел, нагроможденных друг на друга и грубо сшитых толстыми нитками. Еще при нежизни в Киддере старый некромонтул любил приделывать себе лишние конечности, но общественное неодобрение и закон сдерживали его. Но теперь, вдали от родины, он наслаждался наличием четырех пар скрюченных рук и тремя почти полностью сгнившими головами, торчащими из одной толстой шеи. Ноги некромонтула были слишком короткими, а руки слишком длинными…
Почти как паук, подумала Кера, целясь в боковые головы существа, взиравшие на мир мутными, белыми глазами. Эти головы молчали, а говорила только собственная голова Калео, та, что посередине, без губ, без носа, с торчащими кривыми зубами и семигранной пиктограммой на лбу.
– Вот посмотри на нас! – развел всеми восьмью руками Калео. – Мы – две стороны одной монеты. Противоположности. Душа, заключенная в мертвое тело, и бездушная оболочка, в которой бьется сердце. Нам не обязательно сражаться. Я могу дать тебе то, о чем мечтают все имморталисты. Я могу вернуть тебе твою душу.
– Что только не скажешь, чтобы не быть уничтоженным?
Кера навела оба пистолета на среднюю голову.
– Нет-нет! Стой! – попросил некромонтул. – Хорошо. Я не могу этого сделать, признаюсь. А вот мой новый господин может. Тот, кому я с недавних пор служу верой и правдой. Он может помочь тебе. Присоединяйся к нам. Этот мир ждут большие перемены. Скоро Великая Тень снова возрастет, и Спящий пробудится.
– Старая байка.
– Клянусь своей нежизнью! Мой господин готовит масштабные изменения всего мира.
– То есть, его разрушение? И ради этого ты сбежал из страны? аааааа
– Это первый этап. – уточнил Калео. Будь у него губы, он бы наверняка улыбнулся. – И да, именно ради этого! Так, что скажешь, милочка? Что будет, когда души кончатся? А? Жнец заберет тебя саму и всех своих охотников. А можешь мне поверить, закончив с этой проклятой страной, мой господин направится в Киддер, и наступят поистине мрачные времена! ааааааа
Кера задумалась. Верить словам беглого некромонтула дело сомнительное. Но в последние годы шепот о возвращении Спящего звучал все громче. Да и про Жнеца некромонтул говорил правду. Может через сто лет или двести, но все равно, Кере найдут замену. От проклятия никуда не деться. Но гнев Жнеца ужасен и горе тому, кто имел глупость предать его или его законы.
Кера выстрелила из обоих пистолетов. Калео отбросило назад почти на метр. Все его руки судорожно задергались, словно лапы паука, на которого капнула вода. Прозвучало еще два выстрела. Некромонтул наконец замер, лежа на своей широкой спине и скрючив все конечности. Но стоило женщине сделать шаг вперед, как нечто набросилось на нее. Этим нечто являлась верхняя часть тела Калео. Одна голова, грудная клетка и пара рук, на которых, некромонтул, словно лягушка, перепрыгнул через женщину и в следующую секунду уже оказался снаружи.
Выстрел, выстрел, затем еще. Промах, промах, промах. Кера выбежала за ним следом и не переставала стрелять, но Калео оказался слишком быстрым, а солнечный свет слепил ей глаза. Существо то исчезало в пшеничном поле, то появлялось, выпрыгивая на несколько метров вдаль. Калео Вагадар вырвался далеко вперед, в течение нескольких минут оказавших в сотне метров от своей преследовательницы.
Свет бил в глаза, летний воздух жалил легкие. Керра, щурясь и кашляя, на бегу пыталась попасть в гнилую шуструю тварь, чье темное очертание маячило где-то впереди. Но все оказалось напрасно. Вскоре впереди показалось нечто большое и темное. В сотне метрах полным ходом шел поезд: громадная железная стена, демон пара и дыма.
Крестьяне, работавшие в окрестностях, бросили свои дела и начали оглядываться, гадая, кто и зачем вдруг начал палить.
– Чертов ублюдок! – выкрикнула Кера, тяжело дыша.
Она стояла на рельсах, глядя вслед удаляющемуся поезду. Размытое черное пятно становилось все меньше, и наверняка на стенке или крыше одного из вагонов, прицепившись своими когтями, сидел Калео Вадагар – беглый морталист.
– Первый этап. – задумчиво произнесла Кера, понимая, что именно со столицы этой жутко солнечной страны начнутся «масштабные изменения мира».
Обычный день: многолюдная улица и потоки машин. Отличное место и время для акта продуманного, масштабного насилия для благой цели. Но юноша в простецкой одежде, с задвинутой на глаза кепкой не верил в эту самую цель. Остальные его сверстники из Совета масок фанатично чтили слова своих родителей, таких же членов этой радикальной организации. Но только не он. В отличие от других, у него имелось свое собственное мнение по поводу всей организации и происходящего. Да, Совет когда-то мог влиять на ход событий в стране, имел разветвлённую сеть шпионов и участвовал в многочисленных махинациях и манипуляциях для получения большего влияния на императора. Но то, чем являлся Совет сегодня, удручало юношу. Фанатичная, маленькая группа, тщетно лелеющая свою мечту о былом могуществе, жила в иллюзиях. Каждый раз, слушая горячие речи своей матери, юноша закатывал глаза и с трудом сдерживал смех.
Какое величие? Какое могущество? Оглянитесь! Откройте глаза, думал он, но вслух молчал. Молчал и думал о будущем.
Революция зарождается в умах великих манипуляторов, а в Совете их не было. Остались лишь измученные репрессиями старики, которых когда-то лишили высокого имени и богатства, отчаянные ортодоксальные мечтатели, чьи умы были заполнены ложными идеалами, воспеваемые когда-то их собственными родителями-заговорщиками.
Какая глупость!
Революция уже произошла. Империя пала. Воцарились мир и коррумпированная Республика, с ложными лозунгами о свободе, равенстве и патриотизме. Ложь во благо, которая сработала. Но Совет масок все не унимался. Их бесило, что двадцать лет назад все их планы по государственному перевороту провалились. Когда начались массовые аресты, большая часть членов подпольной организации сбежала за границу. Других же посадили или расстреляли.
Трусы и неудачники.
Не желая спорить с руководством, юноша просто махнул рукой на идеологию Совета и делал, что велят. Убить старого антиквара и вернуть фамильную реликвию? Пожалуйста. Подорвать машину сенатора, который когда-то предал Совет? Не вопрос. Напомнить о Совете, прикончив парочку жандармов? Рискованно, но почему бы и нет?
Этим он и занимался. Он и еще несколько десятков юношей и девушек, чьи имена оставались скрыты. Дети бывших аристократов, а ныне обычных горожан.
Дети завистливых глупцов!
Юноша стоял на пересечении двух улиц, поглядывая из-под козырька кепки на карманные часы. Через несколько минут появилась девушка в зеленом платье и вручила ему сумку. Мгновение, и посылка получена. Никто даже не заметил эту передачу. Закинув сумку на плечо, юноша обошел здание и ушел вглубь переулка, где валялся всякий ненужный хлам. Раскрыв ее, он достал звуковую бомбу. Небольшая деревянная шкатулка с маленьким рычагом и узким рупором с виду напоминала музыкальную шкатулку или карточный проигрыватель. Но внутри, под деревянными панелями, скрывался смертоносный механизм. Достав из кармана специальную карту, юноша установил ее в небольшое гнездо в передней части шкатулки, раскрутил рычаг и, не торопясь, отправился к выходу из переулка.
Подобную бомбу он взрывал уже не в первой и всякий раз вдали от инсуломов, чтобы проклятые живые дома не смогли вычислить его. Столичная жандармерия до сих пор не смогла разобраться с этими бомбами, что казалось юноше как-то уж слишком подозрительным. Нет, Дедал конечно, гений и создал большую часть оружия Совета, но ведь и в государстве полным-полно своих ученых-оружейников. В газетах Совет масок представляли, как лютых злодеев, чем-то невероятно зловещим и таинственным, специально преувеличивая их возможности и нагнетая страх среди простого народа. Данный факт не предвещал ничего хорошего. Своими опасениями молодой человек и раньше делился с руководством Совета, но никто не внял его словам. Хуже всего, почти все члены Совета искренне верили в свою вседозволенность и могущество, о котором писалось в газетах. Все это наводило на мысли, что скоро с Советом произойдет что-то ужасное.
Прошло около пяти минут, когда далеко позади прогремел взрыв. Люди вокруг вскричали от ужаса, кто-то побежал вызывать жандармов, кто-то поспешил к месту взрыва, готовый помочь пострадавшим. Но неприметный юноша в простецкой одежде и старой кепке шел все дальше, думая о будущем.