Глава II. Правовое регулирование борьбы с насильственными преступлениями против общественной безопасности
§ 1. Развитие законодательства Российской Федерации о насильственных преступлениях против общественной безопасности
В науке уголовного права считается общепринятым мнение о необходимости использования историко-правового метода познания социально-правовых явлений. Не составляют исключения и рассматриваемые нами насильственные преступления против общественной безопасности.
Уголовное законодательство Российской империи второй половины XIX – начала XX в., в частности Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. в редакции 1865 и 1885 гг. и Уголовное уложение 1903 г., не содержало в себе самостоятельного раздела или главы, в которых были бы сосредоточены нормы, предусматривавшие ответственность за деяния, аналогично имевшимся в главе 24 раздела IX УК 1996 г. (преступления против общественной безопасности). Уголовно-правовые системы других европейских государств решали этот вопрос по-разному. Одни, например французское, бельгийское, английское законодательство, шли по тому же пути, что и Россия. Другие (германское, венгерское, голландское, норвежское) выделяли самостоятельную группу посягательств против общежития под наименованием общеопасных преступлений. К числу общеопасных преступлений по уголовным кодексам этих государств относились следующие деяния: повреждения телеграфов, путей сообщения, железных дорог, имущества посредством огня, взрыва и потопления, чужого скота посредством сообщения ему заразы, отравления водохранилищ и т. п. Как следует из характера перечисленных преступлений, основным определяющим признаком этих преступлений признавался общеопасный способ их совершения. Однако само понимание способа и его границ трактовалось весьма специфически: под ним понимались случаи, когда для достижения преступного результата виновный прибегает к средствам, впоследствии выходящим из-под контроля и носящим характер разрушительных стихийных сил природы (огонь, вода, пар и вообще газы, электричество, заразные болезни)[127]. Одновременно сфера действия способа ограничивалась лишь воздействием на чужое имущество.
Вместе с тем из изложенного выше не следует, что уголовное законодательство Российской империи не предусматривало ответственности за аналогичные преступления. Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. в редакции 1865 и 1885 гг. в различных разделах, главах и отделениях предусматривало достаточно большое количество норм о деяниях, относимых в настоящее время к числу общеопасных преступлений[128].
Российскому дореволюционному уголовному законодательству было незнакомо понятие «банда» (бандитизм), а употреблялся термин «шайка». Шайка – «группа людей, объединившихся для какой-нибудь преступной деятельности»[129]. Банда (с итал. banda) – «разбойная преступная группа, шайка»[130]. Вполне вероятно, что термин «банда» был заимствован из немецкого уголовного права, поскольку именно немецкие криминалисты рассматривали банду как разновидность соучастия, аналогичную той, которая в русском уголовном праве обозначалась как шайка. Под бандой, писал, в частности, в своем известном учебнике по уголовному праву немецкий криминалист А. Ф. Бернер, разумеется союз, направленный на целый ряд преступлений, из которых каждое не определено еще в отдельности. Эти преступления могут быть или одного рода, или же разнородные[131].
В отечественной уголовно-правовой литературе конца XIX – начала XX в. шайкой преступников признавалось «сообщество лиц, предварительно согласившихся между собою на целый ряд в отдельности еще не определенных, однородных или разнородных преступлений, кои они решаются совершать совокупными силами»[132]. Таким образом, «многократность» и «неопределенность преднамеренных преступлении»[133] указывались существенными признаками шайки.
Н. С. Таганцев рассматривал шайку как один из трех видов соучастия, наряду со «сговором» и «скопом» – «учинением преступления по предварительному всех или некоторых виновных на то согласию или без оного», отмечая, что «со стороны субъективной шайка предполагает соглашение на несколько преступных деяний, на целый их ряд, и притом соглашение, не периодически повторяющееся, а общее на постоянную деятельность»[134]. «В нашем праве, – писал Н. С. Таганцев, – специальные постановления о шайках появились только с Уложения 1845 г. и притом не в общей, а в особенной части, в постановлениях о наказуемости составления шаек и об учинении некоторых преступных деяний шайкой как об обстоятельстве, усиливающем ответственность»[135].
Ответственность за составление шайки для разбоев, зажигательств и иных преступлений, независимо от того, что «шайка и не учинила еще никакого преступления», в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных была предусмотрена в виде «лишения всех прав состояния и ссылки в каторжные работы на время от четырех до шести лет» (ст. 924)[136].
Внимание законодателя, стремившегося пресечь все проявления организованной преступной деятельности, было не случайным. Являясь характерной формой криминального поведения, групповая преступность действительно представляла серьезную угрозу для российской государственности. Преступные шайки занимались грабежами и разбоями, кражами и мошенничеством, фальшивомонетничеством и контрабандой, незаконной торговлей и подкупом чиновников и т. д. Для них была характерна устойчивость, явная специализация преступных деяний, распределение обязанностей в группе и извлечение из этой деятельности средств к существованию (зачастую в качестве основного источника доходов)[137].
Уголовная ответственность за участие в шайке, составившейся:
1) для подделки, переделки или сбыта подделанных или переделанных монет, билетов, бумаг или документов;
2) для повреждений чужого имущества;
3) для воровства, разбоев, вымогательств или мошенничеств;
4) для приобретения, принятия на хранение, сокрытия, заклада или сбыта чужого имущества, добытого заведомо посредством преступного деяния;
5) для водворения контрабанды, – предусматривалась и в главе двенадцатой «О нарушении постановлений, ограждающих общественное спокойствие» Уголовного уложения 1903 г. (ст. 279)[138].
За данные преступные деяния устанавливалось наказание в виде заключения в исправительном доме, если виновный не подлежал за преступное деяние, шайкой учиненное, более строгому наказанию. Такому же наказанию подлежал виновный в том, что давал пристанище заведомо участнику такой шайки или доставлял средства для учинения преступных деянии[139].
Как отмечал А. Жиряев, шайки преступников при постоянном стремлении к преступлениям, составляющим неизменную цель их деятельности, скрывают в недрах своих неиссякаемый источник опасных замыслов и, подобно вечно дымящимся вулканам, грозят каждую минуту гибельными взрывами. Уже само образование шаек, указывал он, и вступление в образовавшиеся, хотя эти действия представляют собой собственно одно лишь приготовление к преступлениям, в положительных законах признаются преступными именно по причине опасности, содержащейся в них для спокойствия граждан, из которых каждый при неопределенности предмета преднамеренных ими преступлений может сделаться жертвой их замыслов[140]. Таким образом, шайка признавалась «наиболее важным видом преступного соучастия»[141], так как продолжительная преступная деятельность, опытность, знание места и лиц, удобных для сбыта «плодов, добытых преступными деяниями»[142], облегчали учинение преступлений и давали наибольшую возможность скрыть следы содеянного и скрыться самим от преследования. Поэтому наличность шайки служила основанием для усиления ответственности за учинение некоторых преступных деяний[143]. Например, по Уложению 1903 г. виновный в похищении чужого имущества с целью присвоения посредством приведения в бессознательное состояние, телесного повреждения, насилия над личностью или наказуемой угрозы (разбой) подлежал наказанию в исправительном доме на срок не ниже трех лет (ст. 589). За учинение разбоя шайкой предусматривалось более строгое наказание – срочная каторга[144].
До 1917 г. уголовное законодательство об ответственности за общеопасные преступления не подвергалось каким-либо изменениям. В последующем периоде развития законодательства можно выделить несколько этапов. В первые годы Советской власти не существовало кодифицированного уголовного законодательства, и ответственность за наиболее тяжкие преступления предусматривалась декретами. Не являлись исключением также и рассматриваемые преступления. Однако подходы законодателя к оценкам деяний и, главное, к описанию конкретных составов были различны. Так, ответственность за бандитизм в современном его понимании предусматривалась декретом ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятии из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении»[145]. В этом декрете не только называется такое преступление, как бандитизм, но и впервые дается описание признаков состава: «участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, а также как пособничество такой шайке и укрывательство ее». Ответственность за организацию скопища, участие в нем и подстрекательство к нему не предусматривались. Однако встречается упоминание о другом деянии – «погромах». В одном из первых воззваний Военно-революционного комитета Петрограда говорилось: «Воровство, разбои, нападения, погромные попытки будут немедленно караться. Виновные в этих преступлениях будут беспощадно судимы военно-революционным судом»[146]. В декрете СНК от 4 мая 1918 г. «О революционных трибуналах» указывалось, что наряду с контрреволюционными преступлениями трибуналы рассматривают также дела по борьбе с погромами, взяточничеством, подлогами, неправильным использованием советских документов и хулиганством[147]. Конкретные признаки этого преступления в законодательстве этого периода не определялись, однако, как следует из смысла самого термина, речь шла о наиболее опасной форме деятельности скопища – применении насилия к личности, уничтожении и повреждении имущества и т. п. действиях. Установление особого порядка применения репрессий, а также особой подсудности дел об этих преступлениях свидетельствовало о серьезной угрозе анализируемых деяний для основ общественной безопасности и государства.
В Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. (в гл. I «Государственные преступления») уголовная ответственность за бандитизм – «организацию и участие в бандах (вооруженных шайках) и организуемых бандами разбойных нападениях и ограблениях, налетах на советские и частные учреждения и отдельных граждан, остановки поездов и разрушения железнодорожных путей, безразлично, сопровождались ли эти нападения убийствами и ограблениями или не сопровождались», – предусматривалась в ст. 76. Данное преступление каралось высшей мерой наказания и конфискацией всего имущества, с допущением по смягчающим обстоятельствам понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже трех лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества. Теми же наказаниями (с допущением понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже двух лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества) карались «пособничество бандам и укрывательство банд и отдельных их участников, а равно сокрытие добытого и следов преступления»[148].
Аналогично была сформулирована ст. 594, предусматривающая ответственность за бандитизм, в Уголовном кодексе 1926 г., вступившем в действие с 1 января 1927 г.[149] Однако в этом же году было принято и утверждено Постановлением ЦИК СССР от 25 февраля 1927 г. Положение о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для СССР опасных преступлениях против порядка управления). В ст. 17 Положения бандитизм определялся как «организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановка поездов и разрушение железнодорожных путей и иных средств сообщения и связи»[150]. Законодатель исключил термин «шайка», который с этого момента использовался в юридической терминологии в качестве квалифицирующего признака иных преступлений[151]. Новая редакция нормы об ответственности за бандитизм, соответствующая ст. 17 Положения, была введена в Уголовный кодекс (ст. 593)[152]. Существенным нарушением принципа законности в законодательстве первых десятилетий Советской власти являлось применение аналогии и расширительного толкования уголовно-правовых норм, причем такая судебная практика санкционировалась высшими судебными органами. В частности, в разъяснении по делу Чупятова, совершившего ограбление почты совместно с другим, скрывшимся от суда лицом «по предварительному с ним уговору», Президиум Верховного Суда РСФСР указал, что участие в этом преступлении двух лиц достаточно для признания наличия банды в смысле, указанном в ст. 593 УК РСФСР 1926 г. (протокол № 5 от 7 марта 1927 г.)[153]. В другом разъяснении Президиум Верховного Суда РСФСР рекомендовал квалифицировать по аналогии со ст. 593 УК со всеми вытекающими последствиями в отношении репрессии «кражи личного домашнего имущества у находящихся на полевых работах колхозников, совершаемые организованными группами или классово враждебными элементами» (протокол № 43 от 4 августа 1933 г.)[154]. В постановлении № 45 Пленума Верховного Суда СССР 1933 г. рекомендовалось квалифицировать «случаи самосуда (самочинных действий, направленных против действительных или мнимых преступников и совершаемых лицами, не уполномоченными непосредственно принимать те или иные меры воздействия), когда он носит особо издевательский характер и по специальной принадлежности участников является классовой вылазкой или актом мести со стороны классовых врагов, хотя бы он был учинен не группой, а отдельными лицами» по аналогии, как бандитизм по ст. 593 УК РСФСР и соответствующим статьям уголовных кодексов других союзных республик[155]. На практике даже имели место случаи, когда как бандитизм квалифицировалось изнасилование, совершенное большим количеством вооруженных преступников (чубаровское дело в Ленинграде)[156]. Как отмечал А. А. Пионтковский, вышеприведенные указания Верховного Суда РСФСР (СССР) были обусловлены стремлением усилить наказуемость особо тяжких преступлений, которые в тот период наказывались недостаточно сурово[157]. Аналогия и расширительное толкование некоторых уголовно-правовых норм применялись и при квалификации других представляющих повышенную общественную опасность деяний[158]. Так, в постановлении Президиума Верховного Суда РСФСР от 17 марта 1935 г. (протокол № 14) было указано: «Суды должны… усилить репрессию против хулиганов, применяя к злостным хулиганам лишение свободы. Как бандиты должны караться те особо опасные хулиганы, которые совершают хотя бы одиночные нападения, но связанные с убийством или вооруженным сопротивлением органам власти (насилия, ранения и т. п.), с квалификацией этих преступлений по ст. 16 и 592 (массовые беспорядки) УК»[159].
Трактовка бандитизма в 20–30-е гг. как «одной из острых форм политической борьбы свергнутых господствующих классов» позволяла называть его политическим и даже «кулацким»[160]. Л. Венгеров среди особенностей политического бандитизма выделял «крупный людской состав банд, их массовое беспощадное кровавое действие, процветание именно в земледельческих областях Союза»[161]. Другой разновидностью бандитизма являлся так называемый «городской» бандитизм, для которого было характерно «отсутствие в нем каких-либо политических лозунгов и окраски»[162]. Но, как показывает анализ литературы, посвященной характеристике данного преступления, «городской» бандитизм – «язва, разлагающая устои нормальной жизни»[163] – практически отождествлялся с грабежами (налетами). Так, А. Учеватов в 1925 г. писал: «Среди преступлений имущественной группы исключительного внимания заслуживают грабежи или, как их принято называть, бандитизм. Не поддающийся окончательному искоренению, он тем самым как бы стал каким-то бытовым явлением»[164]. Тем не менее, к середине 30-х гг. все проявления организованной преступности, в том числе и бандитизма, были в значительной мере подавлены. Как отмечал в своем докладе в судебной секции Института судебной политики 14 апреля 1936 г. В. П. Антонов-Саратовский, «Бандитизм вымирает… и юридическим последствием этого вымирания должна явиться ликвидация существующих в уголовных кодексах статей о бандитизме, разбое, грабеже и установление статьи о воровстве, в которой воровство, соединенное с убийством, пыткой, тяжкими насилиями, должно быть выделено в особую часть. Что же касается другой ветви бывшего бандитизма, то эти преступления ныне квалифицируются как измена родине или теракт»[165].
В военные и послевоенные годы практика применения статьи об ответственности за бандитизм вновь была расширена. В частности, в постановлении Пленума Верховного Суда СССР № 1/4/У от 8 января 1942 г. по аналогии предлагалось квалифицировать по ст. 593 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик кражи личного имущества граждан, совершенные во время воздушного налета врага, при оставлении населенного пункта в связи с появлением или приближением врага, эвакуированных граждан в пути или прежнем месте жительства, «когда подобные кражи совершены группой лиц либо совершены неоднократно или лицами, ранее судившимися за хищения, а также при иных особо отягчающих обстоятельствах»[166]. Говоря об этой весьма сомнительной позиции Пленума, многие видные ученые того времени, тем не менее, признавали необходимость применения в уголовном праве аналогии. Профессор Н. Д. Дурманов, соглашаясь с указанным разъяснением, назвал его «вполне правильным, учтя особое качество злостных видов таких краж»[167]. «Аналогия в советском… уголовном праве, – отмечал он, – предполагает, что в уголовном законе караемое деяние предусмотрено в его общих родовых чертах», и ее применение «было вызвано невозможностью заранее прямо предусмотреть все преступные деяния, в частности, и такие, которые могут появиться в будущем»[168]. О необходимости квалификации таких краж с использованием обстановки военного времени по аналогии с бандитизмом по ст. 593 УК РСФСР писал в 1942 г. и профессор М. М. Исаев[169].
На Пленуме Верховного Суда СССР 20–25 октября 1959 г. при рассмотрении судебной практики по делам о бандитизме было специально отмечено, что в случае совершения во время бандитского нападения убийства, изнасилования, грабежа содеянное должно квалифицироваться только как бандитизм, без ссылки на соответствующие статьи, предусматривающие ответственность за преступления против личности и собственности, поскольку объективная сторона бандитизма охватывает, в частности, и совершение подобных преступлений.
Характерными признаками бандитизма 20–60-х гг. являлась глубокая законспирированность банд, состоящих из лиц с насильственной ориентацией личности, имеющих преступный опыт и судимости. Набор новых участников производили скрытно, из числа знакомых со схожими интересами и морально-волевыми качествами.
На вооружении банд, как правило, состояли обрезы охотничьих ружей, кустарно изготовленные пистолеты под малокалиберный патрон, различные образцы холодного оружия (следует иметь в виду, что преступные группы, полностью отвечающие квалификационным признакам банды, но использующие в своей деятельности средства поражения, не относящиеся к категории оружия в криминалистическом смысле, – опасные бритвы, топоры, молотки, шила и т. д., бандами не считались, что само по себе сужало сферу применения уголовного закона и ослабляло борьбу с данным видом посягательств). Преступная деятельность таких банд имела своей кульминацией конкретное нападение на государственные объекты или граждан.
В УК РСФСР 1960 г. бандитизму была посвящена ст. 77, которая включена в главу о государственных преступлениях, чем еще раз подчеркивалась повышенная опасность данного преступления для общества.
В последующие годы (1962, 1982, 1993, 1994) редакция ст. 77 изменялась, и в последнем варианте бандитизм определялся как «организация вооруженных банд с целью нападения на предприятия, учреждения, организации либо на отдельных лиц, а равно участие в таких бандах и в совершаемых ими нападениях»[170]. Изменилось и наказание, которое могло быть назначено за бандитизм, – в частности, было исключено указание на ссылку как меру дополнительного наказания.
Объектом бандитизма в специальной литературе назывались либо основы государственного управления и общественной безопасности[171], либо основы государственного управления в области охраны общественной безопасности и правопорядка[172]. Таким образом, общий подход к оценке содержательной стороны общественных отношений, являющихся объектом посягательства анализируемых преступлений, остался неизменным.
В принятом в 1960 г. УК РСФСР, как и в УК РСФСР 1922 г. и 1926 г., также выделялась специальная глава (10), в которой наряду с другими деяниями предусматривалась ответственность за некоторые виды общеопасных преступлений. Причем общественная безопасность по-прежнему выступала не в качестве самостоятельного родового объекта охраны, а в качестве составной части объединенного объекта под наименованием – отношения общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения. Однако следует отметить, что в отличие от более ранних уголовных кодексов в наименовании главы общественная безопасность была поставлена уже на первое место. Это было свидетельством усиления внимания к проблемам охраны общественной безопасности как наиболее важной из перечисленных в наименовании главы социальных ценностей.
Новый импульс в уголовно-правовом регулировании охраны общественной безопасности был зафиксирован в начале 80-х гг. Особенностью этого этапа было то обстоятельство, что процесс внутригосударственного законотворчества был напрямую связан с развитием и становлением международного уголовного права. Преступность как социальное явление имеет межнациональный характер и в равной степени причиняет ущерб различным государствам и обществам, независимо от их социально-политического устройства. Борьба с национальной преступностью в настоящее время существенно осложняется ростом таких преступлений, которые представляют опасность не только для отдельных государств, но и для всего человечества, и требует совместных усилий и повседневного сотрудничества государств. Чем больше взаимопонимание государств и осознание существования преступлений, затрагивающих интересы международного сообщества, тем больше усилий должны прилагать все государства вместе и каждое в отдельности для охраны международного правопорядка[173]. Поэтому координация усилий различных государств по борьбе как с общеуголовными преступлениями, так и с преступлениями, наносящими ущерб мирному сосуществованию различных государств, способствует взаимопониманию, укреплению мирных отношений и сотрудничества между государствами и народами[174].
Сотрудничество различных государств в совместной борьбе с преступлениями, затрагивающими общие совместные интересы, выражается в различных формах и в том числе в форме разработки и принятия многосторонних договоров, международных соглашений (конвенций), ратификация которых налагала определенные обязательства на государства – участников соответствующих соглашений. Естественно, что в орбиту совместных интересов попадали, прежде всего, наиболее опасные преступления. Данные преступления затрагивают различные интересы и подразделяются на две большие группы: международные преступления и преступления международного характера (международные уголовные преступления).
Преступления международного характера (терроризм, захват заложников, фальшивомонетничество, контрабанда, рабство и работорговля, пиратство и др.) не имеют непосредственной связи с преступной деятельностью конкретных государств, но они, наряду с причинением ущерба национальным интересам, посягают на различные аспекты мирного сосуществования и сотрудничества государств. Ответственность за эти преступления наступает либо по специальным уставам (Нюрнбергский и Токийский процессы), либо по национальным уголовным законам[175]. С учетом целей настоящей работы мы будем рассматривать только те преступления международного характера, которые посягают на стабильность международных отношений (мирное сотрудничество и нормальное осуществление межгосударственных отношений), а во внутренней системе права относятся к числу преступлений против общественной безопасности (терроризм, захват заложника).
Следует отметить, что в специальной литературе высказываются различные суждения о классификационном месте терроризма в числе международных преступлений в широком смысле слова. Одни авторы относят его к преступлениям международного характера (международным уголовным преступлениям)[176], другие – к международным преступлениям в узком смысле слова[177]. Мы считаем, что терроризм относится к числу преступлений международного характера и поэтому при его дальнейшем анализе будем исходить из такого понимания сущности терроризма. В последнее время он получил значительную распространенность, и поэтому не случайно, что именно это преступление стало первым объектом совместного пристального внимания различных государств[178].
Впервые определение терроризма было выработано в 1934 г. на Мадридской конференции по унификации уголовного законодательства, где он определялся как «применение какого-либо средства, способного терроризировать население, в целях уничтожения всякой социальной организации». 16 ноября 1937 г. в Женеве 20 государств подписали Конвенцию о предупреждении и наказании терроризма, ст. 1 которой определяла терроризм как «преступные действия, направленные против государства, цель или характер которых состоят в том, чтобы вызвать ужас у определенных лиц или среди населения».
Следующим важным международно-правовым актом, имеющим значение для борьбы с терроризмом, было принятие в декабре 1973 г. Генеральной Ассамблеей ООН Конвенции о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов. В данной Конвенции очерчен круг лиц и объектов, посягательство на которых (главы государств и другие должностные лица государства либо их представители), их жилые помещения или транспортные средства и официальные резиденции образуют акт терроризма. Кроме того, было принято и несколько региональных соглашений по борьбе с терроризмом: Конвенция Организации американских государств о предупреждении и наказании за совершение актов терроризма, принимающих форму преступлений против лиц, и связанного с этим вымогательства 1971 г., Европейская конвенция по борьбе с терроризмом 1977 г., Конвенция 1987 г. по пресечению терроризма.
Следует отметить, что первоначально в вышеизложенных конвенциях речь шла именно о международном терроризме, т. е. выходящем за пределы национальной юрисдикции и затрагивающем интересы нескольких государств. Однако в последующем предпринимаются попытки трактовки терроризма и как общеуголовного, внутреннего преступления. Так, например, в ст. 1 Европейской конвенции по борьбе с терроризмом 1977 г. перечисляются следующие формы терроризма:
а) правонарушения, относящиеся к применению Конвенции по борьбе с преступным захватом летательных аппаратов, подписанной в Гааге 16 декабря 1970 г.;
б) правонарушения, относящиеся к применению Конвенции по борьбе с преступными актами, направленными против безопасности гражданской авиации, подписанной в Монреале 23 сентября 1971 г.;
в) тяжелые правонарушения, заключающиеся в покушении на жизнь, телесную целостность или свободу людей, имеющих право международной защиты;
г) правонарушения, содержащие захват заложников или незаконное лишение свободы;
д) правонарушения, содержащие использование бомб, гранат, ракет, автоматического огнестрельного оружия, бандеролей или посылок с опасными вложениями, соразмерно с тем, насколько подобное использование представляет опасность для людей;
е) попытка совершения одного из вышеуказанных правонарушений или участие в качестве сообщника лица, которое пытается совершить подобное правонарушение.
Кроме того, анализ ст. 2 Конвенции позволяет сделать вывод, что как терроризм могут рассматриваться и действия, не указанные в ст. 1, но выражающиеся в актах насилия, направленных против жизни, телесной целостности или свободы людей и тяжелые акты против имущества, когда они создают коллективную опасность для людей.
Поскольку СССР в свое время присоединился к этим конвенциям, постольку с некоторым запозданием в УК Российской Федерации Федеральным законом от 1 июня 1994 г. были введены ст. 213 (3) и 213 (4), которые установили ответственность за терроризм и заведомо ложное сообщение об акте терроризма. В соответствии со ст. 213 (3) терроризм определялся как: «Совершение в целях нарушения общественной безопасности либо воздействия на принятие решений органами власти взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба, а равно наступления иных тяжких последствий (терроризм)». Квалифицированным видом были: «Те же действия, если они причинили значительный имущественный ущерб, либо привели к наступлению иных тяжких последствий, либо совершены организованной группой». Особо квалифицированным видом признавались: «Действия, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, повлекшие смерть человека». Наказание за терроризм также устанавливалось различное: по ч. 1 в виде лишения свободы на срок от трех до пяти лет, по ч. 2 – от пяти до десяти лет с конфискацией имущества или без таковой, а по ч. 3 – от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертной казнью с конфискацией имущества. Согласно примечанию к этой статье, «лицо, участвовавшее в подготовке акта терроризма, освобождается от уголовной ответственности, если оно своевременным предупреждением органов власти или иным образом способствовало предотвращению акта терроризма». Захват заложников и угон воздушного судна первоначально рассматривались как конкретные формы проявления терроризма, однако по мере роста распространенности этих преступлений и накопления международного опыта борьбы с ними международное сообщество посредством принятия различных соглашений стало предоставлять им статус самостоятельных преступлений. 17 декабря 1979 г. Генеральная Ассамблея ООН резолюцией 34/146 приняла Конвенцию о борьбе с захватом заложников[179].
Согласно ст. 1 этой Конвенции, «любое лицо, которое захватывает или удерживает другое лицо и угрожает убить, нанести повреждения или продолжать удерживать другое лицо (здесь и далее именуемое как заложник) для того, чтобы заставить третью сторону а именно государство, международную межправительственную организацию, какое-либо физическое или юридическое лицо или группу лиц, совершить либо воздержаться от совершения любого акта в качестве прямого или косвенного условия для освобождения заложников, совершает преступление, именуемое захватом заложников по смыслу настоящей Конвенции».
Советский Союз присоединился к этой Конвенции в 1987 г., и сразу же после этого Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 17 июля 1987 г. Уголовный кодекс был дополнен ст. 126(1), которая установила ответственность за захват заложников. Однако первоначальная редакция ст. 126 (1) предусматривала примечание, в соответствии с которым действие этой статьи «не распространяется на случаи совершения такого преступления на территории СССР, когда лицо, захватившее или удерживающее заложника, находится на территории СССР и это лицо, а также заложник являются гражданами СССР». Наличие подобной оговорки, во-первых, нарушало принцип равной уголовно-правовой защиты иностранцев и граждан СССР, поскольку при захвате заложника-иностранца ответственность наступала по ст. 126 (1) УК, а захват заложника – гражданина СССР рассматривался как незаконное лишение свободы. Между тем санкции за совершение этих преступлений существенно разнились. По ст. 126 (1) максимум наказания составлял 15 лет лишения свободы, тогда как по ст. 126 – 3 года лишения свободы. Во-вторых, данная оговорка практически парализовала применение ст. 126 (1) УК, поскольку обычно при захвате заложников на территории СССР в качестве и заложников, и виновных лиц выступали именно граждане СССР. И только Законом РФ от 18 февраля 1993 г. примечание к ст. 126 (1) было исключено из УК. С этого времени данная норма стала применяться в полном объеме.
Уголовный кодекс Российской Федерации, принятый Государственной Думой 24 мая 1996 г. и вступивший в силу с 1 января 1997 г., выделил общеопасные преступления в самостоятельный раздел IX «Преступления против общественной безопасности и общественного порядка», а внутри раздела предусмотрел главу 24, в которой сосредоточил нормы о преступлениях против общественной безопасности. Таким образом, можно сделать вывод о законодательном завершении процесса формирования определенной системы норм, имеющих своим объектом охраны специфическую группу общественных отношений – отношений общественной безопасности.
Следует отметить, что раздел IX законодатель поместил на третье место в системе Особенной части УК после преступлений против личности и преступлений в сфере экономики, а глава 24 открывает этот раздел. Законодательное изменение места искомой группы преступлений в структуре Особенной части УК свидетельствует об усилении внимания государства и общества к проблемам обеспечения безопасности и нормального функционирования общества, повышения его значимости в общей системе правоохраняемых объектов на современном этапе.
§ 2. Зарубежное законодательство об ответственности за насильственные преступления против общественной безопасности
Терроризм, превратившийся сегодня в серьезную угрозу для безопасности отдельных государств, регионов мира и всего мирового сообщества, поставил перед органами власти и законодателями различных стран проблему поиска путей создания общегосударственной системы мер борьбы с терроризмом, адекватной данной опасности.
Для решения этой проблемы были предприняты и предпринимаются в настоящее время попытки совершенствования уголовных законов за счет криминализации все более разнообразных форм террористических проявлений; создания рычагов экономического, политического, общественного, правового воздействия на ситуацию в направлении снижения вероятности реализации террористических намерений; установления и ликвидации факторов, детерминирующих терроризм.
Представители спецслужб и правоохранительных органов, главы государств различных стран стали все чаще встречаться для урегулирования вопросов объединения усилий в деле борьбы с терроризмом. Следует констатировать, что в этой сфере международного сотрудничества позиции отдельных государств постепенно сближаются. Нетрудно в этой связи спрогнозировать и перспективу сближения национальных антитеррористических законодательств – вплоть до выработки единых и обязательных для всех государств международных правовых антитеррористических актов. Однако было бы нецелесообразно форсировать этот сложный, а потому требующий значительных усилий и времени процесс.
Во-первых, как мы уже отметили, терроризм многообразен по своей природе, движущим силам, целям, формам. Он по-разному проявляет себя в различных странах и регионах мира. Следовательно, он требует создания такой же многообразной по формам и сферам приложения усилий адекватной системы мер противодействия.
Во-вторых, каждая отдельно взятая страна по-разному ощущает угрозу терроризма, а сам терроризм имеет различные, характерные именно для данной страны, объекты посягательства, что исключает возможность быстрой унификации национальных антитеррористических законодательств и их слияния в единый для всех государств комплекс правовых норм.
В-третьих, в современных условиях власти каждой страны, формируя и проводя в жизнь свою внутреннюю и внешнюю политику, руководствуются своими национальными интересами. Так как эти интересы у разных государств различны, они могут не только не совпадать, но и противостоять друг другу.
Данное обстоятельство накладывает отпечаток и на организацию антитеррористической деятельности в каждом отдельном государстве, что исключает возможность простого суммирования усилий международного сообщества в противодействии любому террористическому проявлению.
Активная работа в плане повышения эффективности борьбы с терроризмом осуществляется законодателем США. В этой стране с 1958 по 1999 г. было принято более 40 правовых актов, в той или иной степени касающихся усиления борьбы с терроризмом[180]. Это обстоятельство объясняется повышенным вниманием американского руководства к проблеме противодействия террористической угрозе. Под личным контролем президента США развернута многоаспектная деятельность, направленная на выявление источников возможной опасности терроризма, моделирование чрезвычайных ситуаций, связанных с террористическими акциями, их предупреждение, локализацию и разрешение.
Законодательство Соединенных Штатов Америки предусматривает уголовную ответственность за отдельные проявления террористической деятельности. Оно квалифицирует все террористические акты в отношении иностранных должностных лиц и официальных гостей США (убийства, покушение и заговор с целью убийства, похищение) как чисто уголовные преступления. В то же время законодательство некоторых субъектов федерации США (штат Делавер, Калифорния, Арканзас и др.) законодательно определяет состав терроризма и закрепляет понятие терроризма.
В Уголовном кодексе штата Арканзас говорится: «Лицо совершает преступление террористической угрозы, если оно с целью терроризирования другого лица угрожает убийством или серьезным физическим ущербом его собственности» (параграфы 42–1608 ст. 41), а преступник признается виновным по классу (О) Felony (совершение тяжкого уголовного преступления)[181].
Положение Уголовного кодекса штата Калифорния, характеризуя понятие терроризма, включает в качестве квалифицирующего признака насилие в политических целях в случае, если действия террориста явятся причиной «серьезного подрыва общественной активности» (параграф 422 ст. 11.5)[182].
С конца 70-х гг. правотворческая деятельность законодательных органов США активизируется. Цель – устранить пробелы в правовых нормах, регулирующих борьбу государства и общества с терроризмом. На сессии конгресса США вносились законодательные предложения по борьбе с террористическими актами, в том числе и международными. 96-я сессия конгресса провела обсуждение законопроекта «О борьбе с внутренним и международным терроризмом», в результате чего в Уголовный кодекс США 1962 г. были внесены изменения в соответствии с требованиями положений Монреальской конвенции «О борьбе с незаконными актами, направленными против безопасности гражданской авиации».
3 апреля 1984 г. президент США подписал специальную директиву Совета национальной безопасности США № 138 по борьбе с международным терроризмом, запрещающую оказание поддержки в любой форме государствам, охарактеризованным властями США как «террористические»[183].
Наибольший интерес для научного анализа представляет Закон США о защите иностранных должностных лиц и официальных гостей США от 24 октября 1972 г., принятый в связи с участившимися случаями нападений, похищений и иных преступных посягательств на дипломатов и других иностранных представителей. Законодательство США и ранее содержало нормы, направленные на защиту таких лиц. Новый закон представляет собой поправку и дополнение к главе 18 Свода законов США, посвященной этим проблемам. Однако два существенно новых обстоятельства, отраженные в законе, придают ему особую значимость.
Это, во-первых, значительное усиление ответственности за посягательства на дипломатов и приравненных к ним лиц, установление более строгого наказания за подобные преступления.
Во-вторых, значительное расширение круга лиц, пользующихся особой защитой по этому закону.
Для тех, кто совершит нападение, ударит, заключит в тюрьму или применит иное насилие в отношении иностранного представителя, предусматривается штраф до 5000 долл., или тюремное заключение до 3 лет, или и то и другое вместе. За запугивание, угрозу, нарушение спокойствия либо преднамеренное препятствование иностранному представителю в выполнении его функций грозит штраф в 500 долл., или тюремное заключение до 6 месяцев, либо и то и другое вместе.
Под угрозой уголовного наказания запрещается проведение демонстраций, манифестаций и пикетирования служебного или жилого помещения иностранного представительства ближе, чем за 100 футов.
Наконец, новый закон усиливает защиту собственности, принадлежащей иностранным представительствам и международным организациям, а также их персоналу, – преднамеренное причинение ущерба влечет наказание до 10000 долл., или пятилетнее тюремное заключение, либо и то и другое вместе[184].
26 февраля 1997 г. в конгрессе президентом США Б. Клинтоном был сделан обстоятельный доклад о возможностях правительства США по адекватному реагированию на террористические инциденты с использованием оружия массового поражения.
В этом докладе, в частности, констатируется: «События последних лет указывают на повышение вероятности осуществления акций терроризма с использованием оружия массового поражения. В 1993 г. бомба взорвалась в Международном торговом центре в Нью-Йорке, в 1995 г. японские экстремисты предприняли успешную химическую атаку в токийском метро, в том же году взрывом бомбы уничтожен административно-культурный центр в Оклахома-Сити»[185].
Стремясь адекватно реагировать на террористические угрозы, правительство США уделяет серьезное внимание созданию и поддержанию на должном уровне общегосударственной системы антитеррористических мер. К их реализации привлекаются Федеральное бюро расследований, Министерство энергетики, Министерство обороны, Федеральное агентство по управлению в условиях чрезвычайной ситуации, Министерство здравоохранения и социального обеспечения, десятки других федеральных министерств и ведомств, их подразделения на местах, а также власти отдельных штатов.
Организационно-политические, предупредительные, режимные и иные меры обеспечиваются и серьезной законодательной проработкой проблем противодействия терроризму. Так, например, 24 апреля 1996 г. в США был принят упоминавшийся уже выше Закон о борьбе с терроризмом и применении смертной казни.
В этом специальном законе, предусматривающем внесение изменений в уголовное право, судопроизводство по делам о терроризме, а также в ряд нормативных актов Свода законов США, весьма подробно регламентируются правовые и организационные вопросы борьбы с международным и внутренним терроризмом. Реальность достижения декларируемой законом цели – сдерживания терроризма – обеспечивается выделением крупных финансовых средств из федерального бюджета. При этом необходимые дополнительные ассигнования, направляемые на усиление борьбы с терроризмом, постатейно закрепляются в законе для нужд каждого из участников антитеррористической деятельности: ФБР, Таможенной службы, Службы иммиграции и натурализации, Министерства юстиции и др.
Существенно, что новый закон ужесточает ответственность за совершение акций терроризма и расширяет полномочия спецслужб и правоохранительных органов США в борьбе с этим опасным социально-политическим и криминальным явлением. В разделе VII (изменения в уголовном праве, касающиеся борьбы с терроризмом) статьей 702 в главу 113в раздела 18 Свода законов США, относящуюся к терроризму, вносится новая статья 332 в. В ней к акциям терроризма, распространяющимся за пределы государственных границ США, законодатель относит следующие преступления: «Убийство, похищение, нанесение увечья, нападение, повлекшее за собой тяжелые телесные повреждения, или нападение с применением опасного оружия в отношении любого лица в пределах США; создание существенного риска нанесения серьезных телесных повреждений любому другому лицу путем разрушения и нанесения ущерба любому строению, транспортному средству либо другому недвижимому или личному имуществу в пределах США, а также попытки и сговор совершить такого рода деяния», если эти деяния «рассчитаны на оказание давления или нанесения ущерба действиям правительства путем угроз и шантажа, либо путем принуждения, или рассчитаны на осуществление мер возмездия, направленных против действий правительства».
Указав в качестве квалифицирующего признака цель совершения противоправных действий, направленных против правительства и относящихся в этой связи к «преступлениям, по федеральному уголовному праву связанным с терроризмом», законодатель дает достаточно широкий перечень деяний, уже криминализированных действующим законодательством (более 30). Таким образом, если эти преступления совершаются с целью оказания давления на правительство США, в качестве мести ему или для затруднения его нормальной деятельности, они автоматически относятся к разряду террористических и влекут за собой более высокое наказание.
Американский законодатель продемонстрировал понимание проблемы возрастания угрозы новых форм терроризма, связанных с привлечением современных технологий. Эта проблема является действительно крайне актуальной и требует адекватной реакции и правительств отдельных стран и всего мирового сообщества.
Более дифференцированным и гибким с позиций реагирования на разнообразные угрозы террористического характера представляется законодательство Италии. Понятие терроризма формально вошло в итальянский юридический лексикон после убийства 09.05.1978 г. членами организации «Красные бригады» похищенного ими председателя христианско-демократической партии Италии Альдо Моро.
18 мая 1978 г. в Италии был принят Закон № 191, в котором в самом общем виде терроризм определялся как систематическое применение насилия против личности и имущества в целях создания во всем обществе или в его части напряжения и неконтролируемого страха для достижения определенного политического результата.
Новая волна террористических акций, осуществленных левыми радикалами и неофашистами, привела к внесению дополнений в антитеррористическое законодательство. Законопроектом № 625 от 15 декабря 1979 г. («Срочные меры по защите демократического порядка и общественной безопасности») и Законом № 15 от 6 февраля 1980 г. (так называемый Закон против терроризма) криминализировались действия организационного и подготовительного характера, имеющие перспективу перерастания в акции терроризма.
В Уголовном кодексе Италии такие действия были закреплены в диспозициях статей 2701 (создание организаций с целью совершения акта терроризма и саботажа общественного порядка) и 280 (покушение с целью совершить акт терроризма или саботажа). При этом лица, обвиняемые в совершении преступлений террористического характера, подлежали обязательному аресту, их временное освобождение не допускалось. Предварительное заключение рассматривалось в данном случае как мера социальной профилактики и инструмент усиления защиты общества от угрозы терроризма.
Были также предприняты попытки выработки позитивной нормы в зависимости от индивидуального поведения обвиняемых. Применение института деятельного раскаяния поощряло отход от террористической деятельности и включение в процесс противодействия терроризму его бывших сторонников и даже активных участников. Поощрительные нормы, содержавшиеся в статьях 4 и 5 Законопроекта № 625 от 15 декабря 1979 г. и допускавшие снижение (вплоть до отмены) наказания обвиняемым в случае их деятельного сотрудничества с полицией и судебной властью, не только ослабляли ряды террористов, но и позволяли предупреждать совершение новых преступлений.
Эта профилактическая тенденция получила свое развитие в Законе № 304 от 29 мая 1982 г. («Меры по защите конституционного порядка»), больше известном как «Закон в пользу раскаявшихся террористов», а затем и в Законах № 663 от 10 октября 1986 г. («Изменения к закону об уголовном порядке и о мерах по лишению и ограничению свободы») и № 34 от 18 февраля 1987 г. («Меры в пользу лиц, отказавшихся от террористической деятельности»).
Практика подтвердила правильность избранной итальянским законодателем линии в нормотворческой деятельности, которая, наряду с повышением профессионализма в деятельности полиции и следственных органов, а также постепенным ростом общественного осознания террористической опасности, к концу 80-х гг. позволила ввергнуть итальянский терроризм в состояние глубокого кризиса.
Близко к итальянскому антитеррористическому законодательству по своей идеологии, выражающейся в гибком и адекватном реагировании на изменения во внутриполитической, оперативной и криминальной обстановке, активном использовании поощрительных норм, а также по профилактической направленности, законодательство ФРГ, пережившей всплеск терроризма в 70-х гг.
Однако следует отметить, что власть и общество в ФРГ сумели верно оценить масштабы террористической опасности и консолидировали свои усилия в борьбе с ней. Характерно, что в этой борьбе карательные меры играли далеко не ведущую роль. Главным направлением было выявление и устранение социальных и политических детерминант терроризма. И можно в этой связи согласиться с утверждением профессора Э. Йессе о том, что «прекращение деятельности террористических групп левого толка в Германии – в значительной степени результат развития демократии в ФРГ»[186].
За период с 1974 по 1978 г. был внесен ряд изменений в УК и УПК ФРГ, которые открывают более широкие возможности для борьбы с терроризмом. В их числе – присуждение к пяти годам лишения свободы за факт вхождения в члены организации, прибегающей к терроризму или поддерживающей ее. УК был дополнен положениями о наказуемости всех лиц, пропагандирующих насилие и посягающих на безопасность ФРГ. В УПК было введено положение, согласно которому суд над лицами, подозреваемыми в терроризме, мог состояться и при отсутствии обвиняемого, если он «намеренно и сознательно уклоняется от явки в суд»[187].
Следует сказать, что и после прохождения пика террористической активности в Германии власти этой страны не ослабили внимания к проблеме борьбы с терроризмом, ориентируя на ее решение и законодателя. Так, 19 декабря 1986 г. в ФРГ был принят Закон о борьбе с терроризмом. В статье 3 данного нормативного акта устанавливалось, что к террористическим относятся действия, преследующие цели:
а) нанесения ущерба целостности, а также внешней или внутренней безопасности ФРГ;
б) устранения, прекращения действия или подрыва конституционных основ;
в) нанесения ущерба безопасности размещенным на территории ФРГ войскам иностранных государств – участников Североатлантического договора или присутствующим в земле Берлин войскам одной из трех держав.
В качестве способов совершения акций терроризма перечислялись уже криминализированные Уголовным кодексом ФРГ деяния: преднамеренное убийство (§ 211), убийство простого вида (§ 212), взятие заложников (§ 239в), квалифицированный поджог (§ 307), производство взрыва применением ядерной энергии (§ 310в, абз. 1), злоупотребление ионизирующими лучами (§ 311, абз. 2), производство опасного для жизни затопления (§ 312), нападение на воздушный транспорт (§ 316с, абз. 1), угрожающее общественной безопасности отравление (§ 319).
Закон вносил изменения в УК ФРГ (в частности, вводился § 129а – создание террористических объединений), в Закон о судоустройстве, в Четвертый закон об изменении государственного права.
Процесс совершенствования антитеррористического законодательства был продолжен и в последующие годы. В 1989 г. был принят Закон об изменении Уголовного кодекса, Уголовно-процессуального кодекса, а также о принятии положения о главном свидетеле обвинения в террористических преступлениях. В этом Законе получили свое развитие понятия о наиболее часто используемых террористами способах совершения преступлений: похищение (§ 239а, абз. 1 УК), взятие заложников (§ 239в), препятствие обеспечению населения жизненно важными продуктами (водой, светом, теплом, электроэнергией) (§ 318в, абз. 2).
Закон 1989 г. вносил коррективы и в Закон о порядке проведения собраний. Этими изменениями законодатель преследовал цель если не исключить, то в значительной степени минимизировать возможность использования публичных собраний для провоцирования массовых беспорядков и совершения иных насильственных противоправных действий.
Так, например, новая редакция § 17а запрещает «иметь при себе во время проведения публичных собраний под открытым небом или по пути следования к месту их проведения оружие или предметы, которые могут быть использованы в качестве таковых»; «принимать участие или направляться на мероприятия в одежде, которая способна помешать установлению личности»; «иметь при себе предметы, предназначенные для затруднения установления личности их владельца».
Статья 4 Закона устанавливает поощрительные нормы для участников террористических объединений, преследуемых в соответствии с § 129 УК ФРГ, в случае, если они проинформируют орган уголовного преследования о фактах, знание которых может способствовать задержанию преступника, раскрытию преступления и, главное, предотвращению новых преступлений. Главный прокурор ФРГ с согласия коллегии по уголовным делам Федерального суда может даже отказаться от уголовного преследования такого лица, если поступившая от него информация, особенно в плане предотвращения будущих преступлений, делает это оправданным в сравнении с его собственными противоправными действиями.
То обстоятельство, что уголовное антитеррористическое законодательство ФРГ содержит много поощрительных норм, а санкции за совершение преступлений, связанных с применением политически мотивированного насилия, невысоки в сравнении с наказаниями, применяемыми в аналогичных ситуациях в других странах, свидетельствует о достаточно высоком уровне демократии и правовой культуры населения в германском обществе. Преимущественно профилактическая направленность уголовного закона в сфере борьбы с терроризмом также может служить примером для законодателей других стран.
Правительство Израиля, декларируя и последовательно проводя на практике жесткую линию на неотвратимость возмездия за террористическую деятельность, не останавливается на тактике рефлексивного противодействия состоявшимся террористическим посягательствам. Законодатель предпринимает попытки выявить и предупредить опасность на начальных стадиях ее формирования.
Для реализации этой профилактической задачи принят ряд законов, в соответствии с которыми те или иные действия, способные благоприятствовать возникновению и осуществлению умысла совершить террористическую акцию, криминализированы.
Так, например, израильским законодательством объявляются поддерживающими террористическую организацию, а потому преступными, действия, выражающиеся в устном или письменном восхвалении, одобрении или поощрении насильственных действий; хранении материалов, пропагандирующих деятельность террористической организации; демонстрации солидарности с террористической организацией (поднятие флага, демонстрация эмблемы или лозунга, распевание гимна в общественном месте) и т. п. действиях.
Профилактическую антитеррористическую направленность законодательства Израиля можно проиллюстрировать с помощью анализа санкций за незаконное хранение и оборот оружия. При этом просматривается четкая тенденция: меры наказания дифференцированы в зависимости от степени вероятности гипотетического использования данного правонарушения в террористических целях.
Так, лицо, незаконно владеющее оружием или хранящее оружие, наказывается лишением свободы на срок 7 лет. Если оружие не просто хранится, а переносится или перевозится, санкция увеличивается до 10 лет. Лицо, незаконно производящее, импортирующее или экспортирующее оружие, осуждается к лишению свободы на срок 15 лет. Такая же санкция предусмотрена для лица, имеющего законное право на продажу или передачу оружия, если оно продает или передает оружие лицу, не имеющему права на его хранение.
Строгость превентивных мер, ориентированных на предупреждение широкого спектра преступлений, включая террористические, демонстрируется и жесткими санкциями за хранение холодного оружия. Например, Законом № 33 1991 г. устанавливается, что лицо, хранящее нож за пределами своего дома и двора и не доказавшее правомерности такого хранения, наказывается лишением свободы на срок 5 лет. Заметим, что хранение и использование ножа в пределах своего двора противоправным не является. Интересно и то обстоятельство, что данная статья Закона практически прекращает действие одного из основополагающих принципов права – презумпции невиновности, так как обвиняемый сам должен доказывать отсутствие у него злого умысла при хранении ножа вне места проживания.
Другой статьей Закона № 33 1991 г. предусматривается лишение свободы на срок 7 лет для лиц, занимающихся торговлей, изготовлением или ввозом ножей, не предназначенных для профессионального использования или использования в домашнем хозяйстве.
В качестве профилактической меры с позиций борьбы с терроризмом могут рассматриваться и установленные израильским уголовным законом санкции за проведение несанкционированных правительством инструктажа или обучение правилам пользования оружием и правилам выполнения военных упражнений или действий. При этом лишение свободы на срок 3 года грозит как тем лицам, которые тренируются или обучаются правилам пользования оружием и правилам выполнения военных упражнений или действий, так и тем, кто такую учебу проводит.
В израильском законодательстве нашел отражение и тот факт, что терроризм может проявляться не только в применении насилия, но и в угрозе применения такового. Такого рода проявления представляют собой выражение психологического терроризма. В этой связи законодатель объявил преступными действия, выражающиеся в распространении, передаче или высказывании слухов или информации, способных вызвать страх и панику среди населения или нарушить общественное спокойствие, если лицо, распространяющее панические слухи, заведомо знало или имело основания полагать, что эта информация ложна[188].
Как уже отмечалось, при формировании антитеррористического законодательства в той или иной стране большую роль играет национальная специфика, совокупность обстоятельств, определяющих общественно-политическую, криминальную ситуацию.
Так, например, в Испании постоянным раздражителем общественного спокойствия являются акции баскской сепаратистской террористической организации «Эскауди та Аскатасуна» (ЭТА). В этой связи испанский законодатель, ориентируясь на формы и методы деятельности сепаратистов, представляющие серьезную опасность для безопасности государства и общества, сблизил понятия «вооруженная банда», «террористическая организация», «мятежная организация». Эти термины употребляются в испанском уголовном праве практически как синонимы; в диспозициях конкретных статей законов непременно используется их перечисление, причем санкции за участие в бандитской, террористической или повстанческой деятельности имеют одинаковые пределы.
Анализ испанского законодательства с точки зрения оценки его эффективности в предупреждении акций терроризма позволяет сделать вывод о его слабой дифференциации и недостаточной направленности на выявление и устранение факторов, благоприятствующих реализации террористических посягательств. Закон ориентирован, главным образом, на пресечение акций терроризма, а не на их профилактику.
К антитеррористическим мерам профилактического характера можно было бы отнести п. 5 ст. 515 Уголовного кодекса Испании, утвержденного Законом № 10/1995 от 23 ноября 1995 г., которым признается преступной и наказуемой деятельность незаконных объединений, «пропагандирующих дискриминацию, ненависть либо провоцирующих насилие в отношении отдельных лиц, групп или объединений по причине идеологических, религиозных различий, принадлежности их членов к определенной национальности, расе или этнической общности, полу, сексуальной ориентации, семейному положению, по заболеванию».
Если в израильском уголовном законе преступным считается уже сам факт несанкционированного государством хранения огнестрельного и даже холодного оружия, то в соответствии с испанским законодательством (ст. 573 УК Испании) «хранение оружия или боеприпасов, хранение или владение взрывчатыми, горючими, зажигательными, удушающими веществами или средствами, либо их компонентами, равно как и их производство, торговля, транспортировка или поставка в любой форме, а также установка или применение таких веществ, средств или соответствующих устройств и приспособлений» влекут за собой уголовную ответственность лишь при наличии дополнительных условий – «совершение перечисленных деяний лицами, принадлежащими к вооруженным бандам или террористическим организациям, оказывающими им содействие либо сотрудничающими с ними».
В 1986 г. Закон о борьбе с терроризмом и посягательствами на государственную безопасность принят во Франции. В отличие от большинства зарубежных аналогов, французский антитеррористический правовой акт не дает определения терроризма. Отнесение того или иного преступления, уже криминализированного другими статьями Уголовного кодекса Франции, к разряду террористических определяется двумя условиям: во-первых, это преступление должно совершаться с умыслом опасного нарушения общественного порядка; во-вторых, при его совершении используются методы террора (запугивания).
Объективную же сторону террористических преступлений в соответствии со ст. 1 Закона составляют: предумышленное убийство или нанесение тяжких телесных повреждений, предумышленное уничтожение общественного или личного имущества граждан опасным для жизни и здоровья людей способом (взрыв, поджог и т. п.), похищение несовершеннолетних, захват воздушного судна, кража, совершенная с применением насилия, повлекшего смерть или увечья, и др. (всего около 30 составов).
Закон о борьбе с терроризмом и посягательствами на государственную безопасность 1986 г. ввел в Уголовно-процессуальный кодекс Франции новую главу (глава 15), посвященную регламентации особого порядка ведения дел о терроризме. В частности, оговаривается, что срок задержания лица, подозреваемого в террористической деятельности, может быть продлен вдвое (с 48 до 96 часов).
В 1987 г. к Закону 1986 г. французским законодателем была принята поправка, в соответствии с которой действие закона распространялось и на преступления, совершенные до его принятия. Таким образом, закон приобретал обратную силу, что, будучи юридическим нонсенсом, свидетельствовало о серьезном отношении властей Франции к угрозе терроризма.
Вместе с тем, как и в антитеррористическом законодательстве Италии, ФРГ и некоторых других стран, во Франции предусматриваются поощрительные нормы для лиц, которые, будучи причастны к террористической деятельности, помогают органам правоохраны или судебным властям задержать исполнителей или соучастников совершения теракта либо предупреждают их о готовящемся преступлении в целях принятия исчерпывающих мер для предотвращения совершения террористических акций.
По словам министра юстиции Франции Марилиз Лебраншю, сейчас в Национальном собрании Франции на стадии рассмотрения находятся несколько предложений, которые позволят улучшить ситуацию в правовом обеспечении противодействия терроризму: это и борьба с отмыванием денег, и совершенствование зон безопасности в аэропортах, и защита информации в Интернете, и борьба с киберпреступностью. При этом французский законодатель пытается найти компромисс между свободой слова, информации и требованиями безопасности.
После всплеска террора в конце 60-х – начале 70-х гг. США, Италия, ФРГ и некоторые другие страны, в которых данная проблема приобрела наибольшую актуальность, во исполнение международных договоров и с учетом собственных потребностей приняли ряд законодательных актов, нацеленных на предупреждение и пресечение терроризма, следуя при этом собственной модели законотворческой деятельности.
Понятия «захват заложников», «похищение человека», «лишение свободы» законодателями различных государств не всегда дифференцируются. Так, в ряде государств наряду с ответственностью за похищение человека и лишение его свободы предусмотрена самостоятельная уголовная ответственность за захват заложника. В некоторых же национальных уголовных законодательствах формулировки преступлений, связанных с похищением человека, фактически включают в себя и захват заложника.
К числу первых условно можно отнести уголовное законодательство Соединенных Штатов Америки[189] с англосаксонской системой права[190].
Федеральное законодательство Соединенных Штатов предусматривает уголовную ответственность за похищение человека. В соответствии с § 1201 Свода законов США (Титул 18) тот, кто незаконно захватывает, лишает свободы, заманивает, похищает, насильно или обманом увозит, уносит или удерживает какое-либо лицо с целью получения выкупа или вознаграждения, за исключением случаев, когда такие действия совершаются родителями и если такое лицо перевозится из одного штата в другой или за границу, наказывается тюремным заключением на любой срок или пожизненно. В § 1202 Свода законов предусматривается уголовная ответственность в виде штрафа в размере до 10 тыс. долл., или тюремного заключения на срок до десяти лет, или обоих видов наказания, если лицо получает какие-либо денежные средства, имущество или какую-либо часть таковых, владеет или распоряжается ими, которые когда-либо были переданы в качестве выкупа или вознаграждения в связи с совершением преступления, предусмотренного § 1201 Свода, зная о том, что упомянутые денежные средства или имущество являются выкупом или вознаграждением[191]. В соответствии с § 1751 за убийство, похищение или нападение на Президента США или члена его аппарата предусмотрена самостоятельная уголовная ответственность[192].
Отсюда можно сделать вывод, что федеральным уголовным законодательством США уголовная ответственность за похищение человека и захват заложника не дифференцируется. Однако данный вывод будет условным в связи со спецификой американского законодательства.
Своей спецификой в решении вопросов об уголовной ответственности за захват заложников обладает уголовное законодательство Китайской Народной Республики, правовую систему которой можно назвать социалистической[193], ориентирующейся на романо-германскую систему права. Статья 120 действующего в настоящее время УК КНР, содержащаяся в главе 2 «Преступления против общественной безопасности», регламентирует уголовную ответственность за организацию, руководство и активное участие в террористических организациях. При квалифицированном составе данного преступления, повлекшего за собой убийство, взрыв, захват заложника и другие преступления, наказание осуществляется в соответствии с положением о наказании за совершение нескольких преступлений[194]. Самостоятельная же уголовно-правовая норма, предусматривающая ответственность за захват другого лица, имеется в главе 4 «Преступления против личности, демократических прав граждан» Особенной части УК КНР.
В соответствии со ст. 239 УК КНР уголовная ответственность предусмотрена за захват другого лица (в том числе похищение младенца и малыша) с целью вымогательства ценностей или за захват другого лица в качестве заложника. Наказание за данное преступление предусмотрено в виде лишения свободы сроком на десять лет и более либо пожизненного лишения свободы. В качестве дополнительного наказания назначается штраф или конфискация имущества. Причинение захваченному лицу смерти или его убийство влекут за собой смертную казнь.
В ст. 240 УК КНР предусмотрена самостоятельная уголовно-правовая норма за похищение и обман с целью продажи женщины и ребенка. В случае квалифицированного состава наказание бывает такое же, как и при захвате заложника, сопряженном с причинением ему смерти, или убийстве[195].
Анализ уголовного законодательства КНР также показывает, что уголовная ответственность за похищение человека и захват заложника не дифференцирована и данные действия охватываются одним составом.
Совершенно иной подход в квалификации преступных действий существует в Германии. Современное уголовное законодательство страны предусматривает самостоятельную уголовную ответственность за похищение человека (§ 234), похищение несовершеннолетних (§ 235), незаконное лишение свободы (§ 239), похищение человека с целью вымогательства (§ 239а) и захват заложников (§ 239в). Все указанные составы содержатся в разделе XVIII «Преступные деяния против личной свободы» Особенной части УК ФРГ.
Захват заложника на основании § 239в УК ФРГ есть похищение человека или завладение им, чтобы с угрозой смерти или причинения жертве тяжкого телесного повреждения или при помощи лишения свободы жертвы продолжительностью более одной недели вынудить третье лицо к совершению действия, допущению действия или к бездействию. В соответствии с § 234 УК ФРГ преступником является тот, кто использует обман, угрозы или насилие, похищает человека, чтобы поставить его в беспомощное положение или рабство, крепостничество либо доставить для службы иностранным военным или подобным им службам[196].
Уголовное законодательство Франции предусматривает ответственность за похищение или незаконное удержание человека (ст. 224-1 УК) и за незаконный арест или лишение свободы (ст. 341 УК)[197].
Уголовное законодательство Испании предусматривает уголовную ответственность за незаконное преследование и похищение человека. Нормы об указанных деяниях предусмотрены разделом VI «Преступления против свободы личности» Уголовного кодекса.
Статья 163 УК Испании, регламентирующая ответственность за незаконное лишение свободы человека, предусматривает наказание частного лица лишением свободы от четырех до шести лет за удерживание другого лица в заточении, лишение его свободы. При этом, если заточение или задержание продлилось более 15 дней, виновный наказывается лишением свободы на срок от пяти до восьми лет[198]. В соответствии со ст. 164 наказание в виде лишения свободы от шести до десяти лет предусмотрено за похищение человека с требованием выполнить определенные условия для его освобождения.
Действующим Уголовным кодексом Швейцарии предусмотрена ответственность за незаконное лишение свободы и похищение (ст. 183), а также за захват заложников (ст. 185). Обе нормы расположены в разделе IV «Преступления и проступки против свободы».
Максимальное наказание за захват заложников при особо отягчающих обстоятельствах – пожизненная каторжная тюрьма[199].
В соответствии с § 261 УК Дании (глава 26 «Преступления против личной свободы») любое лицо, которое лишает другое лицо свободы (ч. 1), а также лишает свободы с целью получения прибыли, или если лишение свободы было долгосрочным, или если оно состояло в том, что любое лицо, незаконно удерживаемое в заключении в качестве душевнобольного или психически неполноценного, или которого завербовали на иностранную военную службу, или которого взяли в плен или в любое зависимое состояние в любое иностранное государство (ч. 2), наказывается тюремным заключением на срок соответственно не более четырех лет и не менее 12 лет[200]. Самостоятельная ответственность за захват заложника по законодательству Дании отсутствует, однако предусмотрена ответственность вплоть до пожизненного тюремного заключения за захват контроля над воздушным судном.
Уголовный кодекс Швеции предусматривает ответственность за похищение человека (§ 1, глава 4) в виде лишения свободы от четырех до десяти лет или пожизненного лишения свободы, а также за незаконное лишение свободы (§ 2, глава 4) в виде лишения свободы сроком от года до десяти лет[201].
Таким образом, анализ уголовного законодательства наиболее развитых зарубежных государств демонстрирует наличие значительного количества правовых норм, предусматривающих ответственность за действия, связанные с захватом заложников, или им подобные. Конкретные составы преступлений расположены в основном в главах или разделах о преступлениях против личности. Вместе с тем однозначной трактовки квалифицирующих признаков этих деяний нет, и в рамках одного состава рассматриваются все сходные преступные действия. Данное положение обусловлено в значительной степени как различием правовых систем, так и национально-государственными особенностями соответствующих территорий.