Теорема о неполноте. Глава 1 (Сергей Банцер)

© Сергей Банцер, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Может быть, это странное строение аэропорт? Или большой храм? Но, кажется, таких аэропортов не бывает. Да и храмов тоже. А почему он тогда подумал, что это аэропорт? Наверное, из-за этого огромного табло…

В теряющихся во мраке стропилах, где уже ничего не видно, а только клубится какой-то серый туман, ярко светится это табло. На нём время от времени вспыхивают и медленно гаснут буквы незнакомого ему алфавита. Откуда-то он знал, что от этих символов зависит очень многое. И что эта минута – самая важная в его жизни. Такая важная, что вся прошедшая жизнь не стоит одной этой минуты. Он смотрел на табло и ждал.

Глава 1

Варламов вытер ладони о промасленный комбинезон и включил кофеварку. Затем взял лежащий в углу гаража раскладной стул и, присев у раскрытых настежь ворот, подставил морщинистое лицо апрельскому солнцу.

Какой сегодня выдался денёк! Вот такими весенними деньками и считает он с некоторых пор свои годы. Какой-то храповичок входит в зацепление и щёлк, колесо его жизни проворачивается ещё на один зубчик. Правда, последнее время проворачивается всё труднее. И какие-то подозрительные скрипы… Совсем как в двигателе его старой шестёрки, стоящей в гараже. Ездит на ней Варламов только в межгаражном пространстве, бензин совсем дорогой стал. А ведь когда-то с Иркой весь Крым объездили. Щёлкает храповичок, переворачиваются странички. Где-то там, на предыдущих страницах и Крым остался…

Варламов взял пластмассовую чашку с дымящимся кофе, и, развернув газету, стал читать объявления.

«Одинокий пенсионер, 66 лет, дед, 175 см, 75 кг. Для совместного завершения Пути, познакомится с одинокой пенсионеркой. (Увы, без интима). В Ирпене домик, газ, вода, велосипед».

Вот так. Для совместного завершения Пути. С большой буквы дед написал. Правильно… Только разные у всех эти Пути. И завершать его тоже все будут по-разному. Один – неспешно прогуливаясь по асфальтовой парковой дорожке, усыпанной опавшими листьями. Другой – спотыкаясь по рытвинам и ямам, а третий ползком по болотной жиже.

Интересно, а почему так по-разному? Кто-то свернул в своё время не туда? Прозевал свою точку невозврата? Или просто это жестокие стрелки на рельсах судьбы выбросили кого на парковую дорожку, а кого в гнилую жижу? Но почему тогда так часто для одних с детства стрелки намертво стоят в направлении дорожки в тихом осеннем парке, а для других в вонючую топь?

Хто ж его знает… Одни говорят – карма, другие грехи, третьи наоборот, экзамен для избранных, четвёртые – надо каяться и не есть в определённые дни мяса, пятые – творить добрые дела и произносить особые тексты. Интересно, а додумались где-то, что нужно просто жить по совести? Это вряд ли… Слишком просто. Много книг тут не напишешь. Просто, по совести, по нравственному закону, который Бог дал каждому человеку в начале его Пути. И мудрствовать тогда не нужно, вот он, закон, внутри, с рождения. Бери, пользуйся.

Но Демиург, по мере возможностей, кажется, пытается что-то ещё побалансировать в своём хозяйстве. Поэтому аутсайдер, доплетясь кое-как до конца своего Пути, лишь спокойно говорит: «Я устал, Господи. Очень устал. Конечно, воля твоя, но, не пора ли уже опускать занавес?» А везунчик, который с детства бежал лёгкой трусцой по тартановой дорожке, вдруг просыпается среди ночи в своём загороднем особняке, орошив холодным потом хрустящие батистовые простыни. Стуча зубами от ужаса, везунчик садится на кровати и вдруг осознаёт, что скоро выйдет его срок, и придётся ему исчезнуть из этого мира. Ах, как это будет несправедливо. Ведь всё так хорошо складывалось…

А ведь Варламов постарше этого деда будет. И ему Путь завершать надо. А с кем? Ирка-то тоже на предыдущих страницах осталась.

Один…

Интересно, а может человек заметить наступление маразма? Ну, не чьего-то там, а своего собственного? Наука говорит, что вряд ли. Причём наука самая авторитетная – математика. До того авторитетная, что некоторые её и за науку не считают. По крайней мере, нобеля математикам не дают. Старый Курт Гёдель, пока сам не впал в маразм и не стал брать в библиотеке Принстонского университета книги только по холодильным агрегатам, подозревая, что эти агрегаты вредны для его здоровья, доказал теорему о неполноте, которая увековечила его имя. Одна из научно-популярных формулировок этой теоремы гласит, что невозможно полно описать систему, находясь внутри этой системы. Только высунувшись наружу и взглянув оттуда. Поэтому вполне возможно, что он, Варламов, уже впал в маразм, только не знает этого.

Но тогда он должен наблюдать изменившийся внешний мир вокруг себя. Так он его и видит. У Вадика в будке есть компьютер. Чирва его выбросил, а Вадик подобрал и пристроил к нему интернет. Вадик это сторож в их кооперативе «Радуга», а Чирва работает бандитом.

Теперь Вадик общается по компьютеру с женщинами. Как-то Варламов сам видел, Вадику письмо пришло, что четыреста пятьдесят женщин хотят познакомиться с ним. Он и Варламову предложил подобрать подходящую женщину для виртуального общения.

А почему нет? Жены, конечно, никто уже ему не вернёт. Но пока храповичок толкнёт его колесо в последний раз, и Варламов, наконец, встретится с Иркой там, где уже не будет разлук, почему бы не пообщаться с какой-нибудь дамой в виртуале?

В первый же вечер Вадик подобрал Варламову женщину. Наталья, стройная шатенка, интересуется современной литературой, в особенности постмодернизмом, увлекается музыкой Юрай Хип, нейролингвистическим программированием и здоровым образом жизни. Но вот там была ещё графа «сексуальная ориентация». И в графе было написано – гетеросексуальна.

Да, меняется мир вокруг Варламова. И чем дальше, тем быстрее. Когда-то и он был гетеросексуален. Ещё как. Ирку любил одну всегда, но налево сходить пару раз ухитрился. Зачем? Убей, он не знает. Наверное, из-за этой самой гетеросексуальности. А сейчас, как будто глаза открылись. Как Шопенгауэр говорил: «только тот, чей мозг затуманен сексуальным импульсом, может называть эти создания с широкими бёдрами, прекрасным полом». Правда, он дурак был, если так говорил. Про затуманенные мозги правда, а дальше дурак, хоть и Шопенгауэр. К тому же говорил одно, а сам за женщинами волочился ещё как, аж сифилис подхватил. Может поэтому и озлобился.

В межгаражном пространстве показалась сгорбленная широкоплечая фигура Вадика. Вадик кандидат в мастера по борьбе. Ну, сейчас уже бывший. До последнего времени он работал преподавателем на кафедре физвоспитания в политехническом институте. Но уже и тогда хорошо выпивал. Студенты его и доконали своими подношениями перед сессией, когда нужно было получить зачёт.

Вадик остановился перед сидящим на раскладном стуле Варламовым и, расставив ещё мощные руки так, как будто он обнимал бочку, стал в борцовскую стойку.

– Давай сборемся! – мотнул он лысеющей головой.

Варламов улыбнулся. Он и сейчас борец, Вадик. Но уже только в душе. А так – руки дрожат, глаза слезятся. Сейчас будет на пиво просить.

– Дай пятнадцать рублей, – сказал Вадик, склонив набок голову. – Трубы горят.

– Долго думал, Вадик, у кого попросить? – спросил Варламов.

– Так я ж отдам, – удивился Вадик. – Ты ж типа учёный, да? Ну, бывший. Пенсия, небось, ага?

– Пенсия… Не зли меня, Вадик, я тебя прошу. Не расстраивай. Смотри, какой денёк. А ты всё бухаешь. Не надоело?

Вадик округлил глаза и в изумлении пожал плотными плечами:

– Так я же встал на путь исправления! Только вот пива и всё. Железно! Слово офицера!

– А ты что – офицер?

– Нет, – удивился Вадик, – с какой стати? Дай на пива попить, а?

Варламов знал, что Вадик в таком состоянии способен канючить часами. Порывшись в карманах комбинезона, он нашёл десять рублей и протянул их Вадику.

– Может мелочь есть? – внимательно прищурился Вадик.

– Сейчас поссоримся, хочешь?

– Эх, – Вадик горестно махнул рукой и, пошатываясь, зашагал к своей будке.

…Да, так вот выходит, что согласно Большой теореме Гёделя собственный маразм засечь невозможно. Чтобы полно описать систему, нужно оказаться вне её. Вот оказался Варламов вне своей молодости, и только тогда стало видно, что это на самом деле было. Кто-то из великих сказал, что с тремя вещами вот так. Как окажешься вне их, так и видно становится, что это было. А три вещи эти – молодость, здоровье и свобода.

Только Варламов ещё бы добавил – жена. Кто же это сказал? Кажется, тот же Шопенгауэр. В старости этот тип общался только со своим пуделем Бутцем. Зажигал новомодные стеариновые свечи и рассказывал ему долгими вечерами, каков негодяй этот Гегель. А верный Бутц каждый раз, услышав это имя, шевелил ушами и тихонько рычал в ответ.

Вот и Варламов так, только пуделя у него нет. Вообще, никого нет, хоть шаром покати. Иногда, когда он вот так сидит на раскладном стуле, к нему приходит гаражная собака Лизка. Она кладёт крупную жёлтую голову ему на колени, смотрит на него умными грустными глазами и слушает.

– Что, Лизавета, грустишь? Скоро лето, не грусти… – качает седой головой Варламов. – Сколько нам ещё топать осталось? Не знаешь? А что ты, вообще, знаешь? И я не знаю… Ничего не знаю. Ничего…

Как-то неинтересно стало ему с гаражными. Вообще, с людьми. Вот и сейчас мужики собирались в пустом гараже Кондрюцькова и выпивают. Неинтересно потому, что Варламов знает наперёд все их разговоры под водочку. Мужики в основном все за сорок, поэтому женская тематика уже сильно сведена на нет. Но Нинель вспомнят обязательно, да и то, как председателя их кооператива. Нинель тёртая женщина и дела кооператива она ведёт мудро. Мудро, потому что их кооператив «Радуга», хоть и большой, но незаконный. Так говорит Нинель. Нелегитимный с точки зрения действующего законодательства и подзаконных актов. И поэтому время от времени его хотят снести. Тогда Нинель собирает деньги и относит их адвокату. По словам Нинель, этот адвокат проделывает титаническую работу, чтобы кооператив не снесли, а, напротив, узаконили.

Бежит с плеском по пластмассовым стаканчикам водочка, хрустят солёные огурцы, заходит за крыши гаражей апрельское солнышко, и течёт неспешно и основательно мужская беседа. Вот кто-то сказал, что Нинель была какая-то сильно нервная на последнем собрании. А кто-то сделал предположение, что это от того, что её муж, долговязый очкарик, плохо ухаживает за ней по ночам. И все начали гоготать. Потом кто-то заметил глубокомысленно, что нынешний мужчина ослабел по мужской части, а женщины остались крепкими. И это неудивительно, всё из-за сложной экологической обстановки и постоянных стрессов, которые сказываются на уязвимых мужчинах.

И так бывает каждый раз. Сейчас начнут интересоваться друг у друга, видел ли кто этого самого адвоката хоть раз в глаза. Окажется, что нет, а денег уже собрали ого сколько. Может, и нет никакого адвоката, Нинель всё придумала, а что?

Потом, выпив почти всю водку, сойдутся на мнении, что таки да, нет в жизни правды. И счастья нет. Но правда будет. Такой тост даже у них есть.

Мужики разлили остатки водки в пластмассовые стаканчики и произнесли последний тост:

– Правда будет!

Потом доели огурцы и стали расходиться к жёнам. Остался только Вадик в своей будке, да Макс.

Макс никогда не принимает участия в разговорах, сидит молча, да и пьёт мало. Максу лет тридцать, он почти лысый, невысокого роста, ходит в форменном красном комбинезоне с надписью на спине «Виннер-Форд» и живёт в этом пустом гараже. Появился он здесь месяц назад. Откуда он взялся никто из гаражных мужиков, включая Вадика, не знал.

… – Есть много инструмента, – сказал Макс Варламову глухим голосом, глядя себе под ноги. – Может пропасть.

– Что за инструмент? – спросил Варламов.

– Разный. Дорогой. Может пропасть, – повторил Макс, не поднимая головы.

– Твой?

– Мой, да.

– Ну, приноси, сложим у меня, – Варламов пожал плечами.

– А, можно?

– Почему нет?

– Ну, ладно, завтра завезу. Только никому не надо говорить, хорошо?

– Ну, ладно, – сказал Варламов и, помолчав, спросил: – А ты кто?

Макс не ответил. Переминаясь с ноги на ногу, он продолжал смотреть вниз.

– Не хочешь говорить, да,.. – сказал Варламов. – Дом есть у тебя?

– Есть, – пробормотал Макс. – Так можно инструмент завезти?

– Я ж сказал, можно. А чего не живёшь дома? Жена?

– Нет. Нет жены.

– С ментами проблемы?

– Потом, как-нибудь, хорошо?

– Ну, как знаешь.