Сергей Соловьев об Алексее Баталове
Это эпизод, который в киноведческой литературе всего мира известен как эпизод смерти Бориса из кинофильма «Летят журавли». Эти кадры обошли все синематеки мира, они являются почти что центром и гордостью кинематографических хранилищ во всем мире и, в общем-то, их видели и запомнили люди всего мира. Среди этих людей попался каким-то случаем и я. Мне было тогда, наверное, лет тринадцать, в 1957 году. С арифметикой у меня плохо, я считать не буду, помню, что я был тогда в юношеском образе. Прогуливал школу, было холодно, забрел в кинотеатр. Народу было немного, потому что был утренний сеанс, было совсем мало денег, я заплатил, по-моему, тридцать копеек и сел отогреваться, смотреть фильм «Летят журавли». Я увидел смерть Бориса и дальше сидел, открыв рот. Эти кадры сняли три воистину великих человека: это был гениальный оператор Сергей Павлович Урусевский, совершенно выдающийся режиссер Михаил Константинович Калатозов и великий русский актер Алексей Владимирович Баталов. Странное было ощущение от того, когда я посмотрел эти кадры. Какая-то удивительная тяга и жуткое желание, чтобы и меня как-нибудь так же убили. Мне было ужасно жутко и весело от осознания того, что можно таким же образом прожить жизнь, как прожил ее Борис в картине Калатозова, и вот так же неглупо умереть. Не так, чтобы тебя прикончил бандит из соседнего двора или банка за какие-то пятьсот долларов, а вот так, оказывается, можно умереть с чувством жалости того, что ты теряешь этот мир и с тобой прощается твоя Родина – извините за пафос, но действительно так. Твоя Родина! Эти крутящиеся березы и дорогие тебе люди, и ты вот в эту секунду обретаешь какую-то вечность в соответствии со всеми христианскими канонами. И вот это приближение вечности и какая-то исключительная красота и покой одновременно вместе с печалью и горечью. Вот они и составляли тот исключительно сложный химический состав чувства, который передавался всем и каждому по всему белому свету.
Летят журавли
Я очень хорошо понимаю, как выл от восторга зрительный зал в Каннах, когда он это увидел. Я очень хорошо понимаю, как уже немолодой и очень горделивый художник Пабло Пикассо вдруг почувствовал свою малость рядом с величием того, что увидел. Малость и желание познакомиться с этими людьми, которые своими руками спаяли все это. Это очень понятно, потому что всем людям на белом свете необходимо это чувство недаром прожитой жизни и какой-то неслучайной и великолепной собственной гибели в конечном итоге.
Удивительное было чувство… Алексея Владимировича Баталова уже хорошо знали. Я был, конечно, в то время абсолютный болван, ну ленинградский пионер-подросток, хотел быть подводником и носить кожаный реглан, через перископ отслеживая суда противника, точно посылать торпеду, и чтоб на моих глазах все погружалось в пучину вод. Тем не менее Баталова я уже знал. Потому что Баталов уже появился в картине Иосифа Ефимовича Хейфица, и нормальный массовый советский зритель, который нормально ходит в кинотеатр и не очень-то задумывается о вечности, его также знал. Это был фильм «Большая семья», который был снят по роману Кочетова, который был большим «Прохановым» того времени и был очень большой сторонник трудовых людей, которые являются действительно солью жизни и которые действительно создают все то своими руками, чем мы все довольно бездумно и довольно нахально пользуемся, в общем-то, не понимая, откуда что взялось. Кажется, что корабли никем не построены, они вроде как от сотворения мира бороздят океаны, которые тоже существуют с момента сотворения мира. Но их кто-то делает с нуля, и это было повествование о тех людях, которые делают корабли с нуля. Корабли эти потом ходят десятилетиями и даже иногда носят имена своих создателей, опять-таки не в высоком смысле слова людей, которые продумали и осуществили все инженерные расчеты, какие-то великие инженерные сочинения, рабочих людей, которые это все сделали.
Большая семья
И вот там появился Алексей Владимирович Баталов, который с удивительной естественностью, простотой и ясностью показал, создал такую жизнь на экране. И люди полюбили этого очень молодого тогда человека, который вдруг появился на экране, он показал всем понятие того, что такое рабочий класс.
И по тем временам это была страшная идеологическая акция. Потому что мы строили целый мир и целое будущее в пользу трудового рабочего человека. И вот вместо некой пафосной дури по поводу того, что в рабочих руках у нас все, мы увидели, что рабочие руки это не что-то такое отдельное абстрактное и к жизни имеющее мало отношения, а эти замечательные рабочие руки приделаны к замечательной умной голове, к замечательной веселой улыбке, к замечательно нежно глядящим на мир глазам и замечательно естественному человеку. Исключительно естественному человеку.
Иосиф Ефимович Хейфиц был грандиозный мастер, у которого был очень смешной, трогательный и мудрый принцип – главный принцип его режиссуры. Он говорил: «Меня страстно интересуют люди из трамвая». Это был очень демократический, ясный и мощный творческий принцип. Его не интересовали образы каких-то небожителей, его интересовали «люди из трамвая». И Баталов первым осуществил мечту Хейфица о том, что любой «человек из трамвая» стоит ста человек из Верховного Совета. Любой «человек из трамвая» – он богаче, потому что жизнь его устроена более естественно и человечно, чем жизнь любого социального небожителя.
Но баталовский трамвай тех ленинградских времен был совершенно особым трамваем. Хотя уже была легенда, что Баталов сразу как появился на свет, его мама уже говорила его папе, а папа вторил, что вроде как да, Баталов из трамвая-то из трамвая, но он из особого трамвая. И кто-то один говорил, что он сын того грандиозного великого мхатовского Баталова, который играл во МХАТе. Это тот самый Баталов, а этот уже его сын. Второй говорил что нет, это ерунда, это не сын, а какой-то дальний родственник. А потом третий говорил, что он не дальний, а близкий родственник, вроде как племянник. Потом выяснилось – да. Племянник того великого Баталова.
Но вернемся опять в баталовский трамвай той поры. Это был исключительный, совершенно грандиозный трамвай. Я даже не могу сказать – петербургский, питерский. Нет, это был ленинградский трамвай, очень тяжелый и очень нерадостный, очень плохой по климату эпохи только-только закончившегося сталинизма, когда все вроде бы должны вправлять себе вывернутые суставы и вывернутый наизнанку мозг после этого великого победного периода сталинского социализма.
Мать
Конечно, это было абсолютно дрянное, больное, измученное общество. Но посмотрите на этот баталовский трамвай, в который засадил Хейфиц Баталова.
В этом баталовском ленинградском трамвае одновременно на «Ленфильме» великий режиссер Иосиф Хейфиц, великий режиссер Козинцев. Потом переходим дорогу – в Александрийском, тогда в Пушкинском, театре, у режиссера Вивьена идет спектакль «Бег», который поставил Вивьен по Булгакову с Черкасовым в главной роли, и там же идут невероятной силы и мощи спектакли молодого Товстоногова с потрясающей актрисой Ольгой Лебзак. Сворачиваешь налево – приходишь на площадь Искусств, а там стоит филармония. В этой филармонии каждый вечер дирижирует музыкальный гений Мравинский. Вы только посмотрите и послушайте, как он это делает, что за музыку он играет! И кадры эти снимал, чуть позже, абсолютно великий русский оператор Георгий Иванович Рерберг. И как самую большую драгоценность своей жизни Гога Рерберг хранил у себя дома дирижерскую палочку, подаренную ему Мравинским. Я в жизни знал двух таких выдающихся раздолбаев, на которых нельзя было рассчитывать ни на одну секунду, потому что куда их заводила кривая тайных ощущений жизни, было совершенно неизвестно. Один из них был Гога Рерберг, а второй – Саша Абдулов. И вот этот так называемый абсолютный раздолбай на самом деле был тончайшим ценителем великой музыки. И вот он снял эти кадры, которые и Гошу уже пережили, и нас переживут. И будут всегда напоминать о музыкальном петербургском гении – Мравинском. Да я могу перечислять дикое количество достойнейших, невероятных имен, но среди этих имен Анна Андреевна Ахматова, которая сохраняла в измученном, измочаленном, опозоренном этими сталинскими придурствами Ленинграде душу Петербурга. Она только-только пришла в себя от этого невиданного хулиганского издевательства властей под названием «Постановление партии и правительства о поэзии Ахматовой и прозе Зощенко», где Ахматова была просто названа человеком, который позорит своим существованием Россию. А она не позорила Россию, она сохраняла Россию. Она – одна из немногих, вместе с Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем, вместе с Эйзенштейном – сохраняла Россию.
И вот интересно – трамвай Баталова. У нас сейчас такое количество трамваев, в котором можно ездить в любую сторону, куда угодно. Какие-то электронные трамваи с огромным количеством мест. Они звенят, дребезжат и куда-то едут. Но того народа там нет. Все есть: трамваи есть, свобода есть, комфорт трамвайного передвижения есть, бесшумное движение есть, а людей таких нет. Просто нет.
А вот в этих несчастных, обмерзших, прошедших блокаду питерских трамваях были эти величайшие люди. И вот с ними как раз Баталов и уехал в большую жизнь.
Баталов был очень дружен с Анной Андреевной Ахматовой, и не просто он был дружен, она его любила. А это очень большая редкость. Немного было людей, которые могут сказать: «Ахматова меня любила». Их мало, они, как и тот самый ленинградский трамвай, отличаются необыкновенными качествами.
Когда Анна Андреевна Ахматова приезжала в Москву, она всегда останавливалась в доме Ардовых. А в доме Ардовых тогда жил молодой Леша Баталов. И общаясь с Лешей, она, к тому времени уже изуверившись во всем, в любых передвижениях по этой безумной и страшной стране, она как-то поверила в этот трамвай, в котором сидел Леша. И она как бы через него, через Алексея Владимировича, через молодого Лешу, стала налаживать коммуникации с белым светом и с жизнью. Просто с жизнью. Она понимала, что вот молодой человек, который входит в эту жизнь уже после того, как отбросил калоши великий вождь и учитель. И она, просто глядя на Баталова, поверила, что жизнь возможна и что она вообще будет. Естественно, смешно представить себе Анну Андреевну Ахматову в кинозале, которая смотрит, скажем, «Сталинградскую битву» с актером Диким в роли Сталина. Ну, зачем ей это надо? Я не знаю точно, можно спросить у Алексея Владимировича, но у меня такое ощущение, что я где-то читал о том, что она на самом деле смотрела фильм, который снят по роману Кочетова – человека глубоко ей неприятного. Она смотрела этот фильм, потому что в этом фильме она видела Лешу.
Конец ознакомительного фрагмента.