Теория четырех движений и всеобщих судеб. Проспект и анонс открытия. Часть первая. Экспозиция некоторых ветвей всеобщих судеб (Шарль Фурье, 1808)

Предвидя, что этой первой части поставят в упрек сухость, я предупреждал, что эта часть предназначается для людей, склонных к исследованию, а отнюдь не для людей поверхностных. Услыхав одним ухом о наслаждениях, сулимых комбинированным строем, люди ожидали найти здесь картину этих наслаждений, увидеть прогрессивные серии в действии и познакомиться при чтении с соблазнительными подробностями домашней жизни, тонкими меню пиршеств, разнообразием любовных утех, празднеств, спектаклей, приключений, путешествий и т. д., и все это с той упоительной утонченностью, которая характеризует новый строй во всех его проявлениях, вплоть до самых ничтожных работ.

Сгорая от нетерпения при описании этих утех, совершенно неведомых цивилизации, кое-кто из читателей будет усиленно жаждать полной картины строя; но правильная постановка дела требует, чтобы прежде чем вдаваться в мельчайшие детали, я ознакомил читателя с общими судьбами планеты.

Итак, я собираюсь пролить свет на период жизни нашей планеты, обнимающий восемьдесят тысячелетий растительной жизни на ней. Я остановлюсь на различных актах творения, идущих вслед за теми, результаты коих мы видим, причем ближайший последующий акт творения наступит четыреста лет спустя. Я ознакомлю с физическими изменениями, которым должен подвергнуться наш земной шар на протяжении этих восьмидесяти тысячелетий своего существования; в течение семидесяти тысячелетий северный полюс будет полностью культивирован благодаря светозарному кольцу или Северному венцу (соurоnnе boreale), который народится после двух веков существования комбинированного строя.

Как я уже сказал, вначале чтение моего труда будет сопряжено для читателя с трудностями; но излагать без какого либо метода, в угоду любопытным, значило бы дать слишком много козырей в руки критике; и хотя это лишь проспект, а не самая теория, однако необходимо, чтобы в нем были освещены все общие судьбы нашей планеты прежде, чем судьбы отдельного человека.

В ходе изложения и в сопутствующих ему примечаниях читатель будет встречать разного рода таблицы, где номенклатура может показаться ему неправильной, неудачной, так как я плохо владею французским языком[14]. Итак, предлагаю обращать внимание преимущественно на мысли, а не на терминологию, в области которой, признаюсь, я слаб. Если мне подскажут более правильную терминологию, я охотно ее усвою.

Мне приходится начать с исключений, чтобы избавить читателя от бесконечного множества возражений, которые в противном случае он не преминул бы выдвинуть.

При всех рассуждениях о притяжении и социальном движении надо учитывать наличие исключений, охватывающих одну восьмую или одну девятую соответствующих явлений; впредь я всегда буду это подразумевать, без специальных упоминаний на этот счет. Например, выдвигая общее положение: цивилизованные люди весьма несчастны, я этим самым хочу сказать, что семь восьмых или восемь девятых общего количества людей переживают бедствия и лишения и только одна восьмая свободна от этой общей участи и наслаждается завидной долей.

Если я добавляю, что счастье, которым наслаждается небольшое количество цивилизованных, тем утомительнее для толпы, что баловни судьбы зачастую наименее достойны ее благодеяний, это положение опять-таки имеет исключения, простирающиеся на одну восьмую или одну девятую явлений, и лишь в одном случае из восьми судьба благоприятствует достойным. Но этот проблеск справедливости лишь ярче оттеняет систематическую несправедливость судьбы при Цивилизации.

Резюмирую: наличие исключений, захватывающих одну восьмую или одну девятую явлений, лишний раз подтверждает правильность всех моих положений. Итак, я считаю излишним упоминать об исключениях в каждом отдельном случае, и читатель не должен аргументировать исключениями, так как они только подтверждают мои положения. Я неоднократно буду это повторять, чтобы читатель не забыл.

Исключение захватывает не обязательно одну восьмую или одну девятую явлений; цифра может меняться, но чаще всего это именно так, и этого я буду придерживаться в моих расчетах.

(Пять первых глав следует перечитывать, по меньшей мере, дважды, а лучше трижды для правильного понимания последующих глав, которые не представят никаких трудностей для тех, кто хорошо разберется в пяти первых.)

Судьбы – это результат действия в настоящем, прошедшем и будущем – математических законов Бога для мирового движения. Мировое движение подразделяется на четыре главные ветви: социальное, животное, органическое и материальное.

1. Движение социальное. Теория этого движения должна объяснить законы, согласно которым Бог установил распорядок и последовательность различных социальных механизмов на всех обитаемых планетах.

2. Движение животное. Эта теория должна объяснять законы, согласно которым Бог распределяет страсти и инстинкты меж существами минувшего и грядущего творения на различных планетах.

3. Движение органическое. Эта теория должна объяснять законы, согласно которым Бог наделяет свойством, формой, цветом, вкусом и т. д., все субстанции, созданные или имеющие быть созданными на различных планетах.

4. Движение материальное. Теория этого движения, уже объясненная современными геометрами, знакомит нас с законами, согласно которым Бог установил тяготение материи для различных планет[15].

Нет такого движения, которое не было бы включено в одно из этих четырех подразделений; их совокупность образует все мировое движение. Нам известна лишь четвертая его ветвь, движение материальное; но и оно объяснено лишь частично, потому что ученые геометры, провозглашая законы, устанавливающие распорядок среди тел небесных, не ведают того, каким изменениям могли подвергаться звездные круговороты сотни тысяч лет назад и каким изменениям они могут подвергнуться сотни тысяч лет спустя. И, наконец, они не умеют распознать минувшие и грядущие революции мира. Эти мои исследования, доступные для всех, являются частью теории материального движения, из чего явствует, что эта теория не носила раньше законченного характера.

Этому вопросу следовало бы посвятить целую главу, но она была бы мало доступна для огромного количества читателей, и я ограничусь по этому вопросу примечанием[16].

Мы уже видели, что теория социального движения должна определять порядок и последовательность различных социальных механизмов, которые могут сложиться на всех планетах и охватывать прошлое, настоящее и будущее.

Для любителей посмеяться – повод для иронии.

«Итак, – скажут они, – вы ознакомите нас с тем, что происходит в других мирах – на Солнце, на Луне, на Юпитере, на Сириусе, на звездах Млечного пути и на всех небесных телах».

Разумеется, и вы узнаете, что происходило там раньше, и что будет происходить в последующие века, потому, что читать в Книге Судеб нельзя частично; нельзя определить судьбы одного мира, не овладев методом, приоткрывающим завесу над судьбами всех миров.

Это ознакомление с судьбами других миров для вас отнюдь не безразлично, как это вам может показаться; законы социального движения говорят, что ваши души обойдут эти миры на протяжении вечности и что вечное блаженство, надежду на которое питает в вас религия, будет зависеть от благосостояния других миров, где души ваши еще раз соединятся с материей, после восьмидесятитысячелетнего пребывания на земном шаре, населенном нами.

Итак, вы ознакомитесь с социальными механизмами, господствующими на различных небесных телах, со счастливыми или несчастными революциями, которым подвергаются их обитатели. Вы узнаете, что уже пять-шесть тысячелетий, как наша маленькая планета находится в состоянии самом злополучном из тех, в которых может очутиться какой-либо мир. Но исследование, которое откроет вам глаза на счастье, коим наслаждаются в других мирах, даст вам в то же время возможность водворить у нас на земле благосостояние, весьма сходное с благосостоянием более счастливых миров.

Перехожу к картине социальных революций, через которые суждено пройти нашей планете.

Я вам поведаю истину величайшего значения: дело в том, что века счастья будут продолжаться в семь раз дольше веков несчастья, в коих мы живем уже несколько тысячелетий.

Читателю может показаться, что это безразлично для нас, чья жизнь протекала во времена несчастные; но теория социального движения вам покажет, что души ваши в грядущие века тем или иным способом приобщатся к участи живущих; на протяжении семидесяти тысячелетий вы будете разделять счастье, уготованное нашему земному шару; и под этим углом зрения вы должны интересоваться картиной грядущих революций, через которые пройдет социальное движение на вашей планете.

Существование рода человеческого должно охватить восемьдесят тысячелетий. Дата приблизительная. Эта цифра, как и все цифры, относящиеся к социальному движению, исчисляется с приближением на одну восьмую.

Социальное развитие, охватывающее около восьмидесяти тысячелетий, подразделяется на четыре фазы и на тридцать два периода. Даю таблицу; ее необходимо изучить, чтобы уяснить себе развитие в целом и держать это в памяти.

Имеется: Две фазы колебания восходящего, или градации. Две фазы колебания нисходящего, или деградации.

Первая фаза. Детство, или состояние восходящей разобщенности – 1/16 = 5000 лет.

Вторая фаза. Рост, или восходящее сочетание – 7/16 = 35000 лет.

Третья фаза. Нисхождение, или сочетание нисходящее— 7/16 = 35000 лет.

Четвертая фаза. Дряхлость, или нисходящая разобщенность— 1/16 = 5000 лет.

Итого 80 тысячелетий.

Две фазы разобщенности или социального разлада охватывают времена несчастия.

Две фазы сочетания или социального единства охватывают века счастья, продолжительность которых в семь раз превысит продолжительность веков бедствия.

Из этой таблицы видно, что на карте жизни рода человеческого, точно так же как и индивидуума, века страданий находятся на двух противоположных концах.

Мы находимся в первой фазе – восходящей разобщенности, которая предшествует наступлению провиденциальных судеб; мы чрезвычайно несчастны уже 5–6 тысяч лет, история которых уцелела в летописях. С момента сотворения человека прошло всего 7 тысяч лет, и с этого времени жизнь человечества – сплошная цепь мучений.

Понять безмерность наших страданий можно, только уяснив себе огромное счастье, которое нам уготовано и к которому мы безотлагательно перейдем благодаря открытию законов движения. Мы вступим во вторую фазу – восходящего сочетания.

Две фазы разобщенности, хотя и весьма краткие, содержат по семь социальных периодов каждая, итого четырнадцать периодов разобщенности.

Две фазы сочетания, хотя и весьма длительные, содержат лишь по девяти социальных периодов каждая, итого… восемнадцать периодов сочетания.

Итого 32 периода, или возможных обществ, не считая промежуточных.

Ниже я даю таблицу этих 32 периодов; запечатлеть ее в памяти трудно; но разве приобретаются какие-либо знания без предварительного изучения? и почему исследование судеб, в отличие от любого другого исследования, не должно иметь своих терний?!

Необходимо проштудировать эту таблицу, чтобы не было надобности обращаться к ней каждый раз, когда речь будет идти о различных фазах и периодах.

Те, кто не захочет потратить четверть часа на изучение таблицы, на сопоставление 4 фаз и 32 социальных метаморфоз эпох 18 актов творения и Северного Венца, пусть закроют книгу и прекратят чтение, которое ежесекундно будет ставить их в тупик; но все будет ясно и понятно для тех, кто предварительно займется изучением этой таблицы социального движения.

При знакомстве с таблицей на первых порах поражаешься узкому кругозору философов, уверяющих нас, что Цивилизация есть конечная ступень социальных судеб, тогда как на самом деле это лишь пятое из 32 возможных обществ и один из 10 самых несчастных периодов, к числу которых принадлежат:

2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й в фазе детства;

31-й, 30-й, 29-й, 28-й, 27-й в фазе дряхлости.

Я именую их периодами злосчастья, так как счастье присуще лишь тем периодам, механизм которых складывается из групповых серий, а не из разобщенных семейств.

Периоды 1-й и 32-й, 7-й и 26-й имеют строй серийный, но гибридного типа; 7-й и 26-й содержат зачатки групповых серий, которые сорганизовались бы в этом виде, если бы род человеческий совершил оплошность при исследовании ассоциации и не пошел бы дальше зачатков. Эти гибридные серии уже весьма счастливы; некоторое представление об этом будет во второй части, где пойдет речь о прогрессивном хозяйстве.

Род человеческий поднимется на ступень 8-го социального периода (простые комбинированные серии); этот период установится на всем земном шаре и продолжится по меньшей мере 400 лет, прежде чем появится возможность перехода к 9-му периоду. Этот последний сложится лишь с помощью новых актов творения и Северного Венца, речь о котором ниже.

На протяжении первой фазы социальное движение являет образ человека, который, видя ров, отступает для разбега и прыжка; читатель найдет это в моей таблице, где фигурируют термины: «попятное движение», «разбег» и «прыжок». Катиться от 1-го периода, счастливого, к 4-му, самому несчастному, значит пятиться назад. Но здесь человек приобретает новую силу – крупное аграрное и мануфактурное производство, которое ширится и растет в периоды разбега 5-й, 6-й, 7-й и, наконец, дает роду человеческому средства, чтобы перейти от хаоса к гармонии.

32 общества не должны быть приравнены к 16-ти, хотя и возрождаются в обратном порядке в двух последних фазах; но при своем возрождении они подвергаются значительным изменениям; так, например, Цивилизация, возрожденная на закате мира, будет также безмятежна, как неистова она в наши дни, когда роду человеческому свойственен горячий пыл юности. Поздняя Цивилизация будет смягчена воспоминанием об утраченном счастье и мучительным сознанием невозможности восстановления прогрессивных серий; их механизм будет нарушен, расстроен и раздроблен 18-м и последним актом творения, столь же злосчастным, как и наблюдаемый ныне.

Первая фаза, или детство, – единственная фаза, продолжительность которой не установлена точно, а развитие не строго регулярно; этой фазе следовало бы продолжаться всего пять тысячелетий; но Бог, наделив нас свободой воли, не может помешать вступлению некоторых планет на ложный путь по вине неточных наук и предрассудков внушаемых ими наперекор природе и законам тяготения. Эти миры, покрывшись корой философии, могут долго упорствовать в своем ослеплении и считать себя искусными в деле общественного строительства, тогда как на самом деле они умеют порождать лишь революции, нищету, мошенничество и хищничество. Пока они упорствуют в своей гордости, пока разум не восстает против лжеученых, неудивительно, что разлад укореняется. Что может быть ужаснее хаоса, который царит у нас на земном шаре! Половина его заполонена хищными зверями или дикарями, что одно и то же; что касается другой половины, возделываемой, то три четверти ее захвачены головорезами или варварами, которые порабощают земледельцев и женщин и действуют во всем наперекор разуму. Итак, лишь одна восьмая часть земного шара остается на долю плутов, или цивилизованных, которые восхваляют свое совершенство, колоссально умножая нищету и разврат. На какой другой планете можно найти беспорядок более отвратительный? Поскольку нации приемлют эту философию, породившую такой политический хаос, можно ли удивляться тому, что род человеческий в своем социальном развитии отстал на несколько тысячелетий; что он целые семь тысяч лет пребывает в детстве, которому следовало бы продолжаться лишь каких-нибудь пять тысячелетий, и что он добрался лишь до пятого из семи периодов социального детства, не достигнув даже шестого, где он обрел бы уже тень благосостояния.

Социальное движение будет регулярно развиваться на протяжении наступающих эпох – гармонии восходящей и нисходящей, которые охватят около 70 тысячелетий. На протяжении этого длительного периода счастья 16 социальных метаморфоз, или периодических изменений, будут обусловлены новыми, преемственно чередующимися актами творения, которые, внеся новое во все три царства[17], обусловят соответствующие изменения социальных отношений. Но эти изменения будут лишь разнообразить наслаждения и ни в коем случае не вызовут пагубных революций, не считая перехода от периода 24-го к периоду 25-му, который обусловит быстрый закат и возвестит дряхлость земного шара.

Впрочем, шестилетнему ребенку незачем беспокоиться по поводу недугов, которые ждут его на рубеже 80-го года его жизни; так и нам подобает думать лишь о счастье, которое близко и которого наш земной шар никогда не жаждал так горячо, как сейчас.

Акт творения, результаты коего мы видим, есть первый из 18-ти[19], которым предстоит последовательно совершаться в процессе социального развития рода человеческого.

Я имею здесь в виду лишь сотворение субстанций трех царств, а не сотворение самого земного шара.

Земной шар употребил около 450 лет для развертывания феноменов трех царств на старом материке. Сотворение того, что существует в Америке, происходило позднее и по иному плану; эти акты Творения вызывали огромные потрясения и на том и на другом материке (акты Творения при Гармонии не будут вызывать таких пертурбаций).

Творить, это наслажденье для Бога[20], и Он заинтересован в том, чтобы этот процесс продлить. Если период зачатия, формирования и созревания человека занимает 9 месяцев, то сообразно этому и Бог должен был употребить определенный промежуток времени для сотворения трех царств: теория определяет длительность этого периода творения в одну сто девяносто вторую часть (1/192) всего периода социального развития, что составит около 450 лет.

Всякий акт творения происходит путем слияния северного флюида – мужского, с южным флюидом – женским[21]. Планета – существо, имеющее две души и два пола. В ее акте зачатия, как у животного и у растения, происходит соединение двух производительных субстанций. Метод этот одинаков во всей природе за небольшими изменениями, потому что планеты, как и растения, объединяют в одном индивидууме два различных пола.

Думать, что земля не даст уже новых творений и ограничится существующими, значит думать, что женщина, имеющая одного ребенка, не сможет родить второго, третьего, десятого. Земля и в дальнейшем будет творить; но 16 гармонических актов творения совершатся тем легче, чем утомительнее и тягостнее два гибельных акта – 1-й и 18-й.

На каждой планете первый и последний акт Творения совершаются в плане, противоположном актам творения промежуточным, и обусловливают появление вредной продукции при очень незначительном количестве полезной. Нечто прямо противоположное имеет место при всех актах творения промежуточных или гармонических; здесь совершается приток великолепной и полезной продукции при очень незначительном количестве – одной восьмой – бесполезной и полном отсутствии вредной.

Первый акт Творения, продукты которого мы видим, породил огромное количество вредных животных на суше и еще большее количество в морях.

Видя тигра и льва, эти живые воплощения Молоха и Вельзевула, тот, кто верит в дьявола, невольно будет думать, что этот акт творения возглавлял сам ад. В самом деле! Разве ад в своем неистовстве мог изобрести нечто худшее, чем ядовитая змея, клоп, сонмы насекомых и пресмыкающихся, морские чудовища, рыбы, чума, бешенство, проказа, венерические болезни, подагра и столько других убийственных ядов, выдуманных специально, чтобы мучить человека и заранее превратить земной шар в ад.

В одном из примечаний (в главе об иерархии четырех движений) я обосновал эту злосчастную систему, регулировавшую первый акт творения, указав, что три движения: животное, органическое и материальное – должны отображать игру человеческих страстей в социальном строе. Первое творение должно было отображать семь периодов детства человечества, применительно к которому оно совершалось, и Бог в этом акте творения должен был отобразить в образе чудовищ страшные следствия наших страстей на протяжении этих семи периодов; на протяжении же первого и седьмого периода должны были процветать некоторые добродетели, и, следовательно, Бог должен был отобразить их в виде продукции полезной и грациозной, очень редкой во всех трех царствах, вышедших из этого творения, подлинно демонического. Ниже мы увидим, какого рода продукцию дадут грядущие акты творения суше и морям; что касается наших дней, то мы не умеем использовать даже ту небольшую долю блага, которую дало нам первое творение; для примера укажу на четырех четвероногих – вигонь, северного оленя, зебру и бобра. Мы лишены двух первых благодаря нашей неловкости, лукавству и плутовству; это они мешают нам разводить стада оленей и вигоней на высоких горах, где эти животные могли бы акклиматизироваться. Другие социальные пороки лишают нас бобра, шерсть которого не уступает по ценности вигоневой шерсти, и зебры, не уступающей лошади по быстроте, силе и красоте. В наших конюшнях и в наших общественных навыках царят грубость и взаимное непонимание, при которых невозможны мероприятия, необходимые для приручения этих животных. В 8-м периоде, и даже еще 7-м, зебры и квагга[22] станут домашними животными, подобно лошади и ослу, бобры будут сооружать свои постройки и создавать свои республики в недрах самых населенных кантонов; стада вигоней будут попадаться в горах так же часто, как теперь стада баранов; а сколько других животных – страусов, барсуков, тушканчиков и иных, будут ластиться к человеку, привлекаемые приманками, немыслимыми при Цивилизации. Это Творение, само по себе бедное и злосчастное, вдвойне бедно для нас, в силу социального разлада лишающих себя большей части даже тех благ, которые имеются в трех царствах.

Новые акты Творения не могут начаться до того, как род человеческий организует 8-й социальный период; до того времени, в бытность семи первых обществ, второй акт Творения не наступит.

Между тем земля буйно жаждет Творения; свидетельством тому частое появление северного сияния, показателя течки планеты, бесполезного истечения ее плодоносного флюида; он не может совокупиться с флюидом других планет, пока род человеческий не проделает предварительной работы; эти работы может выполнить лишь восьмое общество, которому предстоит организоваться. Предварительно надо будет довести состав рода человеческого до 2 млрд.,[23] для чего понадобится, по меньшей мере целый век, потому что женщины в комбинированном строе будут менее плодовиты, чем в Цивилизации, где семейная жизнь побуждает их рожать легионы детей; одну треть их уносит нищета, другую треть – многочисленные детские болезни, порождаемые хаотическим строем. Лучше производить на свет меньше детей, но произведенных беречь. Для цивилизованных это невозможно, и вот они не могут возделать весь земной шар; и несмотря на чудовищное размножение, людей хватит лишь для возделывания той земельной площади, на которой они живут.

Когда два миллиарда людей станут возделывать земной шар вплоть до 65-го градуса[24], тогда народится Северный Венец, о котором речь ниже; он даст тепло и свет ледяным полярным областям. Производительная деятельность человека на этой новой территории даст возможность довести состав рода человеческого до 3 млрд. Тогда возделаны будут оба материка и не будет уже помех гармоническому творению, первое из коих начнется приблизительно четыре столетия спустя по установлении комбинированного строя[25].

(Эта глава скорее любопытна, чем необходима; ее можно опустить, и перейти к последующим, где я касаюсь периодов 2-го, 3-го, 4-го и 5-го, как к главам более доступным для читателя.)

Когда род человеческий возделает земной шар за 60-м градусом северной широты, температура планеты значительно смягчится и урегулируется. Флюид приобретет большую активность; северное сияние, появляясь очень часто, фиксируется у полюса в форме широкого кольца, или венца. Флюид, ныне только светозарный, приобретет новое свойство – излучать вместе со светом тепло.

Размеры венца будут таковы, что в том или ином месте он всегда будет соприкасаться с солнцем, лучи которого необходимы, чтобы воспламенять окружность кольца. Одна дуга венца всегда должна быть обращена к солнцу, даже при максимальных наклонах земной оси.

Влияние Северного Венца будет сильно чувствоваться на целой трети полушария; он будет виден в Петербурге, Охотске и на всем протяжении 60-го градуса широты.

От 60-го градуса до полюса тепло будет возрастать, так что полярная точка будет иметь примерно температуру Андалузии и Сицилии.

В эту эпоху весь земной шар будет возделываться, благодаря чему температура его смягчится на 5-10 и даже 12 градусов в широтах еще не возделанных, как Сибирь и Северная Канада.

Климат районов, близких к 60-му градусу, смягчится в силу двоякого рода причин: в результате повсеместного возделывания земли и под влиянием Венца, благодаря которому с полюса будут дуть лишь умеренные ветры, подобные тем, которые дуют из варварских стран в сторону Генуи и Марселя. Совокупное действие этих причин установит на 60-м градусе температуру, которой наслаждаются ныне вполне возделанные районы, расположенные у 45-го градуса, каковы Бордо, Лион, Турин, Венеция. Стокгольм, Петербург, Тобольск и Якутск, очутившиеся в самом холодном поясе, будут иметь температуру Гаскони или Ломбардии, не считая изменений, обусловленных соседством гор и морей. Морское побережье Сибири, необитаемое ныне, будет иметь мягкую температуру Прованса и Неаполя.

Более важное усовершенствование, которым мы будем обязаны Северному Венцу, будет заключаться в ограждении нас от всех атмосферических эксцессов: от избытка холода и тепла, избытка влажности и сухости, буйных ураганов и штиля. Влияние Венца вместе с влиянием повсеместной культуры водворит на земном шаре умеренную температуру, какой не найти в настоящее время нигде. Климатические районы, самые ледяные на земном шаре, по линии Петербург – Охотск, в эту эпоху будут наслаждаться температурой более приятной, чем нынешняя температура Флоренции, Ниццы, Монпелье, Лиссабона с их самым ясным и безмятежным небом. В этих странах, я полагаю, прекрасное умеренное время года длится не более четырех месяцев; а по нарождении Северного Венца 60-й градус, т. е. линия Петербург – Охотск, будет обладать прекрасной погодой, по меньшей мере, на протяжении восьми календарных месяцев в году с гарантированным двукратным урожаем. Чтобы убедиться в этом, загляните в примечание[27] где я указываю причину продолжительных зим и других климатических неурядиц, которым подвержен наш земной шар в первой фазе социального движения.

В ожидании доказательств в пользу этого грядущего события, приглядимся к различным приметам, его возвещающим. Первым долгом я укажу на контраст между формой соседних с полюсом земель: на севере и на юге. Все три материка южного полушария заострены к Полюсу, чтобы иметь как можно меньше общения с полярными широтами. В корне противоположна форма северных материков: они расширяются с приближением к Полюсу и группируются вокруг него, чтобы воспринять лучи венца, которому суждено засиять там в один прекрасный день; они устремляют в этом направлении свои большие реки, точно хотят наладить сообщение по Ледовитому океану. Если бы Бог не предполагал дать Северному полюсу оплодотворяющее кольцо, расположение материков, окружающих этот полюс, было бы проявлением глупости, и Бог был бы в своем творении тем смешнее, что Он действовал чрезвычайно разумно на противоположном конце, где расположены южные материки; им сообщил Он очертания, в полной мере соответствующие тому обстоятельству, что Южный полюс никогда не будет иметь оплодотворяющего венца[28].

Можно посетовать лишь на то, что Бог слишком далеко расположил Магелланову точку, что для данного момента служит помехой. Но намерение Его было таково, чтобы этот путь был заброшен и чтобы у Суэца и Панамы были устроены два канала, судоходных для крупных кораблей. Эти работы и множество других, мысль о которых ужасает цивилизованных, покажутся детской игрушкой для промышленных армий сферической иерархии.

Другой предвестник Северного Венца – неблагоприятное положение земной оси. Если представить себе, что Венцу никогда не суждено народиться, в таком случае земная ось для блага обоих материков должна быть запрокинута на 1/24, или на 71/2 градусов к меридиану Сандвич-Константинополь, дабы эта столица очутилась у 33-го градуса северной широты; в результате этого на долготе 225 градусов у Северного пролива две северные точки Азии и Америки соответственно углубятся во льды Северного полюса. Это было бы равносильно принесению в жертву самой бесполезной части земного шара для освоения всех других пунктов. Оценить это можно на основании некоторых данных относительно районов полярных и умеренных.

Что касается полярных районов, то заметим себе, что северный пролив совершенно бесполезен и дальнейшее углубление его во льды лишено значения, так как он и без того негоден для навигации. Но приближение его к полюсу соответственно понизило бы наиболее интересный район полярной зоны; я имею в виду Архангельский залив, или Белое море, которое стало бы весьма судоходным, так как Северный мыс Лапландии очутился бы лишь у 64-го градуса, на уровне Якобштадта, последнего города Финляндии. Морские сношения простирались бы без труда до Устья Оби и Енисея, температура которых повысилась бы на 6 градусов благодаря такому выпрямлению оси плюс еще на 6 градусов под влиянием ставшего возможным возделывания Восточной Сибири. Тогда установился бы водный путь между крайними районами Великого материка; продукция Китая, транспортируемая от изгибов Хуанхэ к Байкальскому озеру, грузилась бы там с незначительными расходами для отправки в Европу по течению Ангары и Енисея.

В нашей умеренной зоне столь существенные выходы к морю, как Зунд и Ла-Манш, точно так же усовершенствовались бы, приблизившись к экватору на 5–6 градусов. Залив св. Лаврентия и Корейский залив не подверглись бы существенному перемещению. Балтийское море выиграло бы целые 7 градусов, а Петербург очутился бы на нынешнем уровне Берлина.

Я не упоминаю об экваториальном поясе, так как перемещение на 7 и 1/2 градусов для этих широт лишено значения.

У 45-го градуса южной широты южная точка Америки несколько приблизилась бы к экватору, что для нее выгодно. Крайняя точка Австралии выиграла бы еще больше в том же направлении. Что касается крайней точки Африки, то она понизилась бы от 35 к 42 градусу южной широты, и, тем не менее, осталась бы судоходной для мореплавателей, которые, во всяком случае, рано или поздно, покинут ее для Суэцкого канала.

Попробуйте наметить на планисфере широты в соответствии с этой гипотезой о перемещении оси, и вы убедитесь, что это перемещение было бы выгодно для всего земного шара за исключением некоторых кантонов, уже и сейчас не стоящих внимания, какова Камчатка. Итак, Бог дал бы оси земного шара указанное мною направление, если бы нам суждено было не иметь Северного Венца, с помощью которого наша ось, направление которой сейчас представляется смешным, очутится в положении наиболее соответствующем всеобщему благу: верный признак необходимости венца и его грядущего нарождения.

Эти соображения относительно несообразности оси не были высказаны, потому что философский дух отвлекает нас от какой бы то ни было разумной критики в отношении Божьего творения и толкает нас на путь противоположных крайностей, заставляя либо усомниться в Провидении, либо слепо и глупо преклоняться перед ним, как это делают некоторые ученые, приходящие в восторг даже от паука, жабы и сорных трав, которые на самом деле являются лишь позором для Творца Вселенной, пока мы не знаем мотивов этого злодеяния. То же можно сказать об оси земного шара, неправильное положение которой должно бы подорвать в наших глазах престиж Бога, если не догадаться о предстоящем нарождении Венца, который будет оправданием этой мнимой нелепости Создателя. Но наши философские крайности, наша мания атеизма или чрезмерного преклонения отвлекают нас от беспристрастного суждения о творениях Божьих, и мы не сумели, ни уяснить себе требуемые исправления, ни предугадать материальные и политические революции, с помощью которых он свои исправления внесет.

Я вдался в эти подробности, чтобы доказать, что материальное расположение материков и суши отнюдь не носит случайного характера; я приведу еще и другое доказательство уже в этом томе говоря об архипелагах, обладающих торговой монополией. Случай скоро утратит ту огромную силу, которую приписывает ему философия в ущерб провидению; люди поймут, что границы случайности чрезвычайно узки. Что касается формы материков, о которой идет здесь речь, то это отнюдь не есть результат случайности; Бог так хорошо учел требуемые соответствия, что заранее наметил определенное место для столицы мирового единства. Всякий из нас дивится единственному в мире чудесному расположению Константинополя – под углом зрения пользы и удовольствия. Каждый угадывает в этом намерение Бога и говорит себе: «Именно здесь должна быть столица мира». Здесь она непременно и будет, а через ее антипод будет проходить первый меридиан мирового единства.

Добавлю по поводу Северного Венца, что предсказание касательно этого метеора не покажется экстравагантным, учитывая наличие колец вокруг Сатурна. Почему бы не даровать нам Богу то, что он даровал другим планетам? Разве наличие полярного кольца более непонятно, чем наличие экваториальных поясов, окружающих Сатурн?

Наблюдение этих двух светозарных колец должно рассеять наши предубеждения относительно Солнца, которое – как это ни смешно, считали огненным шаром. Гершель[29] дал правильное определение: «Огромный и великолепный мир, купающийся в океане света». Это стало несомненным, с тех пор как мы увидели два кольца вокруг Сатурна. Если Бог может сообщить небесному телу круговые оболочки, он может сообщить и сферические, и полярные кольца, и даже полярные сегменты; нам остается, лишь познать теоретическую закономерность, регулирующую это расположение и позволяющую нашему земному шару воспользоваться преимуществом, которым до сих пор пользовался только Сатурн. Это может стать уделом и других планет; есть звездные системы, где каждая планета имеет какое-либо светозарное украшение для согревания одного или обоих полюсов; если наша планета до сих пор этого лишена, это значит, что она принадлежит к числу планет самых бедных на небесном своде, и я докажу, что наши 32 планеты (не считая Солнца и Луны) – лишь жалкий остаток системы, маленькая плохо организованная когорта, подобная остаткам батальона, разгромленного в бою. У других систем бывает 400500 планет, расположенных в групповые серии; у спутников есть свои спутники и у всех свои пояса, венцы, полярные сегменты и иные украшения. Если это преимущество уготовано нашему земному шару, то это атрибут, присущий его рангу – главного баса мажорной клавиатуры (basse cardinale du clavier majeur).

Различные происшествия могут нарушить предопределенную последовательность 32 социальных периодов; такое действие имело бы появление в нашей системе новой планеты, что весьма вероятно благодаря огромному расстоянию между Солнцем и большими планетами. Эти малочисленные светила, описывая чрезвычайно разобщенные орбиты, образуют линию, мало сжатую; ее может прорвать какая-либо комета. Это может случиться различным способом. В примечании я указываю один из них[30].

Соприкасание орбит Цереры, Паллады и Юноны, говорит о том, что эти орбиты могут значительно сблизиться, не вызвав агломерации; чтобы ее предотвратить, достаточно иметь между Юпитером и Сатурном, Сатурном и Ураном расстояние в 30 млн. миль. Нынешнее огромное расстояние между ними в 130 и 260 млн. миль обусловлено редкостью планет, которые благодаря своей малочисленности вынуждены занимать пространство не только равное, но и значительно превышающее пространство, занимаемое полноценной системой в составе 400–500 планет. Концентрация нашей системы произойдет тогда, когда наша Земля гармонизуется и обзаведется лунной клавиатурой.

Бог создал 16 человеческих рас: 9 на старом материке и 7 в Америке. Подробное описание их признаков имеет мало значения[31].

Три расы – с прямыми чертами лица, выпуклыми и приплюснутыми – были размещены в умеренном северном поясе между 30-м и 35-м градусами (я имею в виду только старый материк). Именно на этих широтах могло сложиться первобытное общество – смутные серии. Этот общественный строй мог продержаться только около трех веков; я предупредил читателя, что сведения о нем я приурочу к описанию восьмого периода, когда складываются серии более интересного рода, чем те первобытные серии, о которых идет здесь речь.

Эти первые люди вышли счастливыми из рук Божьих, так как они имели возможность создать серийное общество; а все общества этого рода более или менее счастливы, ибо они открывают простор для развития страстей.

Большинство диких зверей и пресмыкающихся были сотворены ближе к экватору; другие, например волки, – на широтах, расположенных выше; пока они не добрались до 30-35-го градуса, эти животные не надоедали поселенным там человеческим расам (это были расы с прямыми чертами лица, выпуклыми и приплюснутыми). Они встречали в изобилии прекрасные растения, а также животных, совершенно нам неведомых; таков, например, мамонт, скелет которого мы теперь находим: будучи лишен орудия самозащиты, он должен был погибнуть вместе с первобытным обществом, которому он оказывал величайшие услуги.

Эти три расы в момент своего появления не имели никакой социальной организации. Сложиться в серии побуждал их не только инстинкт; к этому побуждали их еще пять[32] обстоятельств, уже утративших свою силу для нас:

1. Отсутствие предрассудков и, следовательно, свобода любовных отношений, недопустимая в обществах хаотического порядка, где люди организуются в семьи, или в разобщенные хозяйства.

2. Малая плотность населения. Отсюда изобилие стад, плодов, рыб, дичи и т. д. Бог поселил группы первых людей на большом расстоянии друг от друга; прошло много времени, прежде чем они размножились до такой степени, что стали отличать свою землю от чужой.

3. Отсутствие типичных признаков богатства. Люди не обладали ремесленным искусством и не имели драгоценных вещей определенной ценности, каковы оружие и украшения дикарей; в противоположность этому припасы и подверженные порче богатства находились в большом изобилии, а трудность сохранения запасов побуждала к дележу, что благоприятствовало сношениям серий.

4. Отсутствие диких зверей. Отдаленность их способствовала величайшей мягкости нравов, ограждала от злодейских намерений и воинственного духа, заставляла беречь животных, ныне погибших, например, мамонта.

5. Красота людей на заре жизни. Крупная ошибка думать, будто животные и растения в момент их сотворения были таковы, какими мы их видим в диком состоянии. Зубр и дикий баран – не родоначальники, но продукт вырождения быка и барана. Стада, созданные Богом, превосходили качеством самых великолепных швейцарских быков, наипрекраснейших баранов Испании; то же можно сказать о цветах и плодах. «Все было благом при выходе из рук Творца вещей», – говорит Жан-Жак Руссо. Эту истину он не считал нужным доказывать; но он ее ослабил, добавив: «Все выродилось в руках человека». В действительности, не по вине человека выродились животные и растения до той степени, на которой мы их находим в диком и приуроченном состоянии: это разлад, дезорганизовав серийный строй, деградировал продукцию и даже человека, рост которого в момент появления достигал 74 и 2/3 дюйма, или 6 футов 2 и 2/3 дюйма (парижских), для расы с прямыми чертами лица. В ту пору люди этой расы легко доживали до 128 лет (восемь раз по шестнадцати). Все творения обладали такой же мощью, и розы в момент сотворения были прекраснее тех роз, что растут у нас на клумбах. Это всеобщее совершенство держалось на протяжении всего первого социального периода, который сложился благодаря совокупному действию пяти обстоятельств, упомянутых мною выше.

Мир царил там не в силу общего благосостояния, но благодаря имманентному свойству серий. Оно состоит в методическом развитии и сочетании страстей, которые вне прогрессивных серий приходят в столкновение и порождают войну и всякого рода раздоры.

Ошибочно было бы думать, что в этом первобытном строе царило равенство, общность. Я уже указывал, что все эти философские химеры несовместимы с прогрессивными сериями, которые требуют, наоборот, градации неравенства. Эта градация могла установиться с первого момента, несмотря на то, что люди не пользовались письменами для установления и распутывания интересов каждого члена общества. Я поясню, каким образом людям удавалось группировать и удовлетворять различные запросы.

Страсти в ту пору были более бурные, чем ныне. Людям отнюдь не была присуща пастушеская невинность, существовавшая лишь в воображении поэтов. Мужчины были горды и чувственны, рабы собственных фантазий; женщины и дети тоже. Эти мнимые пороки служили залогом единения и вновь станут залогом социального единения, как только сформируются серии.

Им суждено было прийти в расстройство в силу обстоятельств, прямо противоположных пяти основным причинам, которые я охарактеризовал выше. Вскоре чрезмерное размножение населения породило бедность; одновременно с этим колоссальное размножение диких зверей, распространявшихся с экватора (или с севера), стало порождать злодейские замыслы; жажда грабежа распространялась тем легче, что младенческий возраст и трудности земледелия лишали возможности иметь съестные припасы в изобилии, необходимом для механизма серий. Отсюда – дробление на разобщенные хозяйства, брак, а затем переход к дикости, патриархату и варварству.

В период первобытных серий род человеческий наслаждался долей столь счастливой по сравнению с участью дикарей и людей, живущих в патриархальных условиях, что расстройство серий должно было привести народы в отчаяние. Последним оплотом этого строя были дети. Дети прикрывали политическое отступление и в течение долгого времени пребывали еще в гармонии, когда отцы впали уже в раздоры и были готовы усвоить систему отдельных хозяйств и семейной исключительности, к чему побуждала растущая бедность. По мере ее роста племенные вожди были все более и более заинтересованы в установлении института брака, который в конечном счете и взял верх.

Прежде чем впасть в эту крайность, люди, вероятно пробовали для сохранения первобытного строя прибегать к различным мерам, более или менее тщетным. Когда же окончательно была осознана невозможность восстановить этот превосходный социальный строй, видя, что вечное сожаление об утраченном счастье ввергает народы в апатию, порождая в них отвращение к труду, вожди племен постарались ослабить воспоминание об утраченном благополучии, которое не могло уже возвратиться, так как повесть о нем вносила лишь смятение в социальный строй, пришедший на смену первобытному.

Таким образом, все вожди сообща решили извратить традицию; вытравить ее было невозможно, пока живы очевидцы, но легко удалось обмануть последующие поколения, не видавшие строя производственных серий. Специально, чтобы возбудить сомнение, стали распространять повествования противоположного характера; отсюда и более или менее нелепые, широко распространенные на Востоке басни о земном Рае, откуда был изгнан человек.

Так появились вымышленные сказки, фальсифицировавшие подлинную традицию, извращение которой было в интересах племенных вождей. Все эти легенды, легшие в основу древних религий, служат остовом великой истины: задолго до теперешних обществ существовал строй более счастливый, память о котором смутно живет у восточных народов, когда-то им наслаждавшихся.

В числе шарлатанств, извративших подлинную традицию, надо различать обычай приобщения к тайнам у древних жрецов Востока. Вряд ли приходится сомневаться, что этой тайной были вначале предания о первобытном строе. Но так как рост бедствий требовал усиленного принятия мер предосторожности для сокрытия от народов этой прискорбной тайны, то открывать ее стали лишь узкому кругу посвященных и создали вымышленные тайны, чтобы отвлечь внимание любопытных подначальных, приобщаемых к священству. В результате систематического сужения круга избранных, подлинные предания стали достоянием столь незначительного количества адептов, что обладатели тайны могли быть уничтожены войной или иной невзгодой; жреческая же масса преспокойно продолжала свои таинственные (но уже беспредметные)посвящения для соблюдения видимости корпорации.

Надо полагать, что жрецы Изиды и Брамы уже были в состоянии такого неведения и не имели никакого понятия о первобытном строе; во всяком случае, сведения о нем были извращены очень скоро в те грубые времена, когда письменность еще не была изобретена и каждый рассказчик непременно добавлял от себя к переданному ему повествованию. Люди Востока – сочинители не хуже обитателей берегов Гаронны, и надо полагать, что 300 лет спустя предание, о котором идет речь, было до такой степени извращено добавочными вымыслами, что разобраться в нем уже не могли и сами посвященные. Уцелел лишь остов истины – счастье минуло и безвозвратно утрачено. Отсюда жрецы делали умозаключение о мнимом гневе Божьем, об изгнании из рая; они распространяли эти и другие басни для устрашения толпы и подчинения ее намерениям жреческой касты.

Полагаю, я достаточно ясно охарактеризовал причины нашего полного неведения о нравах и обычаях первобытного общества. Этому неведению наступает конец. Теория социального движения внесет полную ясность в этот вопрос: она подробнейшим образом укажет, каков был механизм этого первобытного общества, на смену которому пришли дикость, патриархат и варварство.

Я охвачу эти пять социальных периодов одной главой. Подробная трактовка каждого из них завела бы меня слишком далеко и заставила бы выйти из рамок данного проспекта.

Пропустим второй период – дикости, для нас малоинтересный, и перейдем к третьему, или патриархату. Это общество нам почти незнакомо: этот строй, а его принимали за первобытный, в первые века не существовал ни у одного народа. Люди всех рас были чужды предрассудков в эпоху своего сотворения и не считали преступлением свободу любовных отношений; их физическая сила и их долголетие внушало им прямо противоположные взгляды: они предавались оргиям, кровосмешению и самым похотливым наклонностям. Мужчины, как общее правило, доживали до 128 лет и, следовательно, имели в своем распоряжении целых 100 лет для полноценного удовлетворения потребности в любви; разве можно было убедить их, как податливых цивилизованных, в том, что они должны целые сто лет наслаждаться любовью с одной и той же женщиной и не любить других?

Прошло много времени, прежде чем народились условия, заставившие ограничить свободу любовных отношений: надо было, чтобы раса утратила значительную долю своей первобытной силы для подчинения правилам, столь противным интересам крепких, здоровых людей. Но так как с распадом серий сила и крепость уменьшаются, то общий упадок расчистил путь принудительному регламентированию любви и переходу к дикости, патриархату и т. д.

Патриархальный строй нам известен мало, как и первобытный. Авраам и Иаков в том виде, как нам их рисуют, – люди отнюдь не «добродетельные»; это «тираны», полные злобы и несправедливости, содержащие гаремы и рабов согласно обычаю варваров. Эти паши и тираны своего маленького мирка предавались всякого рода распутству. Можно ли придумать что-либо более преступное и несправедливое, чем изгнание Авраамом Агари и ее сына Измаила[33], обрекаемых на голодную смерть в пустыне, только потому, что Авраам достаточно насладился этой женщиной и она ему больше не нужна. И на этом основании он посылает на верную смерть женщину и малое дитя. Таковы патриархальные добродетели во всем их блеске и величии; все поведение патриархов изобилует поступками столь же отвратительными.

И тем не менее философия хочет вернуть нас к патриархальным нравам. Философ Рейналь[34] в своей «Истории обеих Индий» начинает с напыщенного восхваления китайцев, изображая их самой совершенной из наций на том основании, что они сохранили патриархальные нравы. Проанализируем их совершенство: Китай, прекрасную культуру которого славят, столь беден, что народ его горстями ест червей, которыми кишит его одежда. Китай – единственная страна, где плутовство узаконено и в почете; любой купец вправе применять в торговле неправильные весы и практиковать иные виды плутовства, наказуемые даже у варваров. Китаец ставит себе в заслугу надувательство; обманув человека, он созывает соседей, чтобы выслушать от них похвалы и вместе с ними посмеяться над обманутым (закон при этом не допускает жалоб). Эта нация невероятно любит судиться; нигде не судятся с таким рвением, как в Китае. Низость там столь велика, а понятие о чести столь чуждо, что палач является одним из приближенных, одним из видных офицеров монарха, который любит, чтобы неугодных ему придворных наказывали плетьми у него на глазах. Китайцы – единственный народ, открыто презирающий своих богов: они волочат своих идолов в грязи, когда не получают от них требуемого. Эта нация широко практикует детоубийство; как известно, бедные китайцы кладут своих детей на навозные кучи, где их живыми пожирают свиньи; а не то они привязывают их к пустой тыкве и пускают по течению реки. Китайцы – нация самая завистливая, наиболее угнетающая женщин, которым с детства уродуют ноги, чтобы они не могли ходить. Что касается детей, то отец имеет право проиграть их в кости и продать в рабство. И при наличии таких нравов – я даю лишь беглый набросок их – китаец насмехается над цивилизованными на том основании, что они менее плутоваты. По его словам, европейцы не знают толка в торговле, и только голландцы кое-что в ней смыслят, а настоящий толк знают лишь китайцы[35].

Таковы «патриархи», которых восхваляет философия и ставит нам в пример Рейналь. А между тем, он, несомненно лучше всякого другого знал, что Китай кишит всякого рода общественными пороками, но он прославлял их нравы, увязывая их с духом философов, с их софизмами относительно семейного быта и промышленной изоляции, которую они проповедуют. Такова подлинная причина восхваления ими патриархального быта вопреки отвратительным результатам, к которым он приводит; на самом же деле, среди наций земного шара самые коварные и порочные – китайцы и евреи, наиболее верные патриархальным нравам[36].

Чтобы устранить эти нелицеприятные свидетельства, философы, рисуя яркими красками Китай, обходят молчанием его развращенность и чудовищную нищету народа. Что касается евреев, то их общественные пороки объясняют теми преследованиями, которые им приходилось претерпевать, тогда как на самом деле преследования облагораживают изгнанников.

В период преследований христиане заслуживали уважения, не имея, ни своего монарха, ни иного связующего начала. Почему же преследование религии оказало столь различное действие на тот и другой народ? Потому что в своей невзгоде христиане усвоили корпоративный дух, который у изгнанников становится зачатком благородных страстей. Евреи же блюли патриархальный дух, который таит в себе зародыши низких страстей и который развратил их еще в дни их могущества.

Это мое отступление диктует исследование патриархального духа, пороков и лицемерия, порождаемых им в сердце человека.

Но в данном небольшом труде нельзя все это объять. Итак, возвращаюсь к поднятому мной вопросу и ограничиваюсь указанием на неосведомленность цивилизованных в вопросе федерального патриархата, этого третьего периода социальной разобщенности.

Федеральный (или сложный) патриархат складывается из семей кочевых свободных и объединяющихся в племенном совете по методу татар. Патриархальные семьи на этой стадии заинтересованы в улучшении участи титулованных супруг, в постепенном расширении их привилегий и гражданских прав вплоть до предоставления им той половинчатой свободы, которой они пользуются у нас. Эта мера в патриархате служит исходным пунктом для выхода из третьего периода и вступления в пятый период – в цивилизацию. Цивилизация не может народиться ни в недрах дикости, ни в недрах варварства; ни дикари, ни варвары, никогда не усваивают сразу наших общественных навыков, и американцы, несмотря на все их соблазны, несмотря на все интриги, пущенные ими в ход, не втянули в полной мере ни единого племени в круг Цивилизации. В соответствии с естественной линией движения Цивилизация должна народиться в недрах федерального патриархата или извращенной формы варварства, существовавшей на древнем Востоке и смыкавшейся во многих отношениях с федеральным патриархатом.

Что же касается простой формы патриархата, существовавшей при Аврааме и Иакове, то этот строй ведет лишь к варварству, в этом строе каждый патриарх становится сатрапом, возводит все свои фантазии на степень добродетели и практикует в отношении семьи самую возмутительную тиранию, по примеру Авраама и Иакова, своей порочностью и несправедливостью превзошедших тех, кто восседает на престолах Алжира и Туниса.

Дикость, варварство и цивилизация – известны не лучше патриархата. Перейдя к фазам и характеристике каждого периода, я покажу, что наше философское понимание цивилизации столь же ошибочно, как и представление о способах выхода за ее пределы и перехода к шестому периоду.

Этот шестой период – гарантизм[37] – таков, что мысль о нем могла бы прийти в голову философам, потому что он мало отступает от обычаев, усвоенных Цивилизацией, и сохраняет еще семейный быт, брак и главные атрибуты философской системы; но он значительно уменьшает революции и бедность. Впрочем, сколь бы легко ни было выдумать этот шестой период, разве сумели бы философы возвысить род человеческий над Цивилизацией, раз они не умеют поднять его даже на ступень цивилизации, т. е. организовать переход дикарей и варваров к Цивилизации. Они не сумели даже помочь Цивилизации в ходе ее развития: подразделив механизм Цивилизации на четыре фазы, я покажу, что переход к третьей фазе произошел случайно и что философы никогда не оказывали никакого влияния на прогресс дорогой им Цивилизации. Они замедляли ее развитие вместо того, чтобы ускорять, они подобны неразумной матери, которая, увлекаясь, утомляет ребенка, изощряется в опасных выдумках, способствует зарождению в нем болезни и толкает его к гибели, воображая, что приносит ему пользу. Так действовали и философы, восторгаясь Цивилизацией; они всегда ухудшали дело, воображая, что улучшают его; они поддерживали укоренившиеся иллюзии и проповедовали заблуждения, вместо искания путей к истине. Они и сейчас, очертя голову, погружаются в меркантильный дух, с которым следовало бы им бороться, хотя бы из чувства стыда, поскольку они высмеивали торговлю на протяжении двух тысячелетий. Скажу прямо, если бы это зависело только от философов, Цивилизация застряла бы на первой фазе и сохранила бы варварские обычаи, каково рабство, восхваляемое учеными Греции и Рима[38].

О полном неумении разобраться в механизме Цивилизации свидетельствуют непредвиденные невзгоды, постигающие каждое наше поколение. Последняя такая невзгода – якобинские клубы, о которых понятия не имели в 1789 г., несмотря на ученые исследования цивилизации. Нам грозят и другие бедствия, последовательного зарождения которых никогда не умеют предвидеть философы, таков торговый феодализм, не менее отвратительный, чем господство клубов. Это – продукт влияния коммерческого духа на социальную систему; его захватнические тенденции сулят страшные новшества, которые и не снились цивилизованным. Мой прогноз не должен пугать: не ужас, а радость должен он возбуждать, потому что теория социального движения дает возможность предвидеть и предотвратить все политические бури.

Общества первое и седьмое – серийного типа – представляют во всех отношениях полный контраст с обществами вторым, третьим, четвертым и пятым, – семейного типа (шестое составляет исключение: здесь принцип нарушен).

В четырех последних благополучие массы противоречит страстям индивидуума, так что правительство, орудуя в интересах массы, вынуждено прибегать к принуждению. Это не имеет места в серийных обществах, где общее благо настолько гармонирует с индивидуальными страстями, что управляющие органы ограничиваются уведомлением граждан о намеченных мероприятиях, таких как налоги, повинности; все выплачивается и выполняется в назначенный день сериями, на основании простого уведомления. Но в четырех дисгармонических обществах приходится прибегать к принуждению даже при мероприятиях явно полезных и проведение которых никого не утомляет, никому не вредит; таково единообразие весов и мер. Будь мы в седьмом периоде, или в шестом, правительство ограничилось бы уведомлением народов относительно предстоящих работ и грядущей присылки образцов; по прибытии этих образцов в каждой провинции, в каждом кантоне, их тотчас же пускали бы в дело, не ожидая приказаний.

Это сопротивление обществ второго, третьего, четвертого и пятого общеполезным мероприятиям имеется как со стороны корпораций, так и со стороны индивидуумов; например, в Турции государственные чиновники как и народ, сопротивляются водворению военной дисциплины, потребность в которой, однако, ими чувствуется[39].

Общества второе, третье, четвертое и пятое со свойственными им нищетой и революциями, браком, плутовством и пр. обладают способностью отталкивать; иными словами, наблюдая друг друга и общаясь между собой, они отнюдь не хотят подражать одно другому. Мы наблюдаем варварское общество, но не хотим следовать его обычаям: оно видит наши общества и не желает им подражать; так обстоит дело с этими четырьмя обществами типа разобщенных семейств; подобно вредным животным, они не умеют ужиться; проживая по бок о бок друг с другом, соприкасаясь границами, ни одно из них не захотело бы войти в состав трех других; шестое же общество уже обладало бы небольшой силой притяжения для пятого.

Общества первое и седьмое, как и все другие общества с прогрессивными сериями, обладают свойством притягивать; как исключение, общество № 1 оказывало бы лишь слабое притяжение в отношении богатых классов обществ четвертого, пятого и шестого.

Седьмое общество обладало бы большой силой притяжения для всех классов – богатых и средних, несмотря на то, что оно лишь прокладывает путь к истинному счастью, наслаждаться которым начинают в восьмом. Однако, по сравнению со строем цивилизации, седьмое общество настолько уже счастливо, что, будь оно внезапно организовано, многие слабые и чувствительные люди занемогли бы от потрясения и сожаления, внезапно узрев столько счастья, коим они не насладились, между тем как насладиться могли бы.

Что касается восьмого периода, которому скоро предстоит народиться, то, чтобы дать некоторое представление о присущей ему силе притяжения, я скажу словами одного автора: «Если бы люди могли созерцать Бога во всей его славе, крайнее восхищение, быть может, вызвало бы их смерть». Что же такое эта Слава Бога? Это есть не что иное, как царство гармонического строя, которому предстоит установиться и который представляет собою наипрекраснейшую из божественных концепций. Если бы мы, люди, могли внезапно увидеть этот комбинированный строй, дело рук Божьих, в полном его действии (каковым я его обрисую в диалогах 2200 г.), вне всякого сомнения, многие цивилизованные были бы сражены насмерть силою своего экстаза. Одно уже только описание восьмого общества может породить в некоторых людях, особенно в женщинах, энтузиазм, граничащий с манией; в результате может явиться равнодушие к развлечению, небрежность в выполнении работ Цивилизации.

Чтобы умерить их изумление, я завожу речь издалека и откладываю до третьего трактата картину комбинированного строя и сопоставление его с физическим и духовным бременем, гнетущим цивилизованных. Это сопоставление непременно привело бы в экстаз и в отчаяние самых несчастных из них, не будь оно преподнесено с надлежащей выдержкой, ослабляющей его силу действия; чтобы достигнуть этой цели, я нарочито буду говорить в первых трактатах холодным тоном и посвящу эти трактаты сухим заметкам об общих революциях движения и несуразицах у цивилизованных.

Общества с разобщенными семьями – второе, третье, четвертое, пятое и шестое, – обладают свойством порождать отвращение к труду земледельческому и мануфактурному, к наукам и искусствам; в этих пяти обществах ребенок отказывается работать и учиться, начинает громить все вокруг, как только он приобретает способность организовать группы или свободные объединения ему подобных. Удивительно это свойство рода человеческого, эта общая страсть детей к уничтожению, когда им предоставляют свободу. Совершенно противоположные свойства приобретает ребенок в серийных обществах: он работает неустанно и оказывает неоценимые услуги, стихийно беря на себя все мелкие работы, для которых используют у нас рабочую силу тридцатилетних. И, наконец, в сериях, построенных на притяжении страстей, он получает естественное воспитание; он получает образование без понуждения и контроля с чьей бы то ни было стороны. Как только он научается ходить, его предоставляют самому себе, давая возможность сколько угодно развлекаться с группами ему подобных; соревнования, импульса, сообщаемого сериями, достаточно, чтобы этот ребенок к 16 годам приобрел уже сведения во всех отраслях наук и искусств и практические знания в сфере сельского хозяйства и фабричного труда, практикуемого в данном кантоне. Приобретение этих знаний не сопряжено ни с какими издержками; наоборот, он обзаводится маленьким сокровищем в результате многочисленных трудов, выполненных им в детстве на основе соревнования, в силу притяжения, когда ему казалось, что он развлекается с детскими сериями, проявляющими в работе пламенное усердие[40].

Вне «страстных серий» естественное воспитание ребенка невозможно. Воспитание, получаемое каждым ребенком в дисгармоничном обществе, бывает различным в зависимости от каприза воспитателей или отцов и не имеет ничего общего с предначертаниями природы, которая стремится вовлечь ребенка в работу всех видов, видоизменяя характер труда примерно каждый час. Так именно совершается труд в комбинированном строе, где ребенок приобретает чудесную силу и ловкость, потому что он непрерывно находится в движении, притом разнообразном и чуждом крайностей.

Вне этого дети становятся грустными, неловкими, слабыми и грубыми; вот почему человеческая раса выродилась в какие-то полвека после распада первобытных серий. Но как только социетарный строй будет восстановлен, рост человека увеличится, разумеется, не у людей уже сформировавшихся, но у детей, воспитываемых в данном строе; в росте человека с каждым поколением будет прибавляться 2–3 дюйма, пока рост человека не достигнет в среднем 84 дюймов, или семи футов для мужчин[41]. Эти размеры будут достигнуты по истечении 9 поколений. Сила и долголетие будут возрастать в различных пропорциях вплоть до 16-го поколения. Тогда полная продолжительность жизни будет составлять 144 года и пропорционально этому возрастут силы человека.

Умственные способности будут развиваться гораздо скорее; я полагаю, что дюжины лет достаточно, чтобы превратить в людей живых автоматов, именуемых крестьянами; по своей крайней грубости они сейчас более сродни животному, чем роду человеческому.

В комбинированном строе люди самые бедные, простые землепашцы, рожденные земледельческой фалангой, приобщатся к знаниям всякого рода, и это всеобщее совершенство никого не будет удивлять, потому что комбинированный строй в силу тяготения страстей вовлечет людей в изучение наук и искусств, которые станут путями достижения огромного богатства, как это мы увидим во второй части данного трактата.

Обществам первому, второму и третьему не свойственно крупное земледельческое и мануфактурное производство; такое производство нарождается только в четвертом обществе, – варварском. Если бы крупное производство могло народиться в первом обществе, род человеческий был бы избавлен от несчастной необходимости – пройти через пять злополучных периодов; 3-й, 4-й, 5-й и 6-й, он сразу поднялся бы с первой ступени на седьмую, иными словами – совершил бы переход от серий смутных к сериям контурным. Этим преимуществом пользуются обитатели солнц и планет, снабженных кольцами, наподобие Сатурна; они минуют дикость, варварство, цивилизацию; они сохраняют серийный строй на всем протяжении своего социального развития; этим благополучием они обязаны обилию продуктов, созданных первым актом Творения.

Этот первый акт Творения, оказывающий огромное влияние на судьбу земного шара, на нашей земле был столь жалок, что не в состоянии был на долгое время обеспечить смутным сериям пищу, необходимую им для работы. Этим сериям нужны занятия многочисленные и весьма разнообразные; недаром серии не могли сложиться близ экватора, где созданные Богом несколько рас с первых шагов натолкнулись на помеху в виде диких зверей, пресмыкающихся и насекомых, парализовавших производительную деятельность человека. Столь же невозможно было образовать смутные серии в Южной и Северной Америке, где отсутствовали главные средства труда: там не было ни лошади, ни вола, ни барана, ни свиньи, ни птицы; та же бедность в царстве растительном и минеральном; у американцев не было в целом ряде мест ни железа, ни меди.

В последующие времена серии не могли образоваться на острове Таити, где, однако, были зачатки социетарного строя в виде некоторой свободы любовных отношений. Будь на этом острове животные, растения и основные минералы старого материка, мы нашли бы там, при открытии этого острова, вполне сформированные смутные серии, и эти народности обладали бы средним ростом в 74 дюйма, каков был первоначальный рост рода человеческого; к этому росту вернулся бы человек несколько поколений спустя в той стране, где был бы восстановлен первый или седьмой период. Я говорил, что мужчины достигнут роста в 84 дюйма в восьмом периоде, который еще более благоприятен для физического и духовного развития рода человеческого и домашних животных, обслуживающих человека.

Создавать крупное производство человек начинает в четвертом обществе – в варварском. В пятом, или в цивилизации, он создает науки и искусства, с этого момента он обладает всем необходимым для организации прогрессивных серий и поднятия их на степень большой роскоши. Шестой период лишь прокладывает путь промышленным сериям, частично складывающимся в седьмом.

Общества второе, дикое, и четвертое, варварское, застойны и отнюдь не тяготеют к какому-либо строю высшего порядка. Дикари не имеют никакого желания возвыситься до варварского строя, который выше их собственного в производственном отношении, а варвары упорно отказываются возвыситься на ступень цивилизации. Эти два общества, дикое и варварское, неизменно прикованы к своим обычаям, независимо от того, хороши они или плохи.

Общества третье, пятое и шестое стремятся более или менее к прогрессу, свидетельством чему Цивилизация. Она во всех направлениях стремится к совершенствованию. Государи каждый день пытаются ввести административные новшества; философы изо дня в день предлагают новые политические и моральные системы. Цивилизация из кожи лезет вон и в теории и на практике, чтобы достигнуть шестого общества, и не в состоянии этого сделать, потому что соответствующее изменение, повторяю, зависит от мер бытового и производственного характера, а не от систем управления, тогда как философия занимается исключительно последними, никогда не желая задуматься над преобразованием бытового и общественного строя.

Укажу еще на одну противоположность по линии правдивости: правда царит в обществах, образуемых теми или иными сериями, а лживость – в обществах с разобщенными семьями.

В первых правдивость обеспечивает каждому больше выгод, чем лживость, и, следовательно, каждый индивидуум, будь он порочен или добродетелен, любит правду и на практике правдив, так как правда, – путь к благосостоянию. Вот почему на протяжении этих 24 обществ, включая сюда и гарантизм, во всех производственных отношениях царит яркая правдивость.

Обратное явление имеет место в восьми обществах с разобщенными семьями: здесь богатство достигается лишь путем хитрости и вероломства, и следовательно мошенничество одерживает верх на всем протяжении этих восьми периодов; недаром мы видим, что в цивилизации, общественном строе семейного типа, успех венчает лишь плутовство, а исключения из этого правила столь редки, что служат лишь его подтверждением.

Общества второе, дикость, и шестое, гарантизм, менее благоприятны для лжи, чем строй цивилизации; однако это все еще притоны мошенничества, по сравнению с той яркой правдивостью, которая царит в 24 обществах с прогрессивными сериями.

Отсюда умозаключение, которое может показаться фантастичным и все же будет строго доказано: в 18 обществах комбинированного строя свойство, самое существенное для торжества правды, – любовь к богатству. Человек, который в рамках цивилизации пускается на всевозможное плутовство, будет человеком самым правдивым в строе комбинированном; дело в том, что этот человек плут не потому, что обман доставляет ему удовольствие: он плутует лишь для того, чтобы добиться богатства; покажите ему, что он может заработать тысячу экю путем лжи, а три тысячи экю правдивостью, и он предпочтет правду, каким бы плутом он ни был. На этом основании люди самые корыстолюбивые скоро станут самыми горячими приверженцами правды в том строе, где правдивость будет обеспечивать быстрый доход, а практика лжи – вызывать неизбежное разорение.

Нет ничего легче, как обеспечить торжество правды на всей земле; для этого достаточно выйти из обществ: второго, третьего, четвертого, пятого и даже шестого, и организовать общества серийного характера. Эта перемена не внесет ни малейшего замешательства, потому что она коснется лишь бытового и производственного укладов, а это не имеет никакого отношения к управлению.

Весь распорядок комбинированного строя будет прямой противоположностью нашим навыкам и вынудит поощрять все то, что мы именуем пороком, например, страсть к лакомству и любовные утехи. Те кантоны, где эти мнимые пороки достигнут наибольшего развития, будут наилучшими в производственном отношении, а их находящиеся в обращении акции найдут максимум держателей среди капиталовкладчиков.

Сколь бы странными ни казались высказываемые мной положения, я позволю себе на них остановиться, чтобы приковать внимание читателя к одной великой истине: Бог, несомненно, сформировал наши характеры в соответствии с запросами комбинированного строя, который будет продолжаться 70 тысяч лет, а отнюдь не в соответствии с запросами строя разобщенного, которому суждено продолжаться лишь 10 тысяч лет. Исследуя же потребности комбинированного строя, вы увидите, что в ваших страстях нет ничего порочного: возьмем для примера любой характер, хотя бы характер хозяйки.

В эпоху Цивилизации желательно, чтобы все женщины любили заниматься хозяйством, потому что общее их предназначение – замужество и ведение разобщенных семейных хозяйств; однако, изучая вкусы молодых девиц, вы видите, что добрых хозяек среди них найдется не больше одной четверти, а три четверти не имеют ни малейшего тяготения к этой работе; многие из них любят наряды, ухаживания и развлечения. Отсюда вы делаете вывод, что три четверти молодых девиц – порочны; а между тем порочен лишь вашсоциальный механизм. В самом деле, если бы все молодые девицы, согласно вашим желаниям, страстно любили хозяйственные заботы, три четверти женщин были бы совершенно непригодны для комбинированного уклада, который будет продолжаться 70 тысяч лет. Дело в том, что при этом укладе хозяйственные функции благодаря ассоциации настолько упростятся, что для них не потребуется даже одной четверти женщин, занятых ими сейчас; вполне достаточно, чтобы из числа женщин одна четверть или одна шестая были хозяйками. Эту пропорцию, должно быть, соблюдал Бог, создавая хозяек в количестве, соответствующем 70 тысячелетиям счастья, а не 5 тысячелетиям несчастий, переживаемых нами ныне. На чем помирились бы женщины в комбинированном строе, если бы для работы, требующей сотни женщин, налицо оказалось 400? Отсюда получилось бы пренебрежение к другим занятиям, уготованным женщине, и каждый стал бы говорить, что Бог поступил неразумно, наделив всех женщин свойствами хозяйки, нужными только для одной четверти.

Итак, мы приходим к заключению, что женщины, каковы они есть, вполне хороши, что три четверти из них имеют полное основание пренебрегать хозяйственной работой; что порочны только цивилизация и философия, несовместимые с природой страстей и с предначертаниями Бога, как это я поясню дальше в трактате о притяжении.

Аналогичные доводы можно привести в пользу любой из страстей, которые вы именуете пороками. Благодаря теории комбинированного строя вы поймете, что все наши характеры хороши и разумно распределены, что природные наклонности надо развивать, а отнюдь не исправлять. Вам кажется, что ребенок исполнен пороков, только потому, что он – лакомка, спорщик, фантаст, непослушен, дерзок, любопытен, неукротим; этот ребенок – самое совершенное существо; при комбинированном строе он будет самым ревностным тружеником; 10 лет от роду он уже заслужит степень в детских сериях, наивысших в данном кантоне; а честь возглавлять эти серии на парадах и на работе сделает для него самую утомительную работу игрушкой.

В наши же дни, признаюсь, этот ребенок невыносим; то же можно сказать о всех детях; но порочного среди них нет. Мнимые пороки заложены в них природой. Эта страсть к лакомствам, к свободе, вами во всех детях подавляемая, дарована им Богом, который сумел наметить разумный план распределения характеров; повторяю, порочна Цивилизация, которая несовместима ни с развитием, ни с использованием черт, вложенных Богом. Еще порочна философия, которая не хочет признать, что цивилизация противоречит предначертаниям природы, так как вынуждает заглушать вкусы, присущие всем детям. Такова страсть к лакомствам и строптивость у мальчиков, страсть к нарядам и к рисовке у девочек; так обстоит дело и с другими возрастами, склонности или влечения которых именно таковы, какими они, по мнению Бога, должны быть в соответствии с комбинированным строем, который есть не что иное, как синтез, развернутая система притяжения. Займемся же его анализом; люди не подумали заняться им до сих пор.

При сопоставлении безмерности наших желаний с ничтожными средствами их удовлетворения может показаться, что Бог действовал опрометчиво, наделяя нас жаждой наслаждений и страстями, которые служат для нас пыткой, возбуждая тысячи желаний, тогда как мы не можем удовлетворить и десятой доли их при строе Цивилизации.

На основании таких рассуждений моралисты пытаются исправить дело рук Божьих, умерить, подавить страсти, которые они не умеют удовлетворить и которых они даже не знают; ведь из двенадцати страстей, которые являются основными движениями души, им известны лишь девять; но представление о четырех главных у нас весьма несовершенно.

Эти девять уже известных страстей суть пять чувственных вожделений, которые владеют в большей или меньшей мере каждым индивидуумом, и четыре простые душевные эмоции, а именно:

6 – группа дружбы,

7 – группа любви,

8 – группа отцовства, или семейная,

9 – группа честолюбия, или корпорации.

Моралисты хотят дать этим девяти страстям направление, противное заветам природы. Сколько разглагольствовали они на протяжении двух тысячелетий, чтобы умерить и видоизменить пять чувственных вожделений, чтобы уверить нас в том, что бриллиант – отвратительный камень, а золото – гнусный металл, что сладость и ароматы достойны презрения, а хижина и простая грубая природа предпочтительнее королевского дворца. Так старались моралисты глушить чувственные страсти; не щадили они и страстей душевных. Сколько злословили они против честолюбия. По их словам выходило так, будто желательны должности лишь средней руки и малодоходные; если какая-либо должность приносит доход в размере 100 тыс. фунтов, в угоду морали надо брать себе из них только 10 тыс. Еще смехотворнее их взгляды на любовь; они хотят, чтобы в любовных отношениях царили постоянство и верность, столь несовместимые с природными инстинктами и столь утомительные для обоих полов, что при наличии полной свободы никто этому не следует.

Все эти философские капризы, называемые долгом, не имеют ничего общего с природой; долг исходит от людей, а влечение от Бога: если хотите познать предначертания Божьи, изучайте притяжение, только природу, не приемля долга, понятие о котором меняется с каждым веком и с каждой страной, тогда как природа страстей была и будет неизменна у всех народов.

Как надо изучать, я покажу на исследовании чувства отцовского и сыновнего.

Моралисты стремятся установить равенство привязанности между отцами и детьми. Они ссылаются при этом на священный долг, а природа с ними совершенно не согласна. Чтобы уяснить себе ее намерения, забудем о должном и проанализируем сущее. Мы замечаем, что привязанность отцов к детям, примерно, в два или три раза превосходит привязанность детей к отцам. Диспропорция огромна, и она кажется несправедливой; но вопрос о несправедливости и порочности не должен занимать нас при исследовании того, что есть, а не того, что должно быть.

Если, вместо того чтобы исправлять страсти, вы станете исследовать побудительные мотивы природы, сообщившей страстям направление, столь отличное от долга, вы скоро заметите, что так называемый священный долг не имеет ничего общего со справедливостью. Свидетельством тому занимающая нас проблема: несоответствие любви отцовской и сыновней. Для такого неравенства имеются уважительные причины, причем не одна, но целых три.

1. До наступления зрелости ребенок не понимает сущности отцовства; он не может оценить и уяснить себе его значение; в младенческом возрасте, когда складывается его сыновняя привязанность, от него тщательно скрывают природу того акта, который лежит в основе отцовства; в эту эпоху любовь его может носить лишь характер симпатии, а не любви сыновней. Не должно требовать от него привязанности в благодарность за заботы родителей по его воспитанию; такая рассудочная благодарность не свойственна моральным способностям ребенка; требовать рассудочной любви от существа, неспособного жить рассудком, значит самому быть младенцем. Кроме того, благодарность родит дружбу, а не сыновнюю любовь, которую в младенческом возрасте ребенок не может ни познать, ни почувствовать.

2. Подростка в возрасте от 7 до 14 лет родители осаждают своими наставлениями; эти нравоучения бывают приправлены дурным обращением; а так как ребенок недостаточно разумен, чтобы осознать необходимость принуждения, то его привязанность непременно будет складываться в зависимости от ласки, ему оказываемой; зачастую ребенок любит деда, соседа, слугу больше тех, кто дал ему жизнь, и отцы не вправе на это жаловаться; при некоторой проницательности они должны понять, что ребенку (в силу указанных выше мотивов) свойственна любовь лишь как чувство симпатии, а это чувство развивается в соответствии с добротой и чуткостью, вносимой отцами в свои отцовские функции.

3. Когда подросток, достигнув половой зрелости, начинает понимать сущность отцовства и материнства, он убеждается, что родительская любовь не бескорыстна; в основе ее лежит уцелевшее в родителях воспоминание о былых наслаждениях, связанных с его зачатием, честолюбивые мечты или сознание своей слабости, развлечения, доставляемые ребенком в детстве, когда он очаровательно скрашивал родителям досуг. Поняв все это в сознательном возрасте, ребенок не может считать себя в долгу перед родителями, которым он доставил столько радостей, им не разделенных (и которых его хотят лишить в лучшую пору жизни). Это сознание скорее ослабит, чем усилит его привязанность; он понимает, что его зачали из любви к наслаждению, а не из любви к нему самому, а может быть, зачали вопреки желанию, то ли в силу неловкости увеличив потомство, и без того многочисленное, то ли желая ребенка другого пола. Коротко говоря, в эпоху юности, когда сыновняя любовь может зародиться, тысячи соображений подрывают престиж родителей, делая смешной в глазах юноши роль, отводимую отцовству. Таким образом, если родители не сумели снискать его уважение и дружбу, он не будет чувствовать к ним сыновней любви, даже в небольшой дозе, установленной природой в качестве долга детей в отношении родителей; эта доза покажется нормальной, если учесть, что при комбинированном строе, к которому перейдет земной шар и применительно к которому заложены в нас страсти, воспитание не будет стоить отцам ни малейшего труда.

В настоящее время людям кажется, что трудности воспитания дают отцам неограниченные права на любовь детей, но это объясняется лишь тем, что они не взвесили трех ослабляющих моментов, только что мною приведенных:

1) полное непонимание детьми в младенческом возрасте сущности отцовства;

2) испытываемое ими в отроческом возрасте отвращение к злоупотреблению и неразумному осуществлению отцовской власти;

3) наблюдаемое ими в юности резкое несоответствие между большими претензиями отцов и мнимыми заслугами, на которых эти претензии основаны.

Учтя при этом еще и другие моменты второстепенного характера, например предпочтение, оказываемое родителями одному из детей, обидное для других детей, мы поймем, почему сыновняя привязанность втрое меньше родительской; если ребенок привязан сильнее – это под влиянием симпатии, а не кровного родства. Случается нередко, что ребенок привязан к одному из родителей в два-три раза больше, чем к другому: хотя формальное право на любовь у обоих родителей и одинаково, но характер одного из них более сродни ребенку.

Все это – истины, которые цивилизованные не хотят ни осознать, ни положить в основу своих социальных расчетов. Бедные наслаждениями, они хотят быть богаты иллюзиями; они присваивают себе право собственности на привязанность слабейшего. 60-летний муж претендует на безраздельную любовь 20-летней супруги; мы прекрасно понимаем, в какой мере обоснованы эти претензии; отцы хотят быть божеством, идеалом в глазах детей; они вопиют о неблагодарности, получая от детей любовь лишь в меру ими заслуженного. За отсутствием подлинной привязанности они питаются химерами: они любят, чтобы в романах и комедиях им рисовали безграничную сыновнюю любовь и супружескую верность, которой нет и тени в семье. Питаясь этими нравственными химерами, цивилизованные утрачивают способность к исследованию общих законов природы; они возводят в степень закона свои собственные капризы и деспотические претензии и обвиняют природу в несправедливости, не желая заняться исследованием цели, к которой тяготеют ее предначертания.

Чтобы раскрыть эту цель, надо, минуя идею долга, приступить к анализу и синтезу притяжения страстей, которое кажется нам порочным только потому, что мы не ведаем его цели, и которое, будь оно порочно или нет, никогда не было предметом систематического анализа.

Чтобы читатель различал между притяжением и долгом и исследовал притяжение независимо от предрассудочного понятия о долге, я дам в третьей части этого трактата новую главу, посвященную этому вопросу, главу о сложных контр-движениях, из которой будет видно, что притяжение не может быть подавлено, хотя бы и противоречило долгу. Итак надо капитулировать перед этой сиреной и приступить к изучению его законов, вместо того чтобы диктовать ему наши законы, которыми оно пренебрегало и вечно будет игнорировать во славу Бога и к величайшему конфузу наших неустойчивых систем.

Начнем с первой ступени, имеющей три разветвления; в дальнейшем мы будем говорить о стволе, или унитеизме[42], как источнике всех страстей, которых на первой ступени 3, на второй 12 и т. д.

На первой ступени, или при первом разветвлении ствола, имеются три страсти, три подочага или центра притяжения, к которым тяготеют люди всех рангов, всех возрастов; эти три страсти следующие:

1) люксизм, или жажда роскоши;

2) группизм, или стремление к образованию групп;

3) сериизм, или тяга к образованию серий.

Будем исследовать эти страсти в их подразделениях, соответствующих количеству страстей на следующей ступени, во втором разветвлении их дерева на 12 ветвей, образующих гамму страстей, аналогичную гамме музыкальной.

1-й подочаг. Роскошь. Она охватывает пять управляемых ею страстей вторичного характера, называемых чувственными, или влечением пяти органов чувств. Люксизм бывает внутренний и внешний. В первом случае дело касается здоровья, которое обеспечивает нам полноценность и непосредственность всех чувственных восприятий. Но эти чувственные восприятия невозможны вне богатства; хороший желудок и великолепный аппетит вам не помогут, если у вас нет ни гроша, чтобы пообедать. У кого нет гроша, тот обречен на голод, на косвенное подавление своих чувств; чувства не могут функционировать полноценно без посредства денег, которым в цивилизации все подвластно.

С другими четырьмя внешними органами чувств дело обстоит точно так же, как и со вкусом: амплитуда каждого из них вне богатства минимальна. Пусть у вас превосходный слух – без денег вам не попасть ни в оперу, ни на концерт, между тем как при наличии туго набитого кошелька доступ туда свободен любому человеку с плохим слухом. Для счастья недостаточно роскоши внутреннего характера или здоровья; нужна еще роскошь внешнего характера, или богатство, которое обеспечивает полноту чувственных восприятий, предпосылкой чего является здоровье, или роскошь внутреннего характера.

Наличие исключений лишь подтверждает правило. Молодая девушка встречает старика, который обеспечивает ей счастливую жизнь, полноту чувственных радостей, хороший стол, наряды и пр., чего ей доставало. В этом случае одно из пяти чувств – осязание, действует в виде полового влечения, чтобы обеспечить посредством богатства внешнее функционирование четырем остальным, которые сами по себе имели бы лишь внутреннее функционирование, или здоровье, и вне богатства находились бы лишь в потенции, будучи лишены позитивного двигателя; вне богатства, предоставленного стариком, уделом девушки были бы лишения всякого рода, страдало бы и чувство осязания, так как у бедняков слишком мало средств и возможностей для любовных связей с теми, кого они любят.

Отсюда мы заключаем, что роскошь есть фактор сложный, а не простой, что она бывает внутренняя и внешняя, – существенный принцип, устанавливаемый нами, чтобы констатировать путаницу физических наук во всяком вопросе, касающемся единства движения. Доказательством тому споры по вопросу о простоте и сложности света. Если свет – тело простое, в таком случае, в силу единства природы, роскошь тоже должна быть элементом простым. Роскошь – первичная цель притяжения страстей, подобно тому, как основа света, или солнце, есть первый центр материального притяжения. Но так как мы видим, что роскошь есть фактор сложный, следовательно, сложен и свет; в противном случае в системе природы оказалось бы раздвоение между движением материи и движением страстей.

2-й подочаг группы. Это ответвление охватывает четыре страсти вторичного характера, так называемые аффективные (affectives).

Мажор:

1. Группа честолюбия или корпоративного чувства.

2. Группа дружбы.

Минор:

1. Группа любви.

2. Группа семейная, или родственная.

Наши законодатели стремятся подчинить социальную систему последней из четырех групп, группе семейной, Богом почти лишенной влияния при социальной гармонии, потому что узы в этой группе носят материальный или принудительный характер, а не характер свободного объединения, основанного на страсти и расторжимого по желанию.

Принятие за стержень социального механизма именно той из четырех групп, которой суждено обладать наименьшим влиянием за отсутствием в ней свободы, достойно людей, которые во всех своих расчетах идут вразрез с природой; в гармонии же эта группа будет активно использована лишь в случае поглощения ее тремя другими группами и функционирования ее в их духе.

Так как всякое принуждение порождает лицемерие, то оно будет прямо пропорционально влиянию семейной группы как несвободной и нерасторжимой; недаром общественные ступени – цивилизация и патриархат, – где эта группа господствует, как нельзя более лживы. Общество варварское более кровавое, более деспотическое, чем наше, все же менее лживо, так как семейная группа – один из сильнейших зачатков лживости в недрах движения – пользуется там меньшим влиянием. В качестве нерасторжимого союза семья чужда предначертаниям Бога, которому угодно, чтобы узы и импульсы направлялись лишь притяжением и свободой.

3-й подочаг – серии, или совокупности групп, связанных в серии и обладающих теми же свойствами, что и геометрические ряды. Это третье ответвление дает три из 12 вторичных страстей; они именуются распределяющими (distributives) и ведут к социальному и домашнему механизму, совершенно неизвестному цивилизации. Первобытному обществу он был знаком; эту тайну утраченного счастья надо вновь разгадать. Таким образом, план гармонической увязки страстей сводится главным образом к искусству формирования групповых серий и приведению в действие их механизма.

Если бы ученые верили в единство Вселенной, о котором они прожужжали нам уши, они бы понимали, что, поскольку весь мир и все творения распределены по сериям, необходимо для нашей связи с мировым единством установить аналогичный порядок в игре социальных и домашних страстей.

Ученым не угодно было допустить эту аналогию и сделать из нее вывод относительно необходимости исследования способа формирования серий на основе страстей, тайну которых я раскрываю.

Так как в этом томе я не освещаю полностью данного вопроса, лишь поверхностно касаясь серий в примечании А и во второй части – втором примечании, то я считаю ненужным давать здесь определение трех страстей, которые ведут к образованию серий; какой смысл характеризовать три новых двигателя без описания их функций в социальном и домашнем механизме!

В дальнейшем мы часто будем возвращаться к этому подразделению 12 вторичных страстей на 5 телесных, или чувственных, и 7 душевных, или душевного происхождения (таковы 4 аффективных и 3 распределяющих). Они имеют свой коллективный очаг, или ствол, – унитеизм; эта страсть дала три первоначальные ветви и сама является результатом их комбинированного действия.

Унитеизм есть склонность индивидуума к увязке собственного счастья со счастьем всего, что его окружает, и всего рода человеческого, столь ненавистного людям в наши дни. Это – филантропия, не знающая границ, всеобщее взаимное доброжелательство; оно сможет развиваться лишь в ту пору, когда весь род человеческий будет богат, свободен и справедлив в соответствии с тремя страстями – подочагами: люксизмом, группизмом и сериизмом, которые требуют:

в первом подразделении богатства различных степеней для удовлетворения пяти внешних органов чувств;

во втором подразделении – абсолютной свободы для четырех групп;

в третьем подразделении – справедливого распределения по страстям этого наименования.

Если унитеизм охватывает три первичных страсти, то он включает в себя и 12 вторичных, содержащихся в трех первичных. Не правы ли мы, сравнивая унитеизм с белым лучом, который содержит в себе семь цветов радуги? Надо помнить, что этот луч содержит еще пять других, не видимых нашим глазом и не замечаемых нами: розовый, малиновый, каштановый, зеленый оттенка драгун, сиреневый (я твердо уверен лишь в розовом и малиновом). В действительности, белый луч содержит 12 лучей, из коих нам видимы лишь семь; так и музыкальная октава содержит двенадцать звуков, но в гамме звучат лишь семь. Было бы неправильно, неточно изображать унитеизм, как объединение семи душевных страстей, так называемых аффективных и распределяющих, потому что это сочетание предполагает наличие пяти чувственных страстей и, следовательно, функционирование двенадцати страстей вторичного характера.

В этом проспекте не хватает определения унитеизма, или коренного ствола страстей, но он при цивилизации не действует: таким образом, достаточно приковать внимание к противоположной ему страсти, или эгоизму, который господствует столь безраздельно, что система совершенствуемого совершенства – идеология – кладет эгоизм или собственное «я» в основу всех своих построений. Изучая цивилизованных, люди естественно видели в них лишь разрушительные страсти, которые имеют свои градации, подобно страстям в гармонии.

Наши ученые не знают унитеизма, или безграничной филантропии: вместо этой страсти они видели лишь ее пагубный антипод, свойственную человеку манию все подчинять своим собственным удобствам. Эта отвратительная наклонность имеет различные наименования в мире ученых: у моралистов она называется эгоизмом, у идеологов – собственным «я», термин новый, который, однако, не вносит ничего нового и является лишь бесполезной перефразировкой эгоизма; в нем всегда обвиняли цивилизованных, и обвиняли вполне основательно, потому, что их общественный быт, это царство лицемерия и гнета, ведет к подчинению всех двенадцати страстей эгоизму, который становится разрушительным очагом и заступает место унитеизма, или гармоничного очага страстей.

Так как счастье – общая цель наших устремлений – является двигателем унитеизма, приводящего в движение все страсти, то следует ради упрощения исследования остановиться на трех первичных страстях – люксизме, группизме, сериизме, или, в крайнем случае, на 12 вторичных, которые являются подразделениями трех первичных. Бесполезно было бы преждевременно вдаваться в подробную характеристику 32 страстей третьей ступени и 134 – четвертой и т. д., поскольку полноценное развитие трех первичных обеспечивает развитие 32 третичных, 134 – четвертой ступени, 404 – пятой и т. д…

Итак, в данном проспекте больше чем достаточно осветить вопрос о расцвете трех первичных страстей и 12 вторичных, именуемых корнями октавы и гаммы страстей.

Мы прекрасно знаем пять страстей чувственных, ведущих к роскоши, четыре «аффективных», ведущих к образованию групп; нам остается ознакомиться с тремя распределительными, комбинированное действие которых порождает серии – социальный метод, тайна которого утеряна первыми людьми, сумевшими сохранить серии лишь около 300 лет. Наконец-то тайна этого механизма вновь обретена и намечены мероприятия, необходимые для применения его к крупному производству!

Итак, наша задача в простейшей формулировке сводится к определению игры сериизма, или третьей первичной страсти; это она поддерживает в состоянии равновесия две других – люксизм и группизм, которые без содействия сериизма оказались бы в состоянии постоянной распри.

Аккорд из трех страстей дает счастье, обеспечивая развитие унитеизма, ствола и корня страстей; это он порождает все разветвления различных ступеней.

Я дал классификацию, или систему градаций; повторяю, древо, вышедшее из недр унитеизма, – страсти, неведомой у нас и являющейся антиподом эгоизму, – дает на первой ступени три, на второй двенадцать, на третьей тридцать две, на четвертой сто тридцать четыре, на пятой четыреста четыре плюс стержень, который никогда не принимается в расчет в движении.

Характеры и темпераменты располагаются в том же порядке, с некоторыми видоизменениями; темпераментов – четыре на второй ступени плюс очаг; четвертая ступень может видоизменяться в пределах от 30 до 32; так и другие.

Можно было бы продолжить анализ страстей, характеров и темпераментов вплоть до 6-й, 7-й и 8-й ступеней. Но для нашей любознательности на первых порах достаточно будет пятой ступени, так как она дает совокупность гармонической фаланги, или домашней судьбы (destinee domestique). Итак, продолжаю.

В соответствии с единством мира материального и мира страстей система тяготения очень подробно описана и прослежена в механизме звездной системы. Мы видим там в клавиатуре 32 клавиши, или планеты, тяготеющие в сложной комбинации к унитеизму на основе равновесия и согласования всей системы со звездной сферой, в центре которой она находится. Переходя к подразделениям, и прежде всего к подразделению первой степени, система тяготеет к трем подочагам:

1) люксу, или солнечному центру;

2) к четырем группам, образуемым четырьмя планетами, имеющими луны;

3) к серии, образуемой сочетанием четырех групп и разных небесных тел вокруг солнечного стержня.

Перейдем к беглому рассмотрению двенадцати страстей коренной октавы второй степени.

Я уже дал их классификацию – пять чувственных, четыре аффективных, три распределительных. Трое последних едва известны цивилизованным; мы наблюдаем лишь их проблески, и эти проблески порождают великий гнев моралистов, яростных врагов наслаждения. Влияние этих трех страстей столь незначительно и проявляются они столь редко, что мы не имеем даже их отчетливой классификации; я должен был назвать их страстью к соединению (engrenante), страстью к переменам (variante) и градационной (graduante)[44]; но я предпочитаю именовать их по номерам – 10, 11, 12; я подожду с их определением, потому что трудно поверить, чтобы Бог, при всем его могуществе, мог изобрести такой социальный строй, где можно было бы утолить эти три страсти, столь ненасытно жаждущие наслаждения.

Семь страстей – аффективные и распределительные – зависят больше от души, чем от материи; они играют роль первичных. Их комбинированное действие порождает страсть коллективную или образуемую сочетанием семи других, подобно тому как белый цвет создается сочетанием семи цветов радуги; эту тринадцатую я назову гармонизмом, или унитеизмом; она еще более неизвестна, чем страсти номеров 10, 11 и 12, на которых я еще не останавливался; но и не зная их, можно рассуждать на тему о всеобщем их влиянии. Так я и сделаю.

Хотя эти четыре страсти – 10, 11, 12 и 13 – совершенно заглушены нашими обычаями цивилизованных, однако зародыши их живут у нас в душе; и это нас утомляет, тревожит в большей или меньшей мере в зависимости от активности этого зародыша в каждом отдельном человеке. Вот почему многие цивилизованные на протяжении всей своей жизни томятся даже в том случае, если они владеют всеми предметами своих желаний. Свидетельством тому Цезарь, который, взойдя на мировой престол, удивлялся тому, что, достигнув столь высокого ранга, он ощущает лишь пустоту и скуку. Эта тревога Цезаря имела единственной причиной влияние четырех заглушенных страстей, и в особенности 13-й, которая чрезвычайно активно действовала на его душу; своим счастьем он наслаждался тем меньше, что достижение наивысшего ранга не оставляло уже желать ничего большего, что могло бы его рассеять и служить противоядием для этой 13-й страсти, которая в нем преобладала.

Как общее правило, то же несчастье постигает примерно всех великих людей цивилизации; так как их душу сильно волнуют эти четыре страсти, не имеющие простора для своего развития, то неудивительно, что обычно рядовой человек более довольствуется своим маленьким счастьем, чем великие люди своими великолепными наслаждениями. Это столь восхваляемое величие – Трон, Господство и пр. – есть благо реальное, что бы ни говорили философы; но эти блага имеют свойство возбуждать, а не удовлетворять четыре заглушенные страсти; этим объясняется то, что средний класс более способен наслаждаться при наличии меньших ресурсов, потому что его мещанские (bourgeois) навыки возбуждают в нем лишь девять первичных страстей, которые имеют некоторый простор для своего развития при строе цивилизации, тогда как три распределительных и гармонизм этого простора вовсе лишены.

Как общее правило, влияние трех распределительных страстей порождает характеры, именуемые свободолюбивыми, беспутными и т. д. 13-я страсть, или гармонизм, порождает характеры, именуемые оригинальными: этим людям не по себе в нашем мире; они не могут свыкнуться с обычаями Цивилизации.

Варварам почти чужды эти четыре страсти, которые на данной общественной ступени совершенно не пробуждаются; недаром они больше нас довольствуются своими грубыми нравами, складывающимися под влиянием девяти страстей материального и духовного характера, единственных, которые их волнуют.

В качестве резюме скажу: если полноценное счастье человеческий род обретает только в строе групповых серий, или в строе комбинации, то объясняется это тем, что данный строй полностью обеспечит развитие двенадцати коренных страстей, а следовательно, и тринадцатой страсти, которая есть комплекс семи главных. Отсюда следует, что в этом новом общественном строе наименее счастливый из индивидуумов, будь то мужчина или женщина, все же окажется во много раз счастливее, чем могущественнейший из королей в наши дни; и это потому, что подлинное счастье заключается лишь в удовлетворении всех страстей.

Двенадцать коренных (radicales) страстей подразделяются на множество оттенков, преобладающих в большей или меньшей мере в том или другом индивидууме. Отсюда бесконечное разнообразие характеров, которые, однако, могут быть сведены к восьмистам (десяти) главным. Природа наделяет ими наугад детей того и другого пола; среди восьмисот (десяти) детей, собранных без какого бы то ни было подбора, можно найти зародыши всевозможных совершенств, достижимых человеческим разумом; этим я хочу сказать, что каждый из детей от природы одарен способностью, достаточной, чтобы стать равным одному из изумительнейших людей, которых видел мир, как Гомер, Цезарь, Ньютон и пр. Если взять общую цифру населения Франции – 36 млн. – и разделить это число на восемьсот (десять), то окажется, что в этом государстве имеется 45 тыс. индивидуумов, способных сравняться с Гомером, 45 тыс., способных сравняться с Демосфеном, и т. д., если бы только их готовили к этому с трехлетнего возраста и давали бы им естественное воспитание, которое развивает в человеке все зародыши, заложенные в него природой. Но такое воспитание осуществимо только при прогрессивных сериях, или комбинированном строе; можно себе представить, каков будет в этом новом строе приток знаменитых людей во все отрасли человеческой деятельности, если население одной только Франции уже даст 45 тыс. в каждой из них. Итак, когда весь земной шар будет организован и численный состав его населения доведен до 3 млрд., тогда на земном шаре постоянно будет 37 млн. поэтов, равных Гомеру, 37 млн. ученых геометров, равных Ньютону, 37 млн. драматических писателей, равных Мольеру, и так со всеми мыслимыми талантами. (Разумеется, эти исчисления приблизительны, и напрасно парижские газеты принимают их буквально.)

Большое заблуждение думать, что природа скупа на таланты; она щедра сверх наших желаний и наших потребностей; но ваше дело – уметь распознать и развить эти зачатки; а вы в этой области столько же невежественны, сколь невежественен дикарь в вопросе обнаружения и эксплуатации горных залежей. Вы не обладаете никаким искусством, никаким пробным камнем для распознавания того, к чему предназначила природа индивидуумов, какие зачатки заложены в их душу; при цивилизации эти зародыши попираются, они глушатся воспитанием, и из миллиона людей этого едва ли избегнет один. Искусство распознавания этих зародышей – одно из тысячи чудес, которым научит вас теория прогрессивных серий, где каждый развивает и совершенствует до наивысшего предела различные зачатки талантов, заложенные в него природой.

Поскольку восемьсот характеров распределены наугад среди различных детей, не приходится удивляться обычному контрасту между отцами и детьми; недаром существует французская поговорка: «У скупого отца – щедрый сын». Отсюда постоянное взаимное попирание интересов в семье: отец с огромными затратами и трудами создал такое-то предприятие, а сын им пренебрегает, губит своим нерадением и продает, потому что его вкусы противоположны; у отцов – это повод для нескончаемых сетований на природу. Новый социальный строй покажет правомерность всех этих мнимых несправедливостей природы, даже самых возмутительных; таково оставление на произвол судьбы бедняка, которому оказывают тем меньше покровительства, чем больше нуждается он в помощи и работе, тогда как богач, который ни в чем не нуждается, бывает осыпан милостями судьбы и может выбирать любую должность. Это влияние злого гения чувствуется во всех сферах Цивилизации; всюду мы видим, как яростно обрушивается природа на бедняка, на праведника и на слабого; всюду мы видим отсутствие Божественного провидения и вечное царство демонического духа; лишь порою бывают проблески справедливости, чтобы мы поняли, что справедливости нет места в обществах цивилизованном и варварском.

Расин в «Андромахе»[45] говорит:

Эти преходящие неурядицы вам покажутся актом величайшей мудрости, когда вы благодаря теории притяжения поймете, что строй Цивилизации обладает свойством развивать 12 коренных страстей в превратном направлении и постоянно порождать столько несправедливости и ужасов, сколько справедливости и благодеяний принесли бы эти страсти при их правильном развитии и комбинированном действии. Вы будете удивляться правильному сцеплению этих злосчастий, которые обрушивает и будет обрушивать на вас Бог, пока вы будете упорствовать в своей разобщенности производства; вы поймете, что мнимые странности в игре страстей основаны на глубоком расчете, с помощью которого Бог уготовил вам огромное счастье в комбинированном строе; и, наконец, вы поймете, что это страстное влечение, хулимое вашими философами, как порок и разврат, есть самое изумительное дело рук Божьих; потому что это влечение без всякого принуждения и без всякой иной поддержки – силою приманки, заключающейся в наслаждениях, – установит универсальное единство на земном шаре и приведет к исчезновению войн и резолюций, нищеты и несправедливости, как это будет на протяжении 70 тысячелетий социальной гармонии, в которую нам предстоит вступить. Теперь вернемся к хаотическим обществам, в которых мы живем.

Конец ознакомительного фрагмента.