Глава III. Историческая взаимообусловленность террора и терроризма
3.1. Террор и терроризм: Краткий исторический экскурс
Всякое социальное явление должно быть познаваемо по причинам его возникновения, и чем сложнее и серьезнее для общества явление, тем взгляд на прошлое должен быть глубже. Рост насилия в повседневной жизни современного общества заставляет террорологов обратиться к теоретическим и психологическим истокам терроризма, корни которого уходят в глубь веков.
Согласно теории Ч. Дарвина режим постоянного соперничества с окружающим миром является, по сути своей, борьбой за выживание[183]. А стремление к первенству – закон природы, основанный на принципе «выживает сильнейший». По мере развития человеческого общества этот закон природы помимо биологического («выживает сильнейший») обрел и социальное содержание – управляет (властвует) сильнейший (личность, группа, нация, государство). Издревле категория «сильнейший», предполагающая наличие таких качеств, как физическая сила, сила духа, сила ума и т. д., определяла первенство в группе. Однако история развития любого общества изобилует примерами того, как люди, действуя в нарушение этого закона, круто меняли эволюционный путь развития конкретного народа или даже всего человечества.
Появление людей, желающих властвовать любой ценой, напрямую связано с возникновением государства, в рамках которого основанием для обретения власти оказались уже не физические, умственные или иные способности конкретной личности, играющие решающую роль в родоплеменной общине, а ее материальное положение или сословная принадлежность. В спокойные (мирные) времена, когда не было внешних или внутренних угроз, власть одного правителя, как правило, переходила к другому, обязательно принадлежащему к соответствующему сословию, относительно спокойно и безболезненно. Однако издревле стремление к власти (первенству) реализовывалось в том числе и в фактах захвата власти ближайшим окружением правителя путем его физического устранения. Поэтому общепринятое мнение, что первыми террористами были Марк Юний Брут и Гай Кассий, вряд ли следует считать правильным. Думается, правильнее будет сказать, что Брут и Кассий стали первыми известными террористами. Организованное и совершенное ими убийство Цезаря (15 марта 44 года до н. э.), диктатора и политического могильщика аристократической Римской республики, вполне можно определить как террористический акт. Но практика убийств тиранов зародилась гораздо раньше. Еще в трудах древнегреческих летописцев можно найти сообщения о политических убийствах правителей. К такого рода убийствам можно отнести, например, убийство тирана – правителя древнего города Сарда на востоке полуострова Малая Азия – его телохранителем Гигесом (VII в. до н. э.), многочисленные покушения на Александра Македонского (III в. до н. э.), заговоры и восстания рабов в Древнем Риме (419, 198, 196, 185 гг. до н. э.) и многие другие. Подтверждение древности терроризма и террористических организаций некоторые ученые находят даже в Библии, рассматривая в качестве примера первых актов терроризма кары, которые наслал на Египет Создатель. Более двух с половиной тысяч лет назад на территории Египта в течение почти трех месяцев было последовательно осуществлено десять террористических акций, именуемых «казни египетские» (Ветхий Завет, кн. Исход 5:12), в ходе которых были применены биологические, экологические, химические и другие средства массового поражения. Делалось это для устрашения фараона, державшего в рабстве еврейский этнос, но огромные жертвы понес народ Египта[184].
Объектами «казней египетских» стали все жители и все природные ресурсы страны – вода, растительность, урожай сельскохозяйственных культур, животные. Люди и скот в массовых количествах гибли от отравлений водой, превращенной в кровь, страдали от нашествия жаб, мошек и песьих мух. Поражение людей, животных, «травы полевой и деревьев» градом (очевидно, молниями) и огнем довершила саранча, «от которой земли не было видно, поела траву земную, все плоды древесные…». Последней, десятой «казнью» стало массовое истребление «ангелом-губителем» (Евр. 11.28), или «истребителем» (Числа 14.37), всех первенцев в земле египетской – «от первенца фараона до первенца узника в тюрьме и все первородное от скота». В итоге возникла жуткая картина: «Не было дома, где не было мертвеца». Ни одна акция не затронула района Египта Гесем, где проживали сыны Израилевы[185].
В I в. н. э. в римской Иудее появилась первая из известных нам террористических организаций национально-религиозного толка – «сикарии» (от слова «сика» – короткий кинжал), которая уничтожала римлян и представителей еврейской знати, сотрудничавших с ними. Сведения о террористической деятельности сикариев немногочисленны и противоречивы. Но если судить по Ветхому Завету и трудам Иосифа Флавия, еврейский народ террористическими методами боролся не только с римской колонизацией, но и со своими соседями. О том, что организация сикариев была именно террористической, говорит необычность тактики совершения ими убийств – светлое время суток, людное место (чаще всего в праздничные дни) и удар кинжала. Их расчет основывался на том, что толпа сама по себе есть нечто вроде темноты (благодаря своей плотности, давке и невозможности увидеть со стороны, кто именно нанес роковой удар). Акты терроризма сикарии совершали, преследуя и корыстные, и политические цели. Так, по политическим мотивам был уничтожен дом первосвященника Анании, уничтожены дворцы представителей династии Иродов, сожжены зернохранилища, выведены из строя системы водоснабжения в Иерусалиме, сожжен публичный архив (чтобы уничтожить расписки должников)[186].
Сказанное вовсе не означает, что терроризм является «изобретением» секты сикариев, хотя она первой из тех, сведения о которых дошли до нас, стала использовать страх и всеобщее запугивание для достижения своих целей. В эти же времена во многих странах существовали различные тайные общества, в частности, в Индии действовали «душители» (совершавшие ритуальные убийства с помощью шелкового шнурка), в Китае тайных обществ было несчетное множество.
Можно привести массу других примеров того, как без какой-либо военной надобности осуществлялись массовые убийства поверженного народа (разрушение в 146 г. до н. э. Карфагена и убийство 150 тыс. и обращение в рабство еще 50 тыс. его жителей, уничтожение афинянами в 416 г. до н. э. обитателей Мелоса, завоевательные походы Чингисхана в XIII в., Тамерлана в XIV в. и многие другие).
Еще древнее история отдельных террористических актов против государственных и общественных деятелей соседних государств. Убийства, которые современные уголовные законодательства рассматривают как террористические акты, всегда были распространенным, а иногда и единственным способом решения политических, социальных, религиозных, национальных, династических и иных проблем. Так, настоящим бичом для правителей Среднего Востока, особенно Сирии и Персии, в самом начале второго тысячелетия стала террористическая деятельность секты гашишинов (по араб, «хашшашины», в Европе их называли «ассасины»). Гашишины (появились в XI столетии и были разгромлены монголами в XIII в.) – последователи мусульманского течения исмаилитов, расправлялись с мусульманскими монархами, считая, что только один халиф имеет право управлять мусульманами. Для совершения убийств гашишины использовали специально подготовленных федави[187], от рук которых пали сотни виднейших сановников и правителей. В их числе эмиры Химса, Дамаска, Мераги и Мосула – в Сирии, двое великих визирей египетского халифата, фатимидский халиф Дамир, виднейшие крестоносцы – тирский князь Конрад, триполийский граф Раймунд Первый и многие другие[188]. Из Персии гашишины совершали набеги на Сирию, убивали префектов, губернаторов, халифов.
Наряду с посягательствами на жизнь государственных и общественных деятелей акты терроризма издревле находили свое выражение и в захвате заложников, похищении людей с целью выкупа, в организации вооруженного сопротивления власти, в уничтожении и экспроприации имущества, в бандитских нападениях, в пиратстве, в организации разбойничьих шаек и др. Одни из них вошли в историю в силу удачного сочетания политической и корыстной мотивации, другие как особо жестокие. Так, действия Публия Клодия, народного трибуна Древнего Рима, создавшего вооруженные отряды личной охраны для борьбы с политическими противниками, вошли в историю как первый пример политического бандитизма. Имея вооруженную поддержку, Клодий вмешивался в государственные и международные дела. Из-за постоянных провокаций Клодием вооруженных конфликтов в 52 г. до н. э. в Риме не были проведены выборы магистрата. Он использовал свои отряды не только для достижения политических целей, но и для захвата чужих земельных владений, для вымогательства денег у богатых людей путем похищения членов их семей[189].
Набеги разбойников под руководством Матерна и Булла (II в. н. э.), опустошавших и сжигавших деревни и города, похищавших людей (в основном девушек) в римских провинциях, долгое время наводили страх на жителей, а снаряженные для их пресечения правительственные войска были бессильны. Особой жестокостью отличались набеги исаврийских пиратов (территория нынешней Турции) в IV в. н. э. на торговые суда. Лишь перебив всех до одного, не оставив в живых даже сдавшихся членов команды корабля и пассажиров, они приступали к разграблению как дорогих товаров, так и ничего не стоящих предметов. В последующем акты терроризма в форме пиратства часто использовались рядом государств для завоевания морского господства. История XVI–XVII вв. полна имен знаменитых морских пиратов, часть из которых состояла на службе у государств, королей, премьер-министров. С помощью пиратов пополняли государственную казну, и если одно государство приговаривало кого-то из пиратов к повешению, то другое брало его под свою опеку. Пиратство становилось узаконенной деятельностью, вариантом государственного терроризма, когда одна страна без объявления войны нападала на корабли другой.
В XII в. нетерпимость к любому инакомыслию становится лозунгом западной церкви. Тысячами отправлялись еретики на костер инквизиции, тысячами они гибли в вооруженных столкновениях. Лишь в одном сражении против еретиков-альбигойцев в г. Безье (1209 г.) было перебито, по свидетельству современников, до 60 тыс. человек, и в окрестностях не осталось ни одной живой души[190]. Причем преследование ересей и связанного с ними колдовства велось любыми политическими режимами и правителями: от реакционного герцога Альбы до «прогрессивного» О. Кромвеля и европейских реформаторов. Позже движения еретиков в Европе отчасти слились с крестьянскими восстаниями.
В Средние века убийства политических и общественных деятелей стали обычным явлением не только придворной жизни, но и межгосударственных отношений. Римские папы в своих эдиктах даже легализовали убийства королей и императоров, вышедших из повиновения «Святому престолу» и отлученных им от церкви. Так, при папе Иннокентии III (1198–1216 гг.) были отлучены от церкви германский император, английский и французский короли[191].
В условиях формирования рабовладельческой монархии с сильной центральной властью убийства политических противников обычно являлись еще и способом защиты старой родоплеменной знати.
Так, убийство князей Глеба и Бориса (первые святые русской православной церкви), совершенное в 1015 г. Святополком, имело целью удержания власти, незаконно захваченной Святополком после смерти своего дяди Владимира I[192].
Истории хорошо известен период кровавого правления царя Ивана IV (1565–1584 гг.). Созданный им специальный репрессивный орган – опричнина – служил инструментом для расправ со всеми не угодными царю князьями и боярами. Жертвами опричнины стали князь Александр Горбатый-Шуйский, его сын Петр, их родственники Ховрины, князья Иван Сухин-Кашин, Дмитрий Шевырев, Иван Куракин, Дмитрий Немой, Петр Горенский-Оболенский и др.[193] Институт опричнины включал в себя и соответствующим образом оформленную государственно-идеологическую концепцию, и специально созданные военно-организационные структуры[194], посредством которых и осуществлялся террор. То есть опричнину царя Ивана IV можно рассматривать как инструмент реализации государственного террора. Доказательством того, что опричнина была именно органом террора, может служить их акция в отношении жителей г. Великого Новгорода в 1570 г. Поводом для террора послужил донос о том, что жители якобы готовятся сдать город литовскому королю. Город был окружен, перекрыты все выходы из него, после чего начались массовые пытки и казни горожан. Жителей города жгли огнем и сбрасывали в реку Волхов целыми семьями, где их добивали плававшие по реке стрельцы. Вслед за этими казнями, от которых погибло 1500 человек, Иван Грозный приказал громить все окрестности города, уничтожая при этом жителей селений, их имущество и домашний скот[195].
Воздействие на сопротивлявшихся царской воле бояр принимало формы и масштабы, явно не адекватные угрозе, которая исходила от бояр. Оно было направлено на превентивное устрашение населения, на снижение психологической готовности к ослушанию царской воле, на подавление любых самостоятельных шагов страхом тяжкого наказания и смерти. Раскрывая идеологическое и религиозное значение смертных приговоров Ивана Грозного, С. А. Веселовский отмечает, что царь стремился через нарушения православной обрядности ухудшить положение душ казнимых[196]. Мучительная смерть обреченных должна была показать живым, что не только тело, но и душа человека будет наказана.
Перманентный террор режима тирании в России привел почти к таким же результатам, что и нашествие Батыя. Ко второй половине XVI в. во многих районах страны осталось лишь от 10 до 30 % прежнего населения, остальные или стали жертвами террора, или разбежались. В писцовых книгах тех лет главным термином был «пустой двор»[197]. Поэтому к концу царствования Ивана Грозного крестьянам запретили переходить от одного феодала к другому даже в Юрьев день, что ускорило процесс закрепощения крестьян, исключивший их массовое бегство на восточные и южные окраины.
И впоследствии к устрашению своих политических противников, в том числе и путем убийств, в целях укрепления своих позиций прибегали многие представители верховной власти России. Так, Борис Годунов при возникновении малейшей угрозы своей власти предпринимал безотлагательные меры для психологического устрашения и физического устранения своих противников – князей Быкасовых, Колыкаевых, Урусовых, Шуйских, Татьевых и др. В результате после смерти Федора Иоанновича у Годунова не было достойных соперников, и он был избран на царство[198]. Екатерина II отстранила от престола и фактически санкционировала убийство своего мужа Петра III[199].
Таких и подобных им политических убийств на протяжении всей истории человечества было великое множество. И назвать их террористическими актами можно условно – они были лишь оружием политических интриг, основным (если не сказать единственным) способом устранения соперника в борьбе за власть. В тех случаях, когда заговорщикам не удавалось осуществить задуманное убийство государственного деятеля, последний находился под воздействием постоянного страха за свою жизнь и, в свою очередь, инициировал преследования и физическое устранение мнимых и реальных политических противников.
С незапамятных времен люди прибегали к терроризму и тогда, когда им нужно было ответить на насилие власть и капитал имущих, т. е. терроризм выступал как средство самозащиты угнетенных против угнетателей. Шиллер напоминал о том, что тирания не безгранична и что приходится браться за оружие, когда все прочие доводы оказываются исчерпанными. Выдвинутое Шиллером обоснование насилия как «последнего довода» свободных людей, не желающих мириться с невыносимыми условиями существования, вдохновляло не одно поколение тираноборцев.
Таким образом, за свою многовековую историю человечество к концу XVII в. накопило богатый опыт как творения зла, так и сопротивления ему. Однако в те далекие годы террор и терроризм все-таки были уделом «избранных» – власть предержащих и власти добивающихся. В процессе оспаривания власти не принимали участие, хотя и страдали больше всех широкие массы. Предводители многочисленных восстаний рабов и «темного люда» никогда не имели долгосрочной программы действий, и чаще всего восстания происходили спонтанно, в ответ на причиненные унижения. Убийства рабовладельцев и помещиков совершались из мести за их жестокость, а не из-за того, что они принадлежали к соответствующему классу или сословию. Стремление крестьян отомстить за унижение человеческого достоинства приводило к жестокости, о которой писал Пушкин: «Не приведи бог увидеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный»[200].
Но многовековой опыт борьбы, воспеваемый в преданиях угнетенных, передаваемых из поколения в поколение, в конце концов должен был оформиться в соответствующее учение, поясняющее причины нищеты одних и процветания других, а также способы их устранения. К концу XVII – началу XVIII в. человечество, видимо, созрело для выработки подобной теории, которая вобрала бы в себя многовековой опыт террористической борьбы. В те годы начинают оформляться такие учения, как «философия бомбы», «пропаганда делом» и их продолжение – возникшая в начале XX в. в Германии и Италии теория фашизма. Теоретические наработки и апробировались на практике под лозунгами «революционной борьбы», «освобождения угнетенных», «свободы, равенства и братства» и т. д.
В середине XVIII в. в Западной Европе, а в начале XIX в. и в России большое развитие получило революционное движение, ставившее перед собой цель глобального изменения общественного устройства. Если в Западной Европе причиной начала революционного движения послужил дефицит бюджета и расточительность двора, то в России этому способствовала демократизация образования, сделавшая его доступным для разночинцев. Круг лиц с высшим образованием расширился за счет значительного притока провинциальной молодежи. К этому же периоду относится и начало теоретического обоснования терроризма, впоследствии сделавшегося неотъемлемой частью идеологии революционного движения. Однако опыт первых буржуазных революций показал, что революционеры, зараженные идеей «устройства справедливого общества», постоянно вступали во враждебные отношения с властями, на корню душившими всякое инакомыслие, подвергавшее сомнению святость власти церкви и правителя. Революционеры были сильны лишь идеей и всегда уступали по численности, вооружению, выучке, дисциплине регулярным войскам контрреволюционеров. Открытое вооруженное противостояние с властями лишь изредка приносило временный успех. В этой ситуации революционерам приходилось вести борьбу в подполье, для чего вырабатывались новые методы и приемы. Учение бланкизма (по имени основателя – французского революционера Огюста Бланка[201]), получившее большое распространение в Европе, и стало результатом проб и ошибок, временных успехов и поражений революционеров.
Первый опыт революционного массового террора связан с Великой Французской революцией (1789–1793 гг.), когда реакция шла как сверху, так и снизу. Весь этот период был цепью перемежавшихся террора, терроризма и террористических актов как против внешнего, так и против внутреннего врага. Наверное, примера большего количества казней, убийств за столь короткий промежуток времени на тот момент трудно было найти. В сравнение годилась только Варфоломеевская ночь, когда буквально за считанные часы на религиозной почве во Франции было вырезано огромное количество гугенотов. Именно Французская революция ввела в оборот, сделала нарицательными и хрестоматийными такие эпитеты, как «революционный якобинский террор» и «контрреволюционный термидорианский переворот» (сам переворот вызвал к жизни контрреволюционный террор).
Якобинские революционные комитеты, состоявшие из наиболее активных и наиболее фанатично преданных революции граждан, создавались по всей стране и выступали в качестве инструмента революционного терроризма, а впоследствии и террора. Они не только последовательно проводили в своих округах политику центра, но в свою очередь и сами оказывали давление на Конвент, вынуждая его в ряде случаев выполнять требования опьяненных революцией масс. Созданный по требованию якобинцев еще жирондистским Конвентом революционный трибунал, после своей реорганизации в 1793 г. превратился в постоянно действующее орудие революционного террора. Упрощенность и быстрота судопроизводства позволяли революционному трибуналу вести целенаправленную, но в то же время жестокую борьбу с политическими противниками революционного правительства – роялистами, жирондистами, агентами иностранных государств. За неполных девять месяцев по приговору революционного трибунала было казнено 2607 человек. Откровенные политические репрессии якобинцев отпугивали многих их бывших сторонников, вели к падению их авторитета, к сужению социальной базы их власти. Вожди якобинцев по существу уже не видели иного способа спасти режим и укрепить свое личное положение, кроме как усилив террор. И под давлением Робеспьера Конвент 10 июня 1794 г. принимает декрет «О врагах народа», имевший зловещие последствия для многих народов мира, политики которых решили «скопировать» у себя французский опыт революционной борьбы. Во Франции этот закон повлек за собой рост числа казней невинных и оклеветанных людей (за 48 дней было казнено 1350 человек)[202].
После спада волны революций в Европе в 1848 г. немецкий радикал Карл Гейнцген, изложив основные постулаты так называемой «философии бомбы», заложил основы идеологии терроризма. Он полагал, что запрет на убийство неприемлем в политической борьбе, что смерть тысяч людей может быть оправдана «высшими идеалами». Эту идеологию по праву можно назвать связующим звеном между тираноборческими идеями древности, средневековым принципом «цель оправдывает средства» и современными теориями террора и терроризма[203].
В конце XIX в. особую роль в пропаганде терроризма в Европе и США сыграл Иоганн Мост, который проповедовал «варварские средства борьбы с варварской системой». Его идея заключалась в том, что не слова, а только террористические действия могут побудить массы к давлению на правительство. Волна выступлений анархистов с их «пропагандой делом» захлестнула Западную Европу конца XIX в. Выходки бомбистов-одиночек совпадали с призывами анархистов к насилию, что внушало обществу мысль о существовании международного заговора. Особенно активны были террористические организации в Италии, Испании, Франции, Португалии и США. Жертвами анархистов стали американские президенты Маккинли и Гарфилд, король Италии Умберто I, король Португалии Карлуш I и его сын Луи Филипп, австро-венгерская императрица Элизабет, премьер-министры Испании Коновас Кастильо и Хуан Прим, президент Франции Луи Карно. Было предпринято несколько неудачных покушений на Бисмарка и германского кайзера. По данным А. Камю, только лишь в 1892 г. в Европе было совершено свыше тысячи террористических актов, а в Америке около пятисот[204].
Хотя до Первой мировой войны терроризм считался главным образом оружием «левых», им не пренебрегали и многие радикально настроенные националистические организации – ирландские сепаратисты, сербские и македонские национал-патриоты и др. Убийство наследника австрийского престола эрцгерцога Фердинанда и его жены, совершенное сербским националистом, явилось детонатором начала Первой мировой войны, обернувшейся множеством жертв и потрясений. Выстрелы в Сараево явились катализатором такой катастрофической, необратимой цепи событий, которые имели своим прямым следствием крушение империи Габсбургов, революцию в России, приход нацистов к власти в Германии и, в конечном счете, Вторую мировую войну. Это пример того, как один террористический акт может изменить судьбу человечества, он позволяет утверждать, что развитие величайших человеческих трагедий связано с терроризмом, хотя, конечно, далеко не каждый террористический акт приводит к таким последствиям.
В период между двумя мировыми войнами терроризм взяли на вооружение ультраправые движения и партии. Их идеи и программы были несостоятельны, а культурный уровень невысок, что не позволяло им, в частности фашистам, вести нормальную политическую борьбу с оппонентами. Если говорить о фашистах, то на цивилизованную политическую борьбу у них просто не оставалось времени, поскольку мир уже выходил из кризиса, а это снижало их шансы завоевать популярность у народа. Поэтому насилие оказалось для них самым простым и эффективным средством достижения победы над политическими противниками. Профессор Гумбель в своей книге «4 года политических убийств» насчитывает 376 террористических актов, совершенных фашистами в период с ноября 1918 г. по ноябрь 1922 г., закончившихся смертью политиков. Среди их жертв наиболее известны: К. Либкнехт, Р. Люксембург, Л. Иогехис, Г. Гаазе, К. Эйснер, Г. Ландауэр, Г. Пааше, К. Гаряйс и многие другие. Террористические акты в отношении видных политических деятелей Германии не прекращались и в последующие годы и имели целью – укрепление в Германии власти фашистов на основе единой идеологии об исключительности арийской расы. На достижение этой цели была сориентирована вся государственная машина, на нее работали все органы, организации, учреждения, учебные заведения, правоохранительная система. О том, что и юриспруденция служила нацистскому режиму, превратившись в один из элементов бесперебойной системы устрашения, свидетельствует то обстоятельство, что за весь период господства нацистов по приговорам судов было казнено около 80 тыс. человек[205].
Начало Второй мировой войны было не чем иным, как продолжением беспощадной террористической политики фашистов в отношении всего человечества (разумеется, кроме арийцев). Репрессии против населения оккупированных территорий и партизан осуществляли не только специальные подразделения, но и армия. Руководящие органы вермахта принимали активное участие как в подготовке массовых убийств, так и собственно в их последующем осуществлении на оккупированных территориях СССР[206]. Уничтожение фашистами населения СССР было призвано «очистить» территорию для будущего заселения немцами и запугать оставшихся в живых, заставить их отказаться от борьбы. В инструкциях для оккупационных властей прямо указывалось, что многие миллионы людей излишни, и они должны либо умереть, либо переселиться в Сибирь. Массовое уничтожение населения оккупированных территорий не только не влекло каких-либо судебных преследований, а напротив, поощрялось и служило основанием для продвижения по службе, получения наград и иных льгот. Результатом фашистского террора только лишь на территории бывшего СССР, подвергшейся оккупации, помимо уничтожения социально-экономической инфраструктуры, культурных и других ценностей, стало и физическое истребление около 14 млн 135 тыс. гражданского населения[207].
Но Германия была не единственной страной, где поднимал голову фашизм. На 20-е годы XX в. приходится и начало безудержного политического террора итальянских фашистов во главе с Бенито Муссолини, направленного против сицилийцев, боровшихся за социальный прогресс. С назначением Муссолини главой правительства Италии (31 октября 1922 г.) возникла конкуренция между старой, традиционной мафией и новой, государственной[208]. Этим объясняется то, что волна террора затронула не только и не столько политических деятелей, сколько рабочий класс и, в особенности, крестьянство. Только в августе 1923 г. фашистами было совершено 369 тяжких преступлений[209]. Примерно с середины 1924 г. сицилийской мафии объявляется война, которая сопровождалась террором в отношении населения Италии. При этом наряду с методами средневековой инквизиции (вырывание ногтей, избиение кнутом, предварительно смоченным соленой водой, и др.) широко применялись и более «цивилизованные» технологии, например пытки электрическим током. От людей требовали признаний в принадлежности к мафии. Сицилийцы, «разоблаченные» как мафиози, либо приговаривались к смертной казни, заключались в тюрьмы, либо в кандалах депортировались на Линарские острова, служившие фашистам гигантскими концентрационными лагерями[210].
Террор и терроризм выступали основными средствами освоения Америки колонизаторами. Захват земель и лесов осуществлялся путем наложения запретов на охоту и земледелие и истребления под этим предлогом коренного населения. Организованная террористическая деятельность преступных группировок в США напрямую связывается с созданием в 1864 г. террористической организации Ку-Клукс-Клан (Ки Klux Klan) – тайной организации, главным образом состоявшей из бывших военнослужащих. Первоначально Ку-Клукс-Клан возникает в южных штатах в качестве тайной организации, призванной в нестабильных условиях гражданской войны защитить собственность и интересы белых граждан. Отряды Ку-Клукс-Клана, передвигаясь ночами по городам и графствам штата, без всякого повода подвергали террору негритянское население. При этом помимо обычных грабежей, убийств и изнасилований большие группы людей подвергались истязаниям (в частности их топили в проруби)[211].
Хотя официально организация считалась добровольно расформированной с 1869 г., насилие неформальных групп под именем Ку-Клус-Клан продолжалось до 1872 г. Ку-Клукс-Клан был воссоздан в начале 1920-х гг., в период действия сухого закона 1920 г.[212] Тогда вступила в силу 18-я поправка Конституции США, запрещающая производство, продажу или перевозку, а также ввоз или вывоз опьяняющих напитков для потребления. Именно в это время начинается ожесточенная борьба между преступными группировками, стремящимися получить максимальные доходы от промысла, запрещенного «сухим законом». В гангстерский арсенал помимо автоматов, пулеметов и ручных гранат вошли устанавливаемые в автомобилях взрывные устройства, которые срабатывали после включения стартера[213].
Так или иначе американский внутригосударственный терроризм той поры не имел политических целей. Этого нельзя сказать о другом межгосударственном терроризме, который после Второй мировой войны стал в США постепенно набирать обороты. Для государственного терроризма в отношении других государств и их политических деятелей силами ЦРУ и других спецслужб в США была создана соответствующая правовая база. В частности, в 1950 г. Г. Трумэн подписал секретную директиву № 68, где в качестве первоочередной задачи провозглашалось установление угодного США «мирового порядка». Для решения этой задачи директива предписывала поощрять и поддерживать мятежи в регионах национальных интересов США. На следующий год конгрессом США принимается закон «О взаимном обеспечении безопасности», в котором также предусматривалось субсидирование подрывной и террористической деятельности против СССР и дружественных ему стран. По этому поводу А. Н. Трайнин писал: «Экспорт террора был публично объявлен в США государственным делом и освящен законом. Тем самым он получил значение официально признанного, открыто регламентированного орудия внешней политики США»[214]. Закон этот не утратил своей силы по сей день, и главным для США его результатом явилась ликвидация всего социалистического лагеря, а впоследствии и его оплота – Советского Союза[215].
Подобно тому, как террористы-революционеры в России взяли на вооружение опыт Великой Французской революции, так и режим Мао Цзэдуна в Китае проводил опыты над собственным народом по примеру Ленина-Сталина. Подражание было настолько последовательным, что не только цели ставились одинаковые (только вместо коллективизации – земельная реформа, вместо борьбы с кулачеством – борьба против злых землевладельцев, вместо индустриализации – «большой скачок»), не только методы были одинаковыми, но и количество убитых режимом Мао Цзэдуна почти равнялось количеству убитых режимами Ленина-Сталина – за период с 1949 по 1976 г. около 61 млн человек[216].
Террор был единственным средством проведения аналогичных экспериментов над собственным народом и для Пол Пота, который полностью разрушил экономическую и социальную структуру Камбоджи, ликвидировал очаги культуры, уничтожил около трех из восьми миллионов камбоджийцев. Были полностью истреблены народности чам и лао. Насильственной ассимиляции было подвержено тринадцать этнических групп.
В годы правления М. X. Мариама (1977–1991) в Эфиопии также проводился «красный террор» (1977–1978) в отношении «врагов народа», в ходе которого было уничтожено более 500 тыс. человек[217].
Примеров массового уничтожения себе подобных путем террора и терроризма человечество накопило великое множество и их можно обнаружить в истории любого народа. Террор сильных в отношении слабых и малочисленных, с одной стороны, и терроризм слабых (сословий, наций, религий, конфессий и т. д.) в отношении сильных (угнетателей, рабовладельцев, тиранов и т. д.), с другой – это и есть две противоборствующие силы, которые определили сегодняшний расклад (политический, религиозный, социальный, национальный и т. д.) в мире. И одной из первых форм проявлений терроризма было организованное движение сопротивления (бунт, восстание и т. д.). Эта гипотеза определяет то обстоятельство, что исторические корни терроризма не только уходят в глубь веков, но и проявляют себя практически во всех сферах жизнедеятельности человека. Поэтому нельзя считать, что террор и терроризм являются «изобретением» современности или продуктом цивилизации. И террор, и терроризм, и террористические акты так же вечны, как и само человечество. Расширялась география, разнообразились масштабы и формы проявления, совершенствовались методы, вырабатывались новые идеологии, использовались религиозные постулаты, на основе которых террористы, а чаще всего те, кто за ними стоял, добивались политических, корыстных и иных целей. Террор и терроризм развивались и совершенствовались параллельно с развитием самого человечества. Их развитие носило диалектический характер, развертывалось по спирали, шло через отрицание отрицаний, но, в конечном счете, шло вперед, что позволяет рассматривать эти явления как необходимую составляющую самой сути человечества. И это не покажется преувеличением, если террор рассматривать как проявление самой худшей из заложенных природой в человека черт (тяги к истреблению себе же подобных), а терроризм – как средство противодействия террору, выражающего природное стремление человечества к высшей справедливости[218], как некий «нейтрализатор» зла, причиненного террором.
3.2. От самодержавного террора к политическому терроризму в России (конец XIX – начало XX века)
Идеи декабристов о свержении самодержавия нашли отражение во многих произведениях классиков русской литературы XIX в. В произведениях К. Ф. Рылеева, А. А. Бестужева, В. К. Кюхельбекера, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, А. С. Грибоедова, Л. Н. Толстого, И. С. Тургенева, А. И. Герцена, Н. А. Некрасова, Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Н. Г. Чернышевского отражено отношение русской интеллигенции к самодержавию, рассматриваются различные варианты освобождения народа от его гнета. В своих книгах писатели объясняли царям их обязанности по отношению к подданным. Напоминали, что монарх – такой же человек, как и его подданные, но только исполняющий величайший долг перед государством, предрекали смуты, а иногда и призывали к ним народ. Так, первый революционер России А. Н. Радищев еще в конце XVIII в. пророчествовал: «Колокол ударяет. И се пагуба зверства разливается быстротечно. Мы узрим округ нас меч и отраву. Смерть и пожигание нам будет посул за нашу суровость и бесчеловечие»[219]. Описывая несправедливость и жестокость помещиков, Радищев сам призывает к насилию и разрушению: «Сокрушите орудия его (помещика. – С. Д.) земледелия; сожгите его риги, овины, житницы и развейте пепел по нивам, на них же совершалося его мучительство…»[220]
В «Путешествии из Петербурга в Москву» А. Н. Радищев размышляет над тем, как избавить страну от «чудища» – самодержавия и крепостничества. Он приходит к выводу, что ни отдельные «гуманные» помещики, ни «бесплодное сочувствие» к порабощенным крестьянам не могут изменить ситуацию. Положение российского народа так тяжело, что «свободы ожидать должно от самой тяжести порабощения».
Война 1812 г., тяжелое положение народа, политика угнетения народа, знакомство с передовой политической и философской мыслью Западной Европы, численное увеличение образованных людей привели к появлению тайных обществ, ставивших своей целью свержение самодержавия. Так, «Союз спасения» был основан в 1816 г. участниками Отечественной войны и заграничных походов А. Муравьевым, С. Трубецким, Н. Муравьевым, Матвеем и Сергеем Муравьевыми-Апостолами, И. Якушкиным, П. Пестелем, И. Пущиным (всего около 30 чел.). С принятием Устава организация стала называться «Обществом истинных и верных сынов Отечества». В Уставе говорилось, что если император не даст никаких прав народу, то члены Общества не будут присягать его наследнику[221].
В 1818 г. создается «Союз благоденствия», в Уставе («Зеленой книге») которого были обозначены его задачи: распространение правил нравственности и просвещения для возведения России на степень величия и благоденствия, развитие благотворительности, гуманистическое воспитание юношей и т. д. А во второй части «Зеленой книги», известной лишь ядру общества, были сформулированы его заветные цели – введение конституции и отмена крепостного права.
В 1821–1822 гг. на базе этой организации возникают Северное и Южное общества, которые в день присяги 14 декабря 1825 г. бросили императору вызов, требуя вольностей и прав. Выведя на площадь людей, предъявив свои требования, декабристы не знали, что делать дальше. Восстание декабристов, в котором принимало участие более 3 тыс. человек, было подавлено, пятеро декабристов (П. Пестель, К. Рылеев, С. Муравьев-Апостол, А. Бестужев-Рюмин, Г. Каховский) были казнены, более 200 человек сосланы на каторгу.
Людям, особенно власть имущим, свойственно искать причины своих проблем вне самих себя. Так и император считал, что он раскрыл заговор европейской организации революционеров и был горд своей победой над декабристами. Усиление в 1826 г. полицейского аппарата и учреждение III отделения Собственной Его Величества Канцелярии ознаменовало начало преследований за малейшее проявление «крамолы». Заведенные дела раздувались до размеров «страшных заговоров», участники их жестоко наказывались. Так, в 1827 г. обсуждение студентами Московского университета вопроса об обращении к народу превратилось в «дело братьев Критских»[222]. В отношении виновных действовала отработанная схема: тюрьма, арестантские роты, ссылка на Кавказ.
В 1826 г. был опубликован Устав о цензуре, призванный оградить самодержавие от вредного влияния Запада. Спустя два года устав заменили другим, более «мягким», но и он запрещал обсуждать в печати монархический строй, сочувствовать революционерам, высказывать «самочинные» предложения о государственных преобразованиях. Цензоры работали под постоянным наблюдением Главного комитета.
Однако превентивные меры правительства не могли в полной мере исключить ни крамолы, ни стремления русской интеллигенции к организации тайных обществ. Напротив, беспощадное подавление инакомыслия провоцировала образованную часть народа на сопротивление власти[223]. Видимо, сказывалась и природная тяга человека ко всему запретному. Запрещение официального распространения литературы повышало спрос на издания революционных партий. Устанавливаемые самодержавием ограничения не устраняли недовольства населения политикой угнетения, а лишь препятствовали этому недовольству выражаться, что являлось, как отмечает Н. И. Лазаревский, источником новых поводов к недовольству[224]. Поэтому вновь возникающие тайные общества организовывались с учетом опыта своих предшественников – декабристов. Центр общественного движения переместился из армии в университеты, студенческие кружки, литературные салоны, редакции газет и журналов. Так, в середине 20-х годов возникает кружок Д. Веневитинова, в начале 30-х – кружок К. Станкевича, А. Герцена и Н. Огарева, в 1840-х гг. – кружок М. Буташевича-Петрашевского. Только в Петербурге было несколько кружков, которые не противопоставляли себя власти и контролировались ею. Новое поколение увлеклось философией, а власти ошибочно считали, что увлечение философией не угрожает самодержавию. Однако прозревшая молодежь, изучив опыт своих предшественников, очень скоро начнет организовываться для насильственного ограничения власти монарха либо его насильственного же свержения. Идея, подхваченная массами, не только стала жить сама по себе, но и превратилась в своего рода приманку для радикально настроенных личностей. Эту закономерность обнаружил Г. Лебон, который отмечал: «Не во власти людей остановить ход идей, когда они уже проникли в душу; тогда нужно, чтобы их эволюция завершилась. Защитниками их чаще всего являются те, которые намечены их первыми жертвами… Человечеству остается только считать химеры, которые оно себе вымышляет и жертвой которых оно последовательно становилось»[225]. Не имея права собираться и открыто отстаивать свои права, молодежь весьма легко вовлекалась в тайные ассоциации. Сам политический климат в России толкал молодые, активные натуры на революционный путь[226]. И никакие политические процессы, никакие репрессии не могли остановить того хода мысли, который стал неотъемлемым достоянием жизни общества в рассматриваемый период его исторического развития.
Точкой отсчета в истории организованного революционного терроризма в России следует считать 1863 г., когда вольнослушатель Московского университета Николай Ишутин создал кружок «Организация», декларируемой целью которого было «взаимное вспомоществование». Имея переплетную и швейную мастерские, члены Общества якобы стремились создать общество переводчиков и переводчиц «на социальных началах». Но образование в середине 1866 г. ишутинского «Ада» – строго законспирированного кружка «бессмертных» – показало истинные цели организации, которые можно определить как первый пробный камень в реализации идей немецкого философа Карла Гейнцгена. В функции «бессмертных» входило осуществление контроля над деятельностью революционеров и цареубийство в случае, если правительство не согласится с требованиями «Общества». Во время совершения акта терроризма члены «Ада» должны были иметь при себе «шарик гремучей ртути» для обезображения лица. Это должно было в случае ареста обезопасить других членов кружка. Наличие контролирующего органа придало «механизму цареубийства» законченный вид. При необходимости этот механизм мог работать автономно и рано или поздно должен был проявить себя в реальности, в конкретном террористическом акте.
Хотя историки и считают, что Д. В. Каракозов самостоятельно принял решение стрелять в царя, несомненно, покушение было совершено им под впечатлением от разговоров, которые велись в кружке «ишутинцев». По воспоминаниям современников, «в кружке этих людей, как и во многих кружках студенчества, часто говорилось, что следовало бы уничтожить этого государя за пресловутое освобождение крестьян, которое затормозило революцию в России. Это последнее было общим мнением всей интеллигенции. Каракозов был одним из приверженцев этого мнения…»[227]. Пусть выстрел возымел обратный эффект, поскольку привел лишь к усилению реакции и взрыву верноподданнических чувств, но пример Каракозова оказался привлекательным для молодежи.
Идея переустройства общества была настолько сильна в сознании образованной части общества, что чуть ли не каждый ее представитель считал своим долгом выработать собственную стратегию борьбы, иногда предполагающую даже убийства своих сподвижников. В этом смысле характерна программа С. Г. Нечаева, который организовал в 1869 г. тайное общество «Народная расправа», основывавшееся на жесткой дисциплине и допускавшее физическую расправу над своими членами в случае ослушания или неподчинения «Комитету»[228]. Свои идеи Нечаев изложил в «Катехизисе революционера», названном Бакуниным «катехизисом абреков»[229]. Убийство Нечаевым своего товарища по тайному революционному обществу И. Иванова (последний догадался, что «комитет» «Народной расправы», от имени которого правил Нечаев, состоял из одного Нечаева) было своего рода проверкой на жизнеспособность тех принципов, которые он считал обязательными для революционера. Впервые самодержавие пересматривает свою тактику противодействия революционному движению. Наравне с жесткой реакцией предпринимаются шаги по дискредитации всего движения, для чего использовались средства массовой информации. Так, в дни процесса над нечаевцами в 1871 г. в «Правительственном вестнике» был напечатан текст «Катехизиса…». Оказались ли эффективны действия властей или нет, но террористический натиск революционеров снижался на протяжении почти 10 лет. Однако здесь следует учитывать и то обстоятельство, что властями был предпринят целый комплекс мер по противодействию революционерам. В частности, в 1866 г. при канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника было создано секретно-сыскное отделение. В его задачи входила охрана императора и профилактика государственных преступлений, включая террористические акты[230]. По специальному решению правительства была организована тайная политическая полиция, которую в период подъема революционного движения составляли девять основных отделов. Среди них и особый отдел, на который непосредственно возлагалась организация борьбы с революционным движением. В состав особого отдела входили: 2-е отделение – «социал-революционеры», 3-е – «социал-демократы», 4-е – «инородческие организации» и др.[231]
Результатом превентивных ударов правительства стало то, что в 1876–1877 гг. наступило относительное затишье, которое лишь изредка прерывалось антиправительственными демонстрациями мирного характера и революционными попытками в том или ином направлении. Продолжать прежний путь достижения целей из-за правительственных преследований, очевидно, стало невозможно. Но терроризм недолго привыкал к новым условиям. Изучив предпринятые правительством контрмеры, террористы сделали свой ход. «И вот, мало-помалу начались таинственные убийства правительственных деятелей. Неизвестные ни обществу, ни правительству личности, – пишет О. В. Будницкий, – все чаще и чаще стали появляться, словно из-под земли и устранять с дороги того или другого правительственного деятеля. Совершив террористический акт, они бесследно исчезали».[232] Так были убиты ростовский рабочий А. Г. Никонов (за сотрудничество с полицией), адъютант Киевского губернского жандармского управления Г. Э. Гейкинг, харьковский губернатор Д. Н. Кропоткин и многие другие.
Получив полный пессимизма доклад шефа жандармов Селиверстова от 18 августа 1878 г. «О подстрекателях общественных волнений»[233], Александр II спросил: «Да кто они?» В следующем докладе Селиверстов пояснил: «Число их размножилось до неуловимо значительных размеров и будет плодиться дотоле, пока руководители не будут уничтожены». При этом он отмечал, что в европейской части России для политических каторжников уже не хватает мест, и предложил часть политкаторжан перевести на остров Сахалин[234].
Ключевым в дальнейшей истории терроризма в России стал 1878 г., политически начавшийся 24 января покушением Веры Засулич на петербургского градоначальника Ф. Трепова, по приказу которого в доме предварительного заключения был наказан розгами Алексей Боголюбов. Если «нечаевский» терроризм шел «от теории», убийство Иванова диктовалось холодным расчетом, то покушение В. Засулич было следствием оскорбленного чувства справедливости. И парадоксальным образом этот террористический акт стал своего рода средством защиты закона и прав личности от произвола властей. Присяжные были поставлены в двойственное положение, ибо осуждение Засулич означало бы оправдание Трепова, что, несомненно, оскорбило бы общественную совесть. Даже два одареннейших прокурора (С. А. Андриевский и В. И. Жуковский) демонстративно отказались обвинять Засулич и после суда над ней оставили свои посты[235]. Впечатление от приговора В. Засулич едва ли не превысило впечатление от самого террористического акта. Ее поступок был расценен молодежью как акт величайшего самопожертвования ради защиты прав человека[236]. А оправдательный приговор суда присяжных дал терроризму, по выражению С. Кравчинского, «санкцию общественного признания». Сила примера Веры Засулич для революционной молодежи была потрясающей. «Нам стыдно, что раньше не сделали, как она», – говорили в этой среде[237]. Началась эпоха моды на террористические акты[238]. Особенно привлекательной для молодежи оказалась манера поведения террористов, когда аристократия, мужчины и женщины, цвет нации показывал, как можно радостно умирать и до самого зловещего конца сохранять свежесть остроумия и красоту души! Именно мода оказывала опосредованное влияние среды на личности террористов. Мода делает биологическую предрасположенность к нарушению запретов социальным фактом, ибо придает ей массовую степень[239]. «Террор революций со своей грозной обстановкой и эшафотами нравится юношам так, как террор сказок со своими чародеями и чудовищами нравится детям», – писал А. И. Герцен[240]. Это обстоятельство, т. е. мода на терроризм, сделало организацию «Народная воля», возникшую в 1879 г., самой массовой революционной организацией. Повальное увлечение молодежи революционными идеями один из бывших организаторов революционно-террористического движения Л. Тихомиров объяснял непониманием молодежью смысла идей. «Если бы террористы были бы поразвитее и действовали сколько-нибудь головой, они бы очень легко поняли, что терроризм нелепость, ибо они им революцию все-таки не произведут… Но они действовали не головой, не разумом, а чувством. Они ни за что не хотели перестать быть революционерами. С этой же точки зрения, инстинкт не мог им подсказать ничего более “ядовитого”, ничего более “практичного”, как терроризм»[241].
В общем, как писал В. Г. Короленко, терроризм созревал долгие годы бесправия. Наиболее чуткие части русского общества слишком долго дышали воздухом подполья и тюрем, питаясь оторванными от жизни мечтами и ненавистью к самодержавию[242]. Будучи убеждены в том, что русский народ ничто не связывает с самодержавием, они считали необходимой «дезорганизацию правительства путем террора». При этом подчеркивалось, что «караются только лица, виновные в репрессиях. Не должны страдать женщины и дети». Охота за Александром II увенчалась успехом лишь после серии неудачных покушений. Он был убит взрывом бомбы 1 марта 1881 г. Рысаковым, Гриневецким, Перовской и др.
Анализ революционной борьбы тех лет приводит к выводу, что насилие становится аксиомой политической борьбы тогда, когда оно не имеет альтернатив. И справедливости ради нужно сказать, что изначально революционное движение в России не предполагало использования террористических методов борьбы. Выбор именно их для осуществления политической борьбы стал результатом преследований правительства, сделавшего пропаганду в народе идей социализма чрезвычайно затруднительной, даже неневозможной. В своих показаниях в следственной комиссии по делу о покушении Каракозова на жизнь Александра II Н. А. Ишутин утверждал, что изначально средствами достижения политических целей «общества» являлись лишь сближение с народом и рабочим классом путем пропаганды социалистических идей. И лишь когда народ будет достаточно подготовлен, предполагалось предложить правительству устроить государство на социалистических началах. В своем варианте программы «Народной воли», называвшемся «Террористическая борьба» (1880 г.) и ставшем своего рода классикой «террористической мысли», Н. А. Морозов писал: «Террористическая борьба немедленно прекратится, как только социалисты завоюют себе фактическую свободу мысли, слова и действительную безопасность личности от насилия, – эти необходимые условия для широкой проповеди социалистических идеи»[243].
В другом программном документе террористической фракции «Народной воли», составленном А. И. Ульяновым, также подчеркивалось, что выбор на террористические методы борьбы пал из-за того, что «усилилось правительственное противодействие, выразившееся в целом ряде мер, имевших целью искоренение прогрессивного движения и завершившееся правительственным террором. Когда у интеллигенции была отнята возможность мирной борьбы за свои идеалы, и был закрыт доступ ко всякой оппозиционной деятельности, она вынуждена была прибегнуть к форме борьбы, указанной правительством, то есть к террору»[244].
Методы борьбы народовольцев переняли их идеологические наследники – эсеры (социалисты-революционеры), эсеры-максималисты (та часть эсеров, которая отвергла программу-минимум и взялась за реализацию программы-максимум) и их антиподы черносотенцы. Максималисты, абсолютизировавшие значение терроризма, выступали не только за политический, но и за фабричный, аграрный терроризм. Их террористические акты имели большой общественный резонанс в России и заставили отмежеваться от них даже эсеровских лидеров. Акты черносотенного индивидуального терроризма совершались под прикрытием чужих партийных флагов и лозунгов; черносотенцы обманным путем вербовали людей – якобы в эсеровскую боевую дружину. Уничтожая государственных чиновников различного ранга, эсеры, так же как и народовольцы, рассчитывали запугать государственный аппарат и дезорганизовать его работу, а дальше, считали они, непременно вспыхнет революция.
Основными авторами анархических теорий в России были М. Бакунин и П. Кропоткин, суть идей которых сводилась к активному отрицанию существующего государственного строя и его правовых норм. Смести изживший себя институт государства может только всемирный бунт, а для этого необходим толчок, которым должен стать ряд громких террористических актов, направленных на устранение наиболее реакционно настроенных представителей власти. При этом, как заявлял главный идеолог анархизма М. А. Бакунин, революционеры должны быть глухи к стенаниям обреченных и не идти ни на какие компромиссы.
Как «постоянное возбуждение народных масс с помощью слова устного и письменного, ножа, винтовки и динамита» определял анархизм П. Кропоткин в своей книге «Этика анархизма»[245].
Результатом такой идеологии в период особой активности эсеров (1905–1907 гг.) стали убийства или ранения более 8000 чиновников разных уровней[246]. Среди убитых числятся министр народного просвещения Н. П. Боголепов (убит 14 февраля 1901 г.), министры внутренних дел Д. С. Сипягин (2 апреля 1902 г.) и В. К. Плеве (15 июля 1904 г.), уфимский губернатор Н. М. Богданович (6 мая 1903 г.), великий князь Сергей Александрович (4 февраля 1905 г.) и др. В результате учиненного эсерами взрыва на даче П. А. Столыпина в день приема пострадало более 100 человек, из них 30 погибло. Завершил список жертв терроризма эсеров-максималистов премьер-министр П. А. Столыпин, смертельно раненный в Киевском оперном театре 1 сентября 1911 г.
За период с января 1908 г. по середину мая 1910 г. в империи было зафиксировано еще 732 убийства государственных служащих[247].
В середине 1880-х гг. марксизм становится потенциально главным течением русской революционной мысли. До 1890-х продолжалось сближение народничества и социал-демократии, однако в конце 1890-х социал-демократия стала брать верх над народничеством. «С быстротой эпидемии, – писал о 1894–1898 гг. Ленин, – распространяется повальное увлечение интеллигенции борьбой с народничеством и хождением к рабочим, повальное увлечение рабочих стачками. Движение делает громадные успехи»[248]. Этому способствовало и то, что за долгие годы борьбы с крамолой царизм привык считать опасной только теорию революционного народничества. Марксизм пробился даже в подцензурную печать: в самодержавной стране «выходили одна за другой марксистские книги, открывались марксистские журналы и газеты, марксистами становились повально все, марксистам льстили, за марксистами ухаживали, издатели восторгались необычайно ходким сбытом марксистских КНИГ»[249].
Таким образом, переход от народничества к марксизму в России был не простым актом отрицания старого новым, а преодолением противоречий, накопленных в старой, народнической доктрине по мере ее развития и проверки опытом революционного движения[250].
Революционная деятельность требовала немалых финансовых средств, которые, в основном, добывались путем бандитских нападений на банки и другие государственные учреждения. Так, например, 13 апреля 1906 г. в г. Душете (Грузия) шестеро вооруженных лиц, одетых в форму пехотного полка, проникли под видом караула в местное казначейство и захватили 315 тыс. рублей. В Петербурге 14 октября 1906 г. эсеры-максималисты И. Робинович, И. Толмачев и др. совершили нападение на помощника казначея портовой таможни и похитили 400 тыс. рублей; 13 июня 1907 г. боевики под руководством Джугашвили (Сталина) и Тер-Петросяна совершают в Тифлисе нападение на инкассаторскую карету и захватывают более 250 тыс. рублей. Кроме упомянутых, революционеры осуществили подобные акты («эксы», как они сами называли бандитские налеты) на Читагурской железной ветке (захвачено 21 тыс. руб.), в Кутаиси (тоже 21 тыс. руб.), два нападения на Коджорском шоссе (Грузия) (захвачены 20 и 21 тыс. руб.)[251]. Налеты были обычным средством пополнения партийной кассы. Во всех случаях нападений использовалось оружие, чаще всего бомбы, погибали ни в чем не повинные люди. Таким образом, среди большевиков стало зарождаться политико-уголовное направление[252].
Конец ознакомительного фрагмента.