5. «Девять фронтонов»
Один из первых вызовов на переговоры прибыл в записке от Сары Босворт (миссис Мак-Генри Босворт), из «Девяти фронтонов», номер такой-то по Бельвью авеню. Там было сказано, что отец моей корреспондентки, доктор Джеймс Мак-Генри Босворт, нанимал уже многих чтецов и некоторые из них его не устраивали. Не может ли мистер Норт явиться по вышеуказанному адресу в пятницу, в одиннадцать часов утра для переговоров об этом с миссис Босворт? Будьте любезны подтвердить свое согласие по телефону и т.д. и т.п.! Я подтвердил свое согласие и живо отправился в Народную библиотеку (так она в ту пору называлась), чтобы ознакомиться с этой семьей по справочникам.
Достопочтенный доктор Джеймс Мак-Генри Босворт, семидесяти четырех лет, был вдовец, отец шестерых детей и дед множества внуков. Он служил своей стране как атташе, первый секретарь, советник посольства и посол в нескольких странах на трех континентах. Кроме того, он опубликовал книги о ранней американской архитектуре, в частности ньюпортской. Дальнейшие изыскания показали, что он круглый год живет в Ньюпорте, а некоторые из его детей держат летние дома поблизости – в Портсмуте и Джеймстауне. Миссис Мак-Генри Босворт – его дочь, разведенная и бездетная – оставила себе девичью фамилию.
В пятницу, в последних числах апреля – это был первый ясный, по-настоящему весенний день в году, – я подъехал на велосипеде к дому и позвонил в дверь. Дом не был ни французским шато, ни греческим храмом, ни нормандской крепостью, а длинным и нескладным коттеджем под поседевшей драночной кровлей, с широкими верандами, башенками и многочисленными фронтонами. Его окружал просторный парк, облагороженный могучими заморскими деревьями. Внутри же дома ничего сельского не было. Через открытую, но снабженную щеколдой сетчатую дверь я увидел целый взвод слуг в полосатых жилетах и служанок в форме с развевающимися белыми лентами, занятых натиркой полов и полировкой мебели. Позже я выяснил, что мебель стоила такого ухода: здесь была самая большая – не считая Ньюпортского музея – коллекция мебели знаменитых ньюпортских краснодеревщиков XVIII века.
В дверях появился внушительный дворецкий в красном полосатом жилете и зеленом фартуке. Я объяснил цель прихода. Глаза его не без возмущения остановились на моем велосипеде.
– М-м... Вы мистер Норт? – Я ждал. – Вообще, сэр, этой дверью утром не пользуются. За углом дома, слева от вас, вы найдете садовую калитку.
Я был согласен войти в дом через дымоход или угольный люк, но мне не понравился дворецкий, его выпученные глаза, его избыточные подбородки и презрительный тон. Утро было чудесное. У меня было прекрасное настроение. Я не так остро нуждался в работе. Я медленно отряхнул рукав и выдержал паузу.
– Миссис Босворт просила меня прийти по этому адресу и в этот час.
– Этой дверью обычно не пользуются...
В юности – и в армии – я усвоил, что, когда вас начинает шпынять надутая власть, тактика должна быть следующей: улыбайтесь дружелюбно, даже почтительно, понизьте голос, изобразите частичную глухоту и без устали несите всякую околесицу. В результате господин бурбон возвышает голос, теряет рассудок и (самое главное) привлекает к месту происшествия третьих лиц.
– Благодарю вас, мистер Гэммейдж... мистер Кэммейдж. Вы, должно быть, ожидаете настройщика или...
– Что?
– Или педикюршу. Чудесный денек сегодня, мистер Гэммейдж! Будьте добры, скажите миссис Босворт, что я заходил по ее просьбе.
– Менязовутне... Сэр, отведите ваш велосипед к той двери, которую я указал.
– Всего доброго. Я напишу миссис Босворт, что заходил. Irasci celerem tamen ut placabilis essem[12].
– Сэр, вы глухой или ненормальный?
– Доктор Босворт – я его близко знал в Сингапуре... знаете, в «Раффлз-отеле». Мы играли в фан-тан. – Я еще больше понизил голос: – Храмовые колокольчики и всякое такое. С потолков опахала свешиваются...
– Вы мне... вы мне... Хватит с меня. Уходите!
Это действует безотказно. Третьи лица не заставили себя ждать. Слуги глазели на нас разинув рты. Вдалеке появилась миловидная женщина средних лет. Молодая женщина в бледно-зеленом льняном платье (Персис, сама Персис!) спустилась по широкой лестнице. «Девять фронтонов» уже представлялся мне домом, где слышат стены.
Дама издалека крикнула:
– Виллис, я жду мистера Норта... Персис, тебя это не касается... Мистер Норт, пройдите, пожалуйста, в мою гостиную.
Божественная Персис скользнула между мистером Виллисом и мною, подняла щеколду и, не взглянув ни налево, ни направо, исчезла. Я поблагодарил мистера Виллиса (который лишился дара речи) и медленно прошествовал по длинному холлу. Через открытую дверь я увидел в одной из гостиных большую картину «Три сестры Босворт» – вероятно, кисти Джона Сарджента: на диване беспечно сидят три хорошенькие девушки, наделенные всеми возможными прелестями, включая ангельский нрав. Она была написана в 1899 году. Сестры же: Сара, которая недолго была замужем за достопочтенным Олджерноном Де Байи-Люиссом, а теперь звалась миссис Мак-Генри Босворт; Мэри, миссис Кассиус Марселлус Леффингвелл; и Теодора, миссис Теренс Онслоу, давно поселившаяся в Италии. Миссис Босворт, старшая из них, была сейчас в ярости.
– Я миссис Босворт. Будьте любезны, садитесь.
Оглянувшись вокруг, я восхитился и комнатой, и дамой. Я заметил, что дверь слева чуть приоткрыта; а все остальные были распахнуты. Я заподозрил, что знаменитый дипломат подслушивает нашу беседу. Миссис Босворт разложила перед собой три книги – в каждой было по цветной закладке. Я заподозрил, что одна из них предназначена для того, чтобы провалить претендента.
– У моего отца быстро устают глаза. Предыдущие чтецы по разным причинам его не удовлетворяли. Я знаю его вкусы. Чтобы сберечь ваше время, можно попросить вас начать эту страницу сверху?
– Конечно, миссис Босворт.
Я заставил ее подождать. Так, так! Это была «История» моего старого друга мистера Гиббона. Плохие дела в восточном Средиземноморье, паутина дворцовых интриг, десятки византийских имен, слова такие, что язык сломаешь; но кровь разгоняет. Я читал медленно и с удовольствием.
– Спасибо, – наконец сказала она, прервав меня на убийстве. Она встала и как будто бы машинально прикрыла дверь рядом со мной. – Чтение ваше говорит само за себя. Но, к сожалению, должна сказать вам, что отец находит чтение с прерывистой эмфазой очень утомительным. Думаю, что больше не стоит отнимать у вас время.
Из-за прикрытой двери послышался старческий голос: «Сара! Сара!» Она протянула мне руку и сказала:
– Спасибо, мистер Норт. Всего хорошего!
«Сара! Сара!» В соседней комнате зазвенел колокольчик; чем-то бросили в дверь. Она открылась, за ней оказалась медицинская сестра. Я шарил глазами по полу, как будто что-то уронил. Появился Виллис. Появилась Персис.
– Виллис, занимайтесь своим делом. Персис, это тебя не касается!
Но тут появился сам старик. Он был в стеганом халате; на носу у него плясало пенсне; бородка клинышком указывала на горизонт.
– Сара, пошли ко мне этого юношу. Наконец-то мы нашли человека, который умеет читать. Все твои чтецы были отставные библиотекари с кашей во рту, прости Господи!
– Папа, я непременно пошлю к тебе мистера Норта. Вернись сейчас же за стол. Ты больной человек. Тебе нельзя волноваться. Сестра, возьмите отца под руку.
Вот уже второй раз я вношу разлад в «Девять фронтонов». Надо менять линию. Когда зрители разошлись, миссис Босворт вернулась на место и попросила меня сесть. Как она меня ненавидела!
– В случае, если доктор Босворт одобрит ваше чтение, вы должны запомнить следующее. Мой отец пожилой человек, ему семьдесят четыре года. Он больной человек. Его здоровье нас очень тревожит. Кроме того, у него есть причуды, на которые вы не должны обращать никакого внимания. Он склонен давать непомерные обещания и строить немыслимые прожекты. Малейший интерес к ним с вашей стороны причинит вам серьезные затруднения.
– Сара!Сара!
Она встала.
– Прошу вас запомнить то, что я сказала. Вы меня слышите?
Я посмотрел ей в глаза и дружелюбно ответил:
– Спасибо, миссис Босворт.
Не такого ответа она ожидала и не к такому тону привыкла. Она резко сказала:
– Еще одна выходка, и вы немедленно покинете этот дом. – Она отворила дверь. – Папа – мистер Норт.
Доктор Босворт сидел в мягком кресле за большим столом.
– Мистер Норт, садитесь, пожалуйста. Я доктор Босворт. Возможно, вам знакома моя фамилия. Мне удалось оказать кое-какие услуги нашей родине.
– Конечно, доктор Босворт, мне известны ваши выдающиеся заслуги.
– Хм... очень хорошо... Можно узнать, где вы родились?
– В Мадисоне, штат Висконсин, сэр.
– Чем занимался ваш отец?
– Он был владельцем и редактором газеты.
– В самом деле! Ваш отец тоже посещал университет?
– Он окончил Йейл и получил там степень доктора.
– Вот как?.. Vous parlez franзais, monsieur?[13]
– J’ai passе une annеe en France[14].
Затем последовало: чем занимался я по окончании школы?.. мой возраст?.. семейное положение?.. каковы мои планы на будущее? и т.д. и т.п. Я встал.
– Доктор Босворт, я пришел сюда, чтобы предложить свои услуги в качестве чтеца. Мне объяснили, что многие читавшие вам вас не устраивали. Боюсь, что я тоже вас разочарую. Всего хорошего.
– Что? Что?
– Всего хорошего, сэр.
Вид у него был крайне изумленный. Я вышел из комнаты. Когда я шагал по большому холлу, он крикнул мне вдогонку:
– Мистер Норт! Мистер Норт! Пожалуйста, позвольте мне объясниться. – Я вернулся к дверям его кабинета. – Прошу вас, сядьте, сэр. Я не хотел быть назойливым. Я прошу у вас прощения. Я не выходил из этого дома семь лет, если не считать посещений больницы. У нас, сидящих взаперти, развивается чрезмерное любопытство по отношению к тем, кто за нами ухаживает. Вы примете мои извинения?
– Да, сэр. Благодарю вас.
– Благодарю вас... Вы смогли бы читать мне сегодня до половины первого?
Я мог. Он положил передо мной раннюю работу Джорджа Беркли. Когда разнообразные часы пробили половину первого, я дочитал абзац и встал. Он сказал:
– Мы читали первое издание этого труда. Мне кажется, вам интересно будет посмотреть надпись на титульном листе.
Я снова раскрыл книгу и увидел дарственную надпись автора высокочтимому другу, декану Джонатану Свифту. Я долго не мог оправиться от благоговейного изумления. Доктор Босворт спросил меня, слышал ли я прежде о епископе Беркли. Я сказал ему, что в Йейлском университете у меня была комната в «Беркли-холле» и в Йейле гордятся тем, что философ подарил нашей библиотеке часть своей собственной, – книги везли из Род-Айленда в Коннектикут на телеге, запряженной волами; кроме того, городом моего детства был Беркли в Калифорнии, и нам часто напоминали, что он назван в честь епископа. Там произносили фамилию немного иначе, но мы не сомневались, что речь идет о том же человеке.
– Подумать только! – воскликнул доктор Босворт. Питомцу Гарварда трудно поверить, что и в других местах люди не чураются учености.
Мы условились, что я буду читать четыре раза в неделю по два часа. Джордж Беркли – нелегкое чтение, и оба мы не были обучены строгому философствованию, но мы не оставили ни одного абзаца без самого основательного разбора.
Двумя днями позже он прервал чтение, чтобы заговорщицки со мной пошептаться: он встал, внезапно открыл дверь в большой холл и выглянул, как делают, когда хотят застигнуть врасплох подслушивающего; затем повторил маневр с дверью в свою спальню. После этого он вернулся к столу и, понизив голос, спросил:
– Вы знаете, что епископ Беркли три года прожил в Ньюпорте? – Я кивнул. – Я собираюсь купить его дом, «Уайтхолл», с пятьюдесятью акрами земли. Тут много сложностей. Это пока большой секрет. Я намерен основать здесь Академию философов. И рассчитываю, что вы поможете мне написать приглашения ведущим философам мира.
– Чтобы они приехали читать лекции?
– Тсс!.. Тсс!.. Нет, чтобы приехали жить. У каждого будет свой дом. Альфред Норт Уайтхед и Бертран Рассел. Бергсон. Бенедетто Кроче и Джентиле. Витгенштейн – вы не знаете, он жив еще?
– Точно не знаю, сэр.
– Унамуно и Ортега-и-Гассет. Вы мне поможете составить приглашения. У мэтров будет полная свобода. Они вольны преподавать или не преподавать, читать лекции или не читать. Они не обязаны даже встречаться друг с другом. Ньюпорт превратится в великий маяк на горе – Фаросский маяк мысли, возвышенного разума. Столько всего надо рассчитать! Время! Время! Мне говорят, что я нездоров.
Он услышал – или так ему показалось – шаги за дверью. Он предостерегающе приложил палец к губам, и мы вернулись к чтению. После этого разговор об академии некоторое время не возобновлялся. Доктор Босворт, видимо, опасался, что нас окружает слишком много шпионов.
К концу второй недели он спросил, не возражаю ли я против вечерних занятий; он любит хорошо отдохнуть после обеда, и до полуночи его не тянет ко сну. Это меня вполне устраивало, ибо спрос на мои утренние часы все увеличивался. Босворты давали несколько званых обедов в неделю. Но хозяин обыкновенно поднимался из-за стола в половине одиннадцатого – откушав особых диетических блюд, – и мы встречались в библиотеке. Приемы эти чем дальше, тем становились чаще и пышнее. Из детского тщеславия бывший дипломат отмечал такими обедами национальные праздники стран, где он служил, – это позволяло ему надевать ордена. Ни наш День независимости, ни взятие Бастилии не совпали с моими визитами, но он часто являлся в кабинет во всем блеске, скромно бормоча, что «у Польши трагическая, но доблестная история» или что «трудно переоценить заслуги Гарибальди» – или Боливара, или Густава Адольфа.
Мы продолжали заниматься пребыванием декана Беркли в Западном полушарии. Доктор Босворт видел, что мой интерес мало уступает его собственному. Вообразите наш восторг, когда при чтении «Аналитика» мы обнаружили, что «наш» – теперь уже епископ Беркли – уложил на лопатки сэра Исаака Ньютона и могучего Лейбница в споре о бесконечно малых. Мы с доктором Босвортом были грудными младенцами в космологической физике, но суть ухватили. Друг Ньютона Эдмунд Галлей (чьим именем названа комета) насмешливо высказался о «непостижимых доктринах христианства», которых придерживается епископ Беркли, а епископ ответил, что ньютоновы бесконечно малые «флюксии» настолько «сомнительны, невразумительны и непотребны», насколько может быть таковым понятие в богословии, и добавил: «Что есть эти флюксии – эти скорости исчезающих приращений? Это ни конечные величины, ни величины бесконечно малые, ни что-либо иное. Назвать ли их призраками почивших величин?» Трах! Бац! Структура Вселенной, как и принципы христианской веры – согласно епископу, – постигается лишь интуицией. Нельзя сказать, что мы с доктором Босвортом плясали в его кабинете, но шпионы, подслушивавшие у дверей, должно быть, доносили, что творится нечто непонятное – в полночь! То были поистине гиганты! Включая Свифта – моего покровителя с тех пор, как я стал считать себя Гулливером. Мы были в сердце Второго города, в восемнадцатом веке.
Конец ознакомительного фрагмента.