Дело о заблудившемся цыпленке
Стояло прекрасное июньское утро. Было восемь часов, мы с Холмсом сидели за завтраком. Он просматривал корреспонденцию, только что доставленную почтальоном, я рассеянно листал «Дейли ньюс» и довольно уныло размышлял о том, как здорово было бы провести этот день где-нибудь на побережье, вдали от душного шумного Лондона. Внезапно Холмс произнес:
– Как вы смотрите на то, чтобы ненадолго отправиться на море, дружище? В Брайтон, например?
– Невероятно, Холмс! – воскликнул я. – Я ведь только сейчас мечтал об этом. Вы прочли мои мысли.
– На сей раз вы ошибаетесь, приятель, хотя, признаться, временами по вашему лицу можно читать как по раскрытой книге. Я мог бы догадаться, о чем вы думаете, по этим вашим вздохам и тоскливым взорам, бросаемым в окно. Впрочем, мое замечание было вызвано лишь письмом, которое я получил от мисс Эдит Пилкингтон, постоялицы брайтонского отеля «Регаль», судя по почерку – дамы средних лет. Вот что она пишет:
Дорогой мистер Холмс!
Уверена, Вы простите мне отсутствие церемонных предисловий. Я была бы весьма рада получить Ваш совет касательно дела, которое доставляет мне немалое беспокойство. Я служу в компаньонках у одной дамы по имени миссис Хакстебл. Недавно она познакомилась с неким врачом, доктором Джозефом Уилберфорсом, и его сестрой, мисс Аделаидой Уилберфорс, которые также проживают в отеле «Регаль». У меня не имеется никаких доказательств их злонамеренности, и все же их отношения с миссис Хакстебл весьма меня беспокоят. Она вдова, и у нее нет близких родственников, которые могли бы о ней позаботиться.
Поскольку миссис Хакстебл очень больна и нуждается в моих услугах, мне будет весьма затруднительно выбраться в Лондон, чтобы проконсультироваться с Вами. Понимаю, что злоупотребляю Вашим великодушием, но я была бы весьма Вам признательна, если бы Вы сами приехали в Брайтон между двумя и тремя часами пополудни (в это время миссис Хакстебл отдыхает после обеда), чтобы обсудить со мной это дело.
Искренне Ваша,
– Ну, Уотсон, что вы об этом думаете? – продолжал Холмс, сложив письмо и снова убирая его в конверт.
– Что я об этом думаю, Холмс? Боюсь, что ничего. Довольно непосредственная просьба, при том что, по-моему, эта дама весьма рассчитывает как на ваше великодушие, так и на ваше время.
– Нет, нет, приятель, вы не поняли, – нетерпеливо перебил меня Холмс. – Мое время и великодушие тут совершенно ни при чем. Я говорю о деле как таковом. Вспомните одно расследование, которое мы предприняли несколько лет назад. Я говорил тогда о цыпленке, заблудившемся в мире лисиц. Помните?
– Да что вы, Холмс, в самом деле! – запротестовал я. Но он настаивал:
– Помните человека, которого я называл чрезвычайно хитрым и опасным?
Я смолк, усиленно роясь в памяти, чтобы найти кого-нибудь, подходящего под это описание, а Холмс добавил:
– Ну же, Уотсон! Ваша память год от года все ухудшается. Вы должны упражнять ее, как упражняют тело. Представьте себе, что мозг – это комод с выдвижными ящиками, в которых вы храните необходимую информацию. Когда вам требуются какие-либо сведения, вы просто открываете нужный ящик и – алле оп! – вот они, факты. – Он на мгновение остановился, а затем продолжал: – По выражению вашего лица я вижу, что ваши ящики не просто закрыты, но и надежно заперты на замок. Тогда позвольте мне дать вам небольшую подсказку. Прозвище Питерс Праведник[11] освежит ваши воспоминания?
– Ну конечно, Холмс! – Меня внезапно озарило. – Дело леди Фрэнсис Карфэкс, которую тот ужасный проповедник и его жена пытались убить, чтобы похитить ее драгоценности. Но как, ради всего святого, его звали?
Холмс усмехнулся:
– Не буду больше вас мучить, дружище, иначе мы потратим на это все утро. Я просто напомню, что в те времена его звали преподобный доктор Шлезингер. Он выдавал себя за миссионера из Южной Америки, хотя на самом деле родился в Австралии и был одним из самых бессовестных негодяев, каких эта страна когда-либо производила на свет. Его так называемая жена, хотя я сомневаюсь, что их отношения зарегистрированы официально, англичанка. Ее настоящее имя – Энни Фрейзер. Они промышляли охотой на одиноких старых дев или вдов, выманивая у них деньги, драгоценности, акции – все, что можно было немедленно обратить в наличные. Обобрав свою жертву до нитки, они безо всяких угрызений совести отделывались от нее: либо бросали в каком-нибудь захолустном иностранном пансионе, либо попросту расправлялись с ней – так, как намеревались поступить с леди Фрэнсис Карфэкс. Кажется, именно тогда я назвал этих бедных женщин цыплятами, заблудившимися в мире лисиц. Думаю, это определение касается не только их, ибо интуиция подсказывает мне, что в Брайтоне объявился не кто иной, как преподобный доктор Шлезингер со своей супругой.
– Тогда мы должны немедленно действовать, Холмс! – заявил я, с ужасом вспоминая об участи, чуть было не постигшей леди Фрэнсис Карфэкс[12]. Не вмешайся Холмс в самый последний момент, она была бы похоронена заживо.
– Я того же мнения, – согласился Холмс, вставая из-за стола и беря свое пальто и трость. – Телеграфирую прямо сейчас.
– Инспектору Лестрейду?
– Пока что не ему, Уотсон. Сначала мы должны убедиться в своих подозрениях, кроме которых у нас ничего больше нет. В первую очередь нужно добыть факты, затем на их основе разработать план.
И прежде чем я успел предложить себя в спутники, Холмс решительно вышел из комнаты. Через несколько секунд за ним захлопнулась входная дверь.
Не прошло и часа, как он вернулся домой. Вид у него был торжествующий.
– Первое препятствие преодолено, – провозгласил он. – Если гора не идет к Магомету, Магомет идет к горе. Я послал телеграмму мисс Пилкингтон в отель «Регаль» и условился встретиться с ней в Брайтоне после обеда.
– В отеле?
– Нет, нет, приятель! Это было бы глупо. Если помните, во время расследования дела Карфэкс мы встречались с Питерсом Праведником лицом к лицу в его квартире на Полтни-сквер. Он может нас узнать. Я предложил мисс Пилкингтон выйти из «Регаля» ровно в четверть третьего, держа в правой руке какой-нибудь предмет, чтобы мы могли сразу ее узнать, и направиться туда, где мы сможем обсудить положение. Это будет первый шаг. Если я удостоверюсь, что доктор Уилберфорс и есть Питерс Праведник, мы сможем предпринять второй шаг, а именно зарезервировать комнаты в том же отеле.
Я хотел возразить против этого предложения, но Холмс улыбнулся и поднял руку:
– Не беспокойтесь, Уотсон, Питерс Праведник нас не узнает – мы изменим внешность. А теперь будьте добры, передайте-ка мне справочник Брадшо[13], я посмотрю, каким поездом нам лучше всего ехать в Брайтон.
Когда позднее мы с Холмсом отправились на вокзал Виктория, я пребывал в необычайном волнении. Прошло довольно много времени с тех пор, как я в последний раз участвовал вместе с ним в расследовании. Сердце у меня забилось еще сильнее, когда я с дрожью отвращения припомнил эту гнусную парочку – Питерса Праведника и его сообщницу. Рядом с Холмсом скучать приходилось редко, и я подумал, что обязан ему не только нашей дружбой и товарищеским общением, но и жаждой приключений, которую он всегда возбуждал во мне.
Мы прибыли в Брайтон за добрых полчаса до условленного свидания с мисс Пилкингтон и коротали время, прогуливаясь по набережной в толпе отдыхающих и наслаждаясь солнцем, морским ветерком и царившим вокруг беспечным настроением. Перед нами открывался восхитительный вид. Слева – искрящееся море и переполненный пляж, усеянный разноцветными зонтиками и напоминавший садовую клумбу; справа – длинная вереница роскошных гостиниц и ресторанов, фасады которых были выкрашены в аппетитные пастельные оттенки – ванильный, персиковый, кремовый, будто изысканные сладости, выставленные в витрине на радость покупателям.
«Регаль» оказался одним из самых больших отелей. Нижний этаж здания по периметру был обнесен застекленной верандой. Некоторые постояльцы устроились там в шезлонгах под сенью многочисленных пальм в горшках. Между ними ловко сновали официанты с подносами, на которых стояли высокие бокалы – там, верно, были ледяной шербет, горячительные напитки и клубничное мороженое.
На следующем углу, прямо напротив недавно открытого Дворцового причала, Холмс взглянул на часы и заметил:
– Пора отправляться на свидание с мисс Пилкингтон, Уотсон.
Мы неспешно вернулись к отелю «Регаль». Когда мы поравнялись с парадным подъездом, швейцар распахнул входную дверь и из вестибюля вышла миниатюрная женщина в сером костюме. Она немного помедлила на ступеньках, окинув взглядом набережную, а затем решительно спустилась с крыльца и прошла не более чем в десяти ярдах от нас. В правой руке у нее была сложенная газета.
– Полагаю, это и есть наша корреспондентка, – проговорил Холмс, и мы двинулись следом за дамой, держа дистанцию, но при этом стараясь не потерять ее в толпе.
Через несколько минут она мельком оглянулась на нас, затем свернула в боковую улочку и вошла в скромную чайную с кружевными занавесками на окне и вывеской «У Купера», висевшей над входом. Мы с Холмсом последовали за ней и все вместе устроились за маленьким круглым столиком, стоявшим в дальнем углу.
– Мисс Пилкингтон, не так ли? – учтиво осведомился Холмс. – Я Шерлок Холмс. Разрешите представить вам моего коллегу доктора Уотсона.
Мы обменялись рукопожатиями с этой низенькой, невзрачной хрупкой женщиной лет пятидесяти, с седыми волосами, собранными в строгий пучок. Резкая, прямая манера держаться выдавала в ней бывшую гувернантку или школьную учительницу.
– Итак, – продолжил Холмс, когда мы расселись за столиком и попросили пожилую официантку принести нам чай с пирожными, – как я уже сообщал в своей телеграмме, ваш рассказ, мисс Пилкингтон, крайне меня заинтересовал, но прежде чем мы примемся за расследование, я должен кое-что выяснить. Надеюсь, вы не возражаете?
– Нет, разумеется, – ответила мисс Пилкингтон. – Я буду только рада помочь вам, потому что дело это касается миссис Хакстебл, моей нанимательницы, и сильно меня беспокоит. Я хочу знать, можно ли доверять ее новым знакомым, этому доктору Уилберфорсу и его сестре.
– Да, доктор Уилберфорс! – пробормотал Холмс. – Не могли бы вы немного рассказать о нем? К примеру, сколько ему лет и как он выглядит?
– Что ж…
Мисс Пилкингтон сделала глубокий вдох и стала рассказывать, да так складно, что, верно, не раз повторяла это про себя.
– Доктор Уилберфорс хорошо сложен, средних лет, лыс, не носит ни усов, ни бороды, лицо у него красноватое.
– Отличное описание! – заметил Холмс.
Меня позабавило, что этот комплимент вогнал мисс Пилкингтон в краску. Мой друг обладал завидным талантом легко успокаивать своих клиентов, особенно дам, если, конечно, хотел этого[14].
– Заметили ли вы у него какие-либо особые приметы, например шрам или родимое пятно?
Тут он бросил на меня быстрый многозначительный взгляд, будто обращая на что-то мое внимание, но я не понял, на что он намекает. Мисс Пилкингтон отрицательно покачала головой.
– Я ничего такого не заметила, – ответила она.
Холмса это, казалось, разочаровало, но он продолжал как ни в чем не бывало:
– Хорошо. Давайте обратимся к другой стороне дела, а именно к личности доктора. Что именно возбудило ваши подозрения?
На этот раз мисс Пилкингтон заколебалась, прежде чем ответить, из чего я заключил, что она не придавала этому вопросу такого же значения, как внешности доктора, и, возможно, полагалась скорее на свою интуицию, чем на рациональные соображения.
Впрочем, помолчав, она внезапно выпалила:
– Это звучит глупо, мистер Холмс, но он слишком много улыбается.
– А! – мягко сказал Холмс, будто отлично понял, что она имела в виду. – «Можно улыбаться и злодеем быть»[15].
Лицо мисс Пилкингтон просияло.
– Шекспир, не так ли, мистер Холмс?
– Да, если быть точным, это сказано Гамлетом о Клавдии – одном из самых коварных негодяев, созданных гением великого поэта.
– Не считая Яго, – подхватила она, а затем с еще большей уверенностью добавила: – Я чувствую, что неспроста они с сестрицей постарались втереться в доверие миссис Хакстебл.
– Неужели? Тогда расскажите мне о своей нанимательнице, миссис Хакстебл, – ответил Холмс и поудобней устроился на стуле, откинувшись на спинку. – Скажем, каких она лет? Из вашего письма я сделал вывод, что ей далеко за шестьдесят. Я прав?
– Да, верно.
– Итак, она вдова и очень больна?
– Ее покойный муж, Джордж У. Хакстебл, владел мастерской по изготовлению шеффилдской столовой посуды[16]. Детей у них не было, близких родственников, насколько я знаю, тоже нет. Он умер около четырех лет назад, оставив вдове дом и внушительное состояние. После его смерти она дала в газеты объявление о найме компаньонки, которая должна была сопровождать ее в зарубежное путешествие. Поскольку я несколько лет жила за границей (обучала детей при различных посольствах и заморских делегациях) и желала сменить род занятий, то откликнулась на объявление, и миссис Хакстебл меня наняла. Мы отправились на континент, путешествовали большей частью по Средиземноморью, отдыхая на водах и морских курортах. У нее астма, знаете ли, и доктор посоветовал сухой теплый климат. Этим летом мы вернулись в Англию, чтобы миссис Хакстебл смогла уладить кое-какие вопросы со своим банком и продать дом в Шеффилде, который прежде сдавала внаем. Дела затянулись, и она решила не оставаться в душном Лондоне, а поехать в Брайтон, куда ее посредник и адвокат легко могут добраться из столицы поездом.
– А теперь расскажите о докторе Уилберфорсе и его сестре. Как они познакомились с миссис Хакстебл?
– Это еще одна причина, из-за которой я беспокоюсь. Когда мы приехали, они уже проживали в «Регале». В первое же утро мы познакомились с ними за завтраком, и они тут же – как бы это сказать? – налетели на нее, словно мухи на мед. Она одинока, и их внимание, особенно доктора Уилберфорса, очень ей льстит.
– А его сестра? Что вы можете сказать о ней?
– Судя по выговору, она, скорее всего, англичанка. Его акцент трудно определить, но он явно не британский.
– Южноамериканский? – предположил Холмс.
– Возможно, – неуверенно промолвила мисс Пилкингтон.
– Или австралийский?
– Это более вероятно, – согласилась она. – Но не поручусь. Я плохо знакома с особенностями австралийского выговора. Мисс Уилберфорс высокого роста. Характер у нее, я бы сказала, сильный, тем не менее она находится в тени своего брата – если они действительно брат и сестра.
– Вы в этом сомневаетесь? – отрывисто спросил Холмс.
– Внешне они совсем не похожи друг на друга, но ведь это ничего не доказывает, верно? Быть может, они единокровные или сводные. Но каковы бы ни были их родственные отношения, мисс Уилберфорс очень близка с доктором.
Открыв свой ридикюль, мисс Пилкингтон извлекла оттуда небольшую белую карточку и протянула ее Холмсу:
– Я нашла это в кармане у миссис Хакстебл вчера вечером, когда вешала в шкаф ее одежду. Она пока не заметила пропажу, а я, зная о вашем приезде, подумала, что это будет вам интересно.
Холмс внимательно изучил карточку и передал мне. На ней был печатный текст следующего содержания:
Клиника «Остролист», Рэндолф-роуд, Харрогейт, графство Йоркшир. Лечение минеральными водами ревматизма, а также сердечных заболеваний, болезней кровеносной и дыхательной систем, общей слабости. Водолечение, гипноз, гальванотерапия, траволечение под постоянным наблюдением квалифицированного врача и опытной медсестры.
– Весьма исчерпывающий список. Похоже, там лечат любые недуги, – криво усмехнулся Холмс, отдавая карточку мисс Пилкингтон. – Сдается мне, в медсестрах там подвизается не кто иной, как мисс Уилберфорс?
– Я тоже так подумала, – согласилась мисс Пилкингтон и с озабоченным видом добавила: – Вы возьметесь за это дело, мистер Холмс? Я все больше и больше тревожусь за миссис Хакстебл. Утром она говорила, что хочет заняться своей астмой. Боюсь, она обратится за помощью к Уилберфорсам. Мне бы хотелось побольше узнать о них, прежде чем она вверит себя их попечению.
– Я понимаю ваше беспокойство и намерен помочь вам. Кстати, не могли бы мы тайком взглянуть на доктора Уилберфорса и его сестру, если это возможно? И лучше не в вестибюле или ресторане отеля, где они смогут заметить, что за ними наблюдают, а в более людном месте.
– Думаю, я знаю такое место, мистер Холмс! – заявила мисс Пилкингтон. – Каждое утро перед завтраком, примерно в одиннадцать часов, доктор Уилберфорс отправляется гулять по Дворцовому причалу, как правило в сопровождении сестры.
– Превосходно! – воскликнул Холмс. – Таким образом, один вопрос уже решен. Может быть, вы хотите спросить меня о чем-нибудь?
Мисс Пилкингтон смутилась.
– Относительно вашего гонорара, мистер Холмс… – начала она.
Холмс беспечно махнул рукой:
– Не тревожьтесь об этом, мисс Пилкингтон. Уверен, мы сумеем договориться. А теперь мы с доктором Уотсоном должны вернуться в Лондон. Там я немедленно телеграфирую управляющему «Регаля» и попрошу его зарезервировать на завтрашнее утро два номера. Хочу предупредить, чтобы вы не удивлялись: к нашей следующей встрече мы с доктором будем выглядеть по-другому и сменим имена. Видите ли, мы уже встречались с доктором Уилберфорсом и его сестрой при других обстоятельствах, и если они нас узнают – все пропало. Вы должны будете вести себя так, будто раньше никогда нас не видели.
Когда, рассчитавшись за чай и попрощавшись с мисс Пилкингтон, мы вышли на улицу, я спросил:
– Что дальше?
– Арестуем Уилберфорсов, разумеется, – резко ответил он. – Опознать в докторе Уилберфорсе Питерса Праведника не составит труда. Когда я спрашивал мисс Пилкингтон, нет ли у доктора каких-то отметин или шрамов, по вашей реакции, Уотсон, я увидел, что вы начисто позабыли одну существенную деталь: Питерсу прокусили ухо в пьяной драке, случившейся в Аделаиде в восемьдесят девятом[17]. Правда, возможно, он попытался изменить внешность – отрастил бороду, например, или покрасил волосы. По крайней мере, теперь у него другая наживка…
– Наживка? – озадаченно переспросил я.
– Дорогой Уотсон, не будьте таким тугодумом. Я имел в виду, что раньше он заманивал своих жертв при помощи религии, за что и был прозван Праведником. Очевидно, нынче он использует другую приманку, не менее привлекательную для одиноких пожилых дам, которые любят поговорить о себе, в особенности о своем здоровье. Теперь он заделался доктором медицины, а не богословия. Впрочем, это неважно: как бы он себя ни называл, скрыть такую важную примету, как разорванное ухо, он, без сомнения, не в силах. И как только мы это установим, он и его сестра будут вынуждены оплатить свой долг правосудию. Пришло время наказать негодяев за покушение на убийство леди Фрэнсис Карфэкс.
Холмс замолчал и остановил проезжавший мимо кэб. Велев кэбмену отвезти нас на вокзал, он добавил:
– Простите, что приходится прерывать нашу прогулку, дружище, но, бог даст, мы вернемся сюда завтра, чтобы сполна насладиться морем, солнцем и пляжами этого очаровательного городка.
Как только мы вернулись к себе на Бейкер-стрит, Холмс сразу же вышел, чтобы телеграфировать в отель «Регаль» и забронировать два номера на следующую ночь. Не прошло и часа, как, получив подтверждение из отеля, он снова ушел, на этот раз – чтобы навестить в Скотленд-Ярде инспектора Лестрейда, а затем купить принадлежности для маскировки.
– Никакой вычурности, – решил он. – Мы ведь не хотим привлечь к себе ненужное внимание. Что-нибудь в легком курортном стиле, но не слишком вызывающее. Будем скромны.
Едва ли Холмсу свойственна скромность, иронически размышлял я, поднимаясь вслед за ним по лестнице, ведущей на чердак, в чулан, где он хранил разнообразный реквизит для своих многочисленных переодеваний[18]. Впрочем, я должен был признать: причиной того, что он с поразительной легкостью умел перевоплощаться в других людей, была его врожденная склонность к актерству.
В данном случае Холмс предстал франтоватым горожанином, выбравшимся на несколько дней отдохнуть от скучного делового Лондона. Он нарядился во фланелевые брюки, полосатый пиджак (на мой вкус, несколько кричащий) и канотье, лихо заломленную на затылок, что придавало ему фатоватый и праздный вид. Облик довершали трость с серебряным набалдашником, темный парик en brosse[19], накладные усики и очки в золотой оправе.
Поскольку я не умел принимать чужое обличье с той же непосредственностью, что Холмс, мне достался похожий, но гораздо менее броский костюм. Он состоял из светло-каштановых накладных усов и парика, темно-синего пиджака и пары серых фланелевых брюк. Неспешно шагая в этом наряде вдоль брайтонской набережной в направлении отеля, я чувствовал, что мы совершенно смешались с толпой отдыхающих.
По совету Холмса, который напомнил мне, что Питерс Праведник – опасный преступник, который ни перед чем не остановится, лишь бы избежать ареста, я положил в дорожную сумку свой армейский револьвер. Сам Холмс предпочитал охотничий хлыст с утяжеленной рукоятью[20].
Мы увидели мисс Пилкингтон и ее нанимательницу миссис Хакстебл лишь вечером, за обедом в ресторане отеля. Они сидели за столом, возвышавшимся над залитой солнцем верандой и толпами отдыхающих, видневшимися дальше, на фоне искрящегося моря. Сидевшую рядом с ними парочку было легко узнать: это были Питерс Праведник и его отвратительная сообщница, скрывавшиеся теперь под вымышленными именами доктора и мисс Уилберфорс.
Они мало изменились с тех пор, как мы виделись в последний раз в их убогом жилище на Полтни-сквер. Разумеется, оба постарели, но их все еще можно было узнать, несмотря на то что Питерс за прошедшие годы раздался вширь, лицо его совсем одрябло, а его так называемая сестра, напротив, отощала: скулы у нее стали еще острее, а губы тоньше. Они были хорошо одеты и производили впечатление – по крайней мере, в мраморно-бархатных интерьерах отеля «Регаль» – благополучной и процветающей пары.
К сожалению, мы сидели слишком далеко от их стола и не имели возможности разглядеть такие подробности, как разорванное ухо доктора Уилберфорса.
Мисс Пилкингтон заметила нас, но, будучи женщиной умной, и виду не подала, лишь рассеянно скользнула взглядом по нашим фигурам, пока мы занимали места за свободным столом, а она в это время внимала даме, сидевшей слева от нее, – очевидно, то была миссис Хакстебл.
Миссис Хакстебл была дородная, модно одетая особа на вид без малого семидесяти лет. Она отличалась тем самодовольством, которое могут придать человеку только богатство и уверенность в том, что он всегда настоит на своем. У нее был упрямый рот и повелительный наклон головы. Я подумал, что эта женщина любит внимание и легко поддается лести. Багровый румянец на щеках свидетельствовал о том, что у нее повышенное давление, видимо усугублявшееся привычкой ни в чем себе не отказывать. Тучность способствовала и затрудненному дыханию. Будь я ее врачом, я бы посадил ее на строгую диету, напрочь исключавшую пирожные, кремы, сахар, а также алкоголь в любых видах. Я заметил, что она часто прикладывалась к бокалу с мадерой, стоявшему рядом с ее тарелкой, а услужливый сомелье постоянно подливал ей вина.
– Идеальный образчик заблудившегося цыпленка, который только и ждет, чтоб его ощипали, не так ли, Уотсон? – пробормотал Холмс, не отрывая глаз от меню.
Я не успел ответить, поскольку к нам подошел официант, чтобы принять заказ. К этой теме мы вернулись лишь позднее, после обеда, когда по предложению Холмса вышли немного пройтись по Дворцовому причалу. Именно там, как говорила мисс Пилкингтон, доктор Уилберфорс, он же Питерс Праведник, как я предпочитаю его называть, любил прогуляться перед завтраком.
Теперь, когда солнце село, стало прохладнее, и толпа отдыхающих слегка поредела, хотя на причале благодаря разноцветным флажкам, которыми были украшены киоски и торговые палатки, по-прежнему царила атмосфера праздника. В некоторых местах ограждение причала прерывалось: там были устроены спуски, с помощью которых пассажиры увеселительных пароходиков проходили к дебаркадерам, а купальщики и рыбаки добирались до воды. Когда мы проходили мимо, некоторые рыболовы уже доставали из воды свои удочки и садки, собираясь домой. Мы с Холмсом решили последовать их примеру и вернулись в отель.
Питерса Праведника, его сестры и мисс Пилкингтон нигде не было видно. Но когда Холмс пригласил меня подняться к нему, чтобы обсудить планы на завтра, прямо у входа в номер, на ковре, он обнаружил сложенный листок бумаги, который кто-то подсунул под дверь. Как оказалось, это была записка от мисс Пилкингтон. Холмс развернул листок и, просмотрев, передал мне.
Никакого адреса на листке не было. Внутри содержалось краткое деловое сообщение:
Полагаю, доктор Уилберфорс намеревается перейти к активным действиям. Сегодня за обедом миссис Хакстебл объявила, что через два дня, то есть в пятницу, ложится в его клинику на лечение.
В качестве выходного пособия она согласилась выплатить мне мой месячный заработок. Я решила, что мне следует как можно скорее уведомить вас о происходящем, так как у меня имеются серьезные основания беспокоиться о ее будущем благополучии.
– Я разделяю ее беспокойство, – хмуро промолвил Холмс, вновь складывая записку пополам и убирая ее в свою записную книжку. – Итак, Уотсон, ставки повысились, мы должны немедленно вступить в игру. Рано утром я телеграфирую Лестрейду, объясню ему положение и попрошу приехать в Брайтон с ордером на арест обоих Уилберфорсов. В восемь часов семь минут с вокзала Виктория отходит скорый поезд, который прибывает сюда в девять сорок девять. Я назначу инспектору встречу у входа на Дворцовый причал через четверть часа. Все, что нам остается, – это верить, что мы не ошиблись.
Лестрейд опоздал. Мы с Холмсом, уже переодетые в свои маскировочные костюмы, ожидали его у кассы, разглядывая людей на причале. Среди них было множество рыбаков, вооруженных удочками, а некоторые и складными стульями, – они стремились занять места получше вдоль ограждения и на ступенях спусков, ведущих к дебаркадерам.
Мы с Холмсом тоже вооружились подобающим образом, но совсем для другого дела. Он захватил свой охотничий хлыст, а у меня в кармане пиджака лежал револьвер.
Не прошло и десяти минут, как к нам присоединился Лестрейд, тоже облачившийся во фланелевые брюки, пиджак и канотье. В этом воскресном наряде он выглядел столь непривычно, что я поначалу его не узнал. Только когда он подошел к Холмсу и пожал ему руку, я наконец понял, кто это.
– Все сделано, как вы предусмотрели, мистер Холмс, – вполголоса рассказывал он, пока мы покупали билеты и проходили на причал. – Местный участок согласился выделить нам дюжину полицейских в подмогу. Они здесь – некоторые смешались с толпой гуляющих, другие сидят на причале под видом рыбаков.
Он кивком указал на кучку рыбаков, стоявших у ограждения.
– Если понадобится, я подзову их, дав два свистка.
– Отлично, Лестрейд! – ответил Холмс. – А как насчет сестры Питерса?
– Ее тоже не обойдут вниманием, – заверил его Лестрейд. – К отелю будут направлены две надзирательницы из Брайтонского полицейского подразделения. Ровно в одиннадцать часов они ее арестуют.
– Итак, все, что нам надо, – это дождаться, пока сюда приплывет самая крупная рыба, – удовлетворенно заметил Холмс. – Вне всякого сомнения, она явится с приливом.
Действительно, начинался прилив, а Холмс, несмотря на грядущее столкновение с Питерсом Праведником, казалось, безмерно наслаждался моментом. Он бодро прогуливался по пирсу, вдыхал свежий соленый воздух и наблюдал за происходящим вокруг, не упуская ни малейшей детали, будь то разноцветные платья прохаживавшихся по причалу дам или же находившийся невдалеке пляж с полотняными кабинками для переодевания, купальными машинами[21], осликами и козликами, катавшими детей на тележках, фургонами на конной тяге, расставленными вдоль побережья и ожидавшими туристов, желавших осмотреть достопримечательности вроде Чертова Рва[22]. Хотя в наше время Брайтон превратился в настоящий курорт, по сетям, разложенным на гальке для просушки, и лоткам, на которых торговали рыбой последнего улова, было заметно, что прежде он был обыкновенной рыболовецкой гаванью.
На море, почти теряясь в ослепительных отблесках солнца на волнах, маячили суда всех размеров и форм – гребные шлюпки и ялики, яхты и прогулочные лодки. Вдали смутно угадывались очертания колесного парохода «Брайтон куин», медленно подвигавшегося к причалу, чтобы на одном из его дебаркадеров высадить своих пассажиров.
Я сам был так поглощен всей этой пестротой и мельтешением, что чуть было не пропустил момент, когда в толпе неожиданно возник Питерс Праведник. Заметил я его, лишь когда Холмс дернул меня за рукав.
Холмс двинулся за ним по пятам, мы с Лестрейдом последовали его примеру, а жертва, не подозревая о нашем присутствии, целеустремленно шагала по причалу, не замечая никого вокруг. Через несколько минут намерения Питерса прояснились. Толпа внезапно расступилась, давая дорогу инвалидной коляске. Очевидно, она направлялась к выходу и потому катила прямо на нас, так что мы без труда могли разглядеть, что в ней сидела пожилая дама, укутанная, несмотря на хорошую погоду, несколькими шалями и накрытая пледом. Коляску везла женщина средних лет, судя по строгому темно-синему пальто и чепцу – профессиональная сиделка и компаньонка.
Мы с Холмсом и Лестрейдом затесались в компанию рыбаков у ограждения и с любопытством наблюдали за тем, как Питерс Праведник взялся за дело.
Надо отдать должное этому человеку, действовал он очень тонко. Вряд ли можно было лучше разыграть ту изумленную радость, с которой он приветствовал старуху, якобы совершенно случайно столкнувшись с нею, и ту заботливость, с какой он приложился губами к ее ручке.
– Еще один заблудившийся цыпленок – так и просится в бульон, – прошептал мне на ухо Холмс.
Питерс же закончил свои льстивые излияния, с мнимой неохотой откланялся, еще раз поцеловал старухе руку и проводил ее взглядом, почти вытянувшись по стойке «смирно». Только когда она исчезла из виду, он развернулся и энергично направился к дальнему концу причала.
– Итак, начнем, господа? – спросил Холмс.
Мы с Лестрейдом кивнули и последовали за Питерсом Праведником, постепенно сокращая расстояние между нами, так что в конце концов почти настигли его. Он уже не мог не замечать нашего присутствия, а также присутствия тех мнимых рыбаков, которые, уяснив, что дело близится к развязке, побросали свои удочки и присоединились к нам.
Трудно сказать, Лестрейд ли наставлял своих людей в тонкостях задержания, сами ли они, словно охотничьи псы, нутром чуяли, что делать. Но мало-помалу Питерс оказался приперт к ограждению причала у деревянных ступеней, спускавшихся к маленькому дебаркадеру.
Тут только он понял, что очутился в ловушке. Это стало очевидным по выражению его лица, когда он оглянулся. Угодливая улыбка, все еще игравшая на его губах с тех пор, как он распрощался с пожилой дамой, тут же растаяла, уступив место испуганному взгляду. Все его лицо словно бы сжалось, а обвислая кожа многочисленных подбородков затряслась от ужаса.
Он мог бы спрыгнуть с причала или попытаться сбежать по ступеням вниз, но вода поднялась уже настолько, что спуск почти скрылся под ее поверхностью. Возможно, именно прилив, коварно и тихо подкравшийся к причалу, заставил Питерса на миг заколебаться.
Тут Лестрейд, совершенно безошибочно (что удивительно для человека, которого Холмс однажды пренебрежительно уличил в недостатке воображения[23]) выбрав момент, решился действовать. Он дал два пронзительных торопливых свистка, и все вокруг пришло в движение. Несколько рыбаков бросились вперед, будто подстегнутые звуком свистка; один из них, высоченный молодой верзила, бросился на Питерса Праведника и, подставив ему подножку, повалил наземь. Такой изумительной сноровки я не видал со студенческих времен, когда играл за Блэкхитскую команду регбистов[24]. В следующий миг молодой полисмен в штатском с помощью двух своих товарищей быстро скрутил Питерсу руки за спиной и защелкнул на его запястьях наручники. Под стихийные аплодисменты небольшой толпы зевак, которые до последней минуты не понимали, кто тут герои, а кто преступники, Питерса поставили на ноги и потащили к выходу.
Впереди этой процессии, высоко задрав голову и выпятив грудь, гордо шествовал Лестрейд. Даже Холмс находился под таким впечатлением от операции, что заявил:
– Отличная работа, инспектор!
А уж он-то был скуп на похвалу.
Мы шагали позади. Холмс на секунду остановился, поднял с причального настила какой-то небольшой предмет и положил его в карман. Он показал, что это такое, лишь в полицейском участке, где мы узнали, что задержан не только Питерс Праведник; особа, выдававшая себя за его сестру, также была арестована в отеле «Регаль». Парочку рассадили по камерам, находившимся в нижнем этаже, и предъявили обоим обвинение в похищении и покушении на убийство леди Фрэнсис Карфэкс.
Когда с формальностями было покончено, Лестрейд отвел нас в сторонку, чтобы поблагодарить Холмса за ту роль, что он сыграл в поимке преступников.
– Это самые отъявленные мерзавцы, что мне когда-либо попадались, мистер Холмс, – заявил инспектор. – Даже жаль, что мы не можем их повесить, чтобы окончательно с ними покончить. Но во всяком случае мы будем уверены, что вашими хлопотами, джентльмены, они надолго отправятся за решетку. Вы теперь в Лондон, полагаю?
– У меня осталось еще одно небольшое дело, – ответил Холмс, – и маленький подарок для вас, инспектор.
– Подарок? – землистое лицо Лестрейда просияло от радостного предвкушения.
– Так, пустячок, дорогой инспектор, но я подумал, он вас позабавит, – с улыбкой сказал Холмс, вытаскивая из кармана и протягивая на ладони тот предмет, что он подобрал на причале.
Лестрейд наклонился, чтобы разглядеть его, и резко отпрянул. На лице его отразились недоумение и отвращение.
– Что это, ради всего святого, мистер Холмс? Вроде как ухо!
– Да, вы не ошиблись. Ухо, – подтвердил Холмс. – Если точнее, это накладное ухо, под которым Питерс Праведник прятал свое собственное, прокушенное в пьяной драке в Австралии. Чтобы скрыть опасную примету, по которой его легко могли опознать, Питерс пользовался этой восковой накладкой.
Лестрейд нервно хохотнул: предмет, лежавший у Холмса на ладони, все еще вызывал у него брезгливую оторопь.
– Очень похоже на настоящее, – выдавил он наконец, не зная, что сказать.
– Сдается мне, это работа мастера, – ответил Холмс, – возможно, мсье Оскара Менье из Гренобля, того самого, который, если вы помните, изготовил мою восковую фигуру, выставленную в окне на Бейкер-стрит для того, чтобы заманить полковника Морана[25]. А теперь простите нас, инспектор. Как я уже сказал, перед тем как вернуться в Лондон, нам с доктором Уотсоном надо завершить еще одно дело.
– Какое дело, Холмс? – спросил я, когда мы вышли из полицейского участка.
– Навестить мисс Пилкингтон и миссис Хакстебл, – кратко пояснил Холмс, останавливая кэб. – Хочу поведать им о случившемся и удостовериться, что с ними все в порядке.
Временами я осуждал Холмса за недостаток сердечности и участливости, но иногда, вот как теперь, он проявлял сострадательную сторону своей натуры, и тогда в целом мире не существовало человека более достойного, чем он.
Мы вернулись в отель, наскоро собрали свои вещи и отправились на поиски мисс Пилкингтон. Она в одиночестве сидела в дамском салоне. После расспросов обнаружилось, что миссис Хакстебл отдыхает, приходя в себя после потрясения, вызванного арестом мисс Уилберфорс и выяснением истинных намерений этой особы и ее так называемого брата.
– Какое счастье, что я вам написала, мистер Холмс, – сказала мисс Пилкингтон. – Боюсь даже представить, что могло произойти с миссис Хакстебл в той харрогейтской клинике.
– Вы правы, – серьезно ответил Холмс. – Но в данный момент меня скорее тревожит ваше будущее, мисс Пилкингтон. Вы останетесь у миссис Хакстебл?
– Не думаю, мистер Холмс. Я пришла к заключению, что дети и пожилые вдовы – не самая лучшая компания. Когда я служила гувернанткой в Париже, то подружилась с одной женщиной, которая содержит частную школу, где обучают английскому языку французских коммерсантов. Она предлагала мне место, но я тогда уже поступила к миссис Хакстебл и была вынуждена отказаться. Впрочем, ее предложение еще в силе, и я решила принять его. Утром я уже написала ей. Как только получу ответ – сразу же сообщу об этом миссис Хакстебл.
– Весьма мудрое решение, – заметил Холмс, поднимаясь и протягивая ей руку. – Желаю вам всего наилучшего.
В ответ она выразила свою признательность за то, что Холмс сумел предотвратить надвигавшуюся трагедию.
Оставалось выяснить последнее.
– А что же с миссис Хакстебл, Холмс? – спросил я, обеспокоенный тем, что эта дама осталась без присмотра.
– А, наш заблудившийся цыпленок! – улыбнулся в ответ Холмс. – Думаю, здесь мы ничем не сможем ей помочь, но надеюсь, что она усвоила этот урок и впредь не будет пускать в свой курятник лис, а вместо этого хорошенько запрет дверь.