Глава 5. Рассказ Бориса Хиллтона, человека, полного разочарованья
Все пошло наперекосяк с самого начала. Во-первых, руль в машине был приделан не с той стороны. Я раньше не придавал этому значения, но, оказывается, в Англии все приделано не с той стороны. Не знаю, что уж они там о себе возомнили, но они намеренно ездят по встречке. На метры и литры им вообще начхать. А как они любят поиздеваться над жителями Континента! Нас заманивают сюда красивыми туристическими брошюрками и хитрющими баснями о британской цивилизации. Мы приезжаем, а смесителей-то нет! Есть только кран с холодной водой и кран с горячей водой. Вот так вот они любят гостей: «Пускай уж лучше гость сидит как бедный родственник, чем как богатый».
Если бы только руль был приделан с той стороны, где сидел я, все было бы по-другому! Я по природе своей прирожденный лидер. До сих пор всем приходилось с этим мириться. Я и этой троице сразу об этом сказал, тем более что они и так сошлись во мнении, что им нужен лидер. Но я ж говорю: в этой стране, Англии, все растет не с той стороны. Как я могу заставить людей видеть вещи в их естественном свете, когда все глядят не в том направлении?
Вот скажите, что мне оставалось делать, когда никто на клич стать лидером не отозвался? Какой у меня был выбор? Только предложить свои услуги! Вот здесь хочу предостеречь вас, други мои. Если вы взваливаете на свои нежные плечи тяжесть руководства всяким быдлом, потрудитесь удостовериться заранее, что они признают ваше право быть их лидером.
Я уже прочистил было горло, чтобы произнести благодарственную речь, как – бац! – эти трое убийц, с которыми я оказался заперт в вонючей колымаге с неправильным рулем, набросились на меня со всех сторон горизонта и принялись молотить меня что есть дури. Бац! Бац! А еще они загодя привязали меня к сиденью ремнем безопасности, чтобы я не мог сопротивляться. Бац! Бабац!
Уф… Убить меня хотели? А вот шиш вам! Большой и твердый. Мне иногда кажется, что я вылит из крепчайшего камня: я своим убийцам из принципа никогда не облегчаю задачу. Когда резня прекратилась – эти головорезы просто-напросто выдохлись, – они решили со мной пока не расправляться, а выбрать председателя демократическим путем. Я, конечно, мог бы внушить себе, что для нас именно так и будет лучше: пусть, мол, лидером будет тот, кто избран, но ведь самообманом заниматься столь же опасно, что и самолечением.
Рефлексы умнее желаний. Рефлексы никогда не подведут: в конце концов, рефлексы – неотъемлемая часть Природы. Рефлексы присущи даже простейшим формам жизни, копирующим поведение своих родителей и сородичей снова и снова. Рефлексы же вашего непокорного слуги просто феноменальны. Мой рефлекс самосохранения намекнул мне, что лучше промолчать и не встревать в эту авантюру с выборами, а не то будут бить. Я молчал целых пять секунд, но бить все равно стали. Они набросились на меня с таким ожесточением, что стало ясно: на этот раз они решили меня прикончить. Слово – это душа. Действие – плоть. Я всегда был против насилия. Но если таков был их выбор, что мне оставалось делать, кроме как ответить насилием на насилие?
Правда, было несколько неудобно отбиваться: у меня были связаны и руки и ноги. Тем не менее я сражался как лев. От моих мощных ударов нормальная машина давно рассыпалась бы на части, но машина, в которой меня держали, была, должно быть, бронированной. Мне оставалось только биться за свою жизнь и честь и надеяться на лучшее.
Наконец несколько полицейских машин окружили поле битвы, и, потеряв немало доблестных бойцов, полицейским удалось отбить меня. После чего меня торжественно препроводили в головное здание Министерства внутренних дел, где все принялись умолять меня возглавить их учреждение. Должен признать, такое предложение было более чем заманчивым. Но, с другой стороны, если бы я согласился, эти три человечка-червячка остались бы без должного внимания и заботы и, скорее всего, плохо кончили. Поэтому мне пришлось отклонить почетное предложение, ограничившись обещанием вернуться при первой же возможности. На беднягах полицейских лица не было. Они обреченно признали, что понимают мой выбор, но не могут обещать, что утешатся раньше, чем я вернусь.
Сожалею ли я о своем благородном жесте? Могу лишь сказать, что неблагодарность трех животных, ради которых я пожертвовал своим благополучием, не имеет прецедентов и иметь никогда не будет. Взять хоть самого Узурпатора, более известного под фамилией Митин. Вот уж кто гордится собой, ничего при этом не сделав, чтобы иметь основания для гордости! Не вижу, чем он может быть горд, кроме как своим самолюбованием. Такой напыщенный все время и довольный: и грудь, и ноги – колесом. Тьфу!
А какой нам прок от его гордости и самодовольства? Ответ: никакой. Ответ всегда будет один: ни-ка-кой! У этого человека слова едва сочатся с губ, когда он вообще снисходит до того, чтобы поговорить с нами. Куда, я спрашиваю вас, куда подобный лидер может вести нас, кроме как никуда?
После того как я столь необдуманно покинул Министерство внутренних дел, где я мог бы сейчас быть их Королем, меня заставили пешком тащиться по улице – километров двадцать заставили пешком тащиться, не меньше – до какого-то мрачного домишки, в котором не то что жить, рядом находиться с которым жутко. В нем не было ничего из того, что делает жилое помещение домом. Ну, мебель, скажем, кое-какая там водилась, если это можно назвать мебелью, но вот электричества или воды и в помине не было.
Судя по всему, нас не ждали, поэтому моим похитителям пришлось выломать заднюю дверь, чтобы я мог попасть внутрь. В доме было только две спальни, и в каждой – лишь по одной кровати. Мое благородство, само собой, не знает границ. Однако делить постель с совершенно незнакомыми мне людьми, которые, в довершение всего, даже умыться не изволят, – это, согласитесь, было бы неоправданно большой жертвой с моей стороны. Не люблю скандалы, но здесь мне пришлось встать в позу и пригрозить, что я намерен сейчас же вернуться в отель МВД и принять предложение гостеприимных констеблей стать их Монархом. Моим похитителям, хоть они и были просто в ярости, не оставалось ничего другого, кроме как признать правоту моих претензий и предоставить одну из спален в мое единоличное пользование. Однако если вы думаете, что утром мне подали в постель ароматный кофе со свежеиспеченными круассанами, вы глубоко заблуждаетесь.
В этой дыре даже такой мелочи не водилось. Правда, в столовой были выложены хлеб и масло и воздух был пропитан ароматом жасминового чая, но проблема заключалась в том, что, чтобы насладиться ими и вновь обрести утраченный было интерес к жизни, мне пришлось вновь терпеть общество трех грубиянов. Я решил на некоторое время занять свой рот исключительно пережевыванием пищи – не забывайте, что я имел дело с опаснейшими людьми с репутацией головорезов, – и помалкивать до тех пор, пока мне не станут ясны их дальнейшие планы в отношении меня. Чтобы усыпить мое внимание, эти хитрецы притворились, когда я вошел в столовую, будто они обсуждают совсем другие вопросы. Они начали лепетать какую-то чушь о том, почему отключен газ да откуда один из них знает так много о дровяных сараях и растопке каминов.
– Нет, в этом надо разобраться, – заявил Узурпатор, пытаясь просверлить своими страшными глазищами дырки в единственном члене этой банды, который не выглядел клоуном, забывшим смыть с себя грим. – Кто ты такой? Жан-Поль Притчард – слишком необычное имя для русского. А ну, отвечай!
– А я никогда и не говорил, что я русский, – ответил подозреваемый, всем своим видом показывая, что обвинения его не пугают.
– Никогда не говорил? Хм… – В дополнение к своим многочисленным изъянам, Узурпатор еще и оказался дилетантом в искусстве вести допрос. – А почему ты этого никогда не говорил?
– Да потому что я не русский.
– А кто же ты тогда?
– Да англичанин я! Я что, не похож на англичанина? – Обвиняемый горестно усмехнулся: судя по всему, ему, так же как и мне, хотелось волком выть от отсутствия более интересных вопросов.
– Вообще-то похож. – Узурпатор уныло кивнул: его самого коробило от несуразности своих вопросов. – Просто ты говоришь не как англичанин.
– А как я говорю?
– У тебя настолько безупречный русский, что ты вряд ли можешь быть англичанином. Что ты задумал?
– Ну… Вы мне вряд ли поверите, – промямлил Жанпуля; и, сказать по правде, лично я не поверил ни единому его слову, – но я работаю на британское Правительство. Мы уже давно ведем наблюдение за преступной группировкой, нелегально подбрасывающей нам в муниципалитетах Бромли и Кройдон своих жертв из числа нелегальных иммигрантов. Я офицер службы контрразведки. Мне поручили внедриться в вашу группу.
– Ты что, работаешь на МИ-5?
– Не совсем… – тут наш подсудимый впервые выказал признаки волнения и даже покраснел. – На кого я работаю, не имеет значения. О нас все равно никто не слышал. Нашу организацию вообще никогда не создавали.
– Никакой ты не офицер контрразведки, уверяю тебя. Тебе, небось, досталась испорченная таблетка. Или по голове тебя неслабо приложили. Вот только не могу понять, почему у тебя и английский такой хороший…
– Да говорю же: англичанин я!
Узурпатор мягко наклонил свою голову, как делают психиатры, когда имеют дело со взрослым ребенком, но ни одному сказанному слову он не поверил. Он даже слову чести не поверил бы. Такой вот у нас лидер, ядрен батон! Скорее всего, наш Жанпуля – просто бессовестный врунишка. Но, с другой стороны, как оказалось позже, у местных нет проблем с тем, чтобы понять его акцент. Это еще не все. Я регулярно проверяю по ночам его карманы на предмет улик и прочих ценных вещей. Так вот, пару раз я слышал, как он во сне бормотал на безупречном французском! Что вы на это скажете? Двойной агент, не меньше – если вообще верить его басням. Не знаю, какую игру он затеял, но эта игра мне совсем не по душе. Все, что я могу сделать, так это быть начеку каждое мгновение – у меня от всего этого бессонница развилась – и проверять его карманы еженощно.
Не знаю, что там эта преступная группировка о себе возомнила, но если они надеялись заручиться моей благодарностью, подбросив меня как какого-нибудь младенца на улицы Бромли, то мне придется их разочаровать. Во-первых, таблетки, которыми они меня напичкали, просто отвратительны. Во-вторых, погода здесь какая-то недружелюбная. Да и местные ужасно негостеприимны. Самое интересное, что оба раза, как я приезжал сюда раньше, британцы были более чем гостеприимны. Короче, если приезжаешь не туристом, а просто гостем, тебе не очень-то здесь и рады.
Хуже всего то, что простым недружелюбием британцы не ограничиваются. Им ничего не стоит взять и наброситься на вас с кулаками. На меня набросились уже на вторую неделю нашего пребывания здесь. Мы как раз подворовывали в одном из местных супермаркетов и искали что-нибудь пооригинальнее да подороже, что можно было бы толкнуть на черном рынке. У нас уже карманы топорщились от всяких «Нивеев для мужчин-дурачин», «Нивеев для мужчин без причин», «Нивеев для мужчин без излучин» и зубной пасты категории «Защита для всей страны», и я как раз рылся на полке, заваленной кондиционерами и шампунями для ресниц и бровей – достаточно любопытный товарчик, но недостаточно дорогой, чтобы иметь желание сгнить из-за него в тюрьме, – как вдруг на меня налетела эта сумасшедшая ведьма на своей гоночной тележке и почти оторвала мне мою единственную правую ногу! Я ее сразу узнал. Она живет в доме напротив, и я частенько вижу, как по утрам она вывешивает несвежее постельное белье над входной дверью. А вечером с работы возвращается ее муж, срывает белье, топчет его и ругается словами, которых я никогда не встречал в своем оксфордском курсе «Английский для взрослых». Где он только таких слов-то понабрался…
Так вот, эта ведьма, его жена, сделала вид, что не узнала меня, и начала визжать как десять тысяч верещащих чертей! Как только мы с почестями были препровождены в головное здание Министерства внутренних дел, моих подчиненных разместили на ночь в отдельных номерах, а Министр внутренних дел – судя по его усталому от забот лицу, это был именно Министр – возобновил попытки убедить меня возглавить его учреждение. Должен сказать, что предложенные нам ужин и завтрак показались мне божественной трапезой по сравнению с теми помоями, которыми нас травит Жанпуля, поэтому не думаю, что в следующий раз я снова отвечу «нет» на увещевания моих друзей констеблей.
Этот Жанпуля вообще держит нас в черном теле и делает все возможное, чтобы жизнь нам не казалась ни медом, ни хотя бы йогуртом. Потихоньку я, конечно, привыкаю к тому, что небрит и немыт. В этом даже есть свои преимущества. Например, многие подумают дважды, прежде чем связываться с нами. Правда, к сожалению, нашим видом отпугнешь не всех. На днях со мной случилось прелюбопытное происшествие, хотя, должен признаться, никакого любопытства во мне оно не вызвало. Я брел по улице в поисках продавцов с черного рынка, чтобы загнать им часы, которые я позаимствовал у Узурпатора, пока он спал. Тут подъезжает классная машинка, на заднем сиденье которой красуется собой какой-то страшный бык, которому совсем не место в такой классной тачке. Этот тип уставился на меня непонятно с чего, как козел на нового барана, и кричит мне:
– Эй, чувак, ты, случаем, не сладкий молокосос?
Да япона мама японского городового! Чтобы со мной так разговаривали! К вашему сведению, до того как я очутился на этом Острове Оскорблений, я был глубокоуважаемым профессором блаблалогии, и толпы самых красивых студенток брали штурмом нашу кафедру, только чтобы посидеть у меня на коленях! Однако в этот раз, рассудил я, мне лучше проглотить оскорбление, тем более что глаза у этого типа не по-доброму блестели, а голос был излишне самоуверенным – и было с чего: на передних сиденьях восседали два его телохранителя с не менее безобразными выражениями лиц. Едва я ответил «да», как они принялись палить по мне, ругаясь при этом словами, которых я никогда не слышал даже от нашего соседа из дома напротив! На меня с тех пор иногда накатывает икота, но это, должен сказать, я еще дешево обделался…
Дома здесь такие же негостеприимные, что и люди, для которых их строили. Как я уже сказал, когда приезжаешь в Англию туристом, к тебе относятся гораздо приветливее. Вы просто не поверите, на что только они не пойдут, лишь бы понравиться вам! Я как-то остановился в Лондоне в отеле, который они назвали в мою честь, хотя впопыхах и написали мою фамилию с ошибкой, поставив меня тем самым в довольно глупое положение: мне целый вечер лично пришлось объяснять всем прохожим, что отель называется «Хиллтон», а не «Хилтон», как гласила вывеска на фасаде. Короче, те еще манипуляторы! Правда, в целом отель был неплох, а мои комнаты – так вообще роскошными, особенно если сравнивать с жильем, которое нам сдает Жанпуля: ворс ковра в моем люксе доходил до колен, а пузырьков с гелем для душа было столько, что мне пришлось мыться двадцать раз на дню, прежде чем я смог избавиться от них. А сейчас? Никто и не подумает предложить мне ни крошки мыла, ни капли воды. Вы думаете, кто-нибудь догадался назвать эту халупу «Шато Хиллтон» или хотя бы «Коттедж Хиллтон», чтобы хоть как-то взбодрить узников этого проклятого места? Да ничегошеньки подобного!
Пусть этот чертов дом и не верещит, как сумасшедший, и не изрыгает проклятья, но уж лучше бы он верещал, чем вздыхал и издавал прочие ужасные звуки, от которых стынет кровь: он то и дело чмокает, всхлипывает, пищит или хрустит. Я так переживаю за душевное спокойствие ребят, что мне уже не раз приходилось проводить бессонные ночи у них в спальне. Как-то за завтраком я устроил Узурпатору допрос. Я сделал так, что тема этих ужасных звуков всплыла в беседе как бы случайно. Если бы я начал задавать вопросы прямо, это могло бы напугать Узурпатора, и он сделал бы все возможное, чтобы потерять лицо перед другими именно тогда, как им нужен был сильный лидер более чем когда-либо!
– Конечно, ты можешь спросить. Почему нет? – Узурпатор захлюпал своим кофе, запивая традиционную утреннюю стопку блинов, которые Жанпуля печет для нас; от этих блинов разит содой, а мука так вообще какая-то не мучнистая, но Жанпуля все равно тешит свое тщеславие грезами, будто его блинули нам милее всего на свете. – Спрашивай, чего ж? Только я тебе все равно не отвечу. Во-первых, не люблю праздное любопытство…
Праздное любопытство! Ядрен Спиридон! Да для нас это, может, вопрос жизни и смерти!
– Во-вторых, сам не знаю ответа.
А!.. Мое праздное любопытство, выходит, здесь совершенно ни при чем!
Тут я заметил, как лицо Жанпули изменилось – он явно хотел нам поведать о чем-то. Но проблема в том, что из Жанпули слова не вытянешь. Его речь – не благородный бурный поток изречений вашего наперекорного слуги. Я бы сравнил его речь с тонкой струйкой односложных междометий, на которую без слез не взглянешь. Чтобы вытянуть из него внятный ответ, приходится немало потрудиться.
– Ну, а ты что по этому поводу скажешь, Жанпуля? – спросил я, осторожно подбирая слова: я опасался, как бы тонкая струйка не прервалась совсем.
Я ожидал любой ответ, но только не такой. Я чуть не поперхнулся кофеем, когда он сказал:
– Может, привидение шалит…
Мы сразу же прекратили хлюпать и чавкать и уставились на него.
– Ка… кое привидение? – спросил я после того, как мне удалось проглотить застрявший в горле комок нехорошего предчувствия.
– Откуда мне знать? Дух какой-нибудь невинной души, убиенной в стародавние времена… – Жанпуля лишь пожал плечами и поинтересовался, есть ли добровольцы выпить еще чашечку его так называемого «кофе», который если и напоминает кофе, то только не цветом, не запахом и не вкусом.
Остальные тоже только пожали плечами и снова принялись хлюпать и чавкать, как ни в чем ни бывало, будто ничего не произошло и их ничуть не пугала перспектива выпить еще по чашке этой отвратительной жижи.
– Почему бы тогда не устроить спиритический сеанс и все не выяснить?
Я был возмущен таким беззаботным отношением к более чем серьезному вопросу со стороны этих трех остолопов. И своим замечанием я лишь хотел показать, что последнее, пусть и полное сарказма, слово останется за мной. Но эти, как я уже сказал, остолопы набросились на мое предложение с такой радостью, словно оно было каким-нибудь шоколадным пирожным, от которого сама собой идет слюна.
И в тот же вечер эта троица попыталась наладить контакт с потусторонним миром! И до сих пор не оставила этих глупых попыток! Им отчего-то кажется, что они разбираются в спиритизме. На самом же деле они разбираются в этом не лучше, чем абстракционисты – эти художники, так и не научившиеся рисовать, – разбираются в вопросах точной передачи жизни на полотне.
При этом они не ограничиваются проведением сеансов. Они еще и меня пытаются заставить заниматься этой ерундой вместе с ними! И что же? Они не в состоянии придумать ничего более оригинального, чем глупые и частенько откровенно хамские розыгрыши. Они тайком дуют на бумажные квадратики с написанными на них буквами, когда думают, что я этого ни вижу. Либо могут запросто взять и огреть меня чем-нибудь тяжелым, когда я отвлекаюсь и в самом деле ничего не замечаю.
Даже если бы они и могли общаться с покойниками, кому это нужно? Кто вообще решил, что души умерших могут, скажем, предсказывать будущее? Откуда вдруг такие способности у душ простых смертных? И ежонку понятно, что не могут. Но есть, знаете ли, тупость наследственная, а есть приобретенная, когда человек стремится быть идиотом. Хотя по мне, так лучше жить без Бога на небе, чем без царя в голове.