Глава 9. Рассказ Жан-Поля Притчарда, кормильца по убеждению
На тот момент, как Бромли и Кройдон стали эпицентром скандала, связанного с поставкой в Великобританию накачанных снотворным тушек нелегальных иммигрантов, я отвечал за поливку цветов в кабинете моего Босса, Генри Кугана.
– Притчард, мальчик мой, – старик обратился ко мне, устраивая свое гротескное тело, напоминающее на три четверти пустой мешок с картошкой, в черном кожаном кресле, которое служило для него прибежищем всякий раз, как наше Управление отличалось в невыгодном свете, – мне это будет стоить моего места. На территории России действуют несколько юридических фирм, финансируемых… Ах, я не могу сказать, кто их финансирует; если бы это стало известно общественности, разразился бы международный скандал. Так вот, их задача заключается в том, чтобы очернять и так уже донельзя черный имидж России, донельзя черный имидж. Но нас не это должно беспокоить. Наша задача – перекрыть каналы самовольной поставки иммигрантов, которая превысила все допустимые размеры, все допустимые размеры. Боюсь, мне это будет стоить моего места.
– Могу ли я что-нибудь сделать, сэр? – Я горел желанием сделать что-то действительно полезное для своего начальника: он был для меня как отец родной, а не просто ворчливый старикашка.
– Просто выполняй свой долг, мальчик мой, просто выполняй свой долг. Позавчера мне пришлось выбросить еще один засохший цветок, еще один засохший цветок. Просто выполняй свой долг.
Я пообещал, что буду ревностно выполнять свой долг и ни в коем случае не подведу его. Мое обещание было встречено им с энтузиазмом. Успокоившись, старик сказал, что не имеет ничего против того, чтобы провести пару часов в своей полевой раскладушке, вместо того чтобы кусать себе ногти и досаждать перочинным ножом карандашам.
Той же ночью мы заступили на патрулирование улиц Бромли и Кройдона: Невил и Стивенс в одной из служебных машин и я, прикрывая им тыл в своем неприметном оранжевом «Крайслере» ярдах в пятидесяти позади. Примерно в полночь – у меня как раз почти закончился бензин – мы наткнулись на грузовичок, с которого пара подозрительных типов сгружали прямо в придорожную канаву несколько незаконно ввезенных в страну тел.
Невил со Стивенсом, погнавшиеся за неприлично быстро припустившим вниз по улице грузовичком, вскоре исчезли из виду. Я же поспешил, на последней капле бензина, к придорожной канаве. Там лежали три неподвижных тела, которые остались бы таковыми навсегда, задержись я в машине еще на несколько минут, чтобы ответить на вопрос моей любимой радиовикторины: «Кто виноват в провале следствия по делу о ввозе нелегальных иммигрантов в Бромли и Кройдон? Варианты ответа: 1. Французское правительство. 2. Российское правительство. 3. Британское правительство. 4. Марсианское правительство».
Тащиться с телом взрослого человека вверх по скользкому склону канавы – дело нелегкое, но никто из спасаемых от моих услуг не отказался. Запросить помощи у группы поддержки я не мог, поскольку радиопередатчика у меня с собой не было – только радиоприемник. Мне не оставалось ничего другого, кроме как попытаться внедриться в эту группу и терпеливо ждать дальнейшего развития событий, полагаясь на вдохновение.
Рассадив всех в автомобиле, я выбросил ключи подальше в темноту – если бы их обнаружили на мне, это вызвало бы подозрения – и выломал все дверные кнопки и ручки: теперь я находился в таком же беспомощном положении, что и остальные. И только захлопнув все двери, я понял, что мой план был все-таки не без изъяна: впопыхах я оказался на заднем сиденье, вместо того чтобы занять место водителя. К сожалению, исправить это не представлялось возможным: тело, восседающее на водительском сиденье, было слишком громоздким, а салон «Крайслера» – недостаточно просторным.
Другим моим просчетом с гораздо более серьезными последствиями стало то, что я, не имея запасного плана, запер себя в ловушке в компании трех буйных хулиганов. И если бы не своевременное вмешательство полиции, они бы запросто разнесли на атомы мой «Крайслер», который я приобрел лишь за неделю до этого и который, как вы понимаете, был новее самого Нового года. К счастью, мне не пришлось раскрываться полиции – нас и так отпустили. Похоже, у Начальника Участка притупилось профессиональное чутье. Иначе чем еще можно объяснить тот факт, что он столь безалаберно выпустил из рук ниточку, которая могла привести его к разгадке нашей общей головоломки?
Моим долгом было взять руководство группой на себя. Для начала я решил разместиться со своими клиентами в одном из коттеджей в Бромли, принадлежащем Агентству и используемом нашими сотрудниками как раз для таких случаев.
– Что это? – спросили они, косясь то на меня, то на вывеску «Сдается в аренду». – Не собираемся мы ничего арендовать. У нас при себе ни копейки. Не знаешь, далеко отсюда до посольства России?
– Посольства? – переспросил я, недоумевая от их недалекости. – Вы что, в Сибирь захотели? Или чтобы вас просто шлепнули? Что ж, дерзайте, джентльмены!
Это их немного отрезвило, и минут на пятнадцать контроль над группой был восстановлен. Кроме того, благодаря упоминанию Сибири в ближайшие сутки они не слишком громко возмущались отсутствием воды и электричества – коттеджем, похоже, уже давно никто не пользовался. В целом у меня сложились с ними непростые отношения, прежде всего в силу того, что у меня не было ни сменщиков, ни напарника, а также из-за необходимости держать все под контролем, оставаясь при этом их неформальным лидером. Митин же, человек крайне меланхолических наклонностей, которого они избрали своим официальным руководителем, годится, чтобы вести разве что жизнь неудачника, но только не дикую орду.
Для них, несомненно, было бы лучше, если бы они избрали своим официальным лидером меня. Уверен, они уже неоднократно сожалели, что не сделали этого, но логика выбора русских – когда они вообще снисходят до выборов – пониманию не поддается. Они предпочтут пустые обещания конкретным результатам. Жизнь под моим руководством обещала вполне конкретные результаты. Под руководством Митина – пустые обещания. Именно поэтому они его и выбрали.
Но это не единственная трудность в общении с русскими. Что вы! Трудности – суть их природы. Без них им не жить.
Самым сложным моментом обучения в разведшколе являются выезды в профильную страну, осуществляемые, само собой, без ведома принимающей стороны. Перед курсантом ставится задача смешаться с местным населением, не вызвав подозрений, что в действительности ты – иностранец. Один из недостатков нашей образовательной программы в том, что ею совершенно не учитывается ряд фундаментальных особенностей жизни среднего россиянина. Так, курсантов Отделения стран СНГ никто не готовит к одной из излюбленных тем беседы в России. Стакан в России – больше чем стакан. А собственно потребление алкоголя – это такая форма внутреннего волеизъявления народа. Поэтому любой разговор с русским рано или поздно сводится к выпивке, и уже от одного этого вас начинает мучить похмелье еще до того, как вы пригубили рюмку. Жизнь простого человека в Бухляше – тот еще стресс. Выпивка же – их главное лекарство от стресса.
В связи с вышесказанным меня стали мучить подозрения, когда за первую неделю нашей совместной жизни ни один из трех моих клиентов не предложил мне выпить. Может, это были ненастоящие русские? Или же стресс был слишком силен и от выпивки не было бы никакого проку?
Что касается моей стажировки в России, должен сказать, что мне повезло в первый же день: я познакомился с группой студентов и вечером того же дня выехал с ними на рыбалку с ночевкой. Водка начала течь рекой еще до того, как электричка тронулась с перрона. Очень жаль, что водку можно пить только до тошноты, а не еще и от тошноты. Я так и не уяснил для себя, отличаются ли умеренно пьющие от умеренно гудящих, но уже через час я дал себе слово, что, если выживу, мне дорога одна – в Общество анонимных трезвенников.
Где-то в полночь мы вышли на одиноком полустанке. Дальше наша дорога лежала через лес, куда мы и отправились, ведомые крайне крикливым и неугомонным старостой. Наконец – и это не только мое мнение, но и всех участников того приключения – тропинка вывела нас на берег уютного озерца, таинственно поблескивающего в тусклом свете звезд. Пока я и остальные занялись палатками, староста и его заместитель установили донки и удочки.
Поначалу из звуков, которые разбудили меня следующим утром, я заключил, что нас атакует полк тяжелой авиации. Я вылетел из палатки и рванул прочь в поисках укрытия. Уже лежа в зарослях крапивы, оглушенный ревом строительной техники, я понял, что мы разбили лагерь на каком-то строительном объекте: наши донки и удилища были крепко схвачены затвердевшей бетонной стяжкой, а из палаток за происходящим с изумлением наблюдали всклокоченные головы моих новых друзей.
Несмотря на все их недостатки, трое моих русских – не более чем бедолаги, достойные сочувствия, а не осуждения. Пусть с непривычки их вид и может показаться неприглядным, но в этом нет их вины. За режимом Брутина числятся и не такие жестокости. А зная Брутина – я многое о нем почерпал из британской прессы; а это, к слову, единственная истинно демократическая пресса в мире, поскольку только истинно предвзятая пресса может быть поистине демократической, а истинно благодарным читателем – читатель, безоговорочно верящий всему, что истинно демократическая пресса ему ведает, даже если она знает, что то, о чем она собирается ему поведать, далеко не правда, – меня ничуть не удивило бы, если бы я узнал из газет, что Брутин лично разрисовывает ногти и расцеловывает щеки жертвам своего режима.
Итак, мне выпало в одиночку раскрыть тайну, которая могла стоить нашему Начальнику Управления его мягкого кресла. Поэтому моей задачей было обеспечить русским условия, в которых они протянули бы как можно дольше, и держать ухо востро, чтобы, случаем, не пропустить невидимую неискушенному наблюдателю разгадку к событиям, разворачивающимся в Бромли и Кройдоне. Что касается второго, мне оставалось только молиться и ждать. А вот нужды трех вверенных мне душ были более конкретными и неотложными. Для этого у меня была кредитная карточка. Они могли избирать и переизбирать себе в лидеры кого душе угодно, но именно человек, контролирующий финансы, обладает высшей властью, даже если на первый взгляд это и не столь очевидно.
Митин несколько раз уже пытался перетянуть на себя ту власть и авторитет, что постепенно сосредотачиваются у меня в руках. Однажды он даже закатил мне скандал и потребовал у меня каких-нибудь объяснений. Ничего страшного в том, чтобы предоставить ему какие-нибудь объяснения, не было – на этом и зиждется искусство манипулировать людьми. Естественно, я опустил главную причину, по которой мы поселились именно в этом коттедже. Как я уже упомянул, дом был собственностью Агентства. Но это еще не все. По моим сведениям, он был оборудован телепатическим передатчиком, благодаря которому я мог оставаться на связи с Агентством, ведя при этом непрерывное наблюдение за местностью.
К моему величайшему ужасу, передатчик сам попытался установить со мной связь. И сделал он это столь неуклюже, что мои русские чуть не померли со страху. Он принялся захлопывать им двери прямо в лицо, открывать водопроводные краны, чтобы они могли услышать населяющие пустые трубы сквозняки, трясти кровати и все время пытался что-то сообщить им на ухо неразборчивым шепотом. Скорее всего, у передатчика полетели настройки. Однако настроить его самостоятельно я бы не смог: нас не обучали работе со столь сложным оборудованием. Поэтому, когда русские стали задавать вопросы, мне пришлось выдумать историю о якобы живущем в доме привидении – иначе они попытались бы выяснить причины этого «сверхъестественного», как они выразились, явления самостоятельно.
Я рассчитывал, что, услышав историю о привидении, они угомонятся. Не тут-то было! У них оказался нездоровый интерес к астралу и прочим спецэффектам, и они начали досаждать мне просьбами провести спиритический сеанс. Что мне было терять? В конце концов, мне так или иначе необходимо было выяснить, как пользоваться передатчиком, и фиктивный спиритический сеанс для этого вполне годился. Мы нарезали бумажных квадратиков из чистых страниц старой тетради, которая нашлась в книжном шкафу гостиной, и разметили их буквами. При наступлении темноты, едва передатчик возобновил свои попытки установить со мной связь, мы расселись вокруг залитого светом свечи стола и уставились друг на друга.
– Дух, ты здесь? – спросил самый смелый среди нас или же самый нетерпеливый, после того как мы просидели так минут десять.
Ответом нам был внезапный порыв леденящего ветра. Кто-то закричал – думаю, Хиллтон, – а кто-то спросил:
– Дух, что нам делать?
Я почувствовал щекой дуновение еще одного, правда, менее резкого порыва сквозняка, и вдруг – о, чудеса современных технологий! – наши бумажные квадратики сложились в ответ:
«Понятия не имею».
Так вот, значит, как управлять передатчиком. Ничего сверхсложного. Хиллтон снова закричал и попытался выбежать из комнаты через закрытую дверь. Митин же и Доля, посовещавшись вполголоса, задали следующий вопрос:
– А какая зимой в Сибири средняя температура?
Нашим ребятам в Агентстве, находившимся на другом конце телепатического моста, на это, как и мне, было наплевать. Я их прекрасно понимал: мы не «Гугл» какой-нибудь, а серьезная организация, занимающаяся исключительно серьезными вопросами.
Как видите, ни на один вопрос Доля и Митин ответов так и не получили. Но назойливое любопытство моих клиентов это ничуть не умерило. Им не терпелось узнать о своих перспективах на местном рынке труда или, например, почему Притчардом установлены ограничения по числу полуложек сахара на чашку кофе. Однообразие ответов утомило их лишь минут через двадцать. В какой-то момент Митин выдрал у себя из головы клок волос и простонал:
– Давай спросим, как его зовут. Это-то он может знать!
«Эгберт Бэйдон» – легли буквы на столе.
Спустя мгновение квадратики перемешались, и перед нами предстала новая строка: «Победитель славный Любвимозоля», которая в свою очередь сменилась следующей: «чудища огнерыкающего».
Я едва сдержался, чтобы не прыснуть со смеху: у наших ребят из Управления было отменное чувство юмора.
«Ну что же, – рассудил я. – Мои клиенты достаточно поразвлекались. Теперь моя очередь».
Я наклонился вперед, пытаясь выглядеть как можно естественнее, и спросил:
– Где?
«Везде» – было мне ответом.
Я не знал, что на это сказать, поэтому спросил наугад:
– Когда?
«Зачем?» – еще более непонятный ответ.
Тут до меня дошло, что русские сидят совершенно неподвижно, разглядывая меня с удивлением и явной подозрительностью.
– Давайте теперь вы, – ослепительно улыбнулся я и объяснил, пытаясь рассеять их беспокойство: – Раньше никогда проводить подобные собеседования не доводилось.
Десять минут спустя, когда из-за монотонности ответов у присутствующих уже притупилось внимание, я повторил свой вопрос:
– Когда?
Прочитав ответ, я чуть было не упал со стула:
«Иди к черту!»
Риск выдать наличие в доме секретного оборудования был велик, но я все же решился добиться от Управления инструкций:
– Говорит Притчард, – произнес я как можно внятнее. – Где?
«Везде».
Операторы на противоположном конце телепатического канала либо были не в курсе моего задания, либо, учитывая позднее время, попросту пьяны!
– Пароль и отзыв? – Я грозно треснул кулаком по столу.
Но едва я задал этот вопрос, как что-то невидимое стукнуло меня по лбу. Удар был не очень сильным, однако от неожиданности я свалился на пол.
– Ну все, хватит! – Я поклялся, что операторам такое отношение к службе даром не пройдет, но на текущий момент сеанс связи лучше было отложить.
С тех пор я предпринял еще несколько попыток установить телепатический контакт с Агентством, но на все мои вопросы и удары по столу операторы лишь смеялись мне в лицо.
Как видите, за последние несколько недель мне пришлось пережить множество странных и неоднозначных событий, хотя, если верить гороскопам, как раз сейчас для меня наступило время личного успеха, процветания и прочей шелухи, что обещают нам гороскопы. Все эти события настолько занимают собой мое внимание, что порою я забываю о существовании внешнего мира. Интересно, существую ли еще для внешнего мира я сам?
Я не жалуюсь, нет. Моим русским еще труднее. Поэтому я был приятно удивлен, когда Доля, который обычно держит свои мысли и чувства при себе, то ли нечаянно, то ли умышленно проговорился:
– Кажется, я влюбился…
«Отлично, – сказал я себе. – Судя по всему, они начинают обживаться».
Это была действительно отличная новость.
– Да ты что! – воскликнул я вслух. – Искренне рад за тебя! А в кого влюбился?
– В себя…
А… В принципе, принимая во внимание его чрезмерную сосредоточенность на своей персоне, этого следовало ожидать.
– Надо бы тебе жениться. – Мне действительно хотелось ему помочь хотя бы советом.
– Не могу я жениться: мне противен вид любого человеческого тела, кроме моего собственного.
Хиллтон – еще один очаг противодействия моему скрытому, но уверенному продвижению к переходу руководства группой под мой полный контроль. В первые три дня Хиллтон ограничивался наблюдением за мной, но на четвертый он озвучил сомнения в моих познаниях русской кухни. Я отличаюсь болезненно педантичным подходом к таким вопросам, поэтому я не мог пропустить подобные обвинения мимо ушей: если вовремя не доказать их несостоятельность, в дальнейшем от них так просто не отмахнешься.
Я повернулся к книжному шкафу, чтобы ознакомить Хиллтона со свидетельством известного автора поваренных книг, как неожиданно тот огрел меня по голове стулом! Удивляюсь, как у меня вообще голова не отклеилась от шеи при ударе такой силы. Придя в себя, я обнаружил во рту сильный привкус железа, а в кармане – руку Хиллтона: типичная ошибка неподготовленного гражданского лица при оказании первой помощи.
– Не волнуйся, – сказал я ему. – Я в порядке. Ничего страшного.
Коварства Хиллтону не занимать. С тех пор спиной к нему я больше не поворачивался. Не подумайте, что я боюсь его. Чтобы я испугался его? Да я могу одной левой расправиться с ним в любом поединке – хоть на шпагах, хоть на кочергах, а хоть и на удочках: за время учебы в разведшколе я в совершенстве овладел навыками каратэ, джиу-джитсу, айкидо, стенографии, плоскостопия и азбуки Морзе. Что я ему и доказал, когда несколькими днями позже он попытался вызвать меня на дуэль. Моим долгом было подавить попытки устроить кровопролитие в зародыше, поэтому я предложил Хиллтону просто пристрелить его. Но тот от моего предложения категорически отказался. С того дня он стал тише, но моей повернутой к нему спины ему все равно больше не видать. Но это будет позже. Возвращаясь же к четвертому дню нашего знакомства, я сплюнул кровь, из-за которой у меня во рту и образовался непривычный вкус, и сказал самому себе:
«Ну все… Хватит! Мне нужно отдохнуть, принять ванну и побриться. Еду домой».
И, убедив себя в этом, я направился прямиком к ближайшей автобусной остановке, потому как мой оранжевый «Крайслер» испарился с внутреннего двора полицейского участка без следа и без капли бензина.
Когда я добрался до дома, что-то в нем было не так… Когда и зачем мама перекрасила фасад? Не помню, чтобы мы это с ней обсуждали. Дверной звонок тоже был другим. Странно все это было… Я бы даже сказал, подозрительно. Ну, хоть мама была прежней.
– Куда это вы, молодой человек? – взвизгнула она, когда я прошел мимо нее в дом.
– Мам, ты опять забыла принять таблетки от склероза? – Я расцеловал ее в обе щеки; и тут я заметил, что ее трясло, словно испуганный лист, дрожащий под порывами убийственного урагана. – Давай закроем дверь: ты вся замерзла.
– Вот еще! – Она попыталась вытолкать меня на улицу. – Какие такие таблетки от склероза?
Вот всегда она так. Это возраст сказывается. Да и генетика. У ее матери то же самое было, и у ее бабки. Моей сестре этого избежать не удалось. Остается только надеяться, что болезнь пощадит меня.
– Так, а где же ванная? – спросил я, снимая куртку и ища взглядом знакомую дверь. – Куда ты ее на этот раз перенесла?
Это мама любит: ей все время нужно все перекладывать и переставлять – комнаты, мебель, мои вещи. Но когда я спрашиваю, зачем она это делает, она, разумеется, вспомнить ничего не может. Даже то, что у нее есть сын, она, к сожалению, помнит не всегда.
– Уходите немедленно! – Она все еще стояла у двери, держа ее нараспашку. – Или я вызову полицию!
– Лучше вызови врача. Кстати, мистер Куган в мое отсутствие не звонил? Мам, ты не поверишь, в какой компании я оказался. Нужно что-то сделать, чтобы установить связь с Управлением. Я теряю контроль над ситуацией. Если мистер Куган позвонит, скажи ему, что я в Бромли. Вот адрес.
– Теперь вы уйдете? – Ее голос был полон тревоги.
Вот. У человека может отказать память, но только не материнский инстинкт.
– Не волнуйся, – я еще раз поцеловал ее, – я останусь на несколько часов. Сама видишь: мне нужно принять ванну и побриться.
– Тогда я вызываю полицию.
Никакую полицию она, естественно, вызывать не стала: я всегда оставляю свое удостоверение Особого Гуру в кармане куртки, где она его каждый раз и находит, что, вкупе с материнским инстинктом, творит чудеса. Когда часом позже я появился из ванной комнаты, освеженный, пусть и небритый – за время моего отсутствия из ванной исчез мой бритвенный набор, – мамин голос звучал совершенно по-новому. В нем явно слышалось доверие:
– Как, вы сказали, имя джентльмена, который должен позвонить? Куган?
– Точно. – Я поцеловал ее в лоб: я слышал, что поцелуи – весьма действенное средство для завоевания доверия. – Ты только бумажку эту не потеряй. И еще: купи, пожалуйста, пачку одноразовых бритвенных станков. Это дешевле, чем покупать каждый раз целый бритвенный набор. Так, кажется, ты для меня что-то испекла? Красавица моя!
Память – такая вещь, которая возвращается медленно. Не стоит ее торопить. Я ее и не торопил, появляясь дома только каждые три-четыре дня. К моему четвертому или пятому приезду мамина память полностью восстановилась.
– Вы кто? А, снова вы! – Она поприветствовала меня. – Куда вы запропастились, молодой человек? Я вас ждала вчера к ужину.
Мистер Куган так и не позвонил. И хотя я был полон решимости, порой меня одолевала тоска. В конце концов, разве русским было о чем беспокоиться? У них был кров над головой. У них не было недостатка в еде и развлечениях. Они не обременяли себя уборкой и мытьем посуды. Они просто сидели с утра до вечера в гостиной или на кухне, наблюдая за тем, как я готовлю и убираю. Племя бездельников младых, мне до сей поры незнакомое…
– Слышь, паука не дави, – обратился ко мне как-то утром Доля, лениво ворочая языком: они как раз сидели втроем вокруг кухонного стола, подпирая себе щеки кулаками. – А то денег не будет. Примета такая.
– Если не работать, денег действительно не будет, – заметил я. – Будут одни пауки. Если прятаться от работы, она тебя не найдет – она же не Судьба.
– О, кто, кто бы сделал за меня работу, за которую я получил бы деньги? – завыл Хиллтон, бросая призывные взгляды на Долю, Митина и меня.
Мне это все осточертело. Я причесал паука метлой, после чего он не вылезал из своего угла неделю, вместо того чтобы продолжать нахально прогуливаться по кухне, словно по променаду, и резко повернулся к товарищу Хиллтону, представив под его ясные очи ощетинившиеся прутья метлы и давая ему понять, что следующий в очереди на укладку – он, если только он не разживется здравым смыслом.
– Еда… закан… чивается… – проговорил я, пропуская каждый звук сквозь сомкнутые зубы.
– Что?! Мировые запасы еды заканчиваются?!
Взволнованный этим совершенно нелепым предположением, Хиллтон схватил полбатона хлеба и принялся намазывать на него полфунта масла.
– Не мировые. Только наши.
Мне пришлось отобрать у него хлеб и масло: с Хиллтоном часто случаются приступы безумия, и я боялся, как бы он случайно не покончил с собой, пытаясь разделаться за раз со всеми нашими съестными припасами.
– Может, тебе черного хлеба отрезать? – предложил я.
– Я черный не ем.
– Аристократ… – протянул я, занося нож над половинкой белого. – Горбушку или из середины?
– Я горбушки не ем.
– Беззубый аристократ… – заключил я, протягивая ему ломтик хлеба и кубик масла. – Не стану утверждать, что я отличаюсь излишней щедростью, когда речь заходит о деньгах… – сказал я, ожидая шквал заверений в обратном.
– Это ты точно подметил, – кивнул Хиллтон. – Еды у нас все меньше и меньше. Что стало с твоим гостеприимством, Притчард?
Из-за неуклюжести этого неблагодарного постояльца масло соскользнуло у него с ножа.
– Н-да… – Хилтон переводил взгляд с меня на масло и обратно. – Масло, отшвартовавшееся от бутерброда, всегда падает маслом вниз, знаете ли.
– Когда у нас не бывает ужина, – заметил я, убирая масленку на верхнюю полку кухонного шкафа, – все не так уж и плохо: нет необходимости мыть тарелки, знаете ли.
Хиллтон заерзал, с беспокойством наблюдая за тем, как я убираю масленку, и намеренно выронил свой хлеб со словами:
– Интересно, а вот если бутерброд не мазать маслом, будет ли на него действовать Закон бутерброда?
Я не знаю, замечали ли вы, но на свете, кажется, нет ни единой книги или фильма, в которых не описывались бы обед либо ужин или в которых еда хотя бы не упоминалась. Еда – крайне важная часть нашей жизни. Как можно было рассуждать о еде в столь циничной форме?
Несмотря на свои сорок два года, Хиллтон – лишь подросток, которому наплевать, что согласно Закону всемирного тяготения еда падает только на пол, пачкается, и ее приходится выбрасывать! Я прервал научный эксперимент подзатыльником и сделал объявление:
– У меня для вас новости: нам скоро вообще не на что будет жить.
Мне пришлось сказать им, что, внеся за них залог, я фактически стал банкротом. Услышав о залоге, Хиллтон бросился мне на шею, заверяя, что я буду для него другом до последнего моего дня на Земле. Реакция Митина была несколько иной. Он заверил меня, что день, когда я в следующий раз внесу за них залог, и станет последним моим днем на Земле. А вот реакция Доли была более чем странной: преисполненный восторга, он упал на колени и начал нюхать мои ноги! После чего, задрав голову к Митину, сказал:
– Не, не рыба.
Я сразу догадался, в чем дело: они разработали для себя какой-то кодовый язык. Ну что же, способные ребята… Но для меня это было скверной новостью: теперь мне следовало беспокоиться не только за них, но и, когда я с ними, за себя…