Глава первая
Ты должен будешь выбраться. Я тебе ничем не смогу там помочь. В этом городе нет законов, нет полицейских. Там есть лишь хаос, психопаты, убийцы, маньяки со всего света. Многих ты засадил, помни об этом. Если ты считаешь, что твоя дочь там – я тебе верю. Будь осторожен и удачи. Хотя в аду она вряд ли спасет, – слова, повторившиеся в голове уже не один раз, быстро растворились, когда я нащупал замок. Затхлый запах ударил мне в нос. Мои глаза оглядели небольшую насосную станцию в свете луны. Мешки, трупы… Один из мешков из неизвестного материала направился ко мне. Лицо существа внутри обрело контуры, и я видел, как двигается его рот при разговоре.
– Ты зря сюда пришел, – голос хрипел, как во время ангины.
Мешок как гусеница сделал непонятный рывок, перевернулся, будто какой-то кокон из фантастических фильмов. Контуры лица появились на другой стороне мешка, словно тот, кто был внутри, развернулся и там, где раньше находился низ, появилось лицо и продолжило:
– Ты в преисподней дружок. Лишь одному Богу известно, что они с тобой сделают.
Я заметил улыбку на лице мешка, когда тот падал в кучу таких же, как он, только не подвижных. Мне это казалось. По правде, никакого кокона не было, просто кучи мешков с трупами для сожжения. Ветер дунул в лицо, окатив запахом смерти, отчего я пришел в себя. Надо выпить. Когда виски обжигает мой желудок – эти образы уходят. Бессмысленная речь в голове пропадает, и я начинаю ловить кайф от происходящего. Сегодня сезон крови будет открыт.
Дохлый как скелет с костями, человек в грязной спортивной кофте засовывал один из пакетов в печь. Ему это удавалось с трудом. Огонь озарял берег и воду с высокой решеткой, уходившей за горизонт. Уродливый скелет бормотал, что-то странное под нос, закрывая печь кочергой. Видимо он у них тут за шестерку. Он что-то вскрикнул, повернувшись за очередным мешком и заметив меня. Я сделал молниеносный рывок, мигом оказавшись возле него.
Железной хваткой завернул ему руку с хрустом за спину, второй рукой я зажал ему рот. Он сначала пытался выбраться из моих объятий, но это было бестолку, и он утих. Я начал говорить.
– Слушай меня, урод. Я буду задавать вопросы, а ты будешь кивать. Если мы не подружимся – пойдешь жариться в печь.
Скелет кивнул. От него несло гнилью, отчего меня подташнивало. Даже близлежащие трупы так не воняли.
– Я ищу Драговича. Ты знаешь, где он?
Тот кивнул. Я продолжил.
– У Драговича есть кое-что мое и мне нужно это забрать.
Скелет вновь кивнул.
– Еще желательно что-нибудь выпить, лучше покрепче.
Кивнув, тощий человек попытался что-то сказать, но моя рука крепко сжимала его челюсть.
– Я сейчас тебя отпущу. Будь послушным и я не сверну тебе шею.
Он понял, дернул головой сверху вниз. Я ослабил хватку. Скелет упал на колени, привстал, насколько хватило сил, и затараторил:
– Ты труп! Какой псих пойдет в город мертвых что-то искать? Лучше сразу застрелись, сука! Драгович? Да ты и на милю к нему не подойдешь! Головорезы, массовые убийцы, маньяки – ты забыл, что ты на Зверофабрике?!
В ту же секунду из его рта вылетели последние гнилые зубы, скелет свалился на спину и завопил как резаная свинья, собирая остатки своей челюсти с мешков c мертвецами вокруг.
– Я не спрашивал где я. Значит Драгович здесь.
На лице скелета появился оскал. Без зубов он выглядел смешно.
– Я таких как ты, знаешь, сколько порубил? – скелет был явно напуган, но пытался прийти в себя. – Я тебе нихера не говорил и не скажу!
Я захлопнул печь. Меня не удивило, что после этого он перестал орать.
Вспомнилось, что с собой у меня был пистолет, когда отбывал сюда. Сейчас же за поясом его не было. В близлежащих мешках его тоже не оказалось.
– Мать его дери!
Кочерга сама попалась на глаза. Явно лучше, чем ничего. Неожиданно дверца печи распахнулась, и оттуда выскочил обуглившийся скелет, который минуту назад был закинут мною в топку. Отчаянный крик разнесся по округе, нарушив тишину лунной ночи, и тут же прекратился от сильного удара с размаха кочергой по затылку, от которого ее наконечник пробил черепную коробку. Безжизненное тело шмякнулось на мешки, расплавляя их. Я вынул кочергу. Надо выбираться отсюда. На горизонте показались огни – неудивительно, после такого крика. Через секунду там же я разглядел движущие силуэты.
* * * *
Мы назвали ее София. Долго выбирали имя с женой. Сначала Лоран хотела мальчика, она даже придумала ему имя, я думаю, что и не одно, но мне пока говорить не хотела. Но оказалось судьба подарила нам девчонку. На секунду мне показалось, что она вырастет путешественницей, как и Элли из страны ОЗ. Когда малышка лежала в кроватке, супруга часто перечитывала вслух эту сказку об изумрудном городе. Я думал, семья будет не только у меня в сердце, но и всегда со мной. Оказалось, мои мечты смешались с дерьмом, пропитались кровью и злобой. Тогда Софии было двенадцать, когда первый раз в нее начали стрелять.
* * * *
Двое байкеров в практически одинаковых разбитых и искорёженных шлемах от мотоцикла направлялись с факелами в мою сторону. На поясе одного из них весела мачете, раскачивающаяся от каждого его шага – невозможно было ее не заметить. Огонь отсвечивал от кожаных курток. Если бы пистолет – они бы оказались легкой мишенью. Хотя достаточно на сегодня уже шума.
– Смотри, там трупешник! Че за хрень!?
Тот, который был поменьше ростом, быстрыми шагами направился к еще дымящемуся телу среди мешков.
– Он сдох! Базарить не будем, брякай Турку, – Байкер нервно оглядывался по сторонам.
Я краем глаза видел второго, который двинулся к печке со слегка приоткрытой дверцей, откуда вырывались языки пламени, озаряющие округу.
– У нас жмур из своих, – сообщил байкер по рации, наклонившись для того, что бы заглянуть в печь.
Напарнику никто не успел ответить. Мотоциклист поменьше ростом, стоявший возле тела скелета, резко повернулся, услышав вблизи странный звук, но его друга уже не было. Факел валялся на земле, а печь, к которой он подходил секунду назад, держала снаружи кочерга…
– Ублюдки, вы там где?! Прием! – с помехами орала рация рядом с печью.
– Череп! – завопил байкер, – ты где!?
Ответа не последовало. Он рванул к рации и в то же мгновение упал – что-то из мешка его схватило. Это был я. Противник вопил и звал на помощь, потом попытался меня пнуть свободной ногой. Ту ногу, которую я держал, резко повернул по часовой стрелке. Раздался хруст. Байкер заскулил, шлем слетел с его головы. Молниеносно оказавшись на нем, я начал наносить тяжелые удары, пока его лицо не превратилось в кашу. Поднявшись с бездыханного тела, увидел два вертолета в свете луны. Я знал, что они везли воду и провизию. Нужно было попасть в город.
Двое курили, один стоял в углу, пытаясь, видимо, написать мочой свое имя на расположившейся вблизи полуразрушенной кирпичной стене. Рядом из бочки, в которых в основном держат мазуту, развивались языки пламени. Я стоял чуть дальше, за углом осыпавшейся стены здания. Весь этот вид мне открылся тогда, когда я высунул потрескавшееся автомобильное зеркало из-за угла. Улица выглядела пустынной, как после катастрофы на Чернобыльской АЭС в восемьдесят шестом. Здания будто пережили землетрясения, окна выбиты, город заброшен. Но не все было на виду. Среди этих развалин кипела жизнь – кого-то свежевали на бетонном полу, кто-то забрался повыше и забаррикадировался в одной из подсобок театра – призрака. Я знал, что здесь каждый пытается выжить по-своему, кто-то в одиночку, кто-то по волчьим законам, подчиняясь вожаку.
Те двое, которые держали в зубах сигареты, что-то обсуждали, чувствовали себя раскрепощено, словно это была их территория. С их стороны доносились матерные слова. Одеты они были как бродяги с ближайшей свалки, в лохмотья. Я аккуратно достал мачете, заимствованную у байкеров, и огляделся по сторонам. Зеркало сунул в карман – пригодится. С земли взял кирпич и начал выжидать. Один из людей, если их так можно было назвать, повернулся. Это тот, что ходил в туалет на ближайшую стенку. Ярко разукрашенная маска клоуна была видна при свете луны на его лице. Днем бы такую рожу можно разглядеть за милю. Двое бродяг развернулись, выкинули окурки, что-то сказали застегивающему ширинку человеку в маске. Я прислушивался в темноте, но речь была невнятной, ничего не мог разобрать. Услышал только слово «хирург». Была ли это кличка, либо просто слово во фразе – неизвестно. Клоун почесал затылок и сказал очень громко, я смог различить слова:
– Не ваше дело. Тебе сказали, выполняй. Я бы позабавился с ней.
Он говорил про кого-то в женском роде. На Зверофабрике, насколько мне известно, нет женщин. В ту же секунду кирпич, рассекая воздух, сравнялся с коленом одного из бродяг. Тот с матами повалился на пол, корчась от боли. Клоун и его напарник вздрогнули от удивления.
Я вжался в стену. Мышцы всего тела были напряжены. Особенно наготове была рука, крепко сжимающее ржавое мачете. Адреналин играл в крови по максимуму.
Клоун двинулся в мою сторону, напарник же остался на месте, глядел сначала вверх, потом по сторонам, пытаясь среди баков с мусором увидеть злоумышленника. Человек в маске шел уверенно, оглядывая глазами каждый темный уголок. Дойдя до края стены, из-за которой я не так давно выглядывал, он резко заглянул за поворот – никого. Я был там же, просто лег на холодный асфальт. Легкий взмах и верхняя часть тела повалилась наземь, потеряв главную опору – ноги. Клоун не успел вскрикнуть, как маска в ту же секунду оказалась у меня в руках, а рот его сжала крепкая рука, не давшая ему вымолвить и слова. Я сжал сильнее пальцы, они ушли в кожу вокруг рта, отчего по запястью у меня потекла теплая кровь. Сильнее она побежала от последующего маха мачете, перерезающего горло клоуна. Остаток тела повалился на асфальт, с него я успел сорвать черную куртку из синтепона, а руки вытереть об ту, которая была на мне.
Сунув сзади за пояс джинсов мачете, я направился туда, куда не так давно летел кирпич. Противники остались на своих же местах. Один сидел, держался за ногу, другой осматривал окрестности. Сейчас только я разглядел у непокалеченного бродяги шестизарядный револьвер в руке.
– Может он с крыши упал? – спросил он у меня, когда я подошел.
Я был в маске клоуна и его куртке. В темноте, в таком замешательстве можно было и не разглядеть, кто перед ним стоит, если он выглядит практически так же. Я помотал головой, как бы дав ему понять, что за углом ничего не нашел. Если бы я заговорил – он бы по голосу догадался, что их дружок клоун уже в мире ином.
* * * *
София вышла из школы и присела на пустую скамью возле крыльца. Папа всегда задерживается, она редко на это обижалась – знала, что у него много работы. Она любила его, но совсем не знала, кто он. Раньше он был полицейским… до ранения. Тем днем, когда вошла в палату, не смогла сдержать слез. Тетя Сара тоже. Она часто оставалась с девочкой, когда отец работал. Грудь у папы была перебинтована, он лежал, практически не двигаясь. Врачи сказали, что он поправится, но пару дней подряд София практически не спала, думала о нем. Один раз она даже соскочила ночью, хотела сбежать через окно, прийти в больницу через пару кварталов и расцеловать его. Девочка собралась, но не решилась. Она о многом хотела поговорить с отцом. О маме. Но знала, что ему будет больно. Поэтому она зарыла это в себе – пусть ей будет больно.
После выздоровления отец стал другим. Больше оставался один, чаще перестал бывать дома. Это странно еще и потому, что значок и служебный пистолет пропали из его комнаты. Должно быть, он перестал быть копом. София боялась его спросить после того вечера, когда он ночью пришел домой, проскользнул мимо ее комнаты очень тихо и закрылся в ванной, включив воду. Он знал, что дочь спит – свет в детской комнате был потушен. Но София не спала. Она аккуратно, стараясь не дышать, пробралась на цыпочках через коридор в сторону ванны. Присела на корточки и заглянула в тонкую щель между дверью и косяком. Отец сидел на краю ванной и перевязывал руку. Раковина была в крови, девочка еле сдержала себя, чтобы не ворваться внутрь. Папа держал бутылку текилы в руке, сначала жадно пил, затем лил на намотанный бинт в области ладони. У Софии закапали слезы из глаз. Ей было больно это видеть, хотя знать, что отец все дальше отдалялся от нее, было еще больней. Рукой, вытерев слезы, она вернулась в постель, обняла подушку и попыталась уснуть. Почему отец стал таким скрытым, девочка не знала. Может быть из-за мамы. София часто заходила к ней в комнату. Когда она ушла, запах ее духов надолго поселился здесь. Все стояло на своих местах, как и раньше. Казалось, сейчас она подымет одеяло, махнет дочке рукой, а та с радостью заберется к ней в постель, пока остатки сна совсем не пропадут, затем мама направится на кухню готовить лазанью, а София будет нежиться в кровати.
Последние одноклассники вышли из школы, несколько махнули девочке на прощанье, и направились каждый по своим делам. София не звонила папе, хотя держала телефон в руке. Конечно, она была уже не маленькая, могла бы по идее и сама доехать, но отец обещал. Вокруг лавочки по асфальту от слабых порывов ветра скользили слегка пожелтевшие листья, напоминая, что октябрь наступит совсем скоро. К ней подошел Мистер Харрис, учитель рисования. Он очень был похож на отца внешне. Иногда ей казалось, что она хочет видеть в отце частичку учителя потому, что тот постоянно ее поддерживает и понимает.
– Тебя может подбросить? Отец опять пашет как проклятый? – Мистер Харрис искренне улыбнулся.
По дороге промчалась тонированная машина неизвестной марки. Окна были опущены, оттуда показалось дуло. Выстрел оглушил тишину. Мистер Харрис успел заслонить собой девочку, хотя София поняла, что пуля предназначалась именно ей. Последовал еще хлопок и еще. Кто-то закричал на соседнем конце улицы. Машина скрылась за поворотом. София попыталась удержать Мистера Харриса со спины, но безжизненное тело учителя повалилось набок на асфальт. Девочка увидела на своих ладонях кровь. Она еще не знала, что, если бы была дома, уехав на автобусе чуть раньше, лежала бы рядом с телом тети Сары на кухонном полу.
* * * *
Два дула уставились мне в затылок. Когда я зашел в ближайшие руины, чтобы вырубить одного из бродяг, откуда-то сзади к голове мне приставили парочку стволов, кто-то со спины скинул рукой с лица маску.
– Не рыпайся, гнида, – услышал прокуренный голос из-за плеча.
Я поднял руки вверх, чувствуя зловонное дыхание в затылок. Справа вышел хромой бродяга, получивший хорошенько кирпичом от меня.
– Эта сука смотри, что со мной сделал! – показал он на кровь на колене, одному из державших меня на мушке. Я не видел его, но чувствовал.
– Ты думал, блядь, мы поверим в твой расписной маскарад?! Мы совсем дебилы что ль?
Хромой ударил со всего маха в грудь, видимо метился в солнечное сплетение, но рука скользнула по ребрам и ушла мне в область подмышки. По затылку пришелся удар рукояткой пистолета. От боли я присел на колени, после этого последовали еще удары, но не от Хромого, он стоял и смотрел. Сквозь заросшее черной бородой лицо я разглядел желтоватую улыбку. Недолго ему оставалось веселиться. Глазами я оглядывал местность в секундных перерывах от ударов теперь уже по спине в поисках чего-то, что может меня спасти. На земле лежал кусок стекла треугольной формы. От следующего удара я сделал вид, что упал наземь плашмя. В Ираке я выносил пытки и похлеще, мог терпеть телесные увечья часами, но здесь нужен обманный маневр – противников очень много. Осколок стекла был в руке, я почувствовал, как он начинает впиваться мне в ладонь. Хромой увидел это, изменился в лице, хотел что-то сказать своим, но будто проглотил язык, а я решил его не убивать первым. Осколок я воткнул в ближайшую из ног врагов, стоящих сзади. Раздался крик, в эту же секунду я вскочил, схватил пистолет за дуло у одного из бродяг, секунду назад пинающего меня, развернул моментально в руке и направил в лицо другому. Послышался щелчок. Револьвер был пуст, а тот, что тыкал мне в затылок стволом, держал муляж, очень похожий на настоящий пистолет.
– Сука, – выругался я.
Хромой набросился со спины, я этого ожидал, другой с раненой ногой орал что есть мочи, еще один из врагов ударил меня на удивление несильно в лицо, смешав пот с кровью на моей щеке. Еще один бродяга бросил муляж и попытался выхватить настоящий ствол, будто там были патроны, но сразу же сел на землю, получив ногой в живот от пытающегося выбраться из этой кучи малы меня. Хромой пытался сделать удушающий, обхватив со спины шею, я, ударив обросшего бродягу спереди, попытался уйти под сжимающей шею рукой, но все тщетно. Сидящий с куском стекла в ботинке схватил меня за ногу, отчего я оказался в тисках со всех сторон. Все поменялось, когда моя рука скользнула за мачете – слава богу, они меня не успели обыскать. Ржавое лезвие с легкостью вошло в хромого, располосовав ему живот. Все произошло в долю секунды. Я наступил со всей дури на осколок, торчащий из окровавленного ботинка, не боясь, что могу пораниться. Сидящий бродяга начал во всю глотку материться, укусил меня зубами за джинсы и даже не думал разжимать челюсти. Бивший меня пару секунд назад спереди обомлел, когда мачете выскользнула из живота хромого и вошла, как нож в масло, ему в грудную клетку. Я добавил забивающий удар краем ладони по рукоятке, отчего все лезвие пропало в теле противника. Он обмяк и повалился на пол, захлебываясь кровью из легких. Я резким движением вытащил из груди врага мачете и рубанул по голове, бесполезно кусающего меня за ногу, словно бешеная собака, бродяге. Лезвие соскользнуло и срезало ухо врага.
– Я убью тебя, – орал он, держась за край лица и за раненую ногу.
Я выдохнул. Ударил армейским ботинком для верности того, кто раньше держал муляж, хотя он вроде и так был в ауте. Подобрал пустой револьвер сорок пятого калибра, брошенный мной в сторону во время потасовки. Я так понял, что с огнестрельным оружием здесь будет туго, так же, как и с патронами. Присел после на тело хромого, из которого мелкими струйками вытекала кровь, и начал допрос хныкавшего напротив безухого бродяги. Хотя он на него меньше всего походил. Больше всего он был похож на албанца, заросшего бородой, хотя не казался таким старым, чтобы носить рясу.
– Привет дружок, – сказал я ему, открывая пустой барабан револьвера, а затем крутя его по часовой стрелке краем ладони.
Албанец поднял испуганные глаза, будто у загнанного в угол зверя. Я спросил, тяжело дыша, но очень спокойно, пытаясь отойти от недавней схватки:
– Ты будешь говорить? Я могу тебе вот этот кусок стекла в твоей ноге забить тебе в глотку. Что скажешь?
Раненый плюнул, заерзал от дрожи, но говорить начал, хотя слова давались ему с трудом, все держась за место где было когда-то ухо и за ногу.
– Что……что ты хочешь? Что ты хочешь знать?
Я ухмыльнулся, убирая вытертую мачете об лохмотья хромого за пояс.
– Здесь девочка на острове двенадцати лет. Слышал что-нибудь об этом? Ты на Драговича работаешь, дружок? – Я перестал говорить, враг понял, что теперь слово за ним.
– Так ты не отсюда? Как ты сюда попал?
– Я задал вопрос. Хочешь лишиться второго уха? Или покромсать твою вторую ногу?
– Я видел девочку у Хирурга в заброшенной школе на севере. Сейчас я не знаю где она, может быть еще там. – Албанец был до смерти напуган, его слова не казались ложью.
– Сколько дней назад? Че за хирург?
– Вчера. Хирург больной ублюдок, любитель потрошить людей. Девку я видел в подвале, кареглазая, напуганная до смерти. Ни слова не промолвила. Вроде та, что ты ищешь. Драгович тебя в порошок сотрет…
У меня все сжалось внутри. Черт! Как я мог! Как я мог…
Албанец заныл:
– Отпусти брат, я все сказал. Я буду молчать, мамой клянусь! Никому ничего не скажу! Ни про тебя, ни про девку твою!
Я встал в полный рост. Подошва моего ботинка сравнялась с лицом врага. От удара тот повалился на тело одного из бродяг. Я посмотрел на маску клоуна на земле, потом на упавшего албанца в куче тел.
– У меня нет братьев.
* * * *
Я пошел на север. В свете луны хер разберешь, куда идти, но вроде туда. Нужно было взять проводника, хотя, скорее всего он бы оказался обузой. Прошел заброшенное одноэтажное здание, рамы окон которого торчали так, что я их чуть не унес с собой. В горле пересохло, я залпом осушил маленький бутылек текилы, найденный в кармане у Хромого. Алкоголь обжег желудок, от этого ощущения разум немного прояснился. Да, этого было мало. Даже бутылки бурбона не хватило бы, чтобы я стал адекватным. Мне то и дело казалось, что среди развалин позади кто-то прячется, часто оборачивался, видя лишь пустую улицу. Я знал, что ночью она пуста – днем группировки и психопаты маловероятно бы дали мне свободно разгуливать здесь. Хреново, что пистолет был пуст. Опять шорох. Я остановился, достал мачете и огляделся. Из темноты вышел силуэт – мальчик лет шести в маске скелета на лице. Меня дернуло. Опять эти гребанные глюки. Ребенок поднял голову на меня. В свете луны это выглядело как настоящий кошмар.
– Твоя дочь уже на небушке, – мальчишка злобно захихикал.
– Заткнись.
Плохо, когда ты разговариваешь с тем, кого нет на самом деле. Мои размышления прервала резкая боль в плече. Ребенок спереди будто растворился, а сзади на мне повис албанец с куском стекла в руке, острие которого без каких-либо проблем вошло в мое плечо. Чертов урод, надо было зарезать его там. Я скинул его с себя, он неряшливо повалился наземь, после этого с моей стороны последовал молниеносный удар в кадык. Противник будто чем-то подавился, начал кашлять, корчиться на земле. Я резким движением вырвал кусок стекла из плеча и воткнул его албанцу в глаз. Посмотрел на руки, которые покрылись кровью, теперь уже не только моей. До чего я докатился…
Я проверил рану на плече. Кровь сочилась, не останавливаясь, нужно было зашивать.
– Скоро и ты умрешь, – сказал зловещим голосом ребенок в маске скелета, появившийся в совсем другом месте. Тут же скрылся между бетонных блоков, оставшихся после пожара одноэтажного здания.
Черт возьми, сколько можно.
Нужно было срочно попасть к Хирургу, позаимствовать у него пару медицинских принадлежностей. Мысль о дочери добавила мне сил. Я разорвал край штанины, обмотал плечо через подмышку, затянул посильнее, тряпка сразу же пропиталась кровью, стала липкой. Когда я в темноте трогал влажное плечо, мне хотелось, чтобы это была просто дождевая вода. Но самого себя было сложно обманывать. Я шел на север, к школе. Вряд ли я там увижу жизнерадостных ребятишек, сидящих за партами, тянущих правую руку, чтобы ответить. В вырезках из газет, увешанных в моем подвале, который стал для меня штаб квартирой для разработки плана, я помню, что на особо опасных преступников надевали ошейники, детонировавшие при заходе за забор у воды. Тех, кого я встретил, были без ошейников. Можно только гадать, какими окажутся другие психи. Может они научились их снимать?
* * * *
– Возьми ее за руку! Ну-ка, потанцуйте! – женский голос был таким родным.
На экране крепкий мужчина в светлых джинсах и кислотного цвета футболке кружились на солнечной лужайке с девчушкой в пятнистом платье. Девочка перехватывала руки папы, стараясь удержаться, крутясь вокруг, отчего улыбка на детском лице перешла в не останавливающийся смех.
– Папа, я тебя люблю, будь моим принцем, – сказала девочка в камеру, которую держала мама.
Я, сидя перед телевизором, показывающим старую запись кусочка лучшей жизни, сжал пульт от боли в груди. На видео я услышал свой смех, потом Лоран отдала камеру мне. Моя супруга схватила Софию, повалила на траву, начала щекотать дочь, а та все смеялась не останавливаясь.
– А маму любишь? – спросила Лоран, не прекращая щекотки.
– А мама купит мне пони? – хихикала и брыкалась София.
На видео ей было шесть. Тогда мы только с Лоран переехали в Калифорнию, сняли дом. В тот год я вернулся с войны, которая сломала меня, насколько это было возможно. Наверное, у каждого из нас в жизни есть такое, что остается с нами навсегда. Я боялся ходить без футболки даже в самый жаркий день при дочери, потому что скрывал ожог во всю спину. Иногда среди ночи я вскакивал весь мокрый с постели, мчался в ванну. Казалось, что на лопатках у меня готовят барбекю. Фантомная боль, как сказал доктор Берроуз, дает о себе знать. Помимо этого меня преследовали галлюцинации, я плелся в бар запить кучу успокоительных алкоголем. Как Лоран это все терпела – неизвестно. Она укладывала дочь по-быстрому, слыша поворот ключа во входной двери, что бы та не столкнулась в гостиной с моим еле стоящим на ногах телом. Бывало, ночью мне казалось, что перед моей постелью кто-то стоит. Этот силуэт появлялся примерно раз в месяц. Первый раз это был ребенок, чуть позже мне чудилась перед кроватью умершая давно мать. В какой-то день я даже заорал на силуэт. И получил пощечину от жены. В этот раз это была София, которая не могла уснуть, на цыпочках прокралась к нам в комнату, чтобы лечь с мамой и папой. После этого галлюцинации ушли на какое-то время. Лоран теперь засыпала с Софией, а я на диване в прихожей.
Когда Джекобсон вытаскивал меня из горящего Хаммера, я был не в себе, нес какую-то чушь. Он накрыл меня куском брезента, когда потушил мне спину от перекинувшегося на форму огня, сунул в руки винтовку. Через минуту я потерял сознание, несмотря на грохотавшие выстрелы вокруг. Потом меня взяли в плен, пытали. На лице был тряпичный мешок, руки оказались связаны, ногами я пошевелить не мог. На мешок лилась вода, отчего я стал захлебываться. Между секундными остановками потока воды я успевал сквозь прилипшую к лицу ткань глотнуть воздуха и успеть выплюнуть воду, попавшую в горло.
Я молчал, не понимал их речи. Затем я долго висел кверху ногами, связанный, с мешком на лице, словно какая-то тушка на скотобойне. Спина горела огнем, в висках стучала кровь. Такими темпами мне оставалось недолго жить, пока вся кровь из тела не скопится в голове и не начнет заполнять мозг. Мне пришла идея попытаться раскачаться, когда убедился, что в помещении никого не было. Ударившись об стенку, я каким-то чудом повалился на землю, видимо веревка была накинута на крючок или что-то подобное. Связанными руками попытался снять мешок на голове – все оказалось тщетно. Я стал нащупывать в кармане зажигалку, подарок одного из специалистов по взрывчатке, воевавшего в одном взводе со мной.
Кто мне тогда помог, я не знал. Бог ли это, либо я справился сам, но пальцами нащупал металлический прямоугольник. Вытащив, я чиркнул кремнем и сжал тряпичный материал мешка изнутри зубами. Огонь начал обжигать веревки на запястьях вместе с кожей, несколько секунд спустя я дернул руками, пытаясь высвободиться. Не вышло. Следующий раз наугад, попробовал держать крошечное пламя зажигалки чуть дальше, но прекратил, услышав шорох в коридоре совсем рядом, видимо за дверью. Зажигалка выпала из рук. Я знал, что если сейчас зайдут те, кто меня пытал и найдут ее – я труп. Пальцами начал рыскать по полу вокруг себя, но вдруг ощутил, что руки свободны. Видимо все-таки веревки подгорели хорошенько. Сняв в мгновение проволоку на шее, за счет которой держался мешок на голове, огляделся. Было темно, в углу еле – еле горел какой-то фонарь или лампочка. Глаза привыкли быстро, я начал разматывать ноги, зажигалки рядом отыскать не успел.
Неожиданно услышал приближающие шаги к помещению, где меня держали в плену. Комната была совсем небольшой, когда я осматривался, видел, что есть кто-то еще, кто-то в похожей на мою форму висел кверху ногами и не подавал признаков жизни. Я метнулся к двери, ноги мои все еще связывала веревка, дополз как смог, и вжался в стену, готовясь к атаке. Война научила – или ты, или тебя. Засов с обратной стороны издал характерный звук и дверь приоткрылась. Я ударил появившийся в проходе силуэт локтем, и не один раз, прежде чем меня остановили. На полу лежал Джекобсон с окровавленным лицом, глаза закатились в потолок. Он пришел меня спасти, а я кинулся на него. Рядом стояли еще двое из моей команды, которые держали мне руки.
Я ничего не мог сказать, потому что к горлу подступил здоровенный ком. Я так часто дышал, сидя на коленях, смотря на безжизненное тело моего товарища из одного взвода, который спас меня однажды, но никогда больше не сможет спасти меня снова. Не придет домой, не обнимет сына, не поцелует супругу, вдыхая запах волос, пахнувших ромашками. Единственное, что он сможет – лежать в земле, покуда тело, полное когда-то эмоциями и чувствами, не поглотит чернозем.
Я не знаю, как люди умирают. Я вижу это, присутствую при этом, но сам остаюсь жить. Когда я умру, это увидит кто-то другой. А может, не увидит вовсе, потому что возможно в этот момент я буду один. Это похоже на то, когда ты идешь по оживленной улице. Останавливаешься, представляешь, будто тебя здесь нет. Пешеходы идут по своим делам, машины продолжают ехать, сигналить. В принципе мир продолжает жить без тебя. От этого становиться больно.
* * * *
София прижала мятую фотографию отца и матери, которые стояли в обнимку на фоне голубого моря, на заднем плане виднелись отдыхающие, парусник и причал. Выглядела девочка ужасно. Она уже потеряла счет времени, не знала, какой сегодня день, утро или ночь. О том, что кто-то придет и найдет ее в этом месте, девочка перестала верить давно. Комната с железными прутьями стала за последние дни ее домом. В углу валялась пустая миска. Высокий мужик в капюшоне, скрывающем большую часть его лица, приносил ее вроде бы вчера, с зажаренным куском мяса неизвестного происхождения. Девочка сначала сморщилась, не думая, что будет это есть. Но спустя какой-то промежуток времени голод стал окончательно разрывать ее изнутри, и она жадно проглотила содержимое миски. До этого в клетку ей незнакомец бросал несколько раз бутылку с водой. Темнота за прутьями скрывала соседнее помещение, но когда человек в капюшоне шел, лица которого она никогда не видела, в тишине можно было разобрать очень тихие приближающие шаги, нарушавшие тишину.
Зачем кому-то понадобилась девочка – подросток? София не знала ответа. В первый день, когда она очнулась в брошенном за решеткой плетеном мешке, выбравшись, кричала, билась в агонии, стучала по клетке с такой силой, что на ладонях засочилась кровь. Потом она долгое время сидела на бетонном полу в бессилии. Незнакомец расположился напротив, точил огромный нож, молчал, не обращал внимания на действия девочки, будто ее и не было там вовсе. Временами он уходил во тьму, скрипела дверь, и тишина заполняла всю комнату. Девочке казалось, как будто она находится в вакууме.
Софии тогда в голову приходили мысли о том, что она больше не хочет жить. Найти бы что-нибудь острое, перерезать запястье, лишь бы не находиться здесь. Мысли о прошлом, как она сюда попала, прервали отдаленные шаги. Незнакомец появился из темноты, подошел, резко открыл решетку ключом с пояса, схватил девочку за волосы и поволок за собой. Перед этим он ударил ее, отчего София потеряла сознание.
Очнулась она уже лежа на столе. Напротив, на тумбе, лежала охапка лезвий разной величины на металлическом разносе. Девочка огляделась, руки оказались накрепко привязаны ремнями к железным опорам стола, ноги тоже – двигаться она практически не могла. Незнакомца рядом не было, она смогла осмотреть абсолютно всю комнату благодаря яркой лампе над столом, похожей на ту, которая располагалась в отделении хирургии, когда ей маленькой вырезали аппендицит. София посмотрела на свой торс. Рубаха была задрана, на коже в области живота была нарисована разметка черным пунктиром в виде прямоугольника. Девочка содрогнулась от ужаса, она хотела закричать, но не могла – рот был заклеен липкой лентой.
* * * *
Начало светать. Я перебрался через сгнивший забор, оказался по пояс в траве. Нужно было двигаться, но, потрогав плечо, оглядев кровавую ладонь от прикосновения, мне стало дурно. На секунду показалось, что закружилась голова. Боль отдавала в руку, капельки красной жидкости то и дело стекали медленно вниз по конечности под курткой, падали и исчезали где-то под ногами.
На горизонте виднелась трехэтажная школа, окон у которой вовсе не наблюдалось, лишь оставшиеся прямоугольные отверстия, где когда-то находились рамы со стеклами. Входные двери были настежь. В районе второго этажа из одного из окон выплывали густые клубы дыма, явно несвойственные пожару, кто-то просто развел костер. Очередной психопат, небось. Я пошел вперед, осматриваясь, приминая по пути траву, которую вскоре сменил гравий. Посторонний шум последовал справа.
Между невысоких кустов вперемешку с зеленой травой, осматриваясь, высунулась морда пса. Вскоре показалось и туловище с оставшимися клочками шерсти. Собака, заметив меня, оскалилась, зарычала, глаза ее будто увидели во мне готовый завтрак. Я замер. Достал аккуратно левой рукой мачете, поняв, что животное настроено агрессивно. Жаль, что пистолет был пуст. Собака метнулась в мою сторону, породу я так и не смог определить – настолько уродливо она выглядела. Моя рука, крепко сжимающая рукоятку, сделала мах с плеча, ржавое лезвие рассекло твари морду, не так правда глубоко, как мне хотелось. Та в мгновение отскочила, осознав, что я не беспомощный кусок мяса и в состоянии дать отпор. Если не кровоточащая рана – давно разорвал бы псу пасть. Я махнул мачете по воздуху, показывая, что не стоит ко мне приближаться. Собака попятилась назад, скалясь, смотря в мои глаза не отрываясь. Спустя секунду пес завыл как волк на луну. Я смутился. С тех же самых кустов, будто по приказу, выбежало еще три твари, размером поменьше вожака, две из которых больше походили на дворовых лаек. Третья из них была облезлая овчарка.
Я, не делая резких движений, двинулся назад. С одной собакой мне бы удалось справиться, но со стаей и моим покалеченным плечом не хотелось вступать в схватку. Дворняги кинулись вперед, будто штрафники на поле боя. Одна получила пинка и отлетела на несколько метров, заскулив. Вторая же от удара лезвием мачете распалась практически пополам. В ту же секунду овчарка вцепилась в штанину, а вожак с разрезанной мордой, обойдя справа, схватил зубами руку, выбив единственное оружие. Я повалился всем весом на собаку у моей ноги. Раздалось жалостливое скуление, у овчарки будто хрустнули все кости внутри, и тело животного в мгновение перестало брыкать лапами. Вожак и не думал ослаблять хватку на моей ладони. Я нанес другой рукой несколько ударов кулаком в рожу пса. Туловище собаки болталось в воздухе, я пнул в живот ей ногой. Тварь повалилась на пол. Откуда эти собаки здесь?!
– Помнишь, я обещал разорвать тебе пасть?!
Я был в ярости. Прижав локтем туловище животного, я двумя руками, несмотря на боль, схватил за низ и верх челюстей, со всей силы дернул в разные стороны. По ладоням потекла теплая кровь. Пес перестал сопротивляться, лапы остановились в одном положении, будто закаменели. Я привстал. Теперь еще и ладонь распорота клыками бешеной собаки, не смертельно конечно, если не подхвачу столбняк. Вдалеке откинутая пинком собака, скуля, убегала, сверкая лапами.
Вдруг поодаль раздались выстрелы, я метнулся в траву, прихватив мачете, брошенное в порыве схватки. Отдышался. Надо идти. И плевать, что сейчас я был уязвим, как никогда. Больше всего хотелось выпить бутылку чего-нибудь покрепче, чтобы очухаться. Сквозь траву, рядом со школой, я увидел человека с пожарным топором, который мчался за парнем в шортах. Тот держал пистолет в руке то и дело стрелял на бегу за спину в преследователя. Я сразу подумал о патронах и пистолете – они бы пригодились сейчас. Психопат размахивал топором то в одну сторону, то в другую, разрезая за спиной у бегуна воздух. Здесь действительно люди сошли с ума. Вскоре оба скрылись в лесу справа от школы. Потом проверю, когда наступит день, сначала надо найти Софию. Я двигался в школу. Все-таки там шел дым, может там есть и что-нибудь съестное. Перед тем как продолжить путь, пришлось помочиться на руку, рана защипала, я отрезал лезвием мачете кусок рукава куртки и перемотал ладонь.
Стало немного светать. Вокруг все казалось таким мирным, пока я не уткнулся в кучку разложившихся трупов, остатки которых расположились на земле. Чувствовалось, будто кто-то их разодрал, обглодал части тел, оставив кости вперемешку с обрывками одежды. Кошмарное зрелище. Может собаки.
Я стоял у ворот школы. Дым ударил в нос, хотя ветер уносил его вверх за здание. Наверху возня, мне на секунду показалось, что слышу шорканье ботинок об пол на втором или третьем этаже. Нужно быть начеку. Пальцы крепко сжимали револьвер, другой рукой я держал наготове мачете, рукоятка которой пропиталась кровью от повязки. Я вошел в распахнутые двери.
* * * *
Сколько бы боли ты не испытывал за свою жизнь – эта боль никогда не сравнится с чувством, сдавливающим грудную клетку изнутри, после смерти близкого человека, того, которого ты любил каждой клеточкой своей души. Есть множество способов нанести душевную травму человеку. Иногда эти раны, те, что едва видны, проникают так глубоко, как та, что я нанес тебе, София.
Я много пил. Вместо того, чтобы быть с тобой. Каждый божий день две бутылки виски стали уже нормой. Чистого, безо льда и содовой. Сидел в баре, тупо уставившись в стойку с напитками, заливая боль и все больше проваливаясь не понять куда. Один раз помню, ударил бармена в лицо, когда он сказал, что мне уже хватит. Мой разум затуманил алкоголь. Я упросил бармена не сообщать в полицию, когда утром протрезвел. Дал сверток с пачкой мятых долларов. Тогда все обошлось. Я не мог работать, не ел практически ничего, не мог быть с тобой. Я мог спать полдня и заливать в глотку оставшееся время. Да, бывало, я забирал тебя со школы, скрывая запах выпивки жвачкой. Я не гордился этим, но ничего не мог поделать. Напивался до чертиков, не помнил, как возвращался домой, как объяснял тете Саре, что ей придется побыть с тобой еще не один день.
Смерть твоей мамы, увольнение с работы, галлюцинации… и война. Столько всего накатилось. Я убивал людей так же легко, как ты давишь ладонями москитов на пикнике. Я не знаю, чего ждать, когда найду тебя. Бросишься ты на шею или возненавидишь меня еще больше – я все равно никогда не перестану тебя любить. Я убью любого, кто встанет на пути. Я иду, София.
* * * *
Моя рука схватила его за мокрые волосы, он брыкался, но уже не так сильно, пытался выкрутиться, но ничего и близко не выходило.
В сильно моросящий дождь я добрался до этого чертового дома, где стая уродов держала близняшек, двух несовершеннолетних девчонок, которых неделю назад объявили в розыск. Живы были они или нет, мне неизвестно. Это я и пытался выяснить. Какие унижения и издевательства им пришлось пережить – страшно представить. Досье двоих подозреваемых заполонено приводами за домогательства к школьницам в Питсбурге. Смертельной инъекции им будет маловато. Полгода как я уже охотник за головами. Если муж бьет жену, ходит налево, спит с мужиком – мне плевать. Если дело касалось детей – я творил самосуд, как бы это ужасно не звучало. Мог подкинуть левые стволы, сделать так, что преступники, которых я искал, вдруг сами убили друг друга. С Гудманом из убойного отдела, занимающего баллистической экспертизой, мне легко можно было договориться. А вечером зарулить с ним в паб. Я не верил в справедливость нашей системы правосудия и плевал на законы, когда это было необходимо лично мне.
Прыщавый, как тинэйджер, он глядел на меня полными ненависти глазами. Руки его перестали двигаться, когда его лицо смялось, как консервная банка, от удара правой. Это был их часовой. Еще пара гребаных отморозков сидела в доме, в окнах которого горел свет и слышались голоса. Да, этот ублюдок, который вышел поссать или покурить на улицу, успел брякнуть, что дальше порога их убежища мне не дойти. Он ударил меня в грудь, когда я перелез через кустарник, только это выглядело смешно, потому что он тяжелее своего члена никогда ничего не поднимал. Получился просто глупый толчок с его стороны. Он даже не был вооружен! Я одним движением вывернул ему кисть, в ту же секунду послышался хруст. Урод хотел завопить, но я мигом заткнул ему рот валявшейся на мокрой земле смятой банкой из-под пива. Отчего у парня вылезли зрачки из орбит. Он не мог вскрикнуть, губы были раскромсаны, полилась кровь по шее, он попытался закрыть рот рукой. Однако часовой в полосатой кофте, похожей на ту, что носят педики в Вест-Сайде, несмотря на шок, попытался меня пнуть ногой, которая от последующего моего контрудара теперь уже моей конечностью, выгнулась в противоположную сторону. Я ухмыльнулся.
– Как тебе хавчик?! Говори, сука, где вы их держите! Шепотом!
Захлебываясь парень начал говорить, смятая банка вывалилась изо рта, тинэйджер стоял на одной колени, на второй он не мог стоять, потому что сломанная конечность выглядела ужасно. Состояние шока не давало ему еще ничего понять, мне даже показалось, будто он рыдает, хотя возможно это был дождь, капли которого скатывались по лицу врага.
– Там везде капканы на медведей, ты сдохнешь здесь! Только я знаю, как пройти до дома, – затараторил путая слова парень.
Да, там было темно. Только свет у крыльца и от окон. Поэтому, размазав ему морду, я взял его за шею и за сломанную ногу и с размаху кинул вперед, отчего парень, еще живой, налетел в кромешной тьме на несколько моментально захлопнувшихся ловушек с острыми зубьями – он даже не успел вскрикнуть. Я наступил ему на спину. Надо было взять фонарик, видимость была совсем хреновой. Пройдя по телу, я оказался около окна. Боковым зрением увидел еще несколько капканов. Эти твари знали, что кто-то придет. Ловушки они разбросали, когда девчонок увезли в этот двухэтажный дом, с крыши которого стекали струйки воды, похожие на маленькие водопады. Они падали мне на волосы, стекали по щетине, растворялись, сблизившись с мокрым материалом кофты. Я был не в настроении.
Парни, о чем-то разговаривали; те, досье которых я просматривал пару часов назад. Был, правда, среди них совсем незнакомый мне персонаж. Один дремлет на стуле в углу комнаты, двое что-то друг другу доказывают, размахивая руками. Надо им их сломать. Я стучу пальцем по стеклу со стороны улицы. Отражением снятого автомобильного зеркала замечаю, что один ублюдок перестал вести беседу и направляется к окошку. На камуфляжных штанах висела кобура, торчащий оттуда магнум был вытащен им, когда он приближался к окну.
– Подожди, там кто-то…
Он не договорил своему дружку. Я одним движением, разрезая капли дождя, пробил рукой, обмотанной куском штанины часового, тонкое стекло, и резко схватил ничего не подозревающего противника. В ту же секунду рванул на себя. Началась стрельба в доме. Несколько пуль добили остатки стекла в оконной раме. К удивлению друзей их напарник растворился в темноте за окном. Парень, дремавший на стуле, подскочил и схватил Калашников, стоящий дулом вверх в углу помещения.
– Где Чак? Барри, где он?!
Один из них, тот, который сидел за столом с уже мертвым напарником, вытащенным мной через окно, аккуратно подходил к разбитому стеклу, держа пистолет наготове. Второй в голубой кепке с Калашниковым двигался вдоль стены.
– Как он подошел?! Там, черт возьми, ловушки по периметру!
Барри выглянул в окно. Лучше бы он этого не делал. Раздался щелчок. Напарник с автоматом обомлел. Барри шмякнулся на паркет с капканом на лице, если его можно было еще назвать лицом. Полчаса назад они разговаривали, час назад с ним жрали пиццу. А теперь его уже нет.
– Сука! Выход-о-о-ди! – орал единственный урод, оставшийся в живых.
Вся обойма была выпущена в оконный проем. Противник бросил оружие, ринулся к столу, в который был воткнут топор.
Его звали Треш, этого ублюдка, который беспрестанно орал и озирался вокруг. Трэш – как какой-то дешевый отстойный ужастик. Да, в доме больше никого не было. Чак и Барри подохли.
Отец бил его в детстве, запирал в чулане на долгое время. Трэш чуть подрос, бросил учебу. Как-то раз он отомстил отцу, ударив его ночью сначала молотком, потом повесив его труп в чулане. Чуть позже закопал за домом, где они жили, когда тело начало вонять. Трэш всегда делал вид, будто он крутой мужик, хотя сам по себе ничего из себя не представлял, потому что был тощим задротом. Трэш размахивал топором, рассекая воздух, и орал, пнул стол, перевернул стул. Его слюни летели в разные стороны, немытые волосы встали дыбом. Ага, он казался зол, но не сильнее чем я. Наконечник топора разрезал воздух, а противник суетился по комнате, как загнанная овечка. В оконный проем влетел кусок полена и сравнялся с харей Трэша, отчего оружие вылетело из рук, и, сделав кувырок, упало за опрокинутый стол. Трэш лежал на лопатках, потеряв равновесие от моего броска. Он едва прикоснулся к носу, как тут же почувствовал резкую боль. Кость торчала из переносицы и руки от прикосновения перекрасились в кроваво-красный цвет. Я запрыгнул через разбитый стеклянный проем. Противник, как будто перед ним появился сам сатана, начал лежа пятиться назад, ботинки проскальзывали по полу, из-за этого с места он особо не двигался.
– Где они?!
Услышав мой голос, из его глаз хлынули слезы, смещавшиеся с кровью на лице.
– Они… они…, – заикался он, – в подвале… я их не трогал, это Чак! Я бы ни за что к ним не притронулся! Это все он, все он!
– Ну тебя нахер.
Я ударил подошвой от армейских ботинок по лицу, отчего Трэш просто свалился на пол без сознания. Моя рука взяла топор. Оставлять в живых я его не мог. Хотя нет, я просто не хотел. Дай бог, девчонки были живы, только сильно напуганы. Вот так я раньше решал вопросы, как бы это грубо не звучало.
* * * *
Длинный коридор с облупившимися стенами был загроможден стульями, партами, строительным мусором, будто кто-то давно делал здесь ремонт и решил бросить это надолго затянувшееся занятие. Помещений по пути было много, лучи солнца, где были оконные рамы, освещали наполовину коридор. Все равно нужно двигаться осторожно. Я прижался спиной к стене, держа оружие в обеих руках наготове.
Аккуратно, не делая резких движений, заглянул в комнату справа. Стены выглядели облезлыми, покосившаяся доска для мела сравнялась с раздвинутыми в разные стороны партами. Среди них лежало неподвижное накрытое темно—желтой простыней тело. Запах стоял затхлый, видимо оно здесь не первый день. Я двинулся дальше, не заходя в комнату, идя вдоль стены, стараясь не снести разбросанные стулья и парты, чтобы не наделать лишнего шума. Под ногой что-то треснуло, я посмотрел под ботинок и понял, что наступил на стекло. Пол был усыпан остатками обоев, осыпавшейся штукатурки, вперемешку с пылью, под которой я не заметил осколков видимо разбитых окон. Краем глаза уловил движение позади. Кто-то стоял за спиной. Тело с наброшенной простыней. Выглядело это зловеще. Я, медленно повернувшись, не отрывая глаз, увидел лишь щиколотки ног. Они торчали из-под накинутой на очертания человеческого тела пожелтевшей тряпки. Тело стояло неподвижно, так же без малейшего движения, как когда находилось на полу в комнате. Кто—то или что—то смотрело на меня, не отрываясь.
Я вздрогнул, когда раздался звонок, оглянулся назад, откуда шел звук. Звонок был как во время школьных занятий, когда наступал перерыв между уроками. Повернувшись обратно, понял, что тело исчезло… Секунду назад оно стояло в проходе. Может опять галлюцинации?! Неожиданно звук колокольчиков смолк, так же резко, как и раздался. Кто-то видимо вздумал поиграть со мной.
Я, пройдя пару шагов назад, заглянул в комнату, где минуту назад видел труп, накрытый простыней. Ничего. Тела не было. Что за бред? Я услышал шуршание ботинок совсем рядом, со стороны стены. С угла, видимо где должна располагаться лестница на второй этаж, вышел крепкий человек, в руках у него была металлическая труба, за спиной рюкзак цвета хаки с торчащим краем лука. Верхним обрезком трубы он хлопал по ладони и уверенно двигался навстречу, будто мы с ним были знакомы. Я приготовился к схватке.
– Напугался? – спросил он, и среди заросшего щетиной лица появились редкие гнилые зубы.
На нем была потрепанная джинсовая куртка с вывернутыми наружу карманами и брюки, сквозь рваные дырки в коленях, в которых виднелась загорелая кожа.
– Нет, – спокойно ответил я, – Я бы не советовал подходить ближе.
Незнакомец замер в паре метров. Дуло револьвера было направлено в область его головы.
– Я думал, будет смешно тебя напугать. Ты не испугался привидения, жаль. Надо придумать другую маскировку.
Парень опустил голову, будто, правда его это расстроило, покрутил трубой в руке, стоя на месте и вновь поднял глаза на меня, и продолжил:
– Ты как бы у меня в хате, а кто сюда заходит, мы играем в игры. Ты любишь прятки?
Я отрицательно мотнул головой, сжав револьвер в руке еще сильнее, дав понять, что со мной его шуточки не пройдут. Я часто посещал тир, думаю, пуля летит быстрее, чем он двигается. Правда, патронов-то не было, но он-то не знал об этом.
– Мне нужен Хирург.
– А мне нужна баба, – съязвил псих с трубой.
– Может, без головы тебе будешь лучше?! – я чуть ли не заорал на него.
– Хирурга здесь нет. Здесь только я. Я один. Наверху есть что похавать. Ты жрать хочешь? Я вижу, что да.
Первый человек, которого при встрече я не застрелил, не повернул ему голову на сто восемьдесят градусов. Хотя еще не вечер.
Незнакомец убрал трубу в рюкзак за спиной. Я заметил, что на руке у него не было пальца или даже двух, и такое ощущение, что он лишился их совсем недавно – кровь на обмотанной вокруг ладони тряпке еще не засохла. Я опустил пистолет. Мачете все-таки держал наготове.
– Есть что выпить? Еще бы это… иглу надо. Есть?
– Ты вмазаться чтоль? С этим здесь херово, мужик. – Парень повернулся и махнул мне головой, указывая на путь по коридору.
– Мне надо залататься, – уверенно ответил я, стараясь не показывать слабости и усталости.
Незнакомец повернулся в пол оборота в пролете, перед лестницей на второй этаж.
– Есть игла, леска. Еще консервы наверху. Бухла нет. Была когда-то бутылка довоенного шнапса, кончилась. Ты не похож ни на местного, ни на военного.
Парень с рюкзаком поднимался по запыленным ступенькам, кое-как успевая, я двигался за ним, оставляя еле видные капельки крови на полу.
– Я ищу девочку, лет двенадцати.
– Здесь?! – незнакомец замедлил ходьбу. – Да здесь одни мужики. Баб отродясь не было, сколько себя помню.
Видимо он и правда ничего не знал. Нужно будет разузнать про Драговича, если получиться. Мы поднялись на второй этаж, я успел краем глаза оглядеть, что когда-то здесь был пожар, все вокруг выглядело опаленным, стены покрылись сажей, а от единственного стола остался черный пепельный каркас. Незнакомец, не останавливаясь, двинулся выше – на третий. Я не мог доверять человеку в городе убийц, мачете все еще была наготове.
Третий этаж был просторен, более менее чист. На полу лежал спальный мешок, тлели бруски, аккуратно обложенные потрескавшимися кирпичами, рядом валялись банки из-под фасоли и не понять какого еще пайка. В углу стояла керосиновая лампа, достаточно озарявшая комнату. Здесь было тепло, я снял куртку. Незнакомец обошел кусок ламината, положенный на парты: это видимо был стол. По нему раскиданы какие-то бумаги, выцветшая покерная колода, пустая банка кофе, окурки от сигарет в пачке. Парень нагнулся, проходя под натянутой от края до края комнаты веревкой, на которой развешаны вещи для сушки, и присел рядом с костром, взяв со стола забычкованную сигарету. Поджег ее от огня, наклонившись. Сейчас он не выглядел как отморозок, был похож на того, кто просто пытается здесь выжить.
– Я Бен, – он протянул руку без пальцев.
– Коннор, – осторожно пожал ему в ответ руку я.
Сняв рубаху и пропитавшуюся повязку-жгут с плеча, увидел глубокий разрез. Рана была на вид чиста, кожа будто разошлась небольшими волнами в разные стороны, образовав канал, где сочилась кровь. Выглядело хуже, чем я предполагал, но не смертельно. Бен снял рюкзак, бросив его у парты, которая держала ламинат, и направился в темный дальний угол комнаты. Вернулся ровно через секунду назад, с крошечной иглой, мотком лески, и бутылкой с прозрачной жидкостью.
– Что это? – удивился я.
– Чача, я сам раньше делал на спирту, когда еще были компоненты.
Я смутился.
– У тебя ж нет выпивки? Разве ты не так сказал?
– Это не для тебя. – Бен начал продевать леску в ушко иглы, предварительно облив оба предмета своей настойкой.
– Для кого же?
– Для твоей раны.