Глава 7
Дни и месяцы шли своим чередом. Я уже узнал некоторые тонкости работы в уголовном розыске, имел хоть какой-то оперской опыт, – но всё же не настолько, чтобы стать профессионалом. По этой причине он меня и подвёл. А дело было так.
– Александр, на твоём участке девушку подколол один жулик, – сказал мне начальник уголовного розыска. – Так что езжай в больницу: ей сделали операцию, думаю, она уже отошла от наркоза. Побеседуешь с ней – возьми объяснение, а то показания потом поменяет… По ряду причин, сам знаешь, верить никому в нашей профессии нельзя.
Взяв фотоальбомы с жуликами в них, я поехал в больницу, чтобы показать их потерпевшей. Если среди них есть преступник – она его опознает. Такое часто бывает, ведь в фотоальбомах имелся весь наш интересующий контингент.
Девушка рассказала, что вечером возвращалась домой, а так как на улице ранняя весна и на тротуаре были лужи – решила пройти по бордюру, чтобы не замочить обувь. Навстречу, так же, как и она, шёл молодой человек, не захотевший её пропустить. Он оттолкнул девушку рукой. Та, не устояв на бордюре, вступила ногами в лужу и не выдержав такого обращения, сказала ему «козёл!». Молодой человек вытащил из кармана нож, ударил им её и продолжил свой путь, как ни в чём не бывало. Она, почувствовав слабость, села на стоящую неподалёку лавочку у подъезда дома. Рядом шла молодая пара, которую девушка попросила вызвать «скорую помощь».
Я спросил – запомнила ли она гражданина по приметам, сможет ли его опознать? Она ответила на вопрос положительно, описав преступника: молодой человек лет 25—30, небольшого роста, на верхней челюсти – фикса из жёлтого металла. Одет был в модную куртку-«аляску» синего цвета, на голове – норковая шапка.
Слушая её, я в памяти перебирал всех известных мне жуликов, подходящих по приметам. Особенно интересовала фикса: не так уж много людей имеют её. На моём участке фиксу имел только «смотрящий» – но не думаю, чтобы он так просто взял и нанёс бы удар ножом, не в его это манере. Я понимаю – у блатных «козёл» считается за оскорбление, а тут – простая девушка, стоит ли обращать на это внимание. Попросил посмотреть фотоальбомы: возможно, она найдёт в них преступника? Полистав альбом, она пальцем показала на одно фото. Я не поверил своим глазам: это и правда был «Хвост», мой подопечный. Неужели мне такое счастье привалило? Есть возможность на законных основаниях посадить в тюрьму лет на восемь того, кто своим поведением всех граждан уже достал?.. Криминальной информации на него море – не только у меня, но и у всех оперов, ведь за ним числятся несколько квартирных краж. Даже грабежами не гнушается – снимает золотые цепочки с девчонок, с которыми знакомится в ресторанах, но заявления они на него не пишут – боятся. А вот за что зацепиться нам, оперáм, – не было оснований.
Обрадовавшись такому повороту событий, я доложил руководству. Решили на время упрятать обвиняемого в спецприёмник, пока девушка в больнице. После её выздоровления можно будет сделать официальное опознание. Основанием для содержания его в спецприёмнике будет протокол. Сделать его несложно – каждый вечер «Хвост» практически нарушает режим надзора. После восьми вечера забегает в бар – якобы купить сигарет, мы ему это иногда прощали, – но сейчас это будет его последнее посещение, и ждут его «края далёкие и зимы холодные». Впрочем, не так всё и просто в оперской жизни: мечтать – это одно, а практика показывает совсем другое.
Судья вынес решение о помещении «Хвоста» в спецприёмник, где его доставили на новое «комфортабельное» место проживания под названием «бомжатник». Имея на то основание, я решил посетить его квартиру. Хотелось побеседовать с Маргаритой Ивановной: ведь она так «любит» сына, что казалось – пойдёт мне навстречу, доверится и предъявит «аляску» и норковую шапку. Тут-то я и произведу изъятие – ведь уголовное дело уже было возбуждено.
Маргарита Ивановна мне сказала, что у сына и в помине не было «аляски» и норковой шапки. «Можете пройти и произвести обыск». Я понял, что опоздал, – так уверенно она говорила, что в квартире уже ничего не найти, даже того, что и к делу не принадлежит. Хотя имелось у меня фото (да и не одно), где он стоит в этой одежде. Местные фотографы нам всегда негласно предоставляли снимки жуликов, которые любят фотографироваться со своими освободившимися из тюрем коллегами по воровскому братству. Жулики так выражают свою дружбу. У «смотрящего» всегда найдётся в квартире что-нибудь из предметов или вещей, интересующих нас, оперов. Но больше всего любой опер мечтает заполучить записную книжку с номерами телефонов и адресами жуликов. Для опера записная книжка считается кладом – она всегда имеется у такого контингента, в ней есть воровские записи, без неё жулику не прожить. Но и её я, увы, не нашёл.
Впрочем, ещё оставалась его золотая фикса – всё-таки существенное доказательство для предъявления обвинения, – и есть уверенность довести уголовное дело до суда.
Приехав в спецприёмник, мы нашли для опознания статистов и понятых. Перед опознанием я ещё раз переговорил с потерпевшей, чтобы она держалась в процессе опознания уверенно: будет присутствовать ещё и его адвокат, но он не так страшен, как его малюют. У меня была стопроцентная уверенность – она его опознает. Но девушка, посмотрев на него ещё раз, не опознала. У неё отнялся язык. Желтов так устрашающе посмотрел на неё, что она его испугалась – и у него, к моему удивлению, не оказалось фиксы. Видимо, адвокат всё предусмотрел и посоветовал ему её снять. Такого поворота события я не ожидал – опыта не хватило. Выйдя из кабинета, уже опомнившись, потерпевшая сказала, что это тот самый парень, который её подколол, но она его боится; что ей стало известно, какой это страшный человек на самом деле. Про него ей рассказали подруги на работе, и он среди всех жуликов в нашем городе самый главный.
Не имея веских доказательств, по окончании отбытия срока задержания нам пришлось выпустить Желтова из спецприёмника. Позже оперативным путём я узнал – «аляску» и норковую шапку «уважаемая» мамаша «Хвоста» спрятала у себя на работе в заводском ящике для одежды, тем самым дав мне понять – мол, тебе, Александр Фёдорович, ещё учиться, учиться и ещё раз учиться. Не сказать, чтоб я обиделся – просто решил: сделаю так, что его же дружки его и накажут, – а для этого нужно моему «помощнику», приближённому «к его телу», дать задание. Но сделать этого я не успел.
В один из «солнечных» дней «Хвост», подойдя к своей квартире и не чувствуя опасности, позвонил в звонок. Почему у него не было ключей – непонятно. Дверь открыла сожительница, которая ему недавно родила сына. С верхнего этажа спускался, проходя мимо, молодой человек. Он навёл ружейный обрез на его голову и выстрелил. Череп у «смотрящего» оказался не такой крепкий, как думает молодёжь, мечтающая попасть в блатные, всю жизнь не работать и иметь много денег, – а обычный, как у всех. Череп открылся, и серое вещество – в научных кругах известное как «мозг» – вылетело из него, «окрасив» дверь и тем самым облегчив работу патологоанатому. Дверь стала напоминать картину художника-авангардиста. Приехав на место происшествия и видя этот «холст», я даже пожалел покойника – ему бы жить да жить, не будь он тем, в кого превратился. Радости в моей душе по поводу его смерти не было – как-то всё произошло быстро, не по-человечески. Вот так просто уйти из жизни, не «помучаться» – нехорошо, даже не попрощался со мной, не поговорил, не покаялся. Всё-таки в тюрьме ему было лучше, чем сейчас в аду. Вот это – наказание для человека, а тут – секунда, выстрел, и ты уже на небесах. Как-то незаслуженно получилась у него такая лёгкая смерть. Жулики такого ранга живут «красиво», правда, недолго. Я вспомнил свои слова, когда меня с ним знакомил Владимир Иванович, – о том, как в подъездах Господь бьёт «смотрящих» молотком по их бестолковой голове. Видимо, он сменил вид оружия на обрез. Мы убийцу так и «не нашли» – ведь он же невидим, он же был «Богом». Информация по убийству «Хвоста» – кто его отправил на небеса или в ад – у нас имелась. Был ли он «Богом», неизвестно, – но он сделал доброе дело, а всё доброе ненаказуемо, поэтому решение по его задержанию было отложено.