Интерлюдия 1
Старик снова закряхтел, перебирая инструментами. Я видел его лишь со спины: сутулый, худой, в белом халате – светлое пятно в полутьме этой стерильной пещеры. Старик сравнивал анализы, читал бумаги, чертыхался и сотрясал воздух тихими проклятиями. Он читал себя великим ученым, пророком алхимии, биологии и каких-то-там-еще-логии. По мне так он был просто очередным сумасшедшим ублюдком. В империи их всегда хватало.
Я его боялся. На то имелось несколько веских причин. Первое – это то, что я был прикован толстыми ремнями к железному столу, в центре до жути мрачной лаборатории. Кажется, этот стол называется «операционный». Я никогда не был силен в медицинской терминологии. Всю мою сознательную жизнь меня учили правилам этикета в высшем обществе, разным языкам, игре на скрипке, вальсу и истории нашего мира. Я знаю своих предков до десятого колена, знаю, чем отличается граф от барона, знаю, какой вилкой, нужно есть креветки, а какой моллюсков. Но все это, черт подери, бесполезно! Вернись я в прошлое, не стал бы противиться воле отца и пошел бы в военное училище. Меня бы хоть научили стрелять и драться на мечах. Вспомнил, кажется, это называется «фехтование». Может быть, все сложилось бы иначе для меня, умей я драться? Кто знает? Судьба – странная штука. Всю жизнь ты живешь, не зная бед, в богатстве и роскоши, а потом, беспомощный и голый, лежишь на железном столе в ожидании своей участи, не в силах издать и звука.
Второй причиной моего страха являлся сам старик и его темная репутация. Среди заключенных частенько ходили слухи о том, что этот старый урод ставит эксперименты на людях, полукровках и магах. Раз или два в месяц тюремщики приходили в наши переполненные камеры и забирали нескольких заключенных. Никто из них так и не вернулся обратно. Как я думаю, скорее всего, они умирали на этом же самом столе.
Несмотря на все, я не боялся самой смерти. У меня ничего не осталось. Отец меня ненавидел до своей кончины, мать, которая боялась его, куда-то исчезла, воспользовавшись всеобщей суматохой. О богатстве, имении и своем знатном имени я и мечтать не смел. Мое имя было заменено цифрами на тюремной робе. Я был заключенным №1121 – всего лишь одним из многих политических преступников, магов и аристократов-заговорщиков из числа Совета масок. Одним из забытых, покинутых всеми, обреченных на гибель.
Тогда я думал, что умру, и никто меня не станет оплакивать, никто не вспомнит моего имени. Смерти я не боялся. Боялся я лишь боли и неизвестности.
Вот и третья причина – лаборатория. В небольшой темной комнате все стены были закрыты многочисленными шкафами и полками с колбами, банками, в которых плавали глаза, руки и еще что-то из человеческих внутренностей. Недалеко, на маленьком столике находилось столько медицинских инструментов, что и страшно было подумать о назначении каждого из них. Тогда, в первый раз оказавшись в той лаборатории, я боялся, что меня разберут на части, разрежут пополам и того, что мои глаза будут плавать в одной из местных стеклянных баночек.
Когда старик обернулся, я впервые увидел его морщинистое худое лицо.
– Ну что? Начнем? – спросил старик, согнувшись. С этих слов началось мое знакомство с безумным ученым по имени Дедал. – А хотя… сначала я должен тебе открыть одну тайну…
И тут я снова понимаю, что это всего лишь воспоминание. Кошмар, случившийся наяву, но только не со мной, а с кем-то другим, много лет назад. Сейчас всего и не вспомнишь, но тот вечер я запомнил на всю жизнь. Спокойный хрипловатый голос старика, его острые инструменты, запах крови и спирта. Но боли я не помню, помню лишь страх и слезы, стекавшие по моим щекам во время оперирования. Я часто отключался, а приходя в себя, не знал, сколько прошло времени. Все было таким размытым, нереальным, словно в тумане. Когда все закончилось, безумный старик смеялся и аплодировал. Гораздо позже я узнал, что на операционном столе я пролежал чуть больше месяца. В глазах старика, спрятанных под толстыми линзами, я увидел истинную радость и восхищение. Словно я был его неким шедевром, скульптурой, в которой он показал весь свой талант.
Сейчас я смотрю на свои руки и тут же вспоминаю когти. То, как впервые увидел свое извращенное, испорченное тело. Шерсть, клыки, длинные крючковатые когти и свое сердцебиение столь сильное, громкое, словно оглушительная барабанная дробь. Безумные, холодные щупальца страха вонзаются в мое измученное сознание, и я издаю рык. Старик при этом смеется громче. Хохочет. Он счастлив.
Сейчас я сижу на скамейке в Лесу ксилемов и наслаждаюсь пением местных птиц. С виду обычный горожанин, ничем не отличающийся от остальных. Но глядя на свои руки, я вспоминаю тот далекий вечер, когда на свет был рожден Зверь. Заключенный №1121 остался в живых, первый кто вернулся в камеру. Эксперимент удался.