Фрагмент 11
Анна колотила руками в стекло двери, но машинисты поезда или не слышали ее, или не хотели открывать дверь. Их было двое. Один – голый по пояс, черный от угольной пыли – мощными ритмичными движениями подбрасывал в топку паровоза уголь. Другой держался за рычаги и всматривался куда-то вдаль.
– Откройте! – закричала Анна. – Там человек на путях!
Они не обращали на нее ровным счетом никакого внимания. Мускулы катались по телу кочегара с каждым движением тела, пасть топки ненасытно жрала уголь, паровоз несся вперед как ошпаренный.
Бедный сторож сейчас лежал на рельсах. Его красные обветренные руки широко разбросаны в стороны, словно он пытался обнять все полотно железной дороги. Лицо щекой вдавилось в щебень. Анна точно сама чувствовала, как острый камешек буравит кожу под глазом.
– Откройте же! Откройте! Заклинаю! Вы убьете его!
Почему судьба так неумолима? Разве нельзя изменить свой удел, если ты знаешь наперед, когда придет беда? Люди же не приговорены неотвратно к тому, чего не миновать? Есть ли у них выбор изменить ход судьбы?
– Откройте, – голос Анны сорвался на визг, перешедший в судорожный хрип.
Ее кулак больно ударился о… стену, и Анна очнулась. Она лежала в полумраке на кровати. Внезапно ее ноздри втянули запах – его терпкий запах. О господи, она снова не сдержалась. Она снова занималась сладострастием с Чапом.
Выехав из дома Фаберже порознь, любовники через час встретились в условленном месте – в гостинице «Вокзал снов». Номер был оформлен в железнодорожном стиле. Кровать стояла, словно на паровозных колесах. Перед ней на полу объемно простирался железнодорожный путь. Причем рельсы как бы ныряли под широкое ложе и дальше выходили на стену, карабкаясь по ней к потолку. Анна смотрела на них и не знала, презирать себя или нет.
В ее сознании мужчины не заслуживали особенно теплого отношения к себе – со всем их апломбом, суетными амбициями, претензиями на особую значительность своих персон. Они не стоили больше простого отстраненного внимания. Точно такого, какое люди уделяют дороге – они смотрят на нее технически, чтобы не попасть под лошадь, под паровой омнибус и т. д. Смотрят без всяких чувств, только для оценки ситуации.
Но ее женское естество считало по-другому. Оно бунтовало против рационального подхода к жизни и требовало сладострастного ненасытного слияния с мужчиной. Только получив свое, этот вулкан давал Анне передышку для взвешенного хладнокровного поведения. До следующего извержения…
Извергаться с Чапом ей доставляло удовольствие. Он был деликатен, ласков, но настойчив и инициативен. Орлов отлично чувствовал всю капризную вибрацию ее похоти и умело вплетался в ее страстные всплески. Но Анну не радовало, что она становилась, пусть на непродолжительное время, игрушкой своих страстей. Как ей быть?
Нечто похожее было и с Вронским. Все ликовало в ней от объятий любимого мужчину, но затем все угасало, и она бездонно корила себя за слабоволие и податливость.
Вот и сейчас, едва она ощутила себя опустошенной после бурного слияния, как повернулась к Чапу и твердо произнесла:
– Тебя еще ждут сегодня важные дела, детектив.
– Конечно, – усмехнулся Чап. – Каждый раз я точно катапультируюсь из кровати, когда мы с тобой.
– Будь тогда с другой! – резко заявила Анна и нахмурилась. – Что, в этом городе нельзя найти подходящих шлюшек?
– Их тут превеликое множество, – улыбнулся Чап. – Такое впечатление, что Ной спасал не столько животных, сколько всех любвеобильных дамочек.
– Скорее, любведробильных, – буркнула Анна. – Настоящая любовь давно почила в легендах и… романах.
– Жаль, что мне удается развеять твою меланхолию лишь на краткий миг.
– Не мни себя неподражаемым героем. Вставай!
И еще одна мысль не давала Анне покоя – она спала с убийцей.
Ведь это Чап убил Фаберже. Да, он отомстил за ее унижение, за ту взрывчатку под ее ягодицами, но… он взял на душу смертный грех. И зачем вся эта бутафория с киями и маской? У Чапа, наверное, с головой проблемы… или он адепт какого-то тайного общества?