Глава вторая
I. Изучение конституционной политики евреев.
II. Организационная политика египтян.
III. Антич греко-италийский город.
IV. Политические изменения эллинистического города.
V. Обозрение политической организации республиканского Рима.
VI. Римская империя.
VII. Выводы! и заключение.
I. Приступая в этой второй главе к практическому изучению политической истории разных народов, в которой мы увидим постоянное утверждение и применение нашей социальной истории, мы, тем не менее, ограничимся рубежами античного мира, оставив в резерве в последующем переход к Средневековью и современной эпохе. Нации, которые мы будем изучать останутся теми же, но для большей точности или для выяснения родственных связей, или по другим причинам, мы постараемся больше документировать поиск, чтобы более тщательно рассмотреть прошедшие события.
Начнем с евреев. Они среди всех народов Древнего Востока, как показали последние открытия, являются теми, от кого, вероятно, осталось больше всего документов, касающихся цивилизации, верований, институтов. Поэтому мы сможем без больших затруднений изучить наиболее значительные черты их конституционной политики.
Как и почти все народы древности, евреи положили в основу их политического порядка общность крови, которая теснейшим образом соответствовала общности религиозных верований. Последователи Иакова тщательно следили за тем, насколько тесна между ними эта общая связь, которая, четко отличала их от всех прочих народов, их окружавших. Эта связь были видом родства, проистекавшего из общности прародителя. Последствием этого почти физического родства стала общность божества. Все почитали Иегову, потому что это был Бог их общего предка Авраама, заключившего с ним строгий договор от имени всего потомства. Иегова появился не намного позже Бога всего человечества, когда примитивная фаза еврейской цивилизации уже давно завершилась. Целостная нация сложилась из потомков Авраама, Исаака и Иакова. Ее подразделения соответствовали племенам, основанным на том же критерии, поскольку каждое племя происходило от одного из двенадцати сыновей Иакова и, таким образом, соплеменники между собой были связаны самыми близкими, родственными узами. Наконец, даже различные ветви племени, которые в Библии называются нациями и родами, соответствуют одному общему предку, поэтому соплеменники различных ветвей – это единокровники самой высокой степени.
Это родство, подлинное или предполагаемое, выступало в целом законным основанием, на котором любом народ древности утверждал свое национальное существование. Мы упомянули законное основание, и это означает, что во многих случаях все сводилось к подлинной легальной (подтвержденной) деятельности. Часто общий предок находился после того, как между народами установились политические связи. У нас нет достаточного материала, чтобы утверждать это, хотя некоторые данные, имеющие позитивную историческую ценность, имеются, либо отрицать, но можно вполне определенно считать, что почитаемые фигуры патриархов Иакова, Исаака и Авраама имели это происхождение, и это основание бытия. Впрочем, все народы древности допускали, с теми или иными ограничениями и правовыми оговорками, иностранцев для совместного проживания и установления отношений кровного родства, к которому они, естественно, не имели касательства. И еврейский народ в этом не был более строгим, чем другие народы. В этом и в другом месте Пятикнижия установлены нормы, в соответствии с которыми иноземец мог быть допущен к сынам Израилевым, став, таким образом, воображаемым потомком Авраама и почитателем Иеговы. Странно, но это так, что ни среди евреев, ни у какого-либо другого народа древности, частые эпизоды этой легальной деятельности никогда не расшатывали их полной веры в принцип, по которому любое политическое объединение людей всегда покоится на узах кровного родства. Поэтому на этот принцип указывают все идеи древних по вопросу национальности народов.
Мы рассмотрели этот момент, во-первых, чтобы объяснить фундаментальную политическую идею, общую всем народам древности, по крайней мере, до определенной стадии их развития; во-вторых, потому что принцип кровного родства, предполагавшийся между всеми индивидами одного и того же народа, указывающий на факт объединения людей. Так евреи до монархии, не будучи объединены какими-либо политическими узами, без того, что их политические элементы были бы скоординированы в политический класс, с тем, чтобы сформировать иерархию, подчиняющуюся единому импульсу, смогли сохранить что-то такое, объединяющее их, и всегда поддерживать чувство собственной индивидуальности как народа. Что, впрочем, не позволило избежать обычных последствии анархии: кровавой междоусобной борьбы, грабежа и господства сильных над слабыми, полного отсутствия безопасности, набеги и грабежи соседних народов. Автор книги Судей, после описания главных эпизодов той эпохи насилия и крови, предшествовавших установлению стабильной монархии, приводит в заключение следующие слова, кратко суммирующие причины смут и беспорядков, о которых шла речь: «в это время не было никакого царя в Израиле, и каждый делал то, что хотел».
В любом городе или поселке первенствовали старейшины. Необходимо выяснить, кто же были эти старейшины. Впоследствии они играли политическую роль и во время монархии. Кое-кто полагает, что они были представителями народа, и, несомненно, они таковыми были, если под представителями следует понимать людей, исполняющих обязанности от имени народа, но жестоко ошибается тот, кто верит по современному, что они были избраны родом, который делегировал им осуществление собственного суверенитета. В те времена для того, чтобы заниматься управлением собственным поселком, не требовалась церемония выборов, достаточно было быть одним из наиболее богатых и иметь у себя большое число слуг и подчиненных, или же быть сыном очень знаменитого отца, или просто иметь великую славу мудреца и благоразумного человека, чтобы войти в Совет старейшин, решениям которого менее богатые, менее знаменитые рода, менее выдающиеся по рассудку уважительно подчинялись. Такова и до сей поры форма правления, если мы можем ее так назвать, с помощью которой управляются арабские племена, таковой она была и у евреев, тогда еще не объединенных под единым скипетром.
Тем не менее, евреи, с того момента, когда они упоминаются в истории, были народом, имевшим оседлые места проживания, занимавшиеся сельским хозяйством. До поры до времени это первое подобие политической организации, о которой идет речь, удовлетворяло рассеянные племена, обитавшие в шатрах, но впоследствии эти условия стали невыносимыми. Лишенные минимального единства военных действий, каждый поселок и каждая семья могли рассчитывать лишь на собственные силы, становились легкой добычей банд грабителей, блуждавших поблизости в пустыне. Они вторгались на возделанные земли и пожинали то, что другие посеяли. Это было время, когда амалециты, мадианиты, аммониты, филистяне периодически опустошали ту или иную часть территории евреев. Время от времени в народной среде находился смельчак с небольшим отрядом таких же храбрецов, которому удавалось освободить страну от банды грабителей, и он приобретал влияние и власть на весь период его жизни. Ими были те, кого обычно называют Судьями Израиля. Таковыми были Ехуд, посланный доставить подарок царю Моаба, его убил за предательство и поднял народ против иностранцев. Самгар, другой руководитель народного восстания, который убил филистян ударом плуга. Гедеон, во время, когда мадианиты ежегодно выступали против Израиля, похищали плоды земли, не оставляли ни продовольствия, ни овец, ни быков, ни ослов, неожиданно ночью с ударным отрядом решительных людей напал на их лагерь, благодаря военной хитрости, обратил их в бегство, а потом по его зову крестьяне, рассеянные по своим полям, собрались вместе, завершили разгром убегавших врагов. Абимелек, сын Гедеона, набрав шайку бродяг и черни, убил семьдесят своих братьев, чтобы стать единственным наследником отцовского достояния, а потом убил старейшин Галаада, которые его вначале поддерживали, а потом выступили против, но сам был убит камнем, брошенным одной женщиной. Иефте, другой предводитель отряда, призванный старейшинами Галаада, сумел пресечь нападения аммонитов. Наконец, Самсон, с именем которого традиция связала целую серию баснословных и поэтических приключений известных всем.
Эти условия не изменились вплоть до становления монархии. Нам неизвестно благодаря каким процессам и с помощью каких событий удалось ей установиться. Автор Книги Самуила говорит о ее рождении ex abrupto, внезапном, благодаря спонтанной резолюции старейшин Израиля во главе с последним из судей и одновременно Верховным священником Иеговы, предлагавшем царя. Автор вкладывает в уста Самуила такие слова, с которыми он обращается к старейшинам народа: да возьмет царь сыновей и посадит их на свои военные колесницы среди всадников, и да имеет он в точности десятую долю зерна, вина, овец. Эти слова соответствуют мыслям, которые могли возникнуть только во время жизни автора, когда монархия уже в достаточной степени укрепилась и могла потребовать от народа тех услуг, которые необходимы для правительства в значительной мере организованного. Как бы то ни было, не подлежит сомнению, что монархии удалось дать евреям некую военную организацию. С этого момента начиная, их военные действия приобретают нечто общее. Когда царь выходил со своей семьей и союзникам и останавливался лагерем в каком-то месте, то постепенно стало привычкой концентрировать вокруг него массу войск. Такой результат с самого начала был невозможен без средств, возможно насильственных, но простых и эффективных. Сильный оттенок правды имеет анекдот, приписываемый Саулу, который, узнав, что аммониты осадили Иабес, и, желая снять угрозу, разрезал на куски пару быков и отправил их возить по стране, объявив перед этим, что он сделает то же самое с быками того, кто сейчас же не возьмет оружие и не последует за царем на битву с врагом. Начиная с этого рубежа, набеги малых соседних народов стали постоянно подавляться и, более того евреям, удалось их один за другим подчинить. Последующие цари провели перепись населения, способного носить оружие, и установили от имени царя начальников тысяч, сотен и десятков.
Однако дело еще не дошло до создания подлинной иерархии функционеров, которая, так сказать помимо народа, возглавлялась бы царем. В каждом городе продолжали управлять народом старейшины. Они обладали всеми судебными и административными полномочиями и, возможно, среди них сами и выбирались военные начальники над тысячами, сотнями и десятками. Вокруг царя оставалась маленькая группа высших чиновников, один или два главных военных начальника, один или два квалифицированных писца, высший комиссар по налогам, под началом которого несколько подчиненных, выезжавших в двенадцать провинций, проверяли правильность собранных налогов со стороны старейшин. Царский суд состоял из многочисленных богатых и могущественных членов семьи царя, как это обычно случалось на Востоке. Туда же входили царские слуги, друзья и члены их семей, и определенное число избранных военных, окружавших царскую персону и питавшихся с ним за одним столом. Но даже собранные все вместе они не могли образовать достаточно мощное ядро, чтобы утвердиться в стране и навязать ей свою власть. Очевидно, что те же цари, когда дело касалось злоупотреблений, вынуждены были прибегать к уловкам. Давид, возжелав жену Урии Иттео, не нашел другого способа освободиться от него, как тайно поручить Хоабу, своему личному другу и командующему армией, поставить Урия в сражении на наиболее опасный участок. (10) Акаб, желая получить виноградник Набота, сначала пытался сделать это по-хорошему, предлагая ему на выбор другой ещё лучший или справедливую цену. Встретив решительный отказ Набота, он сговорился (11) с некоторыми старейшинами города, заставил ложно обвинить его в преступлении, по которому тот был приговорен к побитию камнями. Как представляется, такого рода факты случались довольно редко, поскольку вызывали большой шум. Тем не менее, Иорам, сын Акаба, со всеми своими братьями и друзьями, со всеми высшими чинами его были убиты одним авантюристом с целой бандой лихих людей. Этим авантюристом был Йеху. С помощью кровопролития устроив резню царского дома и всех его слуг, он смог занять трон Израиля.
Вполне вероятно, что отсутствие прочной организации в управляющем классе и стала одной из причин политического упадка евреев. В особенности с учетом того, что после первых царей на востоке от еврейской монархии образовались, или лучше, снова образовались другие мощные монархии, лучше организованные в военном отношении, которые могли вооружить и направить в дальние страны многочисленное войско и, следовательно, располагавшие более прочной и более дисциплинированной иерархией управленцев. Ясно, что выше отмеченный факт должен был в значительной мере обусловить раскол еврейского царства на два соперничавших государства: Израиль и Иудею. Второе было слишком маленьким, чтобы иметь какое-либо политическое значение. Первое же, более обширное, возглавлялось некоторыми царями активными и энергичными, как например Акаб и Пеках. В последние времена в его столице Самарии сложилась военная аристократия, достаточно сплоченная, чтобы противостоять, насколько можно, внешним угрозам. Но, успешно отбив несколько нападений, она была вынуждена полностью сдаться ассирийцам, которые отправили её в дальние страны, оставив на месте убогий разоруженный народ, способный лишь возделывать поля и платить налоги. Государство Иудея спустя некоторое время повторило эту судьбу, и евреи навсегда утратили политическое значение, сохранив лишь великое моральное и религиозное влияние.
II. Если о политической организации евреев, весьма простой, мы имеем относительно много сведений, то наоборот, мы не можем, этого сказать в отношении египтян, достигших другой весьма отличной от них ступени совершенства и развития. Тем не менее, из изучения памятников, надписей, некоторых папирусов, найденных в захоронениях, мы можем извлечь определенное число дат и сведений, с помощью которых возможно прочертить известные общие направления в этом сложнейшем вопросе.
Начнём с того, что отметим исторический факт, не лишенный важности: примитивный Египет первых династий, ко времени которых относятся первые памятники и надписи, уже представляют нам страну очень древней и очень продвинутой цивилизации. Завоеватели, принадлежавшие к иной расе, пришли, вероятно, из Азии во времена, которые вплоть до царствования Менеса I, первого фараона, упоминавшегося в хрониках и памятниках, представляются достаточно отдалёнными. Эти племена должны были приложить немало труда, чтобы в течение многих веков вытеснить коренное население вглубь Африки или низвести оставшихся до положения рабов. Требовалось прорыть каналы от русла Нила, осушить болота, превратить в пригодную для жилья и процветающую местность, то, что ранее представляло собой хаос безжизненных песков и мертвящих трясин. Эта длительная и трудоёмкая работа была почти завершена, когда появляются первые, зафиксированные историей и дошедшие до нас, проблески египетской цивилизации. Поэтому, начав изучение политических институтов египтян, мы должны быть внимательными, чтобы не связывать их образование с примитивными временами.
Фактически, с самых отдалённых эпох мы видим Египет сложившейся монархией, охватывающей всю страну от дельты до порогов. Думается, что эта централизованная монархия образовалась из союза известного количества небольших местных синьорий, чьи наследственные главы, принимавшие титухик, занимали высокие должности в суде суверена, обеспечивали сбор налогов, выполняли определенные обязанности на военной службе. Впрочем, в некоторых отдельных районах они, думается, выполняли и широкие судебные административные полномочия и возможно, вводили феодальные отношения в землепользовании, уступая землю тем, кто ее обрабатывает, и получая известный доход. Эти маленькие местные синьории имели прочнейшие корни в стране и потрясающую жизненную силу, потому что каждый раз, когда центральное правительство распускалось и уничтожалось то ли по причине иностранного нашествия, то ли из-за развития смертельных вирусов в собственном теле. Они снова быстро появлялись на сцене и приобретали значительность независимых княжеств.
Центральное правительство с наиболее дальних времен египетской монархии отличалось сильной организацией. Как представляется, иерархия служащих центрального аппарата, без сомнения связанная кровнородственными узами с мелкими помещиками на местах, имели задачу контролировать выполнение ими своих функций. Почти точно, что еще во времена весьма отдаленные в Египте, центру удалось почти полностью перевести на себя и властные полномочия. Класс высших функционеров, в который, как уже было отмечено, входили и главы различных районов, являл собой все в Древнем Египте. Низшие классы предоставляли государству материальные средства, в которых оно нуждалось, участвовали в публичных работах, платили налоги чаще всего натурой, составляли в армии солдатскую массу, в то время как офицеры набирались из высших классов. Как на единственную гарантию, что с ними будут хорошо обходиться, плебеи могли рассчитывать лишь на человеколюбивые чувства самих чиновников. Последние в погребальных надписях напыщенно подчеркивали свой великий гуманизм, что весьма сомнительно, по крайней мере, что факты всегда и полностью соответствовали словам.
Весьма сложно исследовать, было ли в первые времена вхождение в политический класс весьма строгим образом запрещено тем, кто родились в социально низких условиях. Все заставляет верить, что фактически, если не юридически, дело обстояло следующим образом. Ясно, что тогда между различными подразделениями политического класса не существовало какого-то точного разделения. Подобно той же семье: один из ее членов – священник, другой – гражданский служащий, третий – офицер в армии. Часто один и тот же индивид выполнял последовательно три обязанности, отмеченные нами: начиная обыкновенно с последней, он заканчивал первой. Несмотря на свою кажущуюся неподвижность, Египет, как и все восточные страны, должен был в ходе долгих веков развития своих цивилизаций, претерпеть глубокую социальную эволюцию. Огромные изменения своего политического состояния произошли в период XII династии. Эти изменения шли в унисон с еще более смелым и оригинальным подъемом, наблюдаемым в литературе и искусстве той эпохи, ставшим одной из кульминаций, достигнутой цивилизацией на берегах Нила. Надписи, современные последним фараонам XII династии ясно указывают на публичные должности, занимаемые с помощью экзамена. Прямо-таки, кажется, что в то время египетский политический класс формировался почти полностью на основе личных заслуг. Изучение священных текстов, грамотность писца, открывали тогда все двери. Выдержав экзамен, писарь мог в соответствии со своими склонностями, стать священником, офицером, сборщиком налогов, правителем дома или района, инженером, архитектором. Короче говоря, Египет того времени представлял собой режим, который не должен был много отличаться от того, который был представлен китайским мандаринизмом.
После эпохи величайшего расцвета и культуры после XII династии наступила эпоха смут и потрясений. Эти волнения, должно быть, были вызваны теми вирусами распада, которые были присущи египетскому политическому организму и которые нам не дано ни познать, ни оценить. Разумеется, Египет оказался в состоянии полной общественной дезорганизации, когда подвергся нападению диких орд хигсосов. Захватчики довершили разрушение, начатое внутренними раздорами, и страна со всей очевидностью обрушилась, впав в состояние первоначального варварства. Правительство распалось, часть территории подпала под власть иностранных пришельцев, другая часть осталась раздробленной на множество мелких принципатов, в которых старые мелкие князьки или хиги захватили вновь прежнюю власть. Некоторые из них даже приняли титул сутена или царя. Искусство и литература также переживали период застоя, поскольку от него ничего не осталось, кроме считанных памятников и некоторых надписей.
Но египетской цивилизации еще не дано было погибнуть. Создалось впечатление, что после средневековья, продолжавшегося несколько веков, она возродилась сильной и блестящей почти как вначале. Вокруг князей Тебе сгруппировались все остальные князья и все египетские силы, и после вековой борьбы хиксосы наконец-то были изгнаны, а монархия и египетская нация одновременно восстановлены. О политическом устройстве нового Египта удалось узнать еще меньше, чем то немногое, что мы отметили относительно предыдущей эпохи вторжения вождей пастушеских племен. Представляется несомненным, что новая монархия полностью и частично поглотила власть местных князьков. С изгнанием хиксосов пожизненные титулы сутенов или независимых царей были оставлены тем из них, кто был ранее удостоен, но запрещен их потомкам. В надписях о них все меньше и меньше упоминаний, что доказывает неуклонное падение их власти. Снова обширная сеть бюрократической иерархии охватывает весь Египет. И снова крестьянин оказывается не менее угнетенным и подавленным, чем при старом режиме. Военный же элемент в новом Египте приобрел значительно большую важность, по сравнению с той, что он имел прежде. Долгие завоевательные воины, которые египтяне вели в Эфиопии, Сирии, вплоть до Месопотамии, более чем достаточно объясняют указанное обстоятельство. Солдатская масса египетского войска состояла обыкновенно из крестьян, силой оторванных от плуга и лопаты и брошенных в условия жестокой палочной дисциплины. В войско также зачислялись черные рабы и военнопленные. Офицеров поставляли высшие классы, направлявшие своих сыновей в платные государственные военные училища. Оттуда, получив соответствующую подготовку, они выходили командирами пехотных подразделений или возницами вооруженных колесниц.
Жестокие и затяжные воины XIX и XX династии закончились обнищанием страны из-за непомерных налогов и запредельным сокращением местного населения из-за рекрутских наборов. Иностранные элементы, замещавшие местные, были им не равноценны и более того, оставаясь неассимилированными, они оставались для Египта скорее причиной слабости, чем источником силы. Эти и другие обстоятельства, оставшиеся, к сожалению, для нас неизвестными, вызвали новый упадок во втором периоде египетской цивилизации. Когда этот процесс стал достаточно очевидным, на него наложились вторжения ливийцев, эфиопов, народов, живших на срединоземноморских островах, в Греции, Малой Азии и придали ему новый толчок. И, тем не менее, настолько удивительной оказалась эта цивилизация, что, уже, будучи полуразрушенной и близкой к падению, с военной организацией, которая осталась лишь бледной тенью того, что было, ей удается отбросить варваров или же, приняв их в свое лоно, заставить их ассимилироваться. А ведь казалось, что единство государства полностью нарушено, появились древние княжества, эфиопы прочно осели в верхней части страны, а потом пришли и ассирийцы и в течение пятидесяти лет непрерывно нападали на границы, восстания в тех или иных районах самого Египта поставили страну в самые удручающие условия слабости и разорения.
Однако, поистине восхитительная жизненная сила и в этот раз позволила Египту подняться из своих руин. С уходом прочь ассирийцев, изгнанием вон эфиопов национальное единство в третий раз было восстановлено. Произошло второе возрождение, в условиях которого египетская культура и искусство испускали последние бледные лучи, значительно более слабые по сравнению с первым и вторым периодом. И когда задумываешься над тем, что Египет, вызывавший восхищение первых греческие мудрецов, был третьим Египтом, жалким подобием первых двух, начинаешь понимать, каким должно было быть сияние и величие цивилизации, в стародавние времена расцветавшей на берегах Нила. Впоследствии этот третий период быстро пришел к закату. С персидским завоеванием Египет потерял в который раз и уже навсегда, свою национальную независимость, возможность проводить собственный политический курс. Его цивилизация столь древняя и оригинальная погасла. От ее материальной мощи, из ее художественного гения нам остались восхитительные памятники, которые до сих пор еще рассеяны по его земле. От его морального и политического устройства остались, по крайней мере, на сегодня, весьма скромные сведения и неубедительные предположения, слишком расходящиеся с богатейшей сокровищницей исторического опыта, из которой мы можем извлекать уроки жизни нации и цивилизации, исчезнувших сейчас, но сумевших просуществовать тридцать и более веков.
III. Греко-римский город, существовавший в стародавние исторические времена и претерпевший известные трансформации, являет собой другой, чрезвычайно интересный тип политической организации, о котором имеется достаточно сведений, для того, чтобы можно было его изучать.
В примитивных Афинах, также как и в стародавнем Риме, в Спарте и Таранто, в Тебе, Коринфе, Сиракузах и вообще сообществах греко-италийских, оставивших след в истории основой любых политических связей, на первый взгляд выступало предполагаемое родство и общность культа. На этой основе государство или город, что было тоже самое, появлялся при помощи последовательного объединения более мелких организмов в более крупные.
Наиболее мелким и простым организмом, так сказать, политической ячейкой, античного мира была семья. Семья в античном городе не являлась только лишь естественным объединением, разрешенным гражданскими законами, учрежденным на основе взаимного чувства супругов с целью воспитания детей, но была подлинной религиозной общностью и политическим институтом. У семьи был особый культ Лара или домашнего очага, к исповедованию которого никакой посторонний не допускался, и который предполагал в качестве священника отца семейства. Семья выступала и как политический институт, поскольку в кругу семьи тот же отец обладал самыми настоящими суверенными правами, выступал арбитром и судьей для всех членов семьи: жены, детей, невесток, клиентов, рабов. А, кроме того, к тому, что в античном городе-государстве гражданином обыкновенно не становились, а рождались. Таковым становился законнорожденный сын семьи, в которой pater familias пользовался правами гражданства. Государство было не чем иным, как скоплением семей и, чтобы быть гражданином, надо было быть членом одного из них.
Политико-религиозный организм, непосредственно возвышавшийся над семьей, был род (genos у латинян, γενος у греков). Род складывался из некоего числа фамилий, происходивших или, по крайней мере, легально предполагалось, что происходили от одного общего предка, которому посвящались праздники и церемонии под особым названием: sacra gentilicia.
Как кажется в отдаленные времена другие связи теснейшим образом соединяли всех членов одного и того же рода. Это были отношения собственности недвижимой, общей и неотчуждаемой, которые в последующем превратились в простое наследственное право членов этого рода, разрешавшее вопрос в случае, если один из родственников умирал, не оставив завещания. Такой связью была прочная солидарность, приводившая к тому, что если один из членов данного рода оказывался запятнанным кощунством или опозорился поступком, расценивавшимся как недостойный, все его люди отрешались от религиозного общения или изгонялись из города. Видимо тогда изгнанию подлежал весь род, а не один индивид или семья. Но вполне определенно, что, по крайней мере, в наиболее отдаленные времена, каждый род был представлен своей главой в Совете именитых граждан или старейшин, который в обычных случаях под председательством царя, управлял всеми вопросами города. Этот Совет, обозначаемый двумя словами, имеющими одно и тоже значение, латины называли senatus, а греки yepouma.
Между родом и городом Фюстель де Куланж находит в качестве промежуточной организация curia латинов, которая соответствует фратра у греков, которая сформировалась из некоторого числа родов, имевших общий культ и обычаи по отношению к герою, их общему защитнику, и ассоциацию, сложившуюся из определенного количества курий и фратрий, объединенных религиозными узами. Здесь мы позволим себе заметить, что уважаемый автор несколько отошел от принятой системы. Указанные промежуточные организации между родом и городом действительно существовали в Риме и Афинах, но надо иметь в виду, что одна и вторая явились результатом слияния различных других городов, слияний, которые хотя и произошли во времена весьма отдаленные, определенно должны были оставить особые следы. Однако они далеки от того, чтобы быть фактом всеобщим, универсальным для всех греко-италийских государств, как например, политическая организация семьи и существование рода. Впрочем, каково было политическое значение курии, фратрии и племени в тех же Афинах и Риме? Они имели общий культ, но для объяснения этого достаточно указать на тот факт, что вначале эти города были независимыми, каждый из которых имел культ героя основателя, которому, естественно, было небезразлично, что различные небольшие города будут слиты в один обширный город, но что касается политической важности, то ее почти не было. Весьма отлично от этого род, о котором можно сказать, что именно он, а не гражданин, в давние времена существовал перед лицом государства, поскольку город-государство не был ассоциацией изолированных индивидов, но почти федерацией родов, каждый из которых действовал с учетом интересов всех своих членов.
В любом случае, какова бы ни была важность этих промежуточных организаций между родом и городом, вполне очевидно, что древними людьми двигала идея распространения самого рода и что, следовательно, она прекрасно подходила к той же модели, только увеличенной в размерах. Подобно семье, роду, город тоже имел священный огонь, не затухавший никогда, своего героя защитника, культ которого почитался только его жителями, и, как и в роду, существовал предок, положивший начало ему, то есть применительно к городу, был его основателем. Наконец, царь представлял в городе того, кто был отцом в семье, старейшиной в роде. Он воздавал жертвоприношения герою охранителю от всего города, председательствовал в Совете старейшин и в народном собрании, командовал войском во время войны.
Мы употребили термины Совет старейшин (senatus, yepouma или ßouXp и народное собрание – comitia, ayopd), рассмотрим, каковы же были первоначальные полномочия этих двух институтов в античном греко-римском городе. Сенат или совет старших, состоял из старейшин города и поскольку, как представляется, число его участников всегда соответствовало в точности количеству родов, входящих в состав города, поэтому можно предполагать с достаточной степенью определенности, что, по крайней мере, вначале совет состоял из отдельных глав родов. Глава каждого рода, об этом надо помнить, никогда не определялся обычными выборами. Для того, чтобы рассматриваться в качестве такового, достаточно было быть наиболее авторитетным по богатству, разуму или возрасту среди различных отцов семейств, входящих в род. В этом Совете старейшин, возглавлявшимся царем, обсуждались все общественные дела и в случае разногласия, решения принимались в соответствии с большинством голосов. Когда же речь заходила о делах исключительной важности, созывалось народное собрание, в котором, вероятно, могли участвовать все индивиды, способные носить оружие. В этой ассамблее старейшины обсуждали варианты принятия тех или иных решений, и все собрание в целом беспорядочными криками могло одобрять или не одобрять различные предположения, но в индивидуальном порядке не была допущена ни к осуждению, ни к голосованию.
Эта форма правления, в соответствии с аристотелевской классификацией, могла бы сойти за смешанный вид монархии, аристократии и демократии. Монархическим элементом выступал царь, который председательствовал в Совете старейшин, как священник национального культа, и, будучи кроме всего прочего по всей вероятности наиболее богатым гражданином и главой наиболее знатного и могущественного рода во всем государстве, должен был иметь значительное личное влияние. Элемент аристократический представлял сенат, и, наконец, демократия должна была бы иметь свое практическое выражение в народном собрании, участвовать в работе которого, имели право все граждане, способные носить оружие. И все же, более пристально анализируя античный город-государство, мы обнаруживаем почти полную видимость этого участия, и что, не считая некоторого личного влияния царя, имевшего возможности извлекать выгоду из привилегии своего положения, политическая организация античного государства имела характер главным, и почти исключительным образом, абсолютное превосходство политического класса над всеми другими социальными классами и совершенно четкое отделение первого от остальных. Это деление было настолько совершенным, четким и абсолютным, что подобное с трудом можно найти у других народов и других цивилизаций.
Мы видим, каким образом для того, чтобы стать гражданином, нужно было родиться законным сыном отца семейства, входившего в один из родов, составлявших композицию государства. Отметим, между прочим, что для признания сына незаконнорожденным было достаточно, чтобы мать являлась гражданкой; браки между иностранцами или гражданами и иностранцами не рассматривались в качестве законных. Сейчас можно легко понять, что не все могли иметь необходимые данные, чтобы достичь условий, столь же привилегированных, как остальные. Естественно их не имели рабы, всегда многочисленнейшие в античных городах-государствах, входивших в семью и даже допущенные к культу очага и домашних ларов и которые даже могли быть похоронены рядом с господами в фамильной, родовой могиле. Однако для государства они не существовали, поскольку в правовом отношении рассматривались в качестве вещей, но не персон. Помимо рабов во всех греко-италийских городах мы обнаруживаем другой класс людей, чье положение вначале имело много общего с позицией рабов. Это был класс клиентов. Они происходят, вероятно, от освобожденных эманципированных рабов и обрабатывают крошечный участок поля, предоставленный им хозяином. Они находились в теснейших личных отношениях с отдельной семьей, но для города их как бы не существовало. Наконец, помимо рабов и клиентов, присутствовала еще одна, последняя категория индивидов, лично вполне свободных, но которые не пользовались какими бы то ни было правами граждан и поэтому ни коим образом не допускались в легальное состояние (статус). Это были домицилированные, имевшие постоянное место жительства в городе иностранцы, незаконнорожденные, семьи или целые рода, потерявшие права гражданства, наконец, клиенты угасших семей. Если задуматься над тем, насколько легко сыну гражданина можно было потерять свое гражданство и насколько редко индивид мог его приобрести, становится понятным насколько многочисленным был с самых отдаленных времен в греко-италийском городе этот последний класс людей, которых в Риме называли plebs, а в Греции δήμος.
Таким образом, совершенно очевидно, что если под народом мы понимаем численное большинство, то оно не принимало никакого участия во власти в старинном греко-италийском городе. И если форма правления имела видимость демократии, то это происходило потому, что все граждане участвовали в управлении общественными делами, но составляли они лишь весьма узкий и исключительный класс.
И все же поначалу, несмотря на узость и исключительность, этот класс не встречал много препятствий в осуществлении своих полных правомочий. Это положение нельзя объяснить иным способом, нежели теми условиями нищеты и униженности, в которых находились плебеи в то время, когда единственным богатством было территориальное и вся земля находилась во власти настоящих граждан или патрициев, как в общем принято именовать их в истории. Короче, все элементы, способные войти в формирующийся политический класс, находились в числе полноправных граждан. И, естественно, другие, не имевшие навыков и возможности командовать, смирялись с участью подчиняться.
Но это положение не могло длиться вечно. Когда отношения стали более совершенными, стало возможно обрести достаток благодаря торговле и ремеслам. Значительная часть клиентов стали собственниками исключительными тех земель, которые их предки получили от патрициев. Наконец, среди самих плебеев по тем или иным социальным и экономическим причинам, о которых нам мало известно, формируется класс, уже достигший частично экономической независимости и политического благосостояния. В то время как число полноправных граждан неуклонно уменьшалось, этот класс смог приобрести необходимые способности для вхождения в политический класс и возможность надеяться заставить открыть двери легального гражданского состояния, которые были строго настрого закрыты для него до этого.
Борьба, которая дала место подобным возможностям и надеждам между античным классом граждан и плебеями, стала всеобщим, универсальным фактом во всех греко-италийских сообществах. Победа плебеев была почти всеобщей (повсеместной). Среди более или менее значительных стран лишь Спарта осталась верной античным порядкам. Во всех остальных раньше или позже рассмотренная нами родовая конституция закончила свое существование, упав и сломавшись вдребезги. Эта революция, о которой мы знаем по событиям, произошедшим как в Греции, так и в Риме, обычно рассматривается в истории как изменения, произошедшие в форме правления, связанные с переходом власти от аристократии к демократии. Однако если под демократией следует действительно понимать правление большинства численного, такое понимание никоим образом не точно. Ведь остается фактом, что в ходе вышеупомянутой революции произошла единственно замена правительства меньшинства на правительство другого меньшинства, более широкого, если хотите, и на другом основании, чем первое. В конце концов, вся революция вылилась в возможность регулировать государство в соответствии с новым публичным правом, в отмене старой политической формулы и принятием новой, которая разрешала всем элементам, способным к политическому руководству, сформировавшимся среди плебеев, приобрести гражданство и, следовательно, принять участие в осуществлении публичной власти.
IV. Поскольку общественные условия, вызвавшие медленный упадок античного города, были в своей основе теми же, что в Греции, что в Риме, то и революции, произошедшие в двух странах, имели достаточное сходство между собой. Хотя некоторые формальные моменты, и в особенности различные последствия, которые они обусловили, заставляют нас заняться отдельно сначала одним случаем, а затем другим. Вначале поведем речь о Греции, а потом рассмотрим Рим.
В Греции, в целом, социальные и экономические условия, которые сделали необходимым изменение родовой конституции, появились у плебеев примерно около середины седьмого века до Рождества Христова. Но следует отметить, что сам класс патрициев или старых граждан нанес первые удары по прежнему порядку вещей, препятствуя из-за ревности большому влиянию, которым обладали рода, откуда происходил и царь, игнорируя само царское достоинство или же сводя его к простой функции, не выходящей за пределы религиозного культа. Гражданские столкновения, которыми началась новая политическая эра, оказались длительными и кровавыми. Ненависть различных социальных классов была острейшей. Думается, что для патрициев победа плебеев означала их падение на уровень древних рабов, людей без родины, без божества, семьи, постановку их вне закона, исключение их из священных обрядов, признание их браков конкубинатами, т. е. внебрачным сожительством, а их детей незаконнорожденными, чьей крови, перемешанной с кровью патриция было достаточно, чтобы лишить потомство права гражданства. Люди, которые только лишь из-за терпимости пришли жить на этой земле, где древние рода (люди) имели могилы предков, алтари своих богов, священный огонь своих семей.
С другой стороны, оставаться в прежних условиях означало для плебеев, если они были бедными, быть лишенными своих маленьких наделов из-за лихоимства и судебного крючкотворства и низведенными до положения рабов в домах патрициев. Если же они были богатыми, то это тоже означало разорение, изгнание, убийство, по меньшей мере, быть полностью подчиненными тем, кто в их глазах не имел никаких других достоинств, кроме того, что родились в исключительной и одиозной касте. Поэтому в течение многих и многих лет почти во всех греческих городах шла нестихающая борьба с чередующимися победами и поражениями двух партий, всегда сопровождавшаяся кровавой резнёй и в особенности массовыми изгнаниями в ссылку, куда по-доброму или силой, отправлялись побежденные.
Прежде чем вещи пришли в стабильные порядок и привели, наконец, к той революции, которая должна была полностью изменить политическое устройство всех греческих государств, в это борьбе, которую мы отметили, случались длительные периоды передышек. В каждом городе гражданские воины заканчивались усталостью, а усталость сторон становилась благоприятным поводом какому-то удачливому авантюристу, поддержанному группой подельников, собранных из тех же плебеев, утвердиться над всеми уже не в качестве законного суверена, но как повелителя, навязывающего силой свою власть, в такой же степени незаконную, в какой еще более насильственную и жестокую. Таковыми были так называемые тираны, периодически утверждавшиеся во многих городах Греции, до тех пор, пока греческий город, как мы уже сказали, полностью преобразовавшись, не преодолел революционную эпоху, чтобы вступить в новую фазу стабильного политического порядка.
Среди всех греческих государств наиболее совершенный тип этого заключительного переворота, который потом породил новый политический порядок, предложили Афины. Изучая историю Афин в эпоху Конституции Солона, мы будем изучать верную модель, с которой мало-помалу будут сообразовываться все политические переустройства, чуть раньше или чуть позже произошедшие почти во всех главных эллинских городах, как на матери родине, так и в колониях.
В эпоху Солона в Афинах насчитывалось три партии и три различные политические течения. Крупные земельные собственники, античные граждане или патриции, чьи политические предпочтения полностью ограничивались сохранением древней родовой конституции. Богатые торговцы, бывшие плебеи, ставшие состоятельными и авторитетными, которые хотели разделять почести и политическую власть; и мелкие собственники, бедные плебеи, искренне желавшие политической реформы, но той, которая улучшила бы их собственные экономические условия, нежели дала бы надежду занять высокие посты. Задачей конституции Солона и было осознать реальные потребности новых социальных условий и смочь их интерпретировать в новое законодательное установление с расчетом создать новое политическое устройство достаточно прочное и стабильное.
Прежняя родовая конституция должна была быть полностью отменена, ибо не могла, удовлетворить даже античную олигархию старых граждан, становившуюся все более узкой. И это было сделано. Действительно, новая конституция провозглашала абсолютно новое публичное право. Гражданин рассматривался ею уже не в качестве члена одного из родов, входивших в античный город, но как свободный человек, родившийся на территории государства и владеющий там имуществом. Важнейшее нововведение, которое лишало каких-либо привилегий потомков древних фамилий и устанавливала гражданство, как условие, значимое для всех. Жесткость реформы впоследствии на практике была смягчена тем, что все важнейшие должности были зарезервированы за классом наиболее богатых граждан. Реформа удовлетворяла семьи богатых плебеев, получивших возможность развития, она не слишком ущемляла интересы и амбиции древних нобилей, которые в своей массе были крупными собственниками. Наконец, для бедных плебеев, составлявших большинство, в конституцию были добавлены различные положения, направленные на улучшение их экономического положения: менее обременительные законы по долгам, а в некоторых случаях их частичное прощение, гарантирование собственности обрабатываемых ими земельных участков, которые до того находились в более или менее временном владении.
Это был полностью новый тип политического устройства, принятый греческими городами после почти вековой гражданской борьбы к середине шестого века до н. э. С ним они оставались более или менее спокойными процветающими, некоторое время по обстоятельствам. Однако потом некоторые существенные недостатки организации эллинистического государства, которые в ходе принятия вышеозначенных реформ не удалось избежать, не замедлили произвести свой эффект. По истине, хотя легальная база прав на гражданство радикально изменилась, и само право стало более доступным, все-таки не следует думать, что в новом греческом городе большинство тех, кто жил на его территории, были гражданами. Более того, все было наоборот: политический класс немного расширился, но почти всегда оставался меньшинством. Действительно, кроме рабов всегда многочисленных, отстраненными от права гражданства оставались и свободные, и домицилированные иностранцы или meteci, к которым вновь испеченные граждане относились весьма придирчиво, прежде чем предоставлять права, хотя те происходили в своей массе из вольноотпущенников и иностранцев.
В этом самом меньшинстве граждан не замедлили образоваться некие клики, самые настоящие политические мафии, которые использовали террор, убивали, изгоняли своих противников, завладевали их имуществом. Они доминировали повсеместно до тех пор, пока другая клика более обширная и лучше организованная, сбросит ее господство, используя те же методы, которые она применяла против своих врагов. Если эту клику составляли богатые, ее называли аристократической, если же из бедных и она была более многочисленной, она носила имя демократической. Этому положению вещей способствовал тот факт, что города-государства оставались небольшими с управленческим механизмом весьма простым, что все граждане посвящали большую часть своей деятельности публичным делам и могли легко сместить управляющих, найдя им замену.
Необходимо также учитывать противоборство двух, наиболее мощных государств: Греции-Спарты и Афин, стремившихся создать в маленьких городах партии своих сторонников. Когда одерживала верх одна партия, она ставила у власти олигархию из немногочисленных богатых, когда превалировала вторая – управление переходило в руки бедных граждан; их было больше, чем их противников, но относительно всех жителей государства они всегда находились в меньшинстве.
Среди греческих государств, претерпевших трансформацию родовой конституции, единственные Афины выделяются немного из той мрачной картины, в которой мы прочертили общие линии развития событий. В этом городе правление, которое во времена Перикла называлось демократическим, имело исключительно благоприятные условия для своего жизненного процветания. Были многочисленные рабы, также многочисленные meteci или домицилированные иностранцы, но все граждане бедные и богатые, оставались избранным меньшинством. Конституция Солона сохраняла всю совокупность власти в руках богатых граждан, но после изгнания Писистратов, тирания которых случилась почти сразу же за первым применением той конституции, новые реформы Клисфена, а затем знаменитые нововведения Перикла, подняли почти на вполне одинаковую высоту граждан бедных и богатых. Но последние из этих реформ совпали с эпохой наивысшего расцвета Афин, величайшей воспитанностью и культурой афинских граждан, когда все бедные и богатые жили одной жизнью, когда, занимая тысячи оплачиваемых должностей, почти все граждане могли найти нередко прибыльное занятие, когда с помощью колоний cleruchi удавалось освободиться от избыточного бедного населения, когда, наконец, ни в одном городе Греции, как утверждал современник, не была жизнь столь сладкой для тех, кто имел деньги, и не было так легко заработать деньги тому, у кого их не было. Все это делало попытку политического переворота в Афинах, куда менее вероятной авантюрой, чем где-либо.
Афинская демократия поэтому, в сущности, была не чем иным, как олигархией очень отобранной и тщательно подготовленной, почти вся занятая исполнением публичных функций, привлекавшая на должности по жребию людей из своей среды, поскольку почти все были достаточно подготовлены к их занятию. Они жили на доходы от их собственности, от необременительной торговли или в худшем случае на почетные вспомоществования в фиксированном размере, которые полагались за выполнение общественных должностей, благодаря которым материальная нужда мало ощущалась или не ощущалась вообще. И, тем не менее, несмотря на это, нельзя сказать, что в Афинах отсутствовали попытки изменить политическую систему, а две из них были направлены на монополизирование политической власти только одной частью граждан.
Первая попытка была совершена группой, так называемых четырехсот, которые в течение Пелопонесской войны с помощью активного ядра в пять тысяч граждан, пытались сами вместе со своими сторонниками занять все государственные должности, исключив других граждан. Эта попытка прикрывалась предлогом сэкономить средства, распределявшиеся бедным гражданам, в случае выполнения ими какой-то должности, но через короткое время она была сорвана. Другая попытка имела место после окончания Пелопонесской войны, когда Афины должны были принять спартанский гарнизон. В это время тридцать дерзких злодеев, набранных из трех тысяч их близких приспешников, захватили и распределили между собой все публичные посты, принялись жестоко, без какой-либо формы суда, уничтожать своих противников и захватывать их имущество. Преследования носили характер настолько мало политический, что это было очевидно. Тридцатка сговорилась между собой выбрать каждому одного из наиболее богатых метеков или домицилированных иностранцев, убить его и завладеть его собственностью. Это правительство, которое трудно назвать как-либо по-другому, нежели сборищем преступников, было, в конце концов, свергнуто силой всеобщего негодования, вызвавшего восстание, поддержанное в последний момент самими спартанцами. Такое событие произошло в Афинах всего лишь однажды, но его могло быть достаточно, для того чтобы дать идею политического переворота другим небольшим греческим государствам, где они часто происходили.
Эти отличительные черты публичной эллинской жизни стали одной из важнейших причин упадка, как самой Греции, так и греческих колоний. И под македонским господством продолжалось гражданское соперничество и борьба, обагрившая кровью все города, лишившая людей всякой безопасности и гарантий неприкосновенности их собственности. Олигархии или тирании, которые в основе своей были не чем иным, как олигархией под водительством одного лидера, господствовали в отдельных городах и для того, чтобы лучше уничтожать и грабить своих сограждан, все больше опирались на поддержку македонян. В последние времена, непосредственно перед завоеванием римлян, небольшое число людей, честного и энергичного склада, среди которых упоминались Арато, Филопемен и Ликорта предприняли действия, увенчавшиеся определенным успехом, чтобы вырвать родину из этой кровавой анархии. Свергнув некоторых тиранов и местных олигархов, они ввели в каждом городе правление богатых аристократов, элементы правосудия и справедливого порядка. Чтобы гарантировать правление и предотвратить частые перевороты, несущие с собой неизменное кровопролитие и грабежи – настоящий бич Греции, они объединили все города с подобным устройством в одну лигу. Ее участники взаимно гарантировали поддержку установившиеся правительств. Лига, по имени тех городов, которые сформировали первоначальное ядро, стала называться Ахейская Лига. Таким образом, Греция смогла получить короткую передышку и некоторое относительное спокойствие до тех пор, пока не пришел Рим и не принес мир и абсолютную неподвижность своего господства.
V. Весьма другими должны были быть судьбы Рима. Начиная с самого основания римское государство было более консервативным и одновременно более революционным из всех греко-римских городов-государств, что и составило весьма заметный знак его оригинальности. В целом в Греции упразднению монархизма предшествовала в течение длительного времени борьба между старыми гражданами и плебсом, который оставался исключенным из политической жизни города вплоть до отмены родовой конституции. В Риме мы сразу обнаруживаем, что прибегали к умеренным шагам: при Тарквинии Приске растет число родов, допущенных в политику из плебейских семей и, таким образом, расширяется патрицианский город без изменения ни на йоту родовой конституции. При Сервии Туллии утверждаются центуриатные собрания и, таким образом завершается революция, аналогичная той, которую провел Солон в Афинах, введя новый политический режим, основанный уже не на родственной крови рода, а на цензе. И все же в Риме эти новые центуриатные комиции не привели к отмене, что на первый взгляд было бы его необходимым следствием, старых кури-атных комиций или собраний родов. Поэтому две конституции, почти два города, базирующихся на двух различных системах публичного права сосуществовали. Борьба и определенное слияние этих двух городов и двух различных концепций публичного права, на которых они строились, составляют всю внутреннюю историю Рима от изгнания царей до почти третьего века до н. э.
Отмена монархического режима усилиями патрициев, древний город-государство, построенный на фундаменте родовой конституции, пережил свое второе рождение. Казалось бы, что все консулы и все магистраты избираются куриатными комициями, но в то же время оставались центуриатными комициями, решения которых служили единственной основой, для уплаты налогов и всего, что связано с военной службой. Как видим, плебеи рассматривались гражданами, когда на них возлагались тяготы и, напротив, считались иностранцами в отношении осуществления политических прав. Естественно, плебеи не могли долго терпеть это положение вещей. Разделения стали их первым орудием войны, и надо сказать по истине, это был хороший выбор. Если патриции не хотели допускать их в публичную жизнь города, они создали свой собственный. Патриции римские не были столь близорукими, чтобы не понимать того ущерба, которое понесет государство от этого раскола, поэтому они пошли на соглашение и сделали кое-какие уступки претензиям плебеев. В этом направлении были предприняты первые изменения в жестокий закон о долгах и предусмотрено введение должностей плебейских трибунов, которые хотя и оставались вне патрицианского города, тем не менее, имели право налагать свое нерушимое вето на любые решения, противоречащие интересам плебеев.
С тех пор с помощью целой серии эпизодов борьбы за законы, благоприятные для плебеев, дело шло к приобретению политического равенства с патрициями. Внимательно рассматривая эпизоды данной борьбы, видно, что среди плебейской массы существовало два элемента, выражавших два разных интереса; хотя их и возможно было каким-то образом совместить, но в целом они были весьма отличны и разделены. Без сомнения существовало некое ядро богатых плебеев, имевших тоже образование и все способы осуществлять свое персональное влияние, что и патриции. Эти плебеи мечтали изменить политические основы государства, чтобы быть допущенными к выполнению тех должностей и магистратур, к которым их призывало их общественное положение. Кроме этого имелась огромная масса бедных плебеев, которые, как и бедняки во все времена и во всех странах, мало размышляли о достижении равенства своих политических прав, а мечтали в основном об улучшении своего экономического положения. Тогда руководители плебейского движения сумели совместить эти два элемента с их различными интересами, и их предусмотрительность в значительной мере обеспечила счастливый результат этой борьбы и даже политическое величие Рима. Когда плебейские трибуны предлагали свои rogazioni, в них всегда были умело перемешаны предложения допустить плебеев к новым постам с теми, которые были направлены на законодательное смягчение долгов или же давали возможность надеяться бедным плебеям на более справедливое общественных земель. В этом смысле богатые плебеи оказывали поддержку бедным в виде своей опытности в публичных делах и своей авторитетности, в то время как бедные предоставляли богатым преимущество числа. Действуя таким образом, вместе им лучше удавалось достигать своих целей. Постепенно плебеи добились политических прав, и два города – патрицианский и плебейский, наконец, слились, и некоторая часть плебеев вошла составной частью в римский политический класс, а другая достигла того уровня благосостояния экономического, который сравним с уровнем менее высоких классов общества.
Как мы уже отмечали, выясняется, что после того, как все политические права были предоставлены всем плебеям, после того как патрицианский город исчез, а созывавшиеся курии стали ограничиваться чисто религиозными вопросами, правительство города оставалось всегда по-настоящему аристократическим. Рим не числился среди тех городов, которые скупо предоставляли собственное гражданство. Некая относительная легкость в его получении иностранцами была одним из важнейших факторов его величия. Ясно, что перед лицом других государств античности, самыми многочисленными оставались граждане Рима, которые все в теории имели равные права политические и гражданские. Но фактом оставалось и то, что наиболее высокие посты всегда были зарезервированы за членами немногих семей, которые вдобавок происходили из древнего патрициата, хотя и смешанные с некоторым числом плебейских семей, которым удалось подняться на их уровень. В подобных семьях и рождались консулы и сенаторы и, если пробегать по спискам консулов и высоких магистратов, можно убедиться в том, что некоторые имена часто повторяются: настолько богатство, античные связи и родство, традиционность клиентелы и историческое имя имели важность в этом обществе, формально демократическом. Тем не менее, когда человек истинных способностей рождался в условиях социального низа, для него не было невозможным выдвинуться и утвердиться на первых ролях. Действительно, мы видим как часто наряду с потомками древних семей, действовали новые люди, или говоря современным языком, paryenus. Эта малая исключительность римской аристократии, открытость собственных рядов в том случае, когда речь шла о человеке подлинных и установленных заслуг, соединенные с другим фактом экономического благосостояния, которым пользовались самые несостоятельные плебеи, с конца противостояния патрициев и плебеев до больших войн, которые Рим вел на Востоке, привели к тому, что римское государство было самым благополучным и прочно организованным, говоря политическим языком, во всей античности. Без сомнения это обстоятельство способствовало и его внешнему величию.
Это положение вещей не требовало больших изменений, чтобы стать лучше, каким он был, еще более несравненным среди всех. Однако, постоянных войн в далеких странах оказалось достаточно для того, чтобы разрушить класс мелких собственников, чтобы богатства высшего класса стали еще крупнее и сконцентрировались в еще меньших руках, чтобы новым людям стало все труднее выдвинуться вперед, поскольку сложившиеся условия в республике делали неизбежным радикальное изменение институтов политических. Теперь речь уже не шла о том, что все должности занимались представителями высшего класса с известным допуском, достаточно открытым, для заслуженных людей. Но в самом высшем классе сложилась подлинная олигархия, состоящая из малого числа сверхбогатых семей, монополизировавших исключительно для своей выгоды все высшие посты, от которых они отлучали других, не имевших денег на такие же траты. С тех пор, как большая часть плебеев превратилась в пролетариев, голоса уже не отдавали, а продавали, а деньги превратились в единственного арбитра на выборах.
Для исправления данного зла пришли Гракхи, попытавшиеся практически осуществить правило, которое шестнадцать веков спустя, установит Макиавелли, который сказал, если хотите, чтобы учреждения продолжали работать, нужно возвратиться к их истокам. Действительно они старалась оживить античные условия Рима, ограничив всемогущество богачей и в особенности воссоздав класс мелких собственников. Как известно их попытки провалились и нам неизвестно, почему это произошло: то ли по их неопытности, а может быть в силу самих вещей. Как бы ни были уважаемыми слова Макиавелли, довольно сомнительно, чтобы однажды изменившийся мир, вдруг изменился снова и возвратился в то состояние, в котором был вначале. Чтобы не случилось, времена Фабрициев и Сципионов для Рима ушли навсегда. Расширение гражданства, произошедшее после Гракхов, как последствие гражданской войны, изменило еще больше его политический характер, в первоначальную концепцию которого, как и всех античных государств, не вписывалось то, что можно было быть гражданином, не имея при этом политических прав. Напротив, можно было пользоваться политическими правами тем, кто имел собственное жилье в черте города и тем, кто жил поблизости от него, чтобы смочь прибыть на собрание каждый раз, когда оно созывалось. Так увеличивалось различие между новым общественно-политическим состоянием Рима и его древним обликом. Средство исправления всех зол виделось уже не в возвращении к старой форме правления, но к поиску новой, которая в силу необходимости хода вещей, должна была установиться. Действительно, правительство плутократии становилось все более нетерпимым после двух гражданских войн, во время которых до поры до времени скрывавшиеся злоба и алчность во всей своей омерзительности вышли на свет, а различные политические идеи перестали скрывать свои истинные мотивы. Росло желание разделаться со своими частными врагами и завладеть их собственностью. После того, как олигархия, сокращаясь все больше, превратилась в триумвират, пришла Империя, чтобы дать немного мира и покоя Риму и всему миру.
VI. Общественная организация Римской Империи с ее различными преобразованиями заслуживала бы значительно более тщательного изучения, чем это делалось до сих пор. В основном то, что преимущественно известно об этой эпохе это сумасбродство и безобразия, которыми перепачкала себя большая часть императоров. В расчет не берется, что все это лишь грубая и поверхностная часть спектакля, достойная увлечь чувства толпы. Но ученый, изучающий общественные явления, предпочтительно должен поставить в центр своего внимания и исследования радикальные изменения, которые претерпели в эту эпоху политические идеи и общественное состояние античного мира. К сожалению, мы этим вопросом здесь не сможем заняться и ограничимся лишь прочерчиванием основных линий. Мы уже рассмотрели, какой была политическая концепция, сформировавшая античный греко-италийский город-государство. Мы рассмотрели, как Рим, построенный в соответствии с этой концепцией, смог в предпочтение другим устроить более здоровую политическую жизнь, расширив значительно число своих граждан и ограничивая власть в руках деятельной и способной аристократии. Мы видели, как после того, как, покорив весь мир, эта форма правления ему стала неприемлемой. Римская олигархия деморализованная, обессиленная не могла больше управлять миром, поэтому новая иерархия, новая организация должна была продолжить ее дело: собирая вместе и романизируя провинции, завоеванные Римом республиканским. Эта новая организация и новая иерархия были римской армией, которая заменила римский город. Рим, в период завоевания мира был городом, наиболее могущественным, чем другие, подчинившим их всех. Рим императорский был военным организмом, стоящим над любым городом, соединявший их вместе, и уравнивал между собой. Этот орган возглавлялся своим генералиссимусом, им был император.
В первое время эти изменения не могли не сохранять некоторые контакты с прошлым. Сначала императоры принадлежали к наиболее выдающейся семье Рима античного. В самой армии наиболее высокие ранги сохранялись за выходцами из старой олигархии. Сенат поддерживал за собой некоторое значение, сохраняя характер скорее муниципальный, чем мировой. Быть римским гражданином означало еще знак отличия. Но постепенно армия, хотя и называвшаяся всегда римской, стала приобретать прямо-таки универсальный характер. Ее командиры, вышедшие из нее, сделавшие карьеру в Империи, были провинциалами. Сенат, хотя и имел политические функции довольно узкие, становился полностью мировым институтом. Наконец, качества римского гражданина распространились на всех подданных Империи. В Империи не существовало другой души, другого организма, который бы соединял так различные части, как военный. Он воплощал суверена, его часть составляли префект претория, осуществлявший высшую юридическую власть и все губернаторы провинций, все власти как административные, так и судебные. Мы полагаем, что в истории не было еще примера подобной централизации всех общественных полномочий в военной организации. Но очевидно, что именно эта конструкция лучше всего соответствовала тогда древнему миру. Ниже этой всеобщей организации, охватывавшей все и дававшей единый импульс всем силам Империи, сохранялась собственная особая организация в каждом городе, ею был муниципалитет. Хотя мы не знаем, каким было в точности его правовое положение, представляется, тем не менее, что муниципалитет сохранял на деле довольно широкую автономию. Но жестоко ошибается тот, кто полагает, что устройство римского муниципалитета было демократическим. С самого начала муниципалитет управлялся олигархией, состоящей из тех, кто имел правомочия римских граждан, но не всегда были, как кто-то может вообразить, рожденными в Риме или в Италии, но часто были наиболее авторитетными личностями на месте. Впоследствии, когда правомочия римского гражданина стали почти или полностью всеобщими, тогда в каждом муниципалитете формируется привилегированный класс curiales, пользовавшихся некоторыми исключительными правами и набиравшимися на основе ценза. Они выполняли все публичные функции, включая обеспечение выплаты государству налогов со всего города. Ниже curiales находился многочисленнейший класс людей, лично свободных и имевших римское гражданство, но именовавшихся в документах и расценивавшихся законом, как лица низкого происхождения и незнатного рода, которые ревниво исключались из любого вида публичной деятельности.
(Социальное) устройство Империи, такое, каким мы его описали, претерпело за века большие изменения. Мало-помалу гражданское управление отделилось от военного, в администрации и правосудии обширный бюрократический корпус стабилизировался и освободился от всякого военного влияния. В тоже время суверен приобрел видимость подлинного главы государства. Он продолжал быть главнокомандующим армии, но кроме этого окружил себя самым настоящим двором гражданских и военных лиц. От дворцовых групп и партии, в большей степени, нежели от полков легионеров, зависели по большому счету судьбы Империи. Наконец, монархия приобрела характер наследственный и регулярным образом династический. Все эти изменения являются вполне очевидными в тот период римской Империи, которую обыкновенно называют Низкой Империей.
Мы отметили, что уже в первые века Империи подлинное равенство гражданское и политическое между римскими гражданами исчезло, с того момента, когда статус римского гражданина перестал составлять сам по себе некое отличие. Мы отметили, что в каждом муниципалитете образовался класс привилегированных curiales. В Низкой Империи официально признавалось социальное неравенство, как и иерархическое устроение различных классов людей. Это – факты и они становились все более распространенными и важными. Под curiales располагались люди низкого происхождения и незнатного рода, потом вольноотпущенники, колоны, и, наконец, рабы. Вверху же находились различные категории лиц, классифицировавшихся по большей части по выполнявшимся ими публичным функциям, в каждой из которых были установлены особые ранги и привилегии и даже почетные титулы, свойственные ей. Так, например, различались spectabiles, clari и так далее.
Известно, что во времена Низкой Империи античное общество сползало в мучительное разорение, вызванное главным образом медленным истощением. Римская Империя, политическое тело столь мощное когда-то, медленно угасало, потому что римское общество, изнуряясь, сокращаясь, уходило, сокращая крайности богатств, рук, способностей. Странная и необъяснимая атония, неопределенная слабость охватила в то время человечество. Население уменьшалось, состояния исчезали, поля истощались, индивидуальности, мощные своим интеллектом и энергией, рождались все реже. Еще никогда мир не казался близко стоящим у своей последней черты, как тогда. Каковы были причины подобного продолжавшегося угасания, мы совершенным образом не можем знать. Естественно были моральные причины, связанные с особыми условиями того общества, которые мы здесь не можем оценить. Поэтому лучше не заниматься тем, что заявлять в расчете на толпу, что тогдашнее общество сгнило от коррупции, превратилось в скопище пороков и т. д. Эти фразы больше уместны в устах святых отцов. Но их не скажет тот, кто руководствуется больше, чем религиозным чувством, знанием людей и истории. Напротив, в отношении причин мы можем высказать некоторые соображения. Ясно, например, что все бюрократическое устройство в заключительный период было организовано таким образом, что деятельность правительства становилась особенно тягостной, мелочной и аморальной. Верно, и то, что, постоянно увеличивая потребности и нужды государства и уменьшая одновременно ресурсы общества, оно все время увеличивало абсолютное и относительное количество этих ресурсов, поглощаемых государством на свое функционирование. Все это должно было вести, в конце концов, к полному истощению самого общества и, как следствие государства. Наконец, сказалось и распространение христианства, и его становление, как религии почти универсальной.
Христианство действовало двумя путями в разложении римского общества. Один путь прямой. Он состоял в отвлечении людей от дел земных, в направлении их в сторону аскетизма, насаждая веру, почти всеобщую в грядущий конец света. Поэтому люди меньше заботились об увеличении частных состояний, от чего страдало и общественное благосостояние. Широко распространившиеся монашество и целибат (безбрачие) препятствовали рождению детей, способствовали уменьшению уже обессиленного населения. Наконец, интересы Империи были преданы забвению, как интересы светские, земные. Были оставлены в небрежении и все человеческие средства и способы, которые можно было бы использовать, для выведения общества из тех отчаянных условий, в которых оно оказалось. Все ждали помощи с неба, иначе все закончится грядущим концом света. Этот первый путь, думается, не был слишком действенным, потому что основывался на чувствах и настроениях столь противоречащих истинной природе человека, которая после некоторого раздумья, могла его мощно отвергнуть или успешно нейтрализовать.
Другой путь, непрямой, косвенный, по которому христианство способствовало демонтажу Римской Империи, нам кажется более важным. Он выражался в поглощении почти всех материальных, моральных и интеллектуальных энергий того времени и создании государства в государстве. Иными словами Церковь со своими выборами, своей иерархией должностей, со своими диспутами теологическими притягивала к себе все амбиции, удовлетворяя потребность людей в активности, в обсуждении, в интересе к тому, что выходит за пределы своего частного круга, что свойственно человеку во все времена. Ограничение человеческой активности, всего того, что приводило к очевидному ущербу интересам Империи, не имело другого эффекта, кроме того, что массы, наиболее здоровая и энергичная часть общества чувствовала самое большое равнодушие.
Это были самые очевидные причины упадка Низкой Империи. Что касается последствий, они достаточно известны. После того, как изнуренное население потеряло возможность вербовать легионеров, не имея денег заплатить ни им, ни их командирам, после того, как бюрократия, дряхлая и деморализованная, утеряла способность централизованно руководить различными частями Империи, которой она должна была давать импульс к единству, – особенно в то время, когда эта цивилизация становилась истощенной и не способной более противостоять огромным полчищам варваров, которых Империя допускала для осуществления служб, на которые не хватало собственных рук и воли, тогда достаточно было одного дуновения, чтобы погасить последнюю искру жизни того тела, у которого длительное медленное истощение отнимала все признаки жизненности и энергии. Это дуновение пришло, и жизнь погасла. Это касается Запада, как мы понимаем. На Востоке римская цивилизация обладала еще такой жизненной силой, что, несмотря на поражения и возрождения, сумела продлиться еще тысячу лет.
VII. И сейчас, прежде, чем завершить данную главу, кратко подытожим то, что удалось выяснить.
Начиная с истории евреев, мы удостоверились в том, что в республиканский период не существовало иного, чем политическая организация весьма примитивная и намеченная лишь в общих чертах и, что их политический класс не выработал никаких принципов объединения и упорядочивания. Мы подчеркнули, что монархия представляла попытку избавиться от этого политического хаоса, подчинить различные политические силы единому принципу, скоординировать в известном виде свой политический класс. Мы видели, как, в конце концов, эта попытка не удалась в полной мере и как, поэтому политическое устройство еврейских царств оставалось до момента их падения, несовершенным и примитивным. Рассматривая египтян, мы убедились в том, что среди неопределенных данных, связанных с их политическим устроением, несомненным является то, что оно явилось совершенной антитезой, того, что существовало у евреев. С самых дальних времен мы находим у египтян совершенным образом организованный политический класс и большое число общественных сил, имеющихся в распоряжении правительства. Политическая формула, с помощью которой египетский политический класс оправдывал свою власть, была монархической, которая среди всех прочих является наиболее эластичной и способной применяться к различным социальным периодам. Фактически она смогла приспособиться к глубоким изменениям, которые египетский политический организм претерпел и вынес в течение стольких веков. Это удивительная приспособляемость, которая способствовала в значительной мере уникальной жизненности, имевшейся у египетской цивилизации, и ее удивительной продолжительности.
Потом мы исследовали античную организацию грекороманского государства. Античный город-государство был в деталях проанализирован с учетом тех религиозных принципов, составлявших его основание и семейной организации, составлявшего политическую формулу. Мы видели, как эта формула, не соглашавшаяся на вхождение всех политических элементов в политический класс, была отставлена, и как государство было реорганизовано на основе нового публичного права. Затем анализ касался особенно Греции, представлявшей новую фазу развития античного государства. Было замечено, что несмотря на чрезвычайную активность, проистекающую из того, что все интеллектуальные силы полностью входили в политический класс и посвящали свою деятельность исключительно государству, объединяющему все колоссальное количество интеллектуальных, моральных и материальных сил, оно все равно страдало в значительной мере от отсутствия стабильности. И проистекало это оттого, что политический класс был разделен на фракции, каждая из которых старалась сместить другую, чтобы единственной насладиться преимуществами власти. Среди них в ряде случаев случалось, попадали те, кто уничтожал своих противников. Кроме того, отмечено, что античному государству не хватало стремления к расширению и то, что его политическая и социальная организация исходила из невозможности переходить за границу города. Наконец, мы видели, как Рим, легче, чем любое государство античности, претерпел различные социальные эволюции, которые, благодаря большой политической чистоте, (политическому здоровью) удалось починить весь мир. Как этот город, лишенный возможности управлять миром с помощью единственно только своего политического класса, ограниченный в средствах по социально-экономическим причинам, выронив из рук свой скипетр, передал его своей армии, ставшей мировой организацией, поддержавшей его имя. Об этом военном правительстве, оставившем некоторую автономию аристократическим муниципалитетам, и, тем не менее, собравшим в своих рядах все политические элементы, ориентированные на централизацию, мы рассказывали в различных аспектах. Мы, наконец, видели этот политический корпус, которым проявила себя Римская Империя, ее падение разрушенной и истощенной, поскольку до предела обескровленное общество было неспособно снабдить правительство жизненными средствами, без которых его деятельность была немыслима. Мы знаем, почему христианство в тех же общественных условиях перенаправило течение человеческой активности и энергии.
Исследуя политическую организацию всех обществ, оказавшихся в поле нашего внимания, мы применяли не только общие аристотелевские критерии классификации, но использовали и свои собственные, теоретически обоснованные в предыдущей главе. В следующей главе, следуя историческому подходу данной работы, оставим ушедшие общества, и, применяя опробованные критерии, обратимся к анализу всех стадии и всей долгой истории разработки, продуктом которой и является современный политико-правовой этап.