Теория Большой Игры. Глава I. Ангел (Егор Шиенков, 2012)

Глава I. Ангел

Уже много лет Максиму казалось, что ничего вокруг не меняется. Именно казалось, поскольку фактически изменения были налицо. Сначала он поступил в институт, потом его закончил. Пошел на первую работу, потом сменил ее на якобы более лучшую, потом еще раз. Женился, развелся. Причем все это он успел сделать еще до того, как ему исполнилось тридцать. Вот только беда была в том, что все эти события были настолько бледными, что не оставили после себя никакой уверенности, что окружающий мир прошел через какие-то значительные изменения. Да что там уверенности: честно говоря, и слабого намека на это не существовало. Поэтому Максиму казалось, что много лет ничего не меняется.

Он вырос в интеллигентной семье, в которой интеллектуальный труд был в почете. Поэтому, несмотря на техническое образование, а, возможно, и благодаря ему, был склонен к философским рассуждениям на вечные темы. Рассуждая в этом ключе, он частенько пытался обнаружить причину безрадостного характера своего существования. За долгие годы изучения предмета выводы были сделаны неутешительные.

Дело в том, что все то, что Максим когда-то сделал, и все те результаты, которые он при этом получил, носили какую-то унизительно недоразвитую форму.

Например, институт он закончил хотя и серьезный по отечественным меркам, но весьма заурядный. Соответственно, если такое образование и давало преимущество в карьере, то это была лишь карьера инженера или научного сотрудника. Ни то, ни другое никак не дотягивало до прилагательного «интересное». Даже вооружившись симплификацией голливудских фильмов, на советского инженера не получалось натянуть костюм романтики и приключений. В результате, заперев в шкафу диплом о высшем техническом образовании вместе с сожалениями о потраченном на его получение времени, Максим пошел работать в сферу пусть также не богатую на исключительные события, но хотя бы более денежную. Разумеется, это была торговля. И, разумеется, иностранным оборудованием для нужд отечественных околопроизводственных предприятий.

Поскольку к этой самой торговле у Максима особых талантов тоже не обнаружилось, результатами его деятельности гордиться не приходилось. Вылезал он, в основном, за счет технических знаний, которые имели все-таки некоторую ценность и здесь. Больших денег он не зарабатывал, но на своем поприще утвердился крепко и даже пару раз менял работодателя с небольшой прибавкой в зарплате, хотя и без карьерных продвижений.

В результате, когда пришло время самоутверждаться покупкой личного автотранспорта, заработанных денег хватило лишь на мутанта отечественного машиностроения, носящего гордое, хотя и неоднозначное название «ВАЗ». Слово это вызывало у Максима ассоциативный ряд, который, начинаясь с аббревиатуры ВАЗ, переходил сначала к ночной вазе, затем к горшку… дальше продолжать не хотелось. Существование в России такого средства передвижения наводило на мысль о крупномасштабном саботаже отечественной конструкторской мысли со стороны спецслужб враждебно настроенных иностранных государств. Причем, судя по результату, в период проведения спецоперации враждебно к нам были настроены абсолютно все страны мира. Но на большее рассчитывать не приходилось.

Похожая ситуация установилась и с жилплощадью, которая у Максима была, но представляла собой доставшуюся в наследство от бабушки ячейку в железобетонном муравейнике, разделенную перегородками на кухню, коридор и две смежные комнаты, такие маленькие, что, по большому счету, должны были родиться на свет платяными шкафами. Постоянное присутствие слева, справа, со спины, сверху и снизу от двух до пяти человек, отгороженное лишь тонкими стенами, приводило к ощущению собственной штампованной заурядности. Такими ощущениями могла бы быть богата жизнь двухдолларовой репродукции Джоконды, лежащей в стопке себе подобных, если бы она умела мыслить.

Еще у Максима была достаточно богатая, по его собственным меркам, история отношений с противоположным полом, включающая в себя некоторое количество однообразных школьно-институтских романов, бестолковую женитьбу, нудный развод и полную растерянность касательно причин, из-за которых взаимоотношения полов, и в особенности брак, до сих пор не стали атавизмом.

Что же касается внешних данных, то и тут похвастаться было особенно нечем. За пару десятков лет сознательной жизни Максим так и не определился с оценкой степени своей привлекательности. С одной стороны, он точно не обладал отталкивающей внешностью, поскольку не имел особых изъянов в виде излишней полноты, кривых зубов или, например, длинного носа. К тому же, его ухаживания за девушками, пусть и не так часто, как хотелось бы, но все-таки периодически приводили к положительному результату. С другой стороны, ему думалось, что периодичность эту честнее было бы назвать эпизодичностью. Да и выбор его обычно падал не на самый желанный объект, а на нечто компромиссное. Так что Максим понимал, что назвать себя привлекательным он может только с большой натяжкой. Но с учетом того, что было принято считать, что, якобы, мужчина интересен окружающему миру в первую очередь некими другими данными, то получалось, что жаловаться в этой области на судьбу у него полного права не было.

Таким образом, наличие всех перечисленных условных благ, с одной стороны, совершенно не радовало, и даже наоборот, а с другой стороны, не давало возможности в полной мере насладиться горечью поражений, полученных в битве жизни. Получается, что он везде как бы победил, но настолько убого, что возникновение чувства торжества победителя просто исключено.

Итак, Максим был не богат, не красив, не умен, не талантлив, не влюблен и не счастлив. Он был нудным середнячком, основной рабочей прослойкой и связующим раствором любого общества со времен первобытного строя. Сознание этого факта убивало жизненный оптимизм мужчины быстрее и целенаправленнее, чем любые самые страшные события в жизни.

Результатом такого положения вещей стала хроническая вялотекущая депрессия. Максим жил с ней очень долго, точный срок он рассчитать не мог, потому как было ли в его жизни что-то отличное от этого состояния он не помнил. А поскольку начало идентификации не поддавалось, складывалось ощущение, что состояние это бесконечно, то есть вообще никаких перспектив до самого конца существования не было.

Будучи разумным человеком, Максим пришел к выводу, что такую жизнь объективно стоит заканчивать, дабы, не тратя больше себя на пустое времяпрепровождение, отправиться навстречу чему-то лучшему.

Как любой образованный человек, Максим верил, что существование человека земной жизнью не ограничено, правда, никаких вразумительных представлений на этот счет он не имел. Христианское учение о загробной жизни казалось слишком голливудски примитивным, буддийское – слишком безнадежным (перспектива перерождения в теле собаки или осьминога его совершенно не радовала), а с остальными религиями он был просто не знаком. Таким образом, вся его религиозность сводилась к пренебрежению знакомыми учениями и отвержению незнакомых.

Никаких символических действий вроде увольнения с работы и закрытия всех текущих дел, раздачи долгов и одежды бедным, обзвона всех знакомых с извинениями за все, что угодно, не было. Максиму было разумно плевать, что после него останется и какими словами его будут вспоминать. Он никогда не мог понять мечты будущих покойников о памяти поколений. Им-то какая разница, будут их помнить или нет в их отсутствие, причем, при полной гарантии невозвращения? Впрочем, никаких загулов на занятые у бандитов под огромные проценты денег тоже не было.

Финальную битву жизни Максим собирался закончить сидя на диване, принимая одну за другой таблетки снотворного и запивая их водой из стакана.

Приготовив все необходимое и устроившись поудобнее, он задумался. Несмотря ни на что, последние мгновения жизни, в упрек всем предыдущим, хотелось провести как-то осмысленно или хотя бы символично. Но почему-то, несмотря на утверждения многих авторов популярного чтива, никакая «вся жизнь перед глазами» не «проносилась». Максим не вспомнил, как он был маленьким и пошел в школу, образы первых поражений и побед, даже если они и были, так и остались где-то в резервациях памяти. Никаких особенных мыслей или желаний не возникло, все было скучно, как обычно, таким образом, даже последние минуты облегчения не приносили.

Единственное, что можно было отнести к разряду незаурядных явлений, так это появление странного ощущения где-то в самом темном, замусоренном уголке сознания, которое с течением времени неумолимо расползалось, занимая все больше и больше пространства.

Через несколько минут смутное ощущение переросло в четкое осознание постороннего присутствия, которое незамедлительно подтвердилось шорохом, а затем и деликатным покашливанием.

Повернув голову и найдя взглядом угол комнаты, похожий на тот угол сознания, из которого пришло незнакомое ощущение, Максим обнаружил там элемент окружающей действительности, которого быть там никак не могло.

Данный элемент представлял собой мужчину, сидящего в углу на складном стуле и внимательно смотрящего на Максима. Мужчина был в костюме-тройке, определенно, очень дорогом и настолько же очень помятом. Как удалось так сильно помять такой хороший костюм оставалось загадкой. Белая рубашка была расстегнута до уровня жилета, на шеей болтался распущенный галстук. Лицо человека полностью гармонировало с одеждой: волосы были стихийно всклокочены, но выглядели чистыми, на щеках красовалась трехдневная щетина мук творчества. Выражение глаз вместе с их общим видом ставило те самые точки над «i», которые давали четкое объяснение причинам появления подобной наружности. В глазах мужчины отражалось похмелье, причем, не похмелье разгульного студента– первокурсника или малопьющего семьянина, которым факт утренней расплаты кажется чем-то из ряда вон выходящим, сравнимым лишь с чумой и ядерной войной, а доброе знакомое похмелье творческого запоя, которое воспринимается как неотъемлемая часть всего процесса, а с помощью опытного опохмела делается еще и в меру приятным времяпрепровождением. Человек сидел на стуле в неудобной задумчивой позе, смотрел на Максима и молчал.

– Здрасьте, – сказал Максим, понимая всю нелепость ситуации и необходимость хоть какого-то ее звукового оформления.

– Добрый день. Я не галлюцинация, – сказал человек.

Слегка удивившись прозорливости гостя по поводу своих мыслей, Максим, впрочем, не растерялся. В его состоянии перспектива выглядеть глупо уже не пугала, а именно она обычно является катализатором процесса растерянности.

– К чему это уточнение? – ответил он вопросом.

Гость устало улыбнулся.

– Обычно, когда я это говорю, люди успокаиваются, впрочем, вы можете считать меня плодом только вашего больного воображения, от этого, по большому счету, ничего не изменится. Мне все равно.

– Тогда кто вы на самом деле? – решил уточнить происхождение гостя Максим.

– Сложный вопрос, которому суждено остаться без полного ответа, – сказал гость. – Могу только сказать, что у меня к тебе, некоторым образом, дело есть.

Максима покоробил такой быстрый и бесцеремонный переход на «ты», но заострять на этом внимание не хотелось, вместо этого он решил тоже перейти в отношение гостя на ты, причем так же бесцеремонно.

– А ты, вообще, кто? – спросил Максим.

В данной ситуации вопрос выглядел более чем уместно. Если уж в вашу запертую изнутри квартиру попадает незнакомый человек, было бы недурно для начала его хоть как-то определить. С самого первого момента мозг Максима как раз предавался честным попыткам классифицировать персонажа. Больше всего мужчина походил на агента 007 в молодости, причем, родившегося в России и получившего там, как минимум, два высших образования. К тому же, знаменитый англичанин, судя по виду, пил вчера очень много не очень хорошей русской водки. Но так как версия эта была явно утопической, она самоустранилась, оставляя после себя мысли более близкие к действительности: про бандитов, намеревающихся требовать завещать им квартиру, меркантильных медицинских работников, жаждущих свежих органов для пересадки, и служителей неизвестного культа, которым нужно от него неизвестно что.

Гость уселся поудобнее, видимо, готовясь к продолжительному монологу.

– Скажем так: как ты, наверное, догадываешься, в мире существуют определенные законы, по которым работает вся вселенная на всех уровнях материи, в том числе и окружающая тебя якобы объективная действительность, – мужчина сделал паузу, в течение которой внимательно изучал реакцию собеседника, как бы пытаясь определить приемлемость формы и стиля передачи информации. – Я понятно выражаюсь? – осведомился он.

– Вполне, – заверил его Максим.

Посмотрев еще несколько секунд в область бровей собеседника, мужчина, казалось, остался доволен результатом и продолжил:

– Так вот. Откуда эти законы взялись и почему они существуют именно в том виде, в котором существуют, объяснять тебе бесполезно по той простой причине, что объяснить это живому человеку в обычном состоянии сознания просто невозможно. Там, где есть законы и принципы, появляются нарушители и первого, и второго. Но особенность в том, что, в отличие от придуманных законов, законы настоящие нигде не записаны и изучить их официальное издание нельзя. В связи с этим иногда возникают недопонимания со стороны субъектов этого мира, и моя задача эти недопонимания свести к безопасному минимуму.

Несмотря на то, что перед Максимом явно разыгрывался какой-то номер из репертуара театра абсурда, он не имел вменяемого объяснения происходящему и поэтому решил держаться нейтрально и в меру подыгрывать собеседнику. В этом случае, если окажется, что все это розыгрыш, он не будет выглядеть впоследствии слишком глупо. Ну, а если окажется, что все серьезно, обвинение в неверии ему тоже не грозит.

– Так что получается: я – нарушитель мирового правопорядка? – уточнил Максим.

– Не льсти себе. И не перебивай, я не закончил. Так вот: на таких, как я, наложены широкие разъяснительные функции. Применительно к тебе, это выглядит примерно так: ты – человек, который собрался прервать свое физическое существование без четких на то причин и не осознавая всю значимость своего поступка. Мой долг все тебе разъяснить.

– И попытаться остановить! – закончил чужую мысль Максим.

Гость пренебрежительно хмыкнул.

– Что вы за существа такие? Откуда эта мания величия? Сейчас, все брошу, и останавливать тебя начну. Ты не понял: я не из службы психологической помощи. Моя задача только разъяснять и объяснять в меру твоих способностей. И еще кое что, но об этом позже. Так что, плакаться в жилетку ты будешь в другом месте. Кстати, можешь называть меня «ангел». Это наиболее близкий стереотип из устоявшихся в умах народных масс, и если ты будешь внутренне воспринимать меня таким образом, тебе будет легче настроиться на верную манеру общения. Вопросы?

– Ты откуда взялся?

– Да, ты глупее, чем я думал. А ты откуда?

– Я-то понятно, я человек, я у мамы родился.

– Ну, это ты потом у мамы родился, а взялся ты совершенно из другого места, которое, между прочим, местом-то можно назвать только с огромной натяжкой. Я такой же интеллектуальный протуберанец на полотне вечности, как и ты, только я возник по четко определенной необходимости, а ты, по большому счету, случайно.

Максим давно подозревал, что когда люди не могут нормально объяснить сути явления, они прибегают к художественным метафорам, которые, неся якобы сокровенный смысл, на самом деле ничего не означают, представляя собой набор высокопарных слов, сложенных в бессмысленную фразу. Хотя, с другой стороны, по поводу отнесения собеседника к людям Максим уже начинал всерьёз сомневаться.

– Ну, хорошо, ангел-протуберанец, я весь внимание.

Ангел поднялся, при этом стула на том месте, где он только что сидел, уже не оказалось. Куда он делся, оставалось загадкой, которая, впрочем, в сложившейся ситуации недолго занимала внимание Максима. Гость начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину и смотря в пол прямо перед собой. При каждом шаге он кивал головой в такт ходьбе, тем самым приобретя сходство со школьным учителем, презирающим всех до одного присутствующих в классе учеников, их родителей, школу, все государство, и даже преподаваемый предмет. Голос его был настолько скучающим, что не оставалось никаких сомнений в том, что данную речь он произносит не первую сотню раз:

– Итак, приступим. Как я уже говорил, моя задача – объяснить тебе сложившуюся ситуацию. Причем, особенность нашего разговора такова, что я не могу открыть тебе причины, по которым все происходит так, как происходит. Как я упоминал, для всего существующего и происходящего есть некие законы, ну, а причины, по которым они есть, знать тебе не положено. Но для того, чтобы придать осмысленность, с твоей точки зрения, моим объяснениям, я буду, во-первых, пользоваться примитивным приемом убеждения, который весьма популярен среди людей – вы называете его «логика» – и, во-вторых, доносить информацию через твой собственный опыт. Действовать будем следующим образом: ты объясняешь мне, в чем у тебя дело, а я – в чем дело на самом деле. Я задаю вопрос – ты отвечаешь, после этого я объясняю и показываю, что ты должен был ответить на самом деле. Договорились?

– Ну, допустим.

– Тогда распишись здесь, – в руке у Ангела появилась делового вида кожаная папка. Жестом успешного бизнесмена, подписывающего очередной миллионный контракт, из нее был извлечен лист белоснежно-белой бумаги с какой-то надписью мелким шрифтом посередине.

За то время, которое понадобилось на преодоление документом пути из рук Ангела в руки Максима, у последнего четко сформировалась жгучая мысль, которая зажглась неоновой вывеской на экране сознания, сублимирующей основной ее смысл. Вывеска гласила: «развод».

Максим сразу понял, что имеется в виду отнюдь не тот «развод», которому предшествует не менее многосмысловое слово «брак», а тот самый «развод», который всегда идет в творческом сотрудничестве с понятием «лох». И судя по всему, это понятие в данный момент собирались применить к самому Максиму.

– У-у-у-у, – прогудел он, пренебрежительно скривившись, – начинается… И чего это я должен подписывать?

– Не подписывать, а расписаться, – пояснил Ангел. – Это нужно в первую и последнюю очередь тебе. Проставление твоей никому в мире не нужной закорючки будет являться символом того, что ты сознательно участвуешь во всем происходящем. Символом опять для тебя. Восприми это как самодисциплинирующий ритуал. Наверняка ты помнишь какого-нибудь литературного героя, который, заключая сделку с дьяволом, расписывается кровью. Ну так вот, нечто подобное действительно периодически имеет место быть в истории человечества. Глупо думать, что дьяволу нужны какие-то там письменные формы, тем более заполненные при помощи биологических жидкостей. Этот ритуал разыгрывается исключительно для подписанта, чтобы тот был уверен, что все серьезно.

– Дьявол, говоришь, – напрягся Максим. – А у нас тут, случайно, не такой случай? Ты, когда Ангелом назвался, не врал?

– Все относительно, – ответил Ангел, – но если упростить относительность до уровня определенности, то нет, я совершенно не Дьявол, а на сто процентов противоположная сторона.

Максим осторожно взял лист бумаги и прочитал написанное.

Текст гласил: «Я понял»

– Да, содержательно, а почему «все» зачеркнуто? – спросил он.

– Слово «все» зачеркнуто по той причине, что все понять ты не в состоянии. Но если бы было просто написано «я понял», то это тоже не передавало бы задуманного в полном объеме, поскольку «я понял» подразумевает, все-таки, что понял ты именно все. Если бы было написано «я не все понял», то это бы несло совершенно противоположный по отношению к выражаемому смысл. Еще вопросы по тексту есть?

– Нет, – ответил Максим, опасаясь еще больше запутаться в объяснениях собеседника.

– Итак, давай начнем, – продолжил тот.

Ангел сел на большое, солидного вида кресло, которое, судя по всему, появилось оттуда же, куда исчез стул, на котором он сидел в начале беседы.

– Что тебя не устраивает?

– В каком смысле?

– Ну, если ты решил, что жить больше не стоит, видимо, тебя что-то радикально в этой жизни не устраивает. Вот я и хотел бы услышать, что именно.

– Ах, в этом смысле. Ну, тут я думать долго не буду, отвечу сразу: все!

– Ну, если так, давай по порядку и на примерах.

Максим продолжительно вздохнул, откинулся на спинку дивана и начал свой жизнеразвенчивающий рассказ:

– Видишь ли, в чем дело: когда я был ребенком, у меня всегда была определенная цель в жизни. Пускай временная, иногда она жила не дольше часа, но была. Всегда совершенно определенная и даже с некоторыми планами, как ее достичь. И, что характерно, никогда не было сомнений, что для достижения вот этой вот конкретной, каждый раз новой, цели не хватит сил, способностей, времени или таланта. Стоило только решить, что тебе хочется – и все, инструменты для достижения задуманного, как бы, уже прилагались. Как маленькие шестигранные ключики в коробке с мебелью из Икеа. И то, что очередной смысл жизни, цель всего существования, выбранный неделю или год назад, блек и таял под наплывом новой, не менее грандиозной идеи, совершенно не волновало. Статистика отошедших в мир иной смыслов жизни не велась. Каждый новый был самый настоящий, и никаких сомнений, что он на всю жизнь, не было.

Эмоциональная и духовная жизнь ребенка невероятно богата и насыщенна, он постоянно решает кем-то стать, что-то сделать лучше всех, быть чемпионом или кем-то, кого он видел по телевизору. И он не просто собирается поступить так в отдаленном светлом будущем – он сразу начинает идти к этой цели.

Пускай очень немногие находят свой путь с детства и идут по нему всю оставшуюся жизнь. Это неплохо. Это даже наоборот, хорошо, что цели меняются. Дети идут по огромному количеству чужих путей, питаются эмоциями незнакомых судеб, какое-то время они живут космонавтами, пожарниками, полицейскими, учеными, спортсменами и многими-многими другими. Перескакивая от одной выбранной судьбы к другой и примеряя на себя чужие жизни, они ищут ту самую, в которой захотят остаться, и такую жизнь называют призванием.

Но, как я уже говорил, призвание находят очень немногие (если вообще кто-нибудь находит), а уж тем более в детстве.

Тем не менее, в юности продолжается это уверенное шествие с периодической сменой пункта назначения. Вот только выбор этого пункта совершается более обоснованно и приземленно, а смена пути не так часта. Уже тогда в душу закрадываются сомнения. А точно ли сегодняшний смысл жизни такой уж значительный и окончательный? Но сомнения прочь – и вперед, к светлому, абсолютно счастливому будущему.

Увы, когда наступает зрелость, объективно существующее положение вещей не замечать становится невозможно: многие годы метаний ни к чему не привели – ни настоящей цели, ни смысла найдено не было. Из десятков и сотен целей жизни, которые были рождены за прожитые годы, ни одна не выжила.

– За плечами простирается кладбище смыслов жизни, оглядываясь на него, чувствуешь разочарование, – подытожил Максим.

– Да, – вздохнул в ответ на услышанную речь Ангел, – техническое образование наложило на тебя тяжелый отпечаток. Хотя, у таких, как ты, любое образование переносится тяжело и с необратимыми последствиями. Значит, ты до сих пор смысл жизни ищешь?

– Ну да, а как же без него? – удивился Максим.

– И при этом смысл тебе нужен некий абсолютный. Чтобы любой встречный безапелляционно признавал его величие и правильность?

– Ну, можно сказать и так.

– Тогда я тебе сэкономлю уйму времени, сказав, что такого смысла нет вообще.

– Это как так, для чего же тогда жить?

– Ну, уж точно не для того, чтобы абсолютный смысл реализовывать. Если бы у каждого смертного был четкий смысл в жизни, то его бы выдавали при рождении в письменном виде, с подробными инструкциями, как его достичь, и соответствующими полномочиями. Поверь мне, само словосочетание «смысл жизни» – это тавтология. Пока ты живешь, забудь про слово «смысл». Его нет ни в одном вашем действии или поступке. И быть не может.

Ну, вот подумай: как могут иметь значение ваши поступки в течение жизни, если все вы умираете? То есть, они определенно имеют некоторое влияние на некоторые вещи, но не значение, и уж точно не смысл. Так что, выкинь из головы эту дурь сразу.

Жизнь устроена таким образом, что достойное оправдание в глобальном смысле нельзя найти ни одному занятию. Даже самые, на первый взгляд, благородные роли на поверку оказываются таким же бестолковым времяпрепровождением, как и все остальное. Это только в грузинском фольклоре, стоит посадить дерево, вырастить сына и построить дом – и, считай, жизнь не прошла зря. На самом деле, дерево рано или поздно сгниет, дом развалится, а сын вырастет придурком. И даже если ты посадишь баобаб, который сто лет будет расти, в твоем доме устроят музей-квартиру, а сын станет вторым Эйнштейном, ничего от этого, по большому счету, не изменится. Вселенная тебе спасибо не скажет, и ей все равно, нарисуешь ты картину или выстрогаешь табуретку, лишь бы не вешался, да, впрочем, и это не важно.

– Ну, допустим, ты прав, а зачем тогда жить?

– Знаешь, есть такое слово «надо», извини за банальность, – повысил голос Ангел. – Если тебя уж заслали на Землю пожить, то, наверное, не просто так! А о причинах тебе знать не положено. Придется тут некоторое время побыть. Никуда не денешься!

Но только не надо делать из моих слов выводы о том, что то, что вы здесь делаете, кому-то кроме вас вообще нужно. Жизнь твоя и то, что в ней происходит, происходит только для тебя одного. Так что, не надо искать ни в чем великий смысл и предназначение, ваша задача – прожить жизнь, и сделать это, по возможности, наиболее комфортно.

Максим обратил внимание на странные метания Ангела из единственного числа в множественное и обратно, когда речь шла о людях, но решил на этом не акцентироваться.

– Ну, так может мне просидеть всю жизнь перед телевизором? Будет как раз очень комфортно, – вместо этого предложил он.

– Врешь. Если мог бы, то давно бы уже сидел, и мы бы сейчас с тобой не разговаривали. Это только так кажется, что дай человеку много денег и здоровья – и больше ему ничего не надо. Купит он себе все, что хочет, и будет балдеть до конца жизни. А вот ничего подобного, не усидит он на месте, разведет бурную деятельность или впадет в депрессию с летальным исходом. Так что, единственный твой выход – найти занятие, одно или несколько, которое будет твоим личным суррогатным смыслом жизни.

На этот раз Максим не нашел в себе желания возражать. Объяснения казались такими логичными, простыми, циничными и, главное, авторитетными. Было в собеседнике нечто такое, что заставляло почувствовать, что он определенно знает, о чем говорит. А не врет он потому, что нет такой причины, которая заставила бы его говорить неправду. Для того, чтобы обманывать, ведь должен быть повод, а его здесь Максим для Ангела придумать не мог.

Однако, покопавшись в себе еще с полминуты, он не нашел удовлетворения, которое обычно растекается по организму после того, как кто-то умный развеял твои сомнения, мучившие долгое время, или объяснил непонятные явления.

– Допустим, все так, – согласился он. – Но для меня это ничего не решает. Для того, чтобы жить, как ты говоришь, комфортно, недостаточно просто высосать из пальца пару захудалых смыслов жизни. Нужно иметь возможности и способности хоть что-то с этими смыслами сделать. Дело не совсем в том, что я не могу придумать, чем себя занять. Дело больше в том, что какое бы интересное себе занятие я не придумал, я не смогу сделать его так, чтобы хотя бы сам остался доволен результатом. Не говоря уже о всеобщем признании.

Допустим, захочу я стать знаменитым боксером или баскетболистом. И что? Во мне роста метр семьдесят с копейками, меня с детства сверстники за слабака держали. Или вот, хочу я стать олигархом, без нужных родственников, без талантов, без нормального образования. Да я помру по пути из своей конуры к финансовым вершинам! А уж о карьере писателя или музыканта я и рассуждать не буду. Что посоветуешь? Прожить до пенсии простым советским инженером, жениться, завести детей, чтобы они так же мучились? Знаешь, не встает у меня на такой «смысл жизни», уж извини! – Максим в процессе своего монолога перешел в то истеричное состояние, когда обличительные речи не только получаются с легкостью, но и доставляют удовольствие.

– Ух, ты как раздухарился! – усмехнулся Ангел. – Говоришь, талантов нет. Вон, каков оратор! Значит, ты считаешь, что все дело в отсутствии, как ты сказал, «способностей и возможностей»? Родился бы ты с ярко выраженным талантом или с папой-олигархом, тогда бы – ух? Нашел бы применение тому, что досталось?

– Да, нашел бы. И уверен, что именно – ух!

– Понятно, – сделал заключение Ангел. – Значит, ты уверен, что дело не в тебе. Что кто-то другой тебя несправедливо обделил, забыл, недодал, была очередь, а ты по природной скромности не стал толкаться. В этом все дело?

Понимая, что зашел в своих оправдания так далеко, что задний ход давать поздно, Максим, стараясь придать голосу уверенность и даже небольшой оттенок вызова, ответил: – Да!

– Ну, вроде все, с предисловием закончили, – Ангел демонстративно посмотрел на большие карманные часы, извлеченные из внутренностей пиджака, и удовлетворенно кивнул.

В тот же момент раздался хлопок, и комната исчезла.