Глава 3. Anno Domini
Хроника великого истребления6
14. Мы перережем шабаш
Свечи лизнули потолок, озарив контуры сумрачного зала.
По углам толпились тени, но силуэты плотно скрывала темнота и широкие плащи.
Ни единый шорох не осквернил торжественную тишину.
Вдруг пламя светильников затрепетало.
Откуда-то сверху раздался голос, зычный и проникновенный:
– Собратья! Приветствую вас! И рад, что снова собрались здесь, в грязном подвале, где сырость и мрак в почете, а жар камина и солнечный свет не у дел. Где вместо клятвы «Любовь до гроба» мы жаждем «Гроба – для любви». И нет ничего желаннее щепотки белой мары, изъевшей кончики альвеол. Такое время на дворе. Земля жаждет плоти. Трупов нужно больше, так много, чтоб они перестали прельщать брюнетку с отточенной косой в руках. Пусть поперхнется праздная ламбада, и вопли придушенных младенцев не потревожат хмельных от крови палачей. Пусть корчи преступных утроб перестанут заглатывать воздух, пропахший хлоркой и нашатырем. Соитие не состоится! К чему корчевать эмбрионы? Мачете разрубит преступные чрева. Женские чары – источник зла. Вот почему мы убиваем любовь. До того, как она сама станет убийцей, мы выпускаем горячую алую кровь, и… это не просто. Чтобы унизить чувство, нужно сначала его приручить, дать ему сладкозвучное имя. И лишь потом дозволено вывернуть утробу страсти наизнанку.
Пламя свечей дрогнуло. Виноградные глаза стеариновых фруктов вспыхнули и погасли.
– Итак. Сегодня четверка избранников порадуют нас отчетом о проделанной работе.
Из черного угла к кривоногому столику, заставленному вазами с отрубленными головами драконов и змей, вышла высокая тень.
Звякнули ножны меча, перья шляпы в поклоне смели вчерашнюю пыль из-под ног.
– Мы слушаем, таинственный рыцарь.
– Я выполнил задание. Мой меч с одного удара снес голову Дильсидоры Мальтийской.
– Рассказывай, маска.
– Меч взлетел. Дама вскрикнула и прикрылась руками. Ее шея была нежна, как воск. Лезвие не затупилось об нежные кости, словно прошлось по воде. Фонтан крови ударил из осиротевшего тела, затушил факел, пламя камина исторгло из угольного зева аромат ветчины. Голова, ударившись об стену, откатилась к ногам. Я поднял ее, заглянул в стеклянные глаза. Дильсидора шевельнула губами. Я понял, что проклят навек. Впился в синие губы, ее ледяной язык ожил, и раструб горла исторг нежнейшее шипение. Розовая пена выступила на губах. Дильсидора прохрипела сквозь обломки трахеи: «Я знаю, кто тебя убьет!» – «Кто, милая?» – Губы убитой застыли, я не расслышал последнее слово, – рассказчик замолчал, потупив взор.
– Это все? Твой рассказ правдив. Мы верим тебе. Следующий!
В круг выступил высокий господин в длиннополом плаще. Под маской угадывались благородные черты. Он был молод, порывист и тороплив. Откинул капюшон с лица.
– Мы слушаем.
– Тварь Антонция погибла не от меча. Я не прикоснулся к бокалу, который она поднесла к моим губам. Схватил за белокурую гриву и заставил пригубить поданное вино. Мерзавка позеленела, извиваясь гадюкой в тисках локтей и наотрез отказалась выхлебать зелье. Но кончик меча, раскрошив стиснутые зубы, разверз змеиную пасть до гланд, и ведьма захлебнулась ядом. Кашель согнул обмякшее тело пополам, глаза наполнились диким блеском, она с жадностью прильнула к моим бедрам, требуя ласк. Была омерзительна, пальцы вкогтились в ягодицы, прерывистое дыхание согрело фаллос, она пробежалась по нему язычком и, дрожа зубами, глядя снизу вверх, перехватила мой взгляд.
– Продолжай!
– Почувствовав острие меча на нежной шейке, среди россыпи бриллиантов и аспидных колец, она заскулила, как сука под плеткой: «Я молода, прости, я хочу любви. Без зелья ты был бы недоступен. Сейчас ты трезв, а я опоена ядом желания. Мы поменялись местами. Теперь я – ты, терзающий ласками, кусающий соль плеч, умирающий от аромата лона и губ. Убедись: мое зелье безвредно». Она крепко обняла меня, спрятав голову между ботфортов, и я не смог снести голову с первого удара.
– Задание не выполнено?
– Я оттолкнул ее, и снова занес меч. Она умирала долго, соединив руками края пореза на трахее, – с этими словами юноша извлек из саквояжа окровавленный ком, облепленный белокурыми локонами.
Он положил голову на постамент рядом с головой Дильсидоры, сдул золотистый завиток с бескровного чела и запечатлел на нем прощальный поцелуй.
– Но была ли Антоция ведьмой? – вдруг снова заговорил он, слепо вглядываясь в темноту зала. Железная перчатка сжала рукоять ледяного меча.
– Была. Потому что возжаждала не равного себе. У ног ее мужа, повешенного кузнеца, нашли умершего младенца. Простолюдин выкармливал брошенного новорожденного молоком козы, пока, желудок ребенка не лопнул от несварения.
В круг вышел третий господин. Тонкие губы искривила жесткая усмешка. Он извлек из поклажи голову в обрамлении ослепительных медных прядей.
– Неужели? – по залу пронесся шум.
– По неотразимой белизне лица, округлым щекам и гордому профилю легко узнать хозяйку головы.
– Леди Годривия? Ты убил королеву?
– Она ползала в ногах, моля о любви.
– Врешь. Она верна королю!
– Шлюха!
– Доказательств!
Убийца торжественно подошел к третьему постаменту, укладывая на него рыжеволосую голову.
– Остальное найдете в моих покоях.
– Но мы не посягали на честь короля!
– Король вне игры.
– Король – здесь.
Еще одна маска выступила из угла.
Гордая осанка отразила хоровод высоких теней, и Трехглазый Смарагд короны астероидом перечеркнул сумрак зала.
Без сомнения, четвертым испытуемым был сам король. Гордость, честь, неподкупная слава. Он сказал:
– Нет смысла таиться. Выпал жребий – вот моя дань.
Толпа вздохнула, застонала, рыцари пошатнулись, разглядев трофей в руках ко-роля.
– Маргариона! Перл земли!
– Не может быть! Вы убили ангела. Вы казнили свою дочь.
– Да, – сказал король. Я казнил единственную дочь.
Руки рыцарей потянулись к мечам.
– Друзья, вы хотите драться? С королем?
Свечи затрепетали от раскатов дружного хора:
– Виват королю!
– Виват! Мы очистим страну от похоти!
– Мы перережем шабаш!
– Долой черную мессу!
– Мы уничтожим порок!
– Мы оставим лишь несколько крепких самок, имеющих жирные широкие бедра и прочные тазовые кости.
– Виват королю!
– Виват! Виват! Виват!
– Аминь!
Так заканчивались встречи дриад с людьми. Сестры пытались выполнить миссию, а их принимали за исчадий ада.
Но история доказала, что не люди боятся нимф, а тираны.
После Великого очищения на земле в укромных уголках уцелели бастарды лучезарных. С виду их невозможно было отличить от людей, но все же разница поражала.
Они были прекрасны, умны и благородны. Их законсерирвированные гены могли в любой момент возродить былую расу солнцеедов.
Но темные силы не дремали. Последние божественные расы уничтожиди кровавые нашествия Тьмы.
15. Знак тьмы
Последняя зачистка
Растоптана маленькая синеглазая страна.
Разорван последний златокудрый младенец, зарублен последний старик. По мостовой протянулась кровавая полоса – здесь проволокли женщину, и острые камни разорвали грудь.
Копоть сгоревших построек завесила горизонт, а на багряных лужах орда устроила оргию, тысячи грязных рук вознеслось к мутному небу, тысячи глоток вопили «Алла!», пока беспощадные палачи сдирали с измученных женщин кожу и прибивали ее на заборы и двери домов.
Кровавые полуживые тела свалили в кучу, и подростки с хохотом выпускали над ней пенные струи, соревнуясь в производимом эффекте.
Рой мух озвучил стоны, в которых утонула крепость, как в океане боли.
На свежеструганных кольях корчились в предсмертных муках бесстрашные воины, а палачи остроносыми туфлями вбивали в пыль вырванные языки, которые извивались, повторяя затверженную клятву перед последней атакой.
– И ты, и я, и мы – не оставим город врагу!
Разве кто-то мог ослушаться Мастера?
Они все, как один, подняли мечи и сдалали шаг навстречу смерти.
Ворота пали. И началась резня.
…Ружейник обвел толпу тяжелым взглядом.
Из-под насупленных лохматых бровей полыхнуло горячее пламя. Его голос был закален тяжелым дыханием горна и звучал, как удары набата:
– Нас мало, и нас презирают за трусость! Говорят, что древняя кровь слаба. Что время изъело ее изнутри. Что наша кровь не вскипает при виде врага и не способна пролиться во имя победы. Еще говорят, что сила нашей расы ушла, иссякла в веках и пора нам уйти, освободив древний город для молодых и здоровых племен. Говорят, что дети наши трусливы и безропотно отдают игрушки пришельцам. А юные девы глаз не могут оторвать от загорелых лиц чужаков.
Толпа недовольно загудела, послышались крики:
– Неправильно говорят!
– Все не так!
– Вот и я тоже так думаю. Дети малые наши горды, поэтому не слышим жалоб. А юные девы сидят по домам и даже на игры ночные перестали ходить, но не из-за страха. Им претит окунаться, как в грязь, в вожделенные взгляды пришельцев.
– Так! Так! – вздохнула толпа.
– Говори, Мастер!
– Кровь наша остужена тысячелетиями, но если вскипит – волной сметет с пути орду! Встретим достойно врага! Не отдадим окровавленной пяди до последнего дыхания на губах! Не оставим город, не предадим жен!
По толпе измученных долгой осадой горожан пронесся вздох, какая-то женщина всхлипнула:
– А если мы… А если нас… Что будет с нашими детьми?
Но голос Мастера не дрогнул:
– Мы победим, или все погибнем!
– Говори, Мастер, говори!
– Вы помните, как враг на коленях вполз в наш город? Мужчины были жалки и невзрачны, просили одно: унизить их грязной работой и молили объедков, коими даже псы гнушались.
– Да, мы помним! – откликнулась толпа.
– Мы сжалились. Дали им еду и кров. Они начали умолять о другом снисхождении – дозволить молиться не нашему, а своему жестокому богу, их же изгнавшему из родных земель.
– Да, мы смеялись!
– Мы дозволили им восхвалять нищету. Никто не напомнил подлым, что у нас не положено почитать чуждых богов, и если мы пустим в город идола, свой бог отвернется от нас.
– Наши боги отвернулись от нас! – завопили женщины!
– Нет нам прощения!
– Чужаки умело прикинулись кроткими овечками и во время молений ложились под наши ноги в грязь, напоминая о смирении в сердцах.
– Они были рабами! Всего лишь рабами!
– Да, – продолжил Мастре Оружейник. – Каждый видел в них неудачников и забитых рабов. До сей поры никто не знал о псах, с радостью надевающих на себя ошейники.
– Они обманули нас!
– Они были так жалки и несчастны, что мы, презирая, обходили их сборища стороной, кое-кто насмехался над ними, а кто-то жалел и просил: «Пусть останутся. Они глупы и наивны, как дети, верят в небесный сад.
Толпа зашумела, раздался смех:
– Да, чудаки мечтали, что в раю каждый из них получит семьдесят семь невинных дев.
– Вы смеялись над ними. И многое прощали. О, как мы гордились своим терпением! Мы терпели и прощали, прощали и терпели… Даже после того, как несчастному сироте Бодрику они отрубили руки, кое-кто поддержал изуверов и припомнил украденного сиротой цыпленка. А когда надругались над вдовой Стального Бицепса, кто-то из женщин выкрикнул из толпы: «Сучка не захочет – кобель не вскочит!» И все, хохоча, разошлись.
– Так и было, Мастер!
– Он прав! Вероомный враг покорил души наших людей.
– А храм? Вспомните, мы сами отдали им святилище, позволив справлять изуверские обряды. Отец Вессалий объяснял: «Несчастные души, одураченные муллами, со временем сделают правильный выбор. Сравнят святыни и забудут идола». Он так говорил?
– Так! – отозвалась толпа.
– Он предал нас. Мы обнаружили в его подвалах сундуки, доверху набитые динарами. Он продал не только наш храм пришлецам. Он продал в рабство наших детей. Чужаки осмелели. Они поняли, что цена наших жизней определяется весом золота. И вот мы дождались: чужаки похитили, изнасиловали и убили десятилетнюю Мауриту. Отцы и юноши города схватились за копья, но судья Дейрин сказал: «Нет доказательств. Мы не допустим линча. Не уподобимся убийцам». Мы их снова простили. Зато стали с подозрением коситься друг на друга. Разве никто не заметил, что у судьи прибавилось алмазных колец на пальцах? Но когда чужаки вырезали семью Золтана, его троих малышей, красавицу жену и его самого – все поднялись, как один.
– Да, мы сделали это!
– Мы выгнали их, мы опустошили логово!
– Мы нашли в их сарае вещи Золтана, его кинжал и ожерелье!
– Мы изгнали их! Мы казнили судью!
– Долой предателей!
– А теперь нам объявили войну. Враг ломит тараном городские стены. Нас мало, и нас не страшатся, презирая за трусость. Но мы не сдадимся до последней окровавленной пяди, до последнего дыхания на губах!
– На баррикады! За женщин и детей! За отчаянные наши рубежи! – меч Мастера рассек над головой замороженный воздух, который содрогнулся от восторженного эха:
– Смерть – наша свобода!
А горизонт уже огласился визгом дикарей, вдали скрипели повозки и шелестели тысячи осторожных ног.
– 2-
Смерть медленно нисходила последней наградой рыцарям окровавленных баррикад.
Тело добродушного Гурия безвольно повисло на шесте. Длинные седые волосы упали на лицо.
Когда решалась судьба пришельцев, его слово оказалось решающим:
– Чужаки, как рабы, не гнушаются грязной работой, они удивительно неприхотливы, им хватает несвежей еды. Нам нужны работники в наших садах. А если что не так, мы всегда успеем изгнать рабов из наших земель.
…Заточенный конец деревянного кола, процарапав прямую кишку, вонзился острым концом в печень. Но разом покончить с мучением было невозможно. Точно выверенная длина кола, не спеша, отмеряла Гурию медленную многодневную мучительную пытку.
С высоты ему хорошо была видна казнь женщин. По рыжим пышным волосам он узнал тело Жоанны.
Он вспомнил: когда решалась судьба чужаков, красавица горячо за них заступалась:
– Посмотрите на этих несчастных! Худые, хилые, шатаются от голода и жажды. Разве они опасны? Пусть поживут среди нас, и увидят, что там, где женщин почитают, как богинь, царит мир, благополучие и красота. Их чудачества проистекают из-за отсутствия любви в сердцах. Для них женщина – товар, поэтому им не хватает любовной ласки и заботы.
С ее мнением горожане считались. Она была матерью пятерых красавцев – воинов. Ей не перечили даже сварливые старухи, а мужчины чтили за красоту и стать.
Ободранное лицо Жоанны плотно облепили жирные мухи, и молодые крысята жадно вгрызались в кровавые лоскуты над ребрами.
Связанного Мастера подтолкнули к узкоглазому предводителю в ноги. Но он не упал на колени, удержался на ногах.
Султан зацокал языком:
– Почему твои воины не сдались? Мы предлагали сменить древних богов на нашу веру. Вы снова могли бы пить вино и распевать песни, ваши жены не кормили бы кровью мух, а дети не лежали бы на дне колодца. От вас требовалось лишь одно: распахнуть двери домов и поприветствовать всемогущего бога. Но ты призвал к войне и погубил свой народ.
– Да. Я благословил народ на смертный бой. Я сделал женщинам луки, а мужчинам мечи, я научил юных дев завораживать смертельные раны, а детей бросать огненные камни из пращи. Я один виноват. Казни меня, но освободи людей, прости женщин и детей.
– Поздно, – сказал предводитель, – Посмотри вокруг. Казнь твоего народа состоялась. Он кивнул головой в сторону, откуда доносились последние стоны, и Мастер Оружейник увидел сквозь тучи кровожадных насекомых умирающих воинов.
– Мы истребляем всех до одного, без жалости, без снисхождения. Сила – это жестокость. Разве ты не понял до сих пор? Победитель – тот, кто побеждает до конца. И дает победить своему будущему. Взгляни на каждого из нас: мы все – как один. Одни глаза, одни волосы, одни сердца и мысли. И наши женщины рождают точно таких, как мы: властных, жаждущих крови и триумфа. Моим воинам нет нужды защищаться – они всегда рвутся в бой. Власть – это страх. Закон – это страх. Сильный народ должен быть одной породы. Посмотри на нас: мы все как один, мы не мешаем кровь с кровью рабов. А вы позволяли рабам спать с вашими женами, щадили уродов. Теперь ваши выродки смотрят на мир глазами рабов.
В глазах мастера не было слез, его взор был устремлен в черное закопченное небо. Он сказал:
– Мы погибли. Все до одного. С лица земли исчез последний древний род. Но погляди, какого цвета небо над твоей головой? Оно никогда не посмотрит на тебя взором нашей любви. Ты будешь жечь земли, чтобы дым затмил каждый лазурный луч. Ты всю жизнь проведешь в чаду, чтобы наши глаза не проклинали каждый твой шаг по земле.
– Какие глаза? Поглядите, о, мои воины, в последний раз на эти красивые глаза!
Повелитель вбуравил пальцы в глазницу Мастера Оружейника и, вырвав глаз, сказал:
– Вот мой приговор синим глазам! А также серым, зеленым и желтым!
Он раскатал белое яблоко между пальцев, проверил на свет. Усмешка скосила оскал:
– Ты говоришь: у неба цвет ваших глаз? Забудь. Оно с сегодняшнего дня окрасится цветом наших глаз! Наше небо – мир мглы и лунных теней. Наш символ – ночь, тьма, звезда и тени хитрой луны!
Орда заорала, протянув руки к древкам с изображением Тьмы:
– Да пребудет над нами вечная ночь!
– Луна и звезда!
– Смерть поклонникам Солнца!
Предводитель сказал Оружейнику:
– Ты последний носитель древних заветов, но пусть никогда не проклюнется семя твоей расы на нашей земле.
– Умри! – закричала орда.
– В огонь семя зла!
Черный дым еще одного костра взметнулся к небу.
16. Теневая дриада
Малышки дельфии окружили меня. Их легкие крылышки разогнали печаль.
– Неужели ты пойдешь?
– Не ходи!
– Откажись, мы так любим плести венки для тебя!
– Ты лучше всех!
Они обнимали меня крохотными ладошками, щекотали чешуйками невесомых крыльев, и в мерцающих глазах отражалась бездонная печаль.
– Ты умрешь!
– Да-да! Ты не вернешься!
– Иногда возвращаются.
– Нет, не рискуй, только не ты!
– Но это большая честь для меня.
– Не спеши в смерть!
Крошки дельфии – единственные существа, которые по-настоящему нас любят, развлекают и знают обо всем, что происходит вокруг.
Без дельфий, как без милых подруг. Они, вовремя заметят грусть и тут же развеют ее наивной шуткой.
Если бы не они, мир лишился бы радостного звучания.
Мы с ними одной крови. Они тоже солнцееды, их гены созданы естественным образом, как эволюция прекрасных цветов, не ждущих любви, но устремленных ей навстречу.
Благословенен тот миг, когда лепесток изогнулся в виде крыла и полетел против ветра к предмету обожания.
На этот раз крылышки дельфий не смогли смахнуть с моего лица неуверенной решимости пожертвовать собой.
– Я готова.
– Нет, не ходи!
– Люди ужасны!
– И омерзительно пахнут!
– Они опасны! У них в карманах всегда припрятан огонь!
Да, про огонь в карманах я хорошо знала.
Крошки были правы. Люди никогда не появляются в заповедном бору без огня. Без него они слепая безоружная плесень.
Разве смогли бы крысы или кабаны без помощи человека оттеснить солнцеедов на окраину эволюции?
Нет.
Никогда не превзошли бы наше совершенство.
На их стороне смерть. Люди выжгли прекрасные леса, чтоб дикие дебри не тревожили их рычанием шакалов.
Перемирие невозможно.
Хотя кто-то из наших мудрецов уверен, что в далеком будущем солнцееды и люди, которые станут к тому времени огнеедами, совместят витки эволюции и продолжат существование под единым светилом.
– Пусть вместо тебя идет Иззалпена! – продолжали пищать дельфии.
– Да, да, пусть она!
– Иззалпена? Почему вы не любите ее?
– Она… такая некрасивая.
– Ее несимметричность портит настроение.
– Своим несчастным видом Иззалпена внушает сочувствие, из-за него мы теряем высоту полета.
– Она жалка. А жалость – примитивное чувство. Мы избегаем веселиться там, где появляется она.
– Ужасны червоточины на ее лбу и плечах.
– Разве вы не знаете, что Иззалпену в детстве искусали цветочные клопы? Это может случиться с каждым. Разве дельфии не могут сострадать?
– Сострадать? Ей? О, нет!
– Иззалпена повсюду нас находит и приказывает угомониться.
– Она придирается.
– Она отвратительна!
Милые крошки бывают иногда жестокими – что делать!
Прелестные существа – всегда большие эгоисты, но их очаровательные мордашки честны и откровенны.
– Иззалпена – предательница!
– Она следит за нами!
– Она докладывает о непослушании!
– Нас наказывают из-за нее!
– Да, да, да! Нас до конца жизни приговорили повиноваться старшим дриадам из-за того, что будто бы мы посадили под ее корни беременную мышь, и мышата погрызли зачаточное тело.
– А не надо было ей подглядывать за нами и жаловаться!
Когда дельфии стыдятся, их милые лица покрываются густым горячим румянцем. В этот раз они чуть не воспламенились:
– Вот в чем дело! – удивилась я. – Крошки, что ж вы наделали! Иззалпена вас никогда не простит.
– Если бы не шпионила – не лишилась бы красоты!
– Так ей и надо!
Вблизи мелькнула тень.
– Иззалпена следит и за тобой.
– Ну и что?
Ветки цветущего бергамота качнулись.
Из-за кустарника просочилась холодная волна. Черные кольца блеснули в лучах. Скрывая кособокость, ночная дриада приняла образ змеи.
– Иззалпена! – закричали дельфии, в ужасе отлетая на безопасное место.
Да, это была она, самая таинственная и опасная из темных дриад.
Нам, солнечным дриадам, повезло больше.
У ног Снипоритуса, в эпицентре забот и нежности мудрейших, родились и выросли три идеальные красавицы.
Нам сызмала доставались щедрые ласки и внимание старейших: лучи – самые нежные, дожди – самые теплые. Ни единая гусеница не подпортила наших ростков. Ни один человек не осквернил дыханием наших колыбелей.
Сверстницам, прозябающим на краю Бора Предков, было не слишком раздольно в младенчестве. Их свобода ограничена близким соседством с людьми и границей дозволенного ареала.
А если у ребенка нет радостей, не развиваются нежность, порядочность и другие, особо тонкие качества души.
По сравнению с красавицами, кривые дриады окраин были иногда злы и сварливы.
В свое время им здорово досталось от насекомых, поэтому никого не удивляла жестокость по отношению к стрекозам или кузнечикам.
Теневые дриады на дух не переносили насекомых, охотились на них, как хищные птицы. Поэтому крылатые дельфии, тонкие насмешницы, на всякий случай держались от них подальше.
Зачаточные тела теневых дриад всегда были немного попорчены короедами. Но легкая асимметрия их тел никого не беспокоила. Исполнения великих миссий от них не ждали. Поэтому им прощали и глупость, и грубость.
«Отгрызенная совесть – проблема, которая нас не касается», – так говорили дельфии центральной обители о сестрах с окраин, которые, в отличие от них, вырастали обычными бескрылыми червячками.
Но каждый знал, что крылатые дельфии втайне завидовали червячкам, потому что по ночам те превращались в изумительных светлячков.
Светлячки не могли наслаждаться головокружительными полетами с цветка на цветок и с младенчества лишь издали наблюдали за веселыми хороводами моих милых спутниц.
Зато стоило мне присесть где-нибудь на лужайке или задремать в густой тишине ветвей, они сползались со всех сторон и в немом восторге облепляли мое усталое тело. Растроганная вниманием, я позволяла червячкам подолгу любоваться моими крыльями, не прогоняла прочь.
В ответ они рассказывали об интересных событиях, происходящих на окраинах бора. И даже немного дальше. Но в основном их рассказы переполняла печаль, обеспокоенность и страх.
Кривые дриады приговорены всю жизнь скрипеть в одиночестве и злословить с червячками.
Возможно, втайне они рады, что нас, любимиц седого Снипоритуса, призвали исполнить жертвенный долг, приняв омерзительный образ человека.
Тонкие губы Иззалпены растянула улыбка:
– Спасибо. Ты согласилась помочь, не отказалась, хотя могла еще долго жить в зоне безопасности. Это похвально.
– Бор Предков – наш общий дом.
– Все были уверены, что Снипоритус пощадит твою молодость и отложит миссию хотя бы на год. Не правда ли, ты огорчена?
– Ничуть. Я с радостью выполню указания достопочтенного старца.
– Я знаю, что ты рискуешь ради «Книги Книг». Любопытство – твоя вторая натура.
– Не говори так. «Книга книг» поможет узнать истинную природу человека и прочей слизи, которая мешает лучезарным жить долго и счастливо.
– Заранее поздравляю с удачей. Не случайно ты любимица Мудрейшего.
– В твоем голосе ирония. Знаю, что тебя, Иззалпена, готовили к этой миссии с рождения. Ты жаждешь встречи с человеком. Ты познала слабости звериной натуры. Безусловно, ты бы справилась. Сочувствую. Очень жаль. Очень.
– Не нужны твои утешения, – Иззалпена гордо тряхнула головой и вдруг, на мгновение замерев, прицелилась и проглотила пролетающего мотылька.
Дельфии с воплями разлетелись кто куда.
– Что случилось, – то необратимо, – продолжила темная дриада, задумчиво пережевывая крылышки и лапки насекомого, – Я здесь по другой причине.
Любопытные дельфии снова закружились над нами. Иззалпена сказала:
– Снипоритус попросил подготовить тебя к встрече с человеком.
– Подготовить? Я готова.
– Ты не готова к опасностям.
– Что сложного в этой миссии? Звериная жестокость человеческих самцов? Огонь, с которым люди не расстаются ни на миг? Или острые лезвия топоров и ножей? Я умею уклоняться от удара, становиться невидимой, прозрачной. Я знаю, как справиться с жестокостью и кровожадностью.
– Но ты не знаешь ничего о душе человека. С ней все не просто.
– По-моему, сложнее очаровать крокодила. Ведь его предварительно следует выманить на берег.
– Не шути. Сложность в другом.
– Говори, не тяни.
– Люди, несмотря на брутальную внешность, способны влюблять в себя.
– О, ты смеешься! Человек? Никогда!
– Я предупредила.
– Что может заставить дриаду влюбиться в животное? Красота? Бренность слизких тел? Склонность собираться в стаи? Или, быть может, человек способен на самоотречение? А может быть, в его костяном черепе хранится бездна знаний? Ума? За какие таланты мне суждено влюбиться в человека?
– Это покажется странным, очень странным, но люди влюбляются друг в друга в основном в благодарность за любовь.
– В нашем мире такой глупости не предусмотрено. Нимфы не способны жертвовать чувствами за комплимент.
– Я все сказала. Мне пора. Возьми эту книгу. Она мне досталась от Фланцессии. Помнишь нимфу, которая спасла наш род?
– К сожалению, не помню.
– Жаль, что юные дриады забыли героических сестер. Три тысячи лет назад с помощью Фланцессии состоялся самый удачный контакт с человеком.
– Это было слишком давно.
– Да. Фланцессия не сможет с тобой поговорить.
– Жаль.
– Ты же знаешь, она приросла в том месте, где люди проложили новую трассу.
– Нам туда хода нет.
– До последней минуты мы общались, как подруги. До того, как ее поглотила зона отчуждения, она передала мне самые свежие воспоминания, которые не вошли в «Книгу книг».
– Хочешь сказать, что «Книга книг» не дописана?
– Наблюдения Фланцессии не увековечены по той лишь причине, что в ее опыте не выявили никакой закономерности. То, что она соблазнила человеческих самцов и вернулась, зафиксировано лишь, как положительный результат. Но детали остались за пределами отчета. И они пугают. Я предполагаю, что близкий контакт с человеком недоступен и опасен для современных дриад. Но Снипоритус отказывается прислушаться к моему мнению. Он уповает на еще одну случайность, которая подарит нам дополнительную тысячу лет.
– Снипоритус прав. Попытка необходима. И даже если контакт неудачен – это плюс. Кто-то должен рискнуть, чтобы отделить правило от исключения.
– Ты говоришь о погибшей Литаверии?
– Она погибла из-за случайной ошибки.
– Она погибла, потому что не прочитала вот это. Возьми. Здесь – единственные сохранившиеся воспоминания о последней удачно выполненной миссии осеменения дриады человеком. Тысячелетия отделяют нас от описанных событий. С тех пор мы так и не смогли восполнить генофонд. Внимательно прочитай.
– Хорошо, сестра.
– И подумай о последствиях. Не у каждой нимфы получится дойти до конца. Подготовься. Тебе предстоит выполнить невероятно трудное задание. Мир людей меняется с такой стремительной скоростью, что мы едва успеваем приноровиться к переменам, – с этими словами Иззалпена скрылась в кустах.
Я облегченно вздохнула.
Тяжело находиться рядом с несчастным существом, хотя солнца над ним не меньше, чем над нами.
Великолепие, которое щедро отмерено за счет других дриад, тебе не принадлежит. Рано или поздно придется сложить лазурные крылышки во имя благополучия червячков.
Так отбирается недоданное другим.
Так вершится главный закон природы, гласящий о том, что лишь на пустом месте вырастает большое дерево.
Проводив взглядом змеиное тело Иззалпены, я погрузилась в чтение.
17. Сделай это и умри!
Книга Фланцессии
Просвистела праща, камень ударил в лоб, конь рванулся в галоп, нога завязла в стремени. Дальше – темень в глазах и головокружительный полет сквозь петлю времен.
– Попалась, птичка! – услышала вблизи рокочущий бас.
Кто-то плеснул водой в лицо. Очнулась. Сквозь скомканные мокрые волосы разглядела, что надо мною склонилась рыжая лохматая голова. Жесткая борода защекотала шею, царапнула по щеке.
Ч-черт! Викинги! Влипла!
Их было трое, они гоготали, игриво ударяя кулаками друг друга по ребрам:
– Повеселимся, ребятки!
– А говорили, что амазонки без боя не дают!
– Но этой мы, точно, вставим без проблем.
– Глянь, грудь еще не отрезала, дикарка. Тыковки – что надо! Ха-ха-ха!
Я попыталась вскочить – ноги спутаны веревкой, руки связаны за спиной. Кровавая муть затмила зрачки.
После подлого нападения трусы насмехались над моим жалким видом.
А сами, подлые шакалы, прятались в кустах с пращой! Старшим был, безусловно, Бородач, но был ли самым отважным?
Найдется ли среди этих косматых, вонючих от пота мужланов хотя бы один настоящий воин?
Сквозь кустистые брови Бородача сверкали мутные травяные глаза. Он беспрестанно жевал сосновую серу, продавливая ее пузырями сквозь обломанные передние зубы. Резцы ему, разумеется, раскрошили более ловкие самцы в кулачных боях.
Он наклонился ко мне:
– Злая. Шипит, как рысь. Ха-ха-ха!
Звериными лапами сдавил мою грудь. По рукам червями поползли накаченные синие жилы. Колючая борода защекотала мое лицо. Он с довольным видом разглядывал добычу.
– Куда ее?
– Продадим, – не оборачиваясь, ответил соплеменник, коренастый темноволосый викинг.
Раздвинув широкими плечами ветви, он с шумом отливал в кустах. За спиной болталась булава – сучковатая дубина с узорчатой рукоятью.
Подошел третий, безбородый с нежным пушком под носом. Он во все глаза рассматривал мое связанное тело. Присел, пальцами смахнув прядь с моего мокрого лица.
– Молоденькая, – сказал он. – Красивая.
– Нравится? Твоя будет, – подошел сикун и вырвал из моего уха кольцо.
Я плюнула в опухшее лицо. Он замахнулся и медленно приблизил громадный кулак к моему носу.
Бородач расхохотался:
– Тихо-тихо, Опарыш! Не покалечь раньше времени. Люблю с характером, позлее.
– Ну, братва, приступим. Глянь – оклемалась!
– Не хочется покойницу обижать. Люблю, когда амазонки кусаются и царапаются…
– Чур, я первый!
– А почему ты? Все тебе? И хазарский топор достался тебе, и зубы орка? Все – твое, все – тебе, а валим вместе?
– Ладно, Опарыш. Давай так. Не ты и не я. Эта молоденькая, наверняка, в первый раз, и наш Риднарок тоже в первый, дай, бог, не в последний. Пусть детки порезвятся. А мы посмотрим, поржем.
– Вперед, Риднарок! Держи девчонку крепче между ног.
Риднарок смущенно оглянулся на старших:
– Развяжите ее!
– Шутишь! – гоготнул бородач. – Амазонке не вставишь на лету.
– Она совсем еще девчонка!
– А ты мальчонка! – викинги в унисон загоготали.
– Не тяни, ты же знаешь, амазонки, как змеи, уползают из любых объятий, если их крепко не держать.
– Глянь – эта уже выскользнула из пут! Левая свободна, и сейчас тебе в голову полетит увесистая коряга!
– Так и знал! Берегись!
– Ну, вот, получил! Куда смотришь?
– Отойди, вмиг окосеешь!
– Говорил же: не жалей, стягивай ноги крепче, амазонки живучие, как гадюки.
– Ну, давай, Риднадрок, не трусь, смелее!
– За волосы хватай, жми на спину, и вперед!
– Не могу, черт, на связанную, – сказал Риднадрог, вынимая меч. – Развяжу, куда ей деться?
– Как хочешь. Даст – твоя, не даст – наша.
– Глупый, если не даст, значит, самый смак. Дают за так, знаешь кто? Рябые да горбатые старухи.
Риднадрок краем клинка срезал набрякший узел с моих пут.
Я сразу вскочила на ноги и, чуть присев, отступила на шаг.
Этому приему меня научила наставница Лисья Улыбка.
Главное – оценить обстановку, приметить слабые места. И ни в коем случае не бить по яйцам. Они для нас самое ценное.
Мозги не жаль, пусть хоть всмятку, а это – береги.
Викинги тоже отступили на шаг, с восторгом разглядывая меня с ног до головы:
– Глянь: дикарка!
– Видимо, не объезженная! Не седлали ни разу!
– Красотища! Глаза сверкают, щеки горят. Люблю укрощать, но, раз уж досталась Риднароку, пусть позабавится.
– Давай, малец, сделайся мужчиной, всади!
– Оседлай кобылицу, надень узду!
– Впарь по лопатки, пусть запомнит, что клан Рыжебородых – хозяин Темного Бора. И бабам здесь не повелевать!
– Покажи, Риднадрок, девчонке силу, заломи хребет, поставь на колени!
– Вперед, стань мужиком, Риднарок!
Раздался боевой рык, Риднарок впрыгнул в круг.
В его руках уже не было меча, он оставил его за чертой самодельной арены. Одним глазом я приметила это место.
Сделав выпад вправо, откатилась влево и высоко подпрыгнула вверх.
Мое легкое головокружительное сальто всегда поражало наставницу, но в этот раз я была особенно великолепна.
Изогнув до предела в стремительном броске тетиву позвоночника, я резко подбросила тело высоко вверх. Последние лучи заходящего солнца лизнули мой плоский живот, и я, подзарядившись налету энергией светила, во вращательном движении за секунду до приземления успела вытащить из земли меч Риднарока.
И повернулась к тем двоим.
Бородач отшатнулся, как делают трусы, он едва успел прикрыть голову руками – лезвие клинка ударило по кисти. Веером взлетели отрезанные пальцы, брызнула кровь!
Сзади подло ухнула и тяжело ударила по моему плечу булава Опарыша.
– Получи, сука! – смачно прорычал он. – Искалечила батяню – жизни лишу!
Я отпрянула в сторону, резанула по крадущейся тени клинком и скользкой тенью приземлилась напротив Риднарока. Парень этого не ожидал. Оторопел и даже рот открыл от изумления.
Я зашипела, как научила Лисья Улыбка, пальцы ног глубоко утонули в песке.
Три самца, расставив широко руки, медленно приближались ко мне.
.«Ты великолепна! Как молодая тигрица, никогда себя не подведешь», – вспомнились слова наставницы.
Я зачерпнула ногой песок. Раскаленный веер из острых песчинок резанул по сальным глазам.
Мои недруги отступили, прочищая зрачки, рыча и ругаясь.
Лисья Улыбка говорила, что, прежде всего, нужно напугать и сдвинуть неприятеля с устойчивой позиции.
«Закричи, пусть взгляд противника потеряет тебя, сделай так, чтобы его разум померк. Порази, удиви – и тут же удави!»
«Убей, смерть им! После контакта самцы тебе не будут нужны», – я постоянно слышала это от мудрейших.
Нам не нужны мужчины, они всего лишь устройство для сбора пыльцы. Самое спелое – осеннее семя. Проблема в том, что оно должно быть не от мерзкого раба, смерда или труса болот. Мы охотимся только на избранных воинов, бесстрашных и неумолимых, признающих в этой жизни лишь риск и пот победы.
Вот почему я встретилась с викингами. Они в в этих краях самые злые и неустрашимые. Они приплывают разбойничать на больших кораблях. Их страшатся и галлы, и орки. Кроме этих трех викингов подходящих воинов не нашлось.
Я долго охотилась на них. Хотя им кажется, что это они меня захватили в плен. Пусть кажется. Моя охота состоялась.
Природа наказала самцов, приговорив быть всего лишь сосудами хранящими плазму жизни. Излив ее в нас, они превращаются в разбитые глиняные осколки.
«Топчите их, девочки, после совокупления, разите головы! После мгновенной услады самцы должны в муках покинуть наш мир».
Почему в муках?
Только страдание способно передать энергию от одного существа другому. Нам, женщинам, завещано природой стонать и корчиться от родовых мук, зато наши дети, познав страдание, рождаются разумными, а не бессловесными тварями; испытанный стресс заставляет разум развиваться интенсивнее.
Топот погони, музыка предсмертных воплей, звон мечей и пение стрел – вот что должно сопровождать зарождение новой жизни. Поэтому наши девочки умеют крепко держать оружие в руках.
Помню, как мне, еще младенцу, праматери вложили в крохотные ручонки рукоять боевого меча. Сердце навсегда запомнило его холод и силу.
Ринадрок уже был так близко, что я могла бы одним движением клинка снести ему голову с плеч. Я крикнула:
– И-у-и-и-и-у!
Это могло означать лишь одно: «Ты – труп!»
Он не шелохнулся, окаменел.
Я взглянула в глаза презренного мужчины и заметила в них отблески… восхищения. Светло-серые глаза, не отрываясь, наблюдали за приближением своей смерти.
Он любовался волнами легких моих волос, плавными изгибами тела.
Да, я прекрасна, как сама смерть! В этом он был прав.
– Сдавайся, – крикнула я на своем неслышном языке. – Ты умрешь!
Слабак явно не подходил на роль подходящего самца. Стоял, как осел, и хлопал глазами.
– Сдавайся! – повторила я, приставив к его груди кончик меча.
Он… улыбнулся?
Я вдавила острие между его ребер, но не сильно, лишь поцарапав.
Он все так же с восторгом рассматривал меня.
Нет, он не был трусом. Но, может быть – умалишенным?
Или перепил конопляной браги?
Неужели мне достался безмозглый слизняк, и бору предков не повезло?
Я застонала, осознав неудачу.
Моя первая охота сорвалась. Мне досталвся не воин, а ребенок. Возможно, я по ошибке прикончила самого храброго из добычи. Бородач и Опарыш казались более мужественными в бою.
Может быть, стоит мужчин выбирать по ширине плеч и крутизне мышц на груди?
Или по растительности на лице и длине рук?
Чем длиннее конечности, тем проще махать боевым топором, а дуга захвата шире.
Я опустила свой меч. Риднарок сделал шаг ко мне.
Я оглянулась.
Рядом никого, Бородач исчез, из-за кустов доносилось предсмертные стоны Опарыша. Жаль, что мой клинок уже вспорол его брюхо. Вот кто мог бы мне пригодиться!
Он был при последнем издыхании, но мужественно сдерживал вопли, так как по понятиям викингов, умирающие не вправе мучить стонами живых.
Риднарок остался последним из поверженных слабаков. Мое звериное чутье почему-то выделило его среди более зрелых и воинственных на вид. Мы обязаны доверять голосу природы, она знает больше нас, и только ее зову мы покорны.
Бросила меч. Клинок вошел в песок и закачался.
Я с презрением посмотрела на Риднарока. Его длинные волосы приклеились к щеке. Лоб и плечи были залиты свежей кровью. Но это была не его кровь, а из порезанной руки Бородача. Этой же омерзительной жижей была измазана вытоптанная арена среди зарослей можжевельника.
Не глядя на Риднарока, я легла в песок, отгребая от тела мокрые комья земли.
«Жду. Приступай, мужчина. Но знай, что моя покорность – всего лишь долг», – хотелось ему сказать.
Жаль, что не умела говорить.
Дриады не знают человеческого языка, потому что он разобщен и постоянно изменяется не только во времени, но и в пространстве. Языки человека мертворожденные. Мы признаем только мысль, ее мгновенное распространение в веках и вселенной. Люди и мы навсегда останемся врагами.
Риднарок уже понял, что от него ждут. Он встал надо мной, отстегивая кушак и сбрасывая ножны. Сквозь шкуру волка мелькнули волосатые колени и пах, заросший рыжим мхом.
Самец лег на меня, тяжело впечатав тело в песок, провел по бедрам неумелой рукой, издавая при этом какой-то лошадиный храп.
– Ну, давай, давай! – шептала я на своем языке. – Сделай это! И умри.
Сердце бешено колотилось.
Самец не слышал слов, поэтому действовал неуверенно, промазал с первой попытки, но со второй все же всадил в меня свою сухую шершавую тычинку. Она перемещалась во мне вместе с приклеенным песком, не вызывая никаких чувств.
К счастью, поспешные движения нижней части туловища вскоре прекратились, и Риднарок, скоротечно излив семя, закатил в изнеможении глаза. Моя плоть почувствовала, как стремительно уменьшается в размерах то, что оплодотворило меня.
«Это все?» – удивилась я, как вдруг мои бедра снова кто-то рывком распахнул.
На меня сверху повалился Бородач. Он оскалился, рыгнув в лицо ароматом сосновой жвачки и пива.
– Я замучаю тебя насмерть, крошка, – он скорчил свирепую гримасу и зарычал. – Смотри, что ты со мной сделала, – он показал разлапистую ладонь.
На ней не хватало трех пальцев. Он успел их прижечь золой костра, и от обрубков воняло жареным мясом.
– Смотри, смотри! – орал он, тыча культю в мое лицо.
Я отвернулась. «Пусть победит сильнейший, " – так всегда завершала поединок Лисья Улыбка.
Чресла Бородача повергли мою плоть в ужас. Он тряс мое тело, выворачивал, пихал коленом в грудь и пах, выжимал, как мокрую тряпку, словно мои стоны отвлекали его от страданий.
– По твоей милости я больше никогда не смогу сжимать меч, но и ты кое-что не сможешь! – рычал он.
«Тупой, бесславный трус! – хотелось ему сказать. – Ты приговорен. Ты не воин. И не воин вдвойне, потому что, струсив, предпочел ранение достойной смерти. Ты прикрылся от меча рукой, и женщина отняла у тебя не только пальцы, но и честь».
Он долго не кончал, наконец, ликующий стон пронзил округу. Бородач встал и, сунув мне в лицо изувеченный кулак, прохрипел:
– Я порвал тебя, тварь, будешь, помнить всю жизнь!
Я усмехнулась и подумала: «Праматери перехитрят твою месть, на мне даже царапинки не останется».
Я встала. По внутренней поверхности бедер текла кровь. Земля под ногами колыхалась, как море.
Я уже дотянулась до своего меча, чтобы исполнить вторую половину миссии.
– Стой, змея, забыла, что нас было трое? – Бородач снова меня завалил.
Пока он держал за плечи, на меня взгромоздился Опарыш. Одной рукой он пытался затолкать свои вывалившиеся кишки обратно в живот, но они вздулись, выпирая из нутра.
И все же он, уже почти выпотрошенный, исполнил миссию самца. Извергнутый наружу кишечник не обуздал голода чресл.
Умирающий не стонал, лишь скрипел зубами, закатывая глаза под лоб.
Страдание?
Страх смерти?
Зеленый яд тонкой струйкой заполнил дыхание умирающего, ударил в виски, заставил посмотреть в его глаза.
Это был его последний раз.
Я содрогалась в волнах долгой агонии умирающего животного, по телу ползли струи крови и желчи; липкие и горячие, они толчками вытекали из раны и обжигали.
Меня поразило презрение викинга к смерти, и я отдалась ему.
Погрузилась в забытье, в жар последнего экстаза умирающего воина.
Достойнейший викинг скончался на мне, а потоки разнородного семени в пробужденном чреве уже соревновались на длинной дистанции за право победить.
Я отложила книгу.
Задумалась.
Мир людей неоднократно сталкивался с непонятным миром одиозных существ. Горгоны, кентавры, сирены, дриады, карлики и орки в прошлом нередко пересекали путь человека. И с каждым этим существом легенды запечатлели эротический контакт.
Человеку не достаточно было просто завалить дракона, воображение требовало нереального: похищение монстром красавицы и рождение от этого брака уродов и полубогов.
Улитка инь-янь начала разворачиваться половым отверстием в сторону солнцеедов. Страх превратился в любопытство, а интерес – в начало контакта.
Кем явиться в мир людей наши старцы решали по обстановке.
О дриадах люди узнали давно. Мы являлись храбрецам в обольстительном облике русалок и нимф. При этом старались не растревожить рефлексы желудочного мозга примитивных существ.
Летопись запечатлела контакты с нашим родом, как войну мужчин с племенем амазонок.
Герой должен осеменять, все, что движется, поэтому наш род до сих пор жив и хранит мудрость мертвых тысячелетий. Память об амазонках врезана в историю человеческих рас.
Кем они были? Куда ушли?
Никому не пришло в голову, что амазонки были посланцами, а не людьми.
Долгое время солнцеедам удавалось с честью держать оборону. Но люди, размножаясь с неистовой скоростью, вырубили прекрасные леса, в корнях которых рождались легендарные существа. Исчезли из человеческих летописей прекрасные нимфы, сирены и проказники сатиры, охотники на заплутавших юнцов.
Все труднее удавался физический контакт двух враждебных форм жизни, и, наконец, прекратился.
Стайка шумных дельфий снова окружила меня.
– Иззалпена ушла, уползла, наконец!
– Мы видели, как она пожирала тебя глазами!
– Мы думали: она слижет твою красоту!
– Почему бы мудрому Снипоритусу не отправить к людям Иззалпену вместо тебя?
– Не уходи! Мы будем плакать! – по щекам крошек дельфий потекли непритворные слезы.
Я осушила их дыханием.
– Останься.!Ты погибнешь, как Литаверия!
– Вы все еще помните сестру? – комок застрял в горле.
– Да, помним!
– Мы любили ее!
– Не покидай нас, как Литаверия!