Беседа XVII
(1, 28–29)
Изъяснение 1, 28–29. Слова святого Иоанна Крестителя как свидетельство его величайшего благоговения к Иисусу Христу. – Иисус Христос не имел нужды в крещении. – Ложность предположения, что Иисус Христос творил в детстве чудеса. – Почему иудеи не веровали в Иисуса Христа, хотя слышали проповедь святого Иоанна Крестителя и видели столько знамений и чудес. – Достоверность евангелистов. – Против язычников. – Встречаются защитники зрелищ, но не обретаются истины и веры. – Сочинения философов того времени против христиан.
1. Великая добродетель – дерзновенное, открытое исповедание Христа и предпочтение этого исповедания всему другому – так велика и дивна, что Сын Божий Единородный исповедует такого человека пред Отцом Своим, хотя это воздаяние и несоразмерно. Ты исповедуешь на земле, а Он исповесть на Небесах; ты – пред людьми, Он – пред Отцом и всеми Ангелами. Таков был Иоанн. Он не смотрел ни на народ, ни на славу, ни на что человеческое, но, презрев все это, с должною свободою проповедовал всем о Христе. Поэтому евангелист означает и самое место (его проповеди), чтобы показать дерзновение велегласного проповедника. Не в доме, не за углом, не в пустыне, но на Иордане, среди множества народа, в присутствии всех, крестившихся от него (а Иоанну крещающему предстояли иудеи), он возгласил это дивное исповедание о Христе, исполненное великих, возвышенных и неизреченных догматов, а о себе говорил, что недостоин был развязать ремень сапог Его. Как же это выражает евангелист? Присовокупляя слова: сия в Вифании быша. А в исправнейших списках сказано: в Вифаваре. Вифания была не по ту сторону Иордана и не в пустыне, а близ Иерусалима. Но эти места означает (евангелист) и по другой причине. Он хотел рассказать события не древние, а случившиеся в незадолгое пред тем время, и потому призывает в свидетели своих слов людей, которые находились в тех местах и были очевидцами, и таким образом от самых мест представляет доказательства. Уверенный, что в своем повествовании он ничего не прибавляет от себя, а говорит все просто, как было, он заимствует свидетельство от самых мест, которое, как я сказал, может быть немаловажным доказательством истины. Во утрий же виде Иоанн Иисуса, грядуща к себе, и глагола: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира. Евангелисты как бы разделили между собою времена. Матфей, вкратце обозрев время до заключения в темницу Иоанна Крестителя, поспешает к обстоятельствам последующим; а евангелист Иоанн не только не вкратце представляет то время, но на нем-то в особенности и останавливается. Матфей, после пришествия Иисуса из пустыни, умолчав о промежуточных обстоятельствах, как, например, о том, что проповедовал Иоанн, что говорили посланные (к нему) иудеи, и сократив все прочее, немедленно переходит к темнице. Слышав Иисус, говорит он, яко Иоанн предан бысть, отъиде оттуда (Мф. 4, 12). Но Иоанн сделал не так; а, умолчав об отшествии в пустыню, о котором сказал Матфей, он повествует об обстоятельствах после сошествия Иисуса с горы и, рассказав о многом, затем присовокупляет: неубо бе всажден в темницу Иоанн (3, 24). Но для чего, скажешь, Иисус теперь приходит к Иоанну, делает это не однажды, а и в другой раз? Матфей говорит, что Ему нужно было прийти для крещения. Указывая на это, и Сам Иисус присовокупляет: тако бо подобает нам исполнити всяку правду (Мф. 3, 15). АИоанн показывает, что Он и в другой раз приходил, уже после крещения, и это замечает словами Крестителя: видех Духа сходяща, яко голубя, и пребысть на Нем (см.: 1, 32). Итак, для чего Он приходит к Иоанну? Ведь Он не просто пришел туда, а приходил именно к нему. Виде Иоанн, сказано, Иисуса, грядуща к себе. Так как Иоанн крестил Его вместе с другими многими, и многие могли предполагать, что Он приходил к Иоанну по той же причине, как и другие, то есть затем, чтобы исповедать согрешения и омыться в реке с покаянием, то Иисус и приходит снова, чтобы и самому Иоанну дать возможность исправить такое предположение. И действительно, Иоанн, сказав: се, Агнец Божий, вземляй грехи мира, совершенно уничтожил такое подозрение. Если Он так чист, что может даже разрешать чужие грехи, то ясно, что Он приходит не затем, чтобы исповедать Свои согрешения, а чтобы чудесному проповеднику дать случай – повторением прежде сказанного еще точнее внушить слушателям прежде о Нем сказанное и присовокупить к тому еще нечто другое. Частица: се употреблена потому, что многие уже давно, вследствие слов Иоанна, хотели видеть Его. Поэтому Иоанн и указывает Его, когда Он явился, и говорит: се, выражая этим, что Он есть Тот, Кого издавна ожидали. Се, Агнец. Агнцем называет Его, припоминая иудеям пророчество Исаии и преобразование из времен Моисея, чтобы чрез прообраз ближе привести их к истине. Но агнец ветхозаветный не принимал на себя никогда ничьих грехов, а этот принял грехи всего мира, избавил его от гнева Божия, когда ему угрожала погибель. Сей есть, о Немже аз рех: по мне грядет Муж, Иже предо мною бысть (ст. 30).
2. Видишь ли, как и здесь изъясняет евангелист выражение: предо мною? Называя Его Агнцем и сказав, что Он вземлет грехи мира, затем говорит: предо мною бысть, и таким образом показывает, что предо мною – означает принятие грехов мира, крещение Духом Святым. «Мое пришествие ничего более не имело целию, кроме проповедания общего вселенной Благодетеля и кроме сообщения крещения водою; а Его пришествие имеет целию – очищение всех людей и дарование благодатных сил Утешителя». Предо мною бысть, то есть явился славнее меня, яко первее мене бе. Да постыдятся же последователи безумия Павла Самосатского, противящиеся столь очевидной истине. И аз не ведех Его (ст. 31). Смотри, как он отклоняет всякое подозрение от своего свидетельства, показывая, что оно дано им не по пристрастию человеческому, а по откровению Божию. Аз не ведех Его, говорит Иоанн. Как же ты можешь быть достоверным свидетелем? Как ты станешь учить других, если сам не знаешь? Но он не сказал: не вем Его, а: не ведех Его, так что чрез это наиболее делается достоверным. Как он мог быть пристрастным к тому, которого не знал? Но да явится Израилеви, сего ради приидох аз водою крестя (ст. 31). Итак, Он Сам не имел нужды в крещении, и омовение то не другую какую-либо имело цель, а именно проложение другим пути к вере во Христа. Иоанн не сказал: я пришел крестить, чтобы очистить крещаемых или чтобы отпускать согрешения, но – да явится Израилеви. Что же, скажи мне, неужели без крещения нельзя было проповедовать и привлекать народ? Это было не так удобно. Если бы проповедь была без крещения, то не стали бы все так стекаться; не узнали бы превосходства одного крещения пред другим без сравнения их. Народ выходил к Иоанну не слушать только то, что он говорил, а для чего? Креститься с исповеданием своих грехов. Между тем, приходя креститься, узнавали и о Христе, и о различии крещения. А хотя крещение Иоанна было и важнее иудейского и потому все спешили к нему, однако ж и оно было не совершенно. Но как ты узнал Его? Чрез сошествие Духа, говорит Иоанн. А чтобы не подумал кто, будто Христос, как мы, имел нужду в Духе, послушай, как Иоанн уничтожает и это подозрение, показывая, что сошествие Духа произошло единственно для возвещения о Христе. Сказав: и аз не ведех Его, Иоанн присовокупляет: но Пославый мя крестити водою, Той мнерече: над Негоже узриши Дут сходяща и пребывающа на Нем, Той есть крестяй Духом Святым (ст. 33). Видишь ли, что целию сошествия Святого Духа было только указать Христа? Конечно, свидетельство Иоанна было несомненно, но, желая сделать его еще более достоверным, он возводит его к Богу и Духу Святому. Как Иоанн свидетельствовал о предмете столь великом и дивном, который мог привести в изумление всех слушателей, – то есть что (Иисус) один вземлет на Себя грехи всего мира и что величие дара (Его) служит достаточным для того искуплением, – то и приготовляет к такой мысли. А приготовлением и служит учение, что Он – Сын Божий, что Он не имеет нужды в крещении и что Дух сошел для того только, чтобы указать Его. Сам же Иоанн не имел сил сообщать Духа. Это показывают сами крещенные им, когда говорят: ниже аще Дух Святый есть, слышахом (Деян. 19, 2). Христос не нуждался в крещении, ни в этом, ни в каком-либо другом, а, лучше сказать, крещение имело нужду в силе Христовой. Ведь главнейшим из всех благ оставалось то, чтобы крещаемый удостаивался Духа. Потому Христос, когда пришел, приложил это дарование Духа. И свидетельствова Иоанн, глаголя, яко видех Духа сходяща, яко голубя, и пребывающа на Нем. И аз не ведех Его: но Пославый мя крестити водою, Той мне рече: над Негоже узриши Духа сходяща и пребывающа на Нем, Той есть крестяй Духом Святым. И аз видех и свидетельствовах, яко Сей есть Сын Божий (см.: ст. 32–34). Иоанн часто употребляет слова: не ведех Его, – не без причины и не без цели, а потому, что был сродником Его по плоти. Се, Елисавет, сказано, южика твоя, и та зачат сына (Лк. 1, 36). Итак, чтобы не подать мысли, будто он имеет пристрастие ради родства, он часто говорит: не ведех Его. Да и в самом деле так было. Все время он жил в пустыне, вне отеческого дома. Но как же он удерживал Христа от крещения, говоря: аз требую Тобою креститися (Мф. 3, 14), если не знал Его до сошествия Духа и узнал тогда только в первый раз? Это было свидетельством, что он хорошо знал Его. Однако ж справедливо, что он узнал не прежде или незадолго до того времени. Чудеса, совершившиеся в детстве Иисуса, как то: происшествия с волхвами и прочие, случились гораздо прежде, когда и сам Иоанн был еще в младенчестве. А в продолжение столь долгого времени, конечно, Иисус не всем был известен. А если бы Он был известен, то Иоанн не сказал бы: да явится Израилеви, сего ради приидох крестя.
3. Отсюда явно для нас и то, что знамения, которые, как говорят, были совершены Христом в детстве, ложны и вымышлены какими-либо лживыми людьми. Если бы Он начал совершать чудеса от первого возраста, то Иоанн не мог бы не знать Его, да и народ не имел бы нужды в учителе, который указал бы Его. Между тем Иоанн сам о себе говорит, что пришел для того, да явится Израилеви, и также в другой раз говорил: аз требую Тобою креститися; впоследствии же, узнав Его ближе, он проповедовал о Нем народу, говоря: Сей есть, о Немже аз рех: по мне грядет Муж, Иже предо мною бысть; и: Пославый мя крестити водою, послал для того, да явится Израилеви, – таким образом Пославший открыл Иоанну Христа еще до сошествия Духа. Поэтому еще прежде пришествия Его Иоанн говорил: по мне грядет, Иже предо мною бысть. Итак, Иоанн не знал (Иисуса) прежде пришествия на Иордан и крещения всех, но узнал Его тогда, как Он восхотел креститься, и притом узнал по откровению при Крещении, по указанию Отца и Духа иудеям, для которых и было сошествие Духа. Чтобы не было пренебрежено свидетельство Иоанна, когда он говорил, что первее мене бе, что Он крестит Духом и что будет судить вселенную, для этого Отец подал глас, возвестив о Сыне, и Дух сошел, низводя этот глас на главу Христа. Так как один крестил, другой принимал Крещение, то, чтобы кто-либо из присутствующих не подумал, что слова Отца изречены об Иоанне, для этого нисходит Дух, устраняя такое предположение. Итак, когда Иоанн говорит: не ведех Его, то говорит о времени прошедшем, не близком к Крещению. Иначе как же он удерживал Иисуса, говоря: аз требую Тобою креститися? Как он говорил о Нем такие слова? Почему же иудеи не уверовали, скажешь ты, когда не один Иоанн видел Духа в виде голубя? Если они и видели, то для таких предметов потребны не одни телесные очи, но преимущественно очи ума, чтобы действительного предмета не признать за пустой призрак. Они видели и то, как Христос совершал чудеса и как, касаясь Своими руками больных и умерших, возвращал им жизнь и здравие, однако ж до того были упоены ненавистию, что представляли себе противное тому, что видели. Как же могли они оставить свое неверие только по одному сошествию Духа? Некоторые же говорят, что и не все видели Его, а только Иоанн и другие некоторые, более благомыслящие. Хотя и чувственными очами можно было видеть Духа, нисходившего в виде голубя, – при всем том не было никакой необходимости, чтобы это явление было для всех очевидно. И Захария видел многое в чувственном образе, и Даниил и Иезекииль; но участником в видении они не имели никого. Видел многое и Моисей, чего никто другой не видел. Не все также ученики Христовы были удостоены видеть Преображение Его на горе, не все участвовали и в видении Воскресения, что ясно показывает Лука, когда говорит, что Воскресший явил себя свидетелем, преднареченным от Бога (Деян. 10, 41). И аз видех и свидетельствовах, яко Сей есть Сын Божий. Когда же он свидетельствовал, что есть Сын Божий? Он называл Его Агнцем, говорил и то, что Он будет крестить Духом, а что Он – Сын Божий, этого не говорил. Прочие евангелисты не пишут, что после Крещения Он говорил что-либо, а, умолчав о событиях этого времени, они говорят о чудесах Христовых, бывших уже после заключения Иоанна. Из этого можно догадываться, что и это, и еще многое другое они прошли молчанием, что и показал этот самый евангелист в конце своего Писания. Они столько были далеки от намерения – выдумать что-либо великое о Нем, что все единогласно, со всею точностию изложили обстоятельства по видимому неблагоприятные для Него, – и ты не найдешь, чтобы кто-либо из них умолчал о чем-нибудь подобном. Что же касается до чудес, то иные чудеса один из них предоставлял другому описывать, а о некоторых умолчали все. Это говорю я не без цели, но имея в виду бесстыдство язычников; это служит достаточным доказательством правдивости евангелистов и того, что они ничего не говорили по пристрастию. Этим доказательством, вместе с другими, вы можете ратовать против язычников. Но послушайте, – нелепо будет, если врач со всем усердием ратовать будет за свое искусство, также и сапожник, и ткач, и все другие ремесленники за свое ремесло, а тот, кто исповедует себя христианином, не в состоянии будет слова сказать в защиту своей веры. Небрежение о тех искусствах приносит ущерб в имуществах, а нерадение о вере губит у нас самую душу. И мы находимся в таком жалком состоянии, что на те дела употребляем все свое старание, а самое необходимое, то, от чего зависит наше спасение, пренебрегаем, как ничего не стоящее.
4. Это не располагает и язычников к осуждению своих собственных заблуждений. Если они, упорные во лжи, все делают так, чтобы прикрывать срам своих лжеучений, а мы, служители истины, не можем ради ее и уст раскрыть, то как же им не осуждать нас в слабости нашего исповедания, как не подозревать в нас обмана и заблуждения, как не хулить Христа, будто лицемера и обманщика, который для обмана воспользовался неразумием простых людей? А в такой хуле виновны мы, как скоро не хотим потрудиться в изучении своей веры, но, считая это дело лишним, заботимся только о земном. Какой-нибудь любитель плясуна, или бегуна, или бойца со зверьми всячески старается о том, чтобы не уступить, состязаясь о них, расточает им похвалы, защищает против порицателей их и тысячью ругательств поражает противников. Но, когда предстоит речь в защиту христианства, все потупляют глаза в землю, почесываются, зевают и, осмеянные, отступают. Какого негодования заслуживает это, когда у вас Христос представляется ниже плясуна, когда вы собираете тысячи доводов в защиту того, что делают для плясуна, несмотря на то что они люди самые презренные, а в защиту Христовых чудес, привлекших всю вселенную, не хотите даже ничего подумать или сколько-нибудь позаботиться? Мы веруем в Отца и Сына и Святого Духа, в воскресение тел, в жизнь вечную. Теперь, если кто-нибудь из язычников спросит: кто этот Отец, кто Сын, кто Дух Святой? или: как-де вы сами, признавая трех богов, обвиняете нас в многобожии? – что вы скажете, что будете отвечать? Как отразите такое возражение? А что если вы будете молчать, а вам предложат другой вопрос: какое это воскресение? в этом ли теле мы снова восстанем или в другом? Если в этом, то зачем же оно должно разрушиться? Что вы на это скажете? А если еще спросят: для чего Христос пришел ныне, а не прежде? Или Он ныне только восхотел промышлять о людях, а во все прочее время не имел попечения о нас? Если станут допытываться, кроме этого, и еще о многом другом? Но нам нет нужды предлагать дальнейшие вопросы и оставлять их не решенными, чтобы не повредить чрез то более простым людям. А сказанного нами достаточно, чтобы отогнать от вас сон. В самом деле, что если вас станут испытывать в этих предметах, а вы не в состоянии будете даже выслушивать таких речей? Малому ли, скажи мне, наказанию мы подвергнемся, делаясь причиною таких заблуждений для людей, сидящих во тьме? Я хотел бы, если у вас довольно досуга, показать всем вам написанную против нас одним безбожным языческим философом книгу, и еще другим, старее его, чтобы возбудить вас и отвлечь от такой недеятельности. Если они так неусыпны в своих нареканиях на нас, то можем ли мы заслуживать какое-нибудь прощение, когда не будем уметь отражать их нападения? Для чего же мы и приведены (в Церковь)? Не слышишь ли, что говорит Апостол: готовы будете присно ко ответу всякому вопрошающему вы словесе о вашем уповании (1 Пет 3, 15)? И Павел тоже внушает, говоря: слово Христово да вселяется в вас богатно (Кол. 3, 16). Что скажут на это люди, которые бессмысленнее трутней? «Благословенна всякая душа простая»; также: иже ходит просто, ходит надеяся (Притч. 10, 9). Но все зло – оттого, что многие не умеют даже кстати приводить свидетельств Писания. Премудрый в этом месте говорит не о глупом человеке, не о том, который ничего не знает, но о человеке незлобивом, нелукавом, благоразумном. А если бы было иначе, то напрасно было бы сказано: будите мудри яко змия, и цели яко голубие (Мф. 10, 16). Но для чего нам распространяться об этом, когда это слово ни к чему не ведет? Кроме того, что теперь сказано, мы не делаем и ничего другого, что относится кжизни и деятельности, но во всех отношениях мы – люди жалкие и достойные осмеяния. Обвинять друг друга мы всегда готовы, а исправлять то, в чем сами виновны и подлежим обличению, на это мы всегда медленны. Итак, умоляю вас – не ограничиваться только взаимным обвинением. Этого недостаточно для умилостивления Бога. Но постараемся показать во всем перемену на лучшее, чтобы пожить во славу Божию, насладиться и самим будущею славой, которой и да сможем достигнуть все мы, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.