Лекция 1. Произвольная и непроизвольная физическая и психическая активность – Элементарные волевые акты.
Я хотел бы начать с простого вопроса. Как вы думаете, насколько мы властны над собой? Я имею в виду неспособность изменять себя в принципе, а способность влиять на себя непосредственно, здесь и сейчас, прямым самоприказом. Итак, чему в себе мы можем приказывать? Или, другими словами, какая наша активность является произвольной?
Чтобы сориентироваться в этом, давайте сначала разберемся с произвольными и непроизвольными действиями, касающимися нашего тела. Давайте спросим себя, что мы можем произвольно сделать со своим телом, что мы можем приказать своему физическому организму?
…Правильно! Нам не нужно долго размышлять, чтобы ответить, что в нашей власти сокращать или расслаблять скелетные мышцы, и мы не в состоянии приказать своему физическому организму что-либо другое. Мы не можем по заказу управлять пищеварением, кроветворением, сердцебиением и другими вегетативными функциями.
Хотя, вы, быть может, захотите возразить мне, что существует старое доброе самовнушение по Куэ, что есть аутотренинг по Шульцу, есть более модные ныне техники визуализации. И что эти техники позволяют в определенной степени влиять на физиологические параметры. Конечно, позволяют! И, подчас очень даже выразительно. Но прямой самоприказ здесь не причем. Его здесь попросту нет. И самовнушение, и аутотренинг, и визуализация представляют собой именно техники, то есть инструменты. Да, с помощью этих инструментов можно добиваться определенных успехов. Так, например, овладев методом Куэ, я могу уменьшить частоту сердечных сокращений, произнося про себя без всякого напряжения, как бы автоматически определенную «формулу самовнушения». Но это не есть прямое, непосредственное воздействие на сердце. Между моим намерением уменьшить сердечный ритм и результатом лежит ментальная операция, выполнение четкой технологии, определенная последовательность внутренних действий. Причем важно, что эту последовательность я должен выучить заранее, я ей должен научиться, от рождения она органически мне не присуща, я должен сначала обрести «know haw», сначала мне необходимо узнать «как».
Совсем по-другому обстоит дело, когда я сокращаю скелетные мышцы. Между отдаваемым мной намерением согнуть руку и реальным сгибанием руки нет никакого посредника в виде техники визуализации, работы с воображением, или произнесением «мантры». Есть только волевое напряжение, волевое усилие, которое непосредственно переходит в мышечное действие. Организм сам знает, как это сделать, как перевести волевое усилие в материальное выражение. Я никогда этому не учился, я не понимаю, как это происходит, а он знает и с легкостью делает. Если хотите, это маленькое чудо, с которым мы встречаемся постоянно. Мой организм с готовностью, непосредственно откликается на мое «воление». Вот это я и имею в виду, когда говорю о подчинении непосредственному волевому приказу или о произвольном действии.
Теперь давайте вернемся на собственно психический уровень. Своему телу я могу приказать сократить или расслабить мышцу. А, что я могу приказать своей душе?
…Я вижу, что многие из вас в некотором замешательстве. Опыт показывает, что это не такой простой вопрос для большинства людей. Обычно люди путаются в этом вопросе значительно сильнее, чем в предыдущем. Тем, не менее, попробуем разобраться.
Рассмотрим процессы, из которых состоит наша психическая жизнь.
Начнем с того процесса, который явным образом произволен. Это – внимание. Точнее передвижение внимания, направление внимания. Действительно, я с легкостью могу направить внимание на любой объект, находящийся здесь в аудитории. И на любой объект моего внутреннего мира, во всяком случае, на любой осознаваемый внутренний объект. Итак, вниманием я управляю по заказу. Чем еще?
Можем мы непосредственно, по приказу, прямым волением влиять на ощущения? То есть на то, что непосредственно чувствуем – обоняем, осязаем, слышим, видим и т.д. Повторюсь, прямым волевым образом, без обучения специальным техникам, непосредственно, так же, как мы сгибаем руку или двигаем внимание. Можем мы вот таким образом наши ощущения по желанию включать, выключать, уменьшать или увеличивать? Попробуйте увеличить громкость моей речи. Получается? Очевидно, нет.
Можем мы прямым образом изменять восприятие? Заставьте себя воспринимать меня более высоким и широкоплечим. Опять не получается…
Правда, существуют такие глаголы, как «всматриваться», «прислушиваться», «вчувствоваться», «принюхиваться» и т.д. Всмотритесь в мою поднятую ладонь. Это вроде бы произвольный процесс. Всматривание не требует никаких выученных техник. И вы можете всматриваться, а можете не всматриваться, как захотите. Но, что мы на самом деле делаем, когда «всматриваемся»? Разве, мы непосредственно увеличиваем резкость, яркость или контрастность изображения, внутреннего образа? Нет! То, что мы делаем, это сосредоточение на объекте. Вы сосредотачиваетесь на моей руке. То есть фокусируете на ней все свое внимание. Отбираете его у других ощущений и приводите к моей руке. В ответ на эту мобилизацию внимания может как бы увеличиваться ясность и контрастность восприятия моей руки. Но это уже происходит само собой и как следствие. То, что мы делаем здесь произвольно – это только привлечение внимания. А непосредственно на сами ощущения и восприятия мы повлиять не в состоянии.
Теперь рассмотрим память. Вспоминание – это произвольный процесс? Не всегда, конечно. Иногда мы бы и хотели бы что-либо забыть, да не получается… Всем известны, так называемые, навязчивые воспоминания. А иногда мы хотели бы что-то помнить, а оно не помнится и все тут… Но, если забыть по приказу невозможно, то вспомнить что-либо по желанию, произвольно, часто в наших силах.
Я что-то могу заставить себя вспомнить специально. Вспомнить, например, что я ел сегодня на завтрак. Но не сводиться ли то, что я здесь делаю, опять же, к передвижению внимания? В самом деле, я сосредотачиваюсь на образе сегодняшнего утра в моей голове, на образе стола на кухне и следом появляется образ горячего бутерброда и образ чашки кофе. Все, что я сделал – это привлек внимание к определенным образам из прошлого, а они, уже сами по себе «вытащили» из памяти другие образы. Рыбак не способен приказать рыбе клюнуть наживку. Он может только забросить удочку, а рыба клюнет сама (или не клюнет, если для того нет достаточных условий). Если я попытаюсь вспомнить, чем я завтракал в воскресение, мне будет несколько сложнее, поскольку прошло уже несколько дней. Это потребует от меня некоторого напряжения и времени, и в этот момент про меня можно будет сказать «он напрягает свою память». Но, что я буду делать, «напрягая память»? Я буду опять же привлекать внимание к сохранившимся у меня образам прошлого, образам воскресного утра. Только теперь их, по всей вероятности, придется перебрать больше, и возникать они будут медленнее, но, в конце концов, потянут за собой и образ воскресного завтрака. Произвольное в «напряжении памяти» опять же сведется к концентрации внимания. Снова воспоминание всплывает в ответ на привлечение внимания.
Но, если я попробую вспомнить о завтраке двухнедельной давности, скорее всего у меня ничего не получиться. Образы того дня уже померкли, стерлись из памяти. В этом пруду уже нет рыбы, которая могла бы клюнуть на наживку внимания.
То же самое и с запоминанием. Что мы произвольно делаем, когда запоминаем? Например, когда зубрим таблицу умножения. Мы сопоставляем два образа, два ментальных содержания, два представления: представление «2×2» и представление «4». А, что значит «сопоставляем»? Мы направляем внимание сначала на первое из этих представлений, потом, на второе. Затем опять на первое… и на второе. И так далее, пока в ответ на эту повторяющуюся операцию не возникнет ассоциативная связь, то есть не произойдет запоминание. То, что мы произвольно, по приказу делаем – это, опять же, только передвижение внимания. Собственно запоминание возникает в ответ на «сопоставление», само, и никаких дополнительных усилий не требует.
Перейдем теперь к мышлению. Мышление – это процесс течения представлений в определенном направлении. Мы часто говорим: «я думаю», «он подумал», «она будет думать». Или, даже, «Я заставил себя думать об этом». Эти высказывания звучат так, как будто процесс «думания» совершенно произволен. Однако, давайте присмотримся так ли это.
В известной притче ростовщик Джафар требовал от Ходжи Насреддина, чтобы тот вылечил его от горба. Мудрец понимал, что вылечить горб невозможно, но не мог отказаться от предложения, потому, что не хотел терять свою репутацию целителя. Нужно было в неудаче лечения обвинить самого пациента. И хитрый Ходжа придумал: он велел ростовщику во время совершения обряда ни в коем случае не думать о белой обезьяне, в противном случае он не отвечает за результат. Джафар с легкостью согласился. Естественно, во время «лечения» белая обезьяна не выходила у пациента из головы, и хитрый Насреддин вышел сухим из воды. Эта притча показывает нам важный момент: (Белая обезьяна вообще, о которой собирался не думать ростовщик, и белая обезьяна, о которой он реально пытался не думать, – это разные образы. Связав представление о белой обезьяне с представлением об исцелении, Ходжа аффективно зарядил, то есть сделал актуальным здесь и сейчас безразличную до того идею. Во время «лечения» уже не просто абстрактная белая обезьяна. Это белая обезьяна, не думать о которой, чрезвычайно важно для исцеления…) Он, конечно, может переводить внимание на другие объекты. Но только на короткое время. То же самое можно сказать по-другому: человек не может сколько-нибудь продолжительно думать о безразличных для него объектах, мышление будет «уплывать» в сторону интересных представлений, неумолимо будет притягиваться вещами, аффективно значимыми. А вызвать здесь и сейчас интерес к тому, что не интересно, невозможно. Выходит, мышление не так уж и слушается наших приказов.
Представим себе ученика, решающего математическую задачку. Что он делает для этого? Мы сразу можем сказать, что произвольно, по приказу он приводит внимание к условию задачи. Что происходит дальше? Дальше, если он знает правила и формулы, и если есть желание выполнить домашнее задание, в его уме уже сам собой начинает складываться алгоритм решения. В том случае, если он проспал урок или не имеет никакого мотива решить эту задачу, знакомства с условиями задачи будет явно недостаточно для того, чтобы начались размышления.
Опять мы видим, что и здесь в мышлении есть произвольная и непроизвольная часть. И произвольная опять сводится к сосредоточению внимания. И опять приведение внимания к определенному представлению можно уподобить наживке, на которую реагируют (или не реагируют) уже непроизвольные психические процессы.
Теперь, эмоции. Можем мы влиять на них прямо, непосредственно? Нет, и тут обычно и сосредоточение на них не помогает. Об этом хорошо говорит народная мудрость: «Сердцу не прикажешь!», «Насильно мил не будешь!», «Любовь зла, полюбишь и козла!» и т.д. Тут и удочку внимания обычно не забросишь…
Может быть, скорость психических процессов мы можем произвольно повысить? Попробуйте соображать быстрее, чем соображаете? Получится? В некоторых обстоятельствах получится. Бывает в состоянии стресса, когда нужно немедленно принимать решения, в бою, например, человек соображает с такой ясностью и скоростью, которой никогда от себя и не ожидал. Но эта способность возникает сама собой, под воздействием обстоятельств. И самоприказом ее, опять же, не вызовешь…
А интуиция? Можем мы прямым волевым образом простимулировать свои интуитивные процессы? Есть у кого-нибудь такой собственный опыт? Опять, нет…
Смотрите, что получается. Какие психические процессы, кроме передвижения (сосредоточения) внимания мы не возьмем, все они оказываются непроизвольными. А, если они и кажутся на первый взгляд произвольными, то на поверку впечатление это возникает исключительно благодаря тому, что они связаны опять, таки с движением внимания.
Возьмем, к примеру, такой сложный процесс как чтение текста. Что в этом процессе мы делаем при помощи непосредственных усилий воли? На самом деле, очень немногое. Приказ, который мы отдаем сами себе (и который безупречно выполняем) заключается в том, чтобы переводить внимание с буквы на букву, со знака на знак, со слова на слово. Для того, чтобы переводить внимание на ментальном уровне мы должны также двигать глазами, то есть сокращать и расслаблять мышцы глаз (и это тоже легко у нас получается). Что происходит дальше? Дальше наш психический аппарат отвечает тем, что в сознании возникает смысл, значение текста. Мы можем сказать при этом, что мы понимаем текст, так как будто это понимание представляет собой наше отдельное произвольное действие. Но не трудно увидеть, что буквы и слова превращаются в нечто осмысленное без всяких дополнительных усилий с нашей стороны, сами собой. Точно также, чтобы получить в организм питательные вещества, мы должны прожевать и проглотить пищу и это мы можем себе приказать. Но переваривается пища в желудке уже без всякого волевого воздействия.
Для спонтанного процесса понимания текста кроме передвижения внимания (с сопутствующими мышечными сокращениями) требуется всего лишь одно условие – знание языка, на котором текст написан. Нетрудно показать также, что, если этого последнего условия не будет, всякие попытки при помощи волевого напряжения проникнуть в смысл текста окажутся тщетными. Точно также проглоченный путем самоприказа продукт, для последующего успешного и автономного от воли переваривания должен быть съедобным…
Возьмем еще более сложный процесс: вдохновение. Вдохновение в широком смысле: творческое вдохновение, вдохновение спортивного соревнования, игры, вдохновение азарта, вдохновение борьбы и т.д. В нашей прямой власти вызвать вдохновение? Конечно, нет! Для вдохновения должны сложиться определенные условия, которые нельзя вызвать по приказу здесь и сейчас. Или, вообще, оно приходит непредсказуемо. «Не продается вдохновение…» – говорит поэт. Вот, описание вдохновения А.С.Пушкиным:
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута – и стихи свободно потекут.
Так дремлет, недвижим, корабль в недвижной влаге,
Но, чу! – матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз – и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
Поэт недаром говорит тут о своих душевных движениях как о самодвижущихся. Действительно, в этом состоянии, несмотря на совершение огромной работы, душа делает ее «сама по себе», ее не нужно понукать, ею не нужно руководить со стороны «я». Вдохновением руководит Муза.
Итак, получается, что единственное в нашей психической жизни, чем мы можем управлять непосредственно, это внимание.
Правда, и тут есть две оговорки.
Я действительно могу направить внимание на объект, но возможность задержать его там уже не в моей власти. Мы уже говорили об этом, когда обсуждали мышление. Внимание мое задержится на том объекте, который здесь и сейчас для меня интересен. И, наоборот, внимание будет отскакивать от безразличного объекта. Допустим, я сосредоточу внимание, вот на той картине, висящей на стене. И какое-то время я как бы смогу удерживать его там. До тех пор, пока не исчерпаю ее детали, пока она не перестанет быть для меня новой. Как только я ее исчерпаю, как только она перестанет что-то значить для меня, внимание, как бы я не старался, уйдет в сторону, отправится искать себе другую пищу. Если я по какой-то причине захочу, я смогу вернуть его обратно к картине, но оно опять же там не задержится. Я могу задаться целью снова и снова отводить внимание от, того, за что оно спонтанно цепляется, и приводить его к неинтересной картине, и оно, снова и снова, через несколько мгновений будет уплывать от нее. Итак, первая оговорка состоит в том, что прямым усилием, непосредственным волением я могу отводить внимание от одного объекта и приводить его к другому объекту, но не могу его там беспрерывно удерживать.
У кого-то может возникнуть вопрос. А как же медитация, в особенности медитация «самадхи», которая как раз и состоит в том, чтобы полностью сосредоточить внимание на одном объекте (например, на дыхании) и находиться в этом сосредоточении, в этом «однонаправленном внимании». Дело в том, что, во-первых, такая медитация чаще всего дается не сразу, требует навыка, то есть опять же овладения определенной техникой, и это уже не есть непосредственное усилие. А, во-вторых, такое медитативное состояние, по сути, представляет собой измененное состояние сознания, в широком смысле транс, сродни гипнотическому. Мы знаем, что даже электроэнцефалографические показатели мозговых функций меняются в этой ситуации. А нас с вами сейчас интересуют наши возможности в обычном, бодрствующем состоянии сознания.
Вторая оговорка касается того, что существуют обстоятельства, в которых мы не в силах повлиять и на наше внимание, не в силах оторвать его от объекта, к которому оно «приклеивается». Например, если сейчас в эту аудиторию ворвется разъяренный тигр, я вряд ли смогу направить внимание на что-либо, не имеющее отношения к средствам спасения. Точно также страх может в буквальном смысле парализовать так, что человек теряет возможность пошевелиться… Но это бывает тогда, когда дело касается «подкорковых» инстинктов. И в обычной жизни такие ситуации достаточно редки.
Обычно, чаще всего, мы можем по заказу, непосредственным волевым усилием передвигать внимание с одного объекта на другой.
И еще мы можем, как мы говорили, таким же непосредственным волевым усилием сокращать или расслаблять скелетные мышцы.
И эти два момента составляют все, что мы можем делать по–настоящему произвольно. (Я еще раз подчеркну, что «произвольно» в нашем смысле – значит прямым усилием воли, здесь и сейчас, без всяких дополнительных инструкций). Давайте впредь будем называть передвижение внимания и сокращение мышцы элементарными волевыми актами.
Для наших целей чрезвычайно важно уяснить, что любую сложную человеческую деятельность можно разложить на эти два момента и на связанные с ними спонтанные (непроизвольные) психические акты (понимание, чувствование, ассоциирование, вдохновение, озарение, и т.д.)
Давайте сразу заметим, что обычно, не задумываясь специально об этом вопросе, мы мыслим здесь по–другому. Мы привыкли считать себя хозяевами собственных душ, но получается, что это совсем не так. Во всяком случае, это не так «здесь и сейчас». И это может шокировать.
И потому я хочу теперь задать вам такой вопрос. То, что мы сейчас проговорили, очевидно. Опыт элементарной интроспекции, который мы сейчас осуществили, рациональные выкладки говорят о том, что так оно и есть. Кроме как передвигать внимание, произвольно мы не можем по сути ничего. Но… Поднимите пожалуйста руки те, у кого это положение, этот вывод вызывает неприязнь. То есть те, кому неприятно в этом ключе думать о собственных возможностях управлять собой. Поднимите руки те, кто чувствует, что этот вывод отнимает у него нечто чрезвычайно важное, лишает его чего-то экзистенциально значимого.
… Так обычно и бывает. Примерно половине аудитории неприятно думать таким образом. Хотя вывод, к которому мы пришли в результате интроспекции и размышлений оспорить трудно, части людей, причем значительной части, он не ложится на душу, он раздражает. Такое различие в отношении к этому вопросу связано с различием в мировоззрении, точнее в мироощущении.
Те, кто легко принимает положение о нашей неспособности управлять собой прямым самоприказом – это люди с естественнонаучным, материалистическим, реалистическим мироощущением. Реалистическим в том смысле, что им для объяснения мира не требуется чего-либо, кроме данных, которые поставляет нам чувственная реальность. Так естественная наука стремится объяснить мир исходя из того, что есть в нем самом. Объяснить реальность из нее самой, не прибегая к чему-либо, существующему за ее пределами и не данному нам в чувственных ощущениях. Такие люди легко принимают положение, к которому мы пришли, быть может сначала удивляются, но внутренне не сопротивляются ему. Для таких людей человек есть часть природы, часть животного царства. И, хотя homo sapiens, конечно, неизмеримо сложнее, чем другие млекопитающие, он тем не менее, устроен по тем же законам, что и прочие живые существа. А других живых существ мы обычно не наделяем способностью самостийно управлять собой.
Но есть люди с прямо противоположным мировоззрением – мироощущением, метафизическим, идеалистическим. Люди, соответственно, не предрасположенные объяснять чувственную реальность из нее самой. Люди, ощущающие, что кроме чувственной, материальной действительности есть еще что-то, что-то за ее пределами. Для них существует «мир идей», существует трансцендентное, чисто духовное измерение. Причем это надмирное, идеальное измерение еще и более настоящее, более подлинное, более реальное, чем чувственная реальность. И для таких людей человеческая душа имеет непосредственное отношение к этому духовному миру и не подчиняется (или не полностью подчиняется) естественно–научным законам. И представление о таком подчинении для них и неприятно и неправдиво. Тогда для них представление о том, что человек не может самостоятельно, изнутри управлять собой лишает человека собственно человеческого, то есть самого для них главного…
Мои слова похожи на правду? Дайте мне обратную связь. Хорошо, я вижу вы киваете.
И я хочу сейчас все–таки примирить наших «идеалистов» с нашим выводом. «Реалистов» примирять не нужно, поэтому они могут на пять минут отвлечься и подумать о чем-то своем… Так, уважаемые «идеалисты», примирение – это вполне возможно, если обратить внимание на один важный момент. Ничто не мешает вам думать, что в своем идеальном состоянии, то есть в том виде, в котором «задумал человека Бог», человек действительно полностью властен над собой и может управлять всеми своими психическими функциями. Но скажите мне, многие ли из нас здесь и сейчас находятся в этом состоянии? Есть среди нас полностью духовно развившиеся люди, полностью личностно реализованные, святые или просветленные? Вряд ли… Конечно, нет. До идеального состояния нужно дорасти, доразвиться, нужно пройти длинный и нелегкий путь, правда? Да, тогда, когда мы его пройдем, мы сможем полностью властвовать собой, почему бы и нет? Но не ранее… Мы, может быть, способны к этому, но в потенциале. И мы можем двигаться к этому состоянию, личностно расти, приближаться все больше и больше к своему идеальному функционированию. Но здесь и сейчас, такие, какие мы есть сейчас, в модусе своего наличного существования, еще «недоросшие», мы гораздо ближе к другим живым существам на этой планете, чем нам, в гордыне своей, кажется… Согласны? А наш вывод, конечно, касается наших наличных, актуальных возможностей. И наш потенциал мы этим выводом никак не затрагиваем. Я думаю, вернее знаю, что при учете этого момента (понимания своей наличной, но не принципиально – вечной ограниченности) все становится на свои места. И у вас появляется возможность принять наш вывод, быть может с чувством печали, но без раздражения…
Хорошо… Идем дальше. Я уже обращаюсь ко всем. «Реалисты», включитесь, пожалуйста. Давайте оговорим еще один важный момент. Все, сказанное нами о невозможности непосредственно управлять своими психическими процессами, естественно, ни в коем случае не означает, что люди совсем бессильны перед своими эмоциями и не способны к направленным изменениям, к модификации своих чувств и мыслей, к движению к определяемым целям и т.д. Разумеется способны, и именно для этого существует, например, психотерапия. Но и психотерапия, и другие системы внутренней трансформации идут «окольным путем». Они добиваются своих целей через изменение внешних и внутренних стимулов, через модификацию когнитивного содержания переживаний и обстоятельств, в которых они происходят, при помощи разнообразных тренировок и упражнений, посредством внешней активации особых состояний сознания и т.д. Все это в свою очередь требует времени и конкретных, алгоритмизированных методик. Эти методики, в конце концов, можно разложить на безусловно выполнимые операции – элементарные волевые акты. То есть, на моменты передвижения внимания и моменты мышечных сокращений. Алгоритм любой сложной деятельности представляет собой определенную последовательность этих двух элементарных волевых актов. Мы, другими словами, можем изменяться и изменяться очень существенно, но для этого нам требуются конкретные, элементарные рецепты и инструкции, а не просто самоприказы. Инструкции, как передвигать внимание и сокращать мышцы. Конкретные алгоритмы, рецепты могут быть очень сложными, но они всегда разложимы на эти два произвольных элемента. Этим путем мы можем изменяться. И это касается даже таких глубоких изменений как «личностный рост».
Давайте подытожим. Мы говорим только о невозможности управлять своими чувствами и мыслями непосредственно здесь и сейчас, в наличном своем состоянии только усилиями воли, о невозможности контролировать их исключительно «своими силами», самочинно, без дополнительных стимулов и условий.
Своими силами такие, какие мы есть, в обычном (а для кого-то естественном) человеческом состоянии мы можем передвинуть внимание с одного объекта на другой, и мы можем заставить сократиться или расслабиться поперечно – полосатую мышцу. Все остальные душевные и телесные движения, как оказывается, нашему прямому контролю не подвластны. Одни из нас из нас принимают, что командовать собой невозможно в принципе. Для других это только временная, непринципиальная невозможность. Но здесь и сейчас мы можем только то, что мы можем…