I
Стылый ветер швырнул в лицо горсть сухого, колючего снега. Данька невольно зажмурился. Осторожно приоткрыл один глаз: правый. Он стоял по колено в снегу, и вокруг бесновалась метель. Не пух окрестных тополей, а февральская лютая волчица-завирюха.
Он впервые попал в метель здесь, в лесу «плюс первого». Ощущение, мягко говоря, не из приятных – особенно если на тебе джинсы, модельные туфли, рубашка и легкая, продуваемая насквозь ветровка. Не по погоде оделся, Даниил-Архангел! С другой стороны, кто ж мог знать? И вообще, легкая стрельба бывает только в Голливуде.
Давай, тирмен, работай!
Щурясь от снежных оплеух, Данька начал осматриваться. По идее, лес должен был отчасти сдерживать пургу, не давать ей разгуляться в полную силу. Как бы не так! Деревья раскачивались под напором ветра, отчаянно полоща ветвями в судорожных попытках обрести равновесие. Пурга завывала, крутя меж стволов искристые вихри. В диком вое тонула знакомая, еще далекая мелодия. Расслышать флейту не получалось, одни барабанчики тревожно намекали: тук-тук, ты-ли-тут?..
Зато деревья вокруг щеголяли зелеными листьями, словно в разгар лета. Мясистые, глянцевые, неестественно яркие листья крепко держались на ветках, вцепившись не черенками – когтями и зубами. Ветру никак не удавалось сорвать хотя бы один, закружить, унести прочь, в белую мглу.
Блин, да тут все минус десять! Не успеешь отстреляться – замерзнешь насмерть. Ветер обжигал, снег сек немилосердно. Хорошо бы цели оказались с наветренной стороны, чтобы метель лупила в спину…
Справа что-то сверкнуло сквозь пургу. Ну-ка, разберемся… Ветер теперь налетал сбоку, в левое ухо немедленно набился снег. Данька поднял куцый воротник курточки, задрал, как мог, левое плечо, чтоб хоть чуточку защитить многострадальное ухо. Можно, конечно, прикрыть ухо ладонью – но тогда кисть быстро закоченеет.
Если придется взять пистолет в обе руки…
Наконец он разглядел первую мишень. Над корягой, накрытой снеговой шапкой, сам собой подпрыгивал блестящий кругляш монеты. Серебряный пятачок с короной и двуглавым орлом. Торчащий из коряги сук, на который падала монета, прежде чем снова взлететь вверх, смахивал на высохшую трехпалую руку.
«Да-а-ай тебе, внуче-ек…»
Как давно это было? Тринадцать лет назад? Четырнадцать? А помнится до сих пор…
Правая рука уверенно сжала рубчатую рукоятку «Беретты». Модель 9000S, девять миллиметров. Карманы куртки оттягивали запасные обоймы. Он знал еще с прошлого раза: стрелять придется из личного оружия. Это хорошо. Не торопясь, Данька поднял пистолет, снял с предохранителя. Встал поудобнее. Нет, не годится. Лучше с колена.
Он опустился в снег, забыв про холод, не обращая внимания на залепленное ухо. Выровнял дыхание, тщательно прицелился, ловя нужный момент. На взлете? Нет, при падении, чуть ниже верхней точки. Вот так. Он плавно надавил на спуск.
Выстрел.
Мимо.
Расслабься, тирмен. Брось нервничать. Патронов у нас с запасом, Великая Дама позаботилась. Черт, метель эта! Словно нарочно старается запорошить глаза, накинуть на сектор стрельбы буйную, кипящую сеть – сбить, запутать, помешать… Врешь, не собьешь! Целимся, мягко выбираем слабину, задерживаем дыхание…
Самого попадания он не увидел. И звука от пули, впечатавшейся в заветный пятачок, не услышал. Монета просто исчезла, не долетев до трехпалой лапы, распахнутой в ожидании. Над корягой, свисая с ветки дерева, качался лапчатый лист – вечнозеленый, очертаниями напоминающий спящую собаку.
Есть.
Первая – есть.