Течет река Мойка... От Фонтанки до Невского проспекта. «Из тьмы лесов, из топи блат…» (Г. И. Зуев, 2012)

«Из тьмы лесов, из топи блат…»

Закрепившись на отвоеванном участке побережья Финского залива после Северной войны, Петр I мечтал заложить в дельте Невы новый российский город с прекрасными площадями, широкими прямыми улицами и возведенными на них каменными домами «сплошною фасадою, в один ряд красной линии».

Молодого царя совершенно не пугала опасная близость весьма агрессивных и еще достаточно могущественных противников – шведов, чей самоуверенный король угрожал тогда россиянам, что построенные ими на обетованных отвоеванных новгородских землях русские города в самое ближайшее время будут им не только взяты «на шпагу», но и разрушены до основания. Не останавливала Петра Алексеевича в деле реализации своей мечты и полная непригодность для строительства города отвоеванных «отчих» территорий, покрытых вековыми гиблыми болотами, немыслимыми топями и непроходимыми густыми лесами. По утрам и вечерам едкий густой туман плотной пеленой окутывал эти опасные земли и бездонные топи, заросшие осокой и низкорослым кустарником на мшистых болотных кочках. Однако Петр I, завороженный близостью моря, не оставлял мысли о возведении здесь его блистательного и величественного «парадиза» – новой российской столицы на берегах широкой Невы. Относившийся к Петербургу как к любимой женщине поэт-эмигрант Николай Агнивцев жил и дышал этим городом, боготворил его. В далеком изгнании он с гордостью писал о «серебряно-призрачном городе туманов»:

Петр Великий на строительстве Петербурга. Неизвестный художник. 1830-е гг.

Русский император успевал всем заниматься, во все вникать и все контролировать. Сам решал, где какому зданию быть, и лично утверждал все городские проекты.

В Россию чередой потянулись вереницы талантливых заморских зодчих, таких как Доменико Трезини из Швейцарии, Георги Иоганн Матарнови из Германии, Николо Минетти из Италии, фон Звичи из Голландии и многие другие. В 1716 году в Петербург приехал из Парижа зодчий Жан-Батист-Александр Леблон, ставший любимцем Петра I и оставивший весьма заметный след в новой русской столице своими работами.

Предусмотренная царем дренажная система стала эффективным способом ликвидации обширных болот и топей со зловонной стоячей водой и в конечном итоге позволяла строителям приступать к возведению на месте бывшей трясины первых служебных и жилых зданий.

План Санкт-Петербурга в царствование Петра I

В течение всего XVIII столетия от начала основания Петербурга следуют один за другим царские указы, планы и проекты о постройке в новой столице больших и малых каналов, очистке и расширении заиленных, загрязненных русел мелких речек. Именно с помощью работ по очистке и расширению русла ижоро-финской реки Муи – узкого мутного древнего ручья, вытекавшего из огромного непроходимого болота, располагавшегося в начале XVIII века на месте сегодняшних Марсового поля, Михайловского сада и Русского музея, и ее соседки – Глухой речки, или Кривуши, так же неторопливо вытекавшей из не менее громадной топи, раскинувшейся в районе современных площадей Искусств и Конюшенной, удалось тогда осушить значительные территории.

Кроме дренажных функций реки и каналы должны были в некоторой степени ослабить напор водной стихии при регулярных наводнениях в устье Невы и стать удобными дешевыми транспортными водными магистралями. К слову сказать, император отнюдь не понаслышке знал о мощи регулярных водных катастроф, обрушивавшихся на его «парадиз», и их разрушительности.

После наводнения 1706 года Петр I в письме А.Д. Меншикову рассказывал: «Третьего дня ветром вест-зюйд такую волну нагнало, какой, сказывают, не бывало. У меня в хоромах было сверху пола 21 дюйм и по городу и на другой стороне улицы свободно ездили на лодках…» В дальнейшем царь пережил не одну стихийную водную катастрофу, обусловленную тем, что в восточной части Финского залива, чаще осенью, случаются наибольшие подъемы уровня воды при проходящих над Балтикой циклонах. В их центре давление обычно бывает ниже, вследствие чего циклоны втягивают в себя с большой площади моря огромные массы воды и, двигаясь в восточном направлении, переносят их за собой. Когда циклон ослабевает, вода растекается во все стороны со скоростью до 50–60 км/ч, образуя при этом так называемую «длинную волну» высотой до трех метров, а при сильном ветре – даже до пяти. Следуя по мелководью Невской губы, эта волна словно закупоривает Неву. Отсюда наводнения, одно из них, случившееся в 1703 году, нанесло огромный ущерб Северной столице России и сопровождалось массовой гибелью ее населения. Подъем воды регистрировался тогда почти на три метра выше ординара.

Наводнение в Петербурге. Немецкая гравюра

Свое первое наводнение новый столичный город испытал через три месяца после официального рождения, в ночь с 19 на 20 августа 1703 года. Поднявшаяся более чем на два метра вода унесла тогда почти весь строительный материал, заготовленный для возведения Петропавловской крепости. Командующий русской армией князь А.И. Репнин рапортовал царю: «Зело, государь, у нас жестока погода с моря… жители здешние сказывают, в нынешнем времени всегда то место заливает».

Благоустройство и преобразование мутной, узкой и застойной речки Муи, вытекавшей небольшим ручьем из непроходимого болота, начались по указу Петра I в 1704 году. Обширные топи тогда вплотную подступали к заболоченному массиву, на котором по повелению царя выписанные из-за рубежа специалисты садово-паркового искусства и ландшафтной архитектуры создавали первый Летний сад – летнюю резиденцию императора Петра Алексеевича. Постоянное затопление строительной площадки вынуждало тогда приостанавливать начатые работы. Русло водовода не только успешно углубили и расширили, но и прокопали участок от устья Муи до Безымянного ерика (Фонтанки), соединив тогда таким образом обе реки.

Исток Мойки из Фонтанки. Пантелеймоновский цепной мост через Фонтанку. Михайловский замок и Летний сад. Литография Ф. Кнорре. 1824 г.

Для этого в 1711 году специально проложили прямой рукотворный канал между этими водоемами. Тогда же прорыли от Большой Невы к Мойке Лебяжью канавку и Красный канал, русло которого проходило вдоль западной границы будущего Марсова поля и соединяло Неву с Мьей (Мойкой). В результате оперативно проведенных по распоряжению Петра I гидротехнических работ была не только осушена огромная территория будущего Летнего сада, но и облагорожена река Мья, превратившаяся из замухрышки в прекрасную глубокую столичную реку с широкими берегами, пригодную для судоходства. Царь лично провел по облагороженному руслу водоема первое судно и остался весьма доволен качеством работы. Первый же историк Северной Венеции – А.И. Богданов, ранее крайне нелицеприятно отзывавшийся о грязной и заиленной зловонной Муи, теперь с восторгом писал о ней: «Сия река от прежней ее нечистоты, понеже она была глухой протокой, себе сквозного течения не имела, вычищена до настоящей глубины и сваями обита на подобии канала, в коем ныне вода глубиной довольна, что иные по ней всякие суда с великим грузом ходят свободно и сию реку более может всяк почесть за нарочно сделанный канал».

Кстати, несколько слов о личности первого историка, написавшего книгу о Петербурге. А.И. Богданов – бывший рабочий-печатник, талантливый самоучка-самородок, много лет служивший в библиотеке столичной Академии наук. В 1751 году он завершает работу над книгой, посвященной истории основания и развития новой российской столицы, основанной Петром I. Скромность автора капитального труда и отсутствие надежды на его публикацию заставляет его написать: «Сие мое историческое описание, якобы не весьма надобное, но впредь будущему роду может и услужительно потребуется». Книгу издали лишь в 1779 году под заголовком «Историческое, географическое и топографическое описание Санкт-Петербурга, от начала заведения его, с 1703 по 1751 г.». Замечательная книга А.И. Богданова в наше время является библиографической редкостью.

В тексте именного указа Петра I о работах по расчистке реки Мьи содержалось и повеление о первых примитивных проектах по облагораживанию старого водоема: сооружении земляных откосов, укрепленных по низу шпунтовым рядом, выше которого закладывалась массивная булыжная берма – горизонтальная площадка на откосе берегов, придающая им весомую устойчивость и защищавшую их от размыва. Планами Петра I тогда же предусматривалось упрощенное временное оформление набережных реки – устройство узких деревянных набережных по всему течению водоема и незамысловатых деревянных парапетов. Однако, по отзывам очевидцев тех далеких времен, первые набережные тогдашней Мойки скорее напоминали «небольшие проселочные тропки», тянущиеся вдоль Мьи.

Петербургский градоначальник Б.Х. Миних

К работам по расчистке и благоустройству водоема привлекались военнослужащие столичного гарнизона, вольнонаемные люди и крепостные крестьяне. Рабочим часто приходилось на некоторых участках русла реки засыпать пустоты в грунте и промоины. В иных местах землекопы вынимали из русла реки значительное количество грунта, достигая установленных ширины и глубины водоема. На особо заболоченных, зыбких участках почвы, плывунах, в границах утвержденного царем проекта глубины реки и ширины ее берегов перед выемкой земли требовалось укреплять болотистые места деревянными щитами, выкачивать воду и лишь после этого приступать к основным земляным работам.

Рытье обновленного русла Мьи нередко осложнялось обнаружением в нем крупных валунов, оставшихся в этих местах после прохождения северного ледника, несшего с собой со Скандинавии песок, глину и огромные камни из кристаллических пород. Углубляя и расширяя русло реки и выравнивая ее берега, рабочие также сталкивались с оставшимися в земле огромными пнями деревьев, кои с превеликими трудностями и усилиями приходилось вручную выкорчевывать из грунта.

Рабочий проект расчистки реки Мьи предусматривал не только прокладку более широкого и глубокого пятикилометрового городского водоема, но и основательную подсыпку вынутой из старого русла землей левого берега водной протоки для строительства на нем небольшого летнего деревянного дворца для императрицы Екатерины I.

После смерти императора в 1725 году городское хозяйство приходило в упадок. Петербургский градоначальник Б.Х. Миних в своем докладе Сенату отмечал, что «при Фонтанной и Мье речках и при каналах сваи, доски, брусья и щиты испортило и многие погнили и землю водою вымывает, от того водоемы заносит… и речки в такую худобу приходят, что занесло вполовину, отчего проход и мелким судам весьма с трудностью...»

Активность отцов города в делах о заботе старинной речки в начале нового XIX века еще более снизилась. В одной из газетных публикаций той поры отмечалось, что «если ранее вода в Мойке была подобна по чистоте и вкусу Невской, то столетие спустя вновь превратилась в протоку с грязной, мутной и дурно пахнущей водой». В связи с этим в 1874 году даже последовало строжайшее запрещение водовозам брать воду для питья и приготовления пищи из реки Мойки.

До основания Санкт-Петербурга река носила ижорское название Муя («грязная»), в 1719–1797 годах водоем уже официально именовали Мьей. Современное название Мойка, вытеснившее прежнее, появилось несколько позже как переосмысленный вариант труднопроизносимого «Мья». Происхождение различных наименований реки, протекающей через центральную часть Петербурга и официально, вплоть до 1709 года, являющейся южной границей новой столицы Российской империи, имеет несколько версий, высказывавшихся в разные года столичными историками. А.И. Богданов, считавший, что «сея речка названа Мойкой от прежней ее нечистоты…» По его мнению, как, впрочем, и с точки зрения иных знатоков топонимики, название реки происходит от глагола «мыть». Были даже попытки связать это наименование с построенными на набережных Мойки общественными банями.

Согласимся, что подобное умозаключение не лишено традиционной национальной любви русских людей к мытью в банях, а слово «баня» на Руси означало «мыть, чистить тело водой». Первые жители Северной столицы любили повторять, что «без Питербурха да без бани, нам как телу без души», «В бане мыться – заново родиться», «Баня – мать вторая, кости распарит, все тело поправит».

Сразу же после основания города Петр I издал указ о строительстве общественных бань и о введении специального денежного сбора с их владельцев. Плату же для содержателей общественных бань устанавливала городская управа. У входа в каждую баню находился сборщик, собиравший «банную плату». Мыло и веники приносили с собой либо приобретали в бане. Малоимущий же люд обычно собирал обмылки и парился «опарышами», подобранными в мыльнях. Мыться приходили семьями, чтобы одни стерегли одежду, пока другие парились и мылись.

А.Э. Девиер, генерал-полицмейстер Петербурга

«Достаточные» же столичные жители платили при входе в баню «сторожевые» деньги, и банщик во время помывки надежно охранял их платье.

Очередным указом генерал-полицмейстера столицы А.Э. Девиера от 2 марта 1720 года категорически запрещалось «подлому люду строить собственные домовые бани». Для них специально возводились «мыльни на берегу реки Мьи (Мойки) за Финской слободою, числом до 30, из коих половина назначалась для мужчин, а другая, отдельная, для женщин».

В архивных документах сохранилась запись, сделанная рукой самого российского императора: «Где можно, при банях завести цырульни, дабы людей приохотить к бритью бороды, также держать мозольных мастеров добрых».

Заморские гости новой русской столицы с изумлением описывали этот варварский русский обычай и со страхом наблюдали, как, исхлестав себя в парилке березовым веником, горожане бросались в воды Мойки, а зимой в любые морозы окунались в ледяную прорубь. Датский же посол при дворе Петра I Юст Юль в 1709 году писал на родину, что в российской империи «первый доктор – это русская баня».

Оппоненты историка А.И. Богданова и его единомышленников полагали, что название «Мойка» произошло от прежнего наименования реки Мья и возможного звукового сходства ижорского слова «мья» и русских «мыть», «мою», «мойка». По их мнению, самое же название «Мья» дублирует древнее ижорско-финское значение «Муя».

Известные отечественные знатоки топонимики К.С. Горбачевич и Е.П. Хабло в популярной книге «Почему так названы?» отмечали, что «есть документальные свидетельства преобразования названия „Муя“ в „Мойка“. На старых шведских картах XVII века левый приток Невы, называемый сейчас рекой Мойкой, обозначен как „пиени муя йоки“. По-русски это значит: „маленькая муя река“. В русских писцовых книгах данная же река именовалась „Мья“.

Относительно исходного названия „Муя“ следует сказать, что небольшие болотные речки Ижорской земли нередко носили такое имя. Вероятно, оно связано с финским словом „мую“ (грязь, слякоть). Вспомним, что наша Мойка продолжительный период времени была грязной болотной речкой».

На его исторических набережных по сие время возвышаются выдающиеся по своей художественной значимости творения великих зодчих. На набережных реки Мойки на каждом шагу обнаруживаются яркие свидетельства их таланта и индивидуального мастерства. Река постепенно становилась органической частью Центрального района Петербурга, приобретала свой особый неповторимый колорит и блестящий архитектурный облик. Начиная со времен основания новой русской столицы во все годы с особой тщательностью проводились планировка береговой линии Мойки, прорисовки каждого ее изгиба, работа, способствующая удивительному композиционному завершению старинного водоема. Его набережные и в наши дни украшают величественные ансамбли, причисленные мировыми экспертами к совершенным архитектурным сооружениям XVIII–XIX столетий.

Знаменитые зодчие разместили на набережных реки Мойки уникальные дворцовые здания, аристократические особняки и жилые дома, создав удивительную многоплановую композицию, раскрывающуюся по мере течения водоема к своему устью.

Длина реки составляет 4,67 км, ширина весьма неравномерна – от 20 до 40 м, глубина на разных участках колеблется от 2,1 до 3,2 м. На протяжении почти пяти километров она спокойна, неторопливо несет свои воды через центральные районы Петербурга. Скорость течения на отдельных участках – неодинакова. Если в районе между Лебяжьей канавкой и каналом Грибоедова она составляет 8,3 кубометра воды в секунду, то на участке между Зимней канавкой и Адмиралтейским каналом ее величина достигает 10,3 кубометра. Между Ново-Адмиралтейским каналом и речкой Пряжкой скорость течения Мойки увеличивается уже до 11,3 кубометра воды в секунду.

В 1771–1715 годах по распоряжению Петра I прорыли Лебяжий канал, который не только ограничил территорию Летнего сада с запада, но и соединил Мойку с Большой Невой.

В 1711 году на земельном участке, отведенном сразу же после основания новой столицы капитан-командору Шхельтингу, русский император построил свой первый Зимний дворец и распорядился прорыть канал, ограничивающий дворцовый участок с запада и соединяющий Неву с рекой Мойкой (Зимняя канавка). В те же годы от набережной Невы к Мойке, вдоль западной границы будущего Марсова поля, отходил (ныне засыпанный) Красный канал.

Берега реки Мойки стали постепенно осваиваться уже в первые годы строительства нового столичного города. В начале жилые строения появились на правом берегу Мойки в 1705 году, вскоре после постройки Адмиралтейства. Это были, как правило, небольшие деревянные дома, возведенные на участке между Невской першпективой и Исаакиевской площадью. Их заселяли главным образом морские офицеры, корабельные мастера и иные работники Адмиралтейской верфи.

5 (16) ноября 1704 года, вскоре после основания новой столицы Петр I заложил на южном берегу Невы судостроительную верфь – Санкт-Петербургское, или Главное, Адмиралтейство. Архивные документы утверждают, что строилась она по проекту и при непосредственном участии самого российского императора. Сегодня в Центральном военно-морском музее нашего города хранится старинная гравюра с собственноручной подписью Петра I: «Сей верфь делать государственными работниками или подрядом как лучше и построить по сему».

Царь сумел разместить на сравнительно небольшом земельном участке необходимые и взаимосвязанные кораблестроительные производства.

В начале 20-х годов XVIII века в устье реки Мойки построили адмиралтейские склады для хранения и выдержки лесоматериалов, мастерские по строительству шлюпок, корабельного рангоута и блоков.

В развитии идеи российского императора о превращении новой столицы в Северную Венецию, для удобства транспортировки строительных материалов на верфь и склады, в 1720 году специально прорыли Адмиралтейский канал, по которому на верфь доставляли лес из «магазейнов» – складов, проводили для завершающей оснастки боевые галеры из Галерного двора.

В 1717–1719 годах, почти под прямым углом к Адмиралтейскому каналу, через территорию современной площади Труда проложили еще один рукотворный водоем – Крюков канал. В Государственном архиве сохранился документ XVIII века, удостоверяющий факт приемки нового канала: «Урочище Крюков канал, который проведен из Большой Невы, мимо Новой Голландии в Мойку речку, звание свое имеет по сему, что с первых лет был здесь при Санкт-Петербурге знатный подрядчик посадский человек, прозванием Семен Крюков, которого государь Петр Великий знал довольно, и оный подрядчик выше описанный канал делал, от чего и именование получил».

Кстати, должен отметить, что после опустошительных грандиозных пожаров 1736–1737 годов на набережных Мойки Комиссией о каменном строении Санкт-Петербурга при разработке проекта планировки части города между Мойкой и Фонтанкой было решено продлить Крюков канал от Мойки до реки Фонтанки по прямой линии. Продление диктовалось необходимостью расселения в этих местах значительного числа погорельцев – морских офицеров и адмиралтейских служащих. В те трагические дни настоятельно потребовалось эффективное гидротехническое сооружение, чтобы быстро осушить заболоченную местность, отведенную погорельцам, и получить надежную дешевую водную магистраль для доставки необходимых строительных материалов и продуктов питания. Причиной страшных пожаров, уничтоживших почти все строения на набережных реки Мойки, по мнению Комиссии, стала невероятная скученность на них деревянных зданий: «…порой между домами даже один человек проходил с трудом».

Для погорельцев – адмиралтейских служащих – отвели участок за Мойкой, вдоль Глухой речки (впоследствии – Екатерининского канала) от Вознесенского моста до пересечения с нынешним руслом Крюкова канала. Значительная площадь земельного участка, предназначенного для заселения погорельцев с набережных Мойки, тогда представляла собой совершенно неосвоенный и сильно заболоченный лес. Проект его осушения и последующего освоения 20 апреля 1738 года утвердила императрица Анна Иоанновна, а в начале 40-х годов XVIII века на осушенном участке уже приступили к строительным работам.

Князь А.Д. Меншиков, первый генерал-губернатор Петербурга

В непосредственной близости от набережных Мойки, в Адмиралтейской части города, одной из первых возвели деревянную церковь Преподобного Исаакия Долматского. Кстати, день памяти святого – 30 мая по старому стилю, совпадал с днем рождения основателя Петербурга. В этом храме в 1712 году Петр I венчался с Екатериной Алексеевной – будущей императрицей Екатериной I.

От первого Зимнего царского дворца – дома «корабельного мастера» Петра Михайлова, до Потешного поля (Марсова), между Невой и Мойкой протянулись одноэтажные деревянные дома с огородами, принадлежащие жителям Немецкой и Греческой слобод.

За строительство домов в столице, в том числе и первых строений на набережных реки Мойки, за городское хозяйство отвечал первый генерал-губернатор столицы «светлейший князь» А.Д. Меншиков.

В 1703–1706 годах Канцелярией городовых дел ведал Р.В. Брюс. Все строительные работы в тот период находились под его контролем. В 1723 году эта организация была преобразована в Канцелярию от строений. В ее состав вошли столичные архитекторы, скульпторы, живописцы и резчики. Ее руководитель отвечал за планировку города, сооружение и ремонт каналов, за состояние больших и малых рек, а также набережных, мостов, заготовку и доставку строительных материалов, заключение контрактов с зодчими, подрядчиками, за работы по отделке зданий, разработку типовых «образцовых» строительных проектов, оплату всех строительных работ и наем рабочей силы.

Под руководством этой организации Северная столица с самого начала строилась по планам и проектам, а не хаотично. Подобного планового возведения зданий в новой столице Европа не знала. Ее города возводились постепенно, иногда целыми столетиями. С самого своего рождения Санкт-Петербург приобрел собственный оригинальный и неповторимый вид.

Согласно историческому описанию города Санкт-Петербурга, составленному русским историком и архивариусом А.И. Богдановым, к периоду 1716–1717 годов в первых домах по набережной реки Мойки жили русские и иностранные специалисты различного ранга. Дома представляли собой деревянные постройки из положенных друг на друга бревен, которые обычно обтесывали лишь внутри. Крыши жилых зданий либо покрывали тонкой еловой щепой, либо же досками длиной 10–12 футов, уложенными рядами и закрепленными парой поперечных реек. Кто хотел лучше защититься от дождя, тот, как правило, укладывал под доски большие куски березовой коры. Иные же клали поверх щепы большие четырех угольные куски дерна. Очевидцы вспоминали, что пока он был свеж, крыша дома походила на цветущий зеленый луг.

Любопытно отметить, что дарственная на земельный участок по набережной реки Мойки в те годы обязывала владельцев «отделать деревом» берега водоема. Обычно тогда обустройство берегов реки, строительство на них жилых построек сопровождалось вырубкой близлежащих лесных массивов. Однако царским указом категорически запрещалось рубить дуб, клен и липу. В случае же нахождения выделенного участка застройки в зоне произрастания подобных сортов деревьев «их надлежало бережно вырывать из земли и пересаживать в приусадебные сады и огороды».

Петровский указ от 3 сентября 1716 года требовал, чтобы жители набережной реки Мьи «против своего двора по утрам, покамест люди по улице не будут ходить… с мостовой всякий сор сметали, и каменье, которые из своего места выломятся, поправляли, и чтоб по улице отнюдь никакого сору не было…»

Не выполнявших этих обязательных правил сурово наказывали: штрафовали «по две деньги с сажени в ширину их двора». Особенно строго наказывали тех, кто сбрасывал в русло речки мусор и разные нечистоты. За подобные поступки виновных публично били кнутом, а в отдельных случаях, «чтоб было неповадно другим», ссылали на вечные каторжные работы.

Правда, заметим, идеальной чистоты на набережных водоема тогда все же не было, но во все времена детище Петра Великого – реанимированная им река Мойка – оставалось объектом, в котором по его распоряжению с 1717 года неукоснительно действовали правила, предохраняющие набережные старейшей столичной реки от загрязнения городскими отбросами. А как отмечали современники, уборка территорий водоемов в петровские времена являлась делом весьма нелегким. Мостовых в полном смысле этого слова длительное время на набережных реки фактически не существовало. В первый же год после ввода в строй очищенного, углубленного и расчищенного водоема его набережные лишь выстилались хворостом, и только во второй половине XVIII столетия на них появились первые пешеходные настилы из толстых сосновых досок. Петербуржцы, обосновавшиеся на набережной Мойки, так же как и те, кто жил на набережных новых столичных каналов, постоянно жаловались: «Когда один только день идет дождик, то уже нигде нет прохода и на всяком шагу вязнешь в грязи».

Заметим, что в те годы в новой столице катастрофически не хватало камня для мощения улиц и набережных, поэтому по указу Петра I от 24 сентября 1714 года все приезжающие в Санкт-Петербург должны были привозить с собой камни: «30 камней весом не менее 10 фунтов каждый, а на лодках – того же веса 10 камней, на возах – 3 камня по 5 фунтов…» За каждый не довезенный до города камень на ослушника царева указа накладывался денежный штраф.

Вслед за этим последовал еще один необычный указ. В связи с тем что в петровское время набережные столичных рек и каналов мостили не только камнем, но и довольно быстро портящимся деревом, царь повелел: «Чтоб с сего времени впредь скобами и гвоздями, чем сапоги мужские и женские подбиваются, никто бы не торговал и у себя их не имел; так же и никто, какого бы чину кто ни был, с таким подбоем сапогов и башмаков не носили. А ежли у кого с таким подбоем явятся сапоги или башмаки, и те жестоко будут штрафованы, а купеческие люди, которые скобы и гвозди держать будут, сосланы будут на каторгу, а имение их взято будет…»

Первоначально берега Мойки укрепляли сваями – на каждую сажень по три сваи, за которыми закладывали щиты, сбитые из досок. Однако годы и регулярные наводнения быстро разрушали деревянные набережные водоема и его прибрежную защиту. Приходилось довольно часто не только укреплять берега реки и ее набережные, но и проводить работы по очистке водовода. В 1736–1737 годах вновь проводились капитальные работы по углублению дна Мойки, выпрямлению ее берегов и укреплению их новыми деревянными щитами. Однако сильнейшее наводнение 10 сентября 1777 года в считанные часы буквально разметало деревянные береговые опоры, массивные щиты и нарушило возможность проезда по обеим сторонам водоема. Городской голова и отцы Санкт-Петербурга вынуждены были наконец единодушно решить вопрос о сооружении каменных набережных реки.

И все же, несмотря на практическую целесообразность и государственную необходимость подобного решения, набережные Мойки с деревянными ограждениями просуществовали вплоть до конца 1790-х годов. Работы же по сооружению ее гранитных набережных начались лишь после окончания строительства каменных парапетов левого берега Невы, Фонтанки и Екатерининского канала. Берега Мойки постепенно облицовывались камнем лишь в период 1798–1810 годов. Проект новой гранитной набережной реки подготовил в конце XVIII столетия известный военный инженер и архитектор И.К. Герард, а работами по облицовке камнем Мойки непосредственно руководил знаменитый столичный мастер Самсон Суханов. Он являлся не только блестящим техническим исполнителем, но и обладал недюжинным художественным даром. Камнерез-умелец всегда привносил в проект нечто свое, оригинальное, превращавшее результат его труда в совершенное произведение.

По своему подобию и общему характеру гранитный облик этого водоема мало чем отличается от набережных реки Фонтанки и Екатерининского канала, однако в отличие от них переброшенные через Мойку деревянные мосты тогда были заменены не каменными, а чугунными, более изящными по своему архитектурному оформлению и оригинальному в техническом отношении сооружениями. При их постройке использовались различные, весьма необычные конструктивные схемы, в создании которых принимали участие талантливые мостостроители и известные петербургские зодчие. Благодаря этому мосты реки Мойки стали уникальным художественным украшением Центральной части столичного города.

Правда, к досаде руководителя облицовочных работ, сравнительно небольшая ширина свободных проездов по обоим берегам реки не позволила проектировщикам соорудить более широкие и пологие лестницы – сходы к воде. Но зато чугунные ограждения Мойки и ее мостов оказались произведениями искусства – изящными по своему рисунку и более сложными по характеру исполнения. Теперь бывшая ижорская речка Муя стала украшением знаменитого исторического района Санкт-Петербурга.

Облик исторических набережных реки Мойки постепенно складывался на протяжении более трех веков. В наши дни он воспринимается как единое целое. Четкость ритма, обилие шедевров зодчества, необычная «лепота» и благообразность живописной панорамы, архитектурного решения строений делают его стройным и гармоничным неповторимым ансамблем. Выдающимися шедеврами зодчества набережные этой реки начинают обустраиваться после страшных и опустошительных пожаров конца первой половины XVIII века.

Губительные пожары, охватившие русскую столицу во времена правления Анны Иоанновны, в 1736–1737 годах уничтожили всю центральную часть Адмиралтейской части, заполненную в те годы скучной бессистемной деревянной застройкой. Полностью тогда выгорели морские слободы на берегах реки Мойки.

11 августа 1736 года внезапно загорелся деревянный особняк на Мойке у Зеленого (Полицейского) моста. Виновником возгорания здания оказался прислужник персидского посланника, куривший трубку рядом с кучей сухого сена. Туда попала искра, и пламя мгновенно охватило деревянные стены старого дома. В полицейском рапорте тогда указывалось, что менее чем за восемь часов разбушевавшийся пожар уничтожил все деревянные жилые здания от Зеленого моста до Вознесенского проспекта.

Пожар 1736 года уничтожил своеобразную доминанту города, расположенную на тогдашней южной границе Санкт-Петербурга, – двухэтажное здание Гостиного двора, возведенного в 1719 году по проекту столичного зодчего Г. Матарнови. Помпезное строение торгового комплекса, четырехугольное в плане, с таким же внутренним двором, покатой черепичной крышей с башней и высоким шпилем находилось на углу Першпективной дороги (Невского проспекта) и набережной Мойки. Полыхавший на ее набережной пожар не пощадил и этот Гостиный двор, он полностью выгорел.

Пожар в Петербурге в 1737 г. Немецкая гравюра

Гигантский пожар 24 июня 1737 года, вспыхнувший сразу в двух местах набережной реки Мойки, также оставил после себя новое огромное пепелище, простирающееся от истока Мойки до Зеленого моста на Невской першпективе. Сгорели более тысячи строений и несколько сотен их жителей. В том же году обратились в пепел почти все дома, расположенные на набережных Мойки от Полицейского (Зеленого) моста до Крюкова канала. Полагали, что причиной возгорания стали умышленные поджоги зданий. В порядке профилактики подобных случаев руководство города разделило Петербург на несколько частей «для обнаружения поджигателей» и в каждой части провело перепись жителей. Петербургские газеты опубликовали любопытный материал, в котором утверждалось, что оперативные действия полиции позволили обнаружить в процессе переписи истинных виновников пожаров, понесших заслуженную кару. На чердаках нескольких жилых зданий полиция обнаружила горшки с легковоспламеняющимися веществами.

После опустошительных пожаров на Мойке погорельцы – морские офицеры, мастера Адмиралтейской верфи – переселились в Коломну, территория которой находилась между Мойкой, Фонтанкой, Пряжкой и Крюковым каналом.

Южная граница российской столицы теперь указом императрицы передвинулась с берегов реки Мойки к набережным реки Фонтанки. На уничтоженных же огнем набережных Мойки многое необходимо было отстраивать заново.

П.М. Еропкин, главный архитектор Комиссии о Санкт-Петербургском строении

Взирая на безжалостное пламя, пожирающее здания на набережных Мойки, императрица была потрясена и напугана. В 1737 году последовал указ Анны Иоановны о запрещении строительства деревянных домов в центре столицы. Для упорядочения городской застройки после пожаров 1736–1737 годов Сенат решил своим распоряжением создать Комиссию о Санкт-Петербургском строении во главе с генералом Б.-Х. Минихом. В обязанности вошедших в нее видных столичных зодчих – М.Е. Еропкина, И.К. Коробова, М.Г. Земцова входила разработка нового генерального плана Петербурга, по которому прежде всего застраивались «погорелые места».

Застройка набережных реки Мьи, по решению Комиссии о строении 1737 года должна была «от Конюшенного двора до Невской проспективы вестись по набережной „единою фасадаю“, а от Зеленого до Синего моста, где дворовые места находятся пространные, на оных строить покои, отступя от улицы саженей 20 или сколько кто пожелает, внутри дворов, а с улицы делать ворота и ограды каменные, или в той ограде делать решетки и обсаживать деревьями». Решением Комиссии также оговаривалось: «А от Синего моста до двора господина генерал-кригскомиссара князя М.М. Голицина, подле Поцелуева моста, вести строительство в линию, без садов на улицу от того же двора князя М.М. Голицына вниз до Чухонской речки. Выводить на набережную Мьи каменные стены или решетчатые заборы… и чтобы наличного к речке Мье деревянного строения вновь отнюдь ничего не строили».

По указу императрицы Анна Иоанновны в Санкт-Петербурге временно приостановили в 1737 году строительство дворцовых и казенных зданий и построек, а для облегчения строительных работ, ведущихся погорельцами, царица строго повелела установить умеренные цены на все строительные материалы.

В начале второй половины XVIII века на опустошенных огнем набережных реки Мойки развернулось интенсивное строительство. Однако при этом социальный состав новоселов значительно изменился, так же как и тип новостроек. Вдоль берегов водоема теперь в основном возводились парадные помпезные особняки петербургской аристократии. Некоторые уцелевшие при пожаре каменные дома на Мойке перестраивали. Первоначальные скромные «набережные покои» меняли свое назначение, превращаясь в великокняжеские дворцы. Владельцами иных новых каменных особняков на Мойке становились люди известных дворянских фамилий, древних боярских родов. Роскошные дома, родовые особняки дворцового типа для них возводили знаменитые зодчие, имена и деяния коих вошли в анналы шедевров архитектуры.

В числе прочих актуальных рабочих вопросов Комиссия обязывалась следить за противопожарной безопасностью новостроек. Архитектор П.М. Еропкин составил специальную памятку для будущих домовладельцев, упомянув об их конкретных задачах и обязанностях: «Како быть строению, как по улицам, так и во дворах… и учинить тому строению… особливо твердый план и чертеж, дабы всяк впредь по тому надежно строить и поступать мог». Комиссии также надлежало осмотреть во всех дворах деревянные строения и в случае тесноты и опасности распространения пожара назначить их «сломку».

Один из членов Комиссии – архитектор М.Г. Земцов – разработал несколько вариантов типовых («образцовых») жилых одноэтажных строений «на погребах». Теперь при отведении Комиссией участка владелец обязан был представить для утверждения детальный план здания и его фасада. После же утверждения проекта будущий владелец дома давал подписку о том, что «на том месте оное наличное каменное строение строить со всякой крепостью и предостойностью и погреба делать со сводами и у тех погребов главные наружные двери железные, и у палат рундуки и лестницы каменные, и то строение закладывать и производить под присмотром и показанием архитектора Земцова, а сверх тех апробированных плана и фасада лишнего строения и на дворе служб… не строить под опасением штрафа».

Подобные требования не только предусматривали обеспечение противопожарной безопасности, но и способствовали «регулярству» нового здания.

Облик набережных реки Мойки постепенно менялся. Вырастали многоэтажные дворцовые ансамбли, роскошные особняки столичной элиты, состоятельных городских предпринимателей и деловых людей, а несколько позже и красивые доходные многоэтажные дома с коммерческими дорогими квартирами «под солидных жильцов».

Ко второй половине XIX – началу ХХ века набережные водоема приобретают статус привилегированного престижного роскошного участка столичного города. Из 116 зданий, возведенных на берегах Мойки, 27 занимали строения весьма солидных министерств. Шесть строений построили для православных и иноверческих храмов и соборов. В 25 представительных домах расположились крупные отечественные банки, акционерные общества и солидные деловые конторы финансовых и общественных предпринимателей. В 19 роскошных особняках и дворцовых строениях расположились представители дома Романовых, придворная знать и известные представители высокопоставленной аристократической элиты.

Одним из первых величественных сооружений на Мойке в конце 30-х годов XVIII века стал дворец известного дипломата графа К.Г. Левенвольде, возведенный архитектором Ф.Б. Растрелли на том месте, где ныне располагается основной корпус Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена.

В середине XVIII столетия на левом берегу реки по проекту зодчего Н.Ф. Гербеля возвели каменные корпуса придворных конюшен, а на участке теперешнего жилого дома № 12 тогда же возвели роскошный трехэтажный особняк на подвалах из камня кабинет-секретаря и ближайшего сподвижника Петра I А.И. Черкасова. Каменные службы этого здания с открытыми двухъярусными аркадами сохранились до наших дней.

Неподалеку от Красного моста на набережной реки Мойки на огромном земельном участке после пожаров 1736–1737 годов возвел свой фамильный особняк сенатор граф П.И. Мусин-Пушкин, соратник А.П. Волынского, боровшегося против немецкого засилья в столице. Графу вырезали язык и сослали на каторгу в Сибирь. Позже через конфискованную у него усадьбу проложили новую улицу, названную тогда Средней перспективной магистралью, проходившую в те годы от Адмиралтейства до Мойки.

Князь А.П. Волынский, кабинет-секретарь императрицы Анны Иоанновны

На участке нынешнего дома № 61 на Большой Морской улице, проходящей по правому берегу реки Мойки, в собственном каменном доме длительное время жил и в 1765 году скончался знаменитый русский академик М.В. Ломоносов.

На левом берегу реки во второй половине XVIII века располагался небольшой двухэтажный каменный особняк, принадлежавший генерал-фельдмаршалу графу П.И. Шувалову, инициатору важных военных и экономических преобразований в Российской империи. Много позже этим участком, с построенным на нем дворцом, владел князь Феликс Юсупов граф Сумароков-Эльстон – убийца Григория Распутина.

В 1750–1753 годах зодчий Ф.Б. Растрелли на участке нынешнего дома № 50 построил огромный двухэтажный особняк с каменными же флигелями, обрамляющими парадный двор дома, для состоятельного столичного предпринимателя Штегельмана, а в 1754 году тот же зодчий завершил на углу Невской першпективы и левого берега Мойки строительство роскошного дворца «именитого человека» и коммерсанта С.Г. Строгонова.

В 1766 году по проекту архитекторов А.Ф. Кокоринова и Вален-Деламота на набережной реки Мойки возводятся дворец и обширный сад для президента Академии наук, гетмана Украины графа К.Г. Разумовского и представительное жилое здание дворцового типа с обширным участком земли на углу будущей Гороховой улицы и набережной Мойки для бывшего денщика Петра Великого, ставшего затем российским фельдмаршалом, А.Б. Бутурлина. Это лишь краткий, неполный перечень великолепных каменных строений, возведенных для знатных лиц на набережных реки Мойки после пожаров в 1736–1737 годах, уничтоживших на них почти все деревянные постройки. С каждым годом столичные газеты с радостью сообщали обывателям Петербурга о постройке того или иного нового здания на Мойке для представителей элиты или богатого предпринимателя.

Генерал-фельдмаршал К.Г. Разумовский, президент Академии наук

Со второй половины XIX столетия набережные Мойки в XVIII–XIX веках славились своим порядком, чистотой и ухоженностью. Жилой фонд содержался всегда в идеальном порядке и чистоте. За его благополучием обычно следили опытные управляющие домами, домовладельцы, швейцары и дворники. Все здания всегда были своевременно выкрашены и отремонтированы. Большинство парадных подъездов имели красивые навесные козырьки от дождя и снега. По краю тротуара всегда устанавливались фигурные металлические или каменные тумбы, предохраняющие пешеходов от возможных наездов на них лихих извозчиков и грузовых телег. Подъезды и парадные двери, изготовленные из полированных ценных пород дерева, украшали начищенными до блеска медными или бронзовыми решетками и дорогими фигурными дверными ручками, ослепительно сиявшими в лучах солнца. У парадных дверей большинства домов набережных Мойки всегда стояли представительные швейцары благообразной внешности, облаченные в красивое форменное обмундирование (ливрею и фуражку с золотым позументом).

Управляющий домом на Мойке – фигура особая. Его нанимали по договору с обязательным условием «ответственности за все по дому упущения и беспорядки и принятия на свой счет и страх все могущие последовать от того взыскания, налагаемые административными и судейскими властями». Как правило, это были энергичные профессионалы, надежные и предприимчивые люди, наделенные немалыми правами.

Муниципальные власти особо внимательно следили за поддержанием достойного порядка не только в элитных домах, расположенных на набережных реки Мойки, но и на территории, примыкающей к ним.

В справочной книге «Для господ домовладельцев и управляющих» содержались все официальные постановления городской думы, относящиеся к хозяевам строений и руководителям государственных учреждений. Домовладелец и его управляющий отвечали перед властями за все, что нарушало общественные правила, несли строгую административную и даже уголовную ответственность за возможные упущения и нарушения.

Неширокие, уютные набережные водоема и живописные перспективы его отрезков придавали Мойке строгую классическую прелесть. Однако если здания, подступавшие к берегам реки, во все времена, вплоть до революционных событий 1917 года, содержались в образцовом порядке, то о самом водоеме и его берегах этого сказать нельзя. Петербургская пресса регулярно писала о бедственном положении реки Мойки. Обращая внимание городской управы на очередное состояние реки Мойки, журналисты писали о периодическом обмелении русла «заиленного» водоема, осыпании с его набережных гранитной облицовки, падении ее в воду и смывании отдельных плит проливным дождем. Перила ограждения реки с годами также разрушались, проседали и нуждались в срочном ремонте. Время не щадило и мостовые набережных реки – они постепенно разрушались, а их отдельные элементы периодически вообще исчезали с проезжей части.

Критика столичной прессы оказывалась иногда результативной. В XIX – начале ХХ столетия очередные заседания городской управы специально включали в повестку дня вопросы об очистке реки Мойки на определенных участках, углублении ее русла, восстановлении по нему судоходства и увеличении водотока, нормализующего его санитарное состояние.

На особых заседаниях санкт-петербургской городской думы в начале ХХ века неоднократно обсуждались вопросы не только о капитальном ремонте набережных реки Мойки, но и об основательных работах по полной переделке ее гранитной облицовки.

Городская дума приняла официальное решение о капитальном ремонте набережной реки, но и выделила для этого необходимые ассигнования. Получив огромные деньги на капитальные работы по ремонту набережных водоема, государственные чиновники выставили подряды на торги. Подрядные работы достались малоопытным и технически безграмотным «предпринимателям», умеющим заполучить подряд, но не способным обеспечить надлежащее качество работ.

Несостоятельность ремонтных капитальных работ на набережной Мойки в начале ХХ столетия, произведенных подрядчиком-мошенником, была обнаружена лишь после того, когда подряд был завершен, одобрен и принят «компетентной» комиссией Государственной думы.

Городская же техническая компетентная экспертиза признала работы не отвечающими условиям заключенного подряда. Качество ремонта оказалось настолько скверным и недоброкачественным, что плиты и камни через некоторое время стали пластами отваливаться от стен реставрированных набережных, ибо техническая лабораторная экспертиза установила, что цемент в строительном растворе полностью отсутствовал. Работы же проводились либо при полном исключении обязательного контроля со стороны заказчика, либо при весьма поверхностном формальном надзоре за отдельными этапами капитального ремонта на набережных реки Мойки. Судебная палата единодушно признала виновными всех представителей заказчика и подрядчика. В газетных публикациях журналисты и гласные городской думы проанализировали причины подобного казнокрадства и мздоимства и пришли к выводу, «что раньше взяточничество в основном приписывалось мелким служащим. Теперь же высшие чиновники научились умело составлять сметы на строительные подряды, завышая объемы работ и ставя подрядчику условиями о необходимости поделиться деньгами с чиновником». Звучит вполне актуально и в наше время. Мздоимство оказалось бессмертным, несмотря ни на что.

Участь реки Мойки омрачалась не только продажностью ее государственных опекунов. Начиная со второй половины XIX века в Санкт-Петербурге периодически возникали инициативные ассоциации, их учредителями бывали не только весьма предприимчивые деловые люди, хорошие психологи, желающие быстро и легко разбогатеть, но и авторитетные в деловых и общественных кругах специалисты. Наиболее солидной и активной организацией подобного рода являлась в те времена ассоциация, созданная группой акционеров одной из строительных компаний, возглавляемой инженер-полковником Н.И. Мюссардом и его заместителями – архитектором Н.Л. Бенуа и инженером-технологом по вопросам городской канализации и водоснабжению А.Ф. Буровым. «Новые русские» бизнесмены того далекого времени в городской думе и муниципальных организациях не раз заявляли о катастрофическом положении столичных каналов и малых рек, в том числе и Мойки. По их мнению, «набережные и тротуары этих водоемов довольно узки, а их стены, перила и спуски к воде длительное время не ремонтировались и практически разрушились. Судоходство по этим водным городским магистралям теперь якобы осуществляется лишь в самом незначительном объеме и никак не вознаграждает население столичного города за все существующие неудобства». Авторы проекта предлагали глобально пересмотреть существующую планировку Санкт-Петербурга и засыпать все многочисленные водоемы – городские каналы и реки, постоянно заражающие воздух зловоньем от застоя скопившихся за долгие годы ила и отбросов.

Авторы проекта, названного гласными городской думы «достроительным вандализмом», пытались убедить население и руководство Петербурга, что надеяться на устранение столь далеко зашедших разрушений внутренних водных магистралей средствами города совершенно невозможно. Предприимчивые специалисты, в числе которых особым красноречием выделялся известный столичный архитектор Н.Л. Бенуа, уверенно заявляли, что длительное отсутствие регулярного ремонта и очистки водоемов нанесло им слишком серьезные повреждения и ликвидация их потребует огромных денежных средств.

Концессионеры авторитетно полагали, что в данной ситуации единственным выходом может быть только утверждение их радикального проекта, в котором ими предлагалось оперативно засыпать разрушенные временем и бесхозяйственностью властей городские водоемы. В дальнейшем оказалось, что эта лихая группа градостроительных вандалов намеревалась после засыпки рек и каналов добиться получения в престижном месте города в безвозмездное пользование земли для организации и выгодной эксплуатации на ней конно-железной дороги с рельсовыми путями.

Новоявленные радетели конца XIX века благосклонно предлагали отцам города выгодный, по их мнению, проект: «Их новая фирма, получив землю, становится во главе доходной компании – конно-железной дороги столицы и, прикрывая грехи нерадивых чиновников, облагораживает антисанитарную территорию Центрального района Санкт-Петербурга». Целесообразность своих предложений господа Н.Л. Бенуа и Н.И. Мюссард усиливали рядом чувствительных патриотических лозунгов по организации доступного простому народу транспорта, разбивку озелененного бульвара для отдыха горожан, с красивым фонтаном, лавками и скамейками для простолюдинов, не имеющих возможности летом выехать на дачи.

К чести заседателей городской думы, этот авантюрный проект «концессионеров» единодушно отвергли, сохранили исторические водоемы и обязали чиновников государственных ведомств впредь «проводить регулярную очистку русла старинных рек и каналов и своевременные ремонтные работы по приведению их стенок и набережных в надлежащий вид».

В своем выступлении гласный петербургской думы Иван Ильич Глазунов, дядя знаменитого русского композитора, тогда решительно заявил: «Неужели для того, чтобы гг. Мюссард, Бенуа и К° получили возможность устроить в свою пользу на засыпанных исторических водоемах разные торговые заведения, провести на всем их протяжении линию конно-железной дороги и пользоваться ею для своей огромной выгоды 50 лет, город лишится прекрасной дренажной системы, осушившей огромную болотистую территорию нашей столицы? Подобное предприятие по засыпке рек и каналов прежде всего могло быть выгодно для господ составителей этого авантюрного проекта, а не для Петербурга и его жителей».

В думе тогда не раздалось решительно ни одного голоса в защиту проекта, так много сулившего его предприимчивым разработчикам. Проект единодушно отвергла и петербургская общественность, разглядевшая в его осуществлении лишь нанесение городу огромного вреда.

На этот раз попытку градостроительного вандализма решительно пресекли. Старинные рукотворные водоемы Санкт-Петербурга и его краса и гордость – река Мойка, по-прежнему наперекор судьбе степенно несут воды в Большую Неву.

Вместе с тем следует отметить, что еще долго, вплоть до 1917 года, гласными городской думы будут рассматриваться все новые и новые «прожекты» засыпки столичных каналов и рек. Однако в конечном итоге все они отклонялись, ибо преследовали ту же цель, что и проекты их предшественников, – получить по дешевке престижный участок городской земли и в дальнейшем с выгодой для себя эксплуатировать его.

В 1893 году камер-юнкер Р.Ф. фон Гартман предложил засыпать Екатерининский канал и русло реки Мойки и проложить на засыпанной площади скоростную дорогу на сваях, соединив ее с железнодорожными линиями Балтийского, Варшавского и Николаевского вокзалов. Главную станцию автор проекта предлагал обустроить на месте Банковского моста. Городская дума не поддержала эту идею, требующую «разгрома центральной части столицы и уничтожения ценных исторических сооружений».

В 1895 году Я. Ганеман разработал и представил на рассмотрение городской думы новый проект засыпки каналов и реки Мойки для прокладки вдоль старого русла водоемов электрической железной дороги. Этот проект как «не разработанный в техническом отношении» также решительно отвергли.

В 1901 году гражданский инженер П.И. Балинский и американский инженер М.А. Вернер представили в Министерство внутренних дел еще один проект, рассмотренный в Комиссии о новых железных дорогах при Министерстве финансов. По этому проекту в столице предполагалось построить метрополитен на насыпях и эстакадах, расположенных на высоте от 5 до 10 м над уровнем городских улиц. «Большое кольцо» метрополитена предполагалось протянуть по Сенной площади, набережным Екатерининского и Крюкова каналов, по набережной реки Мойки с выходом на Неву. По узкому железнодорожному пути над Невой поезда метрополитена должны были попадать на Васильевский остров по 12-й линии, пересекать Петровский, Крестовский и Каменный острова и продолжать путь по Выборгской стороне.

Согласно замыслам авторов проекта, линии «большого кольца» пересекали территорию Большой и Малой Охты и в районе Александро-Невской лавры возвращались на левый берег Невы. Длина всей дороги, по расчетам П.И. Балинского и его компаньона, должна была составить 95,5 версты. Предполагалось, что поезда будут следовать каждые 2–3 минуты со скоростью 43–76 км/ч.

Стоимость строительных работ, по расчетам проектировщиков этой линии метрополитена, составляла 190 миллионов рублей. Под эстакадами скоростной железной дороги авторы проекта предлагали разместить всевозможные склады и магазины. Проект нашел поддержку петербургского градоначальника, члена Государственного совета Н.В. Клейгельса. Однако городской голова П.И. Лелянов, гласный городской думы В.А. Тройницкий и представитель Святейшего синода действительный статский советник К.И. Дылевский указали, что проект нарушает предусмотренные строительные нормативы, запрещающие установление каких-либо объектов, в том числе и предусмотренных проектом столбов ближе чем на 40 метров от церковных зданий и сооружений.

Председатель Комиссии о северных железных и водных путях и торговле Петербургского порта при городской думе Н.А. Архангельский также усмотрел в проекте ряд моментов, нарушающих интересы города. Оказалось, что проект Балинского и Вернера поступил на рассмотрение после того, как дума уже утвердила строительство на территории столицы сети электрических дорог (трамвайного движения). Кроме того, проведение скоростной дороги по территории исторических районов Санкт-Петербурга на уровне второго и третьего этажей жилых зданий не только затемнило бы улицы и жилые помещения в домах, но и ухудшило бы условия проживания в них горожан. Невыносимые грохот и шум от непрерывного движения пассажирских поездов в непосредственной близости от жилых строений могли бы привести к их преждевременному разрушению от постоянного сотрясения и резкому обесцениванию квартир. Комиссия посчитала представленный проект «убыточным для жителей столичного города» и единогласно отвергла его.

И наконец, в начале ХХ столетия возник план продолжения Большой Морской улицы по набережной Мойки до Невы, где она должна была встретиться с продолжением Английской набережной. Знаток Петербурга Л.И. Бройтман в монографии, посвященной истории одной из интереснейших центральных улиц столичного города, в этой связи писала: «Предполагалось уничтожить склады „Новой Голландии“ и судостроительный завод „Новое Адмиралтейство“. Оба освободившихся острова собирались разбить на участки и пустить их в продажу, а Крюков и Ново-Адмиралтейский каналы засыпать. К счастью, план этот не выполнен и Большая Морская улица по-прежнему завершается у чудесного и романтического островка Новой Голландии, окруженного водоемами».

Вероятно, к благополучному завершению очередной авантюры следует добавить, что ее провал сохранил нам не менее романтическую реку Мойку с ее историческими набережными, ибо последующими планами бизнесменов предполагалось засыпать этот водоем и устроить на его месте широкий городской проспект, названный именем одного из представителей царствующего дома Романовых.

К началу ХХ столетия архитектурный облик реки Мойки и ее набережных сформировался окончательно и выглядел примерно так, как он смотрится в наши дни.

В период Великой Отечественной войны в бывших дворцовых зданиях располагались штабы созданной армии народного ополчения, военные госпитали. Особняки набережных Мойки жестоко страдали от вражеских бомбардировок и артиллерийских обстрелов.

После войны разрушенные исторические здания восстанавливались. Набережные реконструировались и благоустраивались. Менялось их дорожное покрытие, расширялись зоны озеленения. Периодически очищалось русло древней реки.

Газета «Санкт-Петербургские ведомости» регулярно информировала жителей города об очистных работах на Мойке. В октябре 1999 года корреспондент газеты Нина Федорова опубликовала свой репортаж с набережной реки: «7 октября 1999 года „Ленводхоз“ приступил к профилактическим работам на Мойке. Земснаряды двинулись вниз по течению, выгребая со дна реки накопившийся за долгие годы слой илистых отложений. Один из земснарядов не смог войти в русло реки Мойки. Его осадка оказалась 1,7 метра, а глубина реки составляла всего 1,4 метра. Тогда самый большой земснаряд отправили к устью водоема для начала работ вверх по течению Мойки. Однако у Поцелуева моста, преодолев две трети русла водоема, тяжелое очистное сооружение вновь застряло. Второй же малый земснаряд продолжал успешно работать в верховьях реки. Илистые и мусорные отложения, осевшие за последние десятилетия, представляли собой довольно толстый слой органических веществ и металлических предметов, а сама Мойка значительно обмелела за этот период».

Технические возможности нашей эпохи позволяют не только очистить русло древнего водоема от отложений на ее дне, но и вернуть ее основные параметры, заложенные по распоряжению Петра Великого при работах на Мойке в период строительства новой столицы России.

На исторических набережных реки, ставшей органической частью Санкт-Петербурга, по-прежнему стоят красивые дома. Для нового строительства здесь давно уже нет места.

Мойка и ее набережные сегодня официально признаны заповедной уникальной зоной города Петра Великого и находятся под государственной охраной.