Теофил Норт. 3. Диана Белл (Торнтон Уайлдер, 1973)

3. Диана Белл

И вот я езжу на велосипеде по Авеню туда и сюда и не только зарабатываю на жизнь, но и откладываю деньги, чтобы снять небольшую квартиру. Однажды утром, в середине третьей недели, когда я кончил занятия с детьми в казино и собирался принять душ и переодеться, чтобы перейти к занятиям академическим, меня остановил Билл Уэнтворт.

– Мистер Норт, вы бы не могли зайти сюда к концу дня?

– Да, конечно, Билл. В шесть пятнадцать вас устроит?

Чем больше я узнавал Билла, тем больше им восхищался. Как-то раз он пригласил меня на воскресный обед и познакомил с женой, замужней дочерью и зятем – все до одного добротные родайлендцы. Теперь я заметил, что он чем-то встревожен. Он пристально посмотрел на меня и сказал:

– Когда вы были у меня в гостях, вы нам рассказывали о своих приключениях. Как бы вы отнеслись к маленькому предприятию не совсем обычного свойства? Если вам это не подходит, вы можете отказаться напрямик, и в наших отношениях ничего не изменится. Тут нужна хорошая смекалка, но и заплатят хорошо.

– Конечно, Билл, особенно если смогу вдобавок услужить вам. Пошлите меня на Северный полюс.

– Это может привлечь внимание. Дело, что называется, конфиденциальное.

– Как раз то, что я люблю.

В четверть седьмого я вошел в его кабинет, заставленный призами и кубками. Билл сидел за столом, уныло поглаживая себя по коротко остриженным седым волосам. Он сразу приступил к делу:

– Мне подкинули задачку. Председателем совета директоров у нас уже довольно давно некий мистер Огастас Белл. Сам он нью-йоркский делец, но его жена и дочери большую часть года живут здесь. Уезжают в Нью-Йорк зимой на несколько месяцев. Старшей дочери Диане – лет двадцать шесть; для девушки ее круга это много. Тут есть поговорка: «Она стоптала много бальных туфель». Девушка горячая, беспокойная. Все знают, что в Нью-Йорке она стала водить компанию с неподходящими людьми. Попала в газеты – сами понимаете, в какого рода газеты. Дальше – хуже. Года два с половиной назад один из этих неподходящих типов приехал за ней сюда. Семья не желала его знать. Тогда они сбежали. Перехватили ее довольно быстро – полиция, частные сыщики, все такое. Газеты захлебывались... Беда в том, что Ньюпорт перестал быть курортом для молодых людей ее круга. Ньюпорт – для среднего возраста и выше. – Справившись с собой, Билл продолжал: – И вот опять то же самое. Мать нашла в ее комнате письмо от мужчины. Все подготовлено для бегства послезавтра ночью. Поедут венчаться в Мэриленд. Понимаете, мистер Норт, с богатыми очень трудно иметь дело. Мистер Белл полагает, что моя прямая обязанность – все бросить, гнаться за двумя взрослыми людьми и как-то помешать им. Он больше не желает иметь дело с полицией и частными сыщиками. Я, конечно, откажусь, и это может стоить мне места.

– Билл, я попробую. Сделаю все, что смогу. – Билл молчал, стараясь совладать со своими чувствами. – А кто мужчина?

– Мистер Хилари Джонс, руководит здесь физическим воспитанием в школах. Ему года тридцать два, разведен, есть дочка. Все о нем хорошего мнения, включая бывшую жену. – Он взял большой конверт. – Здесь газетные фотографии мисс Белл и мистера Джонса и вырезки о них. Вы водите машину?

– Да, за четыре лета в нью-гэмпширском лагере я поездил на всяких машинах. Вот мои права; действительны еще три недели.

– Мистер Норт, я позволил себе большую вольность, и, надеюсь, вы меня простите. Я сказал мистеру Беллу, что знаю человека, который молод, со всеми ладит и, как мне кажется, рассудителен и находчив. Я не назвал вашего имени, но сказал, что вы из Йейла. Мистер Белл тоже из Йейла. Но я не хочу, чтобы вы занимались этим ради меня. Вы свободно можете сказать мне, что это – темное, пакостное дело и вы не желаете иметь к нему никакого отношения.

– Билл, я возьмусь с удовольствием. Я люблю, когда надо прибегать к тому, что вы назвали находчивостью. Я бы хотел услышать весь план из уст самого мистера Белла.

– Он не останется в долгу...

– Стоп! Об этом я поговорю с ним самим. Когда я могу с ним встретиться?

– Можете прийти ко мне в кабинет завтра в шесть часов вечера? Тогда останется целый день для подготовки.

Теперь мне придется повторить значительную часть рассказанного, но я хочу, чтобы читатель взглянул на это с другой точки зрения. На следующий вечер, в шесть часов, Билл сидел у себя в кабинете. Джентльмен лет пятидесяти с «подцвеченными», как мне показалось, усами и волосами расхаживал по комнате, пиная стулья.

– Мистер Норт, это мистер Белл. Мистер Белл, мистер Норт. Садитесь, мистер Норт. – Мистер Белл не подает руки тренерам по теннису. – Мистер Белл, позвольте мне начать рассказ. Если я что-нибудь изложу не так, вы меня поправите. – Мистер Белл мрачно буркнул и продолжал метаться. – Мистер Белл тоже окончил Йейлский университет, где достиг выдающихся успехов в спорте. Почти двадцать лет, с перерывами, он состоит в совете казино, что свидетельствует о том, как его здесь ценят. У мистера Белла есть дочь, мисс Диана, которая отлично играет в теннис на этих кортах буквально с детских лет. Это чрезвычайно привлекательная девушка, у нее много друзей... Может быть, несколько своевольная. Вы не возражаете, мистер Белл?

Мистер Белл рубанул по шторе и опрокинул несколько кубков.

– Мистер Белл и миссис Белл случайно обнаружили, что мисс Диана собирается сбежать. Она уже раз убегала, но ее довольно быстро вернули. Оповестили полицию в трех или четырех штатах, и ее доставили домой. Для гордой девушки это унизительно.

– О господи, Билл! Давайте же скорее!

– Беллы, в общем, живут в Ньюпорте круглый год, но держат квартиру в Нью-Йорке и зимой несколько месяцев проводят там. Мистер Белл на меня не посетует, если я скажу, что мисс Диана – девушка горячая и у газетчиков определенного сорта вошло в обыкновение сообщать, что ее видели в общественных местах с неподходящими знакомыми – включая того человека, который был ее спутником в прошлом бегстве. – Я смотрел Биллу в глаза. Видно было, что новоанглийский задор в нем все-таки проснулся и мистеру Беллу он спуску не даст. – И вот миссис Белл случайно наткнулась на письмо, спрятанное у дочери в белье. Один здешний человек, которого я немного знаю, уславливается с ней в письме о встрече завтра ночью. Они намерены ехать в Мэриленд и там как можно скорее обвенчаться.

– О господи, Билл, это невыносимо!

– Билл, на чьей машине они едут? – спросил я.

– На ее. Его машина – школьный грузовик, в котором он возит свои команды на состязания. Они уезжают с острова на вечернем десятичасовом пароме в Джеймстаун, оттуда на пароме в Наррагансетт. Мистер Белл, понятно, не хочет еще раз обращаться в полицию. И самое главное, семья не желает, чтобы опять появлялись статейки в воскресных приложениях – так называемых скандальных листках.

Мистер Белл сердито подступил к Биллу:

– С меня хватит, Билл!

– Это факты, мистер Белл, – твердо ответил тот. – Факты надо выложить. Мистер Норт должен знать, о чем мы его просим. – Мистер Белл потряс кулаками у него перед носом. – Идея состоит в том, мистер Норт, что вы их где-нибудь перехватите... где-нибудь, как-нибудь... и вернете мисс Диану домой... Вы человек свободный, принудить вас никто не может. Мисс Диана взрослая женщина – а вдруг она наотрез откажется вернуться в дом отца? Единственное одолжение, о котором вас просит мистер Белл – как йейлец йейлца, – это сделать попытку. Вы согласны попробовать?

Я потупился.

Я не верю, что во вселенной есть хоть капля смысла. Я думал, что не верю в преданность и дружбу. Но вот Билл Уэнтворт, и он может лишиться места, которое он занимал всю жизнь. И этот апоплексический грубиян; и миссис Белл, которая перерывает комод двадцатишестилетней дочери в поисках интимных писем и читает их.

Конечно, я попробую – и добьюсь, чего надо. Но мистеру Беллу я тоже спуску не дам.

– Что же, по-вашему, я должен делать, мистер Белл?

– Ну, поезжайте за ними. Лучше уехать за Наррагансетт: если что-нибудь предпримете, то не слишком близко к Ньюпорту. Подождите, пока они остановятся поесть и переночевать. Сломайте им машину. Если надо, взломайте у них дверь. Объясните ей, что она идиотка. Какой позор! Она сведет мать в могилу.

– Вам известно что-нибудь позорное об этом человеке?

– Что?

– О мистере Джонсе – вы его знаете?

– Да откуда? Он никто. Паршивый охотник за приданым. Шушера.

– Мистер Белл, письмо мистера Джонса при вас?

– Ну да, вот – будь оно проклято! – Он вытащил письмо из кармана и швырнул на ковер между нами. Билл и я – тоже «никто», «шушера».

Билл встал и поднял его с пола.

– Мистер Белл, мы просим мистера Норта помочь нам в весьма щекотливом деле. Мы надеемся, что он с ним справится и что вы с миссис Белл пожелаете его отблагодарить.

В мистере Белле происходила внутренняя борьба. Придушенным голосом он сказал:

– Я очень расстроен. Прошу извинить, что бросил письмо на пол.

Я сказал Биллу:

– Мы положим его в большой конверт, запечатаем сургучом, адресуем мисс Белл и напишем: «Получено от мистера Огастаса Белла. Не прочитано и запечатано Уильямом Уэнтвортом и Теофилом Нортом». Мистер Белл, можно узнать, где ваша дочь познакомилась с мистером Джонсом?

– Большую часть года мы живем в Ньюпорте. Дочь и многие ее друзья входят в группу добровольного содействия местной больнице. Диана обожает детей. Она встретилась с этим Джонсом, когда он навещал там свою трехлетнюю дочь. Вульгарный и бессовестный охотник за приданым, как все остальные. Нам не раз приходилось отваживать этих мерзавцев. Тут все ясно.

Единственное, что можно с таким человеком – это выжидательно смотреть ему в глаза, как будто он сейчас изречет что-то на редкость убедительное. Без поддержки и рукоплесканий такие люди сморщиваются: им просто не хватает воздуха.

Выдержав паузу, я заговорил:

– Мистер Белл, я должен предложить несколько разумных условий. Никакой речи о вознаграждении быть не может. Я пошлю вам счет ровно на ту сумму, которую потеряю из-за перерыва в моих занятиях. Это – возмещение, а не плата за работу. Я хочу иметь в распоряжении машину, темно-синюю или черную – желательно, чтобы на переднем сиденье помещалось три человека. Мне нужен хороший револьвер.

– Зачем? – сердито спросил мистер Белл.

– Я не буду пользоваться обычными боеприпасами; я их изготовлю сам. Если полиция найдет машину вашей дочери на обочине в Род-Айленде или Коннектикуте и шина ее будет прострелена обыкновенной пулей, это, пожалуй, попадет в газеты. Я могу проколоть ее, так сказать, натуральным образом. Мне нужен заклеенный конверт с десятью десятидолларовыми банкнотами на покрытие некоторых расходов, если в них возникнет нужда. Думаю, они не понадобятся; в этом случае я верну нераспечатанный конверт мистеру Уэнтворту. И самое главное: справлюсь я или нет, я не скажу об этом деле никому, кроме членов вашей семьи. Вы согласны на эти условия?

Он проворчал:

– Да, согласен.

– Я составил договор с этими пятью условиями. Если вас не затруднит, подпишите.

Он прочел договор и начал расписываться. Но вдруг поднял голову.

– Однако... разумеется, я заплачу вам. Я готов заплатить тысячу долларов.

– В таком случае, мистер Белл, вы должны нанять человека, который похитит мисс Белл. Меня на это не наймешь ни за какие деньги. Я считаю, что моя задача ограничивается убеждением.

Он был ошеломлен, как будто его заманили в ловушку. Он вопросительно посмотрел на Билла.

– Я впервые слышу об этих условиях, мистер Белл. Мне они кажутся разумными.

Мистер Белл дописал свою фамилию и положил договор на стол. Я пожал Биллу руку со словами:

– Оставьте это соглашение у себя, ладно, Билл? Завтра в шесть часов вечера я приду сюда за машиной. – Я поклонился мистеру Беллу и вышел.

Дежурный в «X» одолжил мне карты дорог Род-Айленда и Коннектикута. В течение следующего дня я внимательно их изучал. Что же до самодельных боеприпасов, то это был просто блеф и хвастовство. На полигоне в форте Адамс мы стреляли из револьверов пробковыми пулями с гвоздиками, которые втыкались в мишень; я решил, что они смогут проткнуть шину, и купил пачку.

Машина была прелесть. Я переправился на пароме в Джеймстаун пораньше, но у второго парома ждал, пока не появилась машина Дианы Белл. За рулем сидела она сама. Я въехал за ними в огромный полутемный трюм. Когда паром отвалил, она вылезла из кабины и пошла между машин, вглядываясь в лица сидящих. Увидев меня издали, она направилась прямо ко мне. Мистер Джонс шел за ней со смущенным видом. Я вылез из машины и стоял, дожидаясь ее, – не без восхищения; это была высокая статная женщина, румяная, с темными волосами.

– Я знаю, кто вы, мистер Норт. Вы заведуете детским садом в казино. Отец вас нанял шпионить за мной. Вы заслуживаете всяческого презрения. Вы – низшая форма человеческой жизни. На вас смотреть противно... Ну, вам нечего сказать в свое оправдание?

– Я здесь в другом качестве, мисс Белл. Я представляю здесь здравый смысл.

– Вы?!

– Газеты поднимут вас на смех; вы погубите учительскую карьеру мистера Джонса...

– Ерунда! Чушь!

– Я надеюсь, вы с мистером Джонсом поженитесь и, как подобает женщине вашего круга и положения, – в присутствии семьи, которая будет сидеть в церкви на передней скамье.

– Я этого не потерплю! Я не потерплю, чтобы за мной гонялись и шпионили полицейские ищейки и сыщики. Я с ума сойду. Я желаю поступать, как мне нравится.

Мистер Джонс прикоснулся к ее локтю:

– Диана, давай все же выслушаем его.

– Выслушаем? Выслушаем? Этого жалкого шпика?

– Диана! Послушайменя!

– Как ты смеешь мне приказывать? – И она закатила ему звонкую оплеуху.

Я в жизни не видел человека более удивленного – затем униженного. Он опустил голову. А она продолжала кричать:

– Я не потерплю слежки! Я никогда не вернусь в этот дом. Украли мое письмо. Почему я не могу жить, как все люди? Почему я не могу жить, как мне хочется?

Я повторил ровным голосом:

– Мисс Белл, я здесь представляю здравый смысл. Я хочу избавить вас и мистера Джонса от больших унижений в будущем.

К мистеру Джонсу вернулся голос:

– Диана, ты не та девушка, которую я знал в больнице.

Она приложила ладонь к его красной щеке.

– Ну, Хилари, неужели ты не понимаешь, какую чепуху он несет? Он нас опутывает; он пытается нам помешать.

Я продолжал:

– Переправа займет примерно полчаса. Вы позволите нам с мистером Джонсом подняться на верхнюю палубу и обсудить этот вопрос спокойно?

Он сказал:

– В любом случае я хочу, чтобы мисс Белл присутствовала при нашем разговоре. Диана, я еще раз тебя спрашиваю: ты согласна его выслушать?

– Ну так пошли наверх, – безнадежно сказала она.

Большой салон наверху выглядел как дешевая танцплощадка, брошенная десять лет назад. Там был буфет, но сезон еще не начался, и буфет пустовал. Столы и стулья были покрыты ржавчиной и грязью. Лампы горели сине-стальным светом, подходящим разве что для фотографирования преступников. Даже Диана и Хилари – красивые люди – выглядели жутко.

– Может быть, начнете вы, мисс Белл?

– Как вы могли взяться за такое грязное дело, мистер Норт? Мне вас в казино показали дети. Они говорили, что любят вас.

– Все, что вас интересует, я расскажу о себе потом. Я хочу, чтоб сначала вы сказали о себе.

– Я познакомилась с Хилари в больнице – я там помогаю на добровольных началах. Он сидел у кровати своей дочери. Это удивительно, как они разговаривали. Я в него влюбилась, просто глядя на них. Отцы обычно приносят коробку конфет или куклу и ведут себя так, как будто мечтают оказаться подальше отсюда. Я люблю тебя, Хилари, и прости, что я ударила тебя по лицу. Это больше никогда не повторится. – Он накрыл ладонью ее руку. – Мистер Норт, я иногда теряю власть над собой. Вся моя жизнь – сплошная путаница и ошибки. Меня выгнали из трех школ. Если вы – и отец – утащите меня обратно в Ньюпорт, я покончу с собой, как тетя Дженнина. Ноги моей не будет в этом Ньюпорте. Двоюродный брат Хилари в Мэриленде, где мы хотим пожениться, говорит, что там полно школ и колледжей и он сможет получить работу. У меня есть немного денег – мне их завещала тетя Дженнина. И мы сможем заплатить за операции, которые понадобятся дочери Хилари в будущем году. А теперь, мистер Норт, что на это скажет здравый смысл, которым вы все время хвастаете?

Наступило молчание.

– Благодарю вас, мисс Белл. Теперь, может быть, выскажетесь вы, мистер Джонс?

– Вы, наверное, не знаете, что я разведен. Моя жена итальянка. Адвокат посоветовал ей сказать судье, что мы не сошлись характерами, но я по-прежнему считаю ее прекрасным человеком... Сейчас она работает в банке и... говорит, что счастлива. Мы оба из наших заработков вносим за лечение Линды. Когда я увидел Диану, на ней был халат в голубую полоску. Я увидел, как она наклонилась над кроватью Линды, и подумал, что более прекрасной женщины я не встречал. Я не знал, что она из богатой семьи. Мы встречались за вторым завтраком в Шотландской кондитерской... Я хотел прийти к ее отцу и матери, как принято, но Диана решила, что толку от этого не будет... и поступить надо так, как мы сегодня поступили.

Молчание. Теперь моя очередь.

– Мисс Белл, я должен вам кое-что сказать. Я не хочу вас обидеть. И не собираюсь мешать вашему замужеству с мистером Джонсом. Я по-прежнему выступаю как представитель здравого смысла. Зачем вам бежать? Вы человек слишком заметный. Любой ваш поступок вызывает шум. Вы свою норму побегов с женихами израсходовали. Мне это неприятно говорить, но знаете ли вы, что у вас есть прозвище, известное миллионам семейств, читающих воскресные газетки?

Она глядела на меня с яростью.

– Какое?

– Я вам не скажу... Оно не грязное и не пошлое, просто неуважительное.

– Какоепрозвище?

– Прошу прощения, но я не намерен участвовать в пересудах дешевых журналистов.

Я лгал. Ну, может быть, наполовину. А кроме того – кому от этого хуже?

– Хилари, я пришла сюда не для того, чтобы меня оскорбляли!

Она встала. Она принялась ходить по залу. Она схватилась за горло, как будто у нее было удушье. Но суть до нее дошла. Она снова крикнула:

– Почему я не могу жить, как все люди? – Наконец она обернулась к столу и презрительно сказала: – Ну так что вы предлагаете, господин Проныра-Здравый-Смысл?

– Я предлагаю этими же паромами вернуться в Ньюпорт. Вы вернетесь домой, как будто просто катались вечером на машине. Позже я дам несколько советов, как вам с мистером Джонсом просто и достойно пожениться. Отец сам выдаст вас замуж, а мать, как полагается, будет плакать, сидя на церковной скамье. И детей, с которыми вы подружились, в церкви будет столько, сколько вместится. Тут же будут десятки спортивных команд мистера Джонса. Газеты напишут: «Любимица ньюпортской детворы вышла замуж за самого популярного ньюпортского учителя».

Было видно, что ее ослепила эта картина, – но она прожила трудную жизнь:

– Как этого добиться?

– Плохую рекламу вы кроете хорошей рекламой. У меня есть друзья-журналисты и здесь, и в Провиденсе, и в Нью-Бедфорде. Наш мир купается в рекламе. Появятся статьи о замечательном мистере Джонсе. Его выдвинут на «Лучшего учителя года в Род-Айленде». Мэру придется принять это к сведению. «КТО ДЕЛАЕТ БОЛЬШЕ ВСЕХ ДЛЯ БУДУЩЕГО НЬЮПОРТА?» Выпустят медаль. Кто больше всех достоин вручать эту медаль? Ну конечно, мистер Огастас Белл, председатель совета директоров Ньюпортского казино. Бельвью авеню приятно думать, что это демократично, патриотично, филантропично и великодушно. Это растопит лед.

Я понимал, что все это сплошные фиоритуры, но мне надо было помочь Биллу Уэнтворту, и я понимал, что брак для них будет катастрофой. Моя подлая стратегия сработала.

Они поглядели друг на друга.

– Я не хочу, чтобы обо мне писали в газетах, – сказал Хилари Джонс.

Я поглядел Диане в глаза и сказал:

– Мистер Джонс не хочет, чтобы о нем писали в газетах.

Она поняла. Она поглядела мне в глаза и прошептала:

– Вы дьявол!

К Хилари вернулась уверенность.

– Диана, – сказал он, – ты не думаешь, что нам лучше вернуться?

– Как хочешь, Хилари, – ответила она и расплакалась.

На пристани мы узнали, что паром швартуется здесь на ночь. Если возвращаться в Ньюпорт, то нам надо проехать сорок миль до Провиденса, а оттуда тридцать миль до Ньюпорта. Мы с Хилари предложили ехать втроем в одной машине, а за другой послать утром. Диана все еще обливалась слезами – жизнь казалась ей цепью злых неудач – и бормотала, что она не может вести машину, она не хочет вести машину. Они перенесли свой багаж ко мне. Я сел за руль. Она показала на меня: «Я не хочу быть рядом с этим человеком». Она села у окна и уснула или сделала вид, что спит.

Хилари не только руководил подготовкой школьных команд, но и был инспектором всех государственных школ. Я спросил его о перспективах команд перед решающими играми года. Он оживился.

– Пожалуйста, зовите меня Хиллом.

– Хорошо. А вы меня Тедом.

Я услышал все о надеждах и опасениях команд – о талантливых подающих, которые потянули мышцу, и о замечательных бегунах, у которых бывают судороги. О шансах выиграть знамя у Фолл-Ривера и Род-Айлендский школьный кубок. О команде Роджерской школы и Крэнстонской школы. И Калвертской школы. Очень подробно. Очень интересно. Пошел дождь, пришлось разбудить Диану и закрыть окно. Ничто не могло остановить поток сведений, обрушенный на меня Хиллом. Когда мы въехали в рабочие предместья Провиденса, была почти полночь. Диана открыла сумочку, достала пачку сигарет и закурила. Хилл окаменел: его будущая невеста курит!

Заправочная станция уже закрывалась. Я подъехал и залил бак. Я спросил заправщика:

– Слушай, есть тут место, где сейчас можно выпить чашку ирландского молочка?

– Тут за углом клуб, иногда он поздно закрывается. Если увидите зеленый свет над черным ходом, вас пустят.

Свет горел.

– Ехать нам еще час, – сказал я моим спутникам. – Мне надо выпить, а то засну.

– Мне тоже, – сказала Диана.

– Вы не пьете, Хилл? Ничего, пойдемте с нами, если вдруг начнется скандал, будете нашим телохранителем.

Я забыл, как назывался тот клуб: «Общество польско-американской дружбы», или «Les Copains Canadiens», или «Club Sportivo Vittorio Emmanuele»[2] – темный, радушный и людный. Со всеми перездоровались за руку. Нам даже не позволили за себя заплатить.

Диана ожила. Ее окружили.

– Ну, леди, вы шикарны.

– Ну и ты, брат, шикарен.

Ее пригласили танцевать, и она согласилась. Мы с Хиллом сидели в уголке. Он был потрясен. Приходилось кричать, чтобы услышать друг друга в гаме.

– Тед?

– Да, Хилл?

– Это что же, ее так воспитали?

– Все это совершенно невинно, Хилл.

– Я никогда не видел, чтобы девушка курила и пила – тем более с незнакомыми.

Мы смотрели прямо перед собой – в будущее. Когда музыка опять смолкла, я сказал:

– Хилл?

– Да...

– У вас контракт с министерством просвещения или со школьным отделом, правильно?

– Да...

– Он у вас не кончается?

Наши локти покоились на столе. Подбородки лежали на руках. Он побагровел. Прикусил зубами костяшки пальцев.

– Мисс Белл в курсе дела? – За этим вопросом стояли другие. – Она знает, что вы не найдете другого такого места во всей стране? Что вас возьмут только в частные спортивные клубы – для немолодых людей, которые желают сгонять вес?

Он медленно поднял на меня глаза, в которых была мука.

– Нет.

– Вы еще не послали заявление об уходе?

– Нет.

Вероятно, он впервые осознал, что его профессиональный престиж под угрозой.

– Как вы не понимаете? Мы же любили друг друга. Все казалось так просто.

Опять громко заиграла музыка. Мы старались не смотреть, как молодую женщину перехватывает партнер за партнером. Вдруг он резко ударил меня по локтю.

– Тед, помогите мне это поломать.

– Что – эту вечеринку?

– Нет, всю эту историю.

– По-моему, она уже поломалась, Хилл. Слушайте, по дороге в Ньюпорт вы должны без передышки рассуждать о шансах ваших футбольных команд. Расскажите нам то, что уже рассказывали, и еще добавьте. С весом и спортивной биографией каждого игрока. Ни в коем случае не останавливайтесь. Если не хватит, переходите на студенческие команды; скоро вы сами будете тренировать студенческую команду.

Я встал и подошел к Диане.

– Мне кажется, пора ехать, мисс Белл.

Выходили мы с помпой – снова всеобщие рукопожатия и благодарности. Дождь перестал; ночной воздух был чудесен.

– Знаете, я уже много лет так не веселилась. Истоптали все туфли – вот медведи!

Мы поехали. Голос не повиновался Хилари, поэтому начал я:

– Хилл, вы, наверно, поздно возвращаетесь домой?

– Да.

– И ваша супруга, конечно, жаловалась, что не видит вас с семи утра до восьми вечера.

– Меня это очень угнетало, но что поделаешь.

– И самый жуткий день, конечно, суббота. Возвращаетесь из Вунсокета или Тайвертона усталый как собака. В кино хоть вам удается сходить?

– По воскресеньям кинофильмов не показывают.

Мы вернулись к футбольной теме. Я подтолкнул его локтем, и он немного оживился:

– Уэнделл Фаско из Вашингтонской подает большие надежды. Вы бы видели, как этот мальчик пригибает голову и врезается в защиту. Через два года он поступает в университет Брауна. Увидите, Ньюпорт скоро будет им гордиться.

– Чем больше всего вы любите с ними заниматься, Хилл?

– Ну, бегом, наверно. Я сам был бегуном.

– А какой вид вам больше всего нравится?

– Признаюсь вам, для меня самое увлекательное состязание в году – это ньюпортская эстафета. Вы себе не представляете, как мои люди отличаются друг от друга, – я их называю «людьми», это подымает боевой дух. Всем им от пятнадцати до семнадцати. Каждый проходит три круга, потом передает палочку следующему. Возьмите Былинского, он капитан «синих». Есть ребята и побыстрее, но у него мозги. Любит бежать на втором этапе. Знает достоинства и недостатки каждого из команды и каждый дюйм дорожки. Голова, понимаете? Или Бобби Нойталер, сын садовника с Бельвью авеню. Настойчивый, упорный – но очень возбудимый. Знаете, после каждой эстафеты – выиграли, проиграли, все равно – плачет. Но остальные относятся с уважением; делают вид, что не видят. Чикколино – живет на мысу, я жил неподалеку, когда был женат, – он клоун у «красных». Очень быстрый. Бегать любит, но всегда смеется. И вот что интересно, Тед: его мать и старшая сестра накануне эстафеты идут в часовню Святого Сердца и молятся за него с полуночи до утра, когда надо идти готовить завтрак. Нет, вы представьте!

Но меня не надо было к этому призывать. Мне казалось, что я слушаю Гомера, слепого и нищего, – как он поет на пиру:

– Ей-богу, вы бы видели, как Роджер Томпсон принимает палочку, – совсем еще малыш, но вкладывает в это всю душу. У его отца кафе-мороженое на краю городского пляжа. Наш доктор говорит, что не позволит ему бегать в будущем году: ему всего четырнадцать, и, когда растут так быстро, это вредно для сердца...

Перечень продолжался. Я взглянул на Диану, забытую, заброшенную. Ее глаза были открыты и смотрели куда-то с глубокой задумчивостью... Интересно, о чем они говорили в те блаженные часы в Шотландской кондитерской?

Хилл показал мне дорогу к дому, где он снимал комнату. Пока мы извлекали из багажника его чемоданы, Диана вышла и окинула взглядом пустынную улицу Девятого города, где ей так редко приходилось бывать. Шел второй час ночи. Хилл достал из кармана ключ от парадного – как видно, он не уведомил хозяйку об отъезде. Диана подошла к нему.

– Хилари, я ударила тебя по лицу. Пожалуйста, ударь меня тоже, и будем квиты.

Он отступил, мотая головой:

– Нет, Диана. Нет!

– Пожалуйста.

– Нет... Нет, я хочу поблагодарить тебя за эти счастливые недели. И за то, что ты была так добра к Линде. Ты поцелуешь меня, чтобы я передал ей твой поцелуй?

Диана поцеловала его в щеку и неуверенной походкой вернулась к машине. Мы с Хиллом молча пожали руки, и я сел за руль. Она показала мне дорогу к дому. Въехав в большие ворота, мы увидели, что в доме гости. Перед входом стояли машины, в кабинах спали шоферы. Она прошептала:

– Все помешались на маджонге. Сегодня турнир. Пожалуйста, подъедем к черному ходу. Я не хочу, чтобы видели, как я возвращаюсь с багажом.

Даже черный ход представлял собой внушительную арку из песчаника. Я внес ее чемодан на темное крыльцо. Она сказала:

– Обнимите меня на секунду.

Я обхватил ее. Это не было объятие; наши лица не соприкасались. Ей хотелось прильнуть к чему-то не такому холодному, как высокий свод, нависший над нами; она дрожала от леденящей мысли, что жизнь опять описала круг.

В кухне сновали слуги. Ей оставалось только позвонить, и она позвонила.

– Спокойной ночи, – сказала она.

– Спокойной ночи, мисс Белл.